Тиха карпетаунская ночь. По темным улицам мимо спящих домов крадется горбатая тень. И то, что блещут звезды, ее вовсе не радует. Опасность подстерегает со всех сторон: она оглядывается, не идет ли патруль сурикатов, вздрагивает от малейшего шороха, но настойчиво пробирается к Бесконечным Ступенькам. Вдруг тень спотыкается и под грохот бьющихся цветочных горшков пулей несется в ближайшую подворотню, где испуганно замирает. Но даже в мгновения паники она не забывает самое важное: покрепче зажимать нос.

Примерно так все смотрелось со стороны. А если от первого лица, то мне хотелось орать во весь голос, настолько больно было ушибленным пальцам. Вместо этого я балансировал на одной ноге, левой рукой успокаивая особо пострадавший мизинец, а правой удерживая в носу затычки, смоченные хвойной смесью. Но даже через них проникал отвратительный запах смелла. Учитывая, что уже три дня я не ел ничего, кроме борща, мне с трудом удавалось сдерживать тошноту.

Из кармана я вытянул полупустую жестянку с желтым кремом, зачерпнул побольше и еще раз от души намазался. Ничего, что смердит. Это запах свободы! Нужно забыть о ноющей ноге, тяжеленном рюкзаке за спиной и невыносимой вони. Последний рывок – и я у Ступенек. Прощай, Карпетаун! Да здравствует воля! Привычно перепрыгивая с доски на доску, я не удержался и сбросил-таки вниз парочку хлопушек собственного изготовления. Завтра кто-то от души повеселится. Вообще-то берег их для победы, но ничего, пусть хорошенько запомнят Мэтью Грэнвилла!

Впереди замаячила городская стена. А за ней – путь в родное Закружье или огромное число неизведанных миров, готовых приютить несчастного странника. Впрочем, любой будет лучше, чем Мракотан. Хватит сидеть в норе, как трусливая крыса, и дрожать, когда за тобой придут. Надо поступить решительно: удрал – и шито-крыто. И вообще, нет ничего обиднее, чем счет за ужин, который ты даже не ел!

Резкий порыв ветра едва не сбил меня с ног, и на верхнюю из ступенек уселся огромный серо-коричневый Страж. Он склонил голову набок и с силой потянул ноздрями. В его зеленых глазах зажегся нехороший огонек. Если сделать тупой вид и начать пускать слюни, я же вылитый смелл, правда?! Из подушечек лап Стража показались когти. Для большей достоверности я стал на четвереньки. Здоровенная крылатая туша обнажила зубы и зашипела. Выбора не оставалось – я задрал голову и заорал:

– Ме-е-е-Аа-а-а! Ме-е-е-Аа-а-а!

Зверь фыркнул, подцепил меня лапой и взмыл в ночное небо. Сделав несколько кругов над сторожевой башенкой, он плавно спустился и небрежно сбросил меня вниз. Тупик Проигравших, 12, темной громадой высился прямо передо мной. Черт бы побрал этих Стражей, кто ж знал, что они способны учуять меня сквозь запах! Да я сам поверил, что я смелл!

Кипя от злости, я направился к дому и уже потянул за ручку, когда краем глаза заметил на стене светящееся пятно. Я подошел поближе: а ведь именно здесь я видел загадочную фигуру в сиреневом плаще! Так вот что она делала – отмечала дома специальной краской! По уму нужно бы сообщить в Магистрат. Но где вы видели умных смеллов? Сами довели меня до скотского состояния, пусть расхлебывают!

Я осторожно, чтобы никто не услышал, приоткрыл дверь и прошмыгнул внутрь. И заехал ушибленной ногой прямо по ведру, которое какой-то дурак поставил у порога. Рюкзак пребольно стукнул меня по шее. На дереве-в-дереве засветились все листья сразу, с веток гроздьями свесились белки, из спальни выглянула заспанная Ворона. Ведро ритмично подпрыгивало на месте. Это ж я сам перед уходом накрыл им Икучую Жабу, чтоб не увязалась следом!

– Да как ты мне надоела, дура пупырчатая! Убирайся, чтоб я тебя больше не видел, уродина! – гаркнул я и стукнул кулаком по ведру так, что оно покатилось по полу.

Стало тихо-тихо. Было слышно, как падает вниз осенний лист. Жаба, нелепо переставляя лапы, ковыляла в сторону ванной. Я поднял голову: на дереве-в-дереве не было ни души. Скинув по пути воняющую одежду, я пошел спать. В дверях меня чуть не сбила Ворона, молча тащившая свои пожитки куда-то наверх. Приглашение отлепилось от руки, минуту посидело неподвижно и тоже улетело. Ай, ну и черт с ними со всеми. Один проживу.

Говорят, что нечистая совесть спать не дает. Наверное, моя ушла в химчистку, потому что продрых я как минимум до обеда. Ладно, совесть пусть сама с собой разбирается, а остальное надо вымыть: вонь-то никуда не делась. Белки уже радостно скакали по веткам, но при виде меня сразу же притихли. В кухне Ворона старательно раскладывала по полу свой шарфик-половичок. А я забрался в ванную и долго отмокал под душем. Из лужи за мной внимательно наблюдали два печальных глаза.

Ну значит, не так сильно обиделась, раз не ушла. Сама виновата: надо же понимать, что нельзя путаться под ногами у расстроенного человека. Я вспомнил вчерашнее злоключение и прямо в полотенце пошел на кухню, заедать горе. Кастрюля с борщом почти опустела, но продолжала побулькивать. Вот только я уже видеть не мог красно-оранжевое варево. После методичного осмотра кухонных ящиков пришлось признать: или еды нет вовсе, или она в тех, которые закрыты магическими замками. Порадовало, что всяких ножей-кастрюлек тьма-тьмущая, но где добыть продукты, чтобы что-нибудь приготовить?

Я протопал в холл и задумчиво посмотрел на лапки Жабы, которая выглянула из ванной. Жаба испуганно икнула и исчезла за дверью. Тогда я уставился на стену с грибами. И какие из них съедобные? И тут меня осенило. Я подозвал ближайшую белку и ткнул пальцем в грибницу:

– Ну-ка, тащи, какой тебе нравится!

Рыжий грызун посмотрел на грибные шляпки, понюхал парочку и вцепился лапками в красную с белыми точками. Та не поддавалась. Белка почесала кисточки на ушках и быстро-быстро захрумкала грибом.

– Путешествие в Икстлан на двоих! Добро пожаловать! – тут же отозвались из обгрызенной шляпки.

Я замахал белке, чтобы переходила к другим, но та повернулась задом и покрутила задранным хвостом. Пока я приходил в себя от такой наглости, она довольно отрыгнула и ускакала на дерево-в-дереве. Нахалка разлеглась на ветке и принялась ковыряться в зубах.

Поверьте: я люблю животных. Но прямо сейчас я бы с удовольствием съел беличий шашлык. Тем более что с белкáми в рационе было так себе, а с белками в жилище – явный перебор. Еще из хвоста рыжей обжоры сделать швабру. Или кисточки.

Голодный спазм в животе напомнил, что, к сожалению, ни швабры, ни кисточки на обед не годятся. Жареные грибы отменяются, Жаба залегла на дно. Скрипнув зубами, пришлось вернуться на кухню и плюхнуть в миску очередную порцию ненавистного Борща. Ел я стоя: пылающий счет сводил с ума даже больше, чем бесконечные планы Вороны, где добыть денег. Вот и сейчас она нацепила очки и раскрыла газету.

– Вот слушай: «Успешный маг за хорошую цену купит для зелья левый глаз покойника»!

– Угу, как найдешь покойника – сразу зови.

– Ну, это несложно организовать, только грибов отведай… Или вот еще: «Из овощной лавки „Шнитт, Шалот и сыновья“ пропали все запасы корма для смеллов. Обещаем вознаграждение за информацию».

– Угу, пару мешков луковой шелухи. Заживем! – буркнул я, пристраивая миску на кухонный ящик, потому что вся раковина была завалена немытой посудой.

– Ах, тебе снова не нравится! Так предложи что-нибудь другое! – Ворона свернула газету трубочкой и нависла надо мной.

– Что я могу предложить? Нет у меня магии, понятно? И денег тоже нет!

– Вот только не надо на жалость давить! Зачем тебе магия? Хлопушки делать? На пузырях гонять? Фокусы показывать, как твой любимый Чарли Пранк?

– Не знаешь – не говори! Это не фокусы, это самые настоящие чудеса! И вообще, мы что, виноваты, что родились магами и можем делать всякие штуки? А без магии ничего не получается!

– Ага, даже посуду без магии вымыть не может, бедненький! Раз уж совсем без магии никак, что ты сделал, чтобы ее вернуть? – Ворона ехидно сощурилась. – Один раз попробовал, не получилось, и все – свыкся-смирился, и так хорошо! Вот пусть тебя отправят в Мракотан, хоть задумаешься!

С кем поведешься – от того и наберешься: я раздулся как жаба и готов был выпалить этому облезлому старому пугалу, куда меня заводили ее чудо-планы. И тут в дверь позвонили. Все, накаркала Ворона, за мной пришли! Сейчас упекут в Мракотан!

– Никого нет! – крикнул я, судорожно нашаривая в рюкзаке шкатулку-пандорку.

– Войдите! – довольным голосом позвала Ворона.

Дверь тихонько открылась, и в нее заглянул мальчик-разносчик.

– Кто тут Мэтью Грэнвилл? Сообщение от Стократуса!

– Я! – одновременно шагнули к нему мы с Вороной.

Разносчик с сомнением переводил взгляд с меня на ворона и обратно, и я не выдержал:

– Да вы что, совсем очумели? Мэтью Грэнвилл – это я! Единственное разумное существо в этом зоопарке!

Мальчишка продолжал рассматривать меня в полотенце и Ворону, которая демонстративно поправила очки и раскрыла газету.

– Ладно, сами разбирайтесь, мне некогда. Но в прошлый раз это был он, – нагло заявил мальчишка и забубнил: – Привет, Мэтью Грэнвилл! Ты забыл у меня свой амулет, возвращаю. Я так понимаю, твой друг решил свою проблему? Стократус.

Он сунул мне в руки амулет и убежал. Я повернулся к ворону:

– Так, сознавайся, что ты еще натворила? Какой такой прошлый раз?

– А ты мне тоже ничего не рассказываешь! Все приходится выведывать самой, в мои-то годы! – заявила Ворона.

Она отступала к дереву-в-дереве, зная, что если улетит наверх, там ее будет не достать. Но Мэтью Грэнвилл умеет учиться на своих ошибках.

– А-а-а-а! – заорал я, тыча пальцем в угол.

Любопытная Ворона, естественно, не удержалась и обернулась. Я мгновенно накинул ей на голову полотенце и крепко связал края. Угрозами, лестью, лживыми обещаниями мне удалось-таки вытянуть у нее аккуратно сложенную записку. Радостно улюлюкая, я сделал круг почета вокруг холла. Из ванной высунулась Жаба. Увидев меня, она стала пунцово-розовой и прикрыла лапками глаза. Я наскоро натянул штаны и развернул записку.

«Дорогой Мэтью! Мы с Бобом так рады за тебя! Ты молодец!

Я решил выступить поручителем по твоему счету, пока ты не найдешь деньги. Поэтому Мракотана не бойся, главное, оставайся в Карпетауне.

Медленно кружа, записка спланировала на пол. Я потрясенно смотрел на Ворону.

– И ты знала и не сказала мне? Как ты могла!

– Нет, это как ты мог? Даже попрощаться не сходил, так дрожал от страха, тьфу!

Ворона смачно сплюнула и уселась в изголовье кровати. Еще и крыльями обмоталась.

– Да я собирался! Просто думал, что меня сразу схватят и в Мракотан!

– А если бы я сказала, ты бы уже и думать забыл о долге! То же, что и с магией. Вот Проклятая Молли – та всегда с гордостью несла свое проклятие! Уж она-то никакого Мракотана не побоялась бы!

Она еще пораспиналась, наблюдая, как я беспомощно разеваю рот, и гордо отвернулась. Я наспех оделся и выскочил на улицу, громко хлопнув дверью. Ни Жаба, ни приглашение даже не дернулись, чтобы пойти со мной. Я задумался, куда дальше. Нужно, наверное, сходить в «Сироту», поблагодарить Визла. Но тут память услужливо напомнила, как я ночью пытался сбежать, и мне стало стыдно. И еще я никак не мог понять: почему он это сделал? Ведь это такие огромные деньги, а я ему никто…

Ветра почти не было, теплый день клонился к вечеру. Я не высовывался на улицу три дня и за это время успел соскучиться по людям. Народу, правда, было маловато, да и дома так себе – облезлые, без лавок и кафе. По-моему, такие трущобы ковер специально заталкивает куда подальше. Несколько человек тщательно закрывали ставни на первом этаже старого неухоженного особняка, другие мыли еще незажженные фонари. Впереди по улице была небольшая обжоровка, и тут я сообразил, что можно поесть чего-нибудь, кроме борща! Радостный, я бросился туда.

– Сегодня открываемся на закате, но все места уже заняты, – даже не поднимая головы, буркнул хозяин.

Точно так же мне ответили еще в трех заведениях. Ну почему в связке «я – еда – деньги» кто-то постоянно оказывается лишний?

Но дело было не только в еде. Еще никогда в Карпетауне мне не было так неуютно. Люди спешили по делам, не поднимая глаз. Торговцы принимали деньги и отсчитывали сдачу, даже не проверяя монеты. Большинство лавок было закрыто. Вроде все как всегда, но чувствовалась какая-то поспешность, напряженность. И везде, абсолютно везде мыли и чистили фонари.

– Не подскажете, что сегодня такое? – не выдержал я.

Старый кукольник осторожно приладил фигурке меч и подтолкнул к игрушечному войску, которое готовилось вступить в бой с небольшой армией троллей и гоблинов. Потом аккуратно закрыл витрину и наконец ответил:

– Ночь Одиноких душ.

Растерянный, я вышел на улицу. За всеми этими делами и напастями как-то забылось, что наступает самая страшная ночь в году. То-то все так спешили пораньше управиться с делами, чтобы потом с чистой совестью пойти куда-нибудь в людное место. Одно из первых правил, которое я выучил, – в Ночь Одиноких душ нельзя оставаться дома одному. А если у тебя собираются гости, нужно проверить, чтобы окна и двери были хорошенько заперты или завешены. Но на улицах все равно горят фонари и свечи, а в больших городах в самый темный час в небо запускают фейерверки, чтобы Ночная Жуть ни до кого не добралась.

Но через минуту я даже обрадовался: это же просто счастье, что я вышел на улицу! Проклятая Ворона не собиралась меня предупреждать, представляете, если бы я остался один?! Будет даже интересно куда-нибудь сходить, а то раньше мы всегда оставались дома, потому что мама варила лучший цветочный мед, и все соседи собирались у нас.

Мне в голову пришла отличная мысль. Я пошел к перекрестку и поискал на карте Бесконечные Ступеньки. По дороге наконец-то купил себе стаканчик вареных креветок и бутылку лимонада и запрыгнул на доску. Дождавшись, когда Ступеньки заберутся повыше, я прицелился и спрыгнул вниз, на крышу высокого мрачного дома с зубцами по углам, который стоял у самой стены.

Я сидел на крыше, жевал креветки и смотрел на город. Невероятно, как Карадурну удалось сотворить такое чудо. Нигде не было даже двух одинаковых зданий. И крыши были разные – чтобы легче отличить сверху, когда летишь на пузыре или спускаешься по Ступенькам. Кто-то рисовал забавные рисунки, где-то сидели мрачные горгульи и махали флажками, когда видели хозяев. Уличные торговцы и лоточники свернулись сегодня пораньше, и сверху было видно, что каждая улица по-особенному расшита цветами и зеленью. На главных площадях тянулись ввысь костлявые ветви еще спящих деревьев, восьмью башнями высилась над городом Школа Магии, а над ними сияющим камнем возвышалась Башня Карадурна.

Сегодня Карпетаун закрывался раньше, и возле Главных ворот возились люди. Они наматывали на катушки огромные ленты-лестницы, которые соединяли город с Арками внизу. Это для тех, кто собирался куда-нибудь далеко, что через Ворота не добраться. Убрали последние лестницы, и Карпетаун тихонько поплыл вверх.

Далеко-далеко виднелся лес и речка. Еще дальше – маленькие белые домишки. Странно, никогда даже не интересовался, что за люди там живут. Да и зачем? Я сам вырос почти в таком же месте. Если бы не Карпетаун – обычное Закружье, где самый захудалый маг выглядит невероятным чудодеем. Обыкновенцы никогда не поймут меня, а мне неинтересны их дела. Им не нужно каждый год бояться Ночи Одиноких душ, у них другие печали и радости. Каждому свое.

Не знаю, до чего еще я бы додумался, но дом вдруг резко дернулся. Здания, которые только что стояли на своих местах, зашевелились и заскользили по улицам. Некоторые перемещались целыми кварталами, редкие дома оставались неподвижны. Магистрат просто вращался на месте под музыку городских часов. Стражи поднялись со своих башенок и расселись вдоль городской стены. Солнце клонилось к закату. Пора было искать место, где переждать Ночь Одиноких душ. А к Визлу я обязательно схожу завтра с самого утра, назло Вороне!

Опустим ненужные подробности о том, как я битый час бегал по крыше, пытаясь спуститься вниз, пока не появились хозяева. Главное, что они вывели меня наружу, а времени найти какой-нибудь приличный клуб или кафе почти не оставалось. Я старался держаться поближе к фонарям, но мне все равно чудились странные шаги за спиной, до ужаса напоминавшие «клац-клац». Сейчас я был бы рад, если б это снова оказался Финнр, честное слово!

Неподалеку как раз показалась вывеска с пенной кружкой. Надпись была намалевана так плохо, что я с трудом разобрал что-то вроде «У Янусины». Трактир был построен сплошь из заколоченных дверей, даже крыша. Они время от времени подрагивали, но не открывались. Надеюсь, что та, которая ведет вовнутрь, все-таки поближе к земле. Я дергал за ручки, но они не поддавались. И когда я уже почти решил, что заведение не работает, кто-то любезно распахнул дверь, и меня чуть не сбило с ног странное существо.

Это была прелестная юная дева. Она смущенно покраснела и распахнула наивные голубые глаза. Смоляные кудри рассыпались по мраморным плечам. Она задорно рассмеялась, и голос ее зазвенел, как бубенчик. От нее веяло негой и покоем. Дева игриво взглянула на меня и уплыла вдаль, будто лебедь.

Тут из трактира кто-то вывалился. Глаза резануло, словно мыло попало, но когда я проморгался, то увидел, что это совершенно нетрезвый вампир. Он радостно улыбнулся и придержал мне створку. Хотя, возможно, это створка придерживала его. Вампир был мелкий и плешивый, улыбался он на правую сторону, приоткрывая обломанный клык. Сероватая физиономия вся была усеяна прыщами. Наверняка прибыл из какой-то глухомани, никаких манер: мало того что от него ужасно пахло чесноком, так он еще нашарил в кармане коробок «Аспен», вытянул зубочистку и принялся ковырять в зубах.

Он хотел мне что-то сказать, но так и застыл с открытым ртом и выпученными глазами. Я проследил, на что он вытаращился: это хрупкое ангельское создание возвращалось к нам с робкой улыбкой на устах. В ее бездонных глазах отражались звезды. Вампир расправил крылья, на бледном аристократическом лице проступил лихорадочный румянец. Когда дева была совсем рядом, он жутко зарычал, обнажая длинные белые клыки. С жертвенной покорностью неземное создание сделало последний шаг, и вампир судорожно замахал руками, выводя в воздухе какую-то крестообразную фигуру.

Дева споткнулась и выругалась. Вампир продолжал махать руками, только теперь в дело пошли еще какие-то серебряные побрякушки. Не знал, что вампиры таскают столько украшений. Дева потопталась на месте, но все-таки передумала обеспечивать себе бесконечную жизнь путем спонтанной вампиризации. Еще раз недовольно оглянувшись на нас, она зашагала прочь. Быстро, решительно.

Неужто я дам уйти такому неземному созданию? Я скрипнул зубами от досады и пустил скупую мужскую слезу. Перед глазами поплыл туман. Сквозь него я видел, что проулок с вышитой полустертой брусчаткой превращается в серый проезд, а с моего любимого бирюзового сюртука пропали почти все кармашки, зато появились какие-то унылые заплатки. Потом он исчез совсем, и я с удивлением уставился на накачанный торс, которого у меня от роду не бывало. В глаза лезли кудряшки, обильно политые гелем для волос. Кажется, я терял собственный облик. Вампир от души наступил мне на ногу, и я запрыгал от боли.

– Это же ШаТэ АэМПэ! Самое страшное для таких, как мы! Они убивают всю жизнь там, где появляются! Брр, от нее так и веет мертвечиной! – На его плебейской физиономии был самый настоящий страх. – Она тебя не сильно зацепила? А ну, скажи, что сейчас видишь?

– Мимолетное виденье, гений чистой красоты. Не жалею, не зову, не плачу, – честно ответил я, глядя туда, куда удалилась дева.

– Нормально, скоро будешь в порядке. Это уже не ШаТэ АэМПэ, так, цитата. Считай, как насморк против волчанки. Ладно, бывай! – Он кивнул мне на прощанье и вернулся обратно в трактир. Восстанавливать кислотно-щелочной баланс.

Когда я отдышался и убедился, что все важные детали при мне, то от души поблагодарил своего создателя. Все-таки Карпетаун – место, на магию которого стекаются существа из множества миров. И не все из них приятны и безопасны. Ну хотя бы как этот вампир. Здесь не только магию запросто потеряешь, но и без жизни останешься! А переходить в разряд иносущностей мне пока ну совсем не хотелось.

На крыше хлопнула дверь, напоминая, что сейчас лучше быть в какой-нибудь компании, и я поспешил зайти внутрь. Это было самое подходящее заведение для тех, кто хочет остаться незамеченным. Кого тут только не было! Старых и молодых, мужчин и женщин, одетых по последней моде и в откровенную рванину. В воздухе стоял сильный запах табака, винных паров и еще каких-то трав, от которых защипало в носу. Шум и гам, звяканье бокалов и визгливый женский смех – в общем, стало понятно, что это тоже «заведение для своих». И «свои» приходили сюда явно не поесть.

Двери, из которых состоял трактир, так и норовили распахнуться. Интересно, если их открыть одновременно, здание рухнет? Если не считать дверей, это был самый обычный трактир, только большой. С полсотни столиков без скатертей, пяток игорных столов, музыкальный автомат. В дальнем углу раздался взрыв гогота, толпа расступилась, и я увидел ее.

Прямо на полу трактира лежала бородатая голова размером с хороший шкаф. Она была крайне неухоженной: длинными лохмами свисали немытые волосы, все лицо заросло жесткой щетиной. Синий нос и тяжелое амбре объясняли, отчего слезятся красные глаза. Голова часто зевала или покусывала рыжеватые усы. Нестройной толпой от нее расходились особо оборванные личности, среди которых был и давешний вампир.

Барной стойкой повелевала высокая полнокровная тетка солидной комплекции. Рукава ее цветастой кофты были натянуты чуть не до костяшек пальцев, и она их все время одергивала. Но когда барменша доставала чистый бокал или передавала пиво, рукава подскакивали до предплечий, обнажая татуировки: сомкнутые губы с прижатым к ним пальцем.

Такой знак мне, признаться, еще ни разу не встречался. Но мысли были заняты другим: в трактире было несколько парней, по виду младше меня. И в руках они держали бокалы с пенной шапкой. Значит, здешняя хозяйка смотрела на закон о семнадцатилетних сквозь пальцы. Нет, не то чтобы мне было невмоготу, но ведь интересно попробовать! Стараясь делать бывалый вид, я прошел к стойке и залез на стул. От выбора разбежались глаза, но начать лучше с чего-нибудь простого.

– Тройное пиво из котла болотницы, пожалуйста, – небрежно отбросив меню, заказал я.

– Мне неприятности не нужны. Раз нет семнадцати – не положено.

Вот почему как заказ в «Толстосуме» делать – так никто не поинтересовался, сколько мне лет, а как несчастного грошового пива попробовать – так извини, Мэтью, подрасти немного?

– Ладно, есть один вариант. Видишь голову? Залазь с той стороны в рот, вынырнешь с этой – так и быть, налью стаканчик. В такую-то ночь грех не помочь хорошему человеку, правда?

Все-таки я везучий: трактирщица – умудренный жизнью человек, понимает, что от одного бокала ничего не бывает!

У головы собралась небольшая очередь из слегка уставших джентльменов. Одного, почти не стоявшего на ногах, под развеселую песню товарищи раскачали на руках и закинули прямо в рот бородатому. Рот закрылся, голова подвигала щеками и сглотнула. С обратной стороны раздался плевок, шлепок, и джентльмен выбежал к нам, свежий и бодрый, как младенец. Я обошел голову кругом: оказывается, там было такое же лицо, только моложе!

– Это вишь, что Янусина придумала? Кто уже никак просветляться не может, лезет с этой стороны. И как огурец! А кому ресурс не позволяет больше стаканчика приобресть – ну мало ли на какие другие нужды пошли деньги честного человека! – тот, значит, залазит с обратной – и тож как огурец, но уже доведенный до нужной кондиции. Ну и мелкоте всякой, вроде тебя, помощь – на часок годков подбавить. А то жди, пока семнадцать исполнится. Может, и не доживешь вовсе, правда? – заржал человечек, похожий на поганку.

Я незаметно сдернул с шеи амулет и зашел с другой стороны. Младшее лицо придремало, и я не знал, как его позвать. Согласитесь, невежливо лезть другому человеку в рот, даже не поздоровавшись! Кто-то из завсегдатаев пощекотал в носу кочергой, и щербатый рот тут же призывно распахнулся. Идея перестала казаться мне такой уж привлекательной.

– Эй, пацан, или залезай, или не задерживай очередь!

За моей спиной с клацаньем сомкнулись зубы. Двигаться можно было только вперед. Пока ничего страшного: ползи и ползи себе по узкому, темному тоннелю. Единственное: ощутимо запахло дрожжами.

– Проверка личностей, – раздался снаружи суровый голос.

Патруль! Я в панике заметался. В трактире послышались грохот роняемых стульев, крики и дикий хохот. Голова держалась как могла, но в конце концов шумно втянула воздух, и меня потащило назад. От этого голова судорожно задергалась: она подавилась. Оба лица заходились в кашле, я был им как кость в горле. Наконец сильный спазм протолкнул-таки меня наружу. Я пулей вылетел изо рта бородатого и рухнул на пол.

У меня дико, безумно болела голова. Она трещала так, как будто по ней колотили молотком и пилили ржавой пилой под душераздирающие вопли мартовских котов. Я пытался встать – ноги подкашивались. Перед глазами мелькали какие-то силуэты, кто-то что-то настойчиво спрашивал, но язык у меня заплетался. К тому же во рту было так сухо, что я чуть отлепил его от нёба. Меня, наконец, перестали трясти и оставили в покое, зато накатила дикая тошнота. Ближайшая дверь услужливо распахнулась, и меня вывернуло наизнанку.

Ночная прохлада немного освежила, и кое-как я дополз до ближайшего столика и повалился на него. Рукава тут же намокли от пролитого пива. Зубы клацали, я кутался в ворот сюртука.

– Неважно выглядишь. Может, тебе кровь пустить, полегчает? – сочувственно спросил кто-то, усаживаясь на соседний стул.

Я поднял глаза – это был мой знакомый вампир. Я моргнул, и вампиров стало два. Одинаковых. Голова шла кругами и от более простых мыслей, поэтому вопрос о том, какой из двух настоящий, я решил отложить.

– Ну и ночка, правда?

Неуемный вампир жаждал общения, лучше б и правда кровь пил – тогда не надо было б шевелиться. Но он был человеколюбивый, моего невнятного «Ыыы» ему вполне хватило.

– Вот не люблю я эту Ночь. Вроде самое время пройтись, подышать, кровушкой освежиться, а не поверишь – ноги не идут. Что-то щемит в груди, тоска какая-то берет. Думаешь: и зачем жил? И как бы снова помереть, но по-настоящему? А все кругом такие живые, тепленькие. Вот кусаю – и плачу от жалости, представляешь?

Возле стойки трактирщица прикладывала палец к длинному свитку, который держал в руках сурового вида мужчина в синей форменной куртке. Надо сказать, что посетителей заметно поубавилось. Но стоило патрульному уйти, как изо всех дверей тонкими струйками, сгущаясь на глазах, полезли иносущности.

– На-ка вот, выпей. Повезло, старый знакомый тут отсиживается, он в зельях король.

Пока я медитировал, вампир принес стакан с шипящей красной жидкостью. При мысли о том, что надо что-то пить, мне поплохело. А от запаха чуть снова не вывернуло. Рука так дрожала, что не могла поймать стакан.

Зелье было отвратительным на вкус, но чудодейственным. По затылку перестало бить кувалдой. Трясучка оставила в покое руки. Я был свеженький, хоть снова начинай!

– Я же говорил! Вон, можешь поблагодарить спасителя.

Вампир помахал рукой старику за дальним столиком. Лучше бы у меня болела голова, чем быть обязанным этому гаду, из-за которого я потерял магию! Это был Финнр! Он с кем-то разговаривал. Одного человека – женщину с уставшим лицом – мне было видно, а второго закрывали люди, сидевшие перед их столиком.

– Вот, бармалыги тебе взял, пей.

Сердобольный кровосос протягивал большой бокал с сиреневым напитком, но чуткие ноздри уловили тот самый запах, и голову сжало тисками. Нет уж, спасибо. Чтоб из-за какого-то пойла потом так мучиться – ну его моль. Вампир, пуская слезу, принялся рассказывать о своей тяжкой доле, а я мрачно уставился на троицу впереди.

Финнр передал женщине что-то, завернутое в мешковину. Та достала из кармана плаща шкатулку и отсчитала довольно много золотых.

– Ого, сама Забеин сюда пожаловала!

– Кто такая Забеин? – уточнил я у всезнающего вампира.

– Как это кто? Главная богатейка Карпетауна, хозяйка «Боли толстосума»! Интересно, что Финнр ей продает? Я ж его знаю, этот что хочешь подсунуть может.

Хозяйка «Толстосума» поднялась и направилась к дверям, которые распахнулись ей навстречу. Госпожа Забеин не подозревает, что с этой минуты получила самого надежного и верного провожатого. Мэтью Грэнвилл до нее доберется! Следом поднялся и второй человек. Он был с ног до головы закутан в сиреневый плащ.

Сразу две тайны ускользали от меня. Я с трудом отцепился от болтливого вампира и рванул туда, куда выскользнули Забеин и Сиреневый Плащ. Финнр тоже куда-то исчез, но сумка с палками-корешками стояла у столика.

Выскочив на улицу, я понял, что мне повезло: они не успели уйти далеко. Стараясь держаться подальше от фонарей, я тихонько двигался вдоль темных домов. Сиреневый Плащ был ниже ростом и вроде бы стройнее, но с такого расстояния точно было не разобрать. Вот так, сейчас Мэтью Грэнвилл выяснит, кто и зачем мажет стены краской, может, и Магистрат спасибо скажет. Желательно в денежных знаках.

И тут фигуры впереди внезапно разделились и быстро-быстро рванули в разные стороны. Я заметался, не зная, за кем бежать. Ну почему злодеи ведут себя так непорядочно?!

Я погнался за Сиреневым Плащом, на ходу утешая себя тем, что Забеин, может, вообще ни при чем – ну купила что-то у Финнра, так у него и Феррариус настойку брал. А вот Сиреневый точно что-то замышляет.

Выбор, сделанный на похмельную голову, редко бывает удачным. Это так же справедливо, как и то, что нельзя рыть яму другому. Под каблуком что-то чвякнуло, и из-под ног взметнулся сноп разноцветных искр. Меня закружило в цветном вихре, осыпало снегопадом конфетти. Ну а бабахало так, что дома подскакивали. Хлопушки, сброшенные мной вчера, нашли своего героя.

Само собой, к тому времени, когда искры угасли, Сиреневый Плащ удрал. Я попал в какой-то глухой тупик, где было темно, хоть глаз коли. И ни души кругом. Ни в одном окне не горел свет, на дверях висели внушительные замки. Тусклый огонек, висевший над входом в магазин одежды, едва-едва освещал сам себя. Тьма сгущалась на глазах.

Спина покрылась липким холодным потом. Скорее туда, где светло, где люди! Я метался взад-вперед по темному проулку и понимал, что мне отсюда никогда не выбраться. Ночь Одиноких душ пришла за мной. Припомнив все советы, которые слышал в жизни, я пытался успокоиться, но внутри все сжималось от осознания того, что вокруг – никого. И едва мне показалось, что я уловил шум и гомон, как тяжелым камнем навалилась мысль о том, что придет утро, будет новый день, но кому и зачем я нужен? Буду ходить среди людей, улыбаться, ссориться, но никто никогда не сумеет понять меня по-настоящему. Все люди сбиваются в кучу не потому, что им хорошо вместе, а потому, что в толпе удобно прятать свое одиночество.

Страх. Я почувствовал его внезапно, словно с разбегу налетел на стену. Все боятся, поэтому прячутся друг за друга? В детстве я ужасно боялся накрываться одеялом. Мне казалось, что оно задушит меня во сне. Но тогда я мог заорать и позвать маму или папу, а кто поможет сейчас? Если я умру, что со мной будет? Мои планы, мои надежды – все ведь пропадет, так? Было так жалко того, что со мной могло произойти когда-нибудь, но чего так и не случится.

Оно – что-то жуткое, огромное – надвигалось на меня, я чувствовал это. Оно уже схватило и не отпускало, запустив внутрь свои жадные руки. Передо мной была старая кирпичная стена, над ней виднелись всполохи фейерверков, их разрывы, как сквозь вату, проникали в уши. В спину впивались камни мостовой. Но то, что завладело мной, безжалостно тащило в тысячу разных мест, и я одновременно был здесь – и где-то еще, воя от страха и ужаса, своего и чужого.

Я забился в угол и пытался задушить прорывавшиеся слезы. Если это – конец, пусть последним, что увижу, будут звезды. Яркие, далекие и холодные. Ледяные пальцы ужаса уже стискивали ребра, безжалостно терзали легкие, которые разрывались, силясь вдохнуть. Я зашелся в безмолвном крике, и ночной воздух заполнил грудь. Я дышал. Они – нет. Их истерзанные тела переплелись в жутких объятиях. Черный след от руки, в безнадежном, отчаянном порыве хватавшейся за лампы на потолке. Их последний крик «Мама!». Они тянулись ко мне, искали угасающим, остывающим взглядом.

Я бился, пытаясь прорваться к ним, вытащить хоть кого-нибудь. Видел их всех – раздавленных. Так и не выползших из-под завалов. В которых смертельной хваткой впивалась сетка ограждений. Я бился, пытаясь вырваться из-под взгляда этих непонимающих глаз, заслониться от них пеленой суеты.

Я умер столько раз, сколько было этих взглядов. Каждый из моих вздохов был последним. Я готов был занять место любого из них, но как, если жизнь – одна, а их – тысячи и тысячи? Я пробовал спасти хотя бы одну: он лежал в коротенькой пижаме на белой койке, весь обвешанный проводами. Я умолял его жить, я держал его из последних сил. Его глаза просили меня помочь остаться, а несчастное маленькое тельце с синими венками так устало мучиться. Я обнял его. «Почему ты плачешь?» – спросил он. «Я не хочу, чтобы ты уходил». – «Ты будешь меня помнить?» – «Я никогда тебя не забуду». Я бережно прикрыл ему глаза и положил поудобнее. Он так и не выпустил из рук своего бесхвостого кота, больше похожего на медведя. Он ушел – один. А я остался – один.

Я сидел возле него долго-долго, пока он не стал тенью, полустертым воспоминанием. Я видел его боль в хлестких порывах ледяного февральского ветра, она растеклась по всему миру, и я чувствовал ее в воздухе, которым дышал, в звездах, которые смотрели сверху. И я сам растворялся в этой боли, которая проглатывала звезды и души. Я был ее частью, а она – моей. Я отдал все, что у меня было, и теперь был пустотой.

В этой пустоте исчезало все, даже боль и одиночество. В ней мы были равны – древние звезды и маленькие мальчики. Все мы – лишь краткий миг ее вечности. Она принимала нас всех, больших и малых, и дарила долгожданное, спасительное забвение. Я сливался с ним, с этим вечным покоем, и становился тем безраздельным, у которого нет ни начала, ни конца. Я не был его частью – я был им, а оно было мною.

И маленькая тень, которая тоже была мною, вспомнила, что она – была. Что краткий миг ее жизни был целым миром, большим этой неохватной вечной пустоты. Она искала себя во мне. Запах своих волос и синеву под глазами. Белого кота без хвоста, похожего на медведя. Но я был пустотой, и маленькая тень растворялась в моем забвении.

Ей негде было укрыться, потому что безмятежное ничто было везде. И только я помнил, что она – была, и я – был. Не звездной пустотой, а человеком, который помнит маленького мальчика. И я впустил его в себя. Его боль и слабость. Его мечты и надежды. Его и тех других, которых были тысячи и тысячи. Они были огромным миром вокруг и слабым отголоском памяти во мне. Их страшная, неуемная сила бушевала во мне, рвалась с кончиков пальцев, она просто хотела – быть. Та самая сила, которая живет в нас с рождения.

Наша магия. Наш дар. Наше бремя.