Выступление на научной конференции в МГУ

В первом послании Федеральному Собранию президент России В. Путин определил судебную реформу как одну из главнейших задач, призванную укрепить доверие граждан к государственной власти, однако ее реализация проходит достаточно медленно, не всегда последовательно, и она носит половинчатый характер.

Надо признать, что нынешняя судебная власть, при удивительно небольшом количестве судей — всего около 20 тысяч, тем не менее является громоздкой и противоречивой. В стране существуют в качестве самостоятельных структур суды общей юрисдикции, с мировыми судьями, арбитражные суды, Конституционный суд Российской Федерации и конституционные суды ряда субъектов России. Такое многообразие судов вряд ли оправдано, оно не создает единства судебной власти, порождает массу разногласий и противоречий, не способствует выработке и проведению единой судебной политики.

Однако предлагаемые варианты реформирования не затрагивают названных проблем и не предполагают даже их обсуждения. Хотя в качестве постановки вопроса можно заявить о целесообразности формирования единого Верховного суда Российской Федерации, с образованием в нем нескольких палат, в том числе по конституционным и арбитражным вопросам. Поэтому одной из особенностей нынешней реформы является то, что существенные изменения в судебную деятельность вносятся в основном не через изменение законов, непосредственно регулирующих порядок формирования и функционирования судов, а через принятие, в первую очередь, ко-дексных законов или внесение в них изменений и дополнений, через другие законы, непосредственно регламентирующие порядок отправления правосудия.

Недавно Федеральным Собранием принят новый Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации. В администрации президента это событие назвали историческим, полагая, что сделан еще один шаг на пути сложной правовой реформы. Шаг, конечно, сделан, но в какую сторону и какой след он оставит в истории, здесь еще большой вопрос, хотя мало у кого вызывает сомнение необходимость принятия нового кодекса. Только вот зачем в такой спешке, без должного учета многих разумных предложений депутатов, министерств и ведомств, Верховного суда и Генеральной прокуратуры проходило обсуждение, а точнее, его продавливание в Госдуме?

Вне всякого сомнения, у законопроекта есть своя новизна, многое позаимствовано у старой Европы и США. Однако новизна — еще не самое главное и важное достоинство, тем более когда идет порой слепое копирование зарубежного права, без учета российских традиций, устоев и обычаев.

Демократизм российского правосудия, его надежность и гарантированность от трагичных судебных ошибок станут еще более ущербными, коли проектом Уголовно-процессуального кодекса фактически ликвидирован такой важный институт, как народные заседатели, и почти 90 процентов всех уголовных дел будут рассматриваться судьями единолично. И здесь важно отметить, что судебный произвол представляет наибольшую опасность, ибо творится от имени государства и со ссылкой на закон. К тому же нововведение вступает в явное противоречие с положениями ст. 3 Конституции Российской Федерации, провозгласившей носителем суверенитета и единственным источником власти многонациональный народ.

Что бы ни говорили про заседателей, но через них народ участвовал в отправлении правосудия и одновременно, можно сказать, осуществлял определенный контроль за судебной деятельностью. В условиях, когда судебный корпус стал формироваться не путем прямых выборов гражданами России, а через назначения судей различными органами власти, устранение народных заседателей явится шагом к бюрократизации и разложению правосудия.

Разработчики кодекса, основываясь на поправках президента, решили по западному образцу определить роль суда в уголовном процессе. Его авторы отказались, как они заявили, от многих старых догм, в том числе и от главной цели правосудия — установления истины по каждому уголовному делу. Судебный процесс, по их мнению, должен стать местом спора, состязания обвинения и защиты, а суд — всего лишь навсего пассивным арбитром. Его роль, как это закрепляется в статье 15 УПК РФ, сводится к созданию необходимых условий «для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей». В этом кроется опасная ошибка, которая вызовет массовое привлечение к уголовной ответственности невиновных людей, и, наоборот, действительные виновники могут остаться безнаказанными. Приговор будет зависеть от профессиональной подготовленности спорящих сторон, от субъективного восприятия судом происходящего на судебном заседании и просто от возможных случайностей, но не от правды, не от истины, которую суд должен установить. Правосудие же без установления истины не может называться таковым. Сферу судопроизводства, особенно уголовного, еще в XVIII веке французский правовед Шарль Монтескье считал для человечества важнее всего прочего в мире.

Авторы кодекса не только это забыли, они забыли и собственную историю. Ведь ориентация на установление истины в уголовном судопроизводстве исходит со времен российской судебной реформы 1864 года. Наши предшественники уже тогда осознавали важность истины для определения судьбы человека в судебном процессе. Выдающийся российский юрист Анатолий Кони отмечал, что «судья призван прилагать все силы ума и совести, знания и опыта, чтобы постигнуть житейскую и юридическую правду дела. Облекая эту правду в определенные формы, он должен способствовать в каждом отдельном случае восстановлению поколебленного правопорядка». Требование об установлении истины получает все большее признание и в современном мире. Мы же не только шагаем от разумного, а бежим от него.

Такая позиция у разработчиков законопроекта не случайна. Из него, по сравнению с ныне действующим УПК РФ, вычеркнуты основополагающие требования к отправлению правосудия, как, например, обязательное исследование всех обстоятельств каждого уголовного дела. Их реализация обеспечивала в первую очередь права тех, кого привлекали к уголовной ответственности. По этой обязанности собирались все доказательства — как уличающие, так и оправдывающие. Статья 20 прежнего Уголовно-процессуального кодекса содержала прямое предписание суду, прокурору, следователю и лицу, производящему дознание, «принять все меры для всестороннего, полного и объективного исследования дела». Ее несоблюдение рассматривалось как грубое нарушение закона и влекло отмену приговора.

Взамен этого сейчас предлагается принцип состязательности, который вообще-то давно известен в судебной практике и не является чем-то неожиданным. Вот только не учли авторы кодекса, что одна состязательность не была и не может быть гарантом объективности в правосудии. Спор может выявить истину, но может ее и потопить, так как обвинение и защита выступают с позиций разных интересов и, естественно, умалчивают о невыгодных для них обстоятельствах. Поэтому справедливость решения в уголовном судопроизводстве зависит от полноты, всесторонности и объективности исследования всех обстоятельств дела, от воли суда, его желания, инициативы и активности. Пассивность же суда чаще всего становится поощрением сильного, но не защитником правого. Однако именно в этом авторы кодекса вдруг увидели «обвинительный уклон». Их позицию кроме как вульгарной и примитивной назвать невозможно, ибо «обвинительный уклон» появляется по иным причинам, и чаще всего он зависит от режима власти. С принятием нового кодекса эти причины значительно усилятся.

Как известно, уголовное судопроизводство, или уголовный процесс, состоит из двух частей: досудебного и судебного производств. Вместе с тем в кодексе появилась и существенная новизна. Все участники процесса делятся на две стороны, выполняющие на основе состязательности функцию обвинения (уголовного преследования) и функцию защиты. А далее еще больше. В число участвующих в обвинении, кроме прокурора и других лиц, включены — и мы это особо подчеркиваем — и следователь, и дознаватель, которые от имени государства осуществляют уголовное преследование по делам публичного и частно-публичного обвинения. Более того, они по поручению прокурора могут поддерживать государственное обвинение в судах, в том числе и по делам, которые сами же расследовали. Проект кодекса, во всяком случае, не содержит конкретных ограничений на сей счет. Благодаря вводимым новшествам, «обвинительный уклон» не только не исчезнет, но и будет узаконен — со всеми вытекающими отсюда тяжкими последствиями.

В связи с этим уместно напомнить, что действующий Уголовно-процессуальный кодекс (статья 2) обязывал следователя и дознавателя быстро и полно раскрыть преступление, чтобы каждый его совершивший был подвергнут справедливому наказанию и — что особенно важно — «ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден». Перед предварительным расследованием и дознанием стояла двуединая обязанность в равной степени собирать как уличающие, так и оправдывающие лицо доказательства, исследовать как отягчающие, так и смягчающие вину обстоятельства. Теперь все это отбрасывается. Следователя и дознавателя из беспристрастных, объективных исследователей совершенных деяний превращают только в обвинителей. К тому же, по своим процессуальным возможностям сбора доказательств стороны не находятся в равном положении. Это, несомненно, вызовет отрыжку бериевщины, а значит выльется в сотни, тысячи искалеченных человеческих судеб.

Не менее опасными являются и предложения по введению «сделок о признании», которые прописаны в статьях 314—317 кодекса. Их суть сводится к тому, что обвиняемый вправе — при отсутствии возражений государственного или частного обвинителя, а также потерпевшего — заявить о согласии с предъявленным обвинением и просить назначить ему наказание без проведения разбирательства по уголовным делам о преступлениях, если санкция за них не превышает пяти лет лишения свободы. При этом подсудимому не может быть назначена мера ответственности свыше двух третей максимального срока, предусмотренного за совершенное преступление. К тому же приговоры, вынесенные в таком порядке, не могут быть обжалованы в апелляционную и кассационную инстанцию в случае несоответствия выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам уголовного дела (ч. 1 ст. 379).

И это новшество опять выдается за демократическое завоевание последних лет, хотя в действительности мы являемся свидетелями возрождения теории Вышинского, провозгласившего признание подсудимым своей вины «царицей доказательств». Теперь, по непонятным причинам, ее хотят реанимировать. Правда, при этом ссылаются на то, что несложные, простые дела отвлекают судей от более важной работы. Но это не оправдание, а с волокитой надо бороться другими мерами. Нельзя процессуальные гарантии приносить в жертву практической целесообразности. Признание подсудимым своей вины, как и любое другое обстоятельство, требует не меньшей проверки и оценки в совокупности с другими доказательствами. Отступление от этого правила вызовет массовые злоупотребления сначала на стадиях дознания, предварительного расследования, а потом и в суде. За признанием вины и вынесением желаемого приговора будут «прятаться» или «раскрываться» преступления, которых идущие на сделку с правосудием люди в действительности не совершали.

Не выдерживают объективной критики и многие другие положения нового УПК РФ. Видимо, его разработчики — в общем стремлении к радикализму, не важно какого он сорта — сами того не заметили, как скатились далеко на нс демократический вариант столь важного закона. К тому же надо отметить его несостоятельность и ненадежность в обеспечении защиты интересов, прав и свобод честных и законопослушных российских граждан, его неспособность стимулировать своевременное предупреждение и пресечение преступных деяний.

Прежний УПК РСФСР определял срок содержания обвиняемого под стражей на стадии дознания и предварительного расследования в два месяца. Он мог быть продлен до трех месяцев районным, городским прокурором, военным прокурором гарнизона, соединения и приравненными к ним прокурорами. Дальнейшее продление, но не более полутора лет, осуществлялось вышестоящими прокурорами, в том числе Генеральным прокурором РФ.

Теперь (статья 109 УПК РФ) предлагается сохранить срок содержания под стражей до двух месяцев, однако последующее его продление до 12 месяцев будет осуществляться единолично судьей районного, городского суда и приравненным к нему военным судьей.

Мы не ратуем за сохранение права ареста подозреваемых и обвиняемых и права продления срока содержания их под стражей за прокурорами, поскольку оно вошло в противоречие с российской конституцией. Возражения возникают по поводу того, что новый процессуальный кодекс многократно увеличивает число субъектов, наделенных правом продления срока содержания под стражей, и существенно упрощает его процедуру, поэтому исключение из правил, несомненно, превратится в норму. При таком порядке неизбежны массовые злоупотребления и беззаконие, произвол в отношении арестованных, волокита и низкий уровень дознания и предварительного расследования.

Новый УПК РФ исключает любую возможность пересмотра вступивших в законную силу приговоров в сторону ухудшения положения осужденного. Ранее такой запрет наступал по истечении одного года с момента вступления приговора в силу. За это время, как показала практика, в России отменялось до 8 тысяч ошибочных судебных решений, из-за явной мягкости вынесенных наказаний. К примеру, только в 2000 году и только по протестам прокуроров надзорными инстанциями на этом основании были отменены приговоры в отношении 5670 человек, а в отношении более чем двух тысяч человек — за неправильным их оправданием.

За этими, далеко не полными, цифрами скрываются не только и даже не столько судебные ошибки и погрешности правосудия, сколько трагедия тех, кто пострадал от преступлений, и горе конкретных людей. Суд не может вернуть жизнь и здоровье потерпевшим, но он обязан обеспечить справедливое наказание виновных и оградить общество от их опасных деяний.

Принятый Федеральным Собранием РФ Уголовно-процессуальный кодекс исключил прежнее право Генерального прокурора и всех других прокуроров на принесение протестов на решения судов. Это еще одно препятствие для прямого участия прокурора в отправлении правосудия.

Теперь, как это исходит из положений УПК РФ, прокурор, например, имеет право обратиться в надзорную инстанцию, но только не с протестом, а с представлением, где оно может быть рассмотрено единолично судьей и отвергнуто даже без истребования материалов дела и их исследования. Тем самым исключается обязанность коллегиального органа надзорной инстанции рассмотреть протест прокурора по существу. Между тем протест прокурора направлен исключительно на исправление судебной ошибки. При этом он в равной степени защищает права как осужденных, так и потерпевших, а в целом отвечает интересам общества и государства.

В 2000 году прокурорами принесено более 66 тысяч протестов. Из числа рассмотренных 75,7 процента в отношении более 58 тысяч человек были удовлетворены. В надзорных инстанциях количество удовлетворенных протестов прокуратуры превысило 90 процентов.

Вот почему принципиально важно сохранить за прокурором функцию опротестования незаконного судебного решения. Не менее важно оставить наименование — протест прокурора. Оно точно соответствует своему назначению, как сигнал о нарушении закона.

Принятый УПК РФ отменяет институт возвращения уголовного дела судом для производства дополнительного расследования, хотя он призван устранять отдельные процессуальные отступления, восполнять недостатки при производстве предварительного следствия и дознания, препятствующие принятию по делу законного и обоснованного решения.

Правомерность его существования неоднократно подтверждалась Конституционным судом Российской Федерации, а необходимость — многолетней правоприменительной практикой. Абсолютное большинство —- свыше 80 процентов уголовных дел, возвращенных судами для производства дополнительного расследования, после устранения недостатков вновь направлялись в суды, и они выносили по ним обвинительные приговоры. В 2000 году количество таких дел превысило 40 тысяч.

Законодатель не должен ограничивать процессуальную самостоятельность суда. Как не должен ставить интересы правосудия, права и свободы граждан в жесткую зависимость от нередко случайных или субъективных факторов. Тем более это актуально сейчас, когда все правоохранительные органы испытывают значительные кадровые проблемы.

По нашему мнению, это далеко не полный перечень существенных недостатков и противоречий принятого Уголовно-процессуального кодекса, но и уже вышеприведенные перечеркивают в значительной мере имеющиеся достоинства нового закона.

18 декабря 2001 г.

Год 2002-й