Еды. Много еды. Еще больше! Я страшно, жутко голоден. Дайте мне поесть! Почему меня морят голодом? Отпустите, еда где-то близко, я чую! Рот наполнился слюной, желудок скрутило судорогой. Я вцепился зубами в первое, на что наткнулся. Вкусно! Наконец-то! Какое наслаждение поесть вволю… По ушам ударил резкий хлопок, и наступила абсолютная ватная тишина. В нос заполз запах мокрой шерсти. Я выплюнул изо рта одеяло и приподнялся на локтях. Сон исчез, оставив после себя жуткий беспорядок. Все белье было в дырках и комках жеваной ткани. Кошмар. Ладно еще есть в постели, но есть постель – это явный перебор.

Тут даже заплатки не поставишь, тем более я не спец в домашней магии… Я замер и осторожно, очень осторожно пошевелил кончиками пальцев. Связи с магографом не было, но в остальном все так, как всегда. С чего они решили, что магия полностью исчезла? Я о таком ни разу даже не слышал! Мэтью Грэнвилл – человек с мечтой, – как он может лишиться крыльев в такой неподходящий момент? Да я сейчас докажу, что все в порядке! Сосредоточившись, я сделал жест призывания. В куче тряпья что-то зашевелилось, и из нее выбралось приглашение. Оно радостно чирикнуло и уселось мне на плечо.

Ха! Вот так-то! Вчера я просто очень сильно устал. До сих пор кружилась голова, на руках – крохотные точки ожогов. Но спасибо и на том, что пальцы больше не были синими и прозрачными. А то мало ли каким ядом облил меня Ласло. Интересно, сколько мне баллов дали? Пропорционально сложности задания? Надо будет заглянуть на площадь, к Алтарю, посмотреть. Но только после одомашнивания!

Приглашение махало крыльями перед лицом. Надоело. Надо сдать его в Магистрат. Или куратору. Оно что-то верещало и металось по комнате, выводя в полете узор. Но в густом сумраке было не разобрать какой. Хотя это неважно. Вообще все неважно… Письмо отлетело от меня и двинуло прямо на туман. Он сжался в комок, просочился в щель и серой простыней сполз по стеклу, открывая солнечное утро. Приглашение довольно потирало крылышки. Ничего себе, ко мне чуть не прилипла Унылая Печалька! Визл, кажется, совсем не следит за защитными чарами трактира!

Надо не забыть его предупредить. Вдруг после меня заселится не такой продвинутый маг. Заодно заправлюсь ледяным огнем или снегоягодой. Кто его знает, сколько будет работы по одомашниванию, а эта Печалька успела слизать всю бодрость. Хорошо, что дверь отворилась сама и мне не пришлось с ней возиться. С обратной стороны Визл прицепил мощный амулет для обыкновенцев. Он что, думал, ночью я все-таки превращусь в гусеницу и поползу всех пожирать? Я скосил глаза на постель. Впрочем…

Внизу был разгром. Разбитая дверь валялась в углу. С улицы тянуло рассветным холодом. Под ногами хрустели осколки битой посуды, за единственным уцелевшим столиком развалился Боб. Перед ним стояла шеренга бокалов. Глаза его закатились, по лицу то пробегала улыбка, то сердито хмурились брови. Один раз он даже со всего маху грохнул кулаком по столу. Я догадался, что Боб изучал свой внутренний мир. Учитывая, сколько пива туда поместилось, тот был очень глубоким.

Стоять посреди трактира было как-то неприятно. Не замечал раньше, что потолок так давит, а окна заколочены. И защитных чар на них не видно. И еще я просто кожей чувствовал, как за черными занавесками затаились злобные маги. Слишком темно, слишком… холодно и пусто, что ли. В уши лезли едва различимые шепотки. Резко воняло травой и цветами: Визл собрал из остатков фрезий крохотные букетики. Я на цыпочках пробрался мимо стойки к ледяной лежанке.

После вчерашнего дракон был не в форме. Мерцания его чешуек почти не различить. Он совершенно сливался с льдиной. Только в глубине этой прозрачно-голубой глыбы шли тонкие нити, на которых кое-где были небольшие белые шарики. Там, где лежал дракон, они были заметно крупнее и поднимались ближе к поверхности. Несколько штук торчало у самой лапы. Я осторожно дотронулся до одного. Он хрустнул и легко выкатился из выемки. Со снегоягоды осыпалась скорлупа, обнажая лазоревую сердцевину. На радостях я нагреб их штук двадцать и распихал по карманам.

Я сунул сердцевинку в рот и куснул. Журнал моего стоматолога пополнился новой записью. Это был бронированный сейф, а не ягода! Я попробовал чары рассеивания. Уничтожения. Огня. Все без толку. Я щелкнул пальцами, призывая что-нибудь поувесистей. Но рука так и осталась пустой. Еды-воды-убить Ласло – не действовало НИ-ЧЕ-ГО. Я схватил чей-то недопитый стакан и помешал в нем пустодревником. Даже не вспенилось, все равно что обычной щепкой. И тогда я решился на последнее. Как в детстве. Перестал дышать и подарил себя всему, что было вокруг. Минута, другая – воздух со свистом ворвался в легкие, но за это время ничто так и не откликнулось.

Значит, это все. Конец. Шагнув к груде обломков, я выбрал крепкую, надежную ножку стула. И со всего маху влупил по снегоягоде. Да лучше б об нее переломались все зубы до единого, а не мои надежды! Пустота внутри меня превратилась в склад безграничной злости. Следующие полчаса я потратил на то, чтобы раскрошить трактир. Кто-то сунул нос в проем и тихонько проскользнул внутрь. Любопытство и похмелье страшнее любого дикаря с дубиной, правильно.

Как раз тогда, когда я методично доламывал стойку, ко мне подошел Боб. Он протягивал новые штаны и поднос с завтраком. Воспитание не позволило мне накинуться на еду: джентльмен доводит до конца задуманное и только после этого заботится о внешнем виде. Поэтому сначала я добил последнюю половицу, потом стянул рваные брюки, подстелил на пол новые и уселся завтракать. Обнаружилась интересная закономерность: когда исчезла магия, еды стало влезать гораздо больше.

В трактир заходили все новые люди. Сначала они жались поближе к выходу, но потом осмелели. Начался привычный гам и шум. Визл бодро раздавал бокалы и снежки, Боб гладил дракона. Точнее, я ЗНАЛ, что он гладит дракона. Глаза-то говорили, что он шкрябает ногтями по льду. Тут я сунул в рот последнюю булочку, прицелился и шандарахнул своей дубиной по подносу.

Посетители нервно подпрыгнули, половину как ветродуйкой унесло. Боб, покряхтывая, принялся собирать с пола битую посуду. Самые стойкие защелкали пальцами, и моя верная дубина отлетела в сторону. Заодно в двух метрах от меня не осталось не то что палки, соринки даже. Ничего, в умелых руках и обычные мозги – оружие!

Пока меня не скрутили, я метнулся за перевернутый буфет, успев прихватить штаны. Вот же чертовы маги, так и норовят действовать исподтишка! Сейчас я всем покажу! Запомните: это смысл жизни приходит и уходит, а бестолковые навыки с вами навсегда. Правило 10000 часов гласило: мечу` в цель я отлично. Первой бракованной сердцевиной я сбил одну занавеску. Третьей освободил другого мага. А следующей зарядил точненько в искрящееся сплетение ненавидящих взглядов. Полыхнуло так, что перед глазами пошли цветные круги. Крики и вопли сладко отозвались в моей душе. Наудачу я бросил еще одну сердцевинку, но на полпути она вдруг срикошетила и от души заехала мне в лоб. Ах, гады, барьер поставили, чтоб их моль!

Я попытался вспомнить все, что читал о войнах магов и обыкновенцев. Как-то же они умудрялись побеждать? Значит, и я смогу! Я-то знаю врага изнутри! Но ничего толкового на ум не приходило. Осторожно высунув голову, я произвел разведку. Подсветки не было, в одной из ниш раздавались жалостные всхлипы. Боб полотенцем сбивал со стен всполохи огня. Визл как ни в чем не бывало разворачивал газету.

– Эй, Мэтт! Тут пишут: «Зима близко», в Закружье дорожает уголь! Так что если ты продашь свой бонус – станешь богатым! – заорал трактирщик, помахивая страницей с рисунком какой-то странной железной конструкции. – И вот еще: «Участница конкурса Китти Плюш оштрафована за провоз в Карпетаун строго запрещенного животного – кошки домашней. Лидерами состязания стали Рива Диас и Дэвид МакГрегор. Они опережают Ласло Восемнадцатого, прошедшего полный расколдун, на три унции».

Вот ненавижу, когда мне после завтрака газеты читают. Любые. Я рассчитывал силу и траекторию броска, чтобы обойти барьер, когда снова услышал Визла:

– Проходите, Феррариус! Рад вас видеть! Стаканчик бармалыги? Свежайшая, отлично снимает головную боль и прочие последствия.

– Что вы, Визл! Я с экзамена. Боюсь, последствия ответов моих студентов устранит только склероз. Голос был мягким и приятным, но разглядеть легендарного Феррариуса я не сумел: его закрывал Боб.

– А вы попробуйте настойку забывника, ректор! Пара капель гарантирует свежее восприятие мира!

С этими словами в трактир вошел тот, кого я ненавидел всем сердцем. Если бы не этот проклятый Финнр, я бы спокойно одомашнил! Не потерял бы память, не глотал бы всякую гадость, не превращался бы в Ласло и не лишился бы всей магии! И он ходит как ни в чем не бывало, когда сломал мне жизнь!

Я колотил по барьеру кулаками, швырялся досками и битой посудой, но он не поддавался. Список лучших ругательств Закружья не понадобился: уже на пятом слове кто-то запечатал меня заклятьем тишины. Я отомстил тем, что щепками выложил на барьере неприличное слово.

– Мэтью, почему вы без штанов? – Громовой голос Глории Карбоначчи застал меня как раз за этим занятием.

Вечно женщины все портят! Тут вопрос чести и достоинства, а она про штаны! Я прыгнул за буфет и натянул новые брюки. Приглашение и еще какой-то хлам переложил в карман, карту выбросил. Барьер на глазах становился непрозрачным. Мое словотворчество было не разобрать. Ага, лишить человека магии им не стыдно, а вот ругательство глаза режет. Лицемеры! По ту сторону тем временем собрался целый консилиум.

– Если Мэтт чувствует магию и может пользоваться магическими предметами, он маг и должен участвовать в конкурсе. Спасибо за цветы, Визл. Это мои любимые.

– Обыкновенцы тоже много чем могут пользоваться, Глория. Вопрос ясен: нет магии, нет мага. Мы не можем тратить на него время. У нас и так проблемы из-за того, что один из них слишком сильно хочет победить, а если мистера Грэнвилла попытаются выбить из конкурса, как он себя защитит? Не могу же я дежурить круглые сутки, я и так уже забыл, когда спал последний раз!

– Феррариус, но ведь у него явный потенциал! Он еще может раскрыться!

– Вот когда раскроется – пусть приходит. У него была уйма времени на одомашнивание, зачем было тянуть до дедлайна? И не кричи так громко, голова раскалывается. Давайте вашу настойку, Финнр.

– Письмо его слушается, ректор, – вставил трактирщик.

– Возможно, оно ему просто симпатизирует. Такое бывает. Уж вам-то не знать, Визл! А если его приметит какая-нибудь иносущность? Скоро их сезон, не забывайте.

– Увешаем его амулетами, опоим зельями, не переживай. Феррариус, ты же ученый, неужели тебе не интересно с ним поработать?

– А если двинуть его зарядом боевой магии, Глория? Как думаешь?

Мне как-то не очень понравилось направление научной мысли ректора.

– Я читала, что можно попробовать закалить его в пламени дракона. Но сначала развоплотить личность.

– Отлично! Давай сначала зарядом, а если не поможет, разбудим дракона. И еще: знаешь, мне прислали тысячу эпитафий на памятник Карадурну, надо дать ему почитать. Он или свихнется, или вспомнит проклятье скрюченных пальцев!

Разговор продолжался в том же духе. Оставалось надеяться, что ректор и Карбоначчи – истинные ученые и от теории к практике перейдут нескоро. Но лучше уносить ноги, пока они не начали делать то, что собирались. В одном я был согласен с Феррариусом: если б я не тянул, все было бы нормально. Но ведь время еще не вышло, правда? Я сделаю, что от меня требовалось, и ко мне вернется магия. Так всегда бывает, я же читал! И обещаю: больше никогда-никогда не откладывать дела. Я буду самым примерным студентом, вот увидите! Честное слово, клянусь Чарли Пранком!

Я уже почти начал перевоспитываться, когда понял, что не знаю, как выбраться. Даже позвать никого не мог: заклятье тишины никуда не делось. Я медленно обошел свою часть трактира. На драконьей льдине лежала горсть снегоягодных сердцевинок. Синих, обгрызенных Бобом. Я с благодарностью сгреб подарок и засунул одну ягоду в рот. Челюсть сразу онемела. Двойное Гарантированное Молчание от Мэтью Грэнвилла! Женатым скидка!

Осталось выбраться наружу. Как-то не везет мне последнее время с входами и выходами. То не впускают, то не выпускают. Я вздохнул и понял, что другого выбора нет. Присмотревшись к льдинам, я вычислил дракона. И принялся щекотать его за пятки. Сначала глыба льда держалась, потом по ней пошли всполохи, в конце концов дракон не выдержал и задрыгал лапами. Хвост его взметнулся и пробил дырку в стене. Всегда знал, что смех – это путь к свободе.

Я не учел, что стал резонатором любой магии, которую сотворяли рядом. А в Карпетауне постоянно что-нибудь сотворяли. Я с трудом отлепился от вывески, которая уговаривала попробовать свежие червелапки. Потом меня оглушило любовно-приворотным и я минут двадцать объяснялся в чувствах битому цветочному горшку. Призывное заклятье заставляло тыкаться в каждую дверь. Но хуже всего было ощущение, что за мной следят. Оно зудело во мне с той самой минуты, как я выбрался из «Сироты».

И тут меня осенило. Заклинания тащили меня в разные стороны, потому что ни одно не было достаточно сильным! Значит, если заполниться какой-нибудь магией до самого верха, другие во мне не поместятся! Почему-то я оказался чувствительным только к покупкам и еде. Нет бы к магии прибавления ума, например… Чувство голода было таким необъятным, что проглотило и переварило все остальные. Странно было то, что, когда я грыз снегоягоду, он усиливался. Ягоды быстро закончились, хотя брючный ремень оказался тоже вполне ничего. Но когда я решил, что сургуч – это вообще лакомство, приглашение вырвалось и с воплями улетело.

И тут – хлопок по ушам, звенящая пустота и никакого голода. Как утром. Наоборот, меня мутило от мысли о еде. И разрывало на части, ноги болтались в воздухе. Ой, это меня зацепило магией пузыря! Я лечу! Мне повезло дважды: первый раз – что пузырь прихватил меня с собой, второй – что действие снегоягод закончилось. Зато теперь, когда чужая магия не отвлекала меня, я мог собраться с мыслями. О чем я только думал! Без приглашения-то ничего не выйдет! Глупо было ожидать, что от участников требуется какая-то невероятная магия на первом же задании. Подсказка была в письме, а я ее проморгал. «Приглашение является ключом», – сказано там, только не к Вокзальным воротам, а к этому самому дому!

Я сунул в карман кораблик, который пальцы свернули из бумажного листочка, выдохнул и решился. Торжественно поднес приглашение к замку и дотронулся до него. Когда ничего не произошло, я не сильно удивился. Расклеил ссохшиеся губы, сглотнул и внятно, четко сказал:

– Я, Мэтью Грэнвилл, обещаю, нет, клянусь: я буду хорошим! Я исправлюсь!

Сердце колотилось даже не в горле – в носу. Я сел под дверью, сцепил на коленях влажные пальцы и задумался, что же я не учел. Возможно, это была дополнительная проверка. Посчитать все листья? Размах кроны? Квадратные корни площади его корней? Или, допустим, это задание на выносливость? Сидеть тут до тех пор, пока не умру? Или на смелость?

Ага, смелость города´ берет, а наглость вскрывает квартиры и дома! Я взглянул наверх, на открытое окошко-дупло. Я не допрыгну, конечно, но кое-кто долетит. И откроет мне дверь! Все просто! Как можно незаметнее я показал письму сначала на дупло, потом на замочную скважину. Все-таки мне попалось удивительно сообразительное приглашение: оно бочком-бочком придвигалось поближе к окошку. Вот оно развернулось и начало по чуть-чуть просовывать внутрь свиток. И тут – ХРЯСЬ! – окно захлопнулось, и приглашение с криком свалилось вниз. Из сильно помятого крылышка сочились чернила. Дом довольно захлопал всеми форточками.

– Знаешь что? Да торчи тут, пока в пень не превратишься! Мне на тебя плевать! И тебе должно быть стыдно! – проорал я и пошел прочь, баюкая в ладонях несчастное приглашение.

Черт с ним, с этим одомашниванием, с этой магией, с этим их Карпетауном! Бедное письмо скрючилось от боли, сердце сжималось от жалости к нему. Еще и споткнулся обо что-то, а от тряски оно заголосило сильнее. Следующий корень я переступил. Но еще один чувствительно дернул за брючину. После того как ветка зацепила меня за шиворот и не хотела отпускать, я оглянулся. Дверь медленно открывалась.

Мы с приглашением застыли на пороге. Дверь качнулась, призывая нас внутрь. Коврик выгнулся и заставлял сделать последний шаг в темное нутро дома. Я шагнул и зажмурился. Здесь пахло прелыми листьями и пылью. Где-то что-то гулко упало, и я решил, что это камень с моей души. Письмо зашевелилось, и я приоткрыл глаза. Зря: все равно темно.

– Сейчас-сейчас, – зашептал я, готовя руку к лечебным чарам. Они мне всегда хорошо удавались. Сначала быстро разберусь с крылышком, а потом найду, как тут свет включается. Я несколько раз прищелкнул пальцами, но зеленый огонек на мизинце не появился. И привычного аромата ромашки тоже не было. Откуда-то я знал, что повторять бессмысленно. Приглашение выбралось из застывшей ладони и переползло на плечо. – Как же так? Почему? Я же все сделал… – растянутыми солеными губами произнес я.

Высоко наверху вспыхнули разноцветные огоньки, на меня посыпались конфетти. Кто-то бодро то ли заухал, то ли закаркал. Я три раза переставил ноги и опустился на кучу опавших листьев. Безразлично проследил, как из-под левой руки выбирается большой еж. Внутри меня проходил конкурс по завязыванию меня же в морские узлы. Больше я, похоже, ни на что не годился.

Когда еж удрал, сидеть стало удобнее: можно было ненавидеть только себя. По мне медленно ползли две улитки и одна мысль. Улитки опережали. Веревка. Листьев много. Грибы. Дверь. Белые. Кривая. Нет веревки. Доползла. У нее рожки. Без веревки не вешаются. Длинная мыс… Мысль. Светло. Там. На улице. Веревка. Листьев много. Грибы. Дверь. Белые. Кривая. Нет веревки. Доползла. У нее рожки. Без веревки не вешаются. Длинная мыс… Мысль. Было уже. Темнеет. Там. На улице. Грибы. Дверь. Аманда. Кривая. То есть белая. Кричит. Из гриба. А веревки нет.

– Мистер Грэнвилл, от имени Школы Магии вынуждена вас поздравить! Сегодня вечером мы с магистром Сотпакан навестим вас, чтобы убедиться в успешности одомашнивания, а также в том, что вашей жизни ничто не угрожает. До скорой встречи, мистер Грэнвилл!

Доползла. У нее рожки. Очки. У нее. Аманды. И Сотпакан. Посмеяться придут. Длинная мыс… Мысль. Сотпакан – Вайверин.

ГрибыДверьБелыеКриваяГрибыДверьБелыеКриваяГрибыДверьБелыеКривая. К черту веревку! Доползла! Без веревки не повесишься, а у меня веревки нет! Аманда понятно, она куратор. Но магистр? Я чувствовал, нет, был уверен: в этом наверняка замешана Вайверин! Она придет, а у меня листья, улитки и косая дверь? Хотя улиток можно приготовить на ужин… Нет, удрали, как чуяли! И воняет чем-то противным-противным и знакомым-знакомым.

То есть, Мэтью, скоро придет гостья, а у тебя даже ужина нет? И чем ты будешь ее развлекать? Предложишь в листьях барахтаться? Нет, не то. Щеки так вспыхнули, что блины можно печь. Но о еде позже, сначала разгрестись. Я встал и поплевал на руки. На левом предплечье от долгого лежания отпечатались два полукруга на третьем таком же. В прежней школе мы справлялись с уборкой безо всякой магии. Ручной труд – залог успеха у девушек!

Начинать всегда надо с начала. Это мое твердое правило. Поэтому я вышел и отряхнул придверный коврик. Еж, который успел натаскать на него листьев, зафыркал. Теперь самая быстрая генеральная уборка, которую вы видели! Я вернулся в дом и… потрясенно замер: в центре пустого старого ствола – он же холл – росло молодое стройное дерево. Его ветви в точности повторяли расположение веток на внешнем стволе-доме. Листья на дереве были четырех цветов: желто-салатовые, бутылочно-зеленые, оранжево-красные, которые ярко светились, и бело-синие. По серому гладкому стволу прыгали белки. Стены моего жилища были расписаны узорами грибниц. Наросты трутовиков лесенками поднимались к большим дуплам-комнатам. В самой вышине оранжевые листья гладили фиолетовое ночное небо.

Звездное небо наполняло душу удивлением и благоговением, но практическая струнка категорически велела заняться наконец уборкой. По собственному календарю дерева была осень, а за годы дикости у стен скопилось выше головы опада. Среди листвы шныряли толпы ежей. Какая бы ни была планировка, есть простое правило: веник всегда прячут за дверью. Но через минут десять активного размахивания метлой я понял, что так не пойдет. Нужен творческий подход.

Я выгреб одного ежа, поставил его перед собой и твердо сказал:

– Или я вас выгоняю прочь, или вы утаскиваете отсюда все листья. Выбирай.

Еж попробовал отфырчаться, но не на того напал. Мэтью Грэнвилл – сама решимость! Зверек затопотал к своим, и они принялись совещаться. А я стал искать кухню. Первыми нашлись мои чемоданы, поэтому пришлось отвлечься на проклятия по поводу ушибленной ноги. Внизу было четыре дупла, от одного меня отфутболило, во втором была лужа и тьма-тьмущая каких-то банок и флаконов. С третьим мне умеренно повезло. В нем листьев не было, но имелась необъятная деревянная кровать. В ее изголовье восседал огромный ворон. В лапах у него были спицы, которыми он размахивал, как шпагами.

– Здравствуйте, Ворон! У вас получается очень симпатичный… э-э-э… половичок!

Существо, которое способно на создание вещи высшей степени уродства, не может не быть разумным.

– Ворона, – каркнула в меня птица.

– Здравствуйте, Ворона, – послушно повторил я, уворачиваясь от спиц.

– Да ворон я, но зовут меня Ворона, понятно?

Ворона отшвырнула вязание в сторону, воздела крылья и заорала:

– Не успела! Двести лет готовилась, и не успела! Все труды насмарку! Везучий Неудачник – и без шарфа зимой! Позор! Позор!

Я начал потихоньку пятиться. Птица тут же это заметила и заверещала еще громче:

– Мэтью! Ну наконец-то! Подойди, дорогой! Я Ворона-обнимашка! Чтобы ты не скучал по дому и семье, я буду тебя укачивать перед сном!

И она сграбастала меня пыльными жесткими крыльями.

– Подождите… – отплевывался я. – Мне уже уютно как дома! Даже лучше, чем дома!

– Прекрасно! – обрадовалась Ворона. – Тогда поешь, и спать! Тебе на ночь спеть или сказку почитать?

Пока она копалась в стопке оборванных книжек, я вылетел в холл. По полу катались облепленные листьями ежи. С делом они почти справились. Заодно к выходу потянулась цепочка мышей и жуков. Белки решили не дожидаться угроз и шустро протирали разноцветные листья от пыли. Стало вполне себе чисто и светло. Но воняло просто нестерпимо.

– Ворона! – позвал я. – Кухня где?

– Там, откуда воняет, – прокаркали мне. – Так-то она запечатана, но уже полдня как вонища оттуда прет! Устала выветривать.

– А ну, давай сюда! Садись на дерево и маши крыльями! Будешь вентилятором!

– Еще чего!

– Если сейчас же не начнешь махать, я твой шарфик носить не стану! Заболею!

Из птичьей комнаты донеслось сопение, уханье и кряканье. Потом громкий шмяк. В проходе показалась недовольная Ворона. Она кое-как взгромоздилась на дерево и величественно задвигала крыльями. Порывом ветра белок чуть не снесло с дерева.

Зажав нос, я бросился к последнему дуплу. Ненавистный запах был страшно знаком. Какой-то кошмар из детства. Перед входом стоял барьер. Сквозь него я видел аккуратную кухню с огромным столом и начищенной утварью, но не мог туда прорваться. Не помогали никакие слова, даже волшебные «пожалуйста» и «я только спросить». Паника противной дрожью пробежала по телу.

– Руки! – каркнула Ворона. – Вымой!

Спотыкаясь о ежей, борясь с порывами ветра, которые устроила Ворона, я бросился туда, где была лужа. Быстро ополоснул руки в корыте с дождевой водой, кое-как обтер их о штаны и помчался обратно. За дверью было совсем темно. Надо добыть еды, срочно!

На скорости я пролетел через всю кухню и уткнулся носом в плиту. Это была старинная дровяная махина, на которой можно было приготовить целого быка, и еще для барана место бы осталось. Но сейчас на плите не было быков и баранов. На ней тихо булькала, брызгая красными каплями, большая белая эмалированная кастрюля. Под крышкой затаился мой детский враг – ненавистный, воняющий землей и чесноком Борщ.

От вопля ужаса с дерева полетела листва и какая-то нервная белка. Ежи вздохнули и снова покатились по полу. Мне стало стыдно. Мэтью Грэнвилл выдержит все, даже Борщ в собственном доме! Я глубоко вдохнул, переждал порыв отвращения и подошел к столу. На нем было выгравировано штук сто разных меню, но как без магии вызвать банкет, я не знал. Беглая проверка показала, что, кроме Борща, никакой другой еды нет. Только банки стасиса – специальные такие штуки для хранения заклинаний и опасных магических существ. Удобная вещь: аккуратненько помещаешь внутрь даже самое мудреное заклятье, и можно везти его куда угодно. Заклинание как бы замирает, но, когда его извлекают из банки действует как ни в чем не бывало. Пикси тоже так перевозят. Бусинка, помню, мечтала о драконе. Вот только дракон в банку не влезет, а если накрыть его сеткой стасиса, то он замрет навечно. Если, конечно, сетку не снять. Хотя ни драконов, ни сеток стасиса в Закружье не бывает: слишком это магические штучки для нас. Мама приноровилась хранить в таких банках продукты, но здешние едой даже не пахли.

Доставка! Можно заказать ужин на дом! Аманда ведь звонила! ГрибыДверьБелыеКривая! Такую систему связи я видел только в учебнике. Кажется, каждый гриб – это адрес, а чтоб позвонить, надо откусить кусочек. Я выбрал самый безопасный на вид, но на вкус он оказался сухим и плесневелым. «Библиотека Карпетауна слушает», – суровым голосом ответили мне, и я поспешил откусить от следующего. «Стол заказов ресторана „Боль толстосума“», – приятным голосом пропел гриб.

– Мне лучший ужин на трех… то есть четырех человек, – забормотал я, оглядываясь на дверь, в которой замаячили силуэты.

– Заказ на четыре персоны принят по адресу: тупик Проигравших, 12. Плательщик Мэтью Грэнвилл. Ожидайте, – допел гриб и отключился.

Вовремя: в дверь входили Аманда Дэверелл и магистр Сотпакан. Холл сиял чистотой, ежи выстроились в почетный коридор, даже Ворона приосанилась. Я выступил вперед и поклонился.

– Рад приветствовать вас у себя дома, куратор, и вас, магистр, и вас… – произнес я пустому проему.

Она не пришла.

Аманда Дэверелл, могунья, и Сотпакан, магистр, с осторожностью заглянули внутрь. Куратор, не оборачиваясь, протянула мне мантию. И тут началось.

– Сотпакан, это же просто чудо! Никогда такого не видела! Это круглосезонное древо?

– Не знаю, кажется, что-то посерьезней. Что у вас за зверинец, Грэнвилл? Стая ежей под ногами!

– Это что, ванная? Почему так грязно?

– Ах, какая невероятная грибница, она наверняка проникла в каждое здание в Карпетауне!

– Да этот дом должен помнить времена самого Карадурна! Невероятно, Грэнвилл, как вы сумели его одомашнить?! Вы меня просто потрясли!

– А тут вообще все в листьях, безобразие! Это негигиенично!

– Чем это пахнет? – наморщилась вдруг Аманда.

Я с тревогой посмотрел на Ворону. Та виновато переминалась с лапы на лапу и пыталась незаметно помахать крыльями. На мое счастье, в кухне звонко шлепнулся на стол банкет по высшему разряду. На четырех персон.

– Буду рад пригласить вас на ужин, – все тому же пустому проему сказал я. Противным таким любезным голосом.

Гостьи, не обращая на меня никакого внимания, расхаживали по дому, заглядывая во все углы. Я отлепил ноги от пола, прошел в кухню и позвал еще раз:

– Прошу к столу.

Сначала они, само собой, поупирались. Но все-таки уселись. Куратор кончиками пальцев с благоговением провела по резной столешнице. Магистр Сотпакан косилась на булькающую кастрюлю. Она приподняла крышку над своей тарелкой и удивленно воскликнула:

– Филе рыжебородого цаплехвоста, фаршированное зобными железами потобрюха? Сто восемнадцать непарных горошин? Мэтью, если вы так богаты, зачем вам стипендия Крестоманси?!

– Медвяная роса из Близнечных Миров?! Ее не может позволить себе даже мэр Столицы, – приподняла бровь Аманда.

Они увлеклись перечислением всего того, что входило в состав званого ужина. Нельзя было не проникнуться уважением к торговым связям ресторана «Боль толстосума». Дамы, кажется, заспорили, что встречается реже: синепятые огнеглазки или колбаса из мяса. Я уставился на белую кастрюлю, всю в красных точках Борща, и чувствовал, что это с меня, а не с нее, сейчас сорвет крышку. Не пришла. Она просто не при-шла.

– Мистер Грэнвилл, вам просто необходимо совершить полное описание этого дома, слышите? Я постараюсь добиться от Феррариуса, чтобы он тоже зашел взглянуть.

– Да-да, и развести такую грязь в ванной – уму непостижимо!

– А ну, тихо! – рявкнул я, засадив кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки всех четырех персон. – Я люблю принимать грязевые ванны! Я обожаю ежей! И собираюсь нырять в листья вместо утренней зарядки! Это мой дом, и я делаю в нем то, что хочу! Ясно?!

Стало тихо-тихо. Сотпакан застыла с вилкой в руке. Аманда Дэверелл отвела взгляд. «Мэтью, что ты наделал?!» – истерично вопил во мне воспитанный, благоразумный Мэтт Грэнвилл.

– Очень. Очень. Вкусно, – заявил новый, дикий Мэтью, демонстративно отправляя в рот какой-то белый сухой треугольник.

Я отчетливо услышал, как распахнулась входная дверь. Могунья потерла переносицу, встала и серьезно сказала:

– Мистер Грэнвилл! Мэтью! Скажу честно: я не думала, что это возможно без магии. Но это что-то невероятное! Вот теперь я вижу, что вы и правда хозяин в собственном доме! Но все-таки я бы не советовала вам жевать счет. Сотпакан, я же засчитываю одомашнивание, Магистрат не видит угрозы для жизни?

Сотпакан явно не могла решиться. Ноздри ее подрагивали.

– Да, конечно, вне всяких сомнений, будьте уверены, – безо всяких эмоций произнесла она, поднимаясь.

Куратор, с восхищением глядя на стены и дерево-в-дереве, направилась к выходу. Дверь призывно качнулась туда-сюда. Сотпакан на секунду зажмурилась и произнесла:

– Мэтью, я понимаю, это не совсем вежливо… Ведь вы устроили такой грандиозный ужин, магистр Натакар обзавидуется… Но не могли бы вы угостить меня своим ароматным борщом? Хотя бы черпачок… – добавила она.

Я развернулся вокруг своей оси, прошел в кухню, нашел какую-то банку, от души зачерпнул Борща и вручил страшно довольному магистру. После этого они все же ушли. А мне стало казаться, что идея обнять Ворону не так уж и плоха. Я прислушался: где-то далеко наверху шумели ветви моего дома. Ежи выстроились полукругом и принялись подталкивать меня к дуплу с кроватью. Сопротивляться не было сил ни у старого, ни у нового Мэтью. Половина нашего сердца была в черной печали, половину переполняла радость. Сердце не выдержало напряжения и разбилось. Теперь я был совершенно свободен. Даже от магии и любви. Свободный человек свободно отступал от ежей и рухнул на кровать. Даже у свободы есть необходимость иногда отдыхать!

Постель была жесткая и неудобная, уснуть не получалось. Ворона-обнимашка отложила в сторону свое вязание и сняла очки. С кряхтением она раскинула линялые крылья и прикрыла меня, как одеялом. Мне стало спокойно и уютно, как когда-то в детстве. К сожалению, кроме обнимашек в ее вечернюю программу входила колыбельная. Пока Ворона горланила «Спи-и-и, моя-я-я ра-а-адость, уснии-и-и», я свернулся клубочком и думал, что больше всего меня пугают даже не разбитые надежды, а белая кастрюля с Борщом.