Звезды угасали, а я, наоборот, становился все ярче и ярче. Наконец та сила, что переполняла меня, вырвалась наружу и разлетелась тысячью огней. Посмотреть на это чудо со всех сторон выходили люди: парами, большими компаниями, и никто – поодиночке. Меня уже не так трясло, наоборот, навалились слабость и усталость, но воздух снова заискрился светом. Я сообразил, в чем дело: это разрывали небо фейерверки, город праздновал окончание Ночи Одиноких душ. Я взмахнул рукой, и в ней появился букет свежих цветов. Я бежал по улице и забрасывал прохожих лепестками. Меня распирало огромное, невероятное счастье.

Наверное, во всем городе не осталось человека, которого я бы не осыпал цветами. Я страшно устал, но без конца проверял, не ушла ли магия снова, могу ли я творить. Все, что случилось ночью, слилось в единое чувство чего-то сильного и глубокого, чему я оказался сопричастен. Но переживание было слишком тяжелым, слишком мучительным, и оно проваливалось в глубины памяти, оставляя после себя пронзительное, светлое счастье и любовь ко всему миру.

Пока я добирался до дома, счастье здорово поутихло, но желание творить добро никуда не делось. Бедная, несчастная Жаба страдает по моей вине. Я должен немедленно извиниться! Сказано – сделано. В ванной, в небольшой ямке с опавшей листвой мирно дремала страдалица. Я выгреб ее и от всего сердца, искренне и с чувством расцеловал.

От сумасшедшего рева у меня заложило уши. Жаба дико брыкалась и сильно заехала лапой мне по щеке. Со всех сторон на меня набросились белки и оттащили прочь от полоумного земноводного. Они были по-настоящему рассержены и даже кусались. К Жабе, которую успокаивала и гладила целая толпа, зевая, брела Ворона. Она молча показала мне крылом в сторону кухни.

Истеричное кваканье и возмущенное стрекотание белок раздавались еще долго. Я сидел на стуле и потирал горящую щеку. В кухню вошла Ворона. Она так посмотрела на меня, что я привстал со стула и одернул сюртук.

– Мэтью, – проговорила Ворона, веско роняя каждое слово. – Ты знаешь, что я всегда поддерживала тебя. Можно сказать, ты был как за каменной стеной. Но сейчас, Мэтью, ты перешел все границы. Мало того, что ты скачешь голышом при всяком удобном случае. Но прокрасться ночью и покуситься на честь ничего не подозревающей Жабы – это перебор! С чего ты вообще решил, что в ее вкусе и можешь целоваться, даже не спрашивая разрешения? Мы, Мэтью, отказываемся с тобой общаться до твоего полного перевоспитания!

Вот так-то: ты думаешь, что познал смысл жизни и душа твоя источает цветочное благоухание, а на самом деле от тебя воротит морду даже зеленая пупырчатая жаба!

Я нашел рюкзак и высыпал все вещи на пол. Отыскал аккуратно свернутую красную футболку. В свое время пришлось немало помучиться, но зато теперь, если положить руку на герб, то можно услышать шум стадиона. Того самого, с нашего с папой последнего похода на футбол:

С такой поддержкой проще будет сделать тяжелейший выбор: поесть или поспать. Кажется, только что готов был горы свернуть, а сейчас хочется под одеялом свернуться. Но Мэтью Грэнвилл всегда преодолевает трудности и соблазны! Поэтому я пошел на кухню.

В холле меня неприятно удивили сразу два обстоятельства. Во-первых, почему-то он стал гораздо уже. Присмотревшись, я понял, в чем дело: дерево-в-дереве здорово разрослось вширь. Да и вверх тоже, вон как ветки прямо в дупла полезли. Во-вторых, под ногами шуршали листья, под деревом-в-дереве насыпано всякой шелухи. Ясно, белки постарались. И ежи, видимо, с ними заодно. Кстати, а куда это они пропали? Только сейчас я сообразил, что не встречал их с того самого дня, как впервые сюда попал. Но кто-то же убирал листья все это время! Я оглянулся по сторонам: ни души. Даже Ворона куда-то запропастилась.

Стоило повернуться спиной, как с дерева-в-дереве прямо мне на голову посыпался всякий мусор. Не успел он осесть на пол, как поднялся мощный вихрь. Прикрывая глаза рукой, я продирался к кухне. Я знаю, чьих это лап и крыльев дело! Ничего, нас не сломить!

Тьмы я как раз не боялся. Гораздо больше мне не нравился свет, который ее разгонял. Потому что он шел от громадных огненных цифр. Впрочем, теперь-то, когда ко мне вернулась магия, я что-нибудь обязательно придумаю, вот увидите! Мало что так бодрит должника, как продленный кредит. В душе громко пели птички. К сожалению, они разбудили голод.

Я на радостях разблокировал все магические замки на кухонных шкафчиках, но обнаружил только нескончаемые запасы моющих, чистящих, шкрябающих и отбеливающих средств. Короче, из еды дома был только питательный отвратительный Борщ. Мы с ним как старые супруги: вместе в горе и радости, в болезни и здравии. И есть противно, и других вариантов нет.

Тут можно было перейти к пункту № 2 «поспать», но Мэтью Грэнвилл не любит половинчатые решения! Я сосредоточился и выдал самое сильное призывное заклятие, на которое был способен. С дерева-в-дереве слетела табличка с планом грибницы. И свесилась уйма рыжих хвостов. Ворона намертво обхватила крыльями ствол, но пара перьев из облезлого хвоста все-таки выпали. Довольный, я побежал делать заказ.

Уверен, в этой забегаловке надолго запомнят мой звонок. Вряд ли кто-то еще с такой дотошностью выяснял стоимость обеда во всех известных валютах. Но, обжегшись на огнепятках, подуешь и на молоко. После еды я хотел забраться наверх, посмотреть, наконец, что там за комнаты.

Но стоило стать на первую же ступеньку, как началась бомбардировка мусором. Ладно, не очень-то и хотелось. Я отомстил тем, что оторвал кусок от столба желированной грязи и метнул наверх. Грязь угодила в дупло, из которого тут же высунулись недовольные перемазанные ежиные носы. Ага, одной загадкой мироздания меньше. Еще кусок сбил с ветки зазевавшуюся белку. Зато третий отфутболили с такой силой, что я долго отплевывался от грязи. Я подумал и в ответ отконвоировал в ванную консервированную акулу. Теперь Жаба может не волноваться за свою честь, с такой-то охраной. На это мне ответили полной блокадой спальни. Но в этой гражданской войне у меня было ценное преимущество: я мог эмигрировать.

Прикрываясь дырявым ведром, я выскочил на улицу. Добраться бы до «Сироты», там можно нормально почиститься. И поесть. То есть поспать. По привычке я прикинул расстояние и самый короткий путь. И тут же сообразил: можно же подлететь! Как раз неподалеку была стоянка пузырей!

По дороге пришлось натерпеться: на меня косились и показывали пальцем. Хоть Мэтью Грэнвилл – человек закаленный, но согласитесь, не очень приятно, когда все на тебя пялятся. Так что в дело пошел проверенный способ: челюсть выпятил, руки в карманы – и вперед! Пока я сговаривался с пузырем о цене, за спиной возникли две девчонки, рыжая и белобрысая. Они хихикали и шушукались. Только прекрасное воспитание и патрульный в трех шагах удержали меня от того, чтобы не треснуть их по голове. Я молча оседлал пузырь, и тут белобрысая отлепилась от подружки и спросила, ужасно покраснев:

– Скажите, а вы – Мэтью Грэнвилл? Можно мне автограф?

Пока я расписывался в блокнотике, с удовольствием понаблюдал, как безо всякой магии лучшие подружки превращаются в злейших конкуренток. Рыжая ловким движением откинула назад гриву густых волос и лучезарно улыбнулась. Белобрысая, в арсенале которой были только два жиденьких хвостика и скобки на зубах, решила брать другим:

– Я глазам не поверила, когда вас увидела! Представляете, доски по всему Карпетауну только о вас и говорят! Это правда, что вы в одиночку пережили Ночь Одиноких душ? И что будете учиться у самого Феррариуса? И что за вами по пятам ходит настоящий дракон, только маленький?

Правда, полуправда и откровенная ложь – вот три кита, на которых стоят средства массовой информации, и Карпетаунские доски в том числе. Нет, ну так наврать про Феррариуса!

– Поговаривают, что вместо комиксов о Чарли Пранке могут запустить серию о вас. Янусина готова поделиться информацией для первого номера, – неожиданно глубоким голосом проворковала рыжая.

Это был шах и мат. Я от удивления чуть не шлепнулся с пузыря. Белобрысая тонкими пальцами сжала блокнот и пошла ва-банк:

– Какая прекрасная идея! Кстати, через три дня праздник Весеннего Ветра, а у нас, горожан с Особыми правами, самые лучшие места! Не то что у Стандартных!

Она торжествующе посмотрела на подружку. Та пыталась что-то ответить, но изо рта вылетали только булькающие звуки. Перестаралась с очарованием и сломала модулятор голоса. Пора удирать, а то в запале разорвут на сувениры. Я помахал рукой обеим и взмыл повыше. Уже в воздухе я перевернулся и полетел головой вниз. Прохожие аплодировали, и я посылал им воздушные поцелуи. Честно говоря, так лететь довольно опасно, но тому, кто заменит Чарли Пранка, надо привыкать к сложностям, правильно?

Главная была в том, что я не подумал, как перевернусь обратно. Рабочих версий было две: первая – спуститься как можно ниже и потихоньку сползти с пузыря, и вторая – с шиком шлепнуться куда-нибудь в воду. Загвоздка в том, что воды-то в Карпетауне и не было! Лужи – вышитые, фонтаны – слишком мелкие. Если один вариант разумный, а второй – нереальный, что нужно выбрать? Правильно, золотую середину!

Неподалеку от «Сироты» я заметил большую стоянку пузырей. Решившись, я разжал ноги и спикировал прямо на них. Из меня чуть не вышибло дух, но пузыри спружинили падение: бодрой лягушкой я подпрыгнул, перевернулся через голову и приземлился на мостовую. Кто-то удивленно присвистнул; ноге досталось, но я уверенной походкой похромал к трактиру, в дверях которого стоял Визл.

– Всем привет! – радостно крикнул я, заходя в «Сироту».

Ко мне сразу же подтянулось несколько завсегдатаев. Пока все наперебой поздравляли, я с любопытством осматривался. После того, что устроили мы с Ласло, Визлу пришлось потратиться на ремонт, девизом которого было «Верните все обратно!». Честно, единственное изменение, которое я заметил, – между нишами с волшебниками натянули веревку.

Боб радостно хрюкнул, увидев меня. Он как раз был занят тем, что привязывал к веревке букет цветов. Когда он закончил, то дернул за шнурок, и букет пополз к дальней из ниш. Из нее высунулась тонкая белая рука и утащила цветы. Через минуту в обратном направлении последовала коробка конфет. Визл вздохнул и пояснил:

– Помнишь, ты попал снегоягодой прямо в нишу? Оказывается, в ней не волшебник, а волшебница! И она отказывалась выглядывать из-за фингала под глазом! В общем, второй волшебник сначала злился, потом заскучал, потом заволновался. И в итоге… вот…

– И как же вы теперь? Без света?

– Да света хоть отбавляй, теперь-то взгляды пылают от любви. Только Боб полдня эту веревку туда-сюда таскает. У них конфетно-букетный период, – кисло добавил трактирщик и почесал татуировку.

– Визл, я хотел сказать спасибо. Даже не знаю, как тебя благодарить! Ты меня просто спас! И вот, хотел вернуть.

Я протянул ему амулет. Визл был, по-моему, чем-то огорчен или расстроен: все время вздыхал, морщился и потирал щеку. Он повертел амулет в руках и вернул обратно:

– Пусть будет у тебя. Мало ли, пригодится. Мне пока этих хватает.

На шее действительно болталось еще штук пять или шесть разных амулетов и талисманов. До меня медленно доходило:

– Визл, ты – обыкновенец?!

– Ну да, – протирая очередной бокал, ответил он.

– И ты смог добиться всего без магии?! Получил Права жителя Карпетауна? Стал главой Братства Трактирщиков?!

– Мэтью, а ты всерьез считаешь, что обыкновенцы ничего не могут? – спокойно спросил Визл.

Я замялся, а он продолжил все так же спокойно:

– Я уже в курсе, что к тебе вернулась магия. Ну вот и расскажи, что ты успел сделать такого, чего не мог без нее? Мэтт, магия – это не игрушки. Я видел, как человек… люди, способные и талантливые, разменивались на ерунду. Им казалось, что они все успеют.

– Они потеряли магию?

– Нет. Не совсем. Они стали ее бояться. Разучились пользоваться. Слишком увлеклись всякими фокусами. Мне трудно объяснить точно, я-то не маг.

Визл махнул Бобу, и тот отдернул ширмы с волшебниками. Вот уж кто изменился так изменился! Модные стрижки, нарядные мантии, сияющие улыбки вместо засаленных балахонов и грязных косм. По потолку заскользили нежные розовые сердечки. Визл поморщился и снова повернулся ко мне:

– Ладно, расскажи, как у тебя получилось. А то я уже тут наслушался всякого: что ты продал душу, что Феррариус провел обряд разделения магии, даже что вместо тебя теперь двойник!

Я попытался пересказать то, что случилось этой ночью. Но получалось как-то не так, самое главное ускользало, как песок сквозь пальцы. Все, что я помнил, – боль, свет звезд и страшную силу, которая хлынула в меня и заполнила до краев.

– Мэтт, ты действительно один пережил Ночь Одиноких душ? Ты не сочиняешь?

– Ну говорю же – я погнался за Сиреневым Плащом, оказался на улице…

– Мэтт, ты не обижайся, ладно? Но может, это похмелье после Головы Януса?

Такая мысль мне не приходила в голову. Я промолчал.

– Нет, знаешь, все равно: сходи-ка ты к Феррариусу. Он должен это знать. А я расспрошу у Финнра, что это за Сиреневый Плащ. Не знал, что он бывает у Янусины.

– Визл, а почему у нее такие странные татуировки? Палец, прижатый ко рту?

– Это метка Братства. Знак того, что лучше держать язык за зубами: хозяин заведения слишком много болтает. Наушничает доскам. Сколько раз пытался прикрыть эту лавочку, но где там! Редкое чудо, Голова Януса! А Янусине откупиться от штрафов – раз плюнуть. Тем более сейчас, перед соревнованием.

– Да что в этом плохого-то? – Меня слегка задело, что он так нападал на доски. Благодаря им люди становятся знаменитыми!

– Мэтт, для чего люди идут в трактир?

– Поесть. Выпить. Хорошо провести время, – пожал я плечами.

– Они идут в трактир, чтобы их кто-то выслушал. Если не друг-приятель, то хотя бы хозяин. Люди могут врать, хвастаться или без конца пересказывать одну и ту же историю, но наша задача – просто слушать. И ничего больше. Понятно?

Не скажу, что он меня убедил, но я давно понял: когда люди говорят таким тоном, лучше преданно кивать. Но Визл не зря был главой Братства. Он снова вздохнул и махнул рукой. Такое чувство, что объявили набор в армию недовольных Мэтью Грэнвиллом, а я не в курсе.

Для приличия я посидел еще немного и засобирался домой. Благодарности высказаны, так-то, Ворона!

– Мэтт, не люблю лезть в чужие дела, но, стараясь понравиться всем, можно потерять самого себя. Подумай об этом.

Слова Визла нагнали меня уже в дверях.

Вот что за люди! Нет бы порадоваться, поздравить! Нет же, начинают расспрашивать, цепляться, и ты уже думаешь, что вчера, без всякой магии и шансов на победу тебе было гораздо лучше, чем теперь! Я пнул какую-то банку, и она усвистела прямо под ноги нелепо одетому мужчине с пышными подкрученными усами и окладистой бородой. Ну и тип, он хоть в зеркало себя видел?

Я свернул к фонтанчику попить воды и краем глаза заметил, что усатый прошел мимо.

Он специально шел за мной. Он за мной следил.

Несколько раз я улетал на пузырях, перепрыгивал на Бесконечные Ступеньки, сворачивал в самые людные места, но никак не мог отделаться от чувства, что кто-то идет следом. Словно невзначай я остановился у витрины и обернулся. Невдалеке маячил усатый. Я был уверен, что раньше его не встречал, но все равно он казался странно знакомым.

Вдруг это Сиреневый Плащ понял, что я его выследил? Но усатый совершенно точно не мог быть Сиреневым Плащом: он гораздо выше и плотнее. Я спешил как мог, но чем ближе подходил к дому, тем тревожней были мои ощущения.

Кто-то крался по пятам.

Как назло, в нашей глухомани почти не было людей. У соседнего дома стриг кусты-старьевщики молодой парень, одетый в синий комбинезон и защитные очки-консервы. Рядом с ним лежала целая гора веток. Я осмотрелся: на всей улице не было ни одного уцелевшего кустика, все с мудреными стрижками. Сердце сжалось от дурных предчувствий. Я постарался как можно быстрее пройти садовника, но ватные ноги плохо слушались. Громко щелкнули садовые ножницы. Парень сдернул очки и криво усмехнулся.

Я отшатнулся. Они меня нашли!

Что теперь делать?! Куда бежать?! Слева – «садовник», справа – стена. Впереди – тупик. Я попятился и рванул обратно по улице, понимая, что все бесполезно. Но дорогу перекрыл мужчина с пышными усами и бородой. Деваться было некуда. Это полный провал. Я сжал зубы и пошел домой, судорожно вспоминая заклятие глухоты. Сейчас оно будет мне просто необходимо.

Дверь медленно-медленно отворилась. На пороге показалась невысокая сухощавая женщина в запачканном переднике. В руках она держала половник, а из-за ее плеча выглядывала страшно довольная Ворона. Я сглотнул и шагнул вперед. «Садовник» закрыл за усатым дверь и прислонился к косяку, скрестив руки на груди. Все, теперь начнется.

– Мэтью, ты понимаешь, что мы все чуть с ума не сошли!

Мама стояла, уперев руки в бока. Вместо половника у нее в руке была большая серебряная ложка с темными пятнами. Бусинка все порывалась броситься мне на шею, но ее удерживал Джеймс. Измазанный землей синий комбинезон он так и не снял. Усатый мужчина сердито хмурил брови, но я никак не мог привыкнуть к тому, что этот странный дяденька – мой отец.

– Папе пришлось сменить внешность, чтобы попасть сюда! – прокомментировала мама мои недоуменные взгляды.

Мы все сгрудились в кухне, потому что в холле почти не осталось места – наверное, дерево-в-дереве почуяло весну и так сильно разрослось, что с трудом можно было пролезть вдоль стены. И уже часа два мне на все лады задавали один и тот же вопрос: «Мэтью, как ты мог?»

– Мама, он всем наплел, что он сирота!

– Ябеда! – Я попытался лягнуть Джеймса, но тот успел отскочить.

– Мэтью, как ты мог?

Мама пыталась заглянуть мне в глаза.

– Но что я такого сделал! Ну сказал, что сирота, но ведь я не желал вам плохого! Наоборот, если бы я поступил в Школу, вы бы могли мной гордиться!

– Гордиться тем, что сын предпочитает быть сиротой? – подняла бровь мама. – Мэтью, тебе хотя бы стыдно?

Конечно, мне было стыдно! То есть я понимал, что мне должно быть стыдно. Но вообще-то я с ужасом думал, что теперь все пропало. Почему именно сейчас, когда все так удачно складывается?

– А если бы с тобой что-нибудь случилось? Как бы мы смогли помочь? Ты же заблокировал даже Зов Крови!

Я молча кивнул на распахнутую шкатулку-пандорку. В ней не хватало ложки и пуговиц.

– И все равно, это ненадежный способ связи! Тем более что ты не носишь ее с собой! Нет, Мэтью, как ты мог?

Теперь я понял, что бесконечность – это не счет из «Боли толстосума», который полыхал перед глазами. Бесконечность – это способность родителей задавать один и тот же вопрос разным тоном.

– Как вы меня нашли? – спросил я наконец самое главное.

Мама молча указала на белую кастрюлю с борщом. Папа объяснил:

– Понимаешь, Мэтью, мы, конечно, были ужасно встревожены, когда ты пропал. Но мама сказала, что, возможно, ты имеешь право на собственные ошибки. Была серьезная семейная дискуссия, но все-таки она послала тебе кастрюлю с Борщом…

– В общем, Мэтью, твой отец будет объяснять до обеда. Все просто: если ты решился есть Борщ, значит, дело плохо. Как только я увидела, что кастрюля почти пуста, мы собрались и поехали тебя искать.

– Шпион! – прошипел я Борщу.

Вот не зря он мне никогда не нравился!

– Мэтью, то, что ты натворил, – ужасно. Ты заставил нас волноваться. Из-за тебя Джеймс вынужден был прервать свои занятия. Здесь ты развел страшный свинарник, а если то, что рассказала Ворона, правда, – мне за тебя стыдно. Во-первых, я хочу, чтобы ты извинился перед нами. Во-вторых – наведешь полный порядок. Немедленно.

– Извините, – буркнул я, ни на кого не глядя.

Под конвоем презрительных взглядов я встал и закатал рукава.

– Кстати, Мэтью, а что это за заклинание на столе? Никогда такого не видела.

– Понятия не имею, так сразу было.

Мама с сомнением посмотрела на меня, но ничего не сказала. Остальные, спасибо им, разошлись. Я вздохнул, соображая, с чего начать. Швабру приставил сгребать листья, грязная посуда слеталась к раковине. Но не тут-то было!

– Нет, Мэтью. Никакой магии!

– Но почему? Я же неделю возиться буду! Мне нужно готовиться, следующий тур на носу!

– Зато раз и навсегда запомнишь, что устраивать такое безобразие просто недопустимо! Кстати, Мэтью, это правда, что у тебя были какие-то проблемы с магией?

– Что ты, мама! Просто, понимаешь… Мне важно было узнать, стою я чего-то сам, без магии, или нет.

Судя по маминому взгляду, моя амнистия была не за горами. Но все испортила гадкая Ворона. Она взмахнула крылом, и на пол со звоном полетели браслеты. Мама машинально подобрала их и недоуменно спросила:

– Мэтью, что это? Зачем ты снял браслеты? Мэтью, как ты мог?

Не в силах больше этого выносить, я схватился за тряпки.

– Мэтью, ты наденешь их немедленно! Сию же секунду! И если еще хоть раз…

– Хорошо-хорошо.

Со зловещим звуком браслеты щелкнули на запястьях. Так начался мой домашний арест.

Теперь я знаю, для чего обществу нужны заключенные: выполнять самую грязную работу. Пока они развлекались и обустраивались, я мыл посуду, оттирал от грязи ящики и шкафы, вытряхивал коврики, выметал листья, драил стены от цветных потеков. Короче, если вам вдруг требуется высококвалифицированный уборщик, обращайтесь. Единственное преимущество – никто со мной не разговаривал. А за ужином я сам не хотел. Когда я ем, я глух и нем, вот. Перед сном мама принялась раздавать указания:

– Эдуард, и прими уже нормальный вид, на этом доме стоит такая защита, что никто тебя не учует, не волнуйся. Мы с Дженни пока займем спальню внизу. Ты, Эдуард, и ты, Джеймс, подниметесь наверх. Ворона говорит, там есть подходящие дупла, где можно поместиться. А ты, Мэтью, постелешь себе здесь, в кухне.

Она вручила мне куль с бельем. Я попробовал возмутиться:

– Вообще-то это мой дом!

– Ну вот и веди себя как гостеприимный хозяин, – отрезала мама.

Мы остались одни, и я горячо зашептал:

– Мамочка, пожалуйста! Умоляю! Только не говорите, что вы мои родители!

– И это все, что тебя волнует? Ты заставил нас сходить с ума от переживаний, бросить все дела и нестись черт знает куда! Мэтью, лучше не доводи меня, а то очень пожалеешь!

Нет большей каторги, чем сидеть взаперти в доме, в котором все на тебя разобижены. Джеймс за каждым завтраком, обедом и ужином жаловался, как он страдает от того, что ему не хватает оборудования для его бесценных опытов. Мама демонстративно меня не замечала. К папе я сам никак не мог привыкнуть – у него никак не получалось вернуть себе нормальную внешность, – а он все смотрел на меня задумчивым взглядом совиных глаз. Если бы не Бусинка, я бы свихнулся.

Это она притащила пачку журналов, замаскированную под учебник теории Продвинутой Гармонии. Нарисовала акуле усы и заявила, что это теперь морской котик. Поспорила с белками, что они ни за что не смогут затащить Воронин шарфик на самую макушку дерева-в-дереве. Вопли ворона нежной музыкой лились в мои уши: я был отмщен!

На исходе второго дня заточения, когда я подумывал ставить зарубки на дереве, чтобы знать, сколько лет я тут провел, ко мне подошел отец:

– Мэтью, на семейном совете мы решили, что, если для тебя так важен этот конкурс, мы готовы дать тебе шанс. При одном условии: ты перестанешь делать глупости. Не желаю больше слышать, что мой сын превращается в гусеницу, изображает смелла, устраивает пьяные дебоши…

– Папа, да я даже не пробовал! И ты сам всегда говорил, что надо жить полной жизнью!

– Говорил. Но подумай: как эти выходки приближают твою мечту? В общем, Мэтью, заканчивай. И не надейся, что мы уедем: мама твердо настроена жить тут столько, сколько потребуется. А я бы хотел побыстрее от этого избавиться. – Он с отвращением дернул себя за бороду.

– Пап, а почему ты в таком виде?

– Ничего серьезного, просто приходится маскироваться. Не хочу, чтобы в случае чего были проблемы на работе.

Бедный папа. Наверное, уже сто раз пожалел, что когда-то сам принес мне кипу комиксов про Чарли Пранка. Он всегда так переживал из-за моего поведения. Без конца занудно бубнил, что глупости никого до добра не доводят. Папа работал младшим советником старшего подсказчика и очень волновался, что потеряет и эту должность, если до начальства дойдут слухи о моем безответственном поведении. Потому что, как известно, каков сын – таков и отец. О папиных проблемах я как-то не подумал.

– Мы вообще рискуем – у нас-то нет даже приглашений, не то что прав. Поэтому, Мэтт, я тебя прошу: будь серьезнее, не влипни снова в какую-нибудь историю!

Вот даже обидно: как будто это я специально напивался забывника и терял магию! Я даже хотел высказаться по этому поводу, но тут услышал разговор мамы и Бусинки:

– Дженни, я прекрасно понимаю, что побывать на празднике Весеннего Ветра в Карпетауне мечтает каждый. Но подумай, что будет, если папу или меня проверит патруль? А одну я тебя не пущу, даже не проси.

Вот он, звездный час Мэтью Грэнвилла, лучшего брата на свете. Я сделал шаг вперед:

– Я готов. Искупить и пожертвовать.

Мама с папой обменялись удивленными взглядами. Все-таки иногда возникают сомнения, что я их родной сын. Я б на их месте уже десять раз все понял!

– Искупить вину перед семьей и пожертвовать временем на подготовку к конкурсу. Я готов сводить Бусинку на праздник, у меня имеются Стандартные права, если вы вдруг забыли.

Для убедительности я помахал Картой участника. Бусинка сообразила, что в надежной обороне появилась брешь, и бросилась уговаривать маму. Отец явно колебался:

– Шарлотта, может, и вправду отпустить? Неизвестно, будет ли у нее когда-нибудь возможность увидеть праздник здесь, в Карпетауне. Девочка ведь ни в чем не виновата.

Мама задумалась. Сверху раздался противный голос Джеймса:

– Если кого-то интересует, я против. Он снова что-нибудь устроит. Но вы все равно меня не послушаете.

Со счетом 3,5 на 1,5 мы с Бусинкой победили. Мы идем на праздник Весеннего Ветра!

Честно говоря, не думаю, что на этом празднике будет что-то особенное. Вот у нас дома это действительно событие: чтобы прогнать зиму, чтобы растаял снег, все маги собираются и призывают Весенний Ветер. И вот после него начинается настоящая весна! Прилетают птицы, все растет-цветет. А тут что? И так зелени полно, вообще не разобрать, что на дворе – весна, лето или осень. На дереве-в-дереве еще и зима имеется. В общем, будь Карпетаун хоть трижды магическим, но до нашей настоящей весны ему далеко.

Но не выбраться из дома было глупо, вот мы с Бусинкой и топали к ближайшей площади, где собрался народ. За эти два дня город украсили шарами, флажками, подсветкой, в общем, глаза разбегались. Вид немного портили некрасивые большие столбы, которые торчали по краям площади. Такие я замечал много где в Карпетауне. Сначала думал, что это какие-то противовесы или ветродуйки, но для этого они были слишком короткими. Бусинка сразу же потащила меня к сладостям.

– Не жадничай, Мэтт, а то расскажу папе и маме, что ты за мной плохо присматривал!

Младшие сестры – это наказание, так что пришлось достать кошелек и вытрясти все до последней монетки. Хорошо, что, как умный человек, часть денег я припрятал в кармане. Бусинка нагребла целую сумку тянучек-растянучек, «кровавой кровищи» и леденцовых перцовок и мигом нырнула в облако пушистой сахарной ваты, в котором уже копошились такие же прожоры. Не мог же я оставить ее одну, правильно? Так что мы от души наигрались в облаке в прятки и прогрызли целый лабиринт ходов. Потом заправились лимонадом «Двойное удовольствие»: если хорошенько подуть в стакан через соломинку, то разлетаются гигантские пузыри со всякими смешными пожеланиями, а если просто выпить, то на какое-то время подлетаешь вверх, как воздушный шарик. Но лучше держаться зубами за соломинку, а то сдует.

Там было еще полно всяких конкурсов и аттракционов, но в мои годы интересоваться ими как-то уже несолидно. Поэтому только ради Бусинки я залез на «Бешеный вихрь», который с сумасшедшей скоростью тебя раскручивает и запускает как волчок. Высший пилотаж в том, чтобы не просто крутиться в воздухе как можно дольше, а еще выводить всякие узоры. Ну а в магоступах я вообще чемпион школы, просто не мог не показать мастер-класс! Надеваешь на ноги такие специальные ботинки и бежишь наперегонки. А ноги то проваливаются, как в болото, то превращаются в ходули, копыта или, например, коньки.

Я с удовольствием получил приз – маленькую эолову арфу, но эта ненасытная проныра даже опробовать не дала, потащила к игрушкам. Ладно б еще что хорошее, нет же, бесконечные ряды бормочущих пупсов с жалобными глазками и плюшевых собачек, которые виляют хвостиками. У нас дома горы этого хлама. По-моему, его делает какой-то злой волшебник и поставляет во все миры, настолько они одинаковые. Бусинка умоляла купить ей во-оо-он того песика, с пятнышками на ушках, но я был тверд как кремень. Не сомневайтесь, я бы устоял, но тут кто-то меня окликнул.

Через толпу к нам пробивались Алек и Вайверин. Коварство младшей сестры проявилось во всей красе: она заныла еще громче. Пришлось достать заначку и быстренько купить ей эту дурацкую псину, потому что, сами понимаете, это очень непедагогично – прилюдно воспитывать детей.

Алек был мне очень рад. Поздравил с тем, что магия вернулась, расспросил, кто мне Бусинка. Я чуть не ляпнул «младшая сестра», но вовремя спохватился. Сказал, что это дочка одних моих давних знакомых, попросили присмотреть. Для верности я показал Бусинке за спиной кулак, но она, молодец такая, уже увлеклась тянучками-растянучками. Вайверин была просто невероятно, неправдоподобно красива в легком пепельно-розовом платье и с крохотными жемчужинками в длинных волосах. Я так засмотрелся, что Бусинка довольно чувствительно заехала мне по ноге.

– Мы собирались уже уходить, правда, Мэтью? – твердо заявила сестра, с интересом наблюдая, как тянучка-растянучка сама собой наматывается на руку.

– Так рано? – удивился Алек. – Еще не начиналось самое главное! Пойдемте лучше занимать места, пока толпа не хлынула.

Я подхватил упирающуюся Бусинку и посадил себе на шею. Папа прав: у ребенка такой шанс посмотреть праздник, нельзя его упускать! Ну и у брата… тоже праздник.

Мы успели вовремя: едва запрыгнули на трибуну, как погас свет. Для заката было еще рано, но, как шепнула Вайверин, это придумал Феррариус, чтобы ритуал смотрелся красивее. Хотя наша трибуна была далековато, я сумел разобрать, что о чем, о чем, а уж о красоте наш ректор очень даже заботился. Его роскошная мантия выделялась даже на фоне весьма небедных нарядов магистров и профессоров.

По сигналу ректора на трибунах все затихли. Феррариус вышел вперед, к такому же столбу, как рядом с нами, и бережно провел по нему рукой. Он постучал пальцами по столбу и заливисто засвистел. Столб вдруг разогнулся и стал в два раза выше. По нему пошли трещины. Старая бурая кора опала вниз, и под ней обнаружилась другая, нежного серо-зеленого цвета. Феррариус продолжал свистеть, и от столба, точнее, ствола начали отклеиваться и распутываться ветви. Они были расположены по спирали. Как тихонько объяснила Вайверин, на время спячки ветви крепко обматываются вокруг ствола и покрываются зимней корой. А весной дерево стряхивает кору и ветки разматываются обратно.

На дереве была полупрозрачная длинная хвоя, которая через пару дней потемнеет. От нее шел сильный аромат сосен и клейкой листвы. На концах самых высоких веток были пушистые белоснежные клубки, напоминавшие бутоны цветов. Свет окончательно погас, но в тех местах, где ветки прилегали к стволу особо сильно, обильно выступила смола, которая светилась янтарными искрами. Все замерли. Клубки раздулись и стали похожи на головки пушистых созревших одуванчиков. Они медленно-медленно распускались.

Но вместо цветов в них были птицы. Такие же белоснежные, с золотыми шейками, в каждом гнезде по две взрослых и два-три птенчика. Одна птица высунулась наружу, прочистила горлышко и весело запела в ответ на свист Феррариуса. Ее песню тут же подхватили другие. И сразу после этого по всему городу некрасивые столбы принялись сбрасывать зимнюю кору и поднимать к небу ветви с распускающимися гнездами. Это был завораживающее зрелище: высокие стройные деревья с серебряными ветками и легкие, воздушные гнезда с крошечными птичками, которые пели так громко.

Птичье пение не прекращалось, от него затрепетала, задрожала хвоя, и вот уже высокие деревья шумят, нагоняя сильный свежий ветер. Он пах травой и цветами, талым снегом и чуть-чуть – прелой землей. Весенний Ветер зеленым потоком носился над городом, пробуждая к жизни все, что еще не вышло из зимней спячки. В кадках проснулись часогонии, и на их петлях, свитых в бесконечные восьмерки, проклюнулись почки. По всему ковру рассыпались крошечные точки колокольчик-травы. Возле Магистрата зазеленели липки. И по тому, как шмыгала носом Бусинка, я понял, что сопли тоже будут зелеными.

Под град аплодисментов и визги восторженных поклонниц Феррариус поклонился и на весь город объявил, что сразу после передвижек будет фейерверк и что все заведения работают до утра. Увидев, как на него смотрит Вайверин, я от всей души пожелал, чтоб у ректора тоже сломался голосовой модулятор. Ну правда, толку от него? Только свистеть красиво умеет!

Мы стояли с самого края трибуны, возле перил ограждения, и народ уже потихоньку расходился. Бусинка раскапризничалась, что хочет остаться, но я-то понимал, что если мы придем домой после передвижек, то до самого следующего тура мне не разрешат из дому и нос высунуть. Так что я строгим голосом отчитал ее и попытался запихать тянучку-растянучку в сумку. Та, как на грех, переползла на меня и опутала руки. Пытаясь освободиться, я присел и вцепился в нее зубами. На меня напирала толпа, спускавшаяся вниз, кто-то толкнул слишком сильно, и я полетел вниз.

Со спутанными руками я не мог сделать ровным счетом ничего. Только громко прощаться с жизнью. Перед глазами мелькали ступеньки, я пытался за что-нибудь ухватиться, но бесполезно. Внезапно в меня ударило заклинание такой мощи, что я несколько раз перевернулся в воздухе. И тут же снова сработала магическая ловушка, не давая мне камнем рухнуть вниз. До конца жизни буду благодарен тем добрым людям, которые предотвратили этот самый конец. Наверное, какая-то семья или компания заметила, как я упал, один маг бы просто не удержал. Ловушка мягко приземлилась на ковер, под ноги своему хозяину.

– Ты не ушибся? С тобой все в порядке? – Это был Дерек Хельм, бело-серый от неимоверного усилия.

Со всех ног к нам бежали Алек и Бусинка, а за ними – Вайверин. Пока Алек ощупывал мне все кости, она тихим голосом благодарила Дерека. Тот стоял с таким счастливым видом, что мне сделалось тошно. Я встал, наскоро распрощался с Алеком, ядовито пожелал остальным веселой ночи и потянул Бусинку домой.

По дороге она дала страшную клятву, что не расскажет родителям о том, что я свалился с трибуны. Потом еще одну страшную клятву, что не расскажет вообще никому-никому. Но на всякий случай я помахал у нее перед носом браслетиком и сказал, что иначе пусть и не надеется его выманить. Бусинка засопела так решительно, что я поверил.

Всю оставшуюся дорогу она о чем-то думала, папе с мамой доложила, что мы себя вели прекрасно, даже Джеймсу ничего не разболтала. А вечером, когда я зашел пожелать ей доброй ночи и вручить браслет, Бусинка шепнула мне на ухо:

– Мэтт, я все видела! Это она тебя толкнула!