С молоденькой референткой редакции Леночкой Немигайло разговаривал все в том же небольшом, скудно обставленном редакционном кабинете, где незадолго до этого они с Колапушиным беседовали с Ребриковым.

Пожалуй, единственным украшением кабинета была только парочка ярких рекламных плакатов каких-то поп-групп, на которых фломастерами были размашисто начертаны автографы артистов.

Немигайло уже успел выяснить у Леночки, что она студентка-вечерница филфака педагогического института, с сентября будет учиться уже на втором курсе, в редакции работает четыре месяца и ей здесь очень нравится.

Несмотря на зареванные глаза, румянец у нее так и остался во все пухленькие щечки, и вообще временами она становилась похожа не столько на молодую девушку, сколько на угловатую девочку-подростка, особенно когда во время разговора совсем по-девчачьи форсировала голос в конце фразы. Одета она была в какие-то подростковые джинсики и клетчатую ковбойку, что только усиливало создавшееся впечатление.

В силу всего этого попав под обаяние молодости, Немигайло, сам отец четырнадцатилетней дочери, разговаривал с Леночкой очень ласково и осторожно.

— Леночка, вы мне про вашу шеф-редакторшу не расскажете поподробнее?

— Про Жанну Витальевну? А что вам про нее рассказать?

— Все. Вот какая она — умная или дура? Спокойная или орет постоянно? Сама работает или других заставляет?

— Ой, да вы что! Про Жанну Витальевну сказали такое — «дура»? — даже возмутилась, Леночка. — Да разве дура сможет здесь работать? Работать она, конечно, заставляет, но и сама вкалывает с утра и до ночи. Строгая — да! Мы все эти вопросы, которые на игре идут, обязательно проверяем по разным источникам. Она поручила мне проверять, а я ошиблась один раз. А она взяла и сама их проверила. Такое мне устроила! Но не кричала — она и без того умеет.

— А нам тут сказали, что сегодня она как раз кричала.

— Ну да, сегодня сорвалась, — нехотя признала Леночка. — Не понимаю, что с ней случилось. Всегда такая… Ну, одета отлично, макияж, прическа из салона. Улыбается… Не знаю, что на нее сегодня нашло.

По всему было видно, что шеф-редактор программы Жанна Аннинская — идеал для Леночки, что она в нее совсем по-детски влюблена и мечтает стать такой же всемогущей, красивой, умной и элегантной, как ее обожаемая начальница.

— Говорят еще, что она грозилась убить Троекурова. Было такое?

— Ой, да что вы думаете — это серьезно, что ли? Мало ли кто что кричит. Я сама однажды… — Тут Леночка сбилась, смутилась и покраснела. — В общем, ну… ну, кричала я на одного человека, что убью его. Но не убила же? Хотя и стоило!

Немигайло неопределенно покрутил в воздухе толстыми пальцами и задумчиво изрек:

— Стоило — не стоило… Это, Лена, знаете, дела относительные. Скажите, а у Троекурова не было… это… ну… близких отношений с Аннинской?

— Что вы?! — даже обиделась Леночка. — У него жена молодая, он с ней приезжал как-то. Красивая очень. И Жанна Витальевна совсем не такая. Не то что некоторые… Потом, у нас на телевидении ничего-ничего скрыть невозможно. Если бы что-то было, то обязательно слухи бы пошли. Во всех же редакциях почти одни женщины. Тут и глаза, и уши, и языки…

Леночка произнесла слова «у нас на телевидении» с такой наивной гордостью за свою причастность к этому великому и таинственному телевидению, что Немигайло невольно чуть не фыркнул, но, вовремя спохватившись, серьезно и веско сказал:

— Что верно — то верно. Про слухи говорить не стоит, тем более что и нет их. Но вы же там были, в аппаратной. С чего все началось? И когда?

— Наверное, после четвертого тура, — старательно наморщив лобик, припомнила Леночка. — Когда Ребриков, ну, победитель этот, на пятый согласился…

В аппаратной были все те же участники съемки. Жанна Аннинская, стоя в центре, довольно сурово отчитывала Троекурова:

— Борис, я тебя просто не понимаю! Какого черта ты пропустил этого идиота в пятый тур?!

Троекуров, явно разозленный этими словами, ответил очень раздраженно:

— Жанна, это я тебя просто не понимаю. Что значит — пропустил? Он сам прошел. Да что это, в первый раз, что ли! Не надо нервничать, заинька, успокойся. Он теперь со мной один на один, и я его вышибу. Не на первом вопросе, так на втором. Он, похоже, упертый очень — от следующего вопроса отказываться не будет, ну и вылетит как миленький.

— А если не вылетит? По-моему, я тебе объясняла. Тебе что, работать у нас надоело?

— Жанна, что это за тон?! — возмутился Троекуров. — Ты ведешь себя просто некорректно! Тем более при всех! Давай обсудим это потом, после записи — мне же сейчас на площадку.

— Хорошо, мы обсудим это потом, — произнесла Жанна ледяным голосом. — Но ты обязан сделать все, чтобы он вылетел, и как можно быстрее. Понимаешь — все!

— Не стоит со мной так разговаривать, — очень раздраженно ответил Троекуров. — Я и без тебя отлично знаю, что я обязан делать!

— Так! Получается, она на него все-таки орала, — констатировал Немигайло.

— Нет, это еще не орала, — не согласилась Леночка. — Но разговор был очень неприятный. Мне так неудобно было, что я это все слышу! Вот когда Ребриков ответил на первый вопрос и пошел на второй, тут она правда начала орать по-настоящему.

— На кого орала-то?

— На всех. Чуть ли не матом! Я уж в угол забилась, и то мне досталось. А я же совсем ни при чем! Мне же еще никакой серьезной работы не поручают — ни игроков отбирать, ни команду формировать. Только ей, похоже, уже все равно было — кто под руку подвернулся, на того и наорала.

— И все это время до конца записи она была в аппаратной?

— Нет, после пятого тура убежала сразу. Еще даже Троекуров с площадки не пришел. Принесла листок с новыми вопросами и сразу начала на него орать…

Жанна, держа в руке какие-то листки, влетела в аппаратную, как пушечная бомба с дымящимся фитилем. Она наткнулась на Троекурова, и в этот самый момент фитиль, кажется, догорел.

— Ты что, совсем обалдел?! — заорала она. — Ты вообще в состоянии понять, что?! ты!!! творишь!!!

— Что это за хамство?! — возмутился Троекуров. — Ты почему со мной в таком тоне разговариваешь?!

— Нет, он еще не понимает почему?! Потому! Все!!! Если ты не вышибешь его в шестом туре, то придется тебе проститься с очень и очень многим! Ты меня понял?!

— Я отказываюсь разговаривать в таком тоне! — Троекуров резко повернулся к Гусеву: — Виктор Александрович, скажете мне «в ухо», — он постучал пальцем по наушнику, — когда надо будет идти на площадку, хорошо? — С этими словами Троекуров вышел из аппаратной, громко хлопнув дверью.

* * *

— И дальше она тоже продолжала орать? — поинтересовался Немигайло.

— Не то слово! Игоря, компьютерщика, из-за стола чуть ли не силком вытащила и сама села вопросы набивать, которые принесла. На нее смотреть было страшно — растрепанная вся, красная…

— А когда она сказала, что Троекурова убьет?

— Это уже потом, после игры. Она последний вопрос с ответами на клавиатуре набила и сидела как неживая. Потом Виктор Александрович что-то сказал, вот тут она и взорвалась. Прокричала, что Бориса убьет, и убежала.

— И куда убежала, вы не знаете?

— Не знаю… — растерянно ответила Леночка. — Мне же надо было победителя вести на третий этаж — он должен был всякие бумаги заполнить — ну, эти, чтобы деньги перечислить. А потом весь этот тарарам начался. Так что я ее больше не видела.