Я погуляла по оживленной главной площади, чтобы развеять хмель (у дона Родриго за разговором я незаметно для себя порядочно приняла). Купила у уличного торговца какой-то горячей закуски и наспех проглотила. Честно говоря, я волновалась. Когда я подходила к собору, кровь бешено стучала в висках. Лаэнриль за спиной словно чувствовала мое волнение. Я мысленно ободрила ее — ничего, справимся, — и переступила порог.

В соборе стоял успокаивающий полумрак. Готические своды легкими арками взлетали вверх, к неярко светившимся цветным витражам. В боковых приделах дрожали теплые огоньки свечей. Алтарь, покрытый обильной позолотой, потускнел от времени, но так было даже лучше — позолота не давила, а наоборот, создавала теплое, уютное ощущение.

Народу было необычно много для вечерней службы. Первые ряды на скамьях занимали богато одетые сеньоры, у некоторых возле ног лежали подушечки для коленопреклонений. Мне невольно вспомнился холодный камень, смоченный дождем возле алтаря Мадонны-в-пещере — там, где незримый накал соборной молитвы достигает такой силы, что не замечаешь ни усталости, ни боли от впившихся в ноги острых краев…

У молодого священнослужителя я спросила, как найти падре Антонио. Он провел меня к пожилому человеку в белой одежде, расшитой золотом. Резкие, суровые черты этого человека наводили на мысль скорее о рыцаре-крестоносце, нежели о служителе Церкви.

Я представилась и вручила рекомендательное письмо от дона Родриго. Падре Антонио забрал письмо и быстро пробежал текст глазами:

— Мы поговорим после мессы. Падре Эфраин, проводите сеньору.

Вслед за падре Эфраином я прошла к скамье, стоявшей отдельно, по правую руку от алтаря. Эта скамья, похоже, была поставлена временно, для особых посетителей. Здесь сидели две монахини в черных одеждах. Они покосились на мой мужской костюм, но ничего не сказали.

Собор продолжал заполняться народом — зажиточные граждане усаживались на скамьях, кто победнее, оставался стоять в задних рядах. По рядам присутствующих пробежал легкий гул, мои соседки-монахини повернули головы. Из-за узкой дверцы правого придела появилась процессия монахинь, сопровождавшая высокую девушку в длинном сером плаще. Голова девушки была укрыта капюшоном. У меня забилось сердце: это она, Крылатая! Монахини усадили Крылатую в середине. На мгновение она повернула голову ко мне, потом ее взгляд устремился к алтарю.

Стараясь, чтобы ни она, ни монахини не поймали мой взгляд, я осторожно посмотрела на нее. Если бы выражение "ангельский облик" не было таким избитым, я так бы ее и охарактеризовала. Тонкие черты, легкий изгиб золотистых бровей, огромные синие глаза… Когда пытаешься описать словами это лицо, получается блекло, теряется то ощущение неброской, но в то же время пронзающей душу красоты, которую иначе, как неземной, не назовешь. И это удивительное лицо словно светилось кротостью, нежностью, а сейчас еще и молитвенным вдохновением.

После проповеди и завершающего обряда люди не спешили расходиться. Монахини вывели Крылатую деву перед алтарем, рядом с падре Антонио, и к ней потянулась вереница прихожан. Мужчины и женщины преклоняли перед ней колено, и она касалась ладонью их головы в незнакомом благословляющем жесте.

Я сидела в стороне, но она, повернув лицо в мою сторону, приглашающе кивнула, и я поняла — надо подойти.

На подгибающихся от волнения ногах я подошла, преклонила колено перед Крылатой и опустила голову. И почувствовала легкое, едва уловимое касание, словно на макушку упал солнечный луч. А потом узкая ладонь коснулась рукояти меча над моим левым плечом, и я ощутила внутри белую вспышку — Лаэнриль отозвалась на прикосновение Крылатой. Я поднялась и торопливо отошла в сторону.

А еще я заметила, что среди прихожан не было дона Родриго.

Когда поток прихожан иссяк, монахини увели Крылатую. Мне показалось, что девушка еле держится на ногах, словно обряд благословения отнял у нее все силы. Собор опустел. Падре Антонио подошел и сел на скамью рядом со мной:

— Я ознакомился с вашей рекомендацией. Сеньор де Альвез не посоветует плохого человека, поэтому я вас беру. Но учтите: за службу вы не будете получать денег, только провиант и жилье. Вас это устраивает?

— Куска хлеба и крыши над головой мне вполне достаточно, — ответила я. — Ну и расходы технического плана… в смысле, если придется чинить доспех или перековывать меч.

— Все будет оплачено, — заверил падре Антонио. — От вас взамен требуется верная служба.

— Постараюсь в меру сил и возможностей, — пообещала я. Падре Антонио кивнул. Потом спросил:

— Вы давно исповедовались и причащались?

— Примерно месяц назад, — ответила я. — Во время паломничества к Мадонне-в-пещере.

— Вы были в паломничестве, это хорошо, — удовлетворенно заметил падре Антонио. — Но я не могу вас допустить к вашей нынешней работе без исповеди. Я исповедаю вас сейчас, а причаститсь вы завтра в монастыре святой Миллены. После этого вас представят сеньорите Анне.

— Падре Антонио, мне показалось, или Лаэр… сеньорита Анна выглядела уставшей? — не удержалась я от вопроса. Священник посмотрел на меня:

— Сеньорита Анна молится за исцеление наших душ от грехов, а это тяжкая работа.

— А дон Родриго вообще-то посещает мессы? — снова спросила я.

— Сеньор де Альвез причащается Святых Таин в соборе Святого Мартина, — ответил падре Антонио. — И впредь воздержитесь от праздных вопросов. Мать Марита покажет вам ваше жилье.

Мне выделили келью в монастыре святой Миллены, расположенном в доме маурийской постройки недалеко от собора. Узкое окошко с деревянными ставнями выходило в четырехугольный внутренний двор. Из мебели в келье была только узкая кровать, застеленная стареньким, но чистым бельем, и маленький столик, на котором места хватало лишь для раскрытой книги и свечи. Мне также выделили медную миску и кружку — с ними я должна была являться в трапезную.

Мать Марита, аббатиса монастыря, строгая пожилая дама с поджатым ртом и прямой спиной, объяснила мне правила проживания и нагрузила вдобавок обязанностью — носить воду из колодца на кухню утром и вечером. Я не возражала. Так еще и лучше: и польза, и дополнительная тренировка.

Я поужинала вместе с монахинями. Крылатой девы с нами не было — видимо, ей сервировали отдельно. Кормили в монастыре неплохо — на ужин было рыбное жаркое с овощами. Мне как мирянке, к тому же занятой физической работой, дополнительно полагалась сдобная булочка.

Поужинав и вымыв свою миску и кружку, я осведомилась у матери Мариты, можно ли пройтись по городу. Она неохотно разрешила, предупредив, что до того, как колокол пробьет восемь, я должна вернуться, — после восьми они закрывают вход.

Я прошла мимо кафедрального собора, пересекла оживленную площадь, где горожане гуляли по поводу выходного дня, и через богатые кварталы спустилась вниз, к развалинам древнего романского акведука. Здесь был устроен променад, освещенный масляными фонарями и заполненный толпами гуляющих. Уличные торговцы продавали вино и тыквенные семечки.

На мою кожаную безрукавку со шнуровкой и мужские штаны косились. Пару раз мальчишки, торговавшие сладостями, обратились ко мне "сеньор". Я остановилась возле арок акведука, там народу было поменьше. Потрогала рукою камень, все еще хранивший дневное тепло. Вот еще одна загадка. Сооружение тридцатиметровой высоты протяженностью в два километра, сложенное из каменных блоков идеальной формы, — какое инженерное искусство требовалось, чтобы построить такое пятнадцать столетий назад?..

— Сеньора! — обратился ко мне любопытствующий женский голос. — Можно вас спросить?

Ко мне подошла, отделившись от толпы приятелей, черноволосая кареглазая девушка с веселым лицом. Одета она была в нарядное платье с узким лифом и пышной цветастой юбкой. В ее вьющихся волосах был цветок.

— Простите за навязчивость, — спросила она. — Вы прибыли издалека?

— Да, я из восточной страны Аруссии, которую еще именуют Гардарикой, — в который по счету раз я воспроизвела свою "легенду". Девушка радостно подскочила:

— Ой, как здорово! Вы, наверное, много путешествовали?

— Да, попутешествовать пришлось, — ответила я, понимая, что расспросов не избежать. Меня тотчас окружила молодежь из ее компании:

— А расскажите, сеньора, что вы видели!

— А вы были в северных горах?

— А правда, что там живут железные великаны, у которых из глаз бьют огненные стрелы, сжигающие все вокруг?

По поводу железных великанов мне пришлось разочаровать свою аудиторию — ничего подобного я не видела, хотя представители техно-цивилизаций здесь бывали. Зато я поведала о жаркой стране Та-Кемет, где в незапамятные времена приземлилась летающая пирамида крылоухого бога Ра, и с тех пор в его честь каждый из правителей старался построить такую же пирамиду… Рассказала я и о местах поближе — других городах Касталии, где мне довелось побывать, Порто, Тирзе.

За разговором я перезнакомилась с молодежью. Эти ребята были из ремесленного люда, живущие небогато, но и не в нужде. Девушку, заговорившую со мной, звали Каталина, она была портнихой. Ее приятельница представилась Витторией, она работала в пекарне, да и сама походила на пышную румяную булочку. Молодого человека с кудрявой черной шевелюрой и белозубой улыбкой звали Луцио, он был шорником. Они с Каталиной собирались этой осенью пожениться.

На вопрос о том, чем собираюсь заняться в Сегове, я ответила уклончиво — буду состоять в личной охране одной уважаемой особы. Зато от разговорчивой молодежи я узнала немало о Сегове и о доне Родриго де Альвез.

— Дон Родриго сделал много для города, — говорил Луцио. — Он вложил все свои деньги в собор и библиотеку. Говорят, он хлопотал о создании университета, чтобы там могли учиться не только аристократы, но и простые горожане, как мы.

— Он странный человек, — продолжила Каталина. — Богатый, а живет как монах. И не ходит на мессы в кафедральный собор, который строил. Не принимает благословения от сеньориты Анны. Может, он считает ее нечистой силой?

"Наоборот, он считает ее слишком чистой для этого мира", — подумала я, вспомнив глухую тоску в темных глазах дона Родриго. А еще колокол, пробивший восемь раз, напомнил, что если я не потороплюсь в монастырь, то останусь ночевать за дверью. Эта перспектива меня совсем не прельщала, и простившись с молодежью, я поспешила назад.