Уже доехав девяностым автобусом до улицы Этвеша, Бартош понял, что ему покоя не давало, начиная с того момента, как он переступил порог квартиры Добровича и окинул взглядом комнату, желая установить, не изменилось ли там что–нибудь. Ему показалось тогда, будто чего–то нет на прежнем месте. Это ощущение теперь все усиливалось.

Внезапное появление Бакоша помешало ему сразу найти ответ. «И что понадобилось этому старику? — подумал Бартош. — Высматривал ли он что–то? Может, ему известно нечто? Нечто такое, о чем он не желает говорить. Но какие причины у него для скрытности? Может, с Добровичем они не ладили. Имеет ли вообще смысл задаваться всеми этими вопросами?» Младший лейтенант вспомнил майора Жаги, любившего повторять: «Всегда только самую сущность!» Но, как правило, именно второстепенные моменты, совсем незначительные, «мелочи» на первый взгляд приводят к существу дела. «Вот и здесь, — решил Бартош, — может оказаться важной некая мелочь».

Только Бартош сошел с автобуса, как вспомнил, что изменилось в комнате. В тот вечер, когда он приехал за Добровичем, тот достал из шкафа и поставил на стол бутылку абрикосовой палинки. Теперь же на столе ничего не было — ни бутылки, ни стаканчиков.

Бартош остановился на площади, постоял немного в раздумье, а потом заспешил к автобусной остановке, но не пересаживаться на двадцать первый, а снова садиться в девяностый. Он сел в тот же автобус, в котором только что ехал, и забился в уголок, на заднее сиденье — нужно ждать целых двадцать минут. Но ему, в общем–то, некуда было торопиться.

«Итак, нет никакого сомнения, — рассуждал про себя Бартош, — что в комнате кто–то побывал. Причем проник не через дверь. Значит, через окно. Вполне возможно, что в жару окна были раскрыты, а потом, под вечер, их только прикрыли, но не заперли на шпингалеты... А может быть, кто–то взломал раму?..»

Идя по дорожке сада, Бартош отнюдь не старался ступать тихо, да и калиткой он громко хлопнул. Однако в окнах Бакоша свет так и не загорелся. «Ну ничего, старик сейчас же будет тут как тут», — подумал младший лейтенант и зажег карманный фонарь.

Он подошел к окну, выходившему во двор, и толкнул раму. Его предположение подтвердилось: окно было не заперто. Бартош подтянулся на руках, вскарабкался на подоконник и проник в комнату. Включив свет и, подойдя к шкафу, открыл его. На вешалках висели женские платья, платья Маргит. На стене, рядом с радиоприемником, небольшая фотография Маргит в узенькой рамке. Бартош вынул фотографию из рамки и спрятал во внутренний карман пиджака: «Как знать, может быть, понадобится».

Ни бутылки с палинкой, ни стаканчиков не нашел; впрочем, он и не старался их отыскать, будучи уверен, что их взял Бакош. Из комнаты Бартош выбрался тоже через окно, после чего плотно прикрыл рамы. Подходя к калитке, он услышал шум шагов и притаился. Это шел Бакош.

Старик уже хотел было закрыть за собой калитку, как Бартош окликнул его:

— Не запирайте. Иначе я должен буду лезть через ограду, а мне это не по душе.

Бакош опешил.

— Вы вернулись?

— Я вспомнил, что забыл закрыть окно. Кстати, это не вы проветривали квартиру?

— Я? — у Бакоша дрогнул голос. — И чего только вы не придумаете! Шутник вы, ничего не скажешь!.. Как же я мог попасть в квартиру, если она была опечатана?

— Через окно.

— Ну, конечно! А не скажите ли, чего ради?

— Вот уж это вы мне скажите! Думаю, что не только ради палинки. Я еще приду, и тогда вы мне ответите. А пока — спокойной ночи.

Старый Бакош долго еще стоял, прислонившись спиной к каменному столбу ограды. Автобус давно уже уехал, когда старик, опасливо озираясь, направился к дому. Настроение у него было далеко не из лучших.

Бартош приехал в управление милиции около десяти вечера. В группе уголовного розыска не было уже никого, кроме дежурного старшего лейтенанта. Бартош прошел в кабинет майора Жаги, где были все материалы дела. Еще раз вчитался в протоколы вскрытия трупа. Врач, производивший вскрытие, записал, что в последние часы перед смертью убитая ела дыню и пила вишневый ликер.

«Интересно, где Маргит ела дыню и где пила ликер?»

Бартош положил перед собой чистый лист бумаги.

— Что ж, посмотрим! — проговорил он, верный своей привычке рассуждать вслух. Ему казалось, что в таких случаях все становится яснее и отчетливее. Итак, она пошла в отдел виз, потом встретилась с мужем. На улице Резчиков они поссорились. Маргит отправилась к подруге, у которой, очевидно, и жила это время, там она, наверное, и поела дыни. Затем она снова ушла из того дома куда–то, где, возможно, имела с кем–то свидание. Вероятно, в кафе: там она, очевидно, и выпила ликеру. Может быть, человек, с которым она пила ликер, и убил ее? А может быть, она одна вышла из кафе, дошла до перекрестка, и тут ее настиг удар ножом в спину? Но зачем она пошла туда? И было ли убийство преднамеренным, заранее задуманным или же?.. Во всяком случае, совершено оно не с целью насилия и не с целью ограбления... Может быть, месть? Или что? Кто был заинтересован в ее смерти? И кто ее друг или друзья? Была она легкого поведения или просто неудачницей?

Когда ему попалось на глаза донесение дежурного по 61-му участку, он потянулся к телефонной трубке.

— Алло, я хотел бы поговорить с сержантом Иштваном Надем.

— Это я, — послышалось на другом конце провода. — Сержант Иштван Надь слушает.

— До какого часа вы дежурите?

— До полуночи.

— Тогда я сейчас подскочу к вам, — сказал Бартош и, положив трубку, взглянул на часы: половина одиннадцатого. Он сложил документы и убрал их в ящик стола. Затем подумал мгновение и, снова достав протокол вскрытия, посмотрел на подпись: «Д-р Салаи, судебно-медицинский эксперт». Перелистав телефонную книжку, лежавшую на столе, Бартош отыскал номер телефона врача. «А удобно ли так поздно беспокоить? — подумал он и тут же сам себе ответил: — Разумеется, удобно, если речь идет о жизни человека».

— Мужа нет дома, — ответил в трубке усталый женский голос. — Кто его спрашивает и по какому делу?

— Мне необходимо срочно поговорить с ним, — ответил Бартош после того, как представился. — Если ваш супруг вернется часикам к двенадцати, попросите его позвонить мне на квартиру, — и Бартош продиктовал номер своего телефона. — Нет, нет, мне вполне удобно звонить и поздно.

Подойдя к дежурному по отделу, Бартош попросил у него машину.

— Что происходит, старик? Ты стал частным сыщиком? — рассмеялся старший лейтенант. — Я слышал, ты «заболел» каким–то делом... Сейчас вызову дежурную опермашину, она тебя отвезет. Куда?

— На шестьдесят первый участок.

Сержант Надь ничего нового не смог рассказать и повторил лишь то, что было написано в донесении: он тогда тоже дежурил по участку, когда зазвонил телефон и какой–то мужчина заявил, чему был он случайным свидетелем.

— У меня даже сохранилась магнитофонная пленка. Если хотите, я готов передать ее вам.

— Магнитофонная пленка?! — воскликнул Бартош, и глаза у него загорелись. — Откуда она у вас?

— Да это я так, для пробы, что ли... Старшина у нас как–то говорил, хорошо бы, мол, все важные донесения и сообщения записывать на пленку. А у меня под рукой как раз оказался случайно магнитофон. Правда, дело мне не показалось важным... Сейчас найду пленку, она где–то здесь... А магнитофон старшина унес — купил для сына, к окончанию гимназии.

Наконец сержант отыскал пленку на самом дне ящика стола.

— Я возьму ее, — сказал Бартош, — А вам дам расписку.

— Ну, вот еще! На кой шут она мне? Все равно это, так сказать, неофициальная запись. Забирайте ее. Может, пригодится вам.

Возбужденный Бартош поспешил на автобусную остановку.

Войдя в квартиру, он даже не разулся, не помыл руки, хотя это было неписаным правилом, когда он возвращался домой. Но сейчас его в первую очередь интересовала магнитофонная запись.

«Я хотел бы предупредить вас... Я только что был свидетелем ссоры между мужчиной и женщиной на углу улицы Резчиков. Мужчина угрожал женщине. «Я прикончу тебя, Маргит, — говорил он. — Больше терпеть я не могу...»

В общем, слово в слово все то, что записал Иштван Надь в своем донесении... Все то же самое, и, однако, кажется, что–то еще сверх того... Но что именно? Что?

Бартош включил обратную перемотку, потом стал слушать все сначала. Он даже не столько следил за текстом, сколько вслушивался, что зафиксировала пленка. Вот, сразу же после первых слов, послышался гул мотора. Можно предположить, что неподалеку остановка автобуса. Потом донеслись звуки рояля. Да, вполне отчетливые: кто–то играл пьесу Бетховена «Элизе». Чувствовалось, что играли не очень–то опытные руки. В одном из аккордов играющий взял неправильную ноту. Явно кто–то начинающий разучивал на рояле эту пьесу... Вот щелкнуло — говоривший положил трубку.

Бартош, наверное, в десятый раз прослушивал пленку, стараясь главным образом уловить посторонние звуки: гул мотора, игру на рояле. Потом стал вслушиваться в голос звонившего и пришел к выводу, что человек говорил как–то неестественно, возможно, через носовой платок... Но почему? Если им руководило желание помочь, тогда зачем ему понадобилось таиться, менять голос? Ведь он совершенно спокойно мог бы назвать себя. И почему этот человек никак не дал о себе знать в ходе расследования? Ведь из газет он, наверное, узнал, что муж убитой арестован. Вполне естественно было бы явиться в милицию и рассказать о том, что слышал собственными ушами. Ему можно было бы устроить очную ставку с Добровичем... Но он скрывается. Почему? Кто тот человек, что звонил по телефону? И еще одна любопытная деталь: он заявил, что «только что был свидетелем ссоры», хотя ссора, по-видимому, произошла в дневные часы. Почему же он не сообщил о ней сразу? Почему только в шесть часов вечера? Тут нечто кроется!

— Ну–ка посмотрим, что у меня есть, — пробормотал Бартош и открыл свой блокнот. — Итак, существует человек, позвонивший по телефону, его мы должны найти. Задача почти неразрешимая... Нужно установить также, есть ли связь между телефонным звонком неизвестного и убийством. Вполне возможно, что да. И, может быть, звонивший и есть убийца?

Зазвонил телефон.

— Говорит доктор Салаи, — послышался в трубке не очень любезный голос. — Что случилось? Что–нибудь важное? — одним духом выпалил милицейский врач.

— Прежде всего прошу прощения, что я так поздно вас побеспокоил... Речь идет о деле Добровича. Он обвиняется в убийстве жены. Во время предварительного следствия, проводившегося милицией, подозреваемый признался в этом. В судебном же заседании отрицал свою вину. Вы, наверное, знаете, что дело возвращено на доследование. И у меня предположение, что убийца не он. Я хотел бы неофициально, ну в порядке дружеской консультации, выяснить некоторые вопросы. Когда мы могли бы встретиться?

— Загляните ко мне завтра вечерком, на чашечку кофе. И мы поподробнее поговорим. Согласны?

— Большое спасибо. Непременно воспользуюсь вашей любезностью.