Мы стояли всей семьей на платформе и дожидались поезда. Я незаметно, чтобы мама не увидела, прислонился к указателю. Правая нога все еще плохо слушалась. На нас косились, и это меня раздражало. Хорошо, что Джеймс снова зашипел, что я потерял чертеж «Вихря», и ему нужно начинать все заново. Пока ругались, я отвлекся. Мама недовольно скосилась на нас, но тут как раз подошел поезд. Толпы взволнованных людей выскакивали из него и бросались на шею встречавшим. Но никто не спешил расходиться: все ждали важных гостей.

Из спецвагона вышла маленькая девочка, перемазанная шоколадом. За руку ее держал высокий красивый мужчина, а на плече у нее сидела толстая наглая белка.

«Добро пожаловать, Дженни Грэнвилл и мэр Столицы!» – немедленно вспыхнули в воздухе светобуквы. Сурикаты тут же грянули веселый марш, и Бусинку с мэром осыпали конфетти, сердечками и цветами. По лицу мэра было видно, что другого приема он и не ожидал. Если абсолютная уверенность в себе существует на свете, то он был ее воплощением. Сестра завертела головой, выискивая нас, и ее торжественно подвели к взволнованным родителям.

Нас со всех сторон обступили люди и иносущности, все пытались сунуть Бусинке еще конфет, игрушки или просто поцеловать. Запасливая белка вытащила мешочек и принялась собирать туда подношения.

– Поздравляю, миссис Грэнвилл! Вы должны гордиться такими детьми! – улыбаясь во всю челюсть, говорил мэр нашей заплаканной от счастья маме. – Благодарю, мистер Грэнвилл! – тряс он моей безжизненной правой рукой. – Вы помогли спасти мою дочь! Я этого никогда не забуду!

– Всегда рад! А то, знаете, с этими поездами такая беда – никогда не знаешь, остановятся они или проедут мимо, – улыбаясь только левой стороной, бодро ответил я.

Улыбка мэра стала шире его лица, он сжал мою руку так, что я бы, наверное, пищал от боли, если б ее чувствовал. Тут его, к счастью, перехватила делегация Окружья, и, приветственно помахивая прохожим, они пешком направились к площади Баллов.

Когда мы остались наконец одни, папа спросил:

– Бусинка, как ты туда попала? Как ты уговорила Совет нам помочь?

– Папа, я ничего не делала, честное слово! Хвостик испугалась и убежала, я ее искала, а когда нашла, вы куда-то потерялись! Ну я шла-шла, вышла куда-то, а там все бегают, всё рушится! Мы с Хвостиком спрятались под стол, а потом меня разбудил какой-то дяденька и запихал в эту Арку. Я стою – а там столько людей, и все меня спрашивают, просят передать на кристалл то, что я видела. Но я, мам, хорошо себя вела! Я совсем немножко плакала! Только когда спрашивали, где мои родители!

Бусинка принялась щебетать, сколько всего она успела повидать в Столице за это время, мама крепко взяла ее за руку, и мы тоже пошли к Магистрату. Сестра доставала Джеймса вопросами, какого цвета ленточку ей повесят, и будет ли ее медаль красивее, чем моя. Я вздохнул: почему-то все мечтали повесить мне на шею еще и благодарность. Как будто там мало забот и проблем.

На улицах города кипела работа: вместо упавших домов сооружали новые, красили и ремонтировали пострадавшие здания. Дырки, которые прогрызли личинки моли, наскоро заштопали веселенькими нитками, отчего Торстен Хельм ходил злой как черт и бесконечно ругался с Глорией Карбоначчи, которая возмущалась, что никогда не видела такой бездарной работы, как на месте речной прорехи. Перед каждыми Воротами стояли большие чаши для сбора пожертвований: как-никак завтра определится победитель в соревновании Столицы и Карпетауна.

По дороге было несколько очень удобных тупичков, но мама зорко следила, чтобы я никуда не делся и сполна получил по заслугам. На площади соорудили и украсили нарядную сцену. Бусинка взяла меня за руку, и мы пробрались к помосту. С трудом вскарабкавшись по ступенькам, я проковылял туда, где стояли Аманда, Торстен и другие. Толпа приветственно взвыла, и я изобразил радость и счастье. Натакар с задумчивым видом тер подбородок новой костяной рукой, разглядывая бумаги, которые ему отдал Визл. Ворона важно кивала, слушая Сотпакан. Сбоку скромно стояла Китти, и я пристроился возле нее. Тот факт, что это оказалось как раз напротив места, где я заметил в толпе Вайверин и Дерека, значения не имел. Мне правда было не до них: в очередной раз пришлось доказывать Натакару, что знак Ордена больше не светится и ни на что не реагирует. Хорошо хоть показать не попросил.

– Китти, ты случайно не знаешь, куда поместили Проклятую Молли? Я ее всюду искал, но без толку.

– А тебе разве не сказали? Отправили в Мракотан. Когда банку стасиса сняли, оказалось, что Молли онемела. Феррариус пытался добиться, чтобы ее оставили в Карпетауне, пока она не пришла в себя, но мэр настаивал, а ректору, сам знаешь, почти все время плохо. Говорят, его перевезут в Столицу, к семье.

– Сегодня, в этот прекрасный день, мы благодарим тех, чье мужество и отвага помогли справиться с бедой, – вещал мэр. – Мы гордимся, что перед лицом опасности все мы – и те, кто сражался в Карпетауне, и те, кто пришел на помощь из Окружья, были едины! И сейчас я бы хотел…

Толпа взревела так громко, что мэру пришлось прерваться. Он замахал руками, пытаясь призвать к тишине, но шум только усиливался: по живому коридору к помосту шел Феррариус. Ректор приветливо улыбался и выглядел довольно бодро. Но когда он стал рядом с нами, стало понятно, что его бодрость того же урожая снегоягоды, что и моя. Не обращая внимания на речь мэра, Феррариус поздоровался с каждым, а Бусинку так даже обнял. Его руки были очень-очень холодными. Ректор стал так, чтобы прислониться спиной к перилам, и Натакар незаметно вложил ему в ладонь еще одну сердцевинку.

Вокруг ректора тут же собралась внушительная стая сердечек. Особо настырные лезли ему в лицо, и он пытался от них отбиться.

– Натакар, возьмите себе хоть немного! У вас же скоро выборы в Магистрат! – жалобно взмолился Феррариус.

Магистр щелчком костяной руки сбил отважное сердечко, которое рискнуло к нему подлететь.

– Спасибо, обойдусь. Рассчитываю на голоса иносущностей, я теперь у них за своего, – довольно ответил Натакар, успевая с умным видом кивать в такт речам мэра.

– Скажите, Натакар, почему я не могу отделаться от мысли, что вы неслучайно вместо себя отправили в Окружье девочку? Несчастный ребенок, плачет, родители могут погибнуть… А половина Совета – женщины.

– А мне все кажется, что вам ужасно нравилось стоять как статуя: мантия развевается, глаза горят. А половина студентов – девушки, – в тон ему ответил магистр, и ректор рассмеялся.

Мэр и Совет Окружья приступили к церемонии награждения, и вперед шагнула бравая синеносая команда. Они всё так же были пропитаны единым духом, от которого мэр морщил нос. Дальше мы по очереди выходили и получали свои медали и ленточки. Нас с Феррариусом награждали последними. Как и просила мама, я постарался не упасть в грязь лицом, но это было трудно из-за того, что неудачно ступил на больную ногу. Как сквозь туман послушал про величайшее мужество и героизм, а на скромности и достоинстве ректор взял меня за плечо и повел на место. Я покосился на Вайверин – она все-таки на меня смотрела! Потом председатель Совета зачитала благодарности иносущностям и сообщила, что вампир Щербатый назначен главным ночным патрульным всех трактиров Карпетауна. Так и знал, что он еще попьет нам кровушки.

На площади собралась огромная толпа людей, но еще больше – на улицах, на крышах, на Бесконечных Ступеньках. Весь город был сегодня здесь. Все жители и туристы, главные семьи Карпетауна, студенты и преподаватели Школы Магии, теперешние и бывшие. Мэр объявил минуту памяти по тем, кто пропал без вести или не выжил в эти тяжелые дни. Он передал награду жене и детям того самого мага-вышивальщика, который так волновался за них. Это он сумел разбудить Стражей раньше полудня. Вот только сам при этом погиб.

Над площадью нависла тишина. Мы в последний раз вспоминали тех, кто ушел в Единое, и отпускали их навсегда. Китти прошла вперед, подбросила связку браслетов, и они белыми птицами взмыли в небо. Я молча глотал слезы. Бусинка рыдала на плече у Феррариуса. Он присел на корточки и гладил ее по спине. Потом специально приглашенный хор спел Песню Вечности, и вперед снова выступил мэр Столицы:

– Как бы ни были тяжелы наши потери, давайте помнить, что все было не зря. Они помогли нам осознать, как важны помощь и взаимовыручка. Поэтому Окружье с готовностью берет на себя защиту Карпетауна!

Отдельные радостные хлопки выстрелами прозвучали в напряженной тишине. Ректор с тревогой посмотрел на Натакара, и тот горько улыбнулся:

– Нам нужна защита от Мракотана. Одни мы не справимся.

– Мало что так помогает с верой и надеждой смотреть в будущее, как традиции, – продолжил мэр. – И ежегодное первенство городов Окружья – одна из главнейших таких традиций. В этом году Карпетаун впервые может выиграть его, и в знак уважения к тем бедствиям, которые вы пережили, окончательное решение будет принято здесь! Магистр Натакар, надеюсь, вы лично ручаетесь за точность весов? По моему опыту, деньги часто играют самую главную роль.

Натакар, естественно, любезно кивнул. Представители Окружья вежливо похлопали, и до меня дошло, что приехали они как раз для определения победителя. А церемония памяти – так, удачное совпадение. Снова зазвучали торжественные мелодии. Мэр объявил, что почти все миры Окружья и, конечно же, Столица прислали сегодня лучших артистов, и провозгласил начало праздника. Сестра дернула за рукав, и мы с ней направились к выходу.

Я обошел Аманду Дэверелл, которая стояла рядом с мэром и беседовала с делегацией Окружья. Вайверин была тут же, с обожанием смотрела на отца. От этого мне страшно захотелось надеть ему что-нибудь на голову. Та заплесневелая иносущность подошла бы прекрасно. В руках куратор с удивлением вертела букет нежных голубых цветов. Если я пойму, как она умудрилась выбрать этого человека, одной тайной во Вселенной станет меньше. Вот правда: когда люди не знают, как жить, они женятся. А потом не знают, как с этим жить. Никогда не женюсь!

Вдруг ректор, который шел передо мной, споткнулся и схватился за голову. Натакар успел его подхватить и резко скомандовал:

– Грэнвилл, сюда, быстро! Помогите мне!

Куратор сунула мэру цветы и подбежала к Феррариусу. Китти забрала Бусинку, а я помог магистру и Аманде довести ректора обратно до Школы. Хотя была толпа и давка, но, завидев его голубую мантию, люди тут же расступались и пропускали нас. Вот говорят, что перенесенные страдания и шрамы украшают мужчин. Так почему ректор выглядит сногсшибательно, а я – как общипанная курица? У самого входа Феррариус сумел собраться с силами: сказал, что ему стало гораздо лучше и он даже готов прийти на бал. Если кто-нибудь – например, куратор и я – на всякий случай будет рядом.

– Клоун! – фыркнула могунья и направилась к дочери, которая беседовала с Сотпакан.

Мы с ректором одновременно вздохнули. Вокруг него опять собрался целый рой сердечек, и он, кивнув на прощанье, нырнул в ворота Школы.

Глядя ему вслед, Натакар раздраженно сказал:

– Он когда-нибудь перестанет разбрасываться по пустякам? Нашел время!

Я непонимающе заморгал, и магистр только с досадой махнул рукой. Своей, настоящей.

– Идите, Грэнвилл, отдохните. Вас совсем замучили. Да, и передайте отцу, что с него снят запрет на посещение Карпетауна. Если проблемы с ногой так и останутся, найдите меня, постараюсь помочь. – Он протянул мне маленький камешек. – И знаете, я всё думаю по поводу того вашего Пророчества. Что-то в нем всё-таки есть.

Пока магистр не придумал мне Пророчества похуже, чем у Проклятой Молли, я бочком-бочком сбежал от него. За Камень вызова спасибо, конечно, но уж лучше без влиятельных знакомств, чем с таким прорицанием за пазухой. Оказывается, Путем Избранного можно запросто дотопать до Мракотана.

Тут я сообразил, что наконец-то за мной никто не присматривает и не пытается лечить. В воздухе запахло долгожданной свободой, но оказалось, я просто проходил мимо шатра с Головой Януса. Меня взяли сомнения: может, хоть она избавит от этой чертовой боли в правом глазу. Пока я соображал, подошла небольшая группка туристов-обыкновенцев. На них красовались значки с очень знакомой физиономией.

– Мистер Грэнвилл, можно автограф?

– Мистер Грэнвилл, снимок на память! И два, нет, три автографа!

Краем глаза я заметил еще одну группу, которая окружала меня. Я оценил обстановку: кажется, когда Феррариус удрал, всенародная любовь нашла новую жертву. И я догадываюсь, кто за этим стоит. Пора с этим кое-кем поговорить. Стараясь не подволакивать ногу, я добрался до площади Баллов. Возле полуразрушенного дома, который красили мрачные сурикаты, гордо расхаживала Ворона. Она то и дело поправляла ленточку с надписью: «За заслуги перед Окружеством».

– Вот этими крыльями! Вот этими самыми крыльями я обняла его! И он! Окровавленный! Изможденный! Лишенный последней надежды! Пополз вот сюда! Зашивать ковер! Иголки, кстати, можно приобрести на память, всего 8 медников штука… А теперь прошу сюда: думаете, это просто камни? Просто камни, я вас спрашиваю? Не-е-ет, дорогие мои! Это – осколки браслетов Феррариуса! Тех самых! Всего по золотому за уникальную, невероятную вещь!

– Ворона, тебе вчера притащили эти булыжники за два медника, я сам видел! – прошипел я, подходя к обнаглевшей пророчице.

– Мэтью, не порти бизнес! Знаешь, сколько стоит прокормить этих белок? А взнос на победу Карпетауна? – зашептала она, нервно оглядываясь, но тут же заявила: – Все, экскурсия окончена! Значки по серебряку!

На колченогой табуретке поверх бумажек с каракулями лежала целая россыпь значков разной степени корявости, но с каждого приветливо махал Мэтью Грэнвилл.

– Ворона, что это такое? – рявкнул я, сгребая в кучу весь этот хлам.

Ветер тут же сдул бумажки, и пророчица поскакала их догонять.

– А это что еще? – подозрительно спросил я, пытаясь разобраться в Вороньих письменах.

– Мемуары! – гордо каркнула она. – Воспоминания очевидицы о великих людях!

– Ворона! Ты совсем ополоумела! Кто это будет читать?

– Еще как будут! Как миленькие! Везучий Неудачник и Феррариус – страшная сила, не будь я Ворона! Собирай бумаги, видишь, разлетаются!

– Так ты б хоть какими скрепками соединила, их по всему Карпетауну разбросало!

– Хорошая история, Мэтью, держится сама, ей ни скрепки, ни скрепы не нужны! – назидательно заявила Ворона.

Вообще-то я за свободу слова, когда она не касается меня самого. Но было сильнейшее подозрение, что труд Вороны нуждается если не в цензуре, то в редакторе точно. А во мне прям дар такой проснулся. Ну а вдруг она там всякой ерунды понаписывала, про любовь например?! Перед Феррариусом будет стыдно!

Но Вороне повезло. На меня налетел запыхавшийся Дамплин:

– Мэтт, наконец-то! Скорее, тебя разыскивает могунья Дэверелл! Что-то по поводу конкурса! – выпалил он.

Мы с Вороной переглянулись, и я пошел к Алтарю баллов.

Не то чтобы я совсем забыл про конкурс, но последнее время было явно не до него. К тому же даже самая простая магия давалась мне с трудом, потом долго болела голова и все тело ныло. Я надеялся, что хотя бы к началу учебного года все пройдет. Иначе Феррариусу понадобится другой учитель. Тут я вспомнил, что ректор уезжает в Столицу, и совсем расстроился.

Но пока Феррариус был тут, стоял, сложив руки на груди, возле Алтаря. В компании таких же чем-то недовольных Аманды и Натакара. На него с вызовом посматривал Стократус. Я подошел последним, Китти, Алек и Вайверин уже были на месте. Не успел я поздороваться, как куратор раздраженно сказала:

– Добрый вечер всем еще раз. Мистер Гринвуд и Стократус подали протест, что конкурс остался незавершенным. Стократус любезно согласился проследить, чтобы все было в соответствии с кодексом и всеми правилами. Давайте закончим. Что там у нас осталось?

До меня потихоньку доходил смысл ее слов. На табло появилось три имени. Китти, Алек и Вайверин. Моего не было. Почему-то.

Могунья повернулась ко мне и поморщилась:

– Грэнвилл, пожалуйста, хотя бы сейчас без этих ваших шуточек.

Я просто смотрел на нее. Редкий случай, когда мне самому не до шуток. Чудо? Теперь?!

– Давайте Карту Участника, я посмотрю, в чем дело, – нетерпеливо протянула она руку.

– У меня нет Карты участника, – честно сказал я. – Потерял. Точнее, подарил. Я не думал… У меня даже мысли не было…

– Как подарили?! Мэтью, ну почему, почему вы не сказали мне об этом раньше? – застонала могунья. – Я бы что-нибудь придумала! Хотя у меня тоже даже мысли не было… Что теперь делать? Стократус? – с надеждой повернулась она к молодому магу.

– Боюсь, ничего, – отрицательно покачал он головой. – Без Карты он не участник. Если бы после своего выступления – пожалуйста. А так – просто не дошел до этого тура, как те двое. Всё, вы, Грэнвилл, выбыли.

В городе готовились к завтрашнему празднику: развешивали флажки Карпетауна и Столицы, настраивали фонари. Торстен о чем-то весело переругивался с Глорией. А возле нас было тихо-тихо. Натакар делал вид, что прислушивается к разговорам мэра с представителями Окружья. Аманда крутила в руках очки. Феррариус вопросительно смотрел на Стократуса. Я переводил взгляд с одного на другого. Что значит – выбыл? Какой, к чертовой моли, конкурс? После всего, что было, они говорят мне о конкурсе? Китти смотрела на меня глазами, полными сочувствия. Дамплин кусал губы. Куратор повернулась к Феррариусу:

– Если найти Карту? Или сделать новую?

– До тура – может быть. А сейчас – кодекс есть кодекс, – любезно напомнил Стократус. – Но у мистера Грэнвилла всегда остается вариант заплатить за учебу. Почему бы нет? Он ведь у нас герой, продаст еще значков и разбогатеет.

Я всей душой ненавидел сейчас Стократуса. Он ведь просто мстит мне за Проклятую Молли, которая чуть не угробила весь город. Правильно, до мэра не дотянешься, а Мэтью Грэнвилл под рукой. Очень удобно. Гад. Чтобы его книжки до дыр зачитали! Честно – если бы один на один, я бы ему врезал. А так ни за что не доставлю ему такого удовольствия.

– Не смотрите на меня так, Феррариус. У нас не осталось ни медника, все уходит на ремонт и сбор на соревнование. Да я при всем желании не могу выделить деньги – сами знаете, от меня в этом мало что зависит, Особые права и прочее, – заявил Натакар.

– И у нас ничего нет. Все, что мог, я отдал на пожертвования для пострадавших… Мэтью, не расстраивайся. В следующем году мы обязательно что-нибудь придумаем, – расстроенно обернулся ко мне Феррариус.

– Вы уезжаете, и поэтому в следующем году будет другой ректор. Мы даже не знаем, какие он установит правила приема, – жестко оборвала его могунья. – Не давайте ложных надежд. Это подло.

У Феррариуса даже желваки на лице заходили и зубы скрипнули. Он больно сжал мне плечо и собирался что-то ответить, но тут снова влез Стократус:

– Всё это ужасно мило, но я бы настаивал на завершении конкурса. Последний участник.

Если бы куратор посмотрела на меня так, как на него, я бы на всякий случай удрал в Мракотан. Но книгочей продолжал мило улыбаться. Наверное, общение с проклятыми его закалило. А я старался думать о чем угодно, только не о том, что только что произошло.

– Мисс Вайверин, прошу. Ваше чудо, – проговорила Аманда.

Вайверин подошла к Стократусу и попросила у него шляпу. А потом, прищурившись и глядя матери прямо в глаза, достала из нее кролика. Мы в шоке уставились на нее. Я, честно говоря, в этот момент подумал, что сплю. Или застрял в Голове Януса и брежу.

– Это всё, – спокойно сказала Вайверин. – Надеюсь, вам понравилось.

Лицо Аманды стало пепельно-белым. Резко проступили скулы, пальцы сложенных на груди рук подрагивали. Я некстати подумал, что они с Вайверин и правда ужасно похожи. Ректор закусил нижнюю губу и, прищурившись, смотрел на Аманду. Алек широко раскрытыми глазами таращился на Вайверин. Спокойным тихим голосом куратор произнесла:

– В таком случае все участники выполнили задание. Прошу итоги.

Над Алтарем сомкнулись драконьи крылья. Они перемешивали и пересыпали сверкающие камни. Завораживающее зрелище. К нам потихоньку подходили люди; первыми, конечно, букмекеры. Впервые в вечной битве голубого с розовым я болел за розовый. За клетчатое чудо Китти Плюш. Наконец крылья поднялись, и с Алтаря вниз посыпались самоцветы. Сапфиры. Алек пошевелился и вспомнил, как дышать.

А я понял, что значит быть пустодревником: это когда сквозь тебя проходят разные события, но ничего не волнует и не задевает. Вроде все видишь и понимаешь и при этом ничего не чувствуешь. Сапфиры сыпались с постамента, но на каждой ступеньке их становилось все меньше и меньше, и к ногам Алека припрыгал один-единственный махонький камешек.

– А штрафы? – от души удивился Натакар. – Подделка чужой Карты и блокировка еще одной, превращение того парня в гусеницу? Те двое, которые выбыли с конкурса?

– Те двое – не он, – покачал головой Феррариус. – Но искать справедливости на конкурсе действительно бесполезно. Вы как всегда правы, Аманда.

– Поздравляю, мистер Гринвуд, вы победили, – все тем же спокойным голосом сказала Аманда. – Надеюсь, вы счастливы.

Больше не обращая внимания на серо-зеленого Алека, который сжимал в руках свой сапфир, могунья повернулась к нам:

– К сожалению, мисс Плюш и мистер Грэнвилл, вы должны покинуть город до вечера. Учитывая ваши заслуги, я, как куратор, продлеваю этот срок на сутки. Если Натакар не возражает. Это все, что я могу сделать. Мне очень, очень жаль. Мисс Вайверин, поступайте, как знаете.

– Подождите. Китти, Мэтью, попробуйте взять выигрыш, вряд ли вы могли насобирать столько штрафов, – с закрытыми глазами сказал Феррариус.

– Какой выигрыш? – не понял я. Я вообще ничего не соображал; кроме того, могунья смотрит на него как на упрямого мальчишку, а магистр сует очередную снегоягоду.

Китти кусала губы и смотрела на розовые камни. Их было много. Я взглянул на свою глыбу. Выглядела она твердо и внушительно. Сколько ни дави на нее жалостью и просьбами, этот кусок угля в алмаз не превратится.

– Нет, – вдруг решительно сказала Китти. – Я не хочу – вот так. Я отказываюсь от выигрыша. Пусть достанется тому, кому это действительно нужно, магистр.

Алек смотрел на нас почти с ненавистью. В жизни не видел человека, который бы выиграл, но так сильно проиграл. И на которого всем было бы настолько наплевать.

– Можно я уже объявлю окончание конкурса? – Аманда сняла очки и прижала руки к глазам. – Или я еще что-нибудь забыла? Отделить мак от песка?

– Объявляйте, – согласился Стократус, вытряхивая из своей шляпы еще одного кролика.

К Алтарю хлынул народ – смотреть итоги, разбирать выигрыши. Натакара подозвали представители Окружья. Феррариус вертел головой, кого-то высматривая, мэр недовольно отчитывал дочь. Китти успела исчезнуть, и правильно: жалость к проигравшим утешает ненадолго. Поэтому я постарался быстрее уйти. Да, им тоже было нелегко, я понимаю. Только у них здесь еще полно дел, а у меня осталось всего одно.

Но не успел я зайти за Главные ворота, как меня догнал Алек. Вот уж кого не хотелось видеть, так это его. Я бы даже в Едином отодвинулся от него подальше.

– Вы все думаете, какой я плохой! Вы ничего не знаете! Ты у нас герой, у тебя все хорошо! А я только хочу спасти свою мать! Она умрет, если я не помогу!

Алек скривился, швырнул в меня своим драгоценным камнем и разрыдался. Вы когда-нибудь налетали с разбегу на столб? Я тоже нет. Но, думаю, ощущения похожие. Он рыдал так сильно, что я было дернулся к нему. Но как вспомнил ту девчонку, Дженкс, или как там ее, чью Карту он украл, так сразу передумал. Просто положил возле него этот несчастный сапфир и пошел заканчивать свои дела.

Речка у Алека вышла очень даже ничего. На берегу тихой зеленой заводи стоял памятник Карадурну. Статуя торопливо стирала с постамента надпись: «Старый дурак! Помер и не сказал, почему твоя тряпка летает!» — и малевала поверх новую: «Не дождетесь!» Статуя пожала мне руку и, кряхтя, полезла наверх – принимать скорбно-героическую позу.

Я сел на траву и стал ждать. Место было чудесное: прозрачная водичка, птички поют, мошки летают. По речке уже плавали пустые бутылки, за которыми с сачком гонялся сурикат. Интересно, а как теперь дома´ при передвижках будут перебираться на другую сторону? Сваи, что ли, сделают? Или ласты? Я так задумался, что не заметил, как ко мне припрыгала Жаба.

– Вот, это тебе. – Я повязал наградную ленту ей на шею. – Зря отказалась, было красиво.

– Привет, – раздался за спиной мягкий знакомый голос, и рядом присел Феррариус.

Мы молча сидели на траве и смотрели, как над Карпетауном плывут облака. Жаба чуть не умерла от счастья, когда ректор чмокнул ее в щеку и подарил сердечко. Я был очень благодарен, что он не пытается меня утешать. И все равно прощаться оказалось даже хуже, чем я думал. Он достал из кармана булочку и протянул половину мне. Я заметил на манжетах его рубашки пятна крови. Что бы там ни думала могунья, я-то видел, как он грызет сердцевинку за сердцевинкой. И с какой тревогой смотрят на него все остальные.

– В Столице вам станет легче, ректор? – тихо спросил я.

Он пожал плечами:

– Не знаю. Не думаю.

– Тогда почему?

– Иногда все слишком сложно. А иногда просто нет шансов, – задумчиво ответил он. – Тогда какая разница, где быть – тут или в Столице.

– Скажите, а вы ведь тоже учились в Карпетауне? Что вы загадали? Какое желание?

Мне правда было интересно. Почему-то я был уверен, что Феррариус не из тех, кто писал на стене выпускников одно, а назавтра просил другое. И что он скажет мне правду.

– Ну, меня, честно говоря, больше интересовала учеба, чем право выпускника, поэтому я просто загадал быть счастливым, – улыбнулся он.

– И как? Сбылось?

Феррариус бросил рыбкам крошки.

– Думал, что да, сбылось. А ты, Мэтью? Что ты хотел загадать?

– А я хотел попасть в Безмирье, – искренне сказал я ему. Единственному, кроме семьи.

– В Безмирье? Ну ты даешь. Никто не может туда попасть, это невозможно.

– Раз оно есть, значит, как-то можно. Я придумаю, как.

– Ты правда никогда не сдаешься?

– Нет. Я видел чудо. На стадионе у нас, в Закружье. Мы проигрывали 0:3, и никто во всем мире не верил, что можно победить. Но мы все равно стояли и пели:

Я провел по футболке, чтобы он услышал эту великую песню и рев стадиона.

– И знаете что? Мы выиграли. После этого я точно знаю: возможно все. Любая неудача – это только первый тайм. А после него будет второй, и мы победим. Жалко, что вы этого не видели. Вы бы поняли.

Феррариус ничего не ответил, просто посидел еще немного, потом хлопнул меня по плечу и пошел обратно. Может, и мне мантию носить? Смотрится красиво. Или это на нем так?

У славы есть обратная сторона: даже в носу спокойно не поковыряешься. Или не погрустишь. Вокруг меня уже потихоньку собирался народ. Пришлось встать и топать обратно. Разделю с кем-нибудь бремя славы, может, полегче будет. Хорошо Жабе: забралась на постамент, и не видно. А мне туда лезть как-то нескромно, правда? И рано.

Возле ресторана Забеин суетился народ: на самую макушку здания устанавливали золотую картофелину взамен разбившегося приза «Лучшему повару Окружья». Там я снова столкнулся с Китти, которая так же, как и я, неприкаянно бродила по городу.

– Китти, как только разбогатею – обязательно приглашу тебя сюда, – пошутил я, глядя на очередь из состоятельных господ.

– Обязательно, Мэтт, и мы закажем картофельное пюре, потому что от старости у нас уже не будет зубов, чтобы жевать, – ответила она, и мы расхохотались.

– Вот ты где! Мэтт, помнишь то твое заклинание? Мы выгодно продали его в Окружье! Оно нарасхват! Желающих находить хороший трактир в любом городе хоть отбавляй! – радостно прогудел мне в ухо Визл.

Боб довольно похрюкивал, выставив вперед огромный живот.

– Вот увидишь, в этом году мы уделаем Столицу! Все Братство трактирщиков поднимает за тебя первую кружку бармалыги! Приходи завтра вечером в «Сироту», будем отмечать! И вы, Китти, тоже приходите! Может, и еще кое-кто будет, – подмигнул он мне.

– Спасибо, но мы, к сожалению, уже уедем. Конкурс окончен, – ответила Китти раньше, чем я успел ее остановить.

– Какой конкурс? – недоуменно переспросил трактирщик. – Причем тут он?

– Надеюсь, ты на меня не ставил, Визл, потому что мы оба вылетели, – пояснил я.

– Как вылетели? Вы? – Всю его радость как ветром сдуло. Он переглянулся с Бобом и решительно добавил: – Послушай, Мэтт. Мы обещали внести эти деньги на соревнование, но если хочешь – забирай, это же твое заклинание…

– Нет, Визл. Не надо. Спасибо. Я буду очень счастлив, если мы утрем нос этому мэру! Только представь его физиономию в этот момент! Проиграть из-за бармалыжного заклятья Мэтью Грэнвилла – он этого не переживет!

Мы еще немного посмеялись по этому поводу, но я постарался быстрее распрощаться. Даже если ты принял правильное решение, это еще не значит, что тебе от него хорошо. Скажу честно: на душе у меня скребли все кошки мира. Единственное, в чем мне повезло, – что папа с мамой уже знали новости. Так что вокруг меня все ходили на цыпочках. Вдруг от неловкого слова или взгляда я взорвусь, как петарда.

Быстро побросав свои вещи в сумку, я собрал все свои комиксы с Чарли Пранком и вынес их за дверь.

– Летите, мои дорогие, и постарайтесь хорошенько достать Стократуса! – попросил я.

– Думаю, Чарли был бы доволен. Уж кто-кто, а он бы постарался хорошенько хлопнуть дверью на прощание, – сказал за спиной отец. – Не горюй, Мэтью, мечты сбываются не только в Карпетауне. Поверь мне на слово.

Я кивнул. В конце концов, он прав: жизнь не заканчивается. Ему, наверное, было гораздо хуже в свое время. А сейчас мы просто тихо уезжаем. Стоп. Ведь я кое-что обещал папе…

Мэтью Грэнвилл держит слово! Родители тревожно посматривали на меня, но я сполна пользовался положением неправедно обиженного героя. Мы с Жабой трудились всю ночь и весь день. В смысле я трудился, она дрыхла. Но все-таки именно ей предстояла великая просветительная миссия. Или осветительная. Это как посмотреть. Пусть я не смог сотворить Чудо для Карпетауна, уж этот вечер они хорошенько запомнят!

Когда я бодро попрощался с домом и обещал Вороне не забывать ее, родители встревожились еще сильнее. Когда я шел к Вокзальным воротам и с радостной улыбкой оглядывался по сторонам, они совсем разволновались. А я узнал, что между героем вчерашним и героем сегодняшним – огромная пропасть: желающих получить автограф было гораздо меньше. Все обсуждали, сможет ли Карпетаун в этом году победить Столицу или нет. Я порылся в карманах и вытряс последние монетки в чашу пожертвований. После этого спокойно зашел в вагон и сел на свое место. Родители нервно переглядывались.

Мы поставили чемоданы и устраивались в поезде, когда Джеймс толкнул меня в бок и показал на стекло. В него билось, пытаясь прорваться внутрь, мое приглашение. Я откинул форточку. Письмо схватило меня за палец и потянуло изо всех сил. Я пытался от него отделаться, но оно как с ума сошло. Мама уперла руки в бока и вопросительно на меня посмотрела.

– Мистер Грэнвилл! Скорее! Вас зовут… – запыхавшись, подбежал к нам проводник.

– Это не я! Я тут вообще ни при чем! – Я честно прижал руки к груди.

Приглашение влетело в вагон и отчаянно размахивало крыльями. Поезд дернулся. Мама молча указала мне на место у окна. Папа растерянно моргал. Джеймс задумчиво смотрел на меня. Приглашение вцепилось мне в волосы и тащило к выходу, где уже поднимал подножку проводник.

– Мэтт, беги! – вдруг крикнул Джеймс и спихнул меня вниз, на платформу.

Я очень больно ударился знаком Ордена, но приглашение гнало меня обратно в Карпетаун. Проскочив через Вокзальные ворота, я чуть не оглох: над всем городом рокотал суровый голос:

– Визл, Глава Братства Трактирщиков, заявляет о своих Особых правах и требует общего схода! Общий сход! Общий сход!

Пробраться к площади Баллов было непросто из-за такого скопления народу. Приглашение все тащило меня вперед, к самому помосту. Высокий седой председатель, магиня из Совета Окружья, как раз объявлял, что решение о победе будет принято сразу после того, как пробьют часы Магистрата. Мэр самодовольно улыбался: чаша с сокровищами Карпетауна была немного, но легче. Приглашенный оценщик через окуляр с интересом поглядывал на внушительные богатства Столицы. Стоявший рядом с ним Натакар даже не смотрел на весы, а о чем-то шептался с Сотпакан. Я отвернулся – не люблю, когда все решают деньги. Письмо уселось мне на плечо и угомонилось. Сотпакан резко хлопнула, и стало тихо-тихо. На сцену вышел Визл.

– Общий сход! Я, Визл, использовал Особое право «Сироты» и потребовал Общего схода! Скажите, меня все знают?

Толпа одобрительно прогудела.

– Мы, трактирщики, лучше умеем слушать, но сегодня я буду говорить. Мы который год пытаемся выиграть у Столицы это соревнование, правильно? Можно сказать, мечта у нас такая. И вот сейчас, если Боб положит на весы то, что мы скопили, мы выиграем!

Худющий Боб поднял над головой большой мешок. Тут раздался такой ор и шум, что даже мэр слегка поморщился и сделал шаг назад.

– Но я хочу сказать другое. Еще какую-то неделю назад всё, чего мы хотели, – это чтоб выжить. Ни о какой победе никто и не вспоминал. И вот есть парень, – Мэтью, иди сюда, – который нас спас.

Десяток рук запихали меня на помост, пришлось подойти и стать рядом с Визлом. Он положил мне руку на плечо и продолжил:

– То есть остальные тоже молодцы, особенно ректор, спасибо им большое, но, если б не Мэтью, ничего бы у них не вышло. Мы б с вами сейчас тут не стояли. И вот у него есть мечта – учиться в Карпетауне. А денег нет. У нас деньги есть, но мы-то хотим их отдать на другое. Так может, мы все-таки передадим эти деньги тому, благодаря кому мы живы? И победим не в этом году, так в следующем? Как думаете?

Толпа загудела как улей. Народ от неожиданности топтался и не знал, что делать. Не один год все боролись, чтобы победить Столицу. Победу почти можно было пощупать руками. Город мечтал о празднике. И ее – эту победу – предлагают отдать.

– Выкуп! – крикнул кто-то.

– Выкуп! Выкуп! – подхватили дальше, и через минуту это скандировал весь город.

Счастливый Визл потряс кулаком, а Боб посадил меня на плечи и поднял повыше. «Мэтью! Мэтью!» – радостно кричали мне, а я не успевал отплевываться от налетевших сердечек.

– Это было красиво, но через час-другой все опомнятся, – усмехнулся за моей спиной мэр. – Тем более, насколько я помню, решение могут и не одобрить остальные обладатели Особых прав.

– Уже, – успокоил его Натакар. – Шесть на пять. Само собой, мой голос был решающим.

Меня наперебой поздравляли, обнимали и жали руки. Я понимал, что должен быть очень-очень рад. Да что там! Летать от счастья должен! Но вместо этого я нервничал и посматривал на часы на башне Магистрата. Даже сквозь весь этот шум и гвалт слышалось незабываемое «Ик! Ик!». Оно доносилось с Алтаря. Я отчаянно замахал Жабе, чтобы она ничего не трогала, ничего из того, чему я ее учил. Кто ж знал, что так получится! Я ж не думал, что все тут столпятся!

Точно с первыми аккордами башенных часов по всему городу петарды бабахнули так, что уши заложило. И фирменные фейерверки Мэтью Грэнвилла рванули что надо. Все небо горело, залюбуешься! Мигающие, пахучие, взрывающиеся – петарды на любой вкус и цвет. Жаба с довольной мордой сидела на макушке Алтаря баллов: как-никак без ее талантов вовремя нажимать на правильные кнопки ничего бы не было. Такого огненного праздника Карпетаун еще не видел, уверен. Даже башенных часов не было слышно.

Со свистом взлетали ракеты, снося все на своем пути. Вот этого я и боялся. Одна грохнулась прямо в Алтарь баллов, и оттуда взметнулся фонтан разноцветных брызг, осыпая всех кругом яркими камнями. Глыба угля, висевшая на честном слове, зашаталась и рухнула вниз, прямо на весы. От падения она развалилась на куски, которые отливали глубоким синим цветом. Чаша Карпетауна резко пошла вниз. Часы на Магистрате остановились. Мэр вопросительно поднял бровь и обернулся к оценщику.

– Это еще что за шутки?

– Бафониты! Легендарные жабьи камни! – ахнул тот, бросаясь к весам. – Не может быть! Их же не существует!

– Сколько? – быстро спросил подскочивший Натакар. – Если что, мы успели до того, как часы остановились, у меня есть свидетели!

– Бесценны! Уникальны! Где вы их раздобыли? – бормотал оценщик, ощупывая камни.

– Грэнвилл, но всё в пользу города, я правильно понял? – честными глазами посмотрел на меня Натакар. – После взноса за вас и Китти?

Я его едва расслышал: после того как судьи объявили о победе Карпетауна, шум стоял несусветный. С помоста было страшно слезать: меня жаждали разорвать на сувениры. Надо же, спасение мира ценится меньше, чем потакание тщеславию. Ко мне повернулся мэр:

– Поздравляю, мистер Грэнвилл! Вы всего второй человек, которого я недооценил. С большим интересом буду следить за вашей судьбой, поверьте! – Он пожал мне руку. – К сожалению, вам с мисс Плюш придется подождать до осени, когда вместо Феррариуса будет назначен новый ректор, он и примет решение.

– Ректор уже здесь и решение принял, – успокоил его Феррариус, пробираясь к нам через толпу. Выглядел он неважно, и я не знал, то ли радоваться, что он тут, то ли бежать ему за снегоягодой.

– А вы-то что здесь делаете? – откровенно удивился мэр. – Мне сказали, вы в Столице.

– Я-то здесь живу. И из Школы уходить не собираюсь. Подскажите, Натакар, а разве у нас разрешено после заката находиться в городе тем, у кого нет прав жителя?

– И правда. Кажется, закат совсем скоро. Придется поторопиться, а то время позднее.

– Натакар, вы соображаете, с кем разговариваете? – тихим ледяным голосом уточнил мэр.

– Очень даже. Боюсь, вдруг заблудитесь, сейчас найду вам провожатых. – Магистр кивнул, и парочка иносущностей отправилась сопроводить мэра к Воротам.

Мэр спокойно попрощался с судьями, пожал руку оценщику и неторопливо пошел к выходу. Над нашей головой продолжали грохотать петарды и ракеты, выводя в небе две огромные буквы «ЧП». Папа, это для тебя; уверен, тебе бы понравилось! Я был счастлив. В городе началось просто сумасшествие: все праздновали. Из рук в руки передавали шипучку, бармалыгу и ледяной огонь, гремела музыка. Вокруг ректора собиралась большая компания студентов и преподавателей. Он присел на Алтарь и гладил довольную Жабу. Дерек взахлеб рассказывал что-то Китти и Вайверин. Меня так поразило, что она здесь, что я даже не заметил, когда подошла куратор. На плечах у нее был клетчатый плед, в руках – чашка какао. Я тут же подвинулся, и Аманда присела между мной и ректором.

– Я вижу, чудо Китти не такое уж бесполезное? – с иронией поинтересовался Феррариус.

– Она меня ненавидит. Считает, бросила ее там, за Воротами, – глухо произнесла могунья.

– Она все поймет, не переживайте. Всему свое время, – просто ответил ректор. – Ведь так сложно изменить привычное мнение о ком-то, правда?

– Феррариус, вы зачем-то наживаете себе опасного врага, – после паузы тихо сказала Аманда. – Запомните: он никогда не сдается и всегда получает то, что хочет.

– А мы тоже никогда не сдаемся, правда, Мэтью? – улыбнулся Феррариус, забирая у нее какао и протягивая ледяной огонь.

– Никогда, ректор, – подтвердил я. – Даже в Мракотане!