ИОАНН III

1462–1505

Иоанн III (иногда называемый Великим) лучше всех своих предшественников умел пользоваться благоприятными обстоятельствами, и хотя медленным, но твердым и неуклонным шагом он почти всегда достигал своих целей. Его княжение ознаменовано многими важными событиями внешней и внутренней политики. Первое место между ними занимает присоединение к Москве самых значительных уделов Северо-Восточной России.

 

ПАДЕНИЕ ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА

После смерти Василия Темного новгородцы начали нарушать некоторые условия договора с Москвою; раздоры боярских партий между тем усилились. Однажды вече оскорбило московских наместников, великий князь потребовал удовлетворения. В то время одною из самых богатых и знатных фамилий в Новгороде были Борецкие; во главе этой фамилии находилась умная, честолюбивая Марфа, вдова посадника Исаака Борецкого, которая с помощью подкупа составила себе многочисленную партию приверженцев между беднейшими гражданами и посредством их приобрела влияние на решения веча. Побуждаемое партией Борецких, вече положило отдаться под покровительство польского короля Казимира IV и заключило с ним договор на довольно выгодных для себя условиях. Иоанн медлил решительными действиями, а между тем искусно поддерживал несогласия в самом Новгороде, где многие граждане с неудовольствием смотрели на подданство королю-католику. Наконец, дождавшись удобного времени, великий князь с большим торжеством выступил в поход. Он раздавал щедрые милостыни церквам и нищим, приказывал совершать молебствия и вообще придавал своему походу характер религиозный (объявляя новгородцев изменниками православию).

Поход сопровождался опустошением новгородских областей. Вместе с москвитянами шли татарские отряды, тверская дружина, и даже Псков по приказу великого князя послал войско на своего старшего брата. Новгородцы бодро вышли навстречу, но на берегах Шелони потерпели поражение от передовой московской рати, которою начальствовал князь Даниил Холмский (в июле 1471). При встрече с москвитянами конный архиепископский полк отказался от битвы по тайному наказу архиепископа Феофила. Вообще разбогатевшие новгородские граждане не отличались уже ратным духом и не могли устоять в открытом поле против опытных в военном деле московских и татарских отрядов. В числе шелонских пленников находился один из сыновей Марфы Борецкой, которого Иоанн велел казнить вместе с тремя другими боярами. Между тем Казимир IV не присылал никакой помощи, в самом Новгороде поднялась партия московских приверженцев и стала одолевать на вече враждебную сторону Борецких. Когда же от прекращения подвозов вздорожал хлеб, граждане упали духом и послали к Иоанну бить челом о мире; великий князь согласился на мир с условием, чтобы новгородцы заплатили ему 15 000 рублей.

На этот раз он не уничтожил их вечевого устройства и укрепил за собою только право верховного суда. Но пока Новгород сохранял свою самостоятельность, его мирные отношения к Москве не могли быть продолжительны. Спустя шесть лет Иоанн опять рассорился с новгородцами.

В 1477 году новгородские послы приехали в Москву и назвали Иоанна «государем», тогда как прежде новгородцы называли его «господином». Послы поступили так без ведома веча (по поручению архиепископа и бояр, приверженных к Москве). Иоанн послал спросить новгородцев, «какого хотят они государства». Новгородцы подняли страшное волнение, схватили одного боярина, обвиненного в измене, изрубили его на вече топорами, убили еще двух бояр, а некоторые приверженцы Москвы спаслись бегством. Великому князю отвечали, что зовут его по-прежнему господином, а не государем, и били ему челом не нарушать старины. Но Иоанн воспользовался этим поводом, чтобы покончить с новгородским вечем.

Зимою 1478 года великий князь предпринял другой поход на Новгород с таким же многочисленным войском. На этот раз он осадил город без битвы. Московская партия, главою которой был владыка Феофил, опять взяла верх, и граждане снова просили мира. Но теперь Иоанн не хотел мириться на прежних условиях. «Хочу властвовать в Новгороде, как властвую в Москве, — сказал великий князь. — В нем не должно быть ни веча, ни посадника, а будет только моя государева воля». После многих переговоров новгородцы согласились и присягнули Иоанну как своему полновластному государю. Вечевой колокол и престарелая Марфа-посадница были отправлены в Москву. Однако волнение в Новгороде после того долго не прекращалось, потому что граждане не могли скоро забыть о своей прежней вольности. Иоанн принял самые решительные меры: он казнил зачинщиков v.смут, перевел несколько тысяч новгородских семей в восточные города, а на место их переселил купцов и детей боярских из Московской области, чем ослабил сторону, враждебную Москве, и усилил партию ее приверженцев. Кроме того, по поводу ссоры с городом Ревелем великий князь велел захватить в своих владениях до 50 ганзейских купцов, бросить их в тюрьму, а товары их отобрать в казну; торговля с Ганзою почти прекратилась, что нанесло окончательный удар благосостоянию Новгорода.

 

ПРИСОЕДИНЕНИЕ ТВЕРИ И ДРУГИХ ОБЛАСТЕЙ

Последним тверским князем был Михаил Борисович, родственник Иоанна (по жене) и некоторое время его союзник. Но, когда Новгород был покорен, тверской князь, видя себя со всех сторон окруженным московскими владениями, начал опасаться за свою самостоятельность и думал обеспечить ее союзом с Казимиром IV. Узнав о сношениях Твери с Литвою, Иоанн объявил войну Михаилу Борисовичу; обманутый надеждою на литовскую помощь, последний не решился оружием защищать свои права и убежал в Литву (1485). Таким образом Тверь без всякого кровопролития была присоединена к Москве, а князья мелких тверских уделов и бояре тверские поступили на службу к Иоанну III. Далее, Иоанн присоединил удел Верейский, наследовал волости двух братьев своих, умерших бездетными, и отнял удел у третьего (Андрея Большого), которого за непокорность велел заключить в темницу, где он и умер. Часть Рязанской области также перешла в руки Иоанна. Таким образом в Северо-Восточной России остались неприсоединенными только Псков и другая часть Рязани, которые безусловною покорностью великому князю сохранили еще на некоторое время тень своей самостоятельности. Вообще в княжение Иоанна московские пределы далеко распространились на север и восток: так, окончательно была покорена Вятская община, завоеваны земли Пермская, Печорская и Югорская, московские отряды переправлялись за Уральский хребет и на лыжах доходили до берегов Оби.

 

УНИЧТОЖЕНИЕ ТАТАРСКОГО ИГА

Зависимость от Золотой Орды существовала уже более по имени, нежели в действительности: она состояла в том, что великий князь посылал иногда хану небольшую дань и честил его послов. Но Иоанн задумал уничтожить и самую тень постыдного ига. Он воспользовался взаимною ненавистью ханов Крымской и Золотой Орд и заключил тесный союз с Менгли-Гйреем, потом прогнал из Москвы послов сарайского хана Ахмата и навсегда отказал ему в дани. Ахмат выступил в поход, условившись с Казимиром IV вместе напасть на Московское княжество. Но союзник Иоанна Менгли-Гирей сделал набег на Литву и отвлек Казимира. Сам великий князь с многочисленными силами встретил татар на берегах Угры; ни то ни другое войско, однако, не хотело перейти реку, Иоанн в этом случае осторожность свою довел до крайности. Тщетно народ изъявлял негодование. Ростовский архиепископ Вассиан, духовник Иоанна, в особом послании к великому князю уговаривал его не внимать советам некоторых малодушных бояр и приводил пример предка его Димитрия Донского (а малодушные бояре напоминали пленение отца его Василия казанцами). Иоанн не решился первый начать битву и, когда река стала покрываться льдом, велел отступать (1480). Ахмат не преследовал русских и воротился назад, он вскоре был убит одним из татарских князей. Сыновья его, однако, не оставляли своих притязаний на московскую дань, пока верный союзник Иоанна Менгли-Гирей после кровопролитной борьбы не разрушил окончательно Кипчакского царства (1502).

Таким образом, монгольское иго прекратилось, но вредные следы его долго еще жили в русском народе. Оно способствовало огрубению нравов, порче народного характера, угнетению низших классов и распространению в России многих обычаев, свойственных деспотическим азиатским, государствам.

 

БОРЬБА С ЛИТВОЮ

Повод к неприязненным столкновениям между Москвою и Литвою подали мелкие пограничные князья Чернигово-Северской области, которых Иоанн умел привлечь на свою сторону; они стали отделяться от католической Литвы и переходить со своими городами в подданство единоверного князя московского. Тщетно Казимир требовал, чтобы ему воротили назад города; он умер, приготовляясь к войне с Москвою. Старший сын его сделался польским королем, а младший, Александр, — великим князем литовским. В надежде отклонить Иоанна III от враждебных замыслов Александр женился на его дочери Елене и уступил ему часть северских уделов (Новосильский, Белевский, Одоевский, Воротынский и др.).

Неудовольствия, однако, не прекратились: возобновился и переход удельных князей к единоверной Москве. Иоанн первый объявил войну, и воевода его Даниил Щеня нанес неприятелям сильное поражение близ Дорогобужа (1500); начальник литовского войска гетман Константин Острожский попал в плен со всею артиллерией. В следующем году союзник Александра магистр Ливонского ордена Плеттенберг, который сумел на короткое время воскресить древнюю славу рыцарей, разбил псковское ополчение при Изборске, но пришли московские войска и разорили Ливонскую землю. Наконец Александр, по смерти старшего брата снова соединивший под одною короною Литву и Польшу, заключил с Иоанном шестилетнее перемирие; Северская область осталась в руках москвитян (1503).

 

БРАК С СОФЬЕЙ ПАЛЕОЛОГ И ЕГО СЛЕДСТВИЯ

После завоевания Византии турками племянница последнего греческого императора (дочь морейского деспота Фомы) царевна Софья с отцом и братьями нашла убежище в Риме. Папа предложил руку Софьи овдовевшему Иоанну, надеясь при ее помощи войти в дружеские отношения с Москвою и подчинить себе Русскую Церковь. Предложение было принято, царевна прибыла в Москву и вступила в брак с великим князем (1472), но папа обманулся в своих видах на подчинение Русской Церкви. Софье приписывают важное влияние на дальнейшую московскую политику. Говорят, по ее настоянию Иоанн отказался платить дань Золотой Орде и окончательно уничтожил иго; кроме того, гордой византийской принцессе не нравилась простота, которая господствовала в образе жизни московских князей, и она побудила супруга окружить себя большим блеском и величием.

Старые бояре, привыкшие запросто обходиться с великим князем, скоро заметили, что он начал держать их в почтительном отдалении, сделался строг и взыскателен; приписав такую перемену Софье, они стали питать к ней сильное нерасположение, которое обнаружили особенно по поводу вопроса о престолонаследии. От первой супруги великого князя Марии тверской у него был сын Иоанн Молодой, который считался наследником московского престола и принимал уже деятельное участие в делах правления, но вдруг он занемог и скончался, к великому огорчению отца и народа (1490). От его брака с Еленою, дочерью молдавского господаря, остался сын Димитрий. Тогда был поднят вопрос о том, кому наследовать престол: Димитрию или Василию (старшему сыну Софьи Фоминишны)? Бояре, враждебные греческой царевне, приняли сторону первого; они обвиняли Василия с матерью в неприязненных замыслах против великого князя и так успели настроить Иоанна, что он велел заключить под стражу сына, удалил от себя Софью и торжественно венчал внука Димитрия на великое княжение (1498). Но спустя несколько времени обнаружились происки бояр, что навлекло на них гнев великого князя; особенно пострадали при этом случае две знатные фамилии — князья Патрикеевы и Ряполовские: первых постригли в монахи, а одному из Ряполовских отрубили голову. Иоанн помирился с Софьей, объявил наследником Василия, а внука посадил под стражу.

В связи с этими семейными раздорами и придворными партиями появилась в Москве так называемая жидовская ересь, отвергавшая учение о Святой Троице, почитание икон, святых и т. п. Эта ересь сначала обнаружилась в Новгороде (и, по некоторым известиям, будто бы была привезена с юга, из Киева, жидом Захарием, но в Новгороде и прежде существовала подобная же ересь стригольников). Из Новгорода вместе с некоторыми духовными лицами ересь перешла в Москву. Тут в числе ее тайных последователей были архимандрит Симонова монастыря Зосима, который пользовался благосклонностью Иоанна III и даже был возведен в сан митрополита, потом Елена, невестка великого князя, и его любимый дьяк Федор Курицын. Архиепископ новгородский Геннадий первый открыл гонение на ересь; с ним соединился основатель Волоколамского монастыря красноречивый Иосиф Санин, который написал против еретиков многие обличительные проповеди. (Собрание их известно под именем «Просветителя».) Между тем как партию еретическую поддерживала при дворе Елена, жена Иоанна Молодого, православная партия нашла опору в Софье. Долго великий князь не принимал решительных мер против ереси и только в 1504 году, уже по смерти Софьи, созвал духовный собор, после которого одни из уличенных в ереси были всенародно сожжены в клетке, другим отрезали языки, многих заключили в тюрьму или разослали по монастырям. Ересь, однако, не уничтожилась.

Брак с Софьею способствовал возобновлению сношений между Россией и Западной Европой, прекратившихся (за исключением Новгорода) во время монгольского владычества. Иоанн начал заботиться об украшении своей столицы каменными зданиями и с этой целью выписал из Италии разного рода художников и мастеров; самым известным между ними сделался архитектор Аристотель Фиоравенти, строитель московского Успенского собора. В то же время были построены каменные соборы Архангельский и Благовещенский, каменный великокняжеский дворец, Грановитая палата (служившая для торжественных придворных церемоний), новые стены с красивыми башнями около Московского Кремля и каменные крепости в некоторых других городах. Кроме того, иностранные мастера лили пушки, открыли серебряную руду в Печорском крае, чеканили монету и пр. Начались и дипломатические пересылки московского правительства с европейскими дворами. Так, Иоанн менялся посольствами с венгерским королем и германским императором, которые искали союза Москвы против Польши и Турции; с Данией завязались сношения вследствие общей вражды против Швеции; с Венецией и турецким султаном великий князь сносился ради торговых интересов. На печатях великокняжеских при Иоанне появляется двуглавый орел — герб византийских царей (а прежде встречается по преимуществу изображение Георгия Победоносца). Под влиянием византийских преданий в эту эпоху у московских книжников стало слагаться представление о Москве как третьем Риме, т. е. начали считать ее преемницею Константинополя или второго Рима.

 

СУДЕБНИК

Из памятников правительственной деятельности Иоанна III замечательно издание Судебника (1497), который был составлен дьяком Гусевым на основании Русской Правды, судных грамот и обычаев московского судопроизводства. По этому Судебнику в областях суд производят наместники и волостели (из бояр или детей боярских) в присутствии «дворского» (княжеский чиновник), местного старосты и выборных из лучших людей. За «лихие дела» (т. е. уголовные преступления) назначена смертная казнь, т. е. публичное наказание кнутом на торгу. Судьям выдается от каждого дела известная пошлина с подсудимых, а давать им посулы (взятки) запрещено, о чем велено «прокликать» по торгам во всех городах Московской и Новгородской земель. В тяжбах дозволяется решать дела полем или поединком. Издание Судебника находилось в связи с уничтожением уделов; присоединяя русские области, великий князь московский мало-помалу отменяет областные отличия и вводит везде московское судопроизводство и управление. На Судебнике отразилось влияние татарских нравов; сюда относятся пытка, кнут и вообще телесные наказания, которые в Русской Правде не встречаются. Далее великий князь много заботился об умножении военных сил, принимал в свою службу немцев и литвинов, знающих военное ремесло, и первый завел в России значительную артиллерию.

Иоанн III не решился, однако, совсем отменить древний обычай наследования в своей семье и отделил младшим сыновьям особые волости, но они не имели права чеканить монету или входить в сношения с иноземными государями и по слабости своих уделов не могли быть опасными единодержавию, которое все более и более утверждалось в Московской земле.

 

ВАСИЛИЙ III. 1505–1525

ПОСЛЕДНИЕ УДЕЛЫ

Уступая талантами своему отцу, Василий тем не менее с успехом продолжал его политику в отношении к удельным князьям, к соседним государствам и собственным подданным. Он окончил начатое его предшественниками собирание Северо-Восточной Руси, присоединив к Москве остальные уделы, сохранявшие еще тень своей самостоятельности, т. е. Псков, Рязань и Северское княжество.

В Пскове, так же как в Новгороде, происходили частые смуты вследствие вражды лучших людей с простыми гражданами, что подавало повод великому князю вмешиваться в их внутренние дела. Сюда со времен Иоанна III присоединились распри веча с московскими наместниками и жалобы великому князю на притеснения его чиновников. Василий III воспользовался одною из таких распрей и уничтожил Псковское вече (1510).

Великий князь приехал в Новгород и здесь начал разбирать дело своего наместника князя Репни-Оболенского с псковскими гражданами, обе стороны жаловались друг на друга. Василий велел призванным из Пскова посадникам и лучшим людям собраться на княжем дворе для суда с наместником, но тут они вдруг были схвачены и заключены под стражу. Один псковский купец в то время ехал в Новгород, узнав дорогой об участи посадников, он бросил товар и поскакал назад известить своих сограждан. Страх и тоска овладели псковитянами, когда они поняли, что настал конец их вольности. Собралось вече и долго рассуждало о том, какие меры должно принять в таких обстоятельствах. Порешили, однако, что сопротивление силою бесполезно, и послали гонца к Василию, бить челом, чтобы он смиловался над своею отчиною. В ответ на это челобитье приехал дьяк Далматов и объявил гражданам от имени великого князя два требования: первое, чтобы веча вперед не было, и второе, чтобы во всех псковских городах были московские наместники. Сказав свою речь, дьяк сел на вечевой степени и дожидался ответа. Псковитяне так были поражены горем, что от слез едва могли говорить. Они попросили сроку на размышление до следующего утра, но весь остальной день и всю ночь провели только в слезах и с рыданием обнимали друг друга. На рассвете следующего дня в последний раз граждане собрались на вече, они объявили послу, что не хотят принимать на себя грех кровопролития и во всем покоряются государю своему великому князю. Тогда сняли вечевой колокол у соборной церкви Святой Троицы и Далматов повез его в Новгород к Василию.

После того триста семейств лучших псковских граждан отправлены в другие московские города, а на их место прислано столько же купеческих семейств из восточных городов. Одною из первых мер московского правительства было введение во Пскове внутренних пошлин (прежде здесь была торговля беспошлинная).

Точно так же без борьбы присоединены были и другие уделы.

Молодой рязанский князь Иван Иванович задумал уничтожить свою зависимость от Москвы; он вступил в тайные сношения с крымским ханом и с польским королем Сигизмундом I, надеясь получить от них помощь. Узнав об его замыслах, великий князь подкупил главных советников Иоанна и пригласил его на свидание к себе в столицу. Лишь только рязанский князь явился в Москву, как его отдали под стражу, а в рязанские города посланы московские наместники (1520). В следующем году при нашествии крымцев Ивану удалось бежать к Сигизмунду в Литву, куда обыкновенно спасались удельные князья, не хотевшие подчиниться Москве, и недовольные московские бояре. С Рязанскою областью было поступлено так же, как с Новгородом и Псковом: многие семьи помещиков переведены из Рязани в Москву, а их поместья розданы московским боярам и детям боярским. Последним князем Новгорода Северского был Василий Шемякин (внук Шемяки); когда, обвиненный в тайных сношениях с Литвою, он приехал в столицу для оправдания, его заключили под стражу, а Северское княжество присоединили к Москве (1523).

 

ВОЙНА С ЛИТВОЙ И ТАТАРАМИ

Главным виновником войны с Сигизмундом I был знатный западнорусский вельможа Михаил Глинский, который передался на сторону Василия и побудил его начать враждебные действия (1507). Война, прекратившаяся спустя несколько месяцев, возобновилась через четыре года с большею силою. Самые замечательные ее события были: во-первых, взятие Смоленска москвитянами под личным начальством великого князя (1514); во-вторых, сильное поражение, которое московские воеводы в том же году потерпели близ города Орши. Начальником неприятелей в этой битве был Константин Острожский, успевший спастись бегством из московского плена. Наконец, в 1522 году заключено перемирие и Смоленск, более ста лет находившийся под владычеством Литвы, остался за Москвою.

Со времен Василия начинаются опустошительные набеги на Россию крымских татар, которых при Иване III удерживал его союзник Менгли-Гирей. Сын и наследник Менгли-Гирея Махмет, подкупленный польским золотом, сделался заклятым врагом Москвы. Его вражда еще более усилилась по поводу казанских дел. Воеводы Ивана III привели Казань в зависимость от Москвы, но зависимость эта была весьма непрочная: при удобном случае казанцы от нее отказывались, нападали на русские области, грабили и убивали приезжавших к ним русских купцов. Когда прекратилась в Казани династия Улу-Махмета, Василий назначил туда ханом одного из служебных татарских царевичей (Шиг-Алея касимовского). Но казанские вельможи снеслись с Махмет-Гиреем и призвали к себе на престол его брата. Вслед за тем Махмет-Гирей со своими полчищами бросился на Россию, опрокинул сторожевых воевод, стоявших на Оке, и подступил к столице; с ним соединились казанцы, ногаи и днепровские казаки (под начальством атамана Дашковича). Застигнутый врасплох, великий князь удалился в Волоколамск собирать войско. Махмет-Гирей, однако, недолго простоял под Москвой и воротился в Крым, уводя с собою множество пленников (1521).

По некоторым известиям, крымский хан только тогда согласился отступить от столицы, когда московские воеводы выдали ему грамоту, в которой именем великого князя обязались платить ежегодную дань. На возвратном пути Махмет-Гирей остановился у Переяславля Рязанского, где в то время начальствовал мужественный воевода Хабар. Рассказывают, что хан хотел захватить город хитростью и, завязав переговоры, велел показать Хабару московскую грамоту, но тот, получив грамоту, вдруг приказал открыть пальбу, и рязанский пушкарь Иордан, родом немец, удачным выстрелом положил на месте множество татар. Хан поспешил уйти от города, а постыдная грамота осталась в руках Хабара. Последний был потом награжден саном боярина, и подвиг его приказано записать в государственную летопись.

Махмет вскоре был убит ногайскими мурзами, а Василий, оправившись от нашествия, изгнал Гиреев из Казани и посадил там другого татарского царевича, который обязался быть присяжником (т. е. вассалом) московского государя. В То же время великий князь запретил русским купцам ездить на Казанскую ярмарку и положил начало знаменитой Макарьевской (теперь Нижегородской) ярмарке.

 

ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

Неудовольствия бояр (на перемену в обхождении великого князя), начавшиеся при Иване III, еще более усилились при Василии, который не терпел противоречий и только для виду отдавал дела на обсуждение Боярского совета или думы. Знатные лица, слишком явно выражавшие свое неудовольствие, подвергались строгому наказанию. Так, князь Василий Холмский, женатый на сестре государя, отправлен в заточение. Некто Берсень-Беклемишев вздумал громко жаловаться на то, что великий князь следует новым обычаям, привезенным его матерью Софьей, и что он решает все дела, «запершись сам-третей у постели». Берсеню за такие речи отрубили голову. (Два лица, с которыми Василий сам-третей решал государственные дела, были: любимый его дворецкий Шигона Поджогин и один из приближенных дьяков.) Митрополит Варлаам, не одобрявший поступков Василия, лишился своего сана и заточен в монастырь. Барон Герберштейн, бывший в Москве послом от германского императора, говорит в своих любопытных записках о России, что Василий властию над подданными превосходил всех монархов в свете. Пышность великокняжеского двора, заведенная Иваном III, при Василии увеличилась.

В торжественных случаях, например при приеме послов, он являлся на возвышенном троне в платье, усыпанном драгоценными камнями, и в золотой Мономаховой шапке. У трона его стояли рынды или оруженосцы, выбранные из молодых красивых бояр, одетые в белые атласные кафтаны и вооруженные серебряными топориками; кругом на скамьях сидели бояре в дорогих одеждах и высоких меховых шапках.

Супруга великого князя Соломония (из рода Сабуровых) была бездетна, а между тем Василий не хотел, чтобы престол после его смерти перешел к кому-либо из братьев, которых он считал людьми неспособными, и сильно желал иметь собственное потомство. Поэтому великий князь заключил Соломонию в монастырь и с разрешения митрополита Даниила женился на Елене, племяннице литовского выходца князя Михаила Глинского (1526). Многие бояре и духовные лица были недовольны таким поступком, особенно вооружался против развода старец Вассиан Косой (один из князей Патрикеевых, постриженных в монахи); его поддерживал другой монах, знаменитый своею ученостью Максим Грек, который был призван в Москву с Афонской горы для перевода церковных книг с греческого языка. Вассиана и Максима обвинили в некоторых преступлениях против Церкви и заточили в дальние монастыри.

 

ИОАНН IV ГРОЗНЫЙ. 1533-1584

ЕЛЕНА И ВРЕМЕНА БОЯРСКОГО САМОВЛАСТИЯ

После Василия остались два малолетних сына, Иоанн и Юрий. Народ присягнул Иоанну, правительницей была объявлена мать его Елена, женщина с умом и решительным характером. Наибольшею ее доверенностью пользовался молодой князь Телепиев-Оболенский. Разного рода интриги и крамолы не замедлили обнаружиться при московском дворе; жертвою этих интриг, между прочим, сделались братья покойного государя Юрий дмитровский и Андрей старицкий; их обвинили в честолюбивых замыслах и заключили в темницу, где они окончили свою жизнь. Та же участь постигла дядю Елены Михаила Глинского, который хотел играть первую роль при дворе и не мог ужиться в мире с Оболенским. Правление Елены, не отмеченное никакими особенно важными событиями внутренней или внешней политики, продолжалось пять лет; говорят, ее отравили бояре (1538); Телепнева-Оболенского они после того немедленно бросили в темницу и там уморили голодом.

Наступило десятилетнее самовластие бояр, ознаменованное взаимною борьбою правителей и угнетением, которое причиняли народу их клевреты. Первое место между боярами заняла фамилия князей Шуйских (потомки удельных суздальских), и во главе Боярской думы стал Василий Шуйский, человек способный, но жестокий.

Впрочем, Василий Шуйский скоро умер, а после него власть перешла в руки князя Ивана Вельского (из потомков Гедимина), который управлял государством довольно кротко и искусно, но, к сожалению, недолго. Шуйские, имевшие на своей стороне многочисленную партию, свергли его и опять завладели правлением. Они мало заботились о внешней безопасности России и расхищали государственную казну, а родственникам своим и приверженцам раздавали главные правительственные должности, позволяя им грабить и притеснять народ.

Между тем подрастал молодой государь. Иоанн имел от природы необыкновенно живые способности и пылкий, впечатлительный характер; к несчастию, никто не позаботился дать ему хорошее воспитание. Бояре обходились с ним грубо, делали его свидетелем позорных сцен, часто оскорбляли самолюбие дитяти и тем ожесточали его сердце. С ранних лет уже Иоанн начал обнаруживать большую жестокость, которая проявлялась и в самых детских его забавах; так, он находил удовольствие мучить животных или, разъезжая иногда с толпою сверстников по улицам Москвы, со смехом давил конями встречавшихся людей и т. п. Бояре нисколько не старались исправлять дурные наклонности Иоанна, напротив, поощряли его к подобным забавам, лишь бы отклонить от вмешательства в их управление; таким образом, они сами себе приготовили грозу. В первый раз Иоанн показал себя самодержавным государем, когда ему было тринадцать лет: он вдруг велел схватить гордого князя-правителя Андрея Шуйского и отдал его на растерзание своим псарям. Господство Шуйских окончилось; на их место заступили дяди государя по матери, князья Глинские, и несколько лет еще продолжались беспорядки боярского управления.

 

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИОАННА IV

1547 год был замечательным годом Иоаннова царствования. В январе государь торжественно короновался и принял титул царя, имевший по понятиям того времени высшее значение, нежели титул великокняжеский. Вслед за тем молодой царь вступил в брак, и выбор его пал на Анастасию Романовну, дочь боярина Романа Юрьевича Захарьина. Умная Анастасия умела приобрести благодетельное влияние на своего супруга, который ее горячо любил.

Спустя несколько месяцев в Москве произошел большой пожар. Подобное бедствие не считалось редкостью в столице при тесной, беспорядочной постройке ее деревянных жилищ и обыкновенно скоро забывалось по изобилию в лесе и по легкости, с которой опять воздвигались из пепла погоревшие улицы. Но пожар 1547 года в июне месяце был особенно силен: сгорела большая часть города, причем погибло много народа. Царь с семейством уехал в ближнее село Воробьеве. А между тем московская чернь подняла мятеж, обвиняя в поджоге родственников царя — Глинских. Слух этот, вероятно, был распущен враждебными им боярами. Один из братьев Глинских думал спастись от народной ярости в Успенском храме, но толпа нашла его там и умертвила; слуги его были также перебиты, а дом разграблен. Мятежники явились в самом Воробьеве и требовали остальных Глинских. Иоанн велел схватить зачинщиков и казнить. Тогда мятеж утих.

Событие это произвело сильное впечатление на молодого государя. Он оставил праздный образ жизни, посвященный забавам, и обратил свое внимание на деятельность правительственную. С тех пор главное место в совете заняли два достойных мужа: протопоп придворного Благовещенского собора Сильвестр и один из царских спальников, Алексей Адашев, возведенный потом в сан окольничьего.

Для рассуждения о лучшем устройстве гражданских дел Иоанн созвал в Москву выборных людей от разных сословий государства (Земский собор). Перед началом совещания однажды в воскресный день царь, сопровождаемый духовенством, вышел на Красную площадь, покрытую народом, и. с Лобного места произнес речь, в которой описал беспорядки и бедствия, происшедшие во время его малолетства от самовластия бояр; в заключение он просил народ забыть все прошлое, обещая ему вперед правосудие и защиту от притеснителей. Тогда же был составлен новый Судебник, более полный и определенный, нежели Судебник Ивана III (1550). В следующем году царь созвал духовный собор и поручил ему обсудить меры к улучшению духовного сословия и к исправлению народной нравственности. (Статьи, которые обсуждались на этом соборе, разделены на сто глав, а потому он известен в истории под именем Стоглавого.)

Далее Иоанн хотел ограничить злоупотребления областных правителей (наместников и волостелей). На содержание их обыкновенно назначались поборы с самих жителей деньгами или разными припасами и доходы с подсудимых, что называлось вообще кормлением; но корыстолюбивые правители часто переступали пределы законных поборов и притесняли народ своим неправосудием, следствием чего были беспрестанные жалобы. Московское правительство поэтому установило, чтобы городские и сельские общины сами выбирали себе судей и правителей; новые выборные власти получили названия губных (или окружных) старост, излюбленных голов, земских судей и пр.; выборным людям от самих общин поручены были раскладка и сбор податей, поимка и казнь воров и разбойников. В некоторых областях Иоанн даже совсем отменил великокняжеских наместников и волостелей. Кроме того, он старался ограничить власть вельмож как в областях, так и в высших правительственных местах (т. е. московских приказах) тем, что поручал заведование гражданскими делами преимущественно дьякам.

Потом царь сделал попытку более точным образом определить, в каких случаях может быть допускаемо местничество. Так назывался укоренившийся тогда в Московском государстве обычай считаться знатностью рода при занятии места в войске, в областном управлении, в придворных церемониях, за царским столом и пр.; подобный обычай подавал повод к беспрестанным спорам и особенно вредил военному делу, потому что приходилось назначать главными воеводами людей не самых способных, а самых знатных. Этот обычай получил начало с того времени, как удельные князья стали вступать в службу великих князей московских. Княжеские роды старались занимать места выше боярских, а боярские старые роды — выше молодых.

 

ВЗЯТИЕ КАЗАНИ. КРЫМЦЫ

В Казани со времен Василия III боролись две партии: московская и крымская, вследствие чего происходила частая перемена ханов. В правление Елены там утвердился хан из крымской династии (Сафа-Гирей). Когда он умер, казанцы снова признали свою зависимость от Москвы, но им не понравилось жестокое правление московского присяжника Шиг-Алея; партия, враждебная русским, взяла верх и призвала на престол ногайского царевича Едигера. Тогда Иоанн решил покончить с Казанью.

В 1552 году он предпринял поход и окружил город 150000 воинов, в числе которых находились стрельцы (постоянная пехота, впервые появившаяся около того времени в московском войске). Казанцы, подкрепленные многими мусульманскими витязями из Крыма, Астрахани, даже из отдаленной Турции и Персии, защищались с удивительным мужеством, и осада продлилась на шесть недель. Из московских воевод в этой осаде наиболее отличились князья Воротынский, Курбский и Горбатый-Шуйский. Наконец 2 октября после отчаянной обороны город был взят приступом.

Князь Андрей Курбский, один из героев осады, в своих записках так рассказывает о штурме Казани: Перед самым солнечным восходом взорвало большой подкоп (в 48 бочек пороху) и обрушилась часть городской стены. Русское войско, заранее приготовленное, со всех сторон ударило на город. Татары встретили русских выстрелами из пищалей и тучею стрел; лили на них кипящую воду и скатывали бревна. Однако осаждающие влезли на стены и ворвались в город. Но тут многие из них, увлеченные корыстью, оставили битву и принялись грабить дома и лавки. Заметив это, казанцы удвоили усилия и потеснили осаждающих назад из города. Корыстолюбцы обратились в бегство с криком «секут! секут!». Но храбрейшая часть войска устояла на месте. Между тем опытные мужи, окружавшие Иоанна, взяв его коня за узду, поставили его близ главных городских ворот и подняли над ним большую хоругвь, а половине отборного царского полка велели сойти с коней и подкрепить сражавшихся. Побежденные казанцы отступили на царский двор и еще несколько времени отчаянно оборонялись. Наконец они вывели Едигера на башню и сказали русским воеводам: «Пока наше царство стояло, мы бились насмерть за царя и отечество, теперь отдаем вам царя живым, а сами идем на широкое поле испить с вами последнюю чашу». Они спустились по стене, перешли вброд речку Казанку и устремились через поле в соседний лес; их оставалось еще тысяч пять, и самых храбрейших, тут они почти все были истреблены после мужественного сопротивления.

3 октября Казань была очищена от трупов. На следующий день Иоанн торжественно вступил в нее с духовенством, боярами и войском; вокруг города совершен был крестный ход, священники окропили улицы и стены святою водою. Царь назначил места для христианских храмов и заложил соборную церковь Благовещения. (В следующем году игумен Селижарова монастыря Гурий назначен был первым архиепископом Казанской епархии.)

Государь воротился в Москву, и народ с восторгом приветствовал это первое завоевание ненавистного бусурманского царства. Впрочем, несколько лет еще на обеих сторонах Волги (нагорной и луговой) продолжалась борьба с племенами, входившими в состав Казанской области (т. е. с черемисами, мордвой, чувашами, вотяками и башкирами), которых поддерживали татары.

Спустя четыре года после завоевания Казани без труда было присоединено и слабое Астраханское царство, возникшее на развалинах Золотой Орды. Таким образом, все среднее и нижнее течение Волги до берегов Каспийского моря вошло в состав Московского государства, и обширные малообитаемые пространства открылись для русской колонизации.

Отношения к крымцам были постоянно враждебные. Будучи не в состоянии помешать завоеванию Казани и Астрахани, крымский хан мстил России набегами на московские окраины: жег, грабил города и села и тысячами уводил жителей в неволю. Московское правительство уже давно принимало разные меры, чтобы обезопасить свои земли от этих внезапных набегов; оно строило крепости, делало засеки, для чего на открытых местах сыпали валы, в лесах валили деревья, а в реках на бродах вбивали колья. Кроме того, на курганах и высоких деревьях помещались сторожевые люди, которые о всякой опасности давали знать в Москву. Иоанн со своей стороны умножал на юге число крепостей и усилил сторожевые разъезды, наблюдавшие в степи за движениями татар. Кроме того, царь иногда высылал на юг легкие московские отряды, которые, соединившись с казаками, спускались вниз по Дону или Днепру и нападали на крымцев в их собственных владениях. Особенно был удачен поход под начальством Даниила Адашева (брата Алексея), который проник в самый Крым, разорил несколько улусов и освобрдил значительное число русских пленников (1559). Приближенные люди советовали Иоанну воспользоваться ослаблением Крымского ханства и разгромить его окончательно. Царь не решился на это предприятие, так как Крым был тогда отделен от России обширными степями, а хан считался вассалом турецкого султана. (Притом уже началась долгая Ливонская война.) Крымская Орда потом успела оправиться, и хан возобновил свои притязания на Казань и Астрахань. Однажды Девлет-Гирей напал на Россию врасплох и сжег самую Москву, причем погибло огромное количество народу; 100000 человек были отведены в неволю (1571). Хан повторил набег и в следующем году, но его отразил воевода князь Воротынский на берегах Лопасни. После того началось еще более старательное устроение сторожевых укрепленных линий на юге государства.

 

БОРЬБА ЗА ЛИВОНИЮ

Подобно своему деду, Иоанн IV старался завязать торговлю с западными державами и привлекать в Россию разного рода европейских мастеров и ремесленников. Но непосредственные сношения с Западною Европою были в то время затруднительны: сухим путем — мешала постоянно враждебная Польша, а водою — единственный свободный путь представляли Белое море и Северный Ледовитый океан. Этим отдаленным путем Московское государство не замедлило вступить в торговые связи с англичанами.

Торговля сия началась почти случайно. Три корабля отправились из Англии на северо-восток с тою целью, чтобы мимо берегов Ледовитого океана отыскать новый путь в Китай и Индию. Буря разлучила корабли, и два из них у муромского берега замерзли со всем экипажем и с начальником экспедиции Виллоби. Лапландские рыбаки нашли мертвого Виллоби сидящим в палатке за своим журналом. Между тем третий корабль, состоявший под начальством капитана Ченслера, вошел в Белое море и пристал к устью Северной Двины (где был потом основан Архангельск). Холмогорский воевода дал знать Иоанну о прибытии англичан (1556). Царь пригласил Ченслера в Москву, обласкал его и отпустил в отечество, изъявив желание завести торговлю с его единоземцами. В Англии немедленно составилось общество купцов для посылки товаров в Россию, а Иоанн даровал им грамоту на свободную, беспошлинную торговлю в своем государстве; в то же время между московским и английским дворами начались частые дружественные пересылки.

На Балтийском море русские хотя и владели еще частью берегов Финского залива, но не имели значительных гаваней. К тому же их сношениям с Германией препятствовали ливонские рыцари, которые поняли опасность, грозившую им со стороны могущественного соседа, в том случае, когда он воспользуется плодами европейского образования. Орден старался не пропускать в Москву иноземных мастеров, а в особенности военные снаряды и тех людей, которые могли научить москвитян военному искусству.

Иоанн ждал удобного случая отомстить ливонцам за их явное недоброжелательство и сильно желал возвратить России принадлежавшие ей некогда берега Балтийского моря. Поэтому едва окончилась борьба с татарами на Волге, как царь напомнил рыцарям о дани, которую они обязались платить по старым договорам с русскими великими князьями; когда же требование его не было исполнено, он начал войну (1558). Ливонский орден находился в то время уже в упадке; толпы крестоносцев из Западной Европы давно перестали подкреплять его, и он остался один, без всякой поддержки посреди своих сильных соседей. К тому же внутри его происходили раздоры: лютеране враждовали с католиками, магистры ордена — с рижским архиепископом. Русские войска не встретили большого сопротивления, взяли несколько городов, в том числе Нарву, Дерпт, крепкий замок Феллин, и жестоко опустошили неприятельские земли. Молодой магистр Кетлер, видя невозможность защищаться одними собственными силами, уступил Ливонию польскому королю Сигизмунду II, а себе взял Курляндию и Семигалию с титулом герцога и признал свое герцогство в ленной зависимости от Польши (1561). Около того же времени Эстония поддалась Швеции, а остров Эзель заняли датчане; таким образом, орденские владения распались. Иоанн вступил в войну с поляками и лично отнял у них древний русский город Полоцк. В 1566 году в Москве собрался Земский собор; царь спрашивал у него совета: продолжать ли войну или заключить мир? Решено было добывать Ливонию оружием.

Между тем со смертью Сигизмунда II в Польше прекратилась династия Ягеллонов (1572) и престол сделался избирательным. После нескольких смут и колебаний поляки избрали своим королем трансильванского воеводу Стефана Батория. Стефан, бывший весьма искусным полководцем, решился энергически продолжать войну с русскими и лично повел на них свои закаленные в битвах войска, которые состояли из наемной венгерской и немецкой пехоты, польской конницы и многочисленной артиллерии. Нестройные московские ополчения, предводимые неискусными воеводами, начали терпеть везде неудачи; перевес склонился на сторону поляков. В то же время шведы открыли военные действия; полководец их Делагарди оттеснил русских от берегов Финского залива. Баторий отнял назад Полоцк, взял несколько русских городов и осадил Псков. Но сильно укрепленный и обороняемый мужественным воеводою (князем Иваном Петровичем Шуйским) Псков оказал неодолимое сопротивление и отбил все неприятельские приступы. Его геройская оборона много способствовала прекращению войны. Иоанн обратился к посредничеству римского папы, который по этому случаю прислал в Москву иезуита Антония Поссевина. Переговоры с поляками, производившиеся у Запольского Яма (Порховского уезда), окончились десятилетним перемирием (1582); Ливония и Полоцк остались за Польшею. А в следующем году заключено перемирие со шведами, которым уступлены были русские города, лежащие около Финского залива (Ям, Иван-город и Копорье). Лаким образом, попытка Иоанна IV утвердиться на берегах Балтийского моря окончилась полною неудачей.

 

ЭПОХА КАЗНЕЙ

В то время как извне Россия вела долгую и трудную Ливонскую войну, внутри ее господствовала мрачная эпоха опал и казней. Согласие между царем и его ближайшими советниками, т. е. Сильвестром и Адашевым, продолжалось недолго: пылкий, властолюбивый Иоанн скоро начал тяготиться влиянием своих советников. Сюда же присоединились соперничество их с Захарьиными, родственниками царицы, и нерасположение к ним самой Анастасии.

Начало этого нерасположения и охлаждения Иоанна к своим советникам относят к 1553 году. Вскоре после Казанского похода царь впал в тяжкую болезнь, написал духовную, назначил наследником своего сына, младенца Димитрия, и требовал, чтобы бояре ему присягнули. Тогда во дворце произошли шум и брань: одни дали присягу, другие отказались на том основании, что Димитрий еще мал и вместо него будут управлять Захарьины, что лучше быть государем человеку взрослому; при этом они указали на царского двоюродного брата Владимира (сына Андрея старицкого); последний также не хотел присягать Димитрию. Сильвестр и отец Адашева держали сторону непослушных бояр. Только после настойчивых убеждений царя и верных ему вельмож противная сторона уступила. Иоанн выздоровел, хотя он не показывал на первое время явных знаков неудовольствия, однако не мог забыть этого случая и подозрительно начал смотреть на людей, его окружавших. Царица также считала себя оскорбленною. (Маленький Димитрий вскоре умер.)

В 1560 году Анастасия скончалась. Около того же времени Адашев и Сильвестр были удалены от двора, первый отправлен воеводою в Ливонию, где он вскоре умер, а второй сослан в Соловецкий монастырь; их родственники и друзья подверглись опалам и казням. Не стесняемый более присутствием строгих советников и любимой супруги, Иоанн начал находить развлечение в шумных пирах, порочных забавах и давать полную волю своему крутому, необузданному характеру. С особенною жестокостью стал он преследовать боярское сословие, потому что бояре продолжали отстаивать свои прежние права, которые могли ограничить его самодержавие. В этом отношении царь продолжал политику своего отца и деда, доведя ее до крайней степени. Еще Иван III не хотел признать за боярами их старинное право отъезда и тех, которые переходили в Литву (т. е. в Западную Русь), объявлял государственными изменниками. С того времени при московском дворе вошло в обычай брать с ненадежных бояр крестоцеловальные записи в том, что они не изменят и не отъедут в другое государство; подобная запись иногда сопровождалась денежным поручительством со стороны родственников и друзей.

Один из лучших московских воевод, князь Курбский, опасаясь царской немилости, бежал из Ливонии во время войны в Литву; он получил от Сигизмунда поместья и в рядах неприятельского войска начал сражаться против своих соотечественников. Между царем и Курбским завязалась знаменитая переписка; в этой переписке Иоанн, отличавшийся большою начитанностью и красноречием, излагал свои понятия о неограниченной царской власти, а Курбский старался защитить старинные боярские права. После того в Иоанне еще сильнее развилась подозрительность: его воображению всюду представлялись тайные козни изменников и предателей. В таком настроении духа царь неожиданно покинул Москву и уехал с семейством и близкими людьми в Александровскую слободу (1564); отсюда он написал митрополиту и народу о своем намерении оставить престол, потому что не хочет более сносить предательства вельмож, за которых притом заступается духовенство. Встревоженный народ умолял его не покидать царства. Иоанн согласился, но с условием, чтобы ему не мешали казнить изменников, и учредил опричнину. Так назывался новый двор царя, составленный из людей, вполне ему преданных и большею частью незнатных (преимущественно из сословия боярских детей). На содержание этого двора он отделил часть Москвы и доходы с 20 городов. Все остальное государство получило название земщины, управление которой поручено временно старым земским боярам. (Впоследствии царь временно поставил над ними главою крещеного касимовского хана Симеона Бекбулатовича с титулом великого князя всея Руси.) Толпа новых телохранителей сделалась грозным и слепым орудием царской воли; опричники безнаказанно буйствовали, обижали мирных граждан, почему они скоро навлекли на себя народную ненависть. Из них самые приближенные к Иоанну были Малюта Скуратов, Басмановы, отец с сыном, и князь Вяземский.

С той поры Иоанн жил большею частью в укрепленной Александровской слободе, и все остальное время его царствования не прекращались казни людей, подозреваемых в измене. Соловецкий игумен Филипп (из рода бояр Колычевых), по желанию Иоанна занявший престол митрополита, не хотел отказаться от священного обычая ходатайствовать (печаловаться) за опальных; твердый духом, он смело обличал недостойное поведение царя и буйство его опричников. Филипп был отрешен от своего сана и заточен в тверской Отрочь монастырь, где его потом задушил Малюта Скуратов (1569). Тогда же погиб и двоюродный брат царя Владимир Андреевич.

 

РАЗГРОМ НОВГОРОДА

В следующем году целый Новгород сделался жертвою Иоанновой подозрительности. Новгородцы все еще не могли забыть своего прежнего вечевого устройства и, по всей вероятности, явно — тяготились суровым московским владычеством; как бы то ни было, их обвинили в намерении поддаться польскому королю. Иоанн, сопровождаемый опричниками и стрельцами, явился в Новгороде и тут в течение шести недель производил свою кровавую расправу.

Пришедши в Новгород, передовой царский отряд устроил кругом крепкие заставы и запер окрестные монастыри. Схватили игуменов, монахов, священников и поставили на правеж (т. е. били палками по ногам каждый день, взыскивая с них деньги); купцов и приказных людей заключали под стражу. Приехал сам Иоанн, велел игуменов и монахов, стоявших на правеже, побить до смерти. Когда он отправился к обедне в Софийский собор, на Волховском мосту встретил его архиепископ Пимен и хотел осенить крестом; Иоанн не пошел ко кресту и назвал Пимена изменником. После обедни обедал у архиепископа и тут вдруг велел его схватить, а казну и весь двор его ограбить. Начались казни новгородцев, содержащихся под стражей. Их пытали огнем, а потом бросали в Волхов вместе с женами и детьми; чтобы никто не мог спастись, ратные люди ездили в лодках и кололи тех, которые всплывали наверх. Так продолжалось пять недель. Наконец, утомясь казнями, он велел из уцелевших граждан привести к себе с каждой улицы по одному человеку. Они явились бледные, как мертвецы, дрожа от страха в ожидании смерти. Иоанн объявил, чтобы они ничего не боялись и молились Богу о царском благоденствии, а пролитая кровь взыщется на изменниках, Пимене и его помощниках. Из Новгорода Иоанн отправился в Псков. Псковитяне встретили царя каждый перед своим домом с женами и детьми, стоя на коленях с хлебом-солью в руках. Эти знаки покорности смягчили царя. (Предание говорит, что Иоанн посетил здесь юродивого Николу Салоса, и тот, несмотря на время Великого поста, будто предложил ему кусок сырого мяса, обличая его таким образом в кровожадности.) По возвращении в Москву началось следствие о новгородской измене. Многие московские бояре и дворяне были обвинены в соучастии и казнены. В числе их погибли прежние царские любимцы Басмановы и князь Вяземский.

Такими жестокими мерами Иоанн IV уничтожил всякое сопротивление своей власти и сделал ее вполне неограниченной, но по справедливости заслужил в истории славу тирана.

 

ПОКОРЕНИЕ СИБИРИ

В последние годы Иоаннова царствования русские пределы на востоке увеличились новым приобретением: волжские казаки под начальством Ермака завоевали Сибирское царство.

Донские и волжские казаки хотя и признавали над собою власть московского царя, однако, нападая на татар, не щадили и русских: грабили на Волге царские суда, разбивали персидские и бухарские караваны, приходившие с товарами в Россию. Царь не раз посылал своих воевод, которые ловили и казнили разбойников. Одна казацкая шайка, спасаясь от преследования москвитян, бежала с атаманом Ермаком вверх по Волге и явилась На Каме.

В Пермском краю между русскими поселенцами находились в то время богатые промышленники Строгановы. Получив от царя грамоту на пустые земли между реками Камой и Чусовой, с тем чтобы заселить эти земли, они завели здесь соляные варницы, а для защиты края от соседних народцев получили право строить крепости, иметь свои пушки и содержать на свой счет военные отряды. Последние составлялись из разного сброда: из русских и татар, из пленных немцев и литовцев, но их было недостаточно для того, чтобы перенести войну за Уральский хребет. Там существовало особое татарское владение, столицею которого был город Сибирь на берегу Иртыша. Сибирские ханы брали дань с туземных финских племен (вогулов и остяков) и хотя признали свою зависимость от московского царя (1555), однако не переставали нападать на русские восточные пределы. Строгановы предложили Ермаку с товарищами вступить к ним на службу, и те охотно согласились.

Подкрепленный ратными людьми Строгановых, с отрядом в 840 человек Ермак пошел за Каменный пояс (т. е. за Уральский хребет) и, плывя по рекам, углубился в Сибирскую землю. Много трудностей должны были преодолевать казаки на этом долгом пути в борьбе с естественными препятствиями и туземными племенами. Но благодаря своему необычайному мужеству и огнестрельному оружию, неизвестному у туземцев, они счастливо окончили свое предприятие. Хан Кучум оставил им свою столицу и бежал в степи, а храбрый его родственник татарский богатырь Магметкул попался в плен (1582). Товарищ Ермака атаман Кольцо с несколькими казаками явился в Москву и ударил челом Иоанну всем Сибирским царством; он привез и образцы туземных произведений: драгоценных соболей, черных лисиц и бобров. Царь принял его весьма милостиво, послал казакам подарки и жалованье, а для занятия Сибирской земли отправил отряд московского войска.

Иоанн умер в 1584 году. Из детей Анастасии достигли совершеннолетнего возраста Иоанн и Феодор; во время войны с Баторием царь рассердился однажды на старшего сына за противоречие и так неосторожно ударил его своим железным костылем, что царевич через несколько дней скончался. В живых после того остались только Феодор и малолетний Димитрий (рожденный от пятой или шестой жены Иоанна Марии Нагой). Престол должен был перейти к Феодору.

 

ФЕОДОР ИОАННОВИЧ. 1584–1598

ГОДУНОВ-ПРАВИТЕЛЬ

Феодор был человек кроткий, слабый здоровьем и характером, более склонный к иноческой жизни, нежели к занятиям государственными делами. Время свое он проводил преимущественно в исполнении религиозных обрядов, а заботы правления возложил на членов верховной Боярской думы. Ближе всех к царю стал хитрый Борис Годунов, брат супруги Феодоровой Ирины; он происходил от одного татарского мурзы, вступившего в московскую службу (в XIV веке).

У Бориса были соперники, принадлежавшие к знатнейшим боярским фамилиям, которые старались помешать его возвышению. Душой враждебной партии сделались князья Шуйские. Вместе с митрополитом Дионисием они от лица всего народа составили челобитную грамоту к царю о том, чтобы он развелся со своею бездетною супругой и женился на другой. Годунов поспешил предупредить опасность: он уговорил Дионисия не подавать челобитной, потом устроил так, что Шуйские были обвинены в измене и вместе со своими друзьями отправлены в дальние города на заточение. Митрополит Дионисий вскоре низвержен, а на место его поставлен преданный Годунову ростовский архиепископ Иов. Таким образом Борис удалил всех соперников и, величаясь саном «ближнего великого боярина», один остался правителем государства.

Царствование Феодора отличается вообще мирным характером. Осторожный правитель, не имея сам талантов полководца, избегал больших войн и заботился только о целости русских пределов. При нем была незначительная война со шведами, которая окончилась возвращением отнятых ими городов (Яма, Копорья, Иван-города). Крымский хан Казы-Гирей пытался однажды напасть на Москву врасплох, но встретил под ее стенами сильное войско и после неудачной битвы ушел назад (1591). На южных окраинах Борис усилил оборонительную линию рядом новых засек и крепостей (например, Белгород, Оскол, Валуйки). За Уралом в первый год Феодорова царствования Ермак погиб при нечаянном нападении Кучума; покоренные племена восстали, а казаки ушли назад в Россию, но тут они соединились с царскими воеводами и воротились в Сибирь. Русские потом утвердили свое господство в Сибири построением нескольких крепостей (Тобольск, Пелым, Березов и др.). Борис старался также поддерживать и распространять сношения с европейскими народами, особенно покровительствовал торговле с англичанами; для иностранных купеческих кораблей устроена была на Белом море Архангельская пристань.

 

ПРИКРЕПЛЕНИЕ КРЕСТЬЯН. ПАТРИАРШЕСТВО

ЦАРЕВИЧ ДИМИТРИЙ

Из правительственных распоряжений Годунова самой важной мерой почитается прикрепление к земле крестьянского сословия. Мы знаем, что во время удельно-вечевой России крестьяне не сделались поземельными собственниками, по крайней мере они оставались сословием вольных земледельцев, т. е. имели право переходить с одного места на другое и селиться там, где находили для себя более выгоды. Уничтожение уделов благоприятствовало переходу, потому что границы княжеств служили для него главным препятствием. Но правительство мало-помалу начало стеснять подобные переходы: во-первых, они были ограничены известным сроком в году, именно, по Судебнику, для этого назначается время около Юрьева осеннего дня (т. е. после уборки хлеба); во-вторых, монастыри получали иногда право не отпускать крестьян из некоторых сел. Богатые помещики и монастыри обыкновенно разными льготами переманивали к себе крестьян от мелких владельцев, а мелкие помещики (дети боярские), составлявшие главную военную силу государства и обязанные по первому требованию выступать в поход на коне с некоторым числом вооруженных слуг, часто жаловались, что не могут исправно нести военную службу, потому что земли их остаются без крестьян. Подати государственные, которые раскладывались не по числу душ, а по количеству земли, принадлежащей волости, также не могли исправно собираться по причине неоседлости крестьянского населения. Московское правительство, чтобы уничтожить эту неоседлость, продолжало стеснять переходы сельских жителей и наконец рядом указов, запрещавших эти переходы, прикрепило крестьян к тем землям, на которых они находились. Первый из таких указов, дошедших до нас, относится к 1597 году.

В царствование Феодора глава нашего духовенства переменил сан митрополита на высший сан патриарха.

С тех пор как Византия была завоевана турками и сношения с Греческой Церковью сделались весьма затруднительны, зависимость русского духовенства от константинопольского патриарха прекратилась. Когда патриарх Иеремия случайно приехал в Москву, ему предложили остаться в России, быть патриархом всероссийским и жить во Владимире. Иеремия отказался и по желанию Годунова посвятил в этот сан московского митрополита Иова (1589). Вместе с тем некоторые архиепископы получили сан митрополита, а некоторые епископы возведены в архиепископы.

Между тем царевич Димитрий был удален в Углич, который был назначен ему в удел отцом. Тут он воспитывался под надзором своей матери Марии Нагой, и народ уже привык смотреть на него как на преемника бездетному Феодору. Но вдруг разнеслась весть, что девятилетний царевич погиб от руки убийц (Битяговского, Качалова и Волохова), которые немедленно были растерзаны народом, сбежавшимся по звону набатного колокола (1591). Для исследования этого дела царь (или собственно Годунов) послал в Углич Крутицкого митрополита Геласия, князя Василия Ивановича Шуйского и окольничего Клешнина. Следователи воротились и донесли царю, что Димитрий в припадке падучей болезни сам заколол себя ножом. Тогда жителей Углича жестоко наказали за самоуправство: некоторых казнили и многих сослали в Сибирь, а царицу Марию постригли в монахини. Не многие, однако, поверили донесению следователей, и молва народная приписала смерть царевича Годунову, который, по всей вероятности, сильно желал устранить Димитрия от престола.

В январе 1598 года скончался последний царь из династии Владимира Великого. Рассказывают, что на вопрос патриарха и бояр, кому он поручает царство, умирающий Феодор отвечал: «Предоставляю все на волю Божию».

 

БОРИС ГОДУНОВ — ЦАРЬ

По кончине Феодора Москва немедленно присягнула его супруге Ирине, но она уехала в Новодевичий монастырь и там постриглась в монахини. Когда же думный дьяк Щелкалов вышел к народу и предложил присягнуть на имя Боярской думы, народ не хотел и слышать о боярском правлении. Годунов вслед за сестрою также удалился в Новодевичий монастырь, а между тем многочисленные приверженцы и клевреты усердно действовали в его пользу. Патриарх Иов, оставшись тогда главным лицом в государстве, прямо указал народу на Бориса как на мужа самого достойного занять престол; вместе с духовенством, боярами и московскими гражданами он отправился к Годунову и предложил ему корону. Но дальновидный Борис отказался: он ожидал выборных людей из других городов, которые должны были съехаться в столицу для избрания царя. Земский собор подтвердил избрание патриарха. После торжественных неоднократных просьб духовенства и народа правитель наконец согласился возложить на свою голову венец Мономаха.

Когда Годунов во второй раз отказался от престола, патриарх отправился опять в монастырь уже с крестным ходом, в сопровождении большой толпы народа. Иов, высшее духовенство и бояре вошли в келью царицы-инокини и долго со слезами и земными поклонами умоляли ее благословить на царство брата, а между тем толпа, стоявшая около монастыря, плакала, вопила и беспрестанно кланялась в землю. Впрочем, по некоторым известиям, чиновники — клевреты Годунова — большею частью насильно пригнали народ к монастырю, грозя взыскать штраф с того, кто не пойдет.

Не без умысла также преувеличены были слухи об угрожавшем нашествии крымского хана. После своего избрания Борис немедленно вооружил многочисленное войско и выступил к южным границам государства, но вместо татарских полчищ его встретили послы от хана с мирными предложениями. Угостив войско великолепными пирами, новый царь воротился в Москву и тогда только совершил обряд коронования. Во время этой церемонии он умилился душою и, обратясь к патриарху, воскликнул: «Бог свидетель, что не будет в моем царстве нищего или сирого, последнюю рубашку разделю с народом».

Первые годы Борисова царствования характером своим почти не отличались от времен Феодора, потому что правитель был тот же самый. В отношениях к соседям он выказал большую осторожность и даже нерешительность: так, например, не воспользовался раздорами между Швецией и Польшей, чтобы приобрести часть Ливонии и стать твердой ногой на берегах Балтийского моря. В Сибири, где русские окончательно утвердились после смерти Кучума, московское правительство продолжало строить города, переводить туда ратных людей и земледельцев, а разные льготы, объявленные переселенцам, привлекли в Сибирь купцов, ремесленников и других свободных людей. К иностранцам Борис питал особое расположение: он учредил при своем дворце наемный немецкий отряд телохранителей, которым давал богатое содержание; вызывал в Россию художников и ремесленников; думал даже вызвать ученых людей и завести школы для обучения иностранным языкам, но духовенство не одобрило этого плана. Тогда царь отправил для образования за границу 18 молодых людей, которые, однако, не воротились после в отечество (по причине смутного времени). Годунов сделал, попытку породниться с одним из европейских дворов: он пригласил в Москву датского принца Иоанна и помолвил за него дочь свою Ксению, но принц вскоре после приезда скончался.

Несмотря на свои неусыпные правительственные заботы, Борис все более и более терял народное расположение; главной причиной того были его мелочность и подозрительность. Жертвой его подозрительности сделался Богдан Вельский, некогда воспитатель царевича Димитрия: его обвинили в злых умыслах против царя и сослали. Недостойные любимцы и слуги поспешили воспользоваться этой слабостью Бориса, и наступило время доносов; хотя явных казней не было, зато свирепствовали тайные убийства, пытки и заточения. Повсюду распространилось уныние.

В числе знатных фамилий, подвергшихся преследованию Бориса, находились братья Романовы (сыновья Никиты Романовича Юрьева-Захарьина, т. е. племянники царицы Анастасии); их обвинили в намерении отравить царя и заточили по дальним местам, причем старшего из пяти братьев, Феодора Никитича, неволею постригли в монахи под именем Филарета.

Феодор Никитич более всех братьев отличался своим умом, начитанностью, приветливым обхождением и красивой наружностью. Он был сослан на отдаленный север в Сийский Антониев монастырь (Холмогорского округа) и содержался здесь под строгим присмотром. Впоследствии заключение было смягчено, и он поставлен в архимандриты.

Лжедимитрий I возвратил фамилии Романовых ее прежнее значение. Но трое братьев умерли в заточении, остались в живых Филарет и боярин Иван Никитич. Архимандрит Филарет был посвящен в сан ростовского митрополита. Его супруга Ксения, постриженная в монахини под именем Марфы, вместе с юным сыном Михаилом проживала иногда в костромском Ипатьевском монастыре, который принадлежал Ростовской епархии.

Между тем Россию в продолжение трех лет терзал страшный голод, который в соединении с моровым поветрием истребил огромное количество народа. В это печальное время Борис всеми силами старался облегчить народные страдания и затевал каменные постройки, чтобы доставить работу бедным людям (около того времени сооружена колокольня Ивана Великого в Кремле). Он также щедро раздавал милостыню, но подобная раздача способствовала только умножению нищих и бродяг. Кроме того, государство страдало от многочисленных разбойничьих шаек, которые составлялись из беглых холопей и крестьян, недовольных прикреплением к земле. Все эти бедствия были предвестием смутной эпохи. А когда распространилась молва, что царевич Димитрий жив и требует себе отцовское наследие, тогда обнаружились нелюбовь к Борису и народная преданность старой династии. Начались смуты.

 

ЛЖЕДИМИТРИЙ I

Человек, принявший на себя имя царевича Димитрия, по словам его некоторых современников, будто был Григорий Отрепьев, бедный сирота родом из галицких служилых людей. Но это мнение недостоверно.

Вот что известно собственно об Отрепьеве.

С детства он вел скитальческую жизнь, сделался монахом, побывал в разных монастырях и нашел наконец приют в московской Чудовской обители. Своею грамотностью он понравился патриарху Иову, но, будучи наклонен к пьянству, нескромными речами навлек на себя опасность со стороны Бориса. Уже отдан был царский приказ заточить его в Белозерский монастырь, но Отрепьев спасся бегством в Литовскую Русь, где и помогал в приготовлении самозванца. Сей последний, человек неизвестного происхождения (по-видимому, западнорусский шляхтич), но даровитый и очень смелый, находился на службе у знатного западнорусского пана, князя Адама Вишневецкого, и однажды (вероятно, по условленному с ним плану) открыл князю, будто слуга его не кто иной, как сын Ивана Грозного, спасшийся от клевретов Годунова, которые вместо Димитрия убили другого ребенка. Вишневецкий, его родственники и друзья поспешили принять участие в судьбе мнимого царевича. Самую деятельную помощь оказал ему воевода сендомирский Юрий Мнишек, который обещал выдать свою дочь Марину за будущего царя московского; этим браком старый воевода надеялся поправить свое расстроенное состояние. Иезуиты также начали содействовать самозванцу, надеясь с его помощью потом подчинить папе Русскую Церковь; самозванец тайным образом принял от них католичество. Папский нунций Рангони доставил ему свидание с королем Сигизмундом III. Король признал Лжедимитрия истинным царевичем, но не хотел вступить за него в открытую войну с Борисом, а назначил денежное вспоможение и позволил ему набирать армию из праздной воинственной шляхты, чтобы отнять московский престол у похитителя.

Под знаменем самозванца собралось до 1600 польских и западнорусских шляхтичей, жадных искателей приключений и золота; к ним присоединились несколько тысяч казаков, которые также рассчитывали на богатую добычу. В октябре 1604 года Лжедимитрай перешел Днепр и вступил в русские пределы. Украинские города один за другим отворяли ему ворота, сопротивление оказал только Новгород Северский, в котором начальствовал мужественный воевода Петр Басманов. Вслед за тем самозванец потерпел решительное поражение под Севском, но московские воеводы не воспользовались своею победою и дали ему время опять усилиться. Вдруг распространилась весть, что царь Борис внезапно скончался (13 апреля 1605 года). Народ присягнул юному сыну его Феод ору, главным начальником войска Феодор назначил Басманова. Видя кругом себя колебания и неохоту сражаться против Лжедимитрия, Басманов изменил молодому Годунову и перешел на сторону его соперника; примеру вождя последовало и войско. Несколько изменников отправились в столицу, возмутили ее жителей, и Годуновы были низвержены. Нашлись злодеи, которые потом задушили Феодора Борисовича вместе с матерью. Самозванец с торжеством вступил в Москву, мать царевича Димитрия, монахиня Марфа, после тайных переговоров с клевретами самозванца признала его своим сыном, а на место низверженного патриарха Иова был поставлен грек Игнатий, угодник Лжедимитрия.

Новый царь ознаменовал милостями начало своего правления и возвратил из заточения большую часть бояр, сосланных Годуновым. Он усердно принялся за государственные дела, причем во многих случаях обнаружил свою находчивость и добродушие. Со свойственной ему живостью самозванец составлял обширные планы и задумывал разные преобразования, но его погубила легкомысленная самоуверенность, презрение к старым русским обычаям, дружба с поляками и иезуитами. К великому неудовольствию народа и духовенства, царь вступил в брак с католичкою Мариною Мнишек, которая приехала в Москву в сопровождении многочисленной и отлично вооруженной польской свиты; гордые, неосторожные шляхтичи своим буйным поведением не замедлили возбудить против себя сильную ненависть в московских жителях. Бояре между тем втайне начали распускать слухи о самозванстве царя. Против него составился обширный заговор, во главе которого стал князь Василий Иванович Шуйский, незадолго пред тем осужденный на смерть и получивший прощение уже на месте казни.

Царствование первого Лжедимитрия продолжалось не более одиннадцати месяцев. 17 мая 1606 года рано утром в Москве зазвонили в набат, и Шуйский с боярами, предводительствуя большою толпою народа, ступил в Кремль. Первою жертвою заговорщиков пал любимец царя Петр Басманов; вслед за тем иностранные телохранители были обезоружены, а сам Лжедимитрий, спасаясь от своих преследователей, прыгнул из окна и сломал себе ногу. Караульные стрельцы окружили его и хотели защищать, но, когда бояре пригрозили им разорить Стрелецкую слободу, они оробели; в то же время один из бояр, принес известие, что инокиня Марфа отрекается от самозванца и сознается в обмане. Тогда стрельцы расступились, Лжедимитрий немедленно был застрелен, и труп его подвергся поруганию. Между тем неразумная чернь бросилась на квартиры поляков и, как говорят, истребила их в тот день более тысячи человек. Царем объявлен Шуйский, а место патриарха занял казанский митрополит Гермоген, ревностный защитник православия и муж непреклонного, твердого характера.

 

ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ И ЛЖЕДИМИТРИЙ II

Возведенный на престол толпою своих приверженцев, а не великою земскою думой, Шуйский сделал многие уступки боярам и дал клятву не предпринимать ничего важного без их совета; это обязательство ограничило его самодержавную власть и произвело в народе неблагоприятное впечатление. Скупой, нерешительный и неискусный в управлении государством, он скоро заслужил общее нерасположение. Уже в следующем году распространился слух, будто бы Лжедимитрий спасся от смерти и опять нашел убежище в Литве. Василий велел торжественно перенести из Углича в Москву мощи убитого царевича, но эта мера мало подействовала. Народ, всегда склонный верить всему чудесному, начал волноваться и обнаружил сильное недоверие к Шуйскому, который уже не раз кривил душою по поводу смерти маленького Димитрия.

Первое восстание в пользу мнимоспасенного царевича произошло опять в Северской Украине, которую на этот раз возмутил путивльский воевода князь Шаховской. Одним из начальников восстания явился Иван Болотников, человек отважный и даровитый, бывший прежде холопом, а в то время только что воротившийся из татарского плена. Он набрал войско из казаков, беглых крестьян и холопов, разбил царских воевод и подступил к Москве. С ним соединились рязанские мятежники под начальством дворян Прокопия Ляпунова и Сунбулова. Но Ляпунов и Сунбулов скоро помирились с царем и получили награды, а Болотников, побежденный царским племянником Михаилом Скопиным, заперся в Туле вместе с князем Шаховским и одним казацким самозванцем, который назвал себя сыном Феодора Иоанновича Петром. Шуйский собрал многочисленное войско и лично осадил Тулу. Осажденные защищались отчаянно. Царь по совету одного боярского сына велел запрудить реку Упу, вода затопила окрестности Тулы и проникла в самый город. Угрожаемые голодною смертью мятежники сдались. Болотников явился в царский стан, положил саблю на шею и сказал, что царь, если хочет, пусть велит отсечь ему голову, но что если он получит пощаду, то будет царю самым верным слугою. Болотников и Лжепетр подверглись казни, а главный зачинщик Северского восстания Шаховской как боярин был только сослан. Царь после того воротился в Москву торжествовать свою победу. События показали, что это торжество было слишком поспешное.

В Стародубе Северском явился человек, который принял на себя имя убитого Лжедимитрия. Происхождение его до сих пор остается довольно загадочным (по некоторым известиям, родом из Белоруссии, крещеный еврей по имени Богданко, бывший письмоводителем у первого Лжедимитрия). Под его знаменами скоро собрались северские мятежники; многие литовские и западнорусские паны явились к нему на помощь со своими дружинами, не замедлили прийти и казаки. Гетманом своим, т. е. главным начальником войска, поляки выбрали пана Рожинского. Лжедимитрий II двинулся к столице и в 12 верстах от нее расположился станом в селе Тушине, откуда и получил прозвание «тушинского вора». Несчастная Марина Мнишек, возвращаясь в Польшу из московского плена, была перехвачена на дороге и признала «тушинского вора» своим мужем. Между тем как самозванец и Рожинский старались овладеть Москвою, самые знаменитые из литовских наездников, Ян Сапега и Лисовский, занялись осадою Троицкой лавры в надежде воспользоваться ее прославленными богатствами, но монахи с несколькими сотнями стрельцов целые 16 месяцев оборонялись от неприятелей и успели отстоять крепкую лавру. В то же время отряды тушинцев рассеялись по московским областям, жгли, грабили их, и города один за другим переходили на сторону самозванца.

Тушинский лагерь скоро превратился в целый город, сюда приехали многие купцы с товарами из городов, признавших Лжедимитрия; потянулись к Тушину обозы, и осаждающие во всем имели изобилие. Между тем в самой Москве нельзя было положиться на верность ратных людей; здесь нашлось даже много таких, которые ради жалованья или высшего титула переходили на службу в Тушинский лагерь, а потом возвращались к царю Василию с изъявлением мнимого раскаяния и не стыдились по нескольку раз повторять эту измену (они получили название «перелетов»).

Когда в осажденной Москве обнаружился недостаток съестных припасов, многие недовольные из служилых людей пытались свергнуть Шуйского. Они собрались в Кремле, вывели из Успенского собора патриарха Гермогена и начали кричать, что Шуйский избран незаконно, потому что его избрала одна Москва, без ведома других городов. Патриарх увещевал их и сказал, между прочим: «Дотоле ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и никакие города Москве не указывали, а указывала Москва всем городам». Заговорщики бросились во дворец. Но царь, видя, что бояре и московские жители остаются спокойны, с твердостью сказал мятежникам, что они могут его убить, но свести с престола без согласия бояр и всей земли не могут. Тогда заговорщики ушли в Тушино.

В таком критическом положении Шуйский решился искать иноземной помощи и послал своего племянника Скопина в Новгород для переговоров со шведами. Король шведский Карл IX был врагом поляков и опасался их владычества в России, поэтому он охотно подал помощь Шуйскому. Наемный шведский отряд в 5000 человек под начальством генерала Делагарди соединился со Скопиным, который повел из Новгорода ополчение, набранное в северо-западных русских областях. Вскоре дела приняли оборот, благоприятный для Шуйского: отпавшие города начали признавать его царем, а попытки тушинцев остановить движение в Москве северо-западной рати окончились неудачей, особенно замечательно поражение, которое Скопин нанес Сапеге под Колязиным монастырем. Столица оживилась надеждой на близкое освобождение от осады, этому освобождению помог сам польский король.

Узнав о союзе Шуйского с Карлом IX, Сигизмунд III вторгнулся в московские пределы и осадил Смоленск. В Тушино приехали послы от Сигизмунда, они пригласили поляков оставить самозванца и соединиться с королевским войском. В лагере произошло волнение. «Тушинский вор», не считая себя безопасным посреди буйных, презрительно обращавшихся с ним шляхтичей, в крестьянском платье убежал из лагеря и нашел радушный прием в Калуге; вслед за ним ускакала и Марина, переодетая гусаром. Тогда Российский зажег лагерь и удалился с поляками на запад, а казаки и часть русских изменников опять пристали к самозванцу. Михаил Скопин-Шуйский теперь беспрепятственно вступил в столицу, и москвитяне с восторгом приветствовали его как своего освободителя.

В эту печальную эпоху юноша Скопин обнаружил многие прекрасные качества и приобрел любовь народа, который не скрывал своей надежды видеть его на престоле по смерти бездетного Василия. Еще во время похода к Москве пылкий Ляпунов со своими рязанцами предложил корону Михаилу, но последний с негодованием отверг такое предложение. Недоброжелатели его поспешили воспользоваться этим обстоятельством, и дядя начал подозрительно смотреть на племянника. К тому же родной брат царя, Димитрий Шуйский, возненавидел Скопина как своего счастливого соперника, потому что сам питал надежду после Василия наследовать московский престол. Скопин начал готовиться к новому походу против поляков под Смоленск; друг его Делагарди советовал спешить, потому что слышал о кознях бояр, враждебных Михаилу. Но приготовления замедлились, и однажды на крестинном пиру у князя Воротынского Скопин занемог кровотечением из носа, а спустя несколько дней он уже скончался. Народ приписал внезапную смерть своего любимца отравленной чаше, которую будто бы поднесла ему жена Димитрия Шуйского. Царское войско, отправленное к Смоленску под начальством неискусного Димитрия, потерпело решительное поражение от гетмана Жолкевского при деревне Клушино. Тогда Захарий Ляпунов (брат Прокопия) возмутил москвитян против Василия: его низвергли с престола и насильно постригли в монахи (1610).

 

МЕЖДУЦАРСТВИЕ

Управление государством перешло в руки Верховной думы, состоявшей из семи знатнейших бояр (семибоярщина), между которыми первое место занимал князь Мстиславский. Немедленно поднялся вопрос об избрании царя, но тут обнаружилось сильное разногласие: многие держались «тушинского вора»; патриарх Гермоген требовал, чтоб царь был выбран из русских вельмож, а бояре, составлявшие думу, пожелали возвести на престол Сигизмундова сына Владислава. Когда гетман Жолкевский по дошел к Москве, партия польского принца одержала верх; бояре вступили с гетманом в переговоры и согласились присягнуть Владиславу, однако с тем условием, чтобы он принял православие, а царская власть была бы ограничена Боярскою думой и влиянием высшего духовенства. Для окончательных переговоров отправилось к Сигизмунду торжественное посольство, во главе которого находились князь Василий Васильевич Голицын и митрополит ростовский Филарет (бывший боярин Феодор Никитич Романов). Вслед за тем по приглашению самих бояр Жолкевский ввел в столицу польское войско. Он был человек умный, ловкий, устранял враждебные столкновения поляков с москвитянами и даже умел заслужить доверенность Гермогена. Но когда гетман узнал, что король не соглашается отпустить сына и желает московской короны для себя, то поспешил уехать под Смоленск, поручив начальство над польским гарнизоном в Москве пану Гонсевскому.

Между тем в королевском лагере русское посольство вело бесполезные переговоры с польскими панами; последние прежде всего требовали сдачи Смоленска, но послы отказывали и вообще твердо стояли на своих условиях. Наскучив непреклонностью послов, Сигизмунд отправил их пленниками в Польшу; туда же отвезли и бывшего царя Василия Шуйского с братьями. Тушинский Лжедимитрий около того времени пал от руки одного из своих приближенных (крещеного татарина Урусова). Смерть его развязала руки тем противникам польской партии, которые только из страха к самозванцу соглашались признать царем Владислава; к тому же весть о замыслах Сигизмунда, известного своею приверженностью к католицизму, возбуждала в Москве общий ропот. Гермоген начал рассылать по городам грамоты, призывая народ вооружиться на защиту православия. Тогда в областях поднялись служилые люди, и дружины 25 городов двинулись к Москве под начальством Прокопия Ляпунова; с ним соединились бывшие прежде в службе у «тушинского вора» казацкие отряды, предводимые Трубецким, Заруцким, Просовецким и другими атаманами.

Прежде нежели подоспело это ополчение, москвитяне уже завязали битву и начали теснить поляков. Неприятели спаслись тем, что зажгли город в разных местах, и пожар обратил в пепел почти всю Москву, уцелели только Кремль и Китай-город, в которых крепко засел польский гарнизон и мужественно выдерживал осаду русского ополчения, подступившего в числе около 100 000 человек. Начальство над русским войском и управление государственными делами по общему приговору вручено было трем вождям: князю Димитрию Трубецкому, Ивану Заруцкому и думному дворянину Прокопию Ляпунову. Но между предводителями скоро обнаружились сильная ненависть и распря. Ляпунов, человек весьма даровитый и энергичный, возбудил против себя неудовольствие своей гордостью и неуступчивостью; особенно ненавистен он сделался казакам, которых преследовал за убийства и грабежи. Этой ненавистью воспользовался Гонсевский и переслал в казацкий стан подложную грамоту, написанную от имени Ляпунова и заключавшую в себе приказ истреблять казаков. По своему обычаю, казаки собрались в круг, призвали Ляпунова и, когда он в суровых выражениях стал отрекаться от грамоты, изрубили его саблями.

Со смертью главного вождя ополчение расстроилось; многие дворяне разъехались по домам, а казаки хотя и продолжали осаду, но занялись преимущественно грабежом соседних областей. Между тем Смоленск был взят Сигизмундом, некоторые области признали царем сына Марины Мнишек, во Пскове явился третий Лжедимитрий (какой-то дьякон Исидор), а Новгород захвачен шведами.

В смутную эпоху проявилась некоторая разрозненность областей, из которых составилось Московское государство. Когда Москва была занята поляками, унижена и обессилена, в областях, еще помнивших о прежней самостоятельности и предоставленных теперь самим себе, пробудилась сильная политическая деятельность. Снова обнаружили себя древние вечевые общины и удельные княжества: Владимир, Новгород, Псков, Рязань, Вятка и др. По всем главным городам открылись шумные веча; горожане и соседние крестьяне собираются на площадях для земских советов, города посылают друг к другу гонцов с грамотами, которые читают всенародно. В этих грамотах они приглашают друг друга в случае опасности действовать единодушно, просят о присылке ратных людей и денег. Но единодушия было мало. Тогда вспомнилась старая взаимная вражда некоторых областей и неприязнь простых людей к высшим, богатым классам, особенно к московскому боярству. Еще с большею силою нелюбовь к Москве выразилась в восточных областях, составлявших некогда Казанское и Сибирское царства. Восточные инородцы (татары, черемисы, мордва) во многих местах открыто восставали, убивали в своем краю русских поселенцев и грабили соседние русские земли.

 

МИНИН И ПОЖАРСКИЙ

ИЗБРАНИЕ МИХАИЛА

Когда движение рязанских и северских городов под начальством Ляпунова окончилось неудачею, опасность чужеземного польского ига, преданность православию и нелюбовь к латинской вере (угрожавшей вместе с польским игом) пробудили в народе потребность более единодушного действия и не допустили до окончательного разъединения. Православное духовенство и важнейшие монастыри (которые в то же время были и крепости) явились сильною опорою для поддержания единства и для спасения Московского государства. В особенности Троицкая лавра обнаружила в это бедственное время необыкновенную деятельность. Архимандрит лавры Дионисий с троицкой братией всеми силами старался поддержать упавший дух народа и неутомимо рассылал увещательные грамоты по областям, призывая ратных людей на защиту православной веры и отечества. Грамоты эти передавались из города в город и возбуждали в народе сильное воодушевление, особенно в северо-восточных городах России, которые менее других пострадали от польских и казацких шаек. По голосу нижегородского гражданина Козьмы Минина там собралось новое ополчение; начальство над ним принял князь Пожарский.

В октябре 1611 года одна из троицких грамот явилась в Нижнем Новгороде. Протопоп прочел ее в соборной церкви пред всем народом; слушая ее, народ пришел в умиление. Тогда земский староста Козьма Минин Сухорукий (промышлявший мясной торговлей) начал уговаривать сограждан вступиться за православную веру и помочь Московскому государству. «Не пожалеем ничего, — говорил он, — продадим дома свои, заложим жен и детей и соберем казну на жалованье ратным людям». Речи его понравились нижегородцам, и они начали готовить ополчение. Но прежде всего надобно было найти искусного воеводу; Минин указал на князя Дмитрия Михайловича Пожарского, который в то время жил в своем поместье Суздальского уезда и лечился там от ран, полученных им в битвах с поляками. Пожарский согласился на просьбу нижегородцев, но потребовал, чтобы они выбрали достойного человека заведовать общественной казной, и в свою очередь указал на Минина, который и был действительно выбран.

Как скоро разнеслась весть о движении в Нижнем Новгороде, со всех сторон стали сходиться служилые люди, т. е. дворяне и дети боярские; многие города присылали и ратников, и деньги; составилось многочисленное ополчение, которое наконец двинулось на освобождение столицы. Поход Пожарского встревожил находившихся в Москве поляков и русских изменников. Последние потребовали от патриарха Гермогена, чтобы он уговорил нижегородское ополчение воротиться назад. Гермоген отвечал благословением русской рати и проклятием изменников. Тогда оскорбленные враги, как говорят, уморили старца голодом. Казаки, оставшиеся под Москвою и успевшие уже присягнуть псковскому Лжедимитрию, сделали несколько попыток открытою силою помешать походу восточного ополчения. Когда же эти попытки не удались, Заруцкий подослал убийц, и в Ярославле, где Пожарский некоторое время промедлил с главным войском, один казак хотел ударить князя ножом, но промахнулся и ранил другого. Заруцкий после того удалился со своими шайками на юго-восток.

Под стенами Москвы Пожарский вступил в битву с гетманом Ходкевичем, который привел значительные подкрепления польскому гарнизону. Целые три дня возобновлялось упорное сражение. Казаки Трубецкого отказались соединиться с нижегородским ополчением, но в решительную минуту троицкий келарь Авраамий Палицын уговорил их помочь русским; тогда Ходкевич был отбит и ушел от Москвы. Затем последовала осада польского гарнизона, который заперся в Кремле под начальством полковника Струся. Страшный голод заставил наконец поляков сдаться. Король Сигизмунд, шедший к ним на помощь, дорогою узнал об этой сдаче и воротился назад.

Так религиозным одушевлением русского народа и усилиями северо-восточного населения государство было спасено от внешних врагов. Оставалось теперь избранием царя положить конец тягостному для всех безначалию. Для этого в Москву собрались выборные люди от разных сословий со всего государства на Великую земскую думу. После трехдневного поста и молебствий приступили к совещаниям. Вначале обнаружились разногласия и происки партий. Наконец все партии примирились на одном имени: 21 февраля 1613 года единодушный выбор народа пал на шестнадцатилетнего Михаила Феодоровича Романова. Во время пребывания поляков в Москве он находился в их руках и переносил с ними все бедствия осады от нижегородского ополчения. После своего освобождения Михаил опять поселился со своею матерью, инокинею Марфою, в костромском Ипатьевском монастыре, между тем как отец его, митрополит Филарет, томился в плену у поляков. В Кострому прибыли послы из столицы и объявили Марфе решение Земского собора. Мать сначала не соглашалась отпустить сына в Москву, ссылаясь на его молодость, крайне расстроенное состояние государства и на измены русских людей своим последним государям. Но послы и духовенство упросили наконец Марфу благословить Михаила на царство. (Исторически достоверно предание о подвиге Ивана Сусанина, пожертвовавшего своею жизнью для спасения Михаила от искавшей его польской шайки.)

 

РУССКИЕ ЗЕМЛИ,

вошедшие в состав Польско-Литовского государства, распались на следующие области.

На севере, в бассейне Верхнего Днепра, Верхнего Немана и Западной Двины лежала Белая Русь (древние княжества Полоцкое, Минское и часть Смоленского); южная половина русского Приднепровья получила название Украины или Малой Руси (княжества Киевское, Черниговское и часть Северского). Потом следуют: Полесье — вдоль реки Припяти, Волынь — по рекам Стыри и Горыни, Подолия — по Верхнему Бугу, а далее к западу — Червонная Русь, или Галиция. Восточные уделы настоящей Гродненской губернии и соседние Минской носили название Черной Руси, а западная часть Гродненской называлась Подляхией (страна древних ятвягов).

 

ПОЛЬСКОЕ ВЛИЯНИЕ

Когда Западная Русь была завоевана Литвою, завоеватели начали перенимать у покоренного народа его образованность; русский язык и православие уже сделались господствующими при дворе великих князей литовских. Но после соединения с Польшею и Литва, и Русь подверглись влиянию польской гражданственности. Дворянство Юго-Западной Руси, как и в Польше, делилось на высшее сословие, или панов, владевших обширными поместьями, и на мелкопоместных дворян, или шляхту. Сюда начали проникать польские нравы и обычаи, возникли дворянские сеймы и сеймики. Влияние польское проникло прежде всего, конечно, при посредстве двора. Ягайло еще не говорил иначе как по-русски, а сыновья его употребляли уже польский язык. Впрочем, в судебных и административных актах русский язык господствует в XVI и даже в XVII веках.

Древние русские княжества были разделены на воеводства и поветы; прежних княжеских наместников, городничих и тиунов заменили королевские воеводы, каштеляны и старосты. Многие русские города получили распространенное в Польше немецкое городовое устройство, известное под именем Магдебургского права или Магдебургских привилегий.

Сущность этих привилегий заключалась в том, что граждане («мещане») освобождались от подсудности королевским воеводам, старостам, судьям и подсудкам. Они получали своего войта, который был назначаем королем из дворянского сословия; войт производил суд вместе с бурмистрами и райцами (т. е. ратманами), выбранными из самих жителей. Городу давался особый герб, печать, знамя (хоругвь); каждый ремесленный цех также получал свое знамя. Ремесленники освобождались от некоторых повинностей, например от обязанностей починивать королевские замки и давать подводы королевским чиновникам. Чужие купцы могли торговать в таком городе только оптом, а не в розницу.

В судопроизводство Западной России вошли некоторые статьи из польского права, вместе со старыми местными законами они были собраны в один свод под именем Литовского статута.

Первое собрание этих законов было сделано по поручению Сигизмунда I Но после Люблинской унии явилась потребность в дополнениях и в соглашении его с польским законодательством. По поручению Стефана Батория это дело было исполнено по преимуществу трудами литовского канцлера Льва Сапеги; в таком виде Статут получил окончательное утверждение при Сигизмунде III в 1588 году. После того он был напечатан именно на русском языке. Здесь главным образом определяются права и привилегии шляхты и порядок судопроизводства. Сельское население по большей части утверждается Статутом в крепостном состоянии. Суд установлен обвинительный, т. е открытый, гласный. В головном процессе встречаются еще средневековые суеверия, например наказания за чародейство. Убийцу предписано для уличения подводить к трупу убитого на основании старинного поверья, что у последнего в таком случае должна выступить кровь, и т. п.

 

ЛЮБЛИНСКАЯ УНИЯ

Окончательное соединение Польши с Литвою и Юго-Западною Русью было утверждено в царствование Сигизмунда II Августа, последнего короля из династии Ягайла. На Люблинском сейме 1569 года Литва и Польша соединились на равных правах и составили одну РечьПосполитую (республику).

Полное соединение Литвы с Польшею было обещано Ягайлом при его короновании в Кракове. С тех пор польские вельможи и католическое духовенство постоянно хлопотали об этом соединении. Но им противодействовала сильная литовская аристократия, которая опасалась потерять свое господство с распространением польского шляхетского равенства между всеми членами дворянского сословия. Сюда присоединились и религиозные интересы: значительная часть литовской аристократии приняла протестантизм и потому еще сильнее противодействовала польско-католической партии. После Сигизмунда I королем польским и великим князем литовским сделался сын его Сигизмунд II Август (1548–1572). Мать Августа, королева Бона, родом итальянская принцесса, своим властолюбием, жадностью и интригами оставила по себе дурную память в Польше. Она дала сыну очень изнеженное воспитание. Это был король, мягкий характером, любивший праздность и забавы. По его бездетности вместе с ним прекращалась династия Ягеллонов, служившая политическою связью Литвы с Польшею, следовательно, грозила опасность их разъединения. Польско-католическая партия удвоила свои старания о формальном соединении этих двух государств, но встретила главное препятствие со стороны литовского канцлера Николая Черного Радивилла, усердного протестанта. По личным достоинствам и по родству он имел большое влияние на короля. (Сигизмунд Август тайно вступил в брак с прекрасною Варварою, двоюродною сестрою Радивилла, а потом, несмотря на интриги матери Боны, на требования сената и сейма, не хотел ни за что развестись с нежно любимою супругой, но она вскоре умерла.) По смерти Николая Радивилла литовско-протестантская партия лишилась своего вождя, а Сигизмунд Август подпал влиянию партии польско-католической.

Вопрос об унии Литвы с Польшею был решен на Люблинском сейме, который собрался в январе 1569 года и протянулся до июля. Представители Великого княжества Литовского долго и упорно противились этой унии; между тем король грозил непослушным лишением пожизненных имений (старосте), а поляки отказались помогать Литовско-Русскому государству в предстоящей войне с Иоанном Грозным. Большинство литовских послов даже самовольно разъехались с сейма, думая тем помешать делу унии, но без успеха. Король склонил на сторону унии двух самых значительных вельмож западнорусских, именно киевского воеводу Константина Острожского и волынского воеводу Александра Чарторыйского; они в свою очередь увлекли за собой шляхту Юго-Западной Руси, которая вообще была менее враждебна унии, нежели представители собственно литовских провинций (в особенности протестанты). Последние, видя, что дело решается и без них, принуждены были снова приехать на сейм и наконец подписали акт соединения. По условиям этого акта польская корона и Великое княжество Литовское соединились друг с другом на равных правах; они получили общий генеральный сейм (в мазовецком городе Варшаве) и общий сенат, но каждое сохраняло своих особых правительственных лиц (канцлера, подканцлера, маршалов, гетманов и др.), особое войско и законы. Большая часть Юго-Западной Руси (Подляхия, Волынь, Киевщина и Брацлавское воеводство) была отделена от Литвы и включена в состав земель польской короны, а именно присоединена к Малой или Южной Польше. Так называемые Инфлянты (Ливония) признаны в общем владении Литвы и Польши.

Со времен Люблинской унии началось более широкое влияние Польши на Западную Русь. Особенно важны в этом отношении те статьи унии, которые разрешали полякам приобретать имения в Великом княжестве Литовском и занимать там государственные должности. Еще успешнее начало распространяться ополячение высших классов собственно в Юго-Западной Руси, которая была непосредственно присоединена к Польше.

 

ВТОРЖЕНИЕ КАТОЛИЧЕСТВА

БРАТСТВА

Соединению Западной Руси с Польшею недоставало внутренней, более прочной основы. Главным препятствием к тесному сближению обеих народностей, польской и русской, послужило различие вероисповеданий; католическое духовенство никак не могло отказаться от попыток вытеснить греческую религию из русских областей, что в последних возбуждало неудовольствие против правительства и вообще мешало делу соединения. В правление Ягеллонов попытки эти были довольно слабы, а при последних государях этого дома почти прекратились. Но в конце XVI века, когда в Польше утвердились иезуиты, вражда между католиками и православными возгорелась с новою силой.

В то время религиозное движение, возбужденное успехами Реформации, охватило всю Западную Европу, и Иезуитский орден был призван в Польшу, собственно, для борьбы с протестантизмом.

Из Германии Реформация в первой половине XVI века проникла в Польшу и Литву и сделала здесь быстрые успехи, чему много способствовали веротерпимость двух последних Ягеллонов и обычай богатых дворян ездить за границу для своего образования. Во второй половине XVI века большинство сенаторов состояло из диссидентов (т. е. из протестантов и православных). Епископ виленский Валерьян Протасевич первый призвал в Литву иезуитов для борьбы с Реформацией (1569); они учредили в Вильне свое общество или коллегию и при ней школу. Спустя десять лет из этой школы образована Виленская академия, т. е. высшее училище, имевшее право выдавать своим воспитанникам ученые степени: бакалавров, магистров, лиценциатов и докторов философии и теологии. Первым ректором ее был знаменитый польский иезуит Петр Скарга. Между тем иезуитские коллегии с их школами распространились уже по многим городам Западной Руси; епископы и католические магнаты щедро наделяли их богатыми имениями и капиталами. Своими сочинениями, проповедями, публичными диспутами и частными беседами иезуиты, искусные в диалектике, скоро взяли верх над диссидентским духовенством. Протестантство не имело здесь прочных корней в народе, притом оно распалось на разные враждебные друг другу секты (лютеран, кальвинистов, ариан и пр.). Главные усилия иезуиты, по своему обычаю, обратили на знатные, влиятельные фамилии, и эти усилия увенчались полным успехом. Так, например, Николай Черный Радивилл был самым деятельным вождем протестантизма в Литве, а сын его Николай Сиротка является уже усердным католиком.

Ведя борьбу с протестантами, иезуиты в то же время обратились против греческого исповедания: они привлекали в свою школу русскую молодежь и воспитывали ее в духе католического учения, а духовенство русское старались унизить и мешали его образованию. Правительство оказывало деятельную помощь иезуитам; с особенною ревностью помогал им преемник Стефана Батория недальновидный Сигизмунд III (1587–1632) из шведской династии Ваза, у которого преданность католической Церкви доходила до фанатизма. Католицизм начал мало-помалу распространяться в русских областях, подчиняя себе преимущественно высший класс населения. Русские вельможи долгое время служили главною опорой православия, но потомки их, усвоив нравы польской аристократии и опасаясь лишиться старосте и сенаторства, довольно легко оставляли религию своих предков, так что в конце XVI века уже значительная часть их исповедовала католицизм. Но еще большинство западнорусской шляхты, горожане и весь низший класс населения упорно держались своей старой религии.

Значительную помощь Греческой Церкви в борьбе с ее врагами оказали братства: так назывались издавна существовавшие в Западной России общества, основанные с целями благотворительными и религиозными. Они составлялись преимущественно горожанами и во второй половине XVI века получили определенное устройство, а именно: члены братства выбирали себе старших, вносили деньги в общую казну, собирались в известное время и пр. В церковном отношении восточные патриархи предоставляли им многие права и привилегии (например, право обличать отклонившихся от устава православия и даже право отлучать от Церкви). Они заводили школы на свой счет для православных детей всякого звания, госпитали для больных и типографии для печатания книг на славянском и греческом языках. Самые знаменитые братства были: Львовское в Галйции, Виленское в Литве, Луцкое на Волыни и Богоявленское в Киеве.

 

ЦЕРКОВНАЯ УНИЯ

БРЕСТСКИЙ СОБОР

Недовольные медленными успехами католицизма в русских областях, иезуиты для среднего и низшего класса возобновили мысль о церковной унии, т. е. о соединении Греческой и Латинской церквей под верховною властью римского папы, причем первая сохраняла свои обряды и богослужение на славянском языке. Попытка к этому соединению была произведена еще в XV веке (на Флорентийском соборе 1439 года), но не имела успеха.

Между иезуитами с особенною ревностью начали хлопотать об унии Петр Скарга и Антоний Поссевин.

Они нашли себе сочувствие даже в некоторых православных епископах. Последние уже давно тяготились своим невыгодным положением в Польском государстве и добивались тех же прав, которыми пользовалось высшее католическое духовенство (например, права заседать в польском сенате наряду со светскими магнатами).

Делу унии много содействовало расстроенное состояние западнорусской иерархии после ее отделения от московской. Короли раздавали высшие духовные должности по своему произволу; в епископы и настоятели монастырей назначались большею частью лица светские из дворянских фамилий, не приготовленные к исполнению духовных обязанностей и желавшие только пользоваться богатыми церковными имениями. Раздоры между братствами и высшим духовенством еще более увеличили неустройства Западнорусской Церкви. Одним из замечательных иерархов Западной Руси в конце XVI века был Кирилл Терлецкий, епископ луцкий и острожский, потомок знатной фамилии и человек честолюбивый; он привык окружать себя роскошью и жить настоящим магнатом. В начале своей епископской деятельности Терлецкий явился усердным защитником православного духовенства от светских властей; патриарх константинопольский Иеремия, посетивший Юго-Западную Русь в 1589 году, возвел его в сан экзарха. Тогда же Иеремия отрешил киевского митрополита Онисифора (потому что он был из двоеженцев), а на его место посвятил Михаила Рагозу. Луцкий староста Семашко (перешедший из православия в католичество) начал ревностно преследовать Терлецкого: подверг его заключению, морил голодом, наносил разные оскорбления. Униженный епископ не мог нигде добиться правосудия. Тогда его привычка к роскошной жизни и любовь к почестям не устояли против испытаний: он заключил мировую с Семашко; преследования прекратились, и с этих пор Кирилл является деятельным поборником унии. Самый усердный защитник православия князь Константин Острожекий вначале думал, что покровительство папы может избавить Православную Церковь от польских притеснений и прекратить беспорядки в иерархии. Так думали и многие другие, пока надеялись сохранить в чистоте греческие обряды и пока не убедились в истинном значении унии (как переходной ступени к латинству).

Душою униатской партии в Западной России сделались Кирилл Терлецкий, епископ луцкий, и Ипатий Поцей, епископ владимиро-волынский; киевский митрополит Михаил Рагоза также склонился на сторону унии, а Сигизмунд III с радостью принял ее под свое покровительство. Терлецкий с Поцеем отправились в Рим и здесь от имени всех епископов просили папу Климента VIII принять их под свою верховную власть (1595). В Риме торжествовали присоединение Западнорусской Церкви. Но между тем большинство русского духовенства, дворянство и некоторые из вельмож горячо восстали против подчинения папе. Для решения этого вопроса в следующем году собрался собор в Бресте.

На этот собор съехались западнорусские епископы со многими игуменами и священниками, а также многие светские вельможи. Собор тотчас разделился на две половины: православную и униатскую. Душою православной партии из светских вельмож был престарелый князь Константин Острожекий, воевода киевский, а из духовных — львовский епископ Гедеон Балабан. Брест принадлежал к епархии Поцея, и он велел запереть храмы, чтобы лишить православных возможности собираться в церкви. Они открыли свои заседания в частном доме; председательство на этом соборе предоставлено было экзарху Никифору, уполномоченному константинопольского патриарха. Три раза Никифор посылал звать на совещание митрополита Рагозу и его соумышленников, но те отказались. Тогда православный собор присудил митрополита и униатских епископов к лишению сана и постановил протест против унии. Униатская партия в это время имела свои особые заседания в кафедральном храме и со своей стороны предавала проклятию духовенство, оставшееся верным православию.

Церковная уния была встречена сильным народным неудовольствием в Вильне (где была тогда резиденция западнорусских митрополитов), в Киеве, Полоцке и других значительных городах Западной Руси. Михаил Рагоза вскоре умер; преемником его на митрополичьей кафедре был Ипатий Поцей, который ревностно подвигал вперед дело унии, за что едва не был убит одним православным. (В Вильне около того времени замечательным поборником православия является красноречивый проповедник Стефан Зизаний.) Следующий за Поцеем митрополит Велиамин Рутский, человек хитрый и деятельный, много способствовал распространению унии в трудную для нее эпоху, когда православное население повсюду встречало ее враждебно, а большинство русского дворянства и казаки готовы были оружием защищать свою старую Церковь. Рутский преобразовал униатское монашество по образцу латинских орденов и назвал его орденом Василия Великого (Базильянским).

Таким образом, в Западной Руси произошло распадение Церкви на Православную и Униатскую (рядом с третьей — Католической). Польское правительство помогало последней и воздвигло открытое гонение на первую в надежде водворить в своих областях единую веру и тем усилить, укрепить государство.

Православная партия вступила в деятельную борьбу с католиками и униатами, стараясь действовать их же оружием, т. е. проповедями, богословскими сочинениями и основанием школ для воспитания юношества в правилах греческой религии. Из таких школ особенно прославилась впоследствии Киевская академия. Самым знаменитым ректором этой академии был архимандрит Киево-Печерской лавры Петр Могила, возведенный потом в сан киевского митрополита.

Киевская академия возникла из школы, которая была основана вместе с братством Богоявленской церкви. В 1615 году на это дала средства одна богатая женщина по имени Халылка Гулевичевна. Процветание ее начинается со времени Петра Могилы. Фамилия Могилов принадлежала к молдавской аристократии и считала между своими членами несколько молдавских и валахских господарей. В молодости Петр Могила служил в польской военной службе. Потом он вступил в Киево-Печерскую лавру и благодаря своим родственным связям с польскою аристократией прямо был назначен архимандритом лавры. Отличаясь усердием к православию, Петр Могила немедленно обратил внимание на народное просвещение как на главное средство для борьбы с унией. Он на собственный счет отправил несколько молодых людей в иностранные академии, чтобы приготовить из них хороших наставников, и задумал устроить особое училище при своем монастыре; но по просьбе Богоявленского братства оставил этот план и принял в свое заведование братскую школу. Вскоре Могила сделался киевским митрополитом (1633) и тогда преобразовал эту школу в коллегию, которая устроилась по образцу иезуитских коллегий и академий в Польше и Западной Европе. (Классы шли в том же порядке, как и там: инфима, грамматика, синтаксис, пиитика, риторика, философия и богословие.) Здесь также дано было преобладание латинскому языку, на котором излагалась тогда большая часть наук; воспитанники должны были писать латинские сочинения и говорить между собою не иначе как по-латыни. (Впоследствии по тому же образцу устроены духовные училища в России.) Важное значение Киевской академии в истории нашего просвещения видно из того, что к ее воспитанникам принадлежали почти все лучшие духовные писатели и епископы русские во второй половине XVII и в большей части XVIII века.

 

ЗАПАДНОРУССКОЕ ДВОРЯНСТВО

При появлении церковной унии довольно усердно заботилось о сохранении православия. На варшавском сейме и в сенате часто раздавались протесты русских послов против нарушения прав и привилегий, утвержденных прежними королями за русским населением. В царствование Сигизмунда III эти протесты по большей части оставались бесплодными. После его смерти на избирательном сейме 1632 года русским послам удалось выхлопотать новые постановления о свободе Греческой Церкви. Новый король Владислав IV утвердил эти сеймовые постановления («конституции»). Но папа объявил их противными божеским и человеческим законам, по обыкновению, они остались неисполненными. Между тем наступившие казацкие и крестьянские восстания против панов побудили большую часть западнорусского дворянства теснее сблизиться с польскою шляхтой, а воспитание его в иезуитских академиях и коллегиях и желание пользоваться всеми шляхетскими привилегиями подготовили переход в католичество. Во второй половине XVII века большинство дворян Юго-Западной Руси является уже вполне ополяченным, забывшим язык и религию своих предков. Тогда они сделались чуждыми простому народу, который находился у них в полном подчинении, но оставался русским и православным.

Таким образом рушились естественные связи между высшим сословием (аристократией) и низшими классами в Западной России.

 

ПОЛОЖЕНИЕ КРЕСТЬЯН

После религии вторая причина вражды русского населения к полякам заключалась в угнетении низшего класса. В древнейшую эпоху крестьянское, или земледельческое, сословие («поспольство») пользовалось личною свободой, но по мере того как аристократия приобретала более и более политических прав и шляхетские сеймы забирали в свои руки судьбу государства, крестьяне теряли прежние вольности. В Польше еще ранее, нежели в России, они лишились права свободного перехода; когда же прекратилась династия Ягайла и престол сделался избирательным, дворянство окончательно закрепило их за собой, и к концу XVI века крестьянское сословие (получившее общее название «хлопов») уже находилось в состоянии рабства. Из собственной Польши это рабское состояние перешло и в западнорусские области, где оно было подтверждено юридически Литовским статутом. Польские паны и ополячившиеся русские вельможи если не уезжали за границу. или в главные города королевства, то жили в своих поместьях и окружали себя чрезвычайною роскошью; каждый из них держал в своем замке большое количество слуг и надворной милиции, набранных отчасти из мелких дворян или шляхтичей, так что свита знатного пана походила на королевский двор в меньших размерах. Вся тяжесть огромных панских расходов падала на бедных холопов, которые были облагаемы множеством разного рода оброков и повинностей.

«Крестьяне украинские мучились как в чистилище, а помещики между тем блаженствовали как в раю». [70]

Притом же помещики обыкновенно не занимались сами управлением своих имений, а отдавали их в аренду евреям, которые старались выжимать из крестьян как можно более доходов и притеснениями своими доводили их до того, что целые села иногда пустели от побегов; одни из холопов переселялись в соседнее Московское государство, другие приставали к казакам. Притеснения эти особенно усилились с появлением католицизма и унии, когда между простолюдином и вельможею исчезла религиозная связь и паны стали смотреть на своих крестьян как на еретиков. Евреи не замедлили воспользоваться унией для своего обогащения, вместе с имениями они начали брать на откуп у помещиков даже церкви православных и облагали пошлинами как богослужение, так и разные церковные требы.

 

ЕВРЕИ

Встречаются в Киевской Руси еще в XI и XII веках, впрочем, в небольшом числе; в то время процветали еврейские колонии в Крыму. (Секта караимов, т. е. евреев, не признающих книгу Талмуд, заключающую многочисленные толкования нравственные и преимущественно обрядовые; последние касаются всевозможных мелочей и опутывают все существование еврея.) Татарский разгром остановил развитие еврейской колонизации с юга. Но около этого времени начался сильный прилив евреев (талмудистов) с запада. Гонения, которым они подвергались в Германии, особенно во время крестовых походов, заставили их выселяться отсюда в другие страны. Наиболее терпимости для своей религии они нашли в землях польских и начали переходить сюда массами. Особое покровительство оказывал им король Казимир Великий, который наделил их разными льготами. (Говорят, будто побуждением Казимира в этом случае послужила его привязанность к одной еврейке.) Правда, их подтвердил и расширил потом Сигизмуид I Евреи получили разрешение свободно заниматься ремеслами и торговлей, а главное — еврейские общины (кагалы) приобрели право внутреннего самоуправления и самосуда; заведование их религиозными делами сосредоточилось в руках раввинов, которые составляют их духовное и вместе ученое сословие.

Это предприимчивое, быстро размножающееся племя мало-помалу распространилось по всем городам и местечкам Западной России; оно захватило в свои руки значительную часть торговых оборотов и почти всю мелочную торговлю. Размножение евреев, притеснения от шляхты и религиозные гонения подорвали благосостояние западнорусских городов и привели в совершенный упадок русское мещанство, т. е. средний класс коренного населения. В качестве ростовщиков, корчмарей, арендаторов имений, откупщиков разных сборов евреи немало способствовали также обеднению и угнетению крестьянства. На сеймах против них не раз поднимались жалобы и издавались стеснения для их деятельности, но польская аристократия оказывала им покровительство. Она постоянно нуждалась в деньгах на свою роскошь и находила их у евреев, а последним предоставляла выжимать доходы из своих крестьян. В XVI и XVII веках им покровительствовали почти все польские короли до Собеского включительно (чему немало способствовали королевские лейб-медики из евреев).

К страшному гнету от крепостного состояния присоединились еще для русского народа обиды и насилия от буйных жолнеров (наемные польские войска), которые расставлены были по областям и содержались на счет местных жителей.

Неизбежным следствием религиозного и политического угнетения было чрезвычайное обеднение низшего класса и упадок его нравственных сил, особенно в Белоруссии. Но в Малой Руси это угнетение вызвало энергический отпор и кровавую месть со стороны малороссийского казачества.

 

МАЛОРОССИЙСКИЕ ИЛИ УКРАИНСКИЕ КАЗАКИ

Жили по обеим сторонам Днепра (населяли земли, занимаемые теперь губерниями Киевской, Полтавской и южной частью Черниговской). Польское правительство рано оценило важность этого воинственного сословия, которое могло служить государству твердым оплотом со стороны соседних татарских орд. Стефан Баторий старался подчинить казаков военной дисциплине и дать им определенное устройство. Это устройство потом получило следующий вид. Поселения казаков делились на округи или полки, носившие название по городам (Переяславский, Черкасский, Каневский и др.). Начальник или гетман всего казацкого сословия утверждался в своем сане королем, знаками его достоинства были: войсковое знамя, бунчук, булава и печать. За гетманом следовала войсковая старшина, состоящая из обозного, судьи, писаря, есаула, хорунжего, полковников, сотников и атаманов. Стефан Баторий, однако, успел убедиться, что казацкое войско трудно подчинить непосредственной королевской власти и что оно становится опасным для самой Польши; тогда он попытался ослабить казачество и задержать его дальнейшее развитие учреждением особого сословия «реестровых» казаков, которых число было определено сначала в 6000 человек. Реестровые получали от правительства жалованье и составляли отдельную дружину, устроенную по образцу венгерской пограничной стражи, называвшейся «гайдуками»; а прочие казаки должны были войти в сословие посполитых, т. е. крестьян. Но эта мера не принесла желанных результатов: число казаков все более и более возрастало от прилива лучших людей из соседнего поспольства, которое не могло помириться со своим рабским состоянием; а казацкие гетманы, признавая верховную власть короля, часто в важных делах обходились без его согласия и даже поступали вопреки его повелениям.

От украинских или «городовых» казаков, проводивших жизнь оседлую и семейную, надобно отличать тех, которые обитали далее к югу, в низовьях Днепра, и носили название «низовых» или «запорожских». Последние хотя и причислялись к Польскому государству, но в сущности составляли сословие совершенно вольное и не подчинялись никакой посторонней власти. Это была колыбель и рассадник настоящего казачества.

К югу от Самарского устья, посреди глухих степей, Днепр на пространстве нескольких десятков верст отчасти запружен рядами огромных камней (порогов), которые скрываются под водою или чернеют над ее поверхностью, отчасти стеснен в своем течении крутыми берегами и множеством каменистых островов. Пробившись сквозь каменные теснины, река вступает в широкое русло с ровными отлогими берегами к плавно, тихо течет потом до самого лимана; на этом течения она усеяна архипелагом низменных островов, покрытых густым высоким камышом. Эти-то косматые, тинистые острова служили для казацкой вольницы самым лучшим убежищем. Одни только плоскодонные челны запорожцев могли ходить по неглубоким протекам между островами, где они скрывали награбленную добычу. Запорожцы мало-помалу образовали род военного братства, имевшего свои оригинальные уставы и обычаи. На одном из островов обыкновенно располагался главный притон запорожцев или Сечь (особенно на острове Хортице). Она имела вид укрепленного лагеря. Верховная власть находилась в руках казацкого веча или рады. Рада избирала главного («кошевого») атамана, который во время похода пользовался неограниченной властью над войском. Сечь разделялась «на курени», которые выбирали себе куренных атаманов. Запорожцы жили в шалашах («коливах»), сплетенных из хвороста, и сходились обедать за общественные столы. Число запорожских казаков не было определено: в Сечь принимался всякий пришелец православной веры; он оставался здесь столько времени, сколько хотел. Запорожцы вели жизнь холостую, и женщины в Сечь не допускались под страхом смертной казни.

Запорожье наполнялось обыкновенно людьми самого беспокойного, воинственного характера; сюда уходили из соседних польских и московских областей те, которые не хотели сносить угнетение в отечестве или отыскивали простора для своей деятельности. Запорожцы находились в тесной связи с донскими и малороссийскими казаками. Вместе с теми и другими они нередко на своих легких челнах («чайках») выплывали в Черное море и грабили турецкие берега; а в соседних степях происходили постоянные стычки запорожских отрядов с татарскими наездниками.

Польское правительство, побуждаемое угрозами турецкого султана, старалось силою удерживать казаков от походов в Черное море и строило крепости около порогов, ко такие меры только усиливали дух неудовольствия в казацком сословии. Когда же к этим метам присоединились введение унии в Западной России, гонение на православие и угнетение народа от панов, тогда открылся целый ряд казацких восстаний на Украине. Из вождей казацких (в эпоху от 1592 до 1638 года) особенно прославились борьбою с поляками Нализайко, Тарас, Павлгак и Остраница. Только один из малороссийских гетманов этой эпохи, Конашевич Сагайдачный, оставаясь усердным приверженцем православия, умел приобрести уважение польского правительства и ужиться в мире с дворянской партией. (Он умер в 1622 году.) Восстания казаков сопровождались страшной жестокостью с обеих сторон, причем во владениях польских панов преимущественно свирепствовали мелкие шайки холопов или так называемых гайдамаков. Но мало-помалу дворянская партия обыкновенно при помощи наемных регулярных войск брала верх над толпами мятежников; начальники восстаний подвергались лютым казням, и Малороссия подпадала еще более тяжкому гнету, чем прежде. После неудачного восстания под начальством Гуни и Остраницы, в 1638 году, казалось, силы казаков были сломлены и Украина затихла, но спустя десять лет чрезмерный гнет вызвал уже восстание всего народа (при Хмельницком).

Итак, обе унии, политическая и религиозная, не достигли своей цели, т. е. окончательного отделения Западной Руси от Восточной и слияния с Польшею в одно государство, в одну нацию. Напротив, они породили жестокую борьбу между двумя религиями и двумя народностями. Эта борьба пробудила в Юго-Западной Руси стремление к воссоединению с Северо-Восточной и приготовила падение Польши.

 

МИХАИЛ ФЕОДОРОВИЧ. 1613–1645

ОЧИЩЕНИЕ ГОСУДАРСТВА ОТ НЕПРИЯТЕЛЕЙ

В июле 1613 года совершилось в Москве царское венчание Михаила Феодоровича. Во время этого торжества, по обычаю, объявлены разные милости: князь Пожарский, бывший прежде стольником, получил сан боярина, а Кузьма Минин пожалован в думные дворяне и награжден поместьем. Но правительство не могло наградить жалованьем ратных людей или предоставить народу льготы от податей, потому что казна была совершенно пуста. От имени царя, духовенства и всего Земского собора посланы были в главные города (между прочим, к богатым купцам Строгановым) грамоты с просьбою о присылке в Москву денег, хлеба и разных запасов на жалованье войску. Последнему предстояло еще много дела, потому что внешние и внутренние враги продолжали пользоваться расстроенным состоянием государства. Новгородская область находилась в руках шведов, Смоленскую занимали поляки, Псковскую разоряли наездники Лисовского, на юго-востоке господствовал атаман Заруцкий, а внутри на всем протяжении государства, от южных пределов и до самых северных, свирепствовали казацкие шайки. Казанские, ногайские татары и волжские черемисы также бунтовали и грабили русских жителей.

Первые усилия правительства были обращены против Заруцкого, который вместе с Мариною Мнишек засел в Астрахани и заставлял народ присягать ее маленькому сыну (от Лжедимитрия II), объявляя себя правителем государства. Он созывал к себе на службу казаков, ногайских татар и просил помощи у персидского шаха. Но еще прежде, нежели подоспел с войском князь Одоевский, отправленный из Москвы, астраханские жители восстали против Заруцкого и прогнали его с помощью терских казаков. Заруцкий бежал на Яик (Урал), но здесь настигли его стрельцы, посланные Одоевским, и взяли его в плен (1614). Заруцкий и сын Марины подверглись позорной казни, а сама Марина умерла в тюрьме. К концу того же года и северная часть государства была очищена от казацких шаек; успешным преследованием этих шаек отличился князь Лыков; недалеко от Москвы он разбил главные толпы казаков и взял в плен наиболее свирепого из атаманов, Баловня.

Между тем самый знаменитый из московских воевод, князь Пожарский, напрягал свои силы, чтобы уничтожить хищную дружину Лисовского, составленную из отчаянных удальцов разных наций. Необыкновенно быстрыми переходами Лисовский долго спасался от преследования князя. Когда Пожарский заболел, дело его продолжали другие воеводы, но они также не могли настичь неутомимого наездника, который описывал круги по всему государству, обозначая свой путь грабежом и опустошением. Наконец, он перешел за литовскую границу, и только внезапная смерть избавила Россию от ее злейшего неприятеля (1616).

 

СТОЛБОВО И ДЕУЛИНО

Одновременно с очищением государства от казаков шла борьба с двумя западными соседями России, Швецией и Польшей, которое не хотели возвратить захваченные ими русские области. Московское войско, отправленное против шведов под начальством князя Трубецкого, потерпело поражение от Делагарди под Бронницами. Сам король шведский Густав Адольф явился на место военных действий и лично осадил Псков; но псковитяне и на этот раз прославили себя мужественною обороной против одного из величайших полководцев своего времени, чем и способствовали скорейшему прекращению войны. Переговоры со шведами производились при содействии Англии и Голландии, которые хлопотали о мире, имея в виду свои торговые интересы. Наконец заключен был мир в селе Столбове (недалеко от Ладоги, в 1617 году), шведы возвратили Москве Новгород, Ладогу и некоторые другие города, но обязали ее заплатить 20 000 рублей и удержали за собой все захваченное ими прибрежье Финского залива. Таким образом, русские были совершенно отрезаны от Балтийского моря. Впрочем, московское правительство считало Столбовский мир довольно выгодным, потому что получало теперь возможность обратить все силы против врага еще более опасного — против Польши.

Война с поляками шла с переменным счастьем: русские терпели поражения в открытом поле, но мужественно отстаивали города; попытки отнять у неприятеля Смоленск остались без успеха. Наконец война приняла решительный оборот, когда королевич Владислав вместе с гетманом Ходасевичем двинулся на самую Москву, чтобы здесь возложить на себя московскую корону. Во время его похода города Дорогобуж и Вязьма изменили Михаилу и сдались полякам, по под Калугою, где воеводою был князь Пожарский, поляки потерпели неудачу. На помощь к Владиславу пришел малороссийский гетман Сагайдачный, и они соединенными силами подступили к Москве. Ввиду такой опасности царь созвал собор из духовенства, бояр «и всяких чинов людей»; все они единодушно дали ему обет крепко стоять и биться за православную веру и своего государя. Приступы поляков к воротам столицы были отбиты, попытки овладеть Троицкою лаврой также не удались. Тогда Владислав вступил в переговоры, и в селе Деулине (подле Троицы) было заключено перемирие на 14 лет и 6 месяцев (1618). По этому перемирию Смоленск и часть Северской области остались за Польшею. В числе пленных, которых поляки разменяли на Струся и его товарищей, возвратился в Россию отец государя митрополит Филарет.

 

ПАТРИАРХ ФИЛАРЕТ И ВНУТРЕННЯЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

По смерти Гермогена патриарший престол оставался незанятым, потому что в Москве дожидались отца государева, и, когда митрополит возвратился из плена, ему немедленно предложили сан патриарха. После обычных отрицаний Филарет согласился и был посвящен (1619). Опытный в делах политических, Филарет скоро приобрел решительное влияние на управление государством; он укрепил московское самодержавие, ослабленное в эпоху смут, и до самой смерти своей (1633) оставался полным руководителем Михаила, отличавшегося мягкостью характера и великой сыновней преданностью. В государственных грамотах писались рядом имена отца и сына:

«Государь царь и великий князь Михаил Феодорович всея Русии и великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Русии».

Главная забота царя и патриарха обратилась на приведение в порядок хозяйственной части, которая после смутного времени находилась в самом печальном положении. (Собирание податей представляло большие затруднения, потому что очень многие города и села были разорены, а жители их разбежались. Из дальних областей многие посадские люди, чтобы не платить податей, переехали в Москву и ближайшие города и укрывались здесь у своих родственников или друзей. Некоторые тяглые люди избавляли себя от царских налогов тем, что записывались за боярами, духовенством или монастырями; остальные же, указывая на свое разорение, беспрестанно просили царя о даровании им разных льгот. Кроме того, со всех сторон присылались в Москву жалобы на обиды и насилия от воевод и приказных людей. Для обсуждения мер против такой безурядицы государи неоднократно созывали Земскую думу. Решено было составить по областям точные росписи (или «писцовые книги») и распределить подати сообразно с имуществом жителей. С этой целью во все города посылались писцы и дозорщики. Но они по большей части недобросовестно исполняли свое дело и ради посулов накладывали подати на кого легче, на кого тяжелее (хотя воеводам и приказным людям под страхом жестокого наказания запрещалось брать посулы, а жителям давать их). Тяглых людей, уклонявшихся от налогов, велено было возвращать на свои места. Замечательна также следующая мера правительства: приказано было из каждого города взять в Москву по одному человеку из духовенства, по два из дворян и детей боярских и по два из посадских людей, которые могли бы сообщить правительству точные сведения о состоянии областей и о способах помочь разоренным жителям. С воцарением Михаила возобновились и прерванные в Смутную эпоху дружественные сношения с иностранными державами. Так, во время польской войны персидский шах Аббас и английский король Иаков I помогали Михаилу деньгами. При Михаиле московское правительство в первый раз обменялось посольствами с французским двором.

 

СМОЛЕНСК И АЗОВ

Деулинское перемирие не прекратило враждебных отношений между Москвою и Польшею; они скоро возобновились, потому что поляки все еще не хотели признать Михаила, а Владислав продолжал носить титул царя и великого князя московского. К тому же потеря Смоленска и других русских городов была очень чувствительна для московского правительства; оно ожидало только удобного случая к новой войне, а между тем постепенно приготовляло для нее средства. Видя, как русские уступают западным соседям в военном искусстве, правительство наняло на свою службу несколько тысяч иноземных солдат, выписало из-за границы большие запасы огнестрельного оружия и поручило иностранным офицерам учить русских ратных людей европейскому строю.

В Польше умер король Сигизмунд III (1632). Пока собирался сейм, чтобы избрать ему преемника, Москва поспешила воспользоваться временем междуцарствия и двинула свои войска на западные границы. Главным воеводой был назначен боярин Шеин, прославивший себя в Смутную эпоху защитою Смоленска и вместе с Филаретом освобожденный из польского плена. Война началась удачно: более 20 городов и местечек перешли в руки разных московских воевод. Но сам Шеин действовал крайне медленно и нерешительно, а потому пропустил удобный момент, чтобы овладеть Смоленском. Он обложил его со всех сторон и предпринял долгую осаду. Город едва держался от голода, когда на помощь гарнизону пришел Владислав, избранный сеймом на польский престол. С приходом короля обстоятельства изменились: русские, отбитые от Смоленска, заперлись в окопах и в свою очередь были осаждены поляками. Между тем крымцы сделали набег на Московскую Украину; услыхав о том, многие украинские помещики уехали из русского лагеря. В самом лагере происходили смуты: иностранные полковники неохотно повиновались неискусному главному воеводе; к тому же начались голод, болезни и сильная смертность. Наконец Шеин, показавший себя в эту войну плохим предводителем, вошел в переговоры, согласился оставить полякам весь свой обоз и артиллерию и отступил, преклонив знамена пред королем. По возвращении в столицу несчастные московские воеводы были обвинены в измене; Шеину и некоторым из его товарищей отрубили головы, других сослали.

По следам отступившего войска король двинулся в Россию, но под стенами крепости Белой потерпел неудачу. Угрожаемый в то же время со стороны Турции, он предложил мир, который был заключен на реке Поляновке (1643). Этим миром подтверждены были статьи Деулинского договора; кроме того, русские заплатили 20 000 рублей, а Владислав отказался от своих прав на московский престол.

В конце Михайлова царствования Россия едва не вступила в борьбу с турками. Поводом к неприязненным отношениям служили, с одной стороны, беспрерывные набеги крымских татар на московские украйны, откуда они уводили множество пленных и продавали их потом на азиатских рынках. Напрасно московское правительство старалось удержать крым-цев подарками («поминками»), которые почти ежегодно высылало хану и его главным мурзам; тщетно просило оно и турецкого султана, чтоб он запретил татарам набеги. С другой стороны, и султан также тщетно требовал от московского правительства, чтоб оно не допускало донских казаков выходить в Черное море и грабить турецкие берега.

Не довольствуясь одной мелкой войной, казаки взяли сильную турецкую крепость Азов и геройски отразили войска, пришедшие на выручку крепости. Предвидя, что неприятель возвратится еще с большими силами и что им одним невозможно будет бороться долгое время, казаки отправили посольство в Москву бить челом государю, чтобы он принял Азов «под свою высокую руку» и прислал бы им помощь. Московское правительство понимало, что, владея Азовом, оно легче могло удержать татар от набегов, но занятие этого города вело за собою неизбежную и трудную войну с могущественным турецким султаном, для чего потребны были большие военные силы и огромные издержки. Чтобы решить этот важный вопрос, царь созвал великую Земскую думу (1642).

Великая Земская дума состояла из высшего духовенства, думных людей и выборных от разных сословий государства; число выборных на этот раз простиралось до 192 (тут были стольники, московские дворяне, дьяки, стрелецкие головы, жильцы, дворяне и дети боярские из 42 провинциальных городов, торговые сотни и посадские люди). 3 января они собрались в «столовой избе», и здесь думный дьяк Лихачев от имени царя предложил им на обсуждение Азовский вопрос, разделенный на два пункта: 1) принять лк Азов от казаков и 2) если принять, будет война с турками; в таком случае где взять для нее запасов и денег? На этот вопрос потом каждое сословие отдельно давало письменные ответы. Предоставляя решение дел на государеву волю, все сословия изъявили готовность по мере своих средств жертвовать на военные издержки. Служилые люди охотно вызывались идти против «нечестивых басурман» и предлагали государю сделать чрезвычайный сбор денег с духовенства, монастырских вотчин, с торговых и приказных людей, но в то же время они жаловались на свою бедность и на разные государственные беспорядки. Так, дворяне и дети боярские северных городов указывали на лихоимство дьяков и подьячих; по их словам, приказные люди, разбогатев взятками, накупили себе много вотчин и построили прекрасные каменные дома («палаты каменные такие, что неудобь сказаемые»), которых в прежнее время и у знатных людей не было. Дворяне и дети боярские южных городов жаловались, что они хуже, нежели от турецких и крымских басурман, разорены от московских несправедливых судов («от московской волокиты»). Торговые люди указывали на свое разорение, причиненное многочисленными поборами в прежнее военное время, соперничеством (в торговле) немцев и персиан и всевозможными притеснениями. Сотские и старосты черных сотен и слобод говорили, что тяглые люди «обнищали» от великих пожаров, от царской службы (в целовальниках), от тяжких податей и повинностей.

Из ответов выборных людей ясно было, что государство еще находится в расстроенном состоянии и имеет слишком мало средств для борьбы с турками; притом же посланные осматривать Азов донесли, что укрепления его все разбиты. Тогда царь велел казакам его оставить; казаки послушались и, уходя, окончательно разорили город.

Михаил Фгодоровнч был женат два раза, и от второй его супруги Евдокии Стрешневой он имел сына Алексея. 12 июня 1545 года государь скончался; один приближенный боярин (Никита Иванович Романов) вышел из царской спальни, возвестил об его кончине и первый присягнул шестнадцатилетнему царевичу Алексею; примеру боярина последовали все придворные чины, потом присягнула Москва, за ней вся Россия.

 

АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ. 1645–1676

МОРОЗОВ И ВНУТРЕННИЕ СМУТЫ

Характером своим молодой государь отчасти напоминал добродушного отца и первое время своего царствования нуждался в руководителях. Воспитатель Алексея боярин Морозов, пользуясь привязанностью и полною доверенностью своего воспитанника, не замедлил приобрести исключительное влияние на управление государством. Спустя три года после своего воцарения Алексей вступил в брак с дочерью стольника Милославского, а Морозов вслед за тем женился на ее сестре.

Внутреннее состояние Московского государства все еще носило на себе следы Смутной эпохи, и бедствия, на которые жаловались выборные люди 1642 года, продолжались: парод страдал под тяжестью налогов и повинностей, все более и более возраставших; так, между прочим, наложена была новая пошлина на соль — один из предметов первой необходимости. Налоги эти вместе с притеснениями приказных людей произвели сильное народное неудовольствие, которое разрешилось наконец открытым мятежом московской черни (летом 1648 года).

Те, которые терпели от лихоимства приказных людей, несколько раз подавали боярам жалобы для передачи царю, но жалобы их до царя не достигали. Выведенный из терпения, народ поднял мятеж, умертвив двух нелюбимых чиновников (окольничего Плещеева и думного дьяка Чистого), разграбил дом правителя Морозова и некоторых других вельмож. На другой день в Москве вспыхнул страшный пожар; за ним последовало опять возмущение. Мятежники потребовали выдачи самого правителя, который скрылся во дворце. Пришел наемный немецкий отряд и расположился стражею вокруг дворца. Тогда на площадь выехал двоюродный царский дядя Никита Иванович Романов, более других вельмож любимый народом; держа в руках свою боярскую шапку, он уговаривал толпу разойтись, обещая от имени царя исполнение народных желаний. Толпа, однако, не вдруг послушалась. Морозова царь поспешил спасти, отослав его тайно на сохранение в Кириллов Белозерский монастырь. Когда волнение успокоилось и места ненавистных чиновников заняли люди, слывшие добрыми и угодными народу, царь однажды во время крестного хода обратился к толпе с речью. Он изъявил сожаление о притеснениях, которые делались его именем, но без его ведома, обещал понизить цену на соль, уничтожить монополию, а в заключение со слезами на глазах просил не требовать Морозова, его воспитателя и второго отца. Умиленный народ отвечал восклицаниями:

«Да здравствует государь на многие лета! Да будет воля Божия и государева!» Морозов воротился в Москву; не занимая более места правителя, он продолжал еще некоторое время быть советником Алексея и, говорят, успел даже заслужить народное расположение.

 

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО,

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ МЕРЫ И ФИНАНСОВЫЕ ЗАТРУДНЕНИЯ

Когда затих мятеж московской черни, вызванный дурным управлением Морозова и притеснениями приказных людей, государь по совету с высшим духовенством и думными людьми приступил к следующей законодательной мере. Он велел выписать ратные статьи из отцов Церкви, законов греческих царей и из Литовского статута; потом собрать указы русских государей и боярские приговоры и, сверив с НИМИ прежние судебники, исправить их и пополнить недостающими статьями. Новый свод статей назвал Соборным уложением; для обсуждения и утверждения его был созван царем Земский собор из выборных людей от разных сословий. Выборные люди собрались в «Ответной палате» под председательством князя Юрия Долгорукого. Здесь им читали статьи Уложения, составленные московскими боярами и дьяками, и, наконец, дали всем подписать (1649).

В один год с изданием Уложения совершилась важная мера относительно внешней торговли. Еще при Михаиле Феодоровиче русские купцы жаловались на привилегии, данные англичанам: последние, владея правом беспошлинной торговли и огромными капиталами, захватили в свои руки почти все главные коммерческие обороты, так что русским купцам оставалась только мелочная торговля. Алексей Михайлович наконец внял этим жалобам: он воспользовался смутным временем в Англии (где происходила тогда революция) и выдал указ, по которому английские купцы высылались из внутренних областей государства; им позволено было приставать только в Архангельске и там производить торговлю с платою обыкновенной пошлины. В числе причин, побудивших к такому указу, упомянуты следующие злоупотребления: тайный привоз в Россию табака и других запрещенных товаров равно вывоз из России заповедных товаров (например, шелка-сырца) и, наконец, большое злое дело: «Короля своего Карлуса убили до смерти».

Этот указ не остался без некоторого влияния на последующие затем финансовые затруднения. С удалением англичан из внутренних городов прилив иностранного серебра в Россию значительно уменьшился, а начавшиеся вскоре войны с Польшей потребовали больших усилий и огромных издержек со стороны государства. Когда недостаток серебряной монеты сделался весьма ощутителен, царь по совету окольничего Ртищева приказал чеканить медные копейки, которые должны были ходить в равной цене с серебряными (1655). Сначала эта мера удалась; медная и серебряная монета ходила в равной цене, потому что обмен одной на другую совершался беспрепятственно. Но монетным делом заведовали люди невежественные и корыстолюбивые, именно тесть царя Милославский со своими родственниками; они начали собирать все серебряные деньги в казну, а в выпуске медных не соблюдали никакой умеренности; сюда не замедлило присоединиться и большое количество поддельной монеты. Неизбежным следствием таких беспорядков было весьма быстрое понижение в цене медных копеек сравнительно с серебряными, так что в течение пяти лет первые сделались в пятнадцать раз дешевле последних. Зло не прекращалось, несмотря на строгие наказания фальшивых монетчиков (им заливали горло растопленным металлом). Необходимые припасы и все товары сделались страшно дороги; от этой дороговизны более всего терпели люди служилые, которые получали жалованье монетою по ее номинальной цене; государству угрожало всеобщее разорение. В народе поднялся сильный ропот, который перешел наконец в открытый мятеж. Московская чернь бросилась в село Коломенское (любимое летнее местопребывание Алексея Михайловича) и потребовала от царя выдачи некоторых ненавистных бояр (Милославских, Ртищева и др.). Царь велел окружавшим его стольникам, дворянам, детям боярским и подоспевшему отряду стрельцов ударить на толпы мятежников; часть их была избита или захвачена, остальные рассеялись в бегстве (1662). Вслед за тем вышел указ, которым медные деньги отменялись и все уплаты приказано производить прежнею серебряною монетою. Но государство не скоро могло оправиться от сильного финансового расстройства.

 

РАЗИН

КАЗАЦКОЕ И КРЕСТЬЯНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ

Вообще царствование Алексея Михайловича кроме внешних войн обильно разными мятежами внутри государства. Правительство легко усмиряло отдельные попытки некоторых городов; победа же над казацким движением требовала значительных усилий.

В XVII столетии казачество охватило уже всю юго-восточную полосу России от берегов Южного Буга до Яика, перешло за Яик к проникло в отдаленную Сибирь; центром его в Московской Руси была равнина реки Дона. В царствование Михаила Феодоровича донские казаки окончательно признали над собою власть Москвы, обещая прекратить свои разбои и нападения на соседей, но подобные обещания исполнялись весьма редко. На Дону, как и в Малой России, казацкое сословие распадалось на две главные партии: казаков зажиточных, или «домовитых», и бедных, или «голутвенных» (голь). Между тем как первые были наклонны более к сохранению порядка и к повиновению московскому правительству, вторые составляли толпу людей беспокойных, всегда искавших случая погулять на чужой счет («добыть себе зипунов», как они выражались). Число голутвенных постоянно увеличивалось от прилива беглых холопей, крестьян и посадских людей Московского государства. Дон не выдавал назад подобных беглецов, и, приставши к какой-нибудь станице, они считались уже вольными казаками. Вся эта голутвенная вольница ожидала только достойного предводителя, чтобы собраться вокруг него для разбоя и для войны с государством. Такой предводитель явился в лице простого казака Степана Разина.

Говорят, ненависть к московскому правительству и жажда мести зародились в душе Разина во время войны с Польшей, когда старший его брат за нарушение военной дисциплины погиб на виселице по приказанию воеводы Долгорукова. Своею дикой, неукротимой энергией и физической силой Стенька Разин резко выдавался из толпы товарищей; ему нетрудно было собрать шайку из нескольких сот подобных себе удальцов. Он бросился на Волгу, разбил караван судов, плывший в Астрахань с разными припасами и товарами, и пробрался на Яик, где шайка его быстро увеличилась новыми охотниками (1667). Отсюда казаки Каспийским морем поплыли на юг, разгромили берега Персии и с богатой добычей пришли к устью Волги. Астраханский воевода объявил атаману, что государь прощает казаков и позволяет им спокойно воротиться назад, если они выдадут персидских пленников вместе со служилыми людьми и пушками, захваченными по городам и царским судам. Разин принял это предложение и принес повинную, впрочем, далеко не выполнил всех условий. Когда же он воротился на Дон, слава об его подвигах и богатствах, награбленных казаками, со всех сторон привлекала к нему голутвенных людей; в числе других явились и многие запорожцы. Своим приветливым обращением атаман умел снискать чрезвычайное расположение толпы и скоро увидел себя во главе значительного войска.

Разглашая повсюду, что идет против нелюбимых московских бояр, Разин летом 1670 года опять появился па Волге, взял Царицын и двинулся на Астрахань. Здесь стрельцы и чернь перешли на сторону казаков, так что этот важный город был взят почти без боя. Начальники и лучшие люди большей частью перебиты, имущество их и купеческие лавки разграблены, а жители астраханские присоединились к войску Разина и получили казацкое устройство. Отсюда атаман двинулся вверх по Волге, взял Саратов, Самару и пошел далее, распуская слух, будто при нем находятся царевич Алексей (незадолго умерший) и патриарх Никон (лишенный сана). Приверженцы Разина рассеялись по областям Московского государства и подстрекали простой народ к восстанию против бояр и приказных людей, обещая всем казацкую вольность. Мятеж быстро охватил пространство между Окою и Волгою; ожесточенные водворявшимся крепостным правом, крестьяне убивали помещиков; в городах чернь свирепствовала против лучших людей; возмутились и приволжские инородцы (черемисы, чуваши, мордва, татары). Силы Разина достигли огромных размеров. Но достаточно было одной неудачи, чтобы исчезло доверие народа к делу казаков, чтобы обнаружилась для них вся невозможность победить окрепший государственный порядок. Под Симбирском Стенька потерпел поражение от князя Барятинского, у которого часть войска была обучена европейскому строю; тогда Разин, оставив крестьян на жертву воеводам, бежал с казаками на родину и пытался поднять весь Дон. Но здесь главный атаман Донского войска Яковлев с помощью домовитых казахов схватил Разина и отослал его в Москву для казни (1671).

Между тем царские воеводы после нескольких решительных побед над толпами крестьян и инородцев успели подавить восстание внутри государства, Только в Астрахани некоторое время еще свирепствовала казацкая тайна под начальством атамана Васьки Уса, который в числе других злодейств подверг пытке астраханского митрополита Иосифа и велел сбросить его с колокольни. Ко скоро Астрахань также сдалась московским воеводам и главные мятежники были казнены.

 

ПАТРИАРХ НИКОН И ДЕЛА ЦЕРКОВНЫЕ

Никон, в миру Никита, был сын одного крестьянина Нижегородской области (мордовского происхождения) и родился в начале Смутного времени. С детства он уже показал присутствие сильной воли, необыкновенные способности и наклонность к монашеской жизни. Мальчик выучился грамоте, что было редкостью в крестьянском быту; но гонения, которые он терпел в своей семье от мачехи, не остались без дурного влияния на его характер. По просьбе родственников Никита женился, а грамотность доставила ему место священника. Прожив Шлет с женою и потеряв всех детей, Никита убедил жену вступить в монастырь, а сам ушел в скиты на Белое море и там постригся. Слава о его уме и строгой иноческой жизни скоро достигла Москвы; набожный Алексей Михайлович перевел Никона архимандритом в один из московских монастырей, часто призывал его во дворец для беседы и вообще начал оказывать ему большое доверие. Скоро Никон был посвящен митрополитом в Новгород, где не ограничился церковным управлением, но приобрел влияние и на дела гражданские, а уважение к нему царя еще более усилилось после известного новгородского мятежа, который был усмирен твердостью митрополита.

Когда же в Москве скончался патриарх Иосиф, престол патриарший предложили Никону; он отвечал отказом на это предложение. В Успенском соборе царь и окружавшие его со слезами умоляли митрополита не отказываться. Последний, обратясь к боярам и народу, спросил, будут ли почитать его как архипастыря и отца и дадут ли ему устроить Церковь? Все клялись, что будут и дадут. Тогда Никон согласился и был посвящен (1652).

Царь вполне подчинился влиянию нового патриарха, оказывал ему неограниченное доверие, а во время своих отлучек поручал управление почти всем государством. Подобно отцу Михаила Феодоровича, Никон в грамотах стал писаться «великим государем». Из церковных его дел самое важное по своим последствиям было исправление богослужебных книг.

С течением времени от невежественных переписчиков в церковные рукописи вкралось множество ошибок. Когда же в Московском государстве появилось книгопечатание, то ошибки рукописей перешли и в печатные книги, а вместе с ошибками вкрались в них и разные мнения, не согласные с церковными уставами. В царствование Михаила Феодоровича приступили к исправлению ошибок и поручили это дело сначала Дионисию, знаменитому архимандриту Троицкой лавры, с несколькими монахами. Но за свои исправления он обвинен в ереси, подвергнут истязаниям вместе с товарищами и заточен. А дело исправления перешло в руки других людей, которые сами держались упомянутых мнений и вносили их в новые печатные издания. Для обсуждения возникшего отсюда вопроса Никон созвал Духовный Собор (1654). Решено было исправить книги по старым рукописям, которые с этой целью были собраны в Москве в большом количестве. Исправленные и вновь изданные богослужебные книги рассылались по церквам, а книги прежних изданий Никои приказывал везде отбирать. Против этой меры восстала часть духовенства, не любившая Никона за его строгость, и начала смущать народ рассказами о том, будто бы патриарх вводит разные еретические новости и нарушает веру. Люди, приверженные к букве устава, к внешним обрядам, стали сильно роптать на патриарха, а жестокие наказания, которым суровый Никон подвергал непослушных ему священнослужителей, делали их мучениками в глазах толпы. С того времени книги, напечатанные при патриархе Иосифе, или старые, получили священное значение для людей, недовольных исправлением (они тщательно сохраняли эти книги и думали, что только по ним надобно молиться, а Никона уподобляли антихристу). Такие люди получили название староверов или раскольников. Главными двигателями раскола были попы Лазарь и Никита Пустосвят, дьякон Федор и в особенности протопоп Аввакум, отличавшийся большою начитанностью и смелым, энергичным характером. Его многочисленные сочинения, написанные живым, сильным языком, имели большой успех в народе.

Вооружая против себя многочисленную партию в духовенстве и народе, патриарх скоро возбудил к себе вражду и в боярском сословии. Он слишком неумеренно пользовался влиянием на царя и хотел обратить в свое неотъемлемое право то государственное значение, которым был обязан только личному расположению Алексея Михайловича; он стремился, по-видимому, самую светскую власть поставить в зависимость от духовной. Но такое стремление не могло иметь успеха в Московском государстве — при полном развитии царского самодержавия. Раздраженные высокомерным обращением и требованием совершенной покорности, многие бояре возненавидели Никона и старались ослабить расположение к нему царя. Усилия бояр увенчались успехом тем скорее, что Никон пренебрегал их мелкими интригами, а, главное, царь сам начал уже тяготиться своею зависимостью от неуступчивого патриарха. В отношениях Алексея Михайловича к Никону не замедлило обнаружиться охлаждение; за ним последовал открытый разрыв, вследствие которого патриарх самовольно оставил свою паству.

Однажды при дворе угощали грузинского царя Таймураса и против обыкновения не пригласили Никона (1658). Последний послал разведать о причине; боярин Хитрово прогнал посланного, причем ударил его палкой. Раздраженный патриарх сначала потребовал удовлетворения письменно, но не мог добиться никакого положительного ответа. Он хотел лично объясниться с царем во время выхода к обедне, но пришел боярин Ромодановский и объявил, что государь не будет; при этом случае патриарх побранился с. боярином, который упрекнул его в гордости. Тогда Никон дал полную волю своему гневу. После обедни он громко объявил народу, что больше не патриарх московский, поставил свой посох к Владимирской иконе Богоматери, надел простое монашеское платье и тут же, в ризнице, написал к царю письмо, в котором просил назначить ему келью для жительства. В ожидании ответа он сел на ступени амвона. Два раза приходил от царя боярин Трубецкой увещевать патриарха, но напрасно; боярин пришел в третий раз и объявил Никону, что государь предоставляет на его собственную волю избрать себе место для жительства. Никон, по-видимому, надеялся, что Алексей Михайлович сам придет уговаривать своего друга, и никак не ожидал подобного ответа. В сопровождении большой толпы народа он отправился пешком из собора на Воскресенское подворье, а оттуда уехал немедленно в свой любимый Воскресенский монастырь, известный более под именем Нового Иерусалима.

Государь, однако, не скоро решился покончить со своим бывшим другом, и несколько лет еще продолжалась их распря, которую бояре усердно старались поддерживать, а Никон им помогал своим упрямством. Наконец состоялся Духовный Собор под председательством двух восточных патриархов (александрийского и антиохийского); Никон был осужден, его лишили сана и сослали в заточение в Белозерский Ферапонтов монастырь (в конце 1666 года). После своего падения он, однако, не смирился духом и до самой смерти оставался верен своему неукротимому характеру.

Книги, исправленные Никоном, одобрены на том же соборе (1666–1667), который низложит его с патриаршего престола. Собор этот изрек проклятие тем, которые не захотят покориться его решению насчет книг и обрядов (т. е. осужденных им двуперстия, сугубой аллилуйи и пр.). Тем не менее во многих местах священники и монахи не хотели принимать исправленных книг, а в Соловецком монастыре дело дошло до явного возмущения. Против мятежных монахов отправлен был отряд стрельцов; но правительство, занятое в то время на юге борьбою с Разиным, не могло употребить большие силы на севере; благодаря своим крепким стенам раскольники целые восемь лет выдерживали осаду. Только в 1676 году воевода Мещеринов взял монастырь приступом и перевешал глазных мятежников.

 

МАЛОРОССИЙСКИЙ ВОПРОС

БОГДАН ХМЕЛЬНИЦКИЙ И ПРИСОЕДИНЕНИЕ МАЛОЙ РОССИИ

В первые годы царствования Алексея Михайловича произошло новое и самое знаменитое восстание украинских казаков против польской аристократии, которое окончилось отложением Малой России от Польши и присоединением к Москве. Вождем этого восстания явился Богдан Хмельницкий, вызванный на отчаянную борьбу с поляками жаждою личной мести.

Зиновий Хмельницкий (известный более под именем Богдана) был сын казацкого сотника, получил хорошее по тому времени образование и рано начал выдвигаться из среды товарищей, городовых или реестровых казаков; своею храбростью и даровитостью он отличался в битвах с татарами, турками, москвитянами и занял место войскового писаря. Хотя Хмельницкий по наружности оказывал полную преданность Речи Посполитой, однако некоторые из панов, угнетавших Украину, наученные опытами прежних казацких мятежей, стали подозрительно смотреть на умного писаря; особенно возненавидел его Чигиринский под-староста Чаплинский. Недалеко от Чигирина у Хмельницкого был хутор Субботово, на который подстароста объявил свои притязания. Однажды Чаплинский с толпою слуг капал на хутор, поджег на гумне хлеб и завладел женою (или невестою) Богдана. Хмельницкий принужден был спасаться бегством. Он обратился с жалобою к Чигиринскому старосте (Конецпольскому) и, не получив от него никакой защиты, поехал в Варшаву искать правосудия у польского сената, но судьи в тяжбе шляхтича с казаком по обыкновению приняли сторону первого. Хмельницкий обратился к королю, который лично знал Богдана и покровительствовал ему. Сознавая свое бессилие перед сеймом, Владислав отказался от участия в этом деле (а на жалобы казаков против утеснения Украины, как говорят, заметил, что у них есть сабли). Тогда Хмельницкий ушел на Запорожье, подготовил там восстание и получил помощь от крымского хана. Казацкая рада выбрала Хмельницкого гетманом и решила объявить войну полякам. По всей Украине началось сильное волнение народа, который ждал только удобного случая, чтобы снова поднять оружие против своих притеснителей.

Первые битвы Хмельницкого с польскими войсками (при Желтых Водах и при Корсуне, 1648 год) окончились полным поражением поляков. Этот успех поднял всю Украину; холопьи составив множество гайдамацких отрядов («загонов»), бросились грабить и разрушать господские земли, жечь католические церкви и предавать мучительной смерти жидов-арендаторов. Паны принуждены были бегством спасаться от ярости черни. В это время скончался король Владислав, и наступившее бескоролевье еще более способствовало успехам восстания. Когда же на престол был избран брат покойного короля Ян Казимир, он лично принял начальство над войском, но под Зборовом (в Галиции) поляки со всех сторон были окружены казаками и татарами; тогда король согласился на мир, по которому возвращались казакам их старые права и дарованы некоторые новые привилегии.

Непрочность Зборовского трактата скоро обнаружилась. По трактату число реестровых казаков огракичено в 40 000, все же остальные холопы, приставшие к войску, должны были воротиться в крепостное состояние и опять работать на тех самых панов, которых они только что прогнали из своей земли. Когда гетман попытался строгими мерами привести в исполнение эту статью, на Украине обнаружилось против него сильное неудовольствие черни, и он принужден был отказаться от своей попытки. С другой стороны, и поляки не исполнили некоторых условий договора: так, например, они не дали киевскому митрополиту место в сенате. Хмельницкий опять призвал на помощь крымского хана и начал новую войну; на этот раз она была для него неудачна. Ян Казимир собрал поголовное шляхетское ополчение («посполитое рушенье»); в сражении под Берестечком хан внезапно покинул казаков, и они потерпели совершенное пораженке. При Белой Церкви заключен был новый мир, по которому число реестровых казаков уменьшено до 20 009. Положение Малой России опять сделалось почти такое же, какое было до восстания. Казаки и в особенности крестьяне целыми толпами устремились в соседнюю Московскую Украину, где пустынные дотоле пространства в скором времени заселены были малороссийскими колониями и слободами, каковы Ахтырка, Сумы, Изюм, Харьков и др. (Слободская Украина).

Видя невозможность одними собственными силами бороться с Польшею, Хмельницкий еще в начале восстания вошел в переговоры с московским двором и просил царя принять Малороссию под свое покровительство. После Белоцерковского трактата он с большей настойчивостью возобновил свои просьбы, говоря, что в крайнем случае готов поддаться турецкому султану. Московское правительство сначала приняло на себя роль посредника между казаками и Польшей и потребовало подтверждения Зборовского договора, но поляки отвергли это требование. Кроме того, постоянным поводом к неудовольствию между Москвою и Польшей служило «умаление» царского титула со стороны польских пограничных начальников. Для обсуждения Польского или Малороссийского вопроса Алексей Михайлович собрал Земскую думу (1653). На соборе решено было принять предложение Хмельницкого и объявить войну Польше. В следующем году торжественное московское посольство, во главе которого стоял боярин Бутурлин, приехало в Переяславль; здесь собралась общая казацкая рада и по предложению своего гетмана присягнула на подданство московскому царю (8 января). Вслед за тем московские чиновники отправились по украинским городам и привели к присяге все малороссийские полки на обеих сторонах Днепра. Главные условия присоединения были следующие: число постоянного войска назначено в 60 000; казаки сами выбирают себе гетмана, который имеет право принимать иностранных послов; права городов и шляхты остаются прежние; в городах правители должны быть из малороссиян, они же и собирают доходы.

 

БОРЬБА С СОСЕДЯМИ ЗА МАЛОРОССИЮ

Открывшаяся война с Польшей была весьма удачна для москвитян. Алексей Михайлович выступил в поход с многочисленным войском, лично осадил Смоленск и принудил его к сдаче. Из Белоруссии москвитяне перешли в Литву, взяли Вильну, Ковну и Гродну; в то же время Хмельницкий, подкрепленный царскими воеводами, напал на поляков с юго-востока и дошел до Вислы. К довершению своих бедствий Польша подверглась еще нападению с севера, со стороны воинственного шведского короля Карла X, который завладел Познанью, взял самую Варшаву и Краков. В таком критическом положении Польша была спасена заступлением австрийского двора к соперничеством, которое возникло между русскими и шведами. Послы императора (Фердинанда III) подали Алексею Михайловичу надежду, что поляки по смерти бездетного Казимира изберут московского царя на свой престол и тогда Польша мирным образом соединится с Москвою. К сожалению, молодой царь поддался сим внушениям и согласился на перемирие, удержав за собою Малую и Белую Россию (1656). Теперь он обратил свое оружие на шведов.

Подобно Ивану IV, Алексей Михайлович думал, что наступило время пробиться к берегам Балтийского моря. Он вступил в Ливонию, завоевал несколько городов и осадил Ригу; но здесь русские потерпели неудачу. Война продолжалась потом с переменным счастьем. Между тем завязались переговоры; они окончились миром в Кардисе (1661), по которому русские возвратили шведам все завоеванные города. К такой уступке принудили Москву смуты в Малороссии и возобновившаяся польская война.

Богдан Хмельницкий с неудовольствием узнал о прекращении войны между Москвою и Польшей; он скончался спустя несколько месяцев после перемирия. Опасения его не замедлили оправдаться. В Малороссии немедленно наступили смуты. Главным поводом для них служило гетманское достоинство, которое зависело от свободного выбора казаков и на которое всегда являлось несколько претендентов, каждый со своею партией. Да и самое соединение Малой России с Великой было еще не прочно; между тем как простые казаки и чернь тянули к единодержавной Москве, старшина казацкая и вообще люди чиновные оказывали предпочтение аристократической Польше. Выросшие под влиянием польской культуры, члены казацкой старшины свысока смотрели на малообразованных москвитян.

Еще при жизни Богдана казаки выбрали ему преемником молодого сына его Юрия; но вскоре после кончины старого гетмана генеральный писарь Выговский с помощью преданных себе полковников захватил в свои руки гетманскую булаву.

Выговский изменил Москве и тайным договором с поляками (в Тадяче) обязался возвратить Польше Малую Россию. Против него восстала значительная часть казаков, которые соединились с московскими воеводами: гетман с помощью крымского хана разбил своих противников под Конотопом (1659); но потом, оставленный ханом, принужден был бежать в Польшу. После него гетманы быстро сменяли один другого (Юрий Хмельницкий, Тетеря и Брюховецкий, подобно Выговскому кончившие изменою Москве). Тогда ясно обнаружилось раздвоение Малой России на левую и правую сторону Днепра; в первой брали верх приверженцы Москвы, вторая тянула к Польше.

Между тем вследствие несоблюдения поляками мирного договора Алексей Михайлович должен был возобновить с ними войну. Эта вторая польская война была для него неудачна; большая часть завоеваний в Литве и Белоруссии перешла опять в руки неприятелей. Утомленные долговременной борьбой, оба государства вступили в переговоры, и наконец боярин Ордин-Нащокин, известный московский дипломат, заключил с Польшей перемирие в деревне Андрусове (близ Смоленска) на 13 лет (1667). По этому перемирию за Москвою остались Смоленск, левый берег Днепра в Малороссии и, кроме того, город Киев — на два года (но он после не был возвращен); западная часть Украины снова отошла к полякам.

С окончанием польской войны малороссийские смуты не прекратились. Гетман западной стороны смелый и честолюбивый Дорошенко почти захватил в свои руки и восточную сторону (где жители были недовольны новыми московскими налогами); он задумал из Малой России составить особое владение и отдался под покровительство турецкого султана. Впрочем, на левом берегу приверженцы Москвы вскоре опять взяли верх; они выбрали своим гетманом Самойловича, а общая опасность со стороны Турции заставила московское и польское правительства сблизиться между собою и заключить оборонительный союз против сильного неприятеля. Западная сторона Днепра, куда султан два раза приходил с большими силами, подверглась страшному опустошению; только победы польского полководца Яна Собеского (избранного на престол в 1674 году) спасли Польшу от совершенного уничижения. Борьба с турками и Малороссийский вопрос еще не были решены в то время, когда скончался Алексей Михайлович.

В последние годы Алексея Михайловича личным расположением царя и наибольшим влиянием при дворе пользовался боярин Артамон Сергеевич Матвеев, отличавшийся образованием и приверженностью к европейским обычаям, которые тогда понемногу начали проникать в высшее русское общество. После Ордина-Нащокина он заведовал Посольским приказом. Его значение еще более увеличилось с того времени, когда царь, потеряв первую супругу, женился на Наталье Кирилловне Нарышкиной, которая была родственницей Матвееву и отчасти воспитывалась в его доме.

Умирая, Алексей Михайлович оставил после себя довольно многочисленное семейство; от первой супруги (Милославской) у него было два сына, Феодор и Иоанн, и несколько дочерей; от второй — маленький царевич Петр, родившийся в мае 1672 года.

 

ФЕОДОР АЛЕКСЕЕВИЧ. 1676–1682

Новый царь был воспитанник Симеона Полоцкого, монаха, известного своею ученостью и своими стихотворными сочинениями, или виршами. При вступлении на престол Феодор имел только 14 лет от роду; он отличался весьма слабым здоровьем. Родственники царя Милославские спешили воспользоваться своею силою при дворе, чтобы погубить Матвеева: за приверженность к западной науке он был обвинен в чернокнижии, лишен имения, боярского сана и сослан в Пустозерский острог. Впрочем, главное влияние на государственные дела из рук Милославских скоро перешло к любимцу царя боярину Языкову.

 

ОКОНЧАНИЕ МАЛОРОССИЙСКОГО ВОПРОСА И ПРИГОВОР О МЕСТНИЧЕСТВЕ

— составляют самые важные события этого кратковременного царствования.

В южной части Малой России продолжал еще держаться гетман Дорошенко, отдавшийся под покровительство Турции. Против него выступили московский воевода князь Ромодановский и гетман Самойлович; они так стеснили Дорошенка, что он сдал Чигирин русским и оставил свои притязания па гетманское достоинство. Турецкий султан, однако, не хотел отказаться от Украины, и войска его вместе с крымскими татарами два раза приходили под Чигирин. В первый раз турки были разбиты Ромодановским и воротились без успеха; в следующий поход они овладели Чигирином, но не могли здесь утвердиться. Наконец султан заключил в Бахчисарае двадцатилетнее перемирие, вследствие которого Украина и Запорожье навсегда утверждались за Москвою (1681).

Немедленно после турецкой войны при московском дворе поднят был вопрос о вредном обычае воевод считаться между собою местами. Напрасно московские цари после Иоанна IV старались ограничить местничество и, отправляя войска в поход, строго запрещали начальникам входить в родовые счеты; так, при Алексее Михайловиче почти все походы были объявлены «без мест». Подобные запрещения мало приносили пользы, потому что зло укоренилось слишком глубоко.

Первоначально местничество, разъединяя боярские фамилии, немало содействовало утверждению царского самодержавия. Но теперь оно уже стесняло это самодержавие.

При московском дворе счет местами подавал повод к частым спорам. Например, когда у царя давался обед думным людям, то они рассаживались по степени своей знатности. Но тут иногда кто-либо из бояр не захочет садиться ниже другого и начнет о том бить челом царю. Царь прикажет посадить его насильно; боярин бранит своего соперника и кричит, что «хотя царь ему велит голову отсечь, а под таким-то сидеть он не станет», и спустится под стол (Котошихин). Тогда царь приказывает его взять и отвести в тюрьму. Кроме тюрьмы за такую вину было наказание батогами или кнутом или споривший боярин по приговору царской думы выдавался своему сопернику головою. Обряд выдачи головою состоял в следующем. Приставы брали под руки осужденного за неправое местничество, отводили его на двор счастливого соперника в сопровождении дьяка или подьячего и ставили там у нижнего крыльца. Когда выходил хозяин на крыльцо, то дьяк или подьячий говорили, что великий государь указал, а бояре приговорили такого-то выдать ему головою. Хозяин благодарил за царскую милость и отпускал униженного соперника, дьяку или подьячему давал при этом подарки, а на другой день ездил к царю бить челом за его милость. В деле местнических счетов бояре отличались особым упорством потому, что это не было только их личное дело: уступая высшее место другому лицу, боярин тем уже целый свой род признавал ниже рода своего соперника и, следовательно, обрекал своих потомков и родственников занимать низшие места по службе сравнительно с потомками соперника.

Феодор Алексеевич поручил выборным людям из военных чинов под председательством князя Василия Васильевича Голицына обсудить, какие меры надобно принять для улучшения военного дела в России. Выборные люди в числе других преобразований указали на необходимость уничтожить местничество. Государь созвал собор из высшего духовенства и членов Боярской думы, объявил ему мнение выборных людей и предложил вопрос: отменить ли местничество или оставить его по-прежнему? Собор единогласно приговорил, что местничество как источник многих зол должно быть отменено. Государь велел принести некоторые тяжебные дела по местничеству и предать их огню в присутствии духовенства и бояр. Виновным против соборного приговора назначено лишение звания и имущества.

 

ЦАРЬ

Во главе государства находился царь, самодержавный и неограниченный властитель над своими подданными. Московское самодержавие имеет важное историческое значение: оно сообщило политическое единство раздробленным дотоле русским областям и связало в одну плотную массу племена, рассеянные на равнинах Восточной Европы; оно дало русскому народу государственное устройство, которое помогло ему выйти победителем из долгой борьбы с восточными и западными соседями, поработившими Русь удельно-княжескую.

Вот каким образом иностранцы, посещавшие Россию (например, Герберштейн и Антоний Поссевин), описывают неограниченную власть московского государя:

«Русские уверены, что он исполнитель небесной воли; „так угодно Богу и Государю, ведает Бог и Государь“, — говорят они. Царь считает своею собственностью не только области, но и все, что в них находится» [88] .

После тирании Ивана Грозного бояре хотели воспользоваться Смутным временем, чтобы ограничить в свою пользу царскую власть; они руководили Василием Шуйским и предписали условия при избрании польского королевича Владислава. По некоторым известиям (например, Котошихина), Михаил Феодорович был также выбран на условиях и ничего не делал без боярского совета; но во время управления отца его патриарха Филарета условия эти пришли в забвение (вследствие нелюбви народа к боярской аристократии и предпочтения монархического начала). Алексей Михайлович правил уже неограниченно; он писался «царем и самодержцем всея Великия и Малыя и Белыя Руси». В сношениях с иностранными государствами московское правительство усердно заботилось о том, чтобы в переговорах и грамотах вполне наблюдался царский титул с подробным перечислением областей. Отсюда происходили частые и долгие споры послов, особенно в сношениях с Польшей.

Московского царя окружал многочисленный двор, составленный из людей высших классов, которых чин и честь зависели от большей или меньшей близости к царской особе. (В этом отношении и местничество также способствовало развитию самодержавия.) Двор этот отличался восточною пышностью и строгим исполнением разных обрядов и церемоний.

Особенный почет, воздаваемый царскому величеству, требовал, чтобы ко двору приходили пешком, оставляя лошадей и экипажи в известном расстоянии. Правом свободного входа во дворец пользовались одни только придворные чины; но и для тех, смотря по значению каждого, существовали известные границы. Не во всякое отделение дворца могли свободно входить все приезжавшие на государев двор. Бояре, окольничие, думные и ближние люди пользовались в этом отношении большими преимуществами: они могли прямо входить даже в верх, т. е. в покоевые или жилые хоромы государя. Здесь по обыкновению они собирались каждый день в передней (палате) и ожидали царского выхода из внутренних комнат. Ближние бояре, «уждав время», входили даже в комнату или кабинет царский. Для прочих же чиновников государственных верх был совершенно недоступен. Стольники, стряпчие, дворяне, стрелецкие полковники и головы, дьяки и иные служилые чины собирались обыкновенно на Постельном крыльце, которое было единственным местом во дворце, куда они могли приходить во всякое время с полною свободою. («Домашний быт русских царей» Забелина.)

 

СОСЛОВИЯ

Господствующее сословие в государстве было служилое, которое образовалось из прежней княжеской дружины и разделялось на разные степени. Верхнюю степень составляла родовая боярская аристократия, сильная своим числом и значением. В состав ее кроме древних боярских родов вошли потомки удельных князей, вступивших на службу московских государей; они сохранили свой княжеский титул. Далее, значительная часть наших боярских фамилий вела свое происхождение от иноземных выходцев, именно литовских, немецких, а также от татарских мурз и царевичей. В XVI и XVII веках эта аристократия представляет довольно замкнутое сословие или касту, почти недоступную для людей низших классов. По своей знатности боярские роды разделялись на несколько «статей»; сообразно с таким делением они занимали разные должности при дворе, в гражданском управлении и в войске. Бояре, не занятые войною или службою в городах, постоянно жили в Москве и каждый день съезжались во дворец на поклон к государю. В грамотах писались они государевыми «холопами» и называли себя уменьшительными именами.

Среднюю ступень служилого сословия составляли дворяне, а низшую — многочисленный класс боярских детей. И те и другие в свою очередь подразделялись на разные статьи.

Все эти люди должны были служить всю жизнь там, где укажет государь; главною же их обязанностью по-прежнему оставалась военная служба. За свою службу кроме денежного и хлебного жалованья они получали поместья и вотчины. Первые давались в пожизненное владение, вторые составляли полную наследственную собственность; различие это потом уничтожилось, и поместья сравнялись с вотчинами. Между тем как дети боярские образовали класс мелких землевладельцев, бояре и некоторые из дворянских фамилий сосредоточили в своих руках обширные владения и имели иногда по нескольку тысяч крепостных людей.

Сословие людей «тягловых» или податных (земщину) составляли посадские и крестьяне. Под именем посадских разумелось вообще городское и пригородное население, занимавшееся торговлей, промыслами и платившее подати в царскую казну. В видах постоянного исправного сбора государственных доходов посадские люди были прикреплены к своим посадам, как крестьяне к земле. Более зажиточные из посадских носили древнее название «лучших людей», остальные назывались «меньшими»; в правительственном отношении они разделены были по сотням и слободам. Кроме податей посадские люди обязаны были отправлять царскую службу в качестве разного рода приставов или целовальников.

Крестьяне по отношению к земле распадались на три главные разряда: во-первых, те, которые жили на землях, принадлежащих государю; во-вторых, поселенные в поместьях и вотчинах служилых людей; в-третьих, жившие на землях монастырских и вообще духовенства. Первый разряд подразделяется на две части, именно: дворцовые, доходы с которых исключительно шли на содержание двора, и крестьяне черных волостей или черносошные, платившие подати в государственную казну.

В конце XVI века, как известно, крестьяне лишились права свободного перехода и были прикреплены к земле. Но они не скоро могли примириться с этим лишением, и в действительности переходы еще долго продолжались. Самое прикрепление не было полное и безусловное; в некоторых случаях последующими указами переход дозволялся (например, от мелкого владельца к мелкому). Для беглых сначала была назначена пятилетняя давность, т. е. спустя пять лет после ухода крестьянина землевладелец не имел права отыскивать его и возвращать на свою землю. Потом крепостное право получило дальнейшее развитие. Михаил Феодорович вместо пятилетнего назначил десятилетний срок для возвращения беглых крестьян к прежнему владельцу, а Утюжением царя Алексея Михайловича срок совершенно отменен: крестьяне со всем потомством должны были принадлежать к той земле, за которою они записаны в писцовых книгах 1626 года.

Крестьяне, по-видимому, лишены были только права перехода и сделались крепкими земле, а сами они не составляли такой же собственности землевладельца, как его холопы или рабы. Но помещики не замедлили распространить свою власть и на личность крестьянина, которому трудно было отыскать управу на помещика. Во второй половине XVII века дворяне уже продают крестьян и отдают их в приданое без земли, а к концу того же века крестьяне в своих отношениях к помещику весьма мало отличались от его холопей. Впрочем, и сами они иногда давали на себя кабалу, т. е. шли в холопы, чтобы избавиться от казенных повинностей (так как с холопов подати в государственную казну не собирались).

Беспрерывные побеги при малолюдном населении были весьма чувствительным злом для Московского государства. Беглые крестьяне, холопы и посадские отчасти уходили на Дон или в Запорожье, отчасти укрывались в лесах и составляли разбойничьи шайки. В течение всего XVII века правительство должно было вести неутомимую борьбу с этим явлением; оно отправляло во все стороны отряды сыщиков, которые отыскивали беглых и возвращали их на прежние места, ловили и вешали разбойников.

 

УПРАВЛЕНИЕ

Высшим правительственным и судебным учреждением была Боярская дума, которая вела свое происхождение от древнего обычая князей советоваться о делах со старшею дружиною. Когда усилилась в Московском государстве боярская аристократия, то дума не раз делала попытки ограничить самодержавие и приобрести большую самостоятельность. Но это удавалось ей только или в малолетство государя, или при царях, слабых характером. В думе обсуждались меры, касавшиеся всего государства, решались вопросы внешней политики и те дела, которые не могли быть решены низшими учреждениями. В отношении к царю дума имела только совещательное значение, хотя на грамотах ее обыкновенно писалось: «Царь указал, и бояре приговорили». В ней заседали бояре, окольничие и думные дворяне; иногда призывались патриарх и другие архиереи.

Московский подьячий в XVII веке Котошихин следующим образом описывает заседание думы.

Когда случится царю сидеть с боярами и думными людьми и рассуждать о своих или иноземных делах, то думные люди садятся поодаль от царя на лавках; размещаются они по степени своей знатности: сначала бояре, потом окольничие, потом думные дворяне, а думные дьяки стоят; иногда, впрочем, царь приказывает им сидеть. Когда государь объяснит свою мысль и спрашивает совета у думных людей, тогда, кто из них поумнее, говорит свое мнение, а иные бояре, брады свои устав я, ничего не отвечают, потому что царь многих жалует в бояре не по разуму их, а по великой породе, и многие из них грамоте не учены. Когда же дело после обсуждения бывает решено, царь приказывает думным дьякам записать приговор.

Кроме Боярской думы в XVI и XVII веках московские цари в самых важных делах имели обыкновение созывать выборных от всех свободных сословий своего государства, что называлось «Земским собором» или «великою Земскою думою». Это было также продолжением древнего обычая князей собирать иногда на совет не одну дружину, но и лучших людей города; когда же Русь объединилась, то лучшие люди собирались уже со всей земли. Первые соборы упоминаются при Иване IV; значение их поднялось в смутное время, особенно в эпоху междуцарствия. При Михаиле Феодоровиче, когда от народа требовались большие жертвы для устроения государства, мы видим частые земские соборы; они встречаются и при Алексее Михайловиче, но после него уже выходят из употребления. На соборе мнения выборных людей отбирались не поголовно, а по сословиям (думные люди, духовенство, дворяне, дети боярские, гости, торговые и посадские люди).

Далее из постоянных правительственных учреждений в Московском государстве следуют приказы. Происхождение приказов относится еще ко временам удельным; они развились преимущественно из домашнего или хозяйственного княжеского управления; когда же уделы были уничтожены, все приказы сосредоточились в Москве и здесь подразделились на многие отрасли, так что в XVII в. число их простиралось до 40. Письменная часть в приказах находилась в руках дьяков и подьячих, известных под общим именем приказных людей; они назначались из грамотных людей разных сословий, преимущественно из духовного звания.

В отношении областного управления земли Московского государства главным образом делились на уезды. Величина уездов была весьма неравная; они определялись историческими условиями; обыкновенно древние уделы или части уделов, по мере того как присоединялись к Московскому государству, составляли особый уезд. Подразделение уездов составляли: станы, погосты, губы, а наиболее распространенною единицею деления служили волости, которые так же, как и уезды, по объему своему были весьма различны.

Областные правители, перешедшие в Московское государство из удельно-вечевой Руси, т. е. великокняжеские наместники и волостели, в XVI столетии были заменены отчасти другими лицами. При Иоанне IV мы встречаем правителей, выбираемых из служилого сословия самими общинами, как-то: губных старост, излюбленных голов и проч. В XVII веке выборные власти опять уступают место лицам, назначенным от правительства; во главе областного управления становятся воеводы. Прежде воеводы встречались только в пограничных городах, но при Михаиле Феодоровиче они являются почти всюду, и только в некоторых областях потом упоминаются губные старосты в значении правителей. Воеводы сменялись весьма часто, так что редко оставались в одном городе более трех лет. Круг воеводской деятельности не был строго определен: большей частью в руках воевод сосредоточивалась власть военная, гражданская и судебная. Воеводство давалось как награда за военную службу, потому что оно представляло служилому человеку возможность увеличить свое состояние («покормиться»). Хотя взятки были запрещены, но кроме царского жалованья воевода мог получать от жителей добровольные приношения, которые тогда не считались взятками в строгом смысле этого слова.

Дела, подлежавшие воеводскому управлению, производились в так называемой съезжей или приказной избе. В Московском государстве, кроме того, существовали земские должности, на которых посадские и крестьяне выбирали людей из своей среды. Таковы земские старосты, заправлявшие раскладкой податей и городским хозяйством; они заседали вземской избе. Потом следуют разного рода головы и целовальники; им поручались сборы в казну пошлин торговых, питейных, судных и проч. Выборы в головы и целовальники производились ежегодно. Эта земская служба была вообще обременительна для выборных людей: за убытки и недоимки они отвечали собственным имуществом. Низшие чиновники назывались: пристава, неделыцики, доводчики и др.

 

СУДОПРОИЗВОДСТВО И ДОХОДЫ

Формы судопроизводства первоначально были довольно просты и несложны. В XV и XVI веках на суде наместников и волостелей встречаются старосты и целовальники, выбранные от городских и сельских общин и известные под общим именем судных мужей. При Иване Грозном многие общины даже получили право собственного суда, т. е. судились только своими выборными людьми, но после они теряют это право и суд сосредоточивается в руках областных начальников. Судопроизводство было по преимуществу словесное. Главными доказательствами на суде служили письменные акты, свидетели и присяга. В уголовных делах употреблялся повальный обыск, т. е. допрос местных жителей о самом преступлении или о поведении заподозренного человека. Древний обычай испытания водою и железом уже не встречается; место его при исследовании дела заступил жестокий обычай судебной пытки. По судебникам царей Ивана III и Ивана IV в случаях тяжбы между истцом и ответчиком допускали поле, но к концу XVI века поле уже выходит из употребления.

С течением времени судебный процесс более и более усложняется, письменное судопроизводство берет перевес над словесным, число инстанций увеличивается, а вместе с тем растут медленность в решениях и издержки подсудимых. Те дела, которые почему-либо не могли быть решены простыми людьми, переносились в высшие инстанции, т. е. сначала к наместнику или воеводе главного города, потом в один из приказов, наконец, подавался доклад царю, который или сам решал дело, или поручал его Боярской думе. По окончании тяжбы тому, кто ее выигрывал, выдавалась правая грамота. Право суда над крепостными людьми, за исключением уголовных преступлений, принадлежало самому владельцу. В пытках и казнях того времени вполне выражаются грубость и жестокость нравов; наиболее употребительные казни были: виселица, четвертование, колесование и сажание на кол, а самым обыкновенным наказанием за проступки служили плети и палки, от которых не было изъято и боярское сословие. Несостоятельного должника заимодавец имел право поставить на правеж, который заключался в том, что несчастного должника ежедневно по нескольку часов били палками, пока он не заплатит долга. (Помещики обыкновенно ставили вместо себя на правеж крепостных людей.)

Главным источником казенных доходов в Московском государстве были подати (тягло); они налагались не на отдельных лиц, а на целые общины, которые уже сами раскладывали их между своими членами. Крестьянские общины облагались податями по числу сох, т. е. известного количества земли, которою они владели, а посадские — по количеству тягловых дворов, означенных в писцовых книгах за каждым посадом. Почти все ремесла и торговые статьи были обложены пошлиной. Кроме обыкновенных податей существовали постоянные сборы на некоторые потребности государства, например полоняничные деньги — для выкупа пленных у татар; по временам производились и чрезвычайные сборы на военные издержки, например так называемая пятая деньга, т. е. пятая часть дохода. Из повинностей наиболее значительные были: ратная (поставка ратных людей и продовольствия во время войны), ямская гоньба (для провоза послов и царских чиновников), постройка и починка крепостей, казенных зданий, мостов и проч. Вообще финансовая система в Московском государстве представляла довольно много запутанности, и тяжесть налогов падала неравномерно на разные сословия и на разные местности государства.

 

ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ,

ТОРГОВЛЯ И ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

Европейские путешественники XV, XVI и XVII веков изображают Московское государство обширною равниною, которую покрывают огромные сосновые и березовые леса и во всех направлениях пересекают большие судоходные реки. Почва этой страны глиниста, местами песчана, но вообще плодородна и в изобилии производит растения, свойственные умеренному поясу. (Черноземная полоса на юго-восточных украйнах.) Климат Московии по ее большому протяжению не одинаков; области, прилегающие к столице государства, отличаются чистым и здоровым воздухом. Что особенно поражало внимание иностранцев, это резкая противоположность между зимней и летней природой. Зимою господствует страшный холод и вся страна задернута сплошною пеленой снега; напротив, летом, после разлития вод, леса, луга, нивы оживают и быстро покрываются роскошной зеленью, а летние жары бывают так же сильны, как и зимние морозы.

Главные произведения страны следующие. Земледелие доставляет разного рода хлебные растения, как-то: рожь, пшеница, овес, ячмень и др.; пчеловодство, весьма распространенное в лесистой Московии, доставляло значительное количество меду и воску; реки изобиловали рыбой, особенно волжская система (белуга, осетр и стерлядь); в лесах водилось множество дичи. Звероловный промысел занимал важное место в народном хозяйстве по количеству ежегодно добываемых мехов (черно-бурые и другие лисицы, соболи, горностаи, бобры, белки); лучшие меха привозились из Сибири, Печерской и Пермской областей. Но все это богатство естественных произведений оставалось весьма мало разработанным и едва доставляло народу предметы первой необходимости. Земледельческая промышленность находилась на довольно низкой ступени; успехам ее препятствовали редкость населения и развитие крепостного права (которое служило плохим поощрением крестьянскому труду). Цены на хлеб, по замечанию иностранцев, хотя были низки, но непостоянны: по беспечности сельских хозяев в неурожайные годы происходил голод, и богатые люди, имевшие большие запасы, обыкновенно пользовались этим временем, чтобы продать хлеб как можно дороже.

Средоточием торговой деятельности в Московском государстве была столица, которая по самой наружности своей отличалась весьма промышленным характером; она была наполнена рынками, гостиными дворами, рядами и лавками; здесь всегда можно было встретить купцов и ремесленников многих европейских и азиатских наций. Сам царь принимал непосредственное участие в торговле. Из Москвы торговое движение распространялось в разные стороны, преимущественно по Волге, в Литву, к Новгороду и к Белому морю.

Из Западной Европы в Россию привозились металлические изделия, сукна, полотна, вина, сельди, сахар, бумага, огнестрельные снаряды, золотая и серебряная монета, разные пряности и проч. Таможенные чиновники обыкновенно отбирали самые лучшие товары и покупали их для государя (товары эти шли отчасти на потребности царского двора, отчасти назначались в продажу). Из России иностранцы вывозили сырые произведения; самую важную статью отпуска составляли меха; потом следовали воск, мед, кожи, сало, икра, лен, пенька и отчасти хлеб. Русские торговые люди почти не ездили со своими товарами в Западную Европу: на такие поездки неблагоприятно смотрели как само московское правительство, так и иностранные купцы.

Что касается до внутренней торговли, то почти каждый посад служил рынком для своих окрестностей. Большие расстояния между городами и неудобство путей сообщения обусловливали обычай торговцев ежегодно в известное время собираться в определенном месте; таким образом произошли ярмарки. Они соединялись обыкновенно с храмовыми праздниками и помещались около церкви. Особенно замечательны ярмарки в монастырских имениях; сюда купцы съезжались охотнее, потому что крестьяне монастырских земель были более зажиточны, чем в других местах, и самые торги менее стеснялись вмешательством таможенных чиновников. Из таких ярмарок наиболее знаменита Макарьевская, около монастыря святого Макария Желтоводского.

Иностранцы, посещавшие Россию, отзываются об ее жителях как о народе, весьма склонном к торговой и промышленной деятельности.

Они удивлялись изворотливости и сметливости русских купцов, но заметили и другую черту, которая приносила большой вред торговле, — это недостаток честности. Обычай запрашивать в несколько крат дороже настоящей цены, божиться и в то же время обманывать покупателя был весьма распространен между московскими торговцами. Подобная черта является прямым следствием необразованности и порчи народного характера. Далее, на торговлю имели неблагоприятное влияние следующие обстоятельства. На всех главных рынках русский купец встречал подрыв со стороны царских товаров; например, являясь на ярмарку в Архангельск, он не смел торговать прежде, нежели окончится торговля царская, для которой отбирались всегда лучшие товары. Некоторые ветви торговли находились исключительно в руках казны, например дорогие меха, продажа хлебного вина и пр. Вообще торговая деятельность в Московском государстве пользовалась весьма ограниченной свободой; товары при всяком движении подвергались подробной оценке и должны были оплачиваться многочисленными пошлинами. Сюда же присоединялись обиды от воевод и приказных людей; таможенные головы и целовальники хотя назначались из торговых сотен, однако притесняли и брали взятки не менее приказных. Пути сообщения — необходимое условие для торговой деятельности — находились еще в первобытном состоянии. Самое обычное время для путешествия была зима; тогда по дороге между главными торговыми пунктами тянулись огромные обозы с товарами (так, между Москвою и Ярославлем можно было встретить обозы в 700 или 800 саней). Летом главным средством сообщения служили реки, но плавание по ним было соединено с препятствиями от мелководья и волоков, которые требовали довольно частой перегрузки, а каналы в то время почти не были известны в России. Наконец, торговля и вообще народное благосостояние много страдали от разбоев.

Что касается заводской и фабричной промышленности, то она была еще весьма мало распространена в Московском государстве и находилась большей частью в руках иностранцев. Первые железоплавильные заводы устроены в царствование Михаила Феодоровича голландским купцом Виниусом около Тулы. Вслед за ним гамбургский купец Марселиус устроил завод на реках Костроме, Шексне и Ваге, а в царствование Алексея Михайловича основаны олонецкие железные заводы. На этих заводах отливали для правительства пушки, ядра, делали ружья и другие железные вещи; главными мастерами были иностранцы; заводчики, однако, обязывались научить своему мастерству присылаемых к ним русских работников. Кроме того, в XVII веке встречаются некоторые суконные и полотняные фабрики, впрочем назначенные только для царского двора.

 

ИСКУССТВА

Художественная деятельность в России по-прежнему сосредоточивалась главным образом на строении и украшении храмов. (Храмы и их украшения кроме своего религиозного значения служили единственным и весьма наглядным проводником изящного вкуса в народную массу.) Почти все важные постройки совершались под руководством иностранных художников, которые со времен Ивана III постоянно выписывались из Италии и Германии; например, этими художниками построены стены Московского Кремля, соборы Успенский и Архангельский.

Вот что сообщают летописи о построении Успенского собора, этой главной московской святыни.

Митрополит Петр, переселясь из Владимира в Москву, просил великого князя Иоанна Даниловича Калиту построить каменный соборный храм в честь Успения Пресвятой Богородицы. «Если послушаешь меня, — говорил Петр, — то будешь сильнее всех иных князей и род твой возвеличится, град сей будет славнее всех градов русских, святители будут обитать в нем, руки его взыдут на плеща врагов и кости мои будут положены в нем». Храм был заложен в 1326 году, а в следующем году окончен. Святой Петр не дожил до его окончания, он был погребен в одном из приделов этого храма. Около полутораста лет спустя, когда храм пришел в ветхость и притом оказался тесен для возраставшего населения Москвы, великий князь Иван III велел разобрать его и построить вновь, в больших размерах, по образцу владимирского собора Богородицы, основанного Андреем Боголюбским. Стены нового храма уже доведены были до сводов, как вдруг обрушились по непрочности материала и неискусству строителей. Тогда великий князь послал в Италию искать хорошего архитектора; такой нашелся в лице Аристотеля Фиоравенти, болонского уроженца; каменщики для нового собора были вызваны из Пскова, а кровлю делали новгородские мастера и покрыли ее «немецким» железом. Успенский собор построен Аристотелем в течение трех лет; в 1479 году он был окончен и освящен митрополитом Геронтием. Внутреннее иконное расписание стен (альфреско) было довершено при следующем великом князе, Василии Ивановиче. Иван Грозный после известного московского пожара главы собора покрыл медными вызолоченными листами. Михаил Феодорович, восстановляя Москву, разоренную поляками, между прочим, велел вновь расписать стены собора по накладному листовому золоту; при этом со старого письма предварительно снимались рисунки, которые потом воспроизводились на тех же местах. (Иконопись и украшения храма поновлялись еще при Екатерине II и после французского разорения при Александре I.)

В столице уже находилось много разного рода мастеров, своих и иностранных; Псков славился каменщиками, Новгород — резчиками и живописцами, однако этого было недостаточно. Иван IV даже запрещал продавать в Литву ливонских пленников, знающих какое-либо мастерство, и велел присылать их в Москву. Относительно архитектурного искусства влияние византийское в XV веке заменилось влиянием западноевропейским. Но в живописи византийские образцы удержались гораздо долее: памятниками ее кроме икон служат еще миниатюрные рисунки в рукописных житиях святых, которые переписывались и раскрашивались монахами в монастырях.

Иконопись на Руси считалась священным занятием и находилась под непосредственным надзором церковных властей. Подробные сведения о том, как изображать священные лица и события соответственно преданиям и обычаям церкви, тщательно передавались от мастеров ученикам, от одного поколения к другому. (Рукописные сборники таких сведений известны под именем подлинников.) Таким образом, русская иконопись должна была ограничиться одним подражанием, или так называемыми переводами, но зато она сохранила строгий византийский стиль, т. е. древнейший стиль христианского искусства. По некоторым различиям во внешних приемах («пошибах») ее делят на два главные письма или школы: новгородское и московское. Иконы новгородского письма сохраняются преимущественно в старинных церквах Новгородской области: до XVI века они ближе других. удержали византийский стиль. Представителем московской школы является монах Троицкой лавры Андрей Рублев, в XV веке. Впоследствии в Москве образуется школа «царских» иконописцев, состоявших в ведении Оружейного приказа. Во второй половине XVII века начальным лицом этой школы был известный Симон Ушаков. Так как в Москву постоянно вызывались лучшие иконники, то здесь постепенно сглаживалось различие между потирами, притом московская иконопись подверглась некоторому влиянию иностранных мастеров, которых выписывали из-за границы цари Михаил и Алексей. (Появляется так называемое фряжское письмо, составляющее переход от иконописи к живописи.)

Вообще русское искусство находилось далеко не в цветущем состоянии. В Москве при царском дворе постоянно жили многие художники, вызванные из-за границы: литейщики, золотых и серебряных дел мастера и проч. (мало-помалу они населили в Москве целую Немецкую слободу). Но русские люди, поступавшие к ним в ученье, никогда почти не достигали звания настоящих мастеров и оставались на степени ремесленников: иностранцы с намерением не открывали русским всех тайн своего мастерства, чтобы удержать за собою монополию искусства в России. Главная же причина, неблагоприятная развитию художественной деятельности, заключалась в недостатке образованности и в бедности государства. Роскошь и великолепие встречались только в столице, особенно при царском дворе, куда собиралось все лучшее из иностранных и туземных произведений; между тем как столичные храмы и царские палаты изобиловали золотою и серебряною утварью с драгоценными камнями, в простых сельских храмах церковные сосуды были отчасти оловянные, отчасти сделаны из дерева.

Русский город разделялся обыкновенно на три части, внутри лежал замок или кремль; поселение около кремля называлось посадом, который иногда был также окружен стенами или валом; к посаду примыкали еще слободы (названные так по льготам, которыми они пользовались сравнительно с простыми селами). Слободы носили имена по занятиям своих жителей, например Рыбная, Ямская, Стрелецкая, Казацкая и проч. Городские стены были деревянные и только в самых значительных городах каменные с высокими зубцами; по стенам возвышались двух- или трехъярусные башни с отверстиями для стрельбы из пушек и пищалей. Кругом стен иногда ставились двойными или тройными рядами столбы из толстых бревен с перекладинами (надолбы), которые должны были затруднять подступы к городу. Кроме того, на южных границах, постоянно угрожаемых татарами, окрестности городов и «острогов» были в разных направлениях изрезаны земляными валами и плетнями со множеством лесных засек и завалов. В той стороне встречались почти одни крепости, простые же селения были весьма редки.

Внутренность города прежде всего занималась казенными зданиями, каковы: приказная изба, воеводский двор, государева житница с хлебными запасами для служилых людей, тюрьма и проч. Тут же находились «осадные дворы» соседних помещиков, которые во время неприятельского нашествия собирались в город. Посады были наполнены по преимуществу домами торговцев и ремесленников.

 

ДОМАШНИЙ БЫТ

Каждый двор огораживался забором или острым тыном; дом располагался большею частью посредине двора и состоял из нескольких жилых строений, соединенных между собою сенями или крытыми переходами. У зажиточных людей дома имели нижний этаж («подклет»), назначенный для прислуги или для амбаров, а наверху делалась еще надстройка («терем»). У боярина весь двор был застроен избами для его многочисленной «дворни» и разных хозяйственных заведений, так как богатые помещики того времени почти все нужное для домашнего обихода приготовляли у себя дома своими слугами. За главным двором находился еще двор, где помещались экипажи, домашние птицы, скот, разные житницы и пр. Сад и баня («мыльня») составляли необходимую принадлежность всякого порядочного дома.

Внешняя отделка и внутреннее убранство частных жилищ не отличались богатством или разнообразием. Ворота, ставни, перила и другие наружные части дома обыкновенно украшались узорчатою резьбою и балясами или кувшинообразными колонками. Окна в бедных домах были малы и затягивались кожею или пузырем, а у зажиточных людей в них вставлялись пластинки слюды, иногда расписанные разными красками и фигурами. Внутри покоев главное место занимали образа святых и Богородицы, иногда с серебряными окладами в створчатых киотах; иконы наполняли весь передний угол; пред ними висела лампада. Для стен самым обыкновенным украшением служили так называемые лубочные картины, которых грубые, уродливые изображения вполне удовлетворяли неприхотливому вкусу наших предков.

Предки наши в торжественные дни, особенно в большие праздники, любили блеснуть роскошным угощением, богатыми нарядами и другими дорогими вещами, но вообще они отличались бережливостью, и потребности их были весьма ограниченны. У самих бояр дорогие платья, оружие, серебряная посуда и прочие предметы роскоши употреблялись редко, хранились весьма тщательно и переходили по наследству несколько поколений.

Общею и необходимой частью русской одежды была рубаха, которая носилась сверх нижнего исподнего платья и низко подпоясывалась; у богатых края и грудь вышивались разноцветными шелками и золотом, а ворот иногда был унизан жемчугом. На рубаху надевался узкий кафтан до колен, подпоясанный кушаком; когда же выходили из дома, то надевали сверху «ферязь» — широкое длинное платье с рукавами почти до земли; зимою носили меховую шубу. Эти одежды делались из выбойки, сукна или разноцветных шелковых материй (каковы тафта, камка, бархат, объяр и пр.); самый любимый цвет был красный. Отличительным знаком князей и бояр служила высокая «горлатная» шапка, сделанная из драгоценного меха с широким бархатным верхом. Высшие классы, по восточному обычаю, плотно закутывали голову, а волосы подстригали довольно коротко, между тем как борода, чем была длиннее, тем считалось почетнее. Попытка великого князя Василия Ивановича собственным примером поощрить бритье бороды не имела успеха, потому что против этого нововведения сильно восстало духовенство. (Общий покрой боярского одеяния сохраняется отчасти в одежде нашего белого духовенства.)

Обыкновенно женскую одежду составляли «летник», имевший длинные широкие рукава и напереди разрез, который застегивали до самого горла. Верхняя женская одежда (опашень, телогрея, шуба) походила на мужскую. У замужних женщин голова была всегда покрыта «волосником» или «кикою»; девушки летом носили повязки, а зимою бобровые и собольи шапки, из-под которых падали на спину волосы, заплетенные в одну или две косы с красными лентами. Женская одежда вообще отличалась пестротою и обилием мелких украшений. Дородность тела, по понятиям того времени, считалась принадлежностью красоты у обоих полов. По отзывам иностранцев, русские женщины довольно стройны и красивы, но в городах между ними был чрезвычайно распространен обычай белиться и румяниться.

 

ВОЙСКО

Главную основу Московского войска составлял многочисленный класс дворян и детей боярских, т. е. сословие помещиков и вотчинников. Они отправляли собственно конную службу и, смотря по количеству отведенной им земли, выводили с собою в поле несколько вооруженных слуг. Из дворян, приписанных к Московскому уезду, собирался так называемый Царский полк. Кроме того, все придворные чины (стольники, стряпчие, жильцы и пр.) были в то же время люди военные и составляли конный отряд царских телохранителей; они являлись на смотр в богатом вооружении, в блестящих панцирях и шлемах, с дорогими саблями, сидя на красивых и резвых аргамаках, убранных дорогою сбруей; их сопровождало значительное количество вооруженных слуг. Придворным чинам подражали простые дворяне и дети боярские, кто побогаче; те же, которые были победнее, т. е. большая часть, редко имели исправное и полное вооружение.

Пешее войско набиралось отчасти из городовых казаков и вольных или «охочих» людей, а главным образом из «даточных», которых в случае войны выставляли по человеку с известного числа тяглых дворов. Постоянно и хорошо вооруженную пехоту представляли только «стрельцы», из Москвы мало-помалу распространенные по всем главным городам; в столице они служили как пешая царская гвардия и занимали караулы. Стрельцы пользовались некоторыми привилегиями, получали жалованье, могли свободно заниматься торговлею и разными промыслами. Вооружение их состояло из тяжелого ружья, бердыша, сабли и копья; они делились на полки и сотни. За стрельцами следуют «пушкари», казаки и прочие военные люди, жившие обыкновенно по городам в особых слободах. К московским ратным людям в случае нужды присоединялись еще украинские казаки и толпы легкой татарской конницы, также отряды из черемис, мордвы, калмыков и других инородцев, вооруженные по большей части только стрелами. Во время значительных походов войско разделялось на пять частей: Большой полк, Правая и Левая руки, полки Передовой и Сторожевой; кроме того, для разъездов отделялся легкий конный отряд, известный под именем «яртаула». Московская артиллерия («наряд») состояла из пушек и пищалей и была довольно многочисленна. В сражениях с татарами употреблялось подвижное укрепление из досок или так называемый «гуляй-город».

Войны с поляками и шведами доказали, что москвитяне только в укреплениях защищались с успехом, а в открытом поле, несмотря на свою многочисленность, они не могли стоять против регулярных европейских армий. Вообще в военном искусстве со времен татарского ига русские далеко отстали от своих западных соседей и приблизились более к азиатскому образу ведения войны: так, они с шумом и криком, в беспорядке нападали на неприятеля и старались подавить его своею массою. Сами иностранцы, однако, отдают справедливость природному мужеству русских и их чрезвычайному терпению в военных трудах и лишениях. Правительство мало-помалу убедилось в необходимости завести войска, устроенные по образцу европейских армий. Уже Борис Годунов имел отряд телохранителей в несколько сот человек, набранный из ливонцев, поляков, шотландцев и проч. При Михаиле Феодоровиче для второй Польской войны нанято было в Германии несколько полков в русскую службу, но они мало принесли пользы и были потом распущены. С тех пор московское правительство старалось привлекать в Россию значительное число иностранных офицеров, давало им жалованье, поместья и поручало обучать русских ратных людей «иноземному строю». При Алексее Михайловиче являются уже многие конные и пешие полки с иностранными названиями рейтар, гусар, драгун и солдат под командою иноземных полковников, ротмистров и капитанов. Но европейское военное искусство и дисциплина медленно прививались к русским ратным людям, а остальные войска наши по-прежнему представляли пестрые, нестройные и плохо вооруженные толпы ратников. Даже не все дворяне являлись на службу с огнестрельным оружием («с огненным боем»): еще многие из них, по древнему обычаю, выезжали на войну с луком и стрелами («с лучным боем»). Феодор Алексеевич оставил своим преемникам войско, простиравшееся до 200000 человек.

 

ЦЕРКОВЬ

Внешнее устройство Греко-российской Церкви (иерархия) оставалось почти то же самое, как и в период дружинно-княжеский. Московское государство в церковном отношении делилось на епархии, управляемые архиереями. Назначением патриарха и епископов по большей части заведовал сам царь, выбирая их из архимандритов и игуменов знаменитейших монастырей. Высшее духовенство нередко заседало в Боярской думе, пользовалось правом ходатайствовать за опальных и подсудимых и вообще имело значительное влияние на государственные дела, но в свою очередь оно было подчинено царской власти, и учреждением патриаршества почти не изменились их взаимные отношения. Епископы имели у себя на службе довольно значительное число светских чиновников, т. е. бояр, детей боярских, дьяков и проч.

Епархии делились на округи или «десятины», которыми заведовали «десятинники». Последние объезжали свои округи, собирали епископские доходы, производили суд между духовными лицами и крестьянами, принадлежавшими духовенству (за исключением уголовных дел, которые подлежали всегда светскому суду). Священники ставились епископом, причем нередко выбирались самими прихожанами из грамотных людей разных сословий. При Иване IV белое духовенство получило право выбирать из своей среды десятских и сотских священников или «поповских старост».

Монашество с течением времени образовало в древней России многочисленное и важное по своему значению сословие. В отдаленных и глухих краях государства оно по-прежнему способствовало заселению и обработке бесплодных лесных пространств: крестьяне, привлекаемые многими льготами, охотно селились на монастырских землях, расчищали почву и едва проходимые дотоле дебри обращали в плодоносные низы. (Монастырская колонизация особенно процветала в северной полосе.) Большие монастыри были в то же время и крепости, которые, например в Смутное время, оказали многие услуги государству. В удельно-вечевой Руси монахи сами выбирали себе игумена; в Московском же государстве игумены назначались иногда епископом, а в знаменитейшие монастыри — самим царем. Первостепенные обители (лавры) обыкновенно были изъяты из епископского суда и подчинены прямо суду патриарха.

Весьма частые пожертвования благочестивых людей в продолжение нескольких веков сосредоточивали в руках монастырей огромные поземельные владения. Правительство от этого лишалось многих земель, которые были ему нужны для раздачи ратным людям; а вследствие монастырских привилегий оно теряло и значительную часть своих финансовых доходов (так как монастырские земли пользовались разными льготами относительно повинностей, некоторые владельцы дарили поэтому свое имущество монастырю еще при своей жизни, но на известных условиях). С другой стороны, владение населенными землями отвлекало монастырское начальство от религиозных интересов к заботам чисто хозяйственным, а богатства, скопившиеся в стенах обители, способствовали иногда порче монастырских нравов. При Иване III знаменитый отшельник Нил Сорский на Духовном Соборе 1503 года поднял вопрос о том, следует ли владеть селами инокам, которые, отрекшись от мира, не должны заниматься ничем мирским и должны кормиться своими трудами. Его поддерживали белозерские пустынники; но митрополит, епископы и красноречивый Иосиф Санин на этот раз отстояли привилегию монастырей. Вопрос возобновился потом при Василии III: мнение Нила Сорского развивали два известных монаха — Вассиан Косой и ученый Максим Грек. Решительнее своих предшественников в этом деле поступил Иван IV. При нем на Стоглавом Соборе архиереи и монастыри лишены были права покупать вотчины без царского позволения, а на последующих соборах запрещалось служилым людям отказывать свои вотчины в монастырь на помин души.

Вообще образование русского духовенства в те времена было недостаточно сравнительно с его высоким призванием; приходские священники в областях были по большей части люди малограмотные, которые заботились более о насущном хлебе, нежели о наставлении и поучении своих прихожан. Против недостатков духовенства не раз в самой Церкви поднимались голоса благомыслящих людей; на соборах обсуждались меры к исправлению этих недостатков и к лучшему образованию священнослужителей. В понятиях простого народа между тем продолжали господствовать предания и верования времен языческих, чему доказательством служит множество всякого рода суеверий (приметы, чары, заклинания и пр.); во многих местах еще свято сохранились языческие празднества и жертвоприношения.

Но там, где христианство успело утвердиться, т. е. в средних и высших классах и вообще в коренном русском населении, господствовали большая преданность православной Церкви и замечательная набожность. Один иностранный посол в XVI веке с уважением отзывается о набожности москвитян.

«Никогда, — говорит он, — не пропускают они ни монастыря, ни храма, ни часовни, но тотчас слезают с лошади или с телеги, преклоняют колени, трижды крестятся и трижды произносят: „Господи помилуй!“ А когда встречают храм, где совершается божественная служба, то не пройдут мимо, не зашедши в церковь и не отслушавши литургии».

После дела о жидовской ереси Русскую Церковь не раз тревожили и другие учения, для борьбы с которыми созывались обыкновенно духовные соборы: так, в XVI веке замечательны ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого, которые оспаривали церковные догматы об Иисусе Христе. Низшее духовенство и простой народ по своей приверженности к внешним обрядам, к букве написанного закона с недоверием встречали всякую попытку к изменению и исправлению. Во время Никона исправление церковных книг обнаружило существование раскольничьих сект, число которых к концу XVII века быстро возрастает.

Что касается инородцев, принадлежащих к Московскому государству, то в XVI и XVII веках большею частью финские племена на севере и востоке России еще были идолопоклонники, а татарские области оставались верны исламу. Впрочем, благодаря трудам некоторых ревностных проповедников христианство продолжало мало-помалу распространяться между этими племенами; вместе с русскими завоеваниями оно проникло и в отдаленную Сибирь.

 

ОБРАЗОВАННОСТЬ

Многие иностранцы, посетившие Россию в XVI и в XVII веках, отдают должную справедливость природному рассудку русского народа и его способности к умственному развитию, но вследствие неблагоприятных исторических обстоятельств уровень образованности в Московском государстве находился на довольно низкой ступени. С XIII столетия, т. е. со времен татарского ига, началось быстрое отчуждение России от Европы и русский народ вступил в близкие отношения к диким азиатским соседям, которые оставили глубокий след на государственном устройстве и на обычаях наших предков. На характере Московского государства отразилось также влияние византийских преданий, проводником которых служили иерархия, литература и законодательство; предания эти относились к позднейшим временам византийской образованности, т. е. ко временам ее упадка.

Хотя со второй половины XV века Московское государство и начинает входить в связь с европейскими державами, но связь эта долгое время ограничивалась дипломатическими сношениями и призывом иностранных мастеров на службу правительству. Русские же люди не отпускались за границу для образования, и европейская наука не пользовалась в России покровительством высших классов. Указывая на опасность, постоянно грозившую со стороны иноземных ересей, московское духовенство недружелюбно смотрело и на западнорусские школы и ученых, которые были не чужды многих западных идей. С целью оградить русское православие от иноземных ересей и подкрепить его связь с Восточною Церковью при царе Феодоре Алексеевиче учреждено было в Москве высшее училище под названием Славяно-греко-латинской академии. Первыми учителями академии были вызванные из Греции ученые братья Лихуды (Иоанникий и Софроний); воспитанники изучали преимущественно греческий и латинский языки, христианскую философию и богословие.

При отсутствии сельских школ монахи и церковнослужители в те времена были почти единственными учителями грамотности. Боярское же и дворянское сословие по своему умственному развитию весьма мало возвышалось над массою простолюдинов; все воспитание его ограничивалось обучением чтению и письму, но и до этого искусства достигали не все бояре. Вся система воспитания того времени основывалась на страхе и наказании; розга считалась необходимою принадлежностью учения.

Печальное состояние образованности и восточное влияние на русские нравы особенно отразились на положении женщин.

В княжеско-дружинной Руси женщины пользовались некоторою свободою, но с XIII века в высшем сословии их положение изменяется. Они были удалены из общества мужчин и заключены в терема, где проводили жизнь, обреченную праздности и скуке. Прядение, вышивание золотом, жемчугом или бисером (особенно церковных риз и покровов) в обществе сенных девушек и однообразные забавы вроде качелей наполняли время боярских жен и дочерей; из дома они выезжали не иначе как в закрытых колымагах, окруженные толпою холопов. Брак с обеих сторон устраивался родителями, причем о согласии молодых людей не спрашивали. Жених обыкновенно до самого окончания свадьбы не мог видеть своей невесты (отчего между боярами случались иногда обманы: например, вместо той дочери, за которую сватались, выдавали другую, отличавшуюся каким-нибудь недостатком; или, когда родственница жениха приезжала смотреть невесту, показывали ей вместо дочери красивую служанку). Только христианские понятия о браке смягчали иногда это рабское положение женщины и возвышали ее на степень подруги. Русские книжники XVI века такими чертами изображают нам идеал женщины: она безропотно покоряется старшим (т. е. мужу и его родителям), усердно занимается хозяйством, облегчает в своем доме тяжелое положение рабов и совершает другие подвиги христианского благочестия (посты, милостыню, молитву).

Наиболее образованные области Московского государства лежали на западе, т. е. по соседству с Европою. Новгород благодаря своей торговле долгое время служил для Москвы главным проводником европейской гражданственности, но в конце XVI века он приходит в упадок. В XVII веке его место в отношении к Москве заступает Малороссия со своими школами и типографиями, со своими духовными писателями и учеными, которые образовались во время борьбы против унии и католицизма (Смотрицкий, Копыстенский, Могила, Гизель и др.). Вместе с тем усиливается в Московской Руси влияние польской гражданственности и польской литературы. Постоянный прилив европейских ремесленников, торговцев, офицеров и послов такж не мог остаться без некоторого влияния на русский быт. В XVII веке западные европейские обычаи хотя слабо, но уже заметно проникают в высшее московское общество. Когда Ордин-Нащокин управлял Посольским приказом, в Москве составлялись русские газеты или куранты (рукописные), впрочем исключительно назначенные для двора: в них помещались переведенные из иностранных газет известия об европейских событиях. (Начало тому положено при Михаиле Феодоровиче.) Между приверженцами западных обычаев из русских бояр первое место занимает Матвеев, под влиянием которого при московском дворе положено было начало театру.

При Алексее Михайловиче к московскому двору была вызвана труппа немецких музыкантов и танцовщиков. Они просили у царя дозволения забавлять его театром. Царь обратился за советом к своему духовнику; тот отвечал, что можно немцам играть во дворце, потому что византийские императоры допускали при своем дворе подобные увеселения. В присутствии царского семейства и придворных немцы разыграли несколько мистерий («Как Юдифь отсекла голову Олоферну», «Как Артаксеркс велел повесить Амана» и др.). Музыкальный оркестр при этом состоял из дворовых людей Матвеева, обученных немцами. Представления очень понравились царю; он поручил Матвееву устроить постоянный театр, отдать в учение к. немцам несколько русских и выписать из Германии новых актеров. Лучшие русские мистерии в конце XVII века принадлежали Симеону Полоцкому и Димитрию ростовскому.

 

ЛИТЕРАТУРА И НАРОДНАЯ ПОЭЗИЯ

Книжная словесность Древней Руси заключалась по преимуществу в разного рода рукописных сборниках, которые в большом количестве дошли до нас. Главное место занимают книги религиозного содержания. В них входили, во-первых, поучения отцов Церкви, распределенные для чтения на каждый день; во-вторых, жития святых Русской Церкви и Греческой вообще. Первого рода сборники известны под именами Златоструев, Златоустов, Измарагдов и проч., а вторые назывались Четьи-Минеи, Прологи и Патерики. Замечательны Великие Четьи-Минеи, собранные митрополитом Макарием, современником Ивана Грозного, и Патерик печерский, составленный в Киеве в XV веке. Потом следуют сборники библейских сказаний, преимущественно «отреченных» (т. е. не признаваемых Церковью), которые назывались Палеи. Сборники, известные под именем Пчелы, составляют переход от духовной литературы к светской; они разделены обыкновенно на главы нравственного содержания (о богатстве и убожестве, о добродетели и злобе, о правде и т. п.).

Для распространения сведений по всемирной истории служили хронографы, заимствованные по большей части из греческих летописцев; здесь описывались события от сотворения мира, и притом в особенности события византийские. Для распространения же исторических сведений о Древней Руси служили многочисленные летописные сборники. Иногда из летописей делались выписки по княжениям и царствованиям («степенные книги») или составлялись летописные своды; замечателен особенно свод летописей, составленный по приказанию Никона. В XV веке московская летопись получает по преимуществу государственный (официальный) характер и ведется при дворе великих князей; в XVI веке ее начинают заменять «разрядные книги», куда дьяки вносили главные придворные события и служебную деятельность бояр. В том же веке появляются исторические записки современников; таково сочинение князя Курбского о царствовании Иоанна Грозного. В XVI веке летописная деятельность почти прекращается и записки выступают на первый план; самые замечательные это: Авраамия Палицына — «Сказание об осаде Троицкого монастыря и о бывших потом в России мятежах», любопытное сочинение о «России в царствование Алексея Михайловича», принадлежащее подьячему Посольского приказа Котошихину, оно писано в Швеции, куда Котошихин убежал из Московского государства (около 1654 года).

Собственно светская или легкая литература состояла из большого количества сказок и повестей, которые служили любимым предметом чтения или изустного рассказа и наряду с другими сочинениями входили в состав рукописных сборников. Многие из этих повестей, очевидно, иноземного происхождения, частью занесенные с Востока (например, «О Синагриппе царе и Акире Премудром», взятая из арабских сказок «Тысяча и одна ночь»), частью с Запада посредством Польши (например, «Бова Королевич» — из итальянских рыцарских романов); но они обыкновенно переделывались на русский лад. Форму повестей принимали также многочисленные легенды назидательного содержания (например, муромская легенда о князе Петре и княгине Февронии) и сатирические рассказы, в которых народное остроумие выставляло на вид слабые стороны своего общественного быта. (Образец таких рассказов представляет «Шемякин суд» — сатира на неправедных, корыстолюбивых судей.)

Между тем как книги составляли умственную пищу грамотных людей и по редкости своей были доступны только зажиточному классу, художественные потребности простого народа находили себе удовлетворение в разнообразных и многочисленных песнях, т. е. в произведениях народной фантазии и народного чувства. Между ними первое место занимают былины, т. е. песни с эпическим характером. Героями этих былин являются богатыри; они олицетворяют собою княжескую дружину в борьбе с враждебными соседями, преимущественно с азиатскими племенами, которые то выступают в виде несметного войска, то представляются в чудовищном образе Змея Горыныча и других фантастических существ. Богатыри русские обыкновенно собираются около великого князя Владимира Красное Солнышко, который задает им великолепные пиры и посылает их совершать баснословные подвиги. Наибольшею славою в народе из таких идеальных героев пользовались Илья Муромец (богатырь-крестьянин), Добрыня Никитич (богатырь-боярин) и Алеша Попович.

Кроме этого княжеского цикла (т. е. круга) эпических песен, получивших начало преимущественно в Южной России, был еще другой цикл песен, принадлежащих Северной или Новгородской Руси. Здесь вместо княжеского двора или дружины на заднем плане рисуются община и вече, а героями песен являются предприимчивые гости и повольники новгородские. Таковы песни «Василий Буслаев» и «Садко — богатый гость». И тот и другой цикл по происхождению своему относятся к удельно-вечевой Руси, но песни эти сохранились в устах народа до позднейших времен.

В XVI и XVII веках составляется в Московской Руси цикл собственно царский; так, слагаются песни об Иване Грозном, об его завоеваниях, пирах и боярах, о царе Алексее Михайловиче и т. д. Между тем в Малой России образуется обширный исторический эпос из казацких песен или «дум»; содержанием их служат подвиги казацких героев, преимущественно любимых гетманов. Эти «думы» слагали и пели народные малороссийские поэты (кобзари и бандуристы). В то же время являются разбойничьи песни, например о Стеньке Разине и других знаменитых атаманах.

К разряду эпических произведений можно отнести и так называемые стихи религиозного содержания, каковы «О голубиной книге», «О страшном суде» и пр. Эти стихи пели странники-богомольцы (так называемые калики перехожие). В них особенно ярко отразилось смешение языческих верований с христианскими.

Что же касается до русских лирических песен, то в них вполне высказывается внутренний мир народа, т. е. сторона сердца или чувства, которое у славянских племен по большей части преобладает над другими силами души. На этих песнях лежит общий отпечаток задушевности, а господствующий в них тон — заунывный, который есть отголосок однообразной, суровой природы и многих страданий, перенесенных русским народом в течение его долгой исторической жизни. Песни малороссийские отличаются в особенности меланхолическим настроением и нежным, сосредоточенным чувством, тогда как великорусские песни иногда переходят к необузданному веселью и вообще отражают более широкую натуру, способную и к кипучей деятельности, и к беззаботному разгулу.