Есть вещи, над которыми можно посмеяться, но с которыми лучше не шутить. Я понял это еще два часа назад, но маму было не остановить. Меня выдернули из сладкого утреннего сна и потащили на семейный совет. Все, кроме мамы, были еще в пижамах и откровенно зевали. Случилось страшное: она получила утренние новости, из которых узнала, что двое участников конкурса вынуждены были сняться с соревнований по неуказанным причинам. Но главное – что Мэтью Грэнвилл, Везучий Неудачник, подозревается в посещении Подполья, а также участии в нелегальных азартных играх.

– Мэтью, нельзя вести себя настолько безответственно! Что с тобой творится? Бродишь не пойми где, делаешь всякие глупости! Ты хоть понимаешь, насколько рисковал? А если бы с тобой что-нибудь случилось? Ты о нас подумал?

Неважно, устраиваешь ты проблемы или пытаешься их решить, все равно ты безответственный и думаешь только о себе. Я привалился спиной к дереву-в-дереве и старался не обращать внимания на ухмыляющуюся физиономию Джеймса. Кора царапала спину, а сверху безостановочно сыпались блеклые листья. Уже выше колена нападало. И ни одного беличьего хвоста не видно, как провалились все.

– А этот вампир? Мэтью, я отказываюсь верить, что у тебя такие знакомства! Твое подражание Чарли Пранку переходит все границы! В твоем возрасте стоит найти лучшего кумира!

Мама завелась не на шутку, но тут в холл вернулся папа, и она сразу осеклась и продолжила уже спокойнее:

– К тому же, Мэтью, я опасаюсь за твое здоровье. Ходят слухи, что несчастные случаи с этими бедными детьми подстроены. Ставки слишком высоки, и кто-то мог погнаться за деньгами. А ты настолько беспечен, что… – снова перескочила на любимую тему мама.

– Его надо изолировать до следующего тура, – серьезно сказал Джеймс. – Никуда не выпускать, пусть сидит дома и готовится.

Я хотел пожать плечами, но помешала футболка, прилипшая к стволу. Брат, умудренный опытом, на всякий случай спрятался за отца.

– Мам, пап, ну правда. Посмотрите, он же шагу не может ступить, чтобы во что-нибудь не вляпаться! А если кто-нибудь отшибет ему мозги, нам с Бусинкой что, всю жизнь потом за ним ухаживать, когда вы умрете?

Джеймс у нас очень умный, но порой дурак дураком. Родители сначала онемели, потом папа довольно неуверенно добавил:

– Если отбросить форму выражения, Джеймс в чем-то прав. Но все-таки держать Мэтью взаперти – это слишком.

– Ничего не слишком! Он и дома что-нибудь устроит, я уверен. Мне кажется, что те цифры на столе – это его рук дело, вот закончу свою модель, обязательно проверю. И еще Бусинка жаловалась, что ежи всю ночь топали – это он их гонял, точно! С утра проверял – ни одного не нашел, и белок тоже!

– Да меня дома не было всю ночь, – все-таки пожал я плечами. – Вы уж определитесь, за что ругать, за игры с вампирами или за ежей с белками.

Пока папа с Джеймсом препирались, а мама раздумывала, я освободился от дерева-в-дереве и отковырял кусочек коры. Сверху она сделалась липкая, все пальцы перемазал. Если счистить этот клейкий верхний слой, то можно сделать кораблик.

– Думаю, если Мэтью даст честное слово, что он будет очень осторожен, то нужды запирать его дома не будет. И пойдемте уже завтракать, – решительно заявил папа.

Джеймс недовольно скривился, но спорить не стал, мама тоже. Тот редкий случай, когда голод пробуждает в людях солидарность, а не соперничество. Дождавшись, когда они зайдут в кухню, я скорчил братцу рожу: нечего разжигать внутрисемейную рознь! И тут раздался треск. Сначала тихий. Потом громче. Семейство дружно обернулось.

– Это не я, честное слово! – и для убедительности постучал кулаком по дереву-в-дереве.

И только я это сделал, как вдоль всего ствола побежали трещины, кора лопнула и разлетелась в стороны. Нас накрыло облаком пыли и опилок. Когда я осторожно приоткрыл глаза, выяснилось, что на стенах красуются большущие куски коры, а вверху ветки дерева-в-дереве аккуратненько вошли в наружное дерево, как рука в перчатку. А само дерево-в-дереве исчезло. Вообще. И я тоже как будто лопнул. Словно воздушный шарик.

– Это не я, честное слово…

Конечно, если только что вы одним стуком уничтожили уникальную ботаническую единицу и пару комнат заодно, кто ж вам поверит!

– Мэтт, что ты натворил?

– Мои вещи! Мои модели!

– Что происходит? Никто не пострадал?

– Вот, я же вам говорил! Его даже на минуту нельзя оставлять без надзора!

Они бросились туда, где только что было дерево-в-дереве. Но ничего, кроме старых узловатых корней, не обнаружили. Ни одного ореха. Горы разноцветных листьев, пыль и клочки шерсти. Мир праху его. И главное, никто же не поверит, что оно само. Снова скажут, что во всем виноват Мэтт. Еще и белок на меня навесят. Судя по тому, что раскопки проходили в гробовой тишине, шансы оправдаться уже похоронены.

Короче, экстренный семейный совет принял безжалостное решение: Мэтью Грэнвилл безвылазно сидит дома под присмотром одного надежного члена семьи. Взбешенный Джеймс кричал, что я буду под круглосуточным надзором двух пар глаз, потому что они с папой никуда выйти не могут – их вещи бесследно сгинули, пропали в запечатанных ветвями комнатах. В качестве меры возмездия за утрату своих драгоценных моделей он упрашивал родителей выбросить все мои комиксы с Чарли Пранком. Возмущенная мама обдумывала этот вариант, но на мою защиту встал папа. Они даже не заметили, что я не сопротивляюсь, как обычно.

Итак, Мэтт Грэнвилл – изгой в собственном доме. Меня отправили в одну из комнат наверху, благо нашлась уцелевшая. А Джеймсу пришлось переехать на мой матрас, он еще возмущался, что у нас в семье какая-то неправильная система: заключенные содержатся в лучших условиях, чем честные люди. Сначала мне было немного обидно: никто не поверил, что я могу говорить правду. Даже папа! Когда я свесился вниз, то подслушал, как он почти с гордостью говорил маме, что это шуточка в духе Чарли Пранка, у меня особенный возраст, надо просто переждать. И я тут же решил специально говорить, будто это и правда мой розыгрыш. А что, дерево не вернешь, а так – готовая история для комикса. Не зря говорят, что из любой плохой ситуации можно извлечь пользу!

Это было единственным светлым пятном в царстве мрака. В прямом смысле: теперь, когда дерево-в-дереве исчезло, светить-то было некому, и я сидел впотьмах. Но моих родных это, кажется, совершенно не заботило. И вообще. Приехали, командуют, наводят свои порядки. Нет, я что, их звал? Сами виноваты. Они еще будут упрашивать меня спуститься! Хотя мне и тут неплохо. И я вообще не собирался никуда идти.

Я растянулся на пушистом мху и уставился в окно. Может, и к лучшему. Ничего не хочется. Потянулся было за журналом, но передумал. И как это Чарли Пранк умудрялся постоянно придумывать что-нибудь новое? Великий человек. За окном мелькнул рыжий хвост. Так и думал. Сбежали наружу. Ко мне заглянул папа:

– Все еще валяешься? Вставай. Наказание наказанием, но тебе нужно тренироваться.

Как будто сам не понимает, что зубри не зубри, а на конкурсе как повезет. Или кто сильнее как маг, но это уж точно не от тренировок зависит.

– Мэтью, если не заниматься, не работать, в жизни нельзя добиться чего-то стоящего!

Ага, только забыл уточнить: даже если вкалываешь, как смелл, не факт, что чего-то достигнешь. Вон отец сам работает с утра до ночи, а толку? Кто он там, младший подсказчик старшего подглядчика? Или наоборот, забыл. Сногсшибательная карьера.

Папа прочел еще пару моралей про то, как надо трудиться, и ушел. Бусинка притащила поднос с едой и сказала:

– Мэтт, представляешь, мы пойдем смотреть на Столицу! Уже совсем-совсем скоро прибывает!

– Ага.

– Мама не хочет тебя брать, но, может, еще передумает!

– Ага.

– Джеймс сказал, что ты хорошо заглушил Зов Крови, не переживай, если нас вдруг поймают. Но он обещал всех надежно замаскировать.

– Ага.

– А зачем ты дерево испортил? Оно было такое красивое. Неужели тебе не жалко?

Одним «ага» тут было не отделаться, поэтому я просто промолчал. Жалко, не жалко, какая разница. Исправить же ничего не могу. Хотя в Карпетауне столько чудес, что одним больше, одним меньше – никто и не заметит. Баллы вычтут, наверное. Или чем там грозили, штрафом? Нашли чем пугать. Дальше Мракотана все равно не упрячут. А даже если и Мракотан, то что? Надоели.

Потом появился Джеймс. Ни крыльев, ни нимба у меня еще нет, а таскаются сюда, как паломники. Хотелось хотя бы хотеть его придушить, но не хотелось и этого.

– Знаешь, Мэтт, я, наверное, редко это говорю, но иногда ты делаешь по-настоящему крутые штуки. Вроде этого магографа-тесерракта. Или как на Поединке. В общем, я тобой горжусь, но ты поскорее забудь, что я тебе это сказал. Миру нужна стабильность.

Брат потоптался и ушел. К лучшему: а то ведь можно и поверить, что он искренне.

Никакие уговоры и посулы не смогли заставить меня встать с лежанки и пойти вместе со всеми смотреть прибытие Столицы. Чем дольше я валялся, тем меньше мне хотелось делать хоть что-нибудь. А про Столицу я раз сто читал-смотрел, даже по кристаллам памяти. Поэтому смотреть, как она поднимается из вод, я не пошел. Не из принципа. Просто так. К тому же за день она не успеет проплыть мимо Карпетауна. Завтра посмотрю. Тем более подробные пересказы мне все равно обеспечены.

– …И, представляешь, Мэтт, это просто невероятно! Как будто пространство разрезали крест-накрест, и в него хлынула вода! Она крутится, как колесо! Но больше похоже на такую штуку, что на колеса надевают, гусеница, да? Ну вот, вверху на воде эти самые острова, внизу вода, по бокам вода, а в середине – дырка! Карпетаун такой маленький рядом со Столицей! – щебетала Бусинка через день. Или через несколько дней?

Из Карты участника высунулась голова могуньи:

– Мистер Грэнвилл, напоминаю, что вы должны связаться с ректором Феррариусом по поводу случая в Ночь Одиноких душ.

Щелчком я отправил Карту в угол. Бусинка вздохнула и принялась теребить браслетик.

– Мэтт, ты устраивай любые безобразия, это лучше, чем ты так валяешься. Ну пожалуйста!

Я бы и сам рад, но, когда в тебе что-то сломалось, надо хотя бы понимать, что именно нужно чинить. Снизу позвал папа:

– Бусинка, собирайся, мы уезжаем.

Пошла тяжелая артиллерия. Думают, что сейчас вскочу, заплачу и буду просить их остаться. Я не стал слушать даже задание к следующему туру, хотя приглашение трясло меня чуть не час, а они все на что-то надеются. Если у человека нет совершенно никаких желаний, бесполезны любые уловки.

После всех шебуршаний и шорохов за ними наконец закрылась дверь. Как назло, зов природы заставил меня спуститься. Безобразие – опилки и листья так и валяются который день. Даже не убрали перед отъездом. Но зато ни души. Никто не пристает с нытьем: «Мэтт, соберись, Мэтт, ты должен». Еду, правда, тоже никто не приносит.

Ванную оккупировала Икучая Жаба. Увидев меня, она радостно поковыляла к швабре с длинной ручкой и старательно спихнула ее прямо в лужу грязи. Жаба удерживала швабру вертикально, и та погружалась все глубже и глубже, пока с чмоканьем не исчезла совсем. Жаба запрыгала и принялась колотить передними лапками по полу.

– Хочешь сказать, что там проход в Подполье? Сходи, может, найдешь себе кого лучше меня, – зевнул я и вышел.

В высоченных сугробах из листьев виднелись две тропки. По привычке я пошел по левой. Ноги разъехались, и я, пытаясь удержать равновесие, замахал руками. Под руку удачно подвернулась большая метла. Кое-как мне удалось на нее опереться и устоять на ногах. И что это был за фокус, интересно? Пара взмахов метлы отыскали ответ: на дорожку высыпали целую пригоршню пузырей. Моих, между прочим!

Честно говоря, могли и поумнее что-нибудь придумать, фыркнул я. За руку чувствительно дернули. Это была метла. Я попытался разжать пальцы и отбросить ее в сторону – не тут-то было. Чтобы остановить это бешеное дерганье, я снова взмахнул метлой.

В общем, я махал и махал, махал и махал, махал и махал. Сначала мне было все равно. Потом разозлился. Но метлу защитили надежно: по неуязвимости она точно могла переплюнуть Башню Карадурна. А потом я так устал, что мечтал только об одном: чтоб эти листья хоть когда-нибудь закончились! У дверей имелось хитрое устройство: на месте проема появился мешок, в который я загонял мусор. Как только наполнялся один – появлялся следующий. И я махал и махал, махал и махал…

Видимо, мусор все-таки закончился, потому что метла перестала мной махать. Но даже перед закрытыми глазами мелькали листья – зеленые, прозрачно-голубые, оранжевые… Я пополз в кухню, выпить воды. На плите что-то приятно булькало, и только сейчас я понял, насколько хочется есть. Ложкой я зачерпнул варево и жадно запихал в рот.

Это был он. Мерзкий, противный, воняющий землей борщ. Я подцепил со дна погуще и, обжигаясь, проглотил. Плевать, что тянет плеваться. Все метания и сомнения вытрясла метла. А сколько желаний появилось: убить того, кто это подстроил, помыться, убить того, кто это подстроил, поесть, убить того, кто это подстроил. Грязная работа отлично прочищает мозги!

– Докладывай, гад, – пробурчал я с набитым ртом. – Зови.

Уж само собой, этот шпион выхитривал. Подсматривал. Наушничал! И точно – в дверь стучали. Радостное семейство в полном составе ввалилось внутрь. У меня не было сил что-то им говорить или хотя бы выслушивать, но это было уже совсем другое чувство – я просто устал. Бусинка помогла мне подняться наверх и прошептала, что папин план все-таки сработал: «Он так и сказал, что ты такой предсказуемый, Мэтт, обязательно полезешь посмотреть! И что тебя исправит только работа». Все-таки надо присмотреться к смеллам: может, они такие умные, что прикидываются тупыми? Больше них никто не трудится. Это было последнее, о чем я подумал перед тем, как провалиться в сон.

Зато, когда встал, мыслей было хоть отбавляй: приглашение притащило целую прорву новостей о том, какие восторги вызвал визит Столицы, что выборы лучшего повара Окружья в этом году пройдут в ресторане «Боль Толстосума», кто и сколько бонусных баллов успел собрать, что мне все-таки дали штраф, и о том, что последнее задание – Чудо для Карпетауна.

– Ничего себе! – от души удивился я. Вот если бы загубить чудо, тут у меня было бы преимущество.

За ужином мне пришлось выслушать несметное число советов, суть которых сводилась к одному: это должно быть настолько ух, что прямо ах. Очень, очень содержательно. Я пытался настроиться на нужный лад, но в голову лезла всякая ерунда: построить арку, через которую входишь – и получаешь двух-трех своих двойников. Тогда столько всего можно сделать, что раньше не успевал! А через какое-то время проходишь через арку обратно, и двойники снова собираются в одно целое. Эта идея очень мне понравилась, но я даже не представлял, что вообще нужно для сотворения такого чуда. Хотя бы попрактиковаться на ком-нибудь. Жаба что-то почуяла и занырнула в свою лужу поглубже. Никакого понимания важности тренировок.

Когда я переодевался перед сном, ко мне заглянула Ворона. Все это время она отсиживалась в спальне, даже носа не высовывала. Уже и забыл, как она каркает. Ворона молча положила на пол искорку Света Школы. Я так же молча поднял ее и спрятал в шкатулку. Ворона почесала клювом крыло. Я потер подбородок. Умных мыслей все равно не появилось. Я нагнулся собрать книжки, которые целый день таскал мне Джеймс.

– Что это у тебя там? – ласковым, вкрадчивым голосом проворковала Ворона.

– Где?

– Сзади под резинкой.

– Синяк. – Я обернулся посмотреть, на что она показывает, но голова как-то не привыкла рассматривать зад и плохо поворачивалась.

– Нет, Мэтт, это какой-то знак! Ну наконец-то! Мы утрем нос этой Проклятой Молли! Теперь и на пенсию не страшно! Прибавку дадут – можно сказать, взрастила Избранного на своей груди!

Пока Ворона захлебывалась от восторгов, я вертелся, чтобы рассмотреть, про какой такой знак она вещает. На коже и правда что-то было. Ну да, синяк, я же тогда очень больно ударился в Башне Гаданий.

– Ворона, ты сама сказала, никакое это не пророчество, а прилипшая жвачка!

– Там и была жвачка! А тут – знак! – Птица потащила меня к зеркалу. – Смотри!

Чуть пониже спины красовался кровоподтек в форме перевернутого знака Ордена.

– Да угомонись ты уже! Никакое это не пророчество! Ты когда-нибудь слышала про пророчества на таком месте?

– Вот! Я и говорю! Будешь первым! Все-таки дожила ты, Ворона, до момента славы!

– Ты совсем рехнулась на своих пророчествах! Уйди, я спать хочу!

– Нет, вы только посмотрите! Он уклоняется! Уклоняется от долга Избранного! Я сейчас всем расскажу!

– Только попробуй. Я тогда про твой пророческий шарф расскажу. Представляешь, как его на сувениры расхватают?

Ворона ринулась в атаку, но я ловко подставил ногу, и она с кудахтаньем налетела на стену. Видно, встряска пошла ей на пользу, потому что птица развернулась и с торжествующим видом заявила:

– Придумала! Мэтт, это же выход! Это же твое Чудо для Карпетауна!

Вот же существо с бешеной энергией. У меня не было сил остановить этот поток буйных фантазий, и птица затараторила, подпрыгивая от волнения:

– Все сходится! Тебе нужно чудо – и оно у нас есть! Да такое, что никто не переплюнет!

– Ворона, ты, может, не в курсе, но синяк вообще-то чудом не считается.

– Да что ты как попугай заладил «синяк, синяк»! Пророчество! Всего второе в истории города! И не такое мрачное, как у Молли! Ты что, так и не понял? Ты и есть Чудо, Мэтт!

От неожиданного поворота ее мыслей я даже присел. Ворона, конечно, птица взбалмошная, но что-то в ее словах есть.

– Нет, Ворона, надо как-то проверить. А вдруг ты ошибаешься? Представляешь, как над тобой все потешаться будут?

Ворона крепко задумалась. Во мне расцветала надежда, но ее изо всех сил сдерживали сомнения и здравый смысл.

– Есть. Придумала. Пошли вниз! Только тихо!

Мы спустились в холл, и Ворона принялась что-то высматривать на полу. Раздосадованно махнула крылом и сказала:

– Где-то тут был, точно помню. Будешь искать! Только замагинивай давай.

– Кого? Зачем?

– Да знак Ордена! Если у тебя точно он, то что-нибудь обязательно произойдет, когда ты соединишь два знака! Так и поймем, пророчество это или просто синяк!

Я вспомнил, что когда-то, давным-давно, видел на полу два полукруга рожками вверх на третьем таком же. Но потом и не до него было, и дерево разрослось и закрыло то место.

– Садись на пол и внимай, – велела Ворона. – Ищи.

Замагинивать – это только звучало красиво. А на деле я ползал на руках туда-сюда, старательно елозя задом по ковру. Ворона считала, что это и означает «приманивать что-либо магическим образом». Надеюсь, до второго значения – «изловить кого-либо путем оборачивания его заклинаний на него самого» – все-таки не дойдем. Сама специалистка по пророчествам зря времени не теряла и соорудила вокруг нас мощный барьер. Так что протирать штаны теперь можно хоть до утра.

– Ага, так и знала! Смотри! Сиди теперь, пока не проявится какое-нибудь действие! – От радости Ворона приплясывала на месте.

Я-то ничего не мог видеть, но она клялась, что синяк светится демоническим оранжевым цветом и в точности совпадает с таким же на ковре. Учитывая ее одержимость пророчествами, это можно было бы пропустить мимо ушей, если бы не один момент: несколько светящихся оранжевых нитей разбегались от того места, где я сидел, куда-то за пределы дома. Как-то нехорошо мне стало от этого. Вспомнился рассказ Ривы о том, что произошло с Проклятой Молли. На меня накатила волна страха: вдруг кто-нибудь узнает об этом знаке? Как удержать Ворону, чтобы она никому не разболтала?

Эти сомнения разрывали меня на части. В буквальном смысле: одну ногу тянуло влево, другую руку – вправо. Сбивчивые мысли не давали сосредоточиться. Как будто пытаешься разом услышать десять разных голосов. Меня колотил озноб. Что-то не так.

Я откинул плащ, поправил очки и раздраженно сказал:

– Натакар, не заводите снова. Если бы не Феррариус, гнезда вообще бы никогда не распустились. Только счастливый человек может их разбудить, и, кроме него, некому. Вы его недооцениваете, а он лучший из всех, кого я знаю.

– Аманда, снова вы о нем! Ну сколько можно! Пока я здесь, Феррариуса в Ордене не будет, так и знайте! – Я сердито дернул головой.

Это было ужасно: голоса спешили, перебивали друг друга, и я сбивался, переключаясь с одного образа на другой. Как в какой-нибудь глупой пьесе, где актер кривляется, исполняя кучу ролей в одиночку.

– А что с мальчиком, Аманда? Правда, что он получил в Башне Гаданий некий знак?

– Вы поднимитесь сами по этой лестнице, Глория, и у вас будет полно таких же знаков.

– Как знать. Странная история с магией, слухи о том, что он пережил Ночь Одиноких душ… И вы видели его магограф? – рокотал мой голос, эхом отражаясь от барьера.

– Среди них действительно есть очень сильный маг, раз он сумел переделать Карту участника под себя.

– И кто же он?

– Не в наших правилах это выяснять, если жизни других участников напрямую ничего не угрожает. Мы принимаем не того, кто самый сильный маг, а того, кто выиграет конкурс.

– Хватит. Мы что, совершали ритуал для того, чтобы послушать о конкурсе? Мне, между прочим, пришлось потрудиться, чтобы найти подходящий знак! И я прошу, нет, требую, чтобы мне, наконец, объяснили, что у нас творится! – Я повторил удар кулаком по столу и потер ушибленную руку.

– Никто не может понять, что происходит с ковром. Чем вызваны эти тряски и повороты.

– Потерять управление! Неужели даже в этом случае Цех Ткачей и Гильдия Вышивальщиц не могут договориться? Сотпакан, мы обязаны вмешаться! А если узнают в Столице?

– Не забывайте, что в Ордене все равны, он как раз для того и существует, чтобы уравнивать все влияния. И давайте признаемся, что мы о ковре знаем слишком мало! Как соблюдать баланс магии, как не допустить обычных вращений и переворотов, как заменять испорченные нити, и те не все. Но почему он летает? И почему последние годы постоянно снижается? – Быть Глорией Карбоначчи тяжело, горло саднит уже.

– Да, а последнюю неделю снова пошел вверх. И мы так и не поняли, почему.

– У меня есть версия, – веско проронил я – Торстен Хельм. – Это вернулся Чарли Пранк.

Из меня вырвались недоуменные и возмущенные звуки. Переждав шум, я продолжил:

– Судите сами: последние серьезные колебания ковра были как раз в годы его учебы. И после того как он исчез, ковер начал снижаться. Сейчас все повторяется. Аманда, вы можете проверить, жив ли он?

– Я в этом абсолютно уверена. Не забывайте, мы вместе учились.

Натакар-я вскочил и заявил:

– Глупее ничего не слышал! Мне известно, где сейчас Чарли Пранк. Он – это…

Как назло, магическое действие знака закончилось в самый неподходящий момент. После того как я, вскочив, оторвался от знака на полу, образы и лица ускользали. Через мгновение пропали и эти смутные видения. Я отчаянно шлепнулся на пол и попытался установить связь заново, но все усилия были напрасны.

– Что теперь делать? Ворона, ты слышала?

Ворона с задумчивым видом смотрела на меня.

– Нет, не верю! Это какой-то балаган, а не актерская игра! У Торстена Хельма голос намного ниже, и кто так заламывает руки, я тебя спрашиваю? Странное пророчество тебе подсунули. Шутом будешь, что ли… Хотя чего хорошего ждать, если на таком-то месте. Ладно, какое есть.

Пророчица взмахнула крыльями, снимая барьер, и потопала к себе в изголовье. А я тихонько пробрался мимо спящего Джеймса и нашел пластырь в маминой аптечке. Заклеил знак. Не нравится мне это пророчество. Ни капельки.

Полночи промаялся мыслями о том, что только что узнал, – об Ордене, пророчестве, Чарли Пранке. Без конца ощупывая пластырь, я уснул на рассвете. Сон, к сожалению, не принес ни малейшего облегчения: в голове была какая-то каша из вопросов, ответов и догадок. Я мучился целый день. Мне срочно нужен был человек, способный распутать этот клубок. С кем можно посоветоваться.

– Мам, пап, я пойду погуляю, – крикнул я, спустившись в холл.

Внизу было так пусто и голо, ни шума листьев, ни визга белок. Нехорошо все-таки получилось с деревом-в-дереве. По этому поводу тоже надо посоветоваться с Визлом.

Карпетаун встретил меня соленым морским воздухом. Надрывно кричали чайки, пахло солью, рыбой и водорослями. Было темнее, чем обычно. Зевая, я глянул вверх – может, иносущности устроили не только северное сияние, но и полярную ночь? Но дело было не в солнце. Просто всюду, сколько хватало глаз, была вода. Она медленно проплывала мимо Карпетауна, и сильный ветер бросал брызги прямо мне в лицо. Ни одна книга или даже кристалл памяти не мог передать величие нашей Столицы.

Столица Всех Миров, или Эйхилл, – это пять Великих островов, связанных мостами: Судьбы, Созерцания, Свободы, Счастья, Совершенства. Острова покоятся на водах извечного океана, чьи воды перетекают из Будущего в Прошлое, чтобы на краю вечности водопадом низвергнуться в бесконечные глубины забытья и взметнуться с другой стороны мощными гейзерами обновления и перерождения. Вода переливается и поднимается снова, и этот круговорот бессмертного океана двигает Столицу по всему Окружью, хотя она не принадлежит ни одному из миров. С сотворения времен за Эйхиллом гонится Великий Кормщик Хелонэс, движение весел которого направляет воды океана в нужную сторону. Но Хелонэсу этого мало: он хочет управлять Столицей, а через нее – всеми мирами. Великий Кормщик наступает Эйхиллу на пятки, но никогда его не догонит, потому что никто не может управлять свободой и счастьем.

Если бы мне сказали, что я простоял, глядя на воду, год, я бы не удивился. Но когда твоя душа полна благоговения, обязательно найдется кто-то, кто самым грубым образом вернет тебя к реальности. Что-то твердое и острое упало мне на голову, и перед носом мелькнул рыжий хвост. Я оглянулся. Вокруг моего дома творилось какое-то безобразие. Под ним все сплошь было усыпано кусочками коры и прочим подобным мусором. Я поднял голову: в ветвях суетились белки, они старательно отдирали лапками старую кору, под которой была свежая, серебристая. Надеюсь, они знают, что делают, и дом не лопнет, как дерево-в-дереве. Помахав белкам, я направился в город, искать «Сироту». Где-то рядом раздавался мощный топот, который заглушал даже плеск воды. Кажется, я знаю, чьи ботинки так грохочут.

Прямо передо мной по улице шла нарядная Глория Карбоначчи. Она засмотрелась на высокого кудрявого человека в белоснежном костюме и с гитарным футляром в руках, который присел отдохнуть под молоденькой липкой.

– Мистер Чивогерб, обратите внимание, эта липа сейчас обдерет вас подчистую!

На самом деле, пока белокостюмный с улыбкой на лице озирался по сторонам, тоненькие веточки липки ласково гладили его по плечам и рукавам. Мне показалось, что в листве что-то блеснуло. Глория Карбоначчи прогрохотала к дереву и строго изрекла:

– Если немедленно все не будет возвращено, я лично проконтролирую, чтобы садовника вызвали прямо сейчас!

Дерево в ужасе всплеснуло ветками. Присмотревшись, я увидел, что его стригли неоднократно: на толстых обрубках ветвей отрастали свежие тоненькие прутики. Оно возмущенно зашелестело, отчего вверх взмыл рой рассерженных пчел. Мне не понравилось, что они выстроились в боевую фалангу. Но Глава Цеха Ткачей явно и не таких на катушку наматывала.

Пальцами она сделала в воздухе «чик-чик» и выразительно приподняла бровь. Вниз по веточке прямо в подставленную ладонь скатились часы и запонки. Вороватое дерево прикрылось ветками, подумало и вытащило из дупла горшочек, который торжественно вручило маленькой магине. Глория сунула палец в горшок, облизнула и поморщилась:

– И тут липа!

Человек с гитарой зааплодировал, я присоединился. Магиня покраснела и поклонилась.

– Мэтью, рада вас видеть! Вы знакомы с мистером Чивогербом? Я так понимаю, вы на танцы в «На досках»? Пойдемте вместе, на всякий случай передам вас Феррариусу с рук на руки, а то эти странные несчастные случаи…

Чивогерб пожал мне руку, и я раздулся от гордости – не каждый день тебя вот так запросто знакомят с мировой знаменитостью! У нас в старой школе девчонки бы всё отдали, чтобы взглянуть на него хоть одним глазком! Я вспомнил, что приглашение и правда что-то такое говорило о танцах, но я тогда не обратил внимания. На свете мало вещей, которые не любит Мэтью Грэнвилл, но танцы, безусловно, возглавляют этот список. Ладно, тут как с борщом: главное потерпеть. И у меня был план: дойду до площадки, попрошу магограф и потихоньку уйду в «Сироту».

Глория и Чивогерб болтали всю дорогу, только, к сожалению, на языке, которого я не знал. Так что я просто скромно шел рядом, глядя на Столицу и надеясь, что печальное «Ик! Ик!» мне просто послышалось. Народу собралось так много, что мы с трудом пробирались к сцене. Там за что-то мстили гитарам патлатые парни, им лениво хлопали и так же лениво подтанцовывали. Настил под ногами был ну очень неудобный: весь составленный из обломков старых музыкальных инструментов, кое-как скрепленных между собой. Неудивительно, что все в основном толклись рядом с площадкой, кому охота ноги ломать. Чивогерб принялся прощаться с магиней, и я почти собрался с духом попросить магограф, как сзади меня позвали.

– Очень милая жаба. Это твоя, Мэтью?

Я обернулся и увидел Феррариуса, который держал в руках мою Жабу. Та выпучила на него глаза и даже икать перестала. Вот же зараза, сбежала! Рассыпаясь в благодарностях, я принял Жабу и стал запихивать ее в рюкзак. За это время Чивогерб успел уйти.

– Здравствуй, Феррариус! Ты уже здесь? – спросила подошедшая Глория.

– Поскольку тут наши студенты, Натакар воспользовался случаем и настоял, чтобы все свободные преподаватели обеспечивали безопасность. Так что деваться некуда, не могу же просить коллег дежурить, а сам не пойти.

– Да, в последнее время он помешался на безопасности. Все-таки и конкурс, и сезон иносущностей, а впереди еще состязание…

Тут Жаба икнула так громко, что они вздрогнули и уставились на нее. Ректор улыбнулся и почесал ей между глаз. Жаба покраснела, а он обратился ко мне:

– Все жду, когда ты зайдешь ко мне поговорить на счет Ночи Одиноких душ. И щекотушки, Мэтью, ты обещал щекотушки, – подмигнул мне Феррариус.

Он хотел сказать что-то еще, но к нему устремилось несколько решительного вида девушек. Ректор быстро развернулся и с надеждой спросил:

– Потанцуем, Глория? Приглашаю.

Жаба проводила их взглядом, полным тоски. Я закинул рюкзак за плечи и решил, что могу с чистой совестью идти к Визлу. Тем временем на сцену вышел тот самый человек в белом костюме. Толпа взвыла и принялась скандировать: «Чи-во-герб! Чи-во-герб!»

Люди вперемежку с иносущностями хлынули на площадку, и на какую-то долю секунды на другой стороне я увидел Сиреневый Плащ! «Попался!» – вспышкой мелькнула мысль. Вот он, мой шанс! Выхитрить, а потом раскрыть эту тайну в Магистрате – уж наверняка это зачтется не меньше чем очередное Чудо для города!

Я бросился наперерез, через площадку. Сиреневый Плащ успел скрыться, но я изо всех сил сосредоточился на образе и начал выхитривать. Он меня почуял: мне передавалось его волнение и злость. Но не на того напал! Я потихоньку, шаг за шагом продвигался к любителю рисовать тайные знаки.

По моим ощущениям, до Сиреневого Плаща оставалось всего ничего, когда раздался гитарный перебор. Звук был тихим, но пробирал до костей. Чивогерб ударил по струнам еще раз и запел. Ноги тут же за что-то зацепились. Вся площадка подрагивала в такт тому, что наигрывал гитарист. Каждая планка, каждая щепка передавала этот ритм нашим туфлям, ботинкам и кроссовкам, а они – всему телу. Чивогерб весело улыбался, переключаясь на другой мотив, и доски тут же все повторяли. Даже того, кто совсем не умел танцевать – как я, – ноги вели сами. А те, кто все-таки умел, крутили сейчас невероятные фигуры. Кусочки инструментов помнили музыку, а гитарист разбудил ее в них. Так-то. Настоящий гений даже из обломков прошлого может создать шедевр.

Вот только мне все эти танцы были ужасно некстати. Я переживал, что Сиреневый Плащ успеет уйти слишком далеко, и тогда его уже не выхитришь. Как назло, мои ботинки оказались очень чувствительными к музыке Чивогерба, и я не мог продвинуться ни на шаг туда, куда хотел, – они категорически противились тому, чтобы сбиться с ритма. Я подпрыгивал и складывался пополам, раскачивался из стороны в сторону, и рюкзак с бедной Жабой стучал по спине. Пришлось пойти на крайние меры: кое-как я сумел разуться и босыми ногами стать на доски. Дикий, безудержный мотив подбросил меня вверх, над толпой, и в полете я сумел рассмотреть, куда пробирается Сиреневый Плащ.

Ноги прилипали к доскам и отказывались уходить, но я упрямо топал к краю и наконец почувствовал приятные нити ковра, а не острые края щепок и палок. Я вцепился в Плащ как клещ, и ему никак не удавалось меня сбросить. Он забежал за угол, и я приготовился: наверняка сейчас ударит. Но Мэтью Грэнвилл не так прост! Скажу честно: от папиных занятий есть толк. По крайней мере, я выучил и Оборачивание чар, и как замагинивать.

Я спокойной походкой прошел вперед и мгновенно вскинул руки: ага, попался! Блеснула вспышка света, и красивая серебряная сеть накрыла Сиреневый Плащ. Он попытался вырваться, но теперь собственная магия обернулась против него. Я его замагинил!

– И кто тут у нас прячется? Снимай капюшон!

Сиреневый Плащ откинул капюшон. Передо мной стояла Вайверин. С красными пятнами на лице и ужасно злющая. Сказать, что я онемел, – сильно преуменьшить. Я даже присел на ковер от неожиданности.

– Вайверин? Но зачем? Почему?

– Что «почему»?

– Зачем ты ставила знаки на домах, я видел!

– Понятия не имею, о чем ты. – Она уже пришла в себя и снова стала такая же спокойная, как глыба льда.

– Не прикидывайся, все равно я расскажу ректору! И куратору тоже!

– Рассказывай. Вот только Аманда Дэверелл – моя дорогая мамочка.

– Твоя мать?

– Она не желает, чтобы я жила с отцом в Столице. Еще и настояла на этом дурацком конкурсе! Если ей жалко денег, отец был готов все оплатить! Нет же, уперлась, что мне нужно добиваться всего самой! Да я вообще сюда не хотела!

– Твой отец живет в Столице? Здорово! – Надо же было вставить хоть слово. А то как будто это она меня поймала, а не наоборот.

– Мой отец – мэр Столицы! – фыркнула она. – Ну что, все узнал? Могу я идти? Или ждать, когда ты позовешь кого-нибудь?

Даже когда я каким-то образом подслушал собрание Ордена Равновесия, в моей голове не было столько противоречивых мыслей. Мэтью Грэнвилл был в полном тупике. Бесспорно было только одно: вряд ли Вайверин тянула на чудо. В смысле она была чудо как хороша, но мне нужно было что-то другое.

– А зачем ты это делаешь? – спросил я на всякий случай.

– Отец считает, что Карпетаун угрожает безопасности всего Окружья. Ему нужно знать, как устроен ковер, чтобы быть уверенным, что другие миры не пострадают, если с Карпетауном что-то случится.

– Ему нужна Карта города? Так дома´ же все время перемещаются? – спросил я и понял, что сморозил глупость: часть зданий никогда с места не сдвигалась, и мой дом в том числе.

Вайверин посмотрела на меня таким взглядом, что я молча убрал сеть и извинился за то, что стою без ботинок. Она поправила плащ и гордо зашагала, решительная и невероятно красивая. А я поплелся в «Сироту». Босой и с Жабой за плечами. Неужели Бусинка права, и Вайверин действительно пыталась от меня избавиться? Зачем?