И Смолин немедленно занялся этими самыми делами. Сначала он позвонил на свой телеканал какому-то редактору, как понял Колапушин, из новостной редакции:

— Юрченко, что у нас там с новостями? Так-так, а кроме «Эха Москвы» еще кто? Ну, лента «Интерфакса» нас сейчас мало волнует… Да, конечно, в утренние газеты никак попасть не сможет — тираж давно отпечатан. Значит, делаем так… Тебе сейчас перегонят материал, сделаете «нарезку» из моментов игры. Финал дадите обязательно! Потом убитого Троекурова, а после — его портрет в рамочке. Текст сами придумаете. Да, правильно, давай… Нет, некролог потом дадим, отдельно. И пришлите сюда срочно репортера с оператором — сделаем интервью…

— Вы собираетесь показывать все это в «Новостях»? — удивился Колапушин. — Даже убитого Троекурова?! И у кого это вы собрались брать интервью?

— У вас! Не беспокойтесь, если вас нельзя показывать по телевидению — зацифруем лицо.

— Я никаких интервью никому давать не буду! — резко сказал Колапушин.

— Не будете — возьмем у других. И обязательно покажем — это же эксклюзивная информация, которая есть пока что только у нас. С ее помощью мы поднимем свой рейтинг.

— Рейтинг, рейтинг! — возмутился Мишаков. — Мне кажется, что вы все тут помешались на этом рейтинге. Ну нельзя же показывать все подряд! И так по всем каналам сплошной криминал! В конце концов, я запрещаю вам это делать!

— А это на каком же основании?

— Ну… — стал придумывать Мишаков. — Эти материалы могут представлять оперативный интерес.

— Для ваших оперативных интересов делаются копии видеопленок и отданы компьютеры. А запретить мне показ снятого нами материала может только суд!

— Вы получите решение суда! — угрожающе произнес Шугаев.

— Завтра? Да мы его еще и обжалуем, можете не сомневаться! Ну получите вы это решение дня через три, предположим. А новости на Дальний Восток и Забайкалье начнутся уже часа через полтора. Вам даже и суетиться не стоит.

— А не боитесь, Борис Евгеньевич, что у вас будут неприятности? — поинтересовался Мишаков.

— Что поделаешь? — равнодушно пожал плечами Смолин. — Неприятности — это непременная часть моей работы. Я, знаете ли, как-то даже и привык уже.

— Я все-таки не понимаю, зачем это показывать зрителям? — не переставал удивляться Колапушин.

— А затем, что это эксклюзив, информация, которая, к счастью, есть только у нас!

— Интересные у вас представления о счастье!

— Троекурова имеете в виду? — понимающе покачал головой Смолин. — Думаете, мне его не жалко? Ошибаетесь — жалко! Только постарайтесь и меня понять. Ну вот я, предположим, директор химического завода. У меня работают сотни людей. И произошла авария. Опасная авария — погиб человек. Не простой рабочий, а очень важный для завода специалист — начальник цеха, предположим. Но не это главное. Главное то, что через образовавшуюся при этой аварии дырку льется какая-нибудь азотная кислота, которая может уничтожить весь завод. Что я, как директор завода, в первую очередь должен делать? Над погибшим рыдать или аварию ликвидировать?

— Конечно, аварию. Но к чему такое сравнение? Здесь же не завод. Никаких дырок нет.

— Ошибаетесь, Арсений Петрович, есть! И самая опасная дырка — финансовая. Если я не смогу ее срочно ликвидировать, это приведет канал к краху и сотни людей потеряют работу.

— Надеюсь, после случившегося вы хотя бы закроете эту игру. Сами видите, к чему приводят такие передачи.

— Зря надеетесь! После этого случая рейтинг программы резко возрастет. А это для нас — главное! Государство, конечно, телевидение дотирует, но это же копейки! Даже на распространение сигнала по стране не хватает! А на что мне прикажете передачи снимать? Мы держимся на плаву только за счет рекламы. Чем выше рейтинг передачи, тем дороже рекламное время.

— А вам не кажется, что именно такие передачи и способствуют увеличению преступности? — спросил генерал Шугаев.

— Придумайте другие! Но только такие, чтобы их смотрело большинство. С удовольствием возьму! Даже и деньги заплачу за хорошую идею! А «Ленинский университет миллионов» показывать не собираюсь. Я вам больше не нужен?.. Пойду проверю, как там мои распоряжения выполняются.

Смолин резко поднялся из-за стола и стремительно вышел из кабинета.

Мишаков покрутил головой.

— Ну и ну-у! — протянул он. — Да, его подчиненным не позавидуешь. Ему абсолютно наплевать на людей. Они все вымотаны до предела, я же видел. А он их еще и подхлестывать собрался. Такой ради этого рейтинга пресловутого на все, что угодно, пойдет.

— В том числе на проигрыш двух миллионов долларов и убийство ведущего? — спокойно поинтересовался Колапушин.

— Ну это ты, Арсений Петрович, пожалуй, хватил, — даже крякнул Шугаев. — Это что же, по-твоему, выходит — заказчиком убийства является Смолин?

— Не могу исключить и такой вероятности, Павел Александрович. Популярность канала падает — это я в газетах читал. Им срочно необходим какой-то ударный материал, чтобы вернуть зрителей. Я в их финансовых проблемах не разбираюсь, но, может быть, эти два миллиона — не такая уж большая цена за подъем рейтинга. Сами видели, как активно он начинает эту сенсацию раздувать. Корреспонденты тут вчера как по заказу откуда-то появились. Их теперь еще разыскивать придется, чтобы выяснить, как они сюда попали и не намекнул ли им кто-нибудь заранее, что здесь ожидается сенсация. Сам Смолин как специально на аэродроме сидел — уж как-то он очень быстро из Греции ухитрился вернуться. Даже если ему сообщили сразу после этого выигрыша. Вы как хотите, Павел Александрович, а я и такую возможность буду учитывать.

— Учитывай, конечно. Безусловно, в твоих словах имеется какой-то резон. Только прошу — предельно корректно. Ты же понимаешь, что значит генеральный директор федерального телеканала?! В случае чего он не только тебя, но и меня слопает, даже не поперхнувшись моими генеральскими звездочками. Думаешь, я тебя из дома среди ночи контролировать приехал? И мундир специально для этого нацепил? Да что я тебя первый день знаю, что ли? Я так, на всякий случай, когда мне сообщили, что он в Москву прилетел.