По исчерна-серой равнине, загоняя коня – вперед, вперед, вперед – пепел заглушает частый перестук копыт. Серебряная стрела – всадник; лазурный плащ бьется за плечами – на север, на север, на север…

Никто не ждал, что Инголдо-финве, верховный король Нолдор, отправится сюда один. Он научился владеть собой – когда-то именно это делало его в собственных глазах выше порывистого и яростного Феанаро. Он надеялся, что отец думает так же. В глубине сердца гордился тем, что в его лице не дрогнул ни один мускул, когда, во власти белого гнева, Феанаро приставил к его груди острие меча. Сталь легко пропорола тонкое полотно рубахи, и из крошечной ранки выступила капля крови… Так же внешне спокоен был Нолофинве, когда небо над далеким берегом Эндорэ вспороли ярые сполохи пожара, хотя первым понял – горят корабли. И в бесконечную ночь Великого Исхода Нолдор во льдах Хэлкараксэ ни разу не дал он стону сорваться с губ. Даже когда умирала Эленве, и Тургон распростерся над ее телом, содрогаясь от глухих рыданий. Она не проронила ни слова упрека – только смотрела печально, большеглазая умирающая птица, смотрела – даже мертвая… Слова были не нужны: виновен был он, предводитель. Но он не повернул назад… Ее могила – там, во льдах. Некому было оплакать ее – не было сил. Холод выжег слезы. Он стискивал зубы и шел вперед, а над его головой зловеще-праздничными знаменами колыхались полотнища ледяного огня. Не позволял себе думать ни о чем, кроме одного: выжить. Выжить, чтобы отомстить.

Лишь один раз он дал волю чувствам – когда стоял над телом отца, и слезы, кровавые в отблесках факелов, текли по лицу, и все, все видели это… Он не стыдился своего горя, но гордость заставляла ненавидеть за это Врага едва ли меньше, чем за гибель отца. И когда Феанаро выкрикнул слова клятвы, меч Нолофинве первым взлетел к небу. Он не клялся вместе с сыновьями Феанаро: он молчал. Но в тот час боль и ненависть пересилили затаенную неприязнь к старшему брату…

…Дробный перестук копыт – на север, на север, на север… Серебряная звезда в колдовском сумраке – Инголдо-финве. Король Инголдо-финве – какая насмешка! король без королевства, король, чье слово – пепел на ветру… Он не надеялся победить бессмертного Валу; но лучше пасть в бою, чем ждать, пока псы – Моргота затравят его, как красного зверя. Ярость, ледяная ярость – холоднее льдов Хэлкараксэ: на север, на север, на север… Конь споткнулся – дурная примета; но король лишь стиснул зубы – вперед… Только кружит в тяжело нависшем над Ард-гален свинцовом небе – огромный орел, Свидетель Манве.

Всадник резко осадил коня, спешился – холодный чистый звук боевого рога разорвал мертвую тишину, эхо подхватило слова:

– Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!

Он не слишком надеялся на честный бой; глупо было бы верить в благородство Врага. А потому, когда навстречу ему вышел медленно и спокойно – один, король еще успел удивиться, прежде чем услышал:

– Что тебе нужно от меня, Нолдо?

Вала говорил спокойно и горько; какая-то усталость чудилась за этими словами – бесконечная усталость Бессмертного.

Финголфин ответил не сразу. Словно, выкрикнув слова вызова, растратил весь свой гнев – внезапно он ощутил безразличное спокойствие, и даже мысль о предстоящем поединке не вызывала в нем более прежней радости – жгучей отчаянной радости обреченного. Все осталось позади, в другой, прошедшей жизни – смерть отца, кровь Алквалондэ, ледяной оскал Хэлкараксэ, победы и поражения, радость и отчаянье; все, что было – бесполезный ненужный сор, пепел под ногами. Нет больше ничего: только он – и Враг. Последний бой, последний подвиг – да и подвиг ли? и – что проку в посмертной славе?..

– Ты бросил мне вызов – я здесь. Чего же тебе нужно от меня?

С тем же горьким спокойствием:

– Я пришел взять виру за смерть моего отца. И ты заплатишь мне, Моргот – своей кровью.

– Мне не нужна твоя смерть.

Король коротко усмехнулся:

– Сначала нужно убить меня.

– Ты думаешь, мне это не под силу?.. Но я о другом: разве ты не желаешь мира для своего народа… Инголдо-финве?

– Я ненавижу тебя, – ровно и устало. – Ты убил моего отца. Я пришел мстить.

– Мои ученики были казнены по слову Финве. И Гэлторн умер на моих руках – помнишь его? И все же…

– Разве твой прихвостень не передал тебе мое слово? – снова усмешка. – Думаю, у него хватило времени.

– Тебе не следовало так говорить, – глухо молвил Вала. Взвесил на руке черный щит, резким движением отшвырнул его в сторону – слишком тяжел для больных рук:

– Ты хотел поединка?

Финголфин молча поднял меч.

Силы были равны. Почти равны. Если бы не наручники, не обожженные ладони… Впрочем, Вала старался забыть об этом.

«Если он думает, что я стану играть в благородство и брошу щит – он ошибся, – угрюмо думал Финголфин. – Не время и не место для таких игр».

Черный меч рассек кольчугу короля как тонкую ткань; Финголфин невольно дернулся, словно хотел схватиться за раненое плечо – и внезапно увидел, как Враг повторяет его движение. Нолдо не стерпит насмешки ни от кого – тем паче, гордый до безумия король Инголдо-финве; гнев ожег его, как удар плети, и с яростным криком Эльф рванулся вперед…

На мгновение Валу охватило болезненное недоумение: «Что это? Почему – со мной – так?..» Резкая боль – боль чужой раны – заставила его невольно дернуться, словно он хотел схватиться за плечо; в следующее мгновенье он едва успел отклонить удар, нацеленный в его сердце.

Эльф рассмеялся, увидев, как расплывается на черных одеждах Валы кровавое пятно. «Его все же можно ранить. Можно. Может, можно и убить…» Теперь он бился яростно и уверено, словно больше не ощущал боли от ран, наносимых врагом. Ее ощущал Вала.

– Я еще отмечу тебя… так, что ты… нескоро забудешь… эту встречу! – с гневной радостью выкрикнул Финголфин.

Вала не ответил. Теперь Эльф метил в лицо и в горло; длинная рана рассекла правую руку Валы от локтя до запястья, до тяжелого железного браслета – он с трудом удерживал меч. Семь ран нанес ему Финголфин, хотя и сам был не раз ранен; Вала терял кровь – терял силы – и, чувствуя это, впервые крикнул страшно и яростно. Король отшатнулся – и, оступившись, упал навзничь.

Вала встал над ним, поставил ногу на грудь поверженному врагу. Близко-близко – ледяные светлые глаза; слова тяжелы и горьки:

– Я не убью тебя, сын Финве…

Он не договорил: дотянувшись до меча, король вслепую нанес удар. Клинок рассек связки, распорол ногу длинной рваной раной – Вала скрипнул зубами и пошатнулся, но смолчал. Кровь его капала на Эльфа, и внезапно король почувствовал ожог. Один… Второй… Кровь Мелькора жгла его, как расплавленный металл, боль впивалась в тело, как когти орлов. И тогда Эльф закричал…

Последнее, что он услышал – словно издалека доносящийся голос Мелькора:

– …и не будет ни жизни, ни смерти духу твоему. И не будет покоя тебе ни в свете, ни во тьме…

…С трудом, опираясь на меч, словно на посох, Вала выпрямился, поднял окровавленное тело короля. «Пусть лежит на вершине черных гор. Не будет опозорено тело его – ведь он уже мертв…»

Огромная тень с клекотом упала вниз. Орел подхватил тело Эльфа, удар острых когтей рассек лицо Мелькора. Он согнулся от боли, закрывая лицо рукой – кровь ползла из-под его пальцев.

– Как же им было больно… – простонал он.

Они видели все. И не смели сдвинуться с места. Такова была его воля. Но когда ринулась с неба с клекотом огромная тень, и он, пошатнувшись, закрыл лицо руками, они бросились к нему.

– Глаза… глаза целы? – выдохнул один.

Закрыв ладонью изуродованное лицо, он протянул руку, словно ища опоры, и сжалось сердце от этого беспомощного жеста.

– Носилки, живо! – крикнул второй.

– Не надо, – сквозь зубы. – Я дойду сам. Покажите дорогу.

– Обопрись на мое плечо, Учитель…

Он старался идти сам. В какое-то мгновение он почти потерял сознание от слабости и боли, и буквально повис на руках воинов. В голове мутилось, все плыло перед глазами, но он снова делал шаг. Бесконечные лестницы, мучительно тянущиеся коридоры, высокие залы – бесконечная пытка, мучительно тянущиеся мгновения пути, высокая звенящая нота – как игла в истерзанный болью мозг… Лица рыцарей Аст Ахэ – высеченные из камня маски, смесь потрясения и ужаса от кощунственной невозможности случившегося. Кровавые следы на ступенях, на черных плитах, кровь на руках воинов, кровь сочится меж пальцев. Как много крови…

Его подвели к ложу. Один из воинов пошел было к дверям.

Не отнимая руки от лица, властно и твердо:

– Куда ты?

– Я позову целителя.

– Не надо. Принесите воды и чистого полотна. И уходите. Никто не должен входить сюда. О том, что видели – молчите. Это приказ.

Он скрипнул зубами, отдирая от ран присохшую ткань. Голова закружилась, ему пришлось сесть – сейчас он мог себе это позволить. Сейчас его никто не видел. Промыл раны и неловко перевязал их полотном – мешала боль. С трудом натянул чистую одежду. Лег. Боль немного утихла – только для того, чтобы снова нахлынуть при малейшем движении. Слишком быстро понял – так будет всегда. Не помогут целители. Никто не поможет. Он закрыл глаза.

– …Учитель!

Мелькор рывком приподнялся на ложе:

– Я же приказал!..

Гортхауэр в ужасе смотрел в изуродованное лицо Мелькора.

– Почему… Кто… Как же это… Это – ты?..

Сухой смешок:

– А кто же, по-твоему? Сильно изменился со времени нашей последней встречи, верно?

Края ран разошлись. Гортхауэр невольно отвел глаза.

– Вот теперь и ты не можешь смотреть на меня.

– Нет, Учитель!..

Это было мучительно – видеть, но Гортхауэр испугался, что оскорбил Учителя. Теперь он не смел опустить взгляд.

– Учитель, – внезапно охрипшим голосом попросил он. – Ты ранен, позволь я…

– Нет.

– Я только хочу помочь…

– Не сумеешь, – ровно сказал Мелькор. – Никто не сумеет. Я справлюсь сам.

– Я осмотрю раны, перевяжу… Я ведь умею…

– Нет.

Гортхауэр склонил голову:

– Учитель, я понимаю… Но я не могу так… Позволь, я останусь.

– Уходи. Уходи, я прошу тебя. Пожалуйста, уходи, Ученик.

Можно было не подчиниться приказу. Можно было остаться, если бы гнал прочь. Но не послушаться этого печального и твердого голоса было немыслимо; была сила, заставлявшая исполнить просьбу. Майя вышел, не смея оглянуться.

Лицо неподвижно. Голос глухой и ровный:

– Властелин болен. Не нужно тревожить его.

Гортхауэр замер у порога, опираясь на меч: безмолвный и грозный страж.

Из «дневника» Майдроса:

…Инголдо-финве – погиб. Вот и не стало у нас никого из старшего поколения. Ангарато и Айканаро тоже убиты. Мы не ожидали такого разгрома. Прав был Финголфин – надо было напасть первыми. Дождались. Огонь. Ард-Гален выжжен дотла, Хитлум отрезан от Нарготронда. Орки прорвались через Аглон, и мои братцы Келегорм и Куруфин драпанули на юго-запад, к Финарато, оставив мой левый фланг и тыл без защиты. Мы удержались чудом. Я припомнил Оркам свои мучения в плену. Я им все припомнил… Карантир бежал на юг, вместе с Амродом и Амрасом… И что осталось? Островки – Хитлум, Нарготронд, Гондолин, Химринг да Дориат. А вокруг – враги… Финголфин отчаялся и помчался в Ангамандо. Вызвал Врага на бой – и убит. Подробностей не знаю. Говорят, Враг раздавил ему горло ногой. Не знаю. Жаль Финголфина. Жаль.

…Со мной только Маглор. Пожалуй, я был несправедлив к нему…

…Пришлось обратиться-таки к людям. Эти пришли недавно. Смуглые, темноволосые и темноглазые, ростом пониже Людей Трех Племен. Угрюмые и стойкие. Воюют хорошо. Пока. Пока держимся.