Пролог.

   - При-и-ди... при-и-и-ди-и... - протяжно шептала ночь вкрадчивым голосом. Я открыл глаза, и шепот рассыпался, превратившись в завывания ветра за окном и шорох снежинок по стеклу. Вьюга на улице. Да и похолодание обещали... В общем, самое то для моего Голоса. Я уже давно заметил - чем хуже погода, тем с большей вероятностью я припрусь утром на работу с красными от недосыпа глазами и буду весь день клевать носом под ироничные взгляды коллег и укоризненный - начальника. Это если не принять меры... не, не хочу. Спать хочу.

  Я прикрыл глаза, и ветер тут же завыл в другой тональности.

   - При-и-и-и...

   - Твою мать! - сказал я вслух, открывая глаза. Ничего не поделаешь, надо. Я вздохнул и вылез из-под одеяла. Холодно, однако. Плюс пятнадцать в комнате, не больше - похоже на улице и в самом деле приличный морозец. Ежась от холода, я накинул халат и, стуча зубами, побрел на кухоньку. Достал из шкафа початую бутылку 'Ахтамара', выдернул пробку, поднес горлышко к губам. Потом передумал. Не годится пить из горла десятилетний бренди. Неважно, каковы сопутствующие обстоятельства - все равно не годится. Культура пития - вот что отличает человека от алкоголика. Разрешишь себе один раз коньяк из горла хлебнуть и сам не заметишь, как начнешь по кустам бутылки искать в надежде насобирать на очередную пол-литру. Поэтому - будем культурными. Я включил свет, морщась, нащупал на холодильнике широкую массивную рюмку и щедро плеснул туда золотистой жидкости из бутылки. Присел у шкафа, полюбовался на свою опухшую помятую физиономию.

   - Ну, - сказал я своему отражению, - за душевное здоровье, что ли?

   - Поехали, - согласилось отражение.

  Одним глотком я осушил рюмку, поморщился. Лимончику бы сейчас... хотя ладно, и так сойдет - хороший бренди, мягкий и приятный на вкус. Не подделка, пожалуй. Надо будет заглянуть еще раз в тот магазинчик, взять пару-тройку бутылок.

  Мягкими волнами тепло разлилось по организму. Я блаженно зажмурился. Изгнанная было прохладой, сонливость тут же вернулась на свое место и принялась требовать подушку и одеяло. Э, нет, рано. Одной рюмки до утра не хватит. Ну-ка, еще по одной.

   - За... э-э-э, о! За вкус к жизни. Красиво, а? Поэт!

  И еще одну.

   - Ну, за крепкий сон.

  В голове зашумело. Все, хорош, меры приняты. Теперь можно и баиньки. Я закрыл пробкой бутылку, выключил свет и, покачиваясь, вернулся к остывающей кровати. Залез под одеяло и закрыл глаза. Теперь шипите мне что хотите - все равно не услышу, разгоряченная кровь шумит в ушах, надежно заглушая все противоестественные голоса. Всем спокойной ночи.

 

  Часть 1. Пришелец.

 

Глава 1.

  Когда это началось-то? С полгода назад где-то. Да, именно тогда я первый раз услышал Голос. Всю ночь кто-то шептал мне в ухо какую-то муть на незнакомом языке. Я решил поначалу, что это Аленка надо мной шутит. Так-то я холостой и в ближайшее время образ жизни менять не собираюсь, но это не значит, что все ночи я сплю один. Бывают, знаете ли, периоды. Ну, я и устроил тогда утром довольно-таки безобразную сцену. Сама виновата, кстати. Чувство юмора у Аленки всегда было довольно специфическим. Потом-то я понял, что она была ни при чём, но это вполне в ее духе - шипеть в ухо человеку всякий бред, а потом притвориться спящей. Короче, мы расстались и это у меня в списке претензий к Голосу - на первом месте. С Аленкой я бы и так расстался, но выставлять человека психом... за это в приличных местах канделябром по роже бьют.

  А может, это еще и раньше началось. Когда в Пражском Луна-парке мы на рунах гадали. Аленка к этой всякой мистике всегда неровно дышала. Дай ей волю (и денег, разумеется), она бы всю жизнь по всяким Стоунхенджам и Аркаимам ездила в поисках древней мудрости. И на шуточках в духе Икс-файлов я ее уже ловил. Один раз она перед моей дверью шарики от подшипника рассыпала и глицерином весь подъезд уделала - типа, слизь. Причем, светящаяся - она туда еще порошка фосфорного всыпала, но немного, поэтому светилась слизь плохо. Денег ей на порошок не хватило, дурехе. Сама же потом этот глицерин и отмывала, а отмывается он, кстати, очень плохо. А в другой раз - опять же перед дверью - положила задрипанный ботинок с помойки, засунула в него толстую суповую кость, политую кетчупом, а сама спряталась за углом и принялась подвывать и рычать, когда я дверь открыл. Я не стал ей объяснять, что кетчуп на кровь ничуть не похож - Кока-колой надо было поливать. И вареная кость в ботинке смотрится глупо. А уж завывания ее... без комментариев, короче. Так что были у меня основания на нее наехать, когда я всю ночь этот дурацкий шепот слушал. Но это я отвлекся.

  Не скажу, что я так уж совершенно невосприимчив ко всему сверхъестественному. Дыма-то без огня не бывает. Телепатия, вот, точно есть. Бывали случаи даже со мной, которые кроме как телепатией, ничем другим не объяснишь. Гороскопы опять же: с научной точки зрения - чушь полная, а ведь в точку иногда попадают... и даже чаще, чем иногда. Есть многое на свете, друг Горацио, короче. Но, по-моему, человек, по собственной воле отдающий десять крон за то, чтобы синеватого вида мужичонка подбросил в воздух пару 'косточек' из плохого пластика, просто расписывается в собственной глупости. Ладно, Аленке это доставляет удовольствие, ну да и бог с ней -жалко мне, что ли? Мужичонка что-то бормотал на ихнем псевдорусском, но Аленка и сама отлично знала все значения рун и тут же всё объяснила. Кстати, в упор не помню, что ей там выпало. Но почему я согласился погадать на себя - до сих пор недоумеваю. Три раза подряд мне выпали пустые руны. Мужичонка таращил глаза и лопотал что-то, а Аленка все твердила - 'Давай ещё раз, давай ещё раз'. А меня тогда волновало только одно - за тридцать крон можно купить литр отличного чешского пива, подобного которому у нас не найдешь и за тысячу рублей. Поэтому отдавать четвёртую десятку жуликоватому мужичку, догадавшемуся залить свинца в свои пластиковые косточки, я категорически отказался. Так меня эти тридцать крон расстроили, что я даже слушать не стал, что там означают пустые руны. Только вернувшись домой, я вспомнил этот случай, но у Аленки спрашивать не стал, дабы не напороться на жаркую двухчасовую речь. Уж лучше Интернет - он, конечно, тоже может рассказать кучу всего лишнего, но он хоть не обидится, если его взять и отключить. Неведомое сообщает вам, что оно пришло в движение в вашей жизни - объяснила мне первая же ссылка, и эту фразу я запомнил дословно. Как чувствовал. Голос я услышал то ли через день, то ли той же ночью.

  Я сразу понял, что Голос я слышу наяву. Сны мне продолжали сниться, но вполне обычные. Настолько, насколько это слово применимо к снам, разумеется. Да, странности снились иногда - но - в пределах нормы. Обычные странности. В том-то и закавыка вся была, что невидимый мой шептун проявлялся только в моменты дремоты между сном и явью, когда отлично понимаешь, что не спишь, но мозги еще (или уже) работают вполнакала. Страха он у меня не вызывал. Как-то сразу так вышло. Спи я тогда один, может, в первый раз и испугался бы. А так - только досада. 'Слышу голоса'. Любой просвещенный человек знает, что это значит. Кукушка поехала, вот что.

  Месяца три я делал вид, что ничего не происходит. А что? Нормальная реакция нормального человека - ничего не предпринимать в надежде, что оно 'само рассосется'. Как в анекдоте про беременную. Хотя, кстати, иногда 'рассасывается'. Но нечасто. Потом меня вышибли из отдела инноваций за то, что я приперся на отчетную презентацию с получасовым опозданием и явственным запахом перегара. В списке моих претензий к Голосу появился еще один пункт, и я решил, что с меня хватит. Взял телефон психолога у одной своей знакомой, созвонился и поехал. Знакомой я, естественно, ничего говорить не стал, так, отболтался общими фразами про кризис экзистенциализма и смысл жизни. Да она особо и не спрашивала - в основном психолога своего нахваливала. Выходило по ее словам, что он маг, волшебник и вообще нет ни одной проблемы, которую он не смог бы в два счета решить. Так что ехал я, преисполненный уверенности в благополучном исходе своего дела - подумаешь, голоса. Это вам не Эдипов комплекс в смеси с острой гинефобией. (Это я не сам такой умный, это мне знакомая рассказала, про того самого психолога, справившегося с подобным случаем. А гинефобия, кстати, это боязнь женщин, вот так-то).

  Короче, я пошел к психологу. Новость о том, что час консультации у него стоит пятьсот долларов, только прибавила к нему уважения. Может, ему на меня и получаса хватит? Я приехал по нужному адресу, поднялся на шестой этаж офисного здания, нашёл нужную табличку, внёс аванс в сто долларов и предстал пред ясные очи светила психотерапии.

  Психологу хватило на меня трех минут. Как только он услышал про Голос, что-то в его лице изменилось, он кивнул, и, уже не слушая меня, принялся водить красивым перьевым 'Паркером' по листу дорогой плотной бумаги. Я, обнадёженный, замолчал. Психолог поднял голову, посмотрел на меня безразличным взглядом и толкнул по столу лист.

   - Это не мой случай, - сказал он и со стуком положил ручку на стол, - если вам нужен чек, обратитесь к секретарю. До свидания.

  Я машинально встал, а психолог, не дожидаясь моего ответа, ткнул кнопку настольного телефона и, наклонив к нему голову, спросил:

   - Анечка, ко мне еще кто-нибудь есть?

  Телефон хрипнул, пошипел, потом приятным женским голосом ответил:

   - Да, есть. Господин Савчук. Ему назначено на завтра, я говорила ему, что сегодня у вас весь день занят, но он все равно приехал. Говорит...

   - Пусть заходит, - перебил психолог и посмотрел на меня выжидательно. Я же обалдело изучал лист белоснежной вощеной бумаги, на котором плохо разборчивым почерком были написаны какой-то адрес и чья-то фамилия с инициалами.

   - Что это? - спросил я.

   - Специалист, который сможет вам помочь, - ответил психолог с нарочитым терпением в голосе, - я - не смогу.

   - Но, может быть... как-нибудь?

   - Нет. Будь я какой-нибудь жулик, я бы вас никуда не направлял, а занимался бы сам, пока у вас деньги не кончатся. Но я - профессионал и четко знаю свою область компетенции. Ваш случай вне... - он помялся, но не нашёл подходящего словосочетания и закончил немного коряво, - вне неё.

  За спиной у меня послышалась негромкая возня, потом чей-то голос произнес:

   - Здравствуйте, доктор.

   - Здравствуйте-здравствуйте, - жизнерадостно улыбаясь мимо меня, согласился психолог, - проходите, пожалуйста, господин уже уходит, - и посмотрел на меня торопящим взглядом.

   - Но..., - сказал я, оглядываясь. У двери мялся широкоплечий кабанчик с лоснящейся физиономией и стеклянным взглядом, от которого у меня нехорошо засосало под ложечкой. Терпеть не могу таких типов.

   - Сходите к Святославу, позвоните, - сказал психолог, и я не сразу понял, что он обращается ко мне, потому что смотрел он мимо меня, - Святослав Юрьевич отличный специалист.

  Я посмотрел на бумажку, и догадался, что инициалы 'С.Ю.' обозначали именно 'Святослав Юрьевич'.

   - Сходите, не откладывайте, - сказал психолог убедительно, - завтра же, хорошо? Я буду ждать вашего звонка. А сейчас извините, - он кивнул в сторону кабанчика, тот сразу оживился и прошагал к клиентскому креслу, мимоходом отодвинув меня плечом в сторону.

   - Да, спасибо, - сказал я растерянно и вышел за дверь. Попрощался с секретаршей, получив в ответ мимолетный взгляд и легкий кивок, спустился на первый этаж, вышел наружу. Шум оживленной улицы встряхнул меня, и я разозлился - в основном, на себя. Это сколько ж можно на одни и те же грабли наступать? Вот за что я сто баксов отдал? За дурость свою. Известно же - никогда не платить авансом, особенно - незнакомым людям. Знал ведь, все знал, вот только не готов был. Эх, надо было там скандал устроить... этот кабанчик только очень не вовремя появился... хотя, кое для кого - очень даже вовремя. Подозрительно вовремя, я бы сказал. Наверняка этот 'господин Савчук' никакой не клиент, а местный работник, чья задача - выставлять за дверь облапошенных посетителей. И ведь ничего не докажешь.

  Разозленный, я полез в карман за бумажкой и перечитал написанное. 'C.Ю. Шрайбер'. Святослав Юрьевич, стало быть. Очень русское имя и очень еврейская фамилия - сочетание многообещающее. Наверняка там следующая ступень по вытягиванию денег из простофиль. Я посмотрел на адрес ещё раз и прикинул расстояние. Недалеко - минут за пятнадцать доберусь. И это, скорее всего, тоже неспроста - будь второй адрес на другом конце города, клиент может и сорваться с крючка. Вот только я - вовсе не такой лох, как могло им показаться. Во всяком случае, мне хотелось в это верить. Уж теперь-то я буду готов и запросто обвести себя вокруг пальца не дам. Все равно я на сегодня отгул взял - может, удастся свои сто баксов вернуть? Настраивая себя на яростное сражение, я поехал по указанному адресу, но все оказалось немного сложнее, чем я себе представлял.

  Для начала, по этому адресу было не офисное здание, а больница. Какая-то 'Муниципальная больница ?7 ГОУ ВПО МЭРиТ РФ'. Понятия не имею, как расшифровывалась эта белиберда, но цифра 203 означала, очевидно, не офис, а кабинет врача. Это немного охладило мой пыл. А совсем его охладила надпись на табличке под цифрой '203'.

  'Психиатр'.

  Ноги сами пронесли меня мимо, и я пошёл дальше по коридору, хмуря брови, заглядывая в бумажку и выглядывая таблички на дверях. Мне казалось, что все сидящие на скамейках пациенты щурятся и вытягивают головы, пытаясь прочитать, что написано на свернутом вчетверо листке в моей руке. Я дошел до торцевой двери, на которой под табличку 'Процедурный кабинет' была подсунута записка 'Перерыв до 14:00'. Нахмурившись, посмотрел на часы, покачал головой и прислонился к стене. Безразличным взглядом окинул коридор.

  Психиатр. Это всё меняет. Одно дело - сходить к психотерапевту, чтобы устранить какие-то мелкие проблемы, мешающие войти в десятку самых богатых людей мира. Это нормально, это уже никого не удивляет. Даже расценивается как полезный и интересный опыт. Вроде прыжка с парашютом или прогулке по подземным коммуникациям в поисках секретного метро. Об этом потом не стыдно рассказать и даже можно немного похвастаться. Все-таки какой-никакой, а Поступок. Преодоление себя, так-растак.

  Совсем другое - визит к психиатру. Тут гордиться нечем. Бывает, конечно. Попадают чьи-то знакомые в психушку... или знакомые знакомых... или совсем незнакомые коллеги с другого этажа. О них потом шушукаются во время перекуров, а случись такому пройти мимо, все косят глазами вслед и говорят тихонько друг другу: 'Это он', - 'Ну надо же, а на вид и не скажешь', - 'Вот-вот, и не скажешь. Поди догадайся, если что'. И всё. То есть - совсем всё. Единственное, что можно сделать бедолаге - никому не говоря, уехать в другой город и устроиться на такую работу, на которой не требуют рекомендаций. Грузчиком там или расклейщиком объявлений. А то! Иначе откуда бы брались расклейщики объявлений?

  И если весь такой расчудесный психотерапевт, берущий пятьсот баксов в час, с ходу отправляет меня к психиатру - это же о чём-то говорит? Даже если он жулик и вымогатель. Тем более, если он жулик и вымогатель.

   - Вы на процедуры?

   - А?! - я вздрогнул и огляделся. Рядом с дверью стояла низенькая полная женщина с ключами в руке и изучала меня подозрительным взглядом.

   - Нет, - сказал я, мотнул для убедительности головой и пошёл потихоньку в сторону лестницы. Наверное, я так бы и вышел на улицу, даже не попытавшись заглянуть в кабинет, но на этот раз гора решила пойти к Магомету сама. Дверь с табличкой '203' вдруг открылась, выпустив в коридор невысокого лысеющего мужчину средних лет в белом халате. Мужчина посмотрел в мою сторону задумчивым взглядом, потом сказал что-то в открытую дверь, закрыл ее и побрёл в ту же сторону, куда и я - к выходу. Уж не знаю, как это ему удалось, но подозрительности к нему у меня не осталось и на самом донышке. Наверное, все дело было в контрасте: тот психолог, нагревший меня на сто баксов за пять минут, тоже был в белом халате, но у него даже халат выглядел минимум на пол-тыщи, не говоря уже о холеной физиономии, массивном столе красного дерева, симпатичной секретутке и прочих атрибутах успешного бизнесмена. А вот человек, идущий по коридору неторопливой, но спокойной и уверенной походкой, на бизнесмена не тянул ничуть. Может, есть какая-то доля правды в этих всяких аурах и энергиях, иначе как объяснить то, что я - сам не поняв, по какой причине - догнал этого мужчину и негромко поинтересовался:

   - Святослав... Юрьевич?

  Мужчина на ходу повернул ко мне голову, кивнул, коротко и доверительно, как старому знакомому, потом обыденным голосом сказал:

   - Да. Вы хотели со мной поговорить?

   - Э..., - сказал я, шагая рядом, - да, наверное... вот, - и сунул зачем-то ему тот самый злополучный листок. Святослав, однако, бумажку взял и пару секунд ее рассматривал.

   - Понятно, - сообщил он и протянул листок мне обратно, - пойдемте вниз, в свободный кабинет, там пообщаемся.

  Я с трудом сдержал облегченный вздох. Казалось бы - какое мне дело до этих сидящих в коридоре мужичков и тёток, но я бы предпочел в клетку к тигру зайти, чем в кабинет к психиатру под их жадно-любопытными взглядами. Видимо, Святослав это понял. Похоже, он и в самом деле был неплохим специалистом.

  Возможно, даже более, чем неплохим. Я человек скорее скрытный, чем общительный. Но в первые же полчаса я и сам не заметил, как выложил такие подробности о своей личной жизни, про которые и себе-то признаться стеснялся. Да и вообще - так легко и приятно было с ним общаться, что проблема моя как-то сама собой блекла и отходила на задний план. Подумаешь, голоса - бывает. А вот с хорошим человеком по душам пообщаться не всегда удаётся. Так что деньги за первую консультацию я отдал, даже не дожидаясь напоминаний, и тут же договорился о второй встрече.

  Правда, изгнать моего Голоса Святослав так и не смог, хотя деньги за шесть консультаций взял в полном объеме. А после шестой консультации он выписал мне пяток названий на бумажке, расписал, в каком количестве и как долго все это принимать, объяснил, что все дело в переутомлении, порекомендовал побольше отдыхать. Я механически кивал, думая о своем и почти не слушая психиатра - все то же он говорил мне и на самой первой консультации, да и черт возьми! Не нужно иметь диплом врача, чтобы додуматься до такого диагноза. Я полагал, что больше ничего нового и не услышу, но Святослав задумчиво покрутил в пальцах ручку, потом вдруг сказал:

   - Вы в Бога верите?

  Я опешил.

   - Что? В Бога? Нет, не верю.

   - Жаль. Я бы посоветовал вам в церковь сходить...

  Я только глазами хлопал. Святослав вздохнул, припечатал ручку к столу и продолжил:

   - Возможно, я все впечатление о себе перечеркну, но я думаю, вы должны знать. По всем признакам, вы совершенно здоровы. Легкое переутомление есть, но оно более чем легкое. Как бы вам сказать... Из десяти тысяч людей, слышащих голоса, у девяти тысяч девятисот - типичная шизофрения. Девяносто восемь человек из оставшейся сотни - симулируют все ту же шизофрению. По тем или иным причинам...

  Психиатр выдержал паузу.

   - А вот двое - двое из десяти тысяч действительно что-то слышат... Собственно, я мог бы сказать это вам уже на третьей нашей с вами встрече, мне с самого начала казалось, что вы не похожи на симулянта, но я всё же решил это проверить наверняка. Так вот - вы не симулянт. И сдается мне, что вы - один из тех двоих на десять тысяч. Я, разумеется, могу ошибаться, но я уже тридцать лет в психиатрии. Другого объяснения у меня нет.

  Я подобрал челюсть.

   - Вы... вы хотите сказать, что этот голос - не плод моего воображения? И я в самом деле слышу кого-то?

   - Кого-то или что-то, скажем так. Сейчас, подождите...

  Святослав выдвинул ящик стола и принялся в нем сосредоточенно рыться, что-то бормоча под нос. А я сидел и пытался подумать что-нибудь другое, кроме 'ну ни хрена себе!'. Оно конечно, я всегда думал о Голосе как о каком-то самостоятельном явлении, но в глубине души я был уверен, что дело - только во мне и ни в ком другом. И вот на тебе! Да нет, не может быть! Он, наверное, шутит. Я посмотрел на психиатра и увидел, что он держит в протянутой руке маленький прямоугольный листок - визитку.

   - Вот, возьмите, - Святослав положил визитку на стол, - пусть вас не смущает текст, это, скажем так, корпоративный стандарт. Можно и нужно относиться к их братии с подозрением, но она - не шарлатан. Она на самом деле умеет делать некоторые вещи, которые официальная наука считает несуществующими.

  Я посмотрел на визитку. Брать её в руки почему-то не хотелось. Визитка была ярко-красного цвета, с тонким черным узором. Стилизованным под готику шрифтом на ней было написано: 'Аделаида. Мастер чёрной и белой магии'. И, шрифтом поменьше: 'снятие и наведение порчи, любовный приворот, заклятия на удачу и богатство, гарантия результата, полная конфиденциальность'. Брезгливая гримаса сама собой наползла на мое лицо.

   - Берите-берите, - жестко сказал психиатр, - я же не предлагаю вам сразу идти к ней. Пропадут ваши голоса - выкинете визитку. Но если вы пропьете весь курс, а улучшений не будет... или наоборот, начнётся что-нибудь ещё - сходите. Хуже не будет.

  Я криво ухмыльнулся, подобрал визитку, сунул в нагрудный карман сорочки и сразу же пожалел об этом - наверняка краска на ней самая дешёвая и маркая. А сорочку я всего неделю назад купил за сто пятьдесят баксов. Но вытаскивать визитку и совать ее в карман джинсов под взглядом Святослава мне не хотелось. Я подавил в себе желание потребовать деньги назад и поднялся.

   - Спасибо за помощь, - сказал я сухо и пошел к вешалке.

   - Пожалуйста, - со вздохом отозвался психолог.

   - До свидания, - я, не дожидаясь ответа, выскользнул за дверь и поспешил достать визитку. Заглянул за ворот свитера - вроде чисто. Хотя так не разглядишь, конечно. Покрутил перед глазами визитку и озадаченно нахмурился. Если отвлечься от содержания, то визитка была - высшего класса. Рублей пять за штуку, и то - при тираже от трех тысяч, я в таких вещах разбираюсь. Странно. Пожалуй, насчет рубашки можно было не беспокоиться. Но обратно я визитку класть не стал - сунул в задний карман джинсов. И благополучно забыл про нее.

  Полученный от Святослава список я показал знакомой, работающей провизором в крупной аптечной сети. Я перед каждой покупкой лекарств с ней советуюсь, и это мне уже не одну тысячу рублей сберегло. Таня бегло просмотрела бумажку, пожала плечами и сказала, что я могу смело это всё покупать, если денег лишних много. Вреда не будет. Правда, пользы тоже не сильно много - витамины, они и в Африке витамины. Список я выкинул там же, в аптеке и пошел домой с четким ощущением, что меня надули. Очевидно, в своей оценке психиатра Святослава я все же ошибся. 'Надо будет как-нибудь другого психолога поискать', - решил я, - 'хорошего. Не все же они жулики?'. Но торопиться с этим не стал, так и жил - сто грамм вечером, еще сто грамм ночью, если первой дозы не хватало. Прошел месяц, приближался Новый Год, всё шло по-прежнему, хотя последние слова Святослава изредка приходили мне в голову.

  Начнется что-нибудь еще.

 

Глава 2.

  Я лежал в ванной и грелся. На улице вторую неделю стоял мороз, температура в комнате как упала до плюс четырнадцати, так и не собиралась подниматься, несмотря на вполне горячие батареи и горящие газовые конфорки. И неудивительно - оконным рамам лет полста, ветер сквозь них ходит, как их не заклеивай, а подоконник вообще снизу инеем оброс. Ремонт надо делать - стеклопакеты ставить, подоконники менять, пол скрипучий перестелить, обои поклеить. Да вот только если хозяин квартиру отремонтирует, то цена на нее вдвое вырастет, и я её уже не потяну. Так что ладно - потерплю. Зато район хороший. Так я думал, с головой погружаясь в горячую ванну и закрывая глаза. Хорошо...

  Негромко плескала вода, размеренно падали капли из плохо закрывающегося крана, гулко ворчала канализация. Откуда-то издалека доносился вибрирующий звон - похоже, кто-то по батарее колотит. Зря это он - трубы тут сто лет не меняли, потечёт, чего доброго - тогда вообще хана. Замерзнем нафиг. Я лежал в невесомости, потихоньку растворяясь в теплой темноте. Легкие вибрации пробегали по моему телу, сигнализируя о том, что окружающий мир полон жизни. Я, извиваясь, рассекал бесконечное пространство, двигаясь откуда-то - куда-то. Верх отличался от низа только тем, что верх был над моей спиной, а низ - под моим животом. Стоило мне перевернуться, и весь окружающий мир переворачивался вместе со мной. Это меня устраивало, я привык, что все происходит так, как я хочу. Хочу есть - ем, хочу спать - сплю, хочу... а что я еще хочу? И что вообще можно ещё хотеть? Странно... раньше я вроде над этим не задумывался... Раньше... А что вообще такое - раньше?

  Нечто необычное отвлекло меня от этих размышлений. Что-то двигалось неподалеку... что-то, похожее на крупную добычу, распространяло в пространство сигналы страха и собственной беззащитности. И, хотя я не был голоден, размер этой добычи меня удивил. Очень сытная добыча. А еще в этих сигналах было обещание утолить не обычный животный голод, а какой-то другой... совсем другой. Я замер в плотной пустоте, охваченный вдруг проснувшимся любопытством. Я бы бросился за этой добычей, вот только она была не сверху и не снизу, не спереди и не сзади, и даже не сбоку. Хотя, какая разница - она где-то поблизости, и я её хочу. А если я чего хочу... членистые конечности пришли в движение, толкая мое сегментированное тело в каком-то новом направлении, которому я еще не знал названия. Длинные усики вытянулись навстречу трепещущей добыче, предвкушая скорый пир. Вот-вот, сейчас, ещё рывок, и... и новое, доселе неведомое ощущение обожгло мою спину и голову. Я попытался поскорее проскочить неприятный участок, но неожиданно пространство, прежде всегда бывшее надёжной опорой, взбунтовалось и ушло из-под ног. Более того, оно обступило меня чем-то твёрдым и многоголосо вибрирующим. Я дернулся, оттолкнулся от остатков твёрдой опоры под ногами, и обжигающее ощущение обхватило меня всего. Такого недоумения я не испытывал много, очень много времени. Возможно, даже никогда. Твою мать, что же это творится?! Я неслышно (только слабая дрожь пробежала по усикам) заорал и открыл глаза.

  Мутный свет проник в мир вечной тьмы, принеся гамму новых ощущений и без того недоумевающему мозгу древнего существа, после чего контакт пропал.

   - А-а-а! - орал кто-то совсем рядом, но я только секунд через пять понял, что ору я сам. Бурлила вода, наполняя паром маленькую ванную комнату, а я расширившимся глазами рассматривал длинные рваные прорези в дне и боках старой чугунной ванны. Это мне снится, не иначе. Это не может быть реальностью. В жопу такую реальность! Заменить ванну - тысяч двадцать, не меньше. Если я предложу хозяину поменять его ванну на простенькую стальную, у него возникнут ненужные вопросы. И кран, кстати: завернутый немыслимым кренделем гусак висел на покосившемся вентиле. Ладно, трубы вроде целы. А вот с кафелем что делать? Черт, соседи! Я вскочил, расплескивая остатки воды, и только после этого вспомнил, что живу на первом этаже. Я всегда считал это недостатком, но сейчас был просто счастлив, что подо мной нет ни одной жилой квартиры. Но все-таки... что случилось, а? Я сидел в ванной и вроде бы задремал... а потом? А потом я был не я, а какое-то членистоногое. И был я не здесь... поначалу... а потом, видимо, оказался здесь. Что-то впилось мне в левую пятку, я бездумно приподнял ногу и посмотрел - осколок кафеля. Огляделся, по-новому осматривая картину окружающего разгрома. Глубокие царапины в стенах, сколотый кафель, практически раздавленный шкафчик у стены; большой отломанный кусок ванны лежит у двери, а на самой двери красуется глубокая вмятина. Даже на потолке несколько длинных царапин и обширный отпечаток чего-то, похожего на лист конопли. Так. Надо срочно выпить, а то так и с катушек съехать недолго... если еще не съехал.

  Осторожно ступая между осколками кафеля, пятная пол кровью из рассеченной ноги, я вышел из ванной, и, не чуя холода, безразличным роботом прошагал на кухню. Достал бутылку и зубами вытащил пробку. К дьяволу культуру.

  Сначала бренди лился в горло, как вода. Я не чувствовал ни вкуса, ни градуса, большими глотками опустошая бутылку. Я даже не сразу заметил, что она опустела, и еще с полминуты продолжал глотать воздух из запрокинутой бутылки. Потом алкоголь начал проникать в кровь, потихоньку возвращая мне способность соображать. Я поставил бутылку на стол, и, покачнувшись, сел на стул рядом. Как там говорил этот псих-иатор?

  Начнётся что-нибудь ещё.

  Видимо, началось. Ну. Ладно. Попробуем систематизировать имеющуюся информацию. Первое, и самое главное: я - это пока ещё я. Благо, одеться после ванны я не успел и вполне мог видеть, что чешуей мое тело не покрылось и лишним десятком суставчатых лап пока не обзавелось. Одеться, кстати, не помешает - холодно... вроде было. Второе: что-то со мной происходит. И это не просто помешательство. Что-то я краем уха слышал про нечеловеческую силу буйнопомешанных, но тут было уже чересчур. Разорвать чугунную ванну не по силам и самому психованному из психов... Хотя... а с чего я взял, что я её и в самом деле разорвал? А не что мне все это просто привиделось? Хмельной туман начал быстро рассеиваться. Дерьмо. Тысячу раз дерьмо. Проще надо быть, товарищ, и не придумывать лишних сущностей - вы просто стопроцентный псих. Сначала - голоса в башке, потом уже и галлюцинации. Клиника. Я машинально потянулся к бутылке, трезвым взглядом осмотрел её и с сожалением отставил обратно. Вдруг стало очень холодно.

  Одежда осталось в ванной, и я был сейчас совершенно, просто на все сто и один процент уверен, что она всё так же висит на совершенно целых крючках на совершенно целых стенах ванной. Всего-то: пойти и убедиться. И одеться. А потом сдаваться санитарам... Пятка! Я же порезал ее об расколотый кафель. Так... спокойно. Я пару раз вздохнул, потом, решившись, оторвал ногу от пола, обхватил лодыжку обоими руками и, насколько это было возможно, подтянул левую пятку к лицу. Посмотрел на нее минуту, вздохнул и поставил ногу обратно. Подумал немного, на всякий случай осмотрел правую пятку. То же самое.

  И вас вылечат. И меня вылечат. Всех вылечат.

  Хотелось бы в это верить, во всяком случае. Ни пореза, ни следов крови, ни рубца - ничего. Чистая розовая кожа. Ну, я так и думал. Но все равно грустно. Пойду, что ли, оденусь. Надо пользоваться моментом - когда еще выпадет возможность поносить обычную рубашку, а не смирительную. Я встал и направился к ванной. В коридоре (маленьком пятачке, на который выходили двери кухни, единственной комнаты и совмещенного санузла) было темновато - освещение там проектом не предусматривалось. В Советском Союзе электроэнергию экономили - изначально света не было даже в ванной, а было только маленькое окошко под потолком, и хозяин квартиры когда-то провел туда электричество открытой проводкой из розетки в прихожей. Но почему-то свет не горел и в ванной. Видимо, выскакивая, я рефлекторно хлопнул по выключателю. Я хмыкнул и пошел на ощупь. Пол в коридоре был мокрым, но это-то как раз неудивительно - я же выскакивал, не вытираясь. Небось, еще и полванны расплескал. Хорошо, все-таки, что я на первом этаже живу, а то сейчас бы уже соседи ломились, бабки требуя... хотя, я же теперь невменяемый. Ха-ха. Вот им облом бы был... ну да ладно. Я толкнул дверь ванной, шагнул внутрь и принялся нашаривать на стене выключатель. Он был у меня внутри санузла... ну да, своеобразная планировка. Ну и что, что не по-людски, зато дух сталинских времен ощущается, а это куда как ценнее, чем банальный евроремонт.

  Выключатель сухо щелкнул под пальцами раз, другой, но света не прибавилось. Наверное, я водой на лампочку плеснул, она и перегорела. Чертыхнувшись, я ступил в темноту ванны. Сделал шаг, другой, и замер, потому что под пятками начало явственно ощущаться что-то, похожее на осколки кафеля. Это меня разозлило. Сжав зубы, я быстро, не обращая внимания на скрип и похрустыванье под ногами, прошел к стене, снял с крючка свою одежду и вышел в коридор. Включил свет в прихожей, натянул, стуча зубами, насквозь мокрые джинсы и такой же мокрый свитер, потом решил одеть что-нибудь на ноги и опять застыл столбом. Я ощущал, что ноги у меня мокрые, и капающая с них вода меня бы не удивила. Но они были не мокрые. Точнее, они были не только мокрые.

  Капли густой прозрачной слизи медленно срывались с моей стопы и, с негромким чавканьем, падали прямо в некстати оказавшийся под ногой ботинок. Я некоторое время тупо пялился на новое явление, потом поставил ногу на пол и огляделся. Лужа, вытекающая из темной ванны в коридор, поблескивала слишком маслянисто для обычной воды. Да и влажные следы, протянувшиеся от лужи (мои следы, между прочим), больше походили на следы большого слизняка. 'Убью Алёнку', - подумал я, потом хмыкнул. Да нет, Алёнка тут не при чем. Она и адреса-то моего нынешнего не знает... 'А если как-то узнала?' - не желал признавать поражения мой разум, пытаясь притянуть к ненормальным обстоятельствам нормальные объяснения. Если узнала... Если это все - её рук дело, то надо признать, что она в этих шутках здорово продвинулась. Ну. Каким-то образом узнала мой адрес, проникла в квартиру... ночью... загипнотизировала меня, вытащила из ванной... вот бред-то. Потом подорвала в ней баллон с глицерином... может глицерин взрываться? Вроде, нет... а нитроглицерин? Мозг радостно ухватился за предложенную точку опоры посреди хаоса рушащегося мира. Может, это - нитроглицерин? Часть рванула, часть нет? А что, запросто. И Алёнка на самом деле не при чем, а при чем, например, террористы. Прятали где-нибудь в канализации нитроглицерин... непонятно, правда, как я-то выжил? Я присел, мазнул пальцами по слизи, поднес ладонь к носу, скривился и отвернулся. Понятия не имею, как пахнет нитроглицерин, но очень сомневаюсь, что так. Болотом, рыбой и еще чем-то кисло-тухлым.

  Я встал, вытер руки и решительно сунул ноги в ботинки. Потом прошагал в ванную и нашарил на полу осколок покрупнее. Сжал его в кулаке, вышел на лестничную площадку, прикрыл дверь своей квартиры, и нажал кнопку звонка у соседней двери.

  Галлюцинации - такое кино, которое смотрят в одиночку. И если сосед увидит на моей ладони то же, что и я, это будет означать только одно. Как и в обратном случае.

  К удивлению, возня за дверью началась быстро - видимо, Михалыч был трезв, что случалось не так уж часто. Дверь приоткрылась, сосед поизучал меня неприязненным взглядом сквозь щель, потом откинул цепочку и вышел на площадку.

   - Здравствуй, Михалыч, - сказал я.

   - И ты будь здоров, коль не шутишь, - откликнулся он настороженно, - случилось чё? Давай быстрей, холодно же, п...ец как.

   - Да вроде, - сказал я, - что-то непонятное происходит. Глянь-ка, как думаешь, что это?

  Я раскрыл ладонь перед собой. Михалыч нахмурился и присмотрелся.

   - Х...ня какая-то, - сказал он настороженно, - типа как кафеля кусок в какой-то срани. Где ты взял это дерьмо?

   - В ванне у себя, - честно ответил я, - не пойму, откуда взялось. У тебя с канализацией все нормально?

  Сосед нагнулся, понюхал, и с выражением отвращения на лице, резко отстранился.

   - Все у меня ништяк с канализацией, - сказал он агрессивным тоном, - все зае...сь. Чё, как что, так сразу Михалыч виноват, да? Чё ты сразу ко мне-то дое...ваешься? А?!

   - Да ты че, Михалыч? - я убрал руку, - да я ж просто посоветоваться. Вдруг ты знаешь, что это?

   - Агащаз, - Михалыч сплюнул и отстранился вглубь своей квартиры, - все вы, б...ть, как чё сами учудите, так сразу ко мне, типа, Михалыч пьёт, с него и спрос. А вот х...! Вон, к Ильинишне лучше зайди. Я её три дня не видел, небось сдохла у себя в ванной, лежит и гниет, а ты и рад во всякую х...ню руками лезть. Му...к!

  Дверь захлопнулась, но голос Михалыча доносился сквозь нее почти так же ясно:

   - А у меня все зае...сь в ванной! Поял?! И не лезь ко мне со всякой х...ней!

   - Премного благодарен, - сказал я, мрачно улыбаясь, - рад был пообщаться.

  Выкинул обломок кафеля в глубину подъезда, и, вытерев руку прямо об джинсы, вернулся к себе. Итак, я нормален. Точнее - психически нормален, а вот насчет остального - утверждать не стану.

  С ладони никак не оттиралось ощущение чего-то влажного и маслянистого, я обдумывал свое положение в свете последних новостей, продолжая с остервенением тереть ладонью джинсы. В районе заднего кармана под ладонью ощущался какой-то прямоугольник, я машинально вытащил его двумя пальцами и поднес к лицу. Так-так. Поначалу я только усмехнулся - как она вовремя под руку попала, это ж надо! Потом нахмурился и присмотрелся к визитке получше. Легкий озноб пробежал у меня между лопаток. Визитка выглядела свежей и аккуратной, словно вчера отпечатанной, хотя лежала в кармане не меньше месяца. В заднем кармане джинсов! Я однажды в этом кармане зарплатную карточку пару недель носил. Так она потом выглядела, словно я ей тоннель под Ла-Маншем прокопал. И банкомат её принимать отказался, а ведь карточка - она все же не бумажная. А у этой визитки даже самые тонкие буковки не смазались. Она что, заговорённая?

  Я хмыкнул и побрел в комнату, вертя в руке визитку. Интересно устроен человек, однако. Еще вчера мысль о заговорённой визитке показалась бы мне просто идиотской, недостойной даже осмеяния; а сегодня я не нахожу в ней ничего странного. Надо будет завтра позвонить этой Аделаиде, и - чего уж рядиться - съездить к ней. Я задумчиво посмотрел на кровать. Завтра? Интересно, в каком состоянии будет квартира, когда я проснусь завтра? Если вообще проснусь. А то так и буду себе плавать в океане темноты, кушая слепых глубоководных рыбок. Я посмотрел еще раз на визитку и потянулся к телефону. Появилась у меня надежда-опасение, что никто мне не ответит - десять часов вечера, как-никак, а телефон на визитке городской. Но трубку сняли сразу - я даже начала гудка не услышал.

   - Добрый вечер, - тягуче зазвучал в трубке густой женский голос, - я - Аделаида. Говорите, прошу вас, я внимательно слушаю.

  Я сглотнул. Она что - круглыми сутками с трубкой в руке сидит? Или... или она ждала моего звонка?

   - Э..., - сказал я, - здравствуйте. Я... это... у меня проблемка небольшая.

   - Здравствуйте, - ответила Аделаида, причем ее голос звучал почему-то в другой интонации, и явно быстрее - я с удовольствием вам помогу. Говорите, я слушаю.

   - Понимаете, мне кажется, - начал я, собираясь рассказать про Голос, но испугался, что Аделаида тут же скажет: 'Это не мой профиль' и пошлет меня к С.Ю.Шрайберу. Поэтому решил опустить вводную часть и перейти сразу к делу, - мне кажется, во мне... у меня завелся этот, как его - полтергейтс.

   - Полтергейст, - мягко поправила меня Аделаида, - и как же он проявляется?

  Я вдохнул.

   - Жуть, как проявляется. У меня вся ванная разгромлена вдребезги. Чугунную ванну проломило, представляете? Насквозь! И кафель...

   - Скажу вам сразу, силы той стороны очень редко проявляют такую мощь в местах, где живет много людей, - перебила Аделаида, - Такое может произойти где-нибудь в центре аномальной зоны, но не в городе. Так почему вы решили искать причины случившегося вне нашего среднего мира?

   - Я был там в это время. В ванной. Я... вроде как задремал, потом мне что-то приснилось. Или не приснилось. Как будто я был кем-то другим, каким-то очень странным существом. А потом я очнулся и вот. Все вдребезги.

   - Ага, - после небольшой паузы, сказала Аделаида, - интересный случай. В квартире в это время был кто-то? Жена, дети?

   - Нет. Я один живу. В съемной квартире.

   - Дом старый? - моментально последовал вопрос, и собственно вопроса в нем было совсем немного. Скорее утверждение.

   - Очень, - согласился я, - я не выяснял точно, но не удивлюсь, если он дореволюционный.

   - Это многое объясняет, - сказала Аделаида тоном следователя, узнавшего от хозяина ограбленной квартиры некоторые подробности об увлечениях подростка-сына, - давайте пока не будем давать какое-либо название вашему явлению. Вам известны какие-нибудь легенды о вашем доме? Возможно, в нем происходило что-нибудь трагичное?

  Я пожал плечами и состроил виноватую физиономию, хотя моя собеседница никак не могла видеть.

   - Я не знаю. Я почти не общаюсь с соседями... как-то недосуг.

   - Зря, - отрезала Аделаида, но я как-то почувствовал, что она скорее обрадовалась моему ответу. И вообще, я весь разговор тихо удивлялся происходящему - обычно при телефонном общении пропадает множество нюансов - мимика лица, жесты, непроизвольные движения. Да и голос, проходя через телефонные провода, многое теряет. Зря, что ли, многие люди неприятные разговоры предпочитают вести по телефону. А то и вообще - по Сети, это уж просто стопроцентное отсечение невербальной части разговора. Но на этот раз всё было по другому - чем дальше, тем больше мне казалось, что я вижу, как меняется лицо моей собеседницы, чувствую ее настроение и реакцию на мои слова. Мне даже казалось, что я вижу, в какой позе она сидит...

   - Скажите пожалуйста, - выпалил я, - вы сейчас сидите полулежа в кресле и курите сигарету?

  В ответ послышалось удивленное хмыканье. Но не испуганно-удивленное, скорее одобрительно-удивленное. Словно у учительницы, на глазах которой самый недалекий из её учеников вдруг с ходу решил олимпиадную задачку.

   - Далеко дело зашло, - мягко сказала Аделаида, - приезжайте ко мне. Прямо сейчас. Посмотрим на ваш дом. Адрес свой, надеюсь, знаете?

   - Да, - сказал я, недоумевая, - конечно.

   - Не удивляйтесь. Если человек недавно переехал, бывает, что и адрес не помнят. Всякое бывает с вашим братом. Снимут задешево квартиру, а потом и удивляются, что это такое с ними происходит.

   - Так мой случай не первый? - не скрывая облегчения, спросил я.

  Аделаида негромко засмеялась, и от звука ее смеха у меня мурашки побежали по коже.

   - Эйн хадаш тахат а-шемеш. Три тысячи лет назад сказаны эти слова, и с тех пор мало что изменилось. Ничто не ново под солнцем, друг мой. Записывайте адрес.

   - Ага, - сказал я, нащупывая на тумбочке блокнот, - говорите.

  Она что-то диктовала, но я не слушал. Я видел ее явственно, словно находился даже не рядом с ней, а вокруг неё. Средних лет женщина в просторной одежде типа кимоно. Она уже не сидела в кресле, она ходила по комнате, хмурясь и вглядываясь в углы, держа одной рукой трубку радиотелефона, а другой двигая предметы интерьера. Вот она заглянула под маску идола, и, недовольно нахмурившись, провела рукой по слою накопившейся пыли. Потом заглянула под невысокий журнальный столик. Что она ищет? Уж не меня ли? Мне почему-то захотелось до нее дотронуться, я чувствовал, что могу это сделать. Могу даже... хлоп! Видение пропало. Я сидел на кровати, прижав к уху трубку телефона, и слушал короткие гудки. На тумбочке лежал листок с написанным адресом.

  Блин. Я даже не удивился - надоело. Не многовато ли всякой мистической фигни для человека, который в нее раньше вообще не верил? Как там этот фокус называется, когда видишь на расстоянии? Теле-что-то-там, не помню. Алёнка бы визжала от счастья. Хорошо, что я с ней уже расстался, теперь хрен бы она меня отпустила. Я вздохнул и полез в шкаф за верхней одеждой. Надо одеться потеплее, на улице мороз, а мне добираться через полгорода.

  Одевался я быстро - не потому, что время позднее и лучше поторопиться, и даже не потому, что хотелось поскорее встретиться с Аделаидой и разобраться в этом странном деле. Хотелось просто выйти из этой квартиры. Ежу ж понятно, все дело в доме, как я сам не догадался? Не удивлюсь, если в тридцатых годах тут какие-нибудь зверства творились. Все знают, они тогда везде творились. Я намотал на шею шарф, схватил с подоконника ключи и, быстро проскользнув мимо закрытой ванны, выскочил в подъезд. Перевел дух и закрыл замок. Предложи мне сейчас кто-нибудь миллион баксов за то, чтобы вернуться и зайти в ванную - отказался бы... Впрочем, за миллион еще может и не отказался бы, но за сто тысяч... ну ладно, десять - точно бы не взял. Пусть сами идут - за десять тысяч. Нашли дурака! Натянул перчатки и вышел на улицу.

  Ветер тут же набросился на меня, моментально выдув из одежды все тепло. Я втянул голову в плечи и съежился. Ну что за свинство? Ладно, мороз за двадцать, так еще и ветрище! Это уже чересчур, по-моему. Так нельзя.

 

Глава 3.

  До дома Аделаиды я добрался намного быстрее, чем рассчитывал - где-то за полчаса. Машин было мало - мороз расчистил улицы получше гайцов, подготавливающих трассу для важной шишки. Номера квартиры в адресе не было, и я решил, что Аделаида живет в частном доме. Мне это показалось очень логичным - где же еще жить мастеру чёрной и белой магии? Только в родовом домишке, ушедшем в землю по самые окна за тысячу лет. Домик со всех сторон окружен высотками, жители которых недоумевают, почему эту избушку еще не снесли. Некоторые - недоумевают, а некоторые - очень даже догадываются. Сидят на скамейках, шепчутся, косятся недобро. А как извести кого задумают, то идут вечерком тихонько, завернув подношение в платочек... Ага, в ситцевый. Но шутки шутками, а думал я так почти серьезно, поэтому, обнаружив по искомому адресу стандартную панельную девятиэтажку, даже расстроился. Может, я дробь какую не записал в своем мистическом припадке? Перепроверил номер; несмотря на мороз, обошел дом вокруг - вдруг под каким сугробом скрывается та самая избушка? Но никакой избушки, разумеется, я не нашел. Снял перчатки, достал телефон и коченеющими пальцами выбрал последний исходящий вызов. Трубку опять сняли моментально:

   - Аделаида. Говорите, слушаю.

   - Это... - я вдруг понял, что не представился в свой прошлый звонок, - ну... я звонил полчаса назад. По поводу... случая в ванной. Вы сказали, чтобы я приехал. Я приехал...

  Мне снова чудилась женская фигура, держащая в руках трубку. И я опять нематериальным облаком вытекал из телефонной линии в комнату Аделаиды. Даже холод слегка отступил.

   - Так заходите.

   - У меня номера квартиры нет.

   - Разве я не сказала? - удивилась Аделаида. Но как-то ненатурально удивилась. Квартиру она не называла, более того, она это помнит. Не знаю, как я это понял, но ошибок тут быть не могло. Почему она врёт?

   - Нет, не говорили, - холода я уже не чувствовал совсем и тяжелое шевеление моих губ оказалось непривычно-неприятным - словно их новокаином укололи.

   - Сорок девять, - сказала Аделаида, - наберите на домофоне, я открою.

  И положила трубку. Уже набравшая четкость, картинка комнаты со стоящей посредине женской фигурой, тут же пропала. Как будто телевизор выключили. Зато включился мороз. Я поежился, сунул вконец окоченевшую руку с телефоном в карман и побрел к подъезду. 'А она переоделась', - вдруг подумалось мне, и я усмехнулся. Деталей я разглядеть не успел, но теперь она явно была одета в длинное платье. Небось, впечатление произвести хочет.

  С какой стороны от лифта находится квартира сорок девять, я бы понял, даже если бы на ней не было большой блестящей таблички, и не доносилась бы от двери заунывная музыка. Я поискал кнопку звонка, не нашел и просто толкнул дверь. Дверь открылась в темноту.

   - Заходите, - позвал откуда-то женский голос. Я закрутил головой - ощущение было, как будто звучал он не из квартиры, а сверху и даже сзади. Динамики, что ли, установила?

   - Здрасте, - сказал я, шагнув в темноту и притворив за собой дверь.

   - Здравствуйте, - сказал тот же голос, - можете не разуваться. Проходите, садитесь.

  Глаза у меня немного привыкли к полумраку, и я разглядел небольшую комнатку и стоящее у самого входа деревянное кресло. Над дверью слабеньким огоньком мерцал ночник, в зыбком свете которого все предметы казались расплывчатыми и бесформенными. В глубине комнаты угадывался массивный стол, за которым кто-то сидел.

  Я пожал плечами, шагнул вперед и устроился на кресле. Тут же на столе загорелся красным светом небольшой круглый светильник, выхватив из темноты похожее на жуткую маску лицо. Я испуганно вздрогнул, но испуг мой длился с полсекунды, не больше. Потом я уже с трудом сдерживался, чтобы не начать ржать в голос. Она меня что, за школьницу из деревни держит? Эти дешевые фокусы с лампой, разрисованное лицо... ей самой не смешно?

   - Для начала - откуда вы узнали про меня? - спросила Аделаида мрачно-торжественным голосом.

  Я вздохнул.

   - Э-э... мне вашу визитку врач дал, - начал я и отметил, как вздрогнули густо начерненные брови Аделаиды, - Святослав Юрьевич... Шр... э-э...

   - Шрайбер, - сказала Аделаида, недовольно морщась. Щелкнул выключатель, и в комнате стало совсем темно. Но как-либо отреагировать я не успел - свет зажегся. Нормальный свет от нормальной люстры на потолке.

   - Чё ты сразу-то не сказал? - досадливым тоном спросила Аделаида, - с этого надо было начинать. Думаешь, мне больно нравится клоуна тут из себя строить?

  Она вытащила из-под столешницы круглое зеркало и поставила его на стол.

   - Я пока в порядок себя приведу, - сказала она, стирая ваткой черные тени под глазами, - а ты давай рассказывай.

  Я, пользуясь улучшившимся освещением, быстро осмотрелся. Комнатка оказалась меньше, чем казалась на первый взгляд - да и то, откуда в квартире стандартной планировки взяться большой комнате сразу от входа? Хотя без перепланировки и тут не обошлось - правая стена явно была сдвинута метра на полтора в сторону, видимо, в ущерб другим комнатам. По стенам в художественном беспорядке развешаны какие-то чучела, маски, пучки трав, странные картины и прочая ерунда, долженствующая настраивать клиента на правильный лад. Сначала я удивлялся, почему вид этой комнаты кажется мне знакомым, а потом сообразил - мое видение во время телефонного разговора! Точно, эта комната, только наблюдал я ее не то, чтобы с другого ракурса, но как-то по-другому.

   - Я вот не понял, - сказал я, - какая разница, кто меня к вам отправил?

  Она отложила в сторону ватку и посмотрела на меня пренебрежительным взглядом.

   - Принципиальная. Если человек сначала к психиатру пошел, а только потом - ко мне, это что-то значит, или нет?

  Я подумал и согласился, что, пожалуй, значит.

   - Ну ладно. А почему вы на 'ты' перешли, когда узнали, что я после психиатра к вам пришел?

  Аделаида поджала губы.

   - Ты у меня интервью брать пришел или проблему решать? Считай, что мне так проще. Могу на 'вы', но тебе это обойдется дороже.

   - Упс, - сказал я, - понял. На 'ты', так на 'ты'.

   - Да все просто, на самом деле, - Аделаида придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале, потом сложила его и убрала под стол, - если человек к мистике склонен, то его надо в этой склонности утвердить. Чем сильнее он проникнется духом потустороннего, тем лучше, ему это в кайф, понимаешь? Он ждет черепов на столе, - она с отвращением ткнула рукой, и я только сейчас заметил служащий подсвечником череп, - хрустальных шаров, чучел летучих мышей, и его нельзя в его ожиданиях обманывать. Уйдет. А ты пришёл, потому что идти тебе уже больше некуда, а потусторонним ты сыт по горло. Еще менжевался небось пару недель, не хотел к ведьме идти, да нужда заставила. Не так?

   - Так... А вы - на самом деле... ведьма?

  Она вздохнула.

   - Ты не думай, что я их обманываю. Работаю я честно. Может иногда и схалтурю, когда повод есть, а деньги у клиента явно лишние. Ну да как в бизнесе без этого? Но таким, верящим, мои кривляния не во вред - человек видит, что перед ним натуральная ведьма, в успех моих действий верит, и вера эта на пользу идет. Научно доказанный факт, кстати - эффект плацебо называется.

  Я усмехнулся.

   - А что-нибудь, кроме этого эффекта, у вас есть?

   - Вот на себе и проверишь, - серьезно откликнулась Аделаида, - что ж ты ко мне пришел, раз такой неверящий?

   - Нужда заставила.

  Теперь усмехалась уже она.

   - Ладно, обнюхались и будет, давай ближе к делу. Время - деньги, и мое - не исключение. За первый визит я с тебя тысячу возьму, с последующих - как договоримся, но обычно я беру тысячу в час плюс расходы. Не нравится - до свидания.

   - Тысячу чего?

   - Рублей, яхонтовый мой, рублей, - Аделаида насмешливо улыбнулась, - Мы ж по старинке работаем. An mass.

   - Ну... ладно. Давайте попробуем. Что мне делать?

   - Рассказывать, чего ж еще. Я, скажу тебе по секрету, вовсе не ясновидящая: у меня другие таланты. Так что ты говори всё, как есть. Когда вселился в свой дом, как вселился. Как хозяин квартиры твоей себя вел? Не намекал ли на всякие странности? И вообще - духи сразу и во всю силу редко когда себя показывают. Не было ли тебе видений каких до этого? Голосов?

  Я вздрогнул. Аделаида посмотрела на меня внимательно и кивнула.

   - Если вспомнишь, что эти голоса тебе говорили, вообще хорошо. И не смущайся, ты ж от Свята ко мне пришел, значит - не псих. Психа бы он не выпустил.

   - Я... я не помню, - я облизнул вдруг пересохшие губы, - незнакомый мне язык. Только... мне показалось...

   - Ну? - подбадривающе кивнула Аделаида.

  Я пожал плечами.

   - Ну, как будто он на индийский похож. Я в индийском ни в зуб ногой, ну вообще. Английский еще более-менее, а в индийском только имена кой-какие знаю... там Джавахарлал Неру и Рабиндранат Тагор типа. Ну там словечки кой-какие, типа 'махараджа', ну и все. Но вот все равно на индийский похоже было. Такие... сочетаньица, понимаете?

   - Нишамья бхубхрич аребхаяшчирам азицавицмайя, - вдруг заявила Аделаида. Я вытаращил глаза.

   - Че?

   - Похоже? На твои голоса?

   - А, - я усмехнулся, - я же не понял. Повторите?

  Аделаида повторила, и, на этот раз, меня проняло. Почудились даже подушка, одеяло, завывания ветра за окном и жаркий шепот в оба уха.

   - Похоже, - сказал я, - черт возьми, сильно похоже, аж мурашки...

  Аделаида сделала в мою сторону странный жест, потом сложила из пальцев самую натуральную фигу и ткнула ей в разные стороны.

   - Извини, забыла сказать, - холодно произнесла она, - одно непременное условие: нечисть здесь не поминаем.

   - А я что? Я же ничего...

   - Ты сказал одно слово, на букву 'Ч'. Больше не говори. Кстати, 'блины печь' тоже не надо, хочется ругаться, лучше выматерись. Оно и душевнее и безопаснее.

  Я хлопнул глазами.

   - Вот уже не думал... это разве не из этих - выдумок для тех, кто верит в мистику?

   - Нет. Можешь и дальше не думать, раз не умеешь, но в моем доме за языком следи. Договорились?

  Я молча кивнул.

   - Вот и ладненько. А что до твоих голосов, то говорили они, похоже, на санскрите. Потому что я тебе кусочек из древней поэмы прочитала, как раз на санскрите, если ты еще не догадался.

   - И что это значит?

   - Да ничего, в общем-то. Духи, они вполне себе интернациональны. Чисто русского происхождения призрак запросто может пугать жильцов дома песнями на староирландском, так что язык нам сильно не поможет. Если бы ты вспомнил, что именно тебе говорили голоса... не мотай головой, вполне возможно, мы к этому еще вернемся. Пока давай свой адрес, я его по базе пробью.

   - По какой базе? - я удивился, - у вас и базы свои есть?

  Аделаида усмехнулась.

   - А что тебя удивляет? И компьютеры, и интернет - все в дело идет. И база городская есть - со своей спецификой, разумеется. Когда построен дом, чем знаменит, какие слухи про него. Бизнес есть бизнес.

  Аделаида подтянула к себе черную папку, увешанную побрякушками и расписанную яркими фигурками в стиле Босха, раскрыла ее и папка оказалась вдруг банальным ноутбуком. Я сдержал скептическую ухмылку. Чему смеяться - бизнес есть бизнес. Аделаида посмотрела внимательно в экран ноутбука, кивнула и сказала.

   - Давай.

  Я кивнул, открыл рот, собираясь ответить, да так и замер с открытым ртом.

  Аделаида подняла на меня недоуменный взгляд:

   - Что случилось?

   - Ничего. Облом с домом. Голос я первый раз услышал, еще до того, как эту... ну, нынешнюю квартиру снять. Я тогда в совсем другом районе хату снимал.

   - Понятно, - Аделаида слегка поскучнела, - ну, говори тогда тот адрес. Бывает, что дух привязывается к обитателю дома и переезжает вместе с ним. Редко, но бывает.

   - Да не было там духов, - меня самого мое воспоминание расстроило куда сильнее. Ну всё так хорошо, и главное - понятно - складывалось. Может, я что-то не так запомнил, и я уже в этой хате жил? ...Нет, хотелось бы в это поверить, но не получится. Слишком много зацепок в памяти.

   - Это новый дом был, в новом микрорайоне. До меня в этой квартире молодая семья жила, они съехали, потому что сами квартиру в ипотеку взяли. Я их видел - приятные люди, на сатанистов непохожи. До них так вообще там никто не жил - новый дом, говорю же.

  Аделаида пожевала губы:

   - А что было на месте этого дома, не знаешь? Кладбище...

   - Не, - я отмахнулся, - лес там был. Да и сейчас есть - вид из окна - на лимон баксов, квартира чистехонькая, уютная и недорогая. Все здорово, если там жить и никуда не выбираться, а вот каждый день оттуда на работу и обратно ездить - задалбывает. Я пробовал поближе работу найти, но не сложилось.

  Аделаида с сожалением захлопнула ноутбук.

   - Печально, - прокомментировала она, - тогда зайдем с другой стороны. Раз твое явление проявляет себя в разных домах, значит, оно привязано не к месту, а к тебе. Думай, где ты это мог подхватить. Вспоминай, что было до самого первого случая. Не происходило ли с тобой или рядом с тобой чего-то необъяснимого? Не случалось ли в местах силы или в нехороших местах бывать? Диггерством не увлекаешься? Или кладоискательством?

   - Нет... Звал один знакомый, я вроде как даже собирался, но пока так и не собрался.

   - Ясно. Не рекомендую, кстати. Под землей много чего лежит, чему лучше там и лежать. Ну ладно. Еще что?

   - Вроде... ну, разве...

   - Что?

  Я рассказал про случай в пражском Луна-парке. Аделаида выслушала, с задумчивым видом покивала головой.

   - Прага... может быть, и Прага, - пробормотала она, глядя застывшим взглядом куда-то в сторону, - неужели опять...

   - Что: опять? - вскинулся я.

  Аделаида вздрогнула, посмотрела на меня, мотнула головой:

   - Ничего. Так... личное. Не все ж в дом Сикстов уперлось, - непонятно ответила она и сменила тему, - ты гипнозу поддаешься?

   - Понятия не имею, - честно ответил я, - а при чем тут гипноз? Думаете, меня кто-то загипнотизировал?

   - Нет, но сейчас попытается - Аделаида снова открыла ноутбук, пару раз щелкнула клавишами и развернула его ко мне, - гипнотизер из меня так себе, на троечку. Так что результата совершенно не гарантирую, но попробовать не помешает. Смотри на экран.

  Я послушно перевел взгляд на ноутбук, хотя смотреть было особо не на что - весь экран занимало тёмно-серое поле, и в центре него пульсировал светло-серый круг. Всё.

   - Смотри-смотри, - требовательно сказала Аделаида, когда я поднял недоуменный взгляд, - сейчас круг станет больше. Постарайся разглядеть темное пятно в его центре.

  Я пожал плечами и снова принялся разглядывать экран. Хреновый, кстати. И экран, и сам компьютер - из первых ровербуков - старый, слабый и страшненький. Видимо, не такое уж прибыльное дело, это ведьмовство. Хотя, с другой стороны - зачем ей хороший компьютер? База ихняя по домам, небось, не особо тяжелая, а в интернет зайти, да в ворде документик-другой по случаю набрать - для этого и такого антиквариата более чем достаточно. Вряд ли она в игры играет... Надо будет ей показать какую-нибудь игру покрасочнее из ее области, типа 'Ведьминого леса'... Я улыбнулся.

   - Видишь пятно? - негромко спросила Аделаида.

  Я кивнул - внутри светло-серого круга и в самом деле что-то темнело. Пятно было неправильной формы, с размытыми краями. Я присмотрелся, но так и не заметил полосок градиента - даже удивительно, как можно сделать такое хорошее размытие цвета на таком паршивом экране.

   - Смотри на пятно, следи за ним, - донесся вкрадчивый голос откуда-то издалека, но я уже не слушал. Пятно жило своей жизнью - оно росло, пульсировало, наливалось цветом и, похожие на щупальца, края его расползались по экрану, жадно обшаривая каждый пиксел. Пятно поглотило весь светлый круг, разрослось до краев экрана, и, (я непроизвольно вскрикнул) - вылезло за его пределы. Я отшатнулся от стола, но было поздно - за долю секунды, одним стремительным рывком, черное пятно расширилось на всю область зрения, и я оказался в совершенной темноте.

  В гулкой, звонкой, тяжелой и обжигающе-холодной темноте.

  Тут было неприятно. Не так, как голышом на морозе, а как после теплого душа - в прохладную комнату. Жить можно, но неприятно. И мир тут был странно пустой... нет, не пустой - несоразмерный: предметы и препятствия казались находящимися намного дальше, чем они были на самом деле. Я немного пошевелился и тут же наткнулся на небольшой хрупкий предмет, немедленно разлетевшийся на несколько частей. Я его видел, но он был намного дальше, чем я думал, и чем я мог дотянуться... Стоп... Как это я его видел? Тут же темно? Ну да, темно. Но я что-то вижу. Размытыми мерцающими контурами, странно и непропорционально перемещающимися при малейшем моем движении. А еще я каким-то образом ощущаю, из чего они состоят, и что находится за ними, словно глаза у меня вырвали и вместо них вставили рентгеновские аппараты. Рент-геновские. Я внутренне удивляюсь - какое странное слово! Аппараты... Аппа...Но удивляюсь не я, точнее - не тот я.

  Чёрт, кто здесь?

  Но тот, второй 'я', полон недоумения не меньше первого, и отвечать не торопится, весь поглощенный изучением нового мира. Он мне не нравится, этот мир - резюмирую я-второй. Какой-то весь очень хрупкий, прозрачный и пустой. Я чувствую себя слоном в стеклянном небоскребе. О! А вот и жизнь. Неподалеку шевелится что-то теплое, пульсирующее недоумением и страхом. Нечто полужидкое в тонкой непрочной оболочке - только притронься - продырявится и все вытечет. 'Мерзость' - думает мое человеческое 'я', которому представляется громадная полупрозрачная гусеница. Второе 'я' слышит эту реплику и недоумевает - как можно судить о вкусе по одному внешнему виду? Даже не попробовав? Я помню о несоразмерности расстояний, поэтому тянусь к заинтересовавшему меня существу осторожно и медленно. Потом зажмуриваюсь, потому что Аделаида светит мне в глаза мощным фонариком и что-то громко кричит - похоже, матерится.

   - Убери фонарик, - говорю я недовольно, жмурясь и прикрывая глаза ладонью.

  Аделаида всхлипывает, потом коротко, с истерическими нотками, смеется, но фонарик выключает.

   - Моб твою еть! - говорит она с чувством, - ну и кто мне за этот разгром заплатит?

  Я открываю глаза и, моргая, осматриваюсь. Картинка перед глазами слегка плывет, как после двухсот грамм коньяка, но оценке обстановки это не мешает. Ну да, разгром. Почти как у меня в ванной. Блин!

   - Это что? - тупо спрашиваю я, - это я сделал?

   - Нет, бл..., не ты! Змей Горыныч заглянул на огонек по старой памяти. Пролетал и заглянул. Вместе с кощеем и тридцатью тремя богатырями. И подрались тут, разумеется! М-мать! Конечно - ты, или, думаешь, я сама - свой любимый кабинет в свинарник превратила?

   - Я заплачу, - говорю я торопливо, лихорадочно соображая, сколько придется заплатить и откуда взять деньги, - заплачу, сколько скажете. Только сдел... только вылечите меня от этого!

  Аделаида замолкает на полуслове, весь ее запал куда-то девается. Она опускает плечи и вздыхает:

   - Я не доктор, - голос ее тих и спокоен, ни следа недавней ярости, - я не умею лечить.

  Я молча опускаюсь на стул и, только уже сев, понимаю, что стул вряд ли остался цел при недавнем разгроме, разнесшем на куски все без исключения предметы мебели во всей комнате. Но стул почему-то не пострадал и приземлился я на него вполне удачно. Наверное, я странно на нем смотрелся - сидящий на стуле в центре комнаты, среди обломков мебели и обрывков бумаг, плавающих в луже слизи. Это как же - она не умеет лечить? И что мне теперь делать?

  Аделаида шагнула в сторону, опустилась на корточки и потянула из горки мусора, бывшей недавно столом, какой-то предмет. Предмет вытягиваться не захотел и Аделаида, поставив на пол фонарик, дернула обеими руками. Выпрямилась, покрутила добычу в руках, потом со вздохом разжала пальцы.

   - Думаю, в сервис его нести бесполезно.

   - Я заплачу, - повторил я и облизал пересохшие губы, - он все равно уже устаревший в хлам. Был...

   - Да знаю я, - Аделаида отмахнулась, - но мне он нравился. Я сама его разрисовывала. Да и информации в нем нужной много. База ладно - по новой куплю. А вот все остальное... переписку, фотографии... жалко, короче.

  О! А вот в этом я кое-что понимаю. Я быстро встал со стула, подошел к отшатнувшейся ведьме и подобрал истерзанный ноутбук - точнее даже, часть ноутбука - у него начисто отсутствовал выдранный с корнем экран и был отломан большой кусок с правой стороны. Из разлома торчали куски плат и всякие цветные проводки. Так, где у нас жесткий диск?

   - Ничего страшного, - сказал я, - жесткий диск целый. Я думаю, информацию можно будет восстановить. Я займусь, у меня есть знакомые программисты. А ноутбук я вам новый куплю.

   - Купит он... благодетель. Денег много что ли, Абрамович ты мой? - Аделаида фыркнула, - ладно, не обижайся - и платить ничего не надо. Окромя стандартной таксы, разумеется. Это я так, сгоряча ляпнула, насчет 'кто заплатит'.

  Было бы совершеннейшей неправдой сказать, что я не испытал при этих словах громадное облегчение. Но все же попытался изобразить благородство.

   - Ну... это же я все разломал, так что было бы справедливо, если хотя бы часть..., - - пробормотал я, мысленно сокрушаясь: 'Боже, что я несу? Сейчас она согласится и... блин, вот дурак, кто тебя за язык тянет', - возместить... как-нибудь.

  Боюсь, искренности в моем голосе звучало немного, так что Аделаида меня и дослушивать не стала.

   - Ладно, - перебила она, - хорош ангелочка из себя корчить. Считай, что я твой порыв заметила и оценила. И перестань на этот счет беспокоиться, я уже не злюсь. Да и злилась, в общем-то, больше на себя, чем на тебя - сама хороша, ты ж мне говорил про свою ванную. Верить людям надо.

   - А вы не поверили? Но... вы же...

  Аделаида слегка смутилась.

   - Ведьма? Ну и что? Я-то как раз получше многих знаю, что бывает, а чего не бывает на этом свете. Пойдем-ка в комнату, там поговорим, а то неуютно тут как-то стало, - она прошла к дальней стене, распахнула дверь и скрылась за ней. Я молча пошел следом. За дверью обнаружилась небольшая уютная спаленка - самые обычные обои на стенах, совершенно банальный ковролин на полу. Большую часть комнаты занимала двуспальная кровать, в углу теснились пара кресел и журнальный столик. Да еще у входа стоял незамеченный мной сразу секретер. И ни малейшего налета мистики - сколько ни разглядывай, не догадаешься, чем хозяйка себе на жизнь зарабатывает. Аделаида подошла к креслу и села, но не в него, а примостилась сбоку - на ручку.

   - Вообще-то клиенты сюда обычно не попадают, - сказала она, указав приглашающе на второе кресло. Так что ты не подумай себе чего лишнего.

  Я удивился.

   - Кто? Я? Даже и не собирался...

   - Мало ли, - проворчала Аделаида. Поерзала на ручке, вздохнула.

   - Ну рассказывай, что ли.

   - Что рассказывать? - удивился я.

   - Что было. Что ты видел и чувствовал. Надо же хоть какую-то пользу из произошедшего извлечь.

  Я задумался, вспоминая.

   - Ничего я не видел - темно было. Хотя нет, вру - видел. Но не глазами. У него, похоже, глаз просто нет.

   - Стоп. По порядку. У кого - него?

  Я пожал плечами.

   - Я знаю? Просто было ощущение, что рядом есть кто-то другой. Я его мысли слышал... ну, не то чтобы слышал - ощущал скорее. Он, этот другой, сильно удивлен был. Наш мир для него - совсем непривычный, видимо. Наверное, он...

   - Общее настроение какое почувствовал? - быстро перебила ведьма, - Злость, страх?

   - Да нет... просто удивление. Любопытство еще. Бояться, он, похоже, вообще не умеет. Я помню это ощущение - как будто я в высоченную стеклянную этажерку забрался - все вокруг хрупкое, ненадежное, твердой опоры нигде не видно. Я даже испугался. В смысле - я сам. А этому - ни фига, так легкий дискомфорт.

   - Общаться с ним можешь?

  Я опять пожал плечами.

   - Не знаю. Ощущение было, что могу. Я у него даже что-то спрашивал, но он мне не ответил. Мне показалось, что он меня услышал и понял, а не ответил только потому что не захотел, но может только показалось - не знаю.

   - Это хорошо. Если дух идет на контакт - это очень хорошо. Надо будет еще попробовать тебя в транс ввести.

   - Нет! - Я вздрогнул и замотал головой. Аделаида выставила ладонь в успокаивающем жесте:

   - Не сейчас, конечно. Подготовиться надо, меры предосторожности принять, постараться выяснить что-нибудь про твоего духа. Понимаешь, если ему здесь дискомфортно, если он не настроен враждебно и готов общаться, то его просто можно убедить уйти. Теоретически, по крайней мере.

  Я обрадовался, но последнее уточнение меня слегка насторожило.

   - Почему теоретически?

  Аделаида поморщилась.

   - Потому что. Я-то исхожу из предположения, что ты одержим духом. Но утверждать, что дело обстоит именно так - не стану. Не встречалось в моей практике случаев навроде твоего.

  Я опешил.

   - Но как же...? Даже Святослав Юрьевич говорил... то есть, все ваши клиенты... вы их просто обманывали?

   - Да нет же, - Аделаида поморщилась, - одержимость - явление редкое, но вполне реальное. Вот только одержимый человек всегда остается всего лишь человеком. У него может появиться немецкий акцент, жажда крови или знание португальского языка. Но не умение летать или прожигать взглядом железо. Ничего сверхъестественного, понимаешь?

  Я машинально кивнул.

   - Да. То есть - нет. Разве вы не со сверхъестественным работаете?

  Аделаида вздохнула.

   - Так-то тебе любая из нас запросто понарасскажет такого, что у тебя волосы дыбом встанут, и спать ложиться будешь исключительно при свете. Да вот только истории эти очень характерны тем, что произошли неведомо с кем, неведомо где и неведомо когда. А если и ведомо, то... Бывает, ходит слух о какой-нибудь случившейся в Энске жути мистической, с ломящимися в дома трупами, таинственными смертями и прочим непотребством - и улицу тебе скажут и когда случилось. А вот занесет судьба в тот самый Энск, забредешь на ту улицу и начнешь людей расспрашивать, тут-то все и выяснится. Что умерло народу не без счета, а только Сидорыч со второго этажа с собутыльником паленой водкой ужрались, да коньки и откинули. А ломился к ним пьяный дворник Петрович, который хотел третьим быть. А что он рожей на мертвеца похож, так уж таким уродился. Понимаешь?

  Я опять кивнул.

   - Так что? Все эти полтер... гейсты, ясновидящие и колдуны - не бывает? Все слухи?

  Аделаида поморщилась:

   - Нет, не всё, разумеется. Не всё... но оно почти во всех случаях проявляется на уровне 'кажется'. Кажется, что кто-то следит; кажется, что кто-то через плечо заглядывает; кажется что-то недоброе вокруг и прочие ощущения, которые аппаратурой не фиксируются. Это только недо-ученые всякие с магнитофонами да измерителями бегают, ведьмы всегда знали, что толку от приборов в этих делах никакого. Сидит пять человек в комнате, все слышат одно и то же, а на пленке - в лучшем случае шипение да поскрипывания, а обычно и вовсе тишина. Не любят потусторонние силы документальных подтверждений своей деятельности. На то они и потусторонние. Очень, очень редко бывает, чтобы дух оставил свой след на фотопленке, а достоверных, документально зафиксированных случаев, когда силы иных миров самостоятельно произвели какое-то физическое воздействие на этот, на моей памяти всего два было на всю Россию. В Хабаровске дух табуретки на пол ронял, стол уронить пытался, но на стол у него сил не хватало; да в Рязани в одном старом домике дух шторы не любил - с вечера повесят, а утром они все уже на полу. Вот и все.

   - Погодите, - я нахмурился, - а как же... Сейчас правда, как-то кончилось всё, но лет десять назад во всех газетах писали и даже по телевизору показывали. Я же помню - шарфы узелками завязанные, погнутые трубы в туалете, двери, которые сами собой открываются - это что? Брехня все?

   - Большей частью. Некоторое количество действительно мистического было, но было на уровне одержимости - человек в трансе что-то делал, потом смотрел на дело рук своих и в ужасе бежал к соседям. А в народе тогда истерия была массовая на эту тему - вот через пять минут и весь дом в курсе, через час - вся улица, а к вечеру глянь, уже съемочная бригада подкатила. Но это - процент, максимум два. Все остальное - либо просто мистификация, либо излишняя впечатлительность в смеси непониманием происходящего. Знал бы ты, сколько денег моим коллегам принесли такие безобидные явления, как усадка стен в домах и усталость металла в железобетонных конструкциях. Признаюсь, пару раз я и сама не погнушалась.

  Я фыркнул.

   - Уж насколько я во всякую мистику мало верю... верил..., так вы, я смотрю и того меньше. Я-то всегда считал, что дыма без огня не бывает, а вы - процент-два. И с чего вы так уверенно об этом говорите? Откуда вам знать, вообще?

   - От верблюда, - Аделаида достала откуда-то коробку 'Парламента', вытряхнула сигарету, щелкнула зажигалкой. Глубоко затянулась, выпустила клуб дыма.

   - Я ж не всегда ведьмой была. Тогда, в лихие перестроечные, я рядовым психиатром работала... ну, почти рядовым. Пока судьба меня в ПКИПНЯ не занесла - слыхал такое слово?

  Я отрицательно помотал головой. Аделаида хмыкнула, стряхнула пепел с сигареты, затянулась.

   - Правительственная комиссия по исследованию паранормальных явлений, вот как. Внушает, да? Было это, правда, далеко не так круто, как звучало. Народец там был - через одного - потенциальные клиенты на смирительную рубашку... парочка самых рьяных, в конце концов, в психушку и загремела. Повидала я тогда всякого - по всей России мотались, и на Лабынкыре чудовище искали и в Сергиевском монастыре призрака ловили, и... - она махнула рукой и сделала несколько глубоких затяжек. Я молча хлопал глазами.

   - Так что когда нашу шарашкину контору разогнали, я в больницу возвращаться не стала. Сходила к тетке двоюродной, про которую у нас в семье всегда слухи ходили, подучилась кой-чему, благословение получила и отправилась на вольные хлеба. Уже, вот... семнадцатый год тому пошел. Многое за это время случалось, но в одном я уверилась крепко: реальной силы в нашем мире духи не имеют, и действовать могут только через людей. Это немало, на самом деле, и работы тут - непочатый край. По мне так одержимый человек с пистолетом в руке много страшнее падающего, без никаких на то причин, стула. Вот и в твоем случае - я не то, чтобы совсем не поверила. Я решила, что тебе было явление - довольно распространенный случай, когда человек наяву видит, что-то происходящее с другими людьми или с обстановкой вокруг, а потом оказывается, что все это ему привиделось. И причина не всегда бывает в самом человеке.

  Аделаида докурила сигарету, потянулась к столику и уронила ее в круглую блестящую пепельницу. Вытащила еще одну сигарету, покрутила ее в пальцах и засунула обратно в пачку.

   - Много курю, - сообщила она, кинув пачку на столик, - завязывать надо... Главная моя ошибка не в том, что я тебе не поверила. Это даже не ошибка вовсе - ну скажи пожалуйста, кто бы тебе поверил? Наоборот, моя вина в том, что я поверила - поверила в свою версию происходящего и совершенно не продумала своих действий на случай, если что-то пойдет не так. И, когда вокруг тебя начал трещать ламинат и ломаться мебель, я просто стояла и смотрела, открыв рот. Только когда я почувствовала, что твой дух мной заинтересовался, я немного шевелиться начала. Орать, фонарик искать. Был бы он у меня сразу в руке, все бы намного тише прошло. Сама виновата, так что.

  Аделаида замолчала, задумчиво глядя в какую-то точку над кроватью. Мы молча посидели минуты три, потом я не выдержал:

   - И что мне теперь делать?

   - Скажу честно: не знаю пока, - Аделаида вздохнула, - я же тебе сказала уже, что к такому повороту событий ну никак не готовилась.

  Ну вот опять. Сколько можно, на самом деле? Деньги драть ни за что - так запросто, а как что серьезное - так 'извините, не мой профиль'?

   - Ожидалось как-то большего, - сказал я с легким раздражением в голосе, - по телефону вы чуть ли не всеведущей выглядели, а тут говорите: 'не знаю'. Что, кроме гипноза, ничего и не умеете, что ли?

   - Я предупреждала, что не ясновидящая, - отозвалась Аделаида, - ты не суетись и не злись, вот что. Дело-то серьезное, с наскоку не возьмешь, сам видишь. Методов у меня много, но применять их надо с умом. К каждому бесу свой подход нужен, гадать тут не годится, потому как если не угадаешь - только хуже сделаешь. А в твоем случае так и вовсе переосторожничать не грех. За последние пятьдесят лет ничего подобного по всему миру не случалось, тут я почти уверена. А тому, что раньше было - веры нет.

  Я нахмурился. Может, она испугалась и просто меня выпроваживает? А что, вполне логично. Будь на ее месте я... за штуку деревянных в час давать крошить свою квартиру и рисковать жизнью? Да нафиг надо! Уж лучше выставить меня тихонечко и спокойно облапошивать всяких суеверных простаков.

   - Вы, если не хотите браться, так и скажите, - я вздохнул, - че уж тут. Ну хоть посоветуйте, что мне делать-то? Книжку там может какую почитать? Или травы какие-нибудь попить?

  Аделаида усмехнулась. Довольно зло усмехнулась.

   - Такая мысль мне в голову приходила, - сказала она, - и я её даже некоторое время на полном серьезе обдумывала, что чести мне не делает. Но - нет. Я уже поняла, что богатства я на тебе не заработаю, а со здоровьем и жизнью распрощаться могу запросто. Зато это - настоящее дело. Может быть, самое серьезное в моей жизни. Поэтому я буду тебе помогать. Скажу сразу - я не герой, к подвигам не рвусь и жизнь свою ни на чей алтарь класть не намерена. Возможно, в какой-то момент я испугаюсь и сбегу в кусты. Но я тебе сразу же честно об этом скажу, коль такой момент настанет. Так пойдет?

   - Пойдет, - я энергично закивал, - конечно, пойдет. Я же не... просто... просто по телефону мне показалось, что мой случай - ничем особо не выдающийся... вы даже не удивились, когда я вас увидел по телефону... вот я и обнадежился, а теперь выясняется...

  Аделаида хмыкнула и, похоже, немного смутилась.

   - Ясновидение - довольно распространенный признак одержимости, вот и не удивилась. Но это с одной стороны, а с другой - эта самая одержимость - явление довольно редкое. За все семнадцать лет... не соврать, восемь раз было. Так что удивиться не удивилась, но скрытую камеру на всякий случай поискала. Часто ответ прост, банален и лежит на поверхности, а вовсе не таится в глубинах иных миров. Что же до впечатления, которое у тебя обо мне создалось - оно так и задумано. Немного смекалки, немного техники и эффект гарантирован. Вот небось удивился, когда я трубку с первого гудка сняла?

   - Трубку? А! Да, еще как удивился.

  Искорки веселья сверкнули в глазах Аделаиды, на миг превратив взрослую женщину в озорную девчонку.

   - А ото ж! Некоторые, не поверишь, раз по десять в день звонят в разное время, надеясь врасплох застать. А секрет прост - у меня автоответчик с первого звонка трубку поднимает. Дорогой автоответчик, хороший - фраз много знает, секунд на десять-двадцать даже разговор завязать может. А за это время я уже и сама - прокашляюсь, подготовлюсь, вспомню, кто звонит и о чем. Вот и все чудеса.

   - Всего-то, - протянул я разочарованно, - а квартиру вы тоже специально не сказали?

   - Точно, - она кивнула, - чтобы клиент врасплох не застал. Не сидеть же мне в образе всё время, пока он до меня добирается... тем более, что из собирающихся приехать обычно приезжает не больше половины.

  Вот блин! Везде обман, сплошной обман. Кто-нибудь работает честно в этом мире? Я мотнул головой, потом вспомнил про визитку.

   - А где визитки печатаете? Больно бумага интересная...

   - Это не бумага, а двухцветный полистирол. Жутко дорого, но себя оправдывает. Ты не представляешь, в какую только жопу мои визитки не засовывают и сколько они там не лежат, - Аделаида посмотрела на меня и прыснула, - извини, не сдержалась. Больно вид у тебя потешный - как у ребенка, узнавшего правду про Деда Мороза. Ты же вроде в мистику не веришь?

  Я смутился.

   - Ну... да, не верю. Так тем более обидно! Когда сам видишь и слышишь что-то такое... сверхъестественное, а оказывается - опять обман. Везде обман!

   - Не везде, - Аделаида посерьезнела, - забыл уже? Так за дверь выгляни. А с тобой мы вот что сделаем. Я тебя завтра к медиуму свожу.

   - К кому?

   - К медиуму. Есть у меня один замечательный человечек, для особых случаев. Раз с гипнозом не прокатило, попробуем с другого бока зайти. Сейчас я тебе адресок черкану, подъедешь завтра после обеда, там и встретимся.

   - А сегодня?

   - Сегодня? Извини, ни баньки, ни постельки я тебе не предложу. Так что езжай, алмазный мой, к себе и выспись хорошенько.

  Я криво усмехнулся.

   - А вдруг оно опять начнется? И проснусь я в руинах... если вообще проснусь.

  Аделаида вздохнула.

   - Ты ж мне рассказал про свою борьбу с голосами. Вот в том же ключе и действуй. Спиритус вини - штука такая: если не поможет, так навредит. Не навредит, так поможет. Раньше тебе помогало, должно и впредь помочь. Извини, но чего другое советовать поберегусь. И - побдительней будь. Старайся не задремывать, не задумываться глубоко, утром будильник услышал - сразу вставай и - в душ холодный.

   - У меня душа больше нет, - мрачно сказал я.

  Аделаида стрельнула взглядом.

   - Нет душа, - ехидно сказала она, - так выйди во двор и снежком оботрись - враз взбодрит.

  Я поежился. Аделаида посмотрела на меня пристально, потом оттолкнулась от кресла и подошла к секретеру. Раскрыла записную книжку, что-то в ней написала, выдернула листок. Протянула мне.

   - Адрес. Часам к двум, пол-третьего подъезжай, от входа позвонишь мне на сотовый. Номер я записала. Паспорт возьми, без него не пустят.

  Я взял листок, посмотрел на него, сунул в карман. И, чувствуя сильнейшее дежавю, полез за бумажником. Вытащил две пятисотрублевки, сложил, опять развернул.

   - Спрячь, - недовольно проворчала Аделаида, - твоя штука мне и одной десятой урона не компенсирует, а за дело с тебя брать пока не заработала. С тобой, драгоценный мой, у нас особый уговор будет. Лишнего не возьму, но заработанное - до последней копейки. Договорились?

  Я кивнул и торопливо убрал деньги в бумажник, а бумажник - в карман.

   - Вот и ладненько, вот и хорошо, - Аделаида прошла к двери, - идем, я тебя провожу.

 

Глава 4.

  Я открыл глаза, всхлипнул и поспешил зажмуриться. Поздно. Блин, лучше бы я не просыпался. Можно даже совсем. Голова не болела - она разламывалась на части, а глаза... если бы я только что не видел что-то похожее на свет, то был бы уверен, что они уже вытекли. А еще этот звук. Какого хрена?! Нет, это - свинство, так нельзя с людьми обращаться! Подвывая от приступов головной боли, я повернулся набок, хлопнул по будильнику и упал назад. О-о-о, как больно! Я же не знал, что будет так больно. Все, больше не пью. Клянусь, всем чем угодно клянусь, пусть только голова болеть перестанет. Больше - ни капли... Ну, не больше ста грамм.

  Опять завопил будильник. Он, сволочь, специально так сделан, что большая кнопка сверху выключает его только на пять минут. Чтобы вырубить его совсем, надо нажать маленькую неудобную кнопку на его нижней части. А еще можно шваркнуть его об стену...

  Плохая идея. Теперь придется вставать и идти за ним, потому что это чудо китайской электроники после удара заверещало даже громче.

  Морщась и не открывая глаз, я сполз с кровати, шатаясь, добрался до стены, но наклоняться к вопящему будильнику не стал. У меня появились более приоритетные желания, и я рванул в ванную. О-ох. Что ж я маленьким не сдох. И как же это вообще вышло? Я же собирался только пару рюмок на сон грядущий тяпнуть. Перцовки Немировской. Помню, что выпил три - подряд, не закусывая. Я же вроде потом спать пошел? Или не пошел? А... нет, пошел. Даже полежал немного, а потом решил еще глоточек сделать... блин! Неужели - все? Спился? Как будто мало мне моего членистоногого второго 'я'.

  На секунду появилась надежда, что все вчерашнее мне просто приснилось в похмельном бреду. Не было ничего. Никаких разрушений, никакой Аделаиды, а была банальная белая горячка.

  Но только на секунду - стоило только поднять голову и кинуть взгляд в сторону. Прибираться я вчера не стал - зачем? Да и поздно было. Только лампочку поменял да осколки немного подмел, чтобы они в ноги не впивались. А вот, кстати, и бутылка перцовки стоит. Точнее, из-под перцовки - пустая. Ай да я, ай да силён: ноль-семь без закуски высосал. Теперь понятно, почему так паршиво. Странно только, почему бутылка в ванной. Ах да... припоминаю. Я же припёрся сюда и орал что-то в канализацию... звал этого гада членистоногого, чтобы с ним по душам поговорить. М-да.

  Я хмыкнул, потом поднялся, спустил воду и повернулся к раковине. Блин! Кран-то... того. И распрямить я его не смогу, не стоит и пытаться. Придется в кухне умываться. Интересно, что соседи думают?

  Прошел, покачиваясь, в кухню. Сполоснул несколько раз рот, умылся, вытер лицо полотенцем. Что соседи? Думают, что это Михалыч буянил, разумеется. Первый раз, что ли? А вот что думает Михалыч - это вопрос. Если он трезв был, то... Морщась от головной боли, я засмеялся. Надеюсь, он был трезв.

  Еще раз ополоснул лицо, вытерся и пошел в комнату. Будильник, странное дело, молчал. Я присел возле стены, подобрал его, покрутил в руках. Треснувший посредине экран не светился, а внутри что-то звенело и перекатывалось. Сдох. Ну и хрен с ним, все равно он стоит примерно в сто раз дешевле, чем ванная. Деньги... мда. А ведь звонил-то покойный не просто так. Он звонил потому что мне пора на работу, вот почему. Я задумался. С одной стороны - это казалось попросту глупым. Ну какая, к черту, работа? Завалиться в офис и сидеть, тупо пялиться в экран, в то время когда в любой момент из меня может вылезти этот чудовищный омар и начать крошить весь окружающий мир? А то! Я-то помню, какой он хрупкий - пару раз не так повернешься, и собирать особо нечего будет. А с другой стороны... С другой стороны - на меня и так шеф очень косо смотрит. Не приду сейчас - и уволить может. Запросто. А вот Аделаида обещала сегодня мной заняться. И вообще - она санскрит знает, вдруг она сможет с этой гигантской креветкой общий язык найти? И попросить ее убраться восвояси? А та (почему нет) возьмёт и уберётся? Хорош я тогда буду гусь: без работы, с теплыми напутственными записями в трудовой книжке, почти без денег, и с расколотой ванной в квартире. А за квартиру, кстати, через неделю платить надо. Может, позвонить и сказаться больным? Тем более, что это недалеко от истины?

  Я задумчиво покрутил шеей, нахмурился. Странное дело, неприятные ощущения почти все куда-то делись. Ощущение легкой пустоты в желудке, да слабая тянущая боль в мышцах спины. Интересный феномен! Очень интересный, я бы сказал. Я уже, слава богу, не юнец и возможности своего организма изучил. Да не так уж я вчера и напился. Бывало и хуже... например на четвертом курсе, когда от нехватки денег мы решили усилить эффективность бутылки водки путем смешивания ее с бутылкой шампанского. Ой, что было... или вот еще полгода назад, на корпоративе, я тогда еще подающим надежды ведущим менеджером считался... Я поморщился - неважно. Важно то, что если я утром проснулся с такого бодуна, что с белым другом пришлось обниматься, то это - на весь день. В смысле, лучше станет только вечером, и то - не факт. А до этого будет тошнить, мутить, голова болеть... а вот не болит! Я еще раз похрустел шеей, вздохнул и пошел одеваться. Шеф редко остается на рабочем месте после обеда - у него вне офиса куча дел. И если с утра быть на месте, а после обеда тихонько свалить, то, может, он ничего не заметит. Потому как, чую я, он в любом случае не будет восторге, узнав про мое отсутствие. К нам представители заказчика послезавтра собираются, первую очередь проекта принимать. А у нас, как водится, и конь не валялся, так что валяем мы сейчас этого коня всем отделом часов по двенадцать в сутки.

   Полчаса на морозе выветрили из меня все остатки дурного самочувствия, только вот пустота в желудке не уменьшилась, а наоборот, стала еще ощутимее. Ну да ладно, у меня в рабочем столе полкило печенья - пожую, чаем запью - авось полегчает.

   Шеф уже сидел нахохлившимся вороном за своим столом. При моем появлении он глянул на меня недоброжелательно и демонстративно перевел взгляд на часы. Подумаешь, всего пять минут! Сам иной раз приходит часам к одиннадцати - и ничего. Пользуется тем, гад, что его-то начальник раньше двенадцати никогда не приезжает. Ладно бы и сам каждый день к одиннадцати приходил - так нет же! И попробуй опоздай больше, чем на десять минут - всю душу вытрясет. Сволочной тип, короче. Раньше он мне таким не казался, но... это было раньше.

   Я сделал вид, что не заметил недовольного взгляда начальства, прошел к своему столу, сел за него и включил компьютер. Место мое в офисе не слишком удачно расположено - из всех людей в отделе я к шефу ближе всех сижу. Так что мелких поручений мне больше всего достается, просто в силу того, что я ближе. Зато (и это немаловажно) он со своего рабочего места экран моего компьютера не видит. Остальные все вдоль стен сидят и их экраны перед шефом - как на ладони. Так что как минимум до обеда хотя бы деятельность работы им изображать приходится. А мне - не обязательно. Главное только, выражение лица контролировать, когда по разным сайтам лазишь, вместо того, чтобы работу работать. Но деловой вид создавать я уже давно научился, а админ наш меня не сдаст - я с ним давно дружеские отношения установил и стараюсь их поддерживать. Угощаю его пару раз в неделю кружкой пива в баре внизу, а он мне за это истории из личной переписки сотрудников рассказывает. И кто из начальников сколько порнухи за последнюю неделю просмотрел. Страшный человек, с таким лучше дружить.

   Вот и сейчас - надо мне над проектом голову ломать, а я в Интернете ищу связь между санскритом и гигантскими ракообразными. Плохо находится. Пока удалось выяснить только, что 'лалитавистара' (буддийский литературный текст, написанный на санскрите) и 'лангусты' в онлайн-словаре подряд идут. Неплохо, но не совсем то, что надо, по-моему. Еще я узнал, что у Анфисы Чеховой есть татуированные надписи на санскрите, а самые дешевые лангусты продаются на Кубе. М-да. Я вздохнул и закрыл окно. Куба мне пока не светит. А светит мне Турция в лучшем случае, а то и просто - пиво и колбаски на берегу какого-нибудь озера километрах в тридцати за городом. Это если я сам не превращусь в лангуста к этому времени.

   Хотя, если вдуматься, пиво на берегу озера - вовсе не так уж плохо. Особенно если его предварительно часик подержать в воде этого самого озера. А пока оно остывает, очистить полянку от накиданного 'любителями' природы мусора, насобирать в округе дров, соорудить костерок, пожарить на огне колбаски. Потом - разложить скатерку... вечереет, а жара не спадает - под тридцать... в теле легкая усталость от долгого пути и всяких приготовлений... и вот - оно. Пиво... холодная, запотевшая бутылка с жидкостью благородного янтарного цвета, с легким дымком при открывании... Плеснуть щедро в походную кружку, поднести ко рту... холодная пена касается губ и уже совершенно невозможно удержаться и большой - на всю кружку - глоток происходит сам собой, без всякого моего участия. М-ммм... А потом - долить в кружку, то что осталось в бутылке. Вдохнуть полной грудью жаркий июльский воздух, еще раз ощутить разморенное блаженство и - допить. А есть еще бутылки, лежат в воде и ждут своего часа, ну, разумеется...

   - Павел Викторович! Что с вами!? - истошный вопль выдергивает меня из моих радужных видений. Я вздрагиваю, недовольно поворачиваю голову в сторону крика и вижу кричавшего - это Серега, недавно принятый к нам в отдел молодой парнишка. Я подозреваю, что его прочат на мое место, поэтому недолюбливаю (хотя, в общем-то, не за что - вполне такой нормальный и отзывчивый вьюнош). А чего это он разорался? Серега тем временем выскакивает из-за своего стола, спотыкается, поднимается и бежит ко мне. Остальной народ тоже потихоньку поднимается со своих мест, на их лицах - тревога вперемешку с любопытством и все смотрят куда-то мимо меня.

  Опа.

  Павел Викторович - это мой шеф. Четыре месяца назад он был для меня 'Пашка', и мы вместе ходили на охоту. Ну и что, что у меня - ни ружья, ни даже охотничьего билета. Водку можно и так пить. Другое дело - с кем пить: на охоту частенько выезжал сам генеральный, и с ним можно было запросто трепаться на всякие 'мужские' темы и чокаться рюмками. Разумеется, для того, чтобы оказаться полноправным членом клуба - было нужно и ружье и билет. Разумеется, я собирался обзавестись всем этим, и был очень горд своей причастностью к этому неформальному кружку. И уж совершенно разумеется, что последние три месяца никто меня на охоту не звал. А после того как я один раз нечаянно назвал своего нового шефа 'Пашкой', я имел с ним короткий, но очень неприятный разговор тет-а-тет в комнате отдыха.

  А сейчас Павел Викторович лежал возле своего стола на полу, из полуоткрытого рта на ковролин тянулась ниточка слюны, и пустые помутневшие глаза его бессмысленно пялились куда-то вверх.

  Я сглотнул, отчетливо ощутив на языке растворяющийся вкус пива. Черт возьми, что все это значит?

  Серега пробежал мимо, наклонился, загородив от меня труп шефа. Интересно, почему я так уверен, что шеф - того? И почему мне так хочется еще... глоточек... этого божественного нектара. А почему нет? Что ж не выпить, когда есть что выпить? Много есть - вот и остальные сотрудники подтянулись и столпились в проходах между столами. Шеи тянут, кричат - каждый свое:

   - Скорую, Скорую! Скорую вызвали?

   - По внутреннему в медкабинет звоните, они быстрей добегут!

   - Окно откройте, не видите, ему плохо!

   - Кто знает номер медиков?

   - Пульс пощупайте! Пустите, я пощупаю, я умею щупать.

   - Какой идиот окно открыл? Закройте, его в тепло надо!

   - Искусственное дыхание надо!

  Один я молчу. Молчу и борюсь - так тяжело удержаться. И вообще - зачем удерживаться? Если что-то доставляет удовольствие, зачем от этого удерживаться?

   - А-А-А!! - я ору и мотаю головой. Проходы забиты галдящими коллегами, поэтому я лезу на подоконник и - со стола на стол - прыгаю к выходу. Хватаю с вешалки свое пальто, портфель и бегу наружу - на улицу. По дороге кого-то сбиваю с ног, на кого-то просто налетаю, бегу дальше, огибая озадаченно останавливающихся коллег. Но по дороге успеваю перехватить еще парочку-тройку глотков. Боже, какое блаженство... Я почти останавливаюсь, но тут приходит понимание. Понимание того, что произойдет потом, после того, как я остановлюсь. Я вою от ужаса, роняю пальто и кубарем скатываюсь по лестнице. Охранник смотрит на меня растерянным взглядом, медленно поднимается, но я уже пробегаю мимо, урвав у него один глоточек. Твою мать! Я вываливаюсь на улицу и отбегаю подальше. Тяжело дыша, осматриваюсь. Людей поблизости нет - я через служебный выход выскочил, он во дворы ведет. Легкая волна сожаления накатывает на меня и тут же отступает - пить нечего. Я обнимаю портфель обеими руками, сажусь прямо в снег и начинаю смеяться. А может, плакать - я сам не понял. Видимо, что-то среднее.

   Не помню, сколько я так просидел: может - минуту, может - полчаса. Вряд ли больше. Те, кто сидят больше получаса на двадцатиградусном морозе без верхней одежды, обычно остаются сидеть до весны. Но очнулся я не столько от холода, сколько от того, что краем глаза заметил какое-то движение. Повернул голову, но понял, что там два человека, еще до того, как увидел пожилую тетку, волочащую слабо упирающегося ребенка. Нет! Только не это! Я вскочил и в панике завертел головой, прикидывая маршрут бегства. Тетка тем временем, меня заметила; видимо, чем-то я ей не понравился, и она ускорила шаг, намереваясь проскочить поскорее. Вот только для этого ей придется пройти слишком близко ко мне. Проклятье! Выйти со двора на улицу? Там наверняка масса народа - что начнётся - страшно представить. Обратно в офис? Отвернуться, чтобы их не видеть? Кстати, я уже до них вполне дотягиваюсь... до них еще метров двадцать, но я уже...

   Всхлипнув, я повернулся и кинулся в угол двора. Дернул первую подъездную дверь - закрыто... ну да, вот домофон рядом. Побежал ко второму подъезду - тоже... а тетка с ребенком уже почти за моей спиной, я их не вижу, но чую, как испугана тетка... и этот испуг меня веселит и немного возбуждает. А, вот - не заперто. Я изо всех сил дергаю тяжелую железную дверь и ныряю во влажный теплый полумрак. Закрываю дверь за собой, одновременно пытаясь глотнуть, но - успеваю. И не успеваю. Успеваю - закрыть дверь (с железным грохотом, гулко отдающимся во всех стенах) и не успеваю - глотнуть. Металл двери отрезает меня от испуганной тетки и сонного ребенка. Хотя я продолжаю их каким-то образом чувствовать - даже сквозь дверь - но дотянуться уже не могу... или могу? Я стою не шевелясь, но одновременно потихоньку просачиваюсь сквозь металл и тянусь вслед уходящей парочке... да хватит уже, мать твою! Отворачиваюсь, трясу головой, бью себя по ушам и щекам - отпускает. Надолго ли? Сейчас выйдет кто-нибудь в подъезд - и опять начнется. Трясущимися руками лезу в портфель, достаю мобильный. Трубку берут гудка после десятого, когда я уже нервничать начинаю.

   - Аделаида?

   - Да? - голос в трубке сонный и недовольный, - Почему так рано? Мы на после обеда договаривались. Ты меня разбудил.

   - Извини, - нарочито-равнодушно говорю я, - я не приеду. Я... я человека убил. Недавно.

  Аделаида секунд пять молчит, я сначала беспокоюсь, что она сейчас положит трубку, но потом вижу, что делать этого она не собирается, а просто - думает. Хмурит брови и покусывает нижнюю губу.

   - Кого? Где? Как? Так же, как у меня в кабинете? - голос собранный и серьезный.

   - Шефа своего, на работе, - отвечаю я, - не так. Я просто задумался, а потом... потом выпил его.

   - Что сделал? - Я вижу, как у нее взлетают брови.

   - Выпил. Я представил себе бутылку пива в жару и... вот. А он упал и умер.

  Аделаида хмыкает, голос у нее становится менее напряженным.

   - С чего ты взял, что это ты его убил? И почему так уверен, что - убил?

  Я пожимаю плечами.

   - Я чувствую.

  А еще я чувствую, что этот фокус можно проделать и по телефону. Благо собеседницу я вижу так ясно, словно она стоит прямо передо мной. Коротко выругавшись, отключаюсь, но успеваю немного отхлебнуть. Чувствуя густой и терпкий вкус на губах, обессилено сползаю по стене на пол. А у Аделаиды вкус другой - отстраненно отмечаю я - как у темного нефильтрованного... но чуток горчит.

   Откидываю голову, закрываю глаза и стараюсь ни о чем не думать. Может, этот сон уже сейчас закончится? И проснусь я в своей кровати, у себя дома... а то и еще на полгодика раньше.. без всяких голосов в голове, нормальным и здоровым человеком... можно даже рядом с Алёнкой. Черт, если я проснусь рядом с ней, клянусь, предложу ей выйти за меня замуж! Криво ухмыляюсь и вздрагиваю - за дверью слышен звон ключей и чьи-то голоса. Вскакиваю и быстрым шагом иду вглубь подъезда. Я начинаю понимать, что что-то не так с этим подъездом одновременно с первой, попадающейся мне под ногу, ступенькой. Увы, ступенька эта, как и вся лестница, ведет вниз, я оступаюсь, машу руками, пытаясь сохранить равновесие, но ничего не получается и я качусь кубарем вниз. Головой я бьюсь то ли об третью, то ли об четвертую ступеньку - перед глазами вспыхивают красные круги, потом становится темно.

 

Глава 5.

   У меня довольно часто бывает, что, открыв глаза, я некоторое время лежу и не могу понять, кто я такой и где нахожусь. Если в этот момент у меня чё-нибудь спросить, я такое могу отморозить, что любому философу тошно станет - от зависти. Еще когда я маленьким был, я пару раз этим маму напугал, она меня даже к психологу водила. Но психолог ее успокоил - нормальное, говорит явление, науке известное и безопасное. Вижу, говорит, он у вас еще и бешенством болеет, так мы его сейчас электрошоком вылечим.

   Шучу. Насчет бешенства, а остальное - всё так и было.

   Но сегодня я все рекорды побил - лежал и думал, пожалуй, минут пятнадцать. Ну просто не каждый день я просыпаюсь на твердом каменном полу, покрытом слоем пыли и бетонной крошкой в палец толщиной; во влажном и вонючем полумраке, среди странных ритмичных звуков - смеси гудения, шипения, капели и еще чего-то в этом духе. Воспоминания прошедших дней крутились в голове бредовой кашей, и было очень сложно понять, что из этого было на самом деле, а что - было сном. Потом все потихоньку улеглось на свои места. Не скажу, что мне от этого стало легче.

   Я сел и огляделся. Свет проникал в помещение сквозь небольшое оконце, закрытое куском грязного полупрозрачного полиэтилена. Небольшая, где-то три на четыре метра, комната. В углу - куча тряпья. Из стен торчат трубы различных диаметров, часть труб укутана теплоизоляцией, везде вентили и манометры. А может, термометры или еще-что-нибудь-метры, почем мне знать. Ага, ясно - я в подвале. Очевидно, я принял дверь в подвал за подъездную.

  Попытался почесать в затылке, и обнаружил какой-то липкий сгусток. Отдернул руку, посмотрел на пальцы, понюхал. Кровь? Похоже на то. Видимо, головой я неплохо приложился, странно даже, что она не болит совсем. Аккуратно ощупал голову - нет, не болит. Ну и хорошо. Интересно, как там это морское ракообразное поживает, может, случилось чудо, и он вылетел при ударе?

  Нет, не вылетел.

  Я вздрогнул. Это не прозвучало словами, это просто пришло как знание и... короче, мне стало не по себе. Одно дело - предполагать, что в тебе поселилось что-то. И совсем другое - когда в голове вдруг начинают появляться мысли, к которым сам не имеешь ни малейшего отношения. Какого черта, это же моя голова! Мне дико захотелось упасть на пол и начать кататься по нему, выдирая себе волосы и крича: 'Уходи из моего мозга!'. Сделал несколько глубоких вдохов, немного успокоился. В конце концов, разговор - это всегда хорошо. Вон, и Аделаида говорила, что если дух настроен общаться, то его можно просто убедить уйти. Может, мне даже самому это удастся?

   - Эй, ракообразное! Ты зачем на людей нападаешь? Проглодался? - говорю я вслух, не слишком надеясь на ответную реакцию, но ответ приходит сразу.

  Непонимание. Что значит - проголодался? На добычу надо нападать, потому что она - добыча. Это весело и вкусно.

   - Но люди - не добыча!

  Непонимание. Все вокруг - добыча.

   - Нее, так не пойдет. Если ты будешь нападать на всех, меня убьют. Что с тобой будет, если меня убьют?

  Непонимание. Что значит - убьют?

  - Блин! То, что ты делаешь с добычей. Только сделают это - со мной!

  Непонимание. Непонимание. Мы - не добыча!

   - А это смотря для кого... Там, откуда ты пришел, у тебя врагов вообще не было, да? Зато тут - будут. Не беспокойся, обязательно будут. Может, ты назад, к себе вернешься, а? Тебе же тут не нравится.

  Не вернется. Тут весело. Там было скучно.

  М-да. Вот и убедил. Весело ему, понимаешь... а уж мне-то как весело!

   Неожиданно сверху, с лестницы, донесся металлический лязг, и послышалась негромкая возня, сопровождаемая неразборчивым бормотанием. Я вздрогнул, встал и отошел вглубь комнаты, к воняющему отбросами тряпью в углу. Послышались волочащиеся шаги, потом на лестнице появилась фигура. Человек спустился на полпролета, заметил меня и остановился.

   - Э-Э-Э-Э! - заревел он настолько зверино-нечеловеческим голосом, что у меня аж коленки подогнулись. Нормальные люди так не кричат. Я чуть не упал от страха и неожиданности.

   - Ты чо тут делаешь? Это моя берлога! А ну вали отседа, а то я те ща кишки выпущу!

  Фу-ф. Да это же просто бомж. Похоже, он меня за конкурента принял.

   - Че, не понял что ли? Ща я тебя!

  Фигура торопливо зашагала вниз.

   - Я тоже очень рад встрече, - сказал я и, кажется, улыбнулся.

  Сдерживаться на этот раз я и не пытался.

   Это уже было не пиво. Так, дешевое кислое вино. Я б даже допивать не стал, но его оказалось очень мало - буквально на глоток. Не буду больше такое пить. Фу - гадость.

   Подошел к упавшему телу. Я собирался снять с него верхнюю одежду, но наклонившись, передумал. От бомжа так сильно воняло, что мысль даже о том, чтобы к нему прикоснуться, вызывала тошноту. Не то чтобы снять одежду и надеть ее на себя. Поэтому я отошел к стене, присел у стены и задумался.

   Пожалуй, продолжать переговоры самому не стоит. Надо предоставить это профессионалу. Вопрос только, как связаться с Аделаидой и оставить ее в живых? Вот я же по телефону собеседника не сразу вижу, а секунд через семь-восемь. Может, попробовать позвонить секунд на десять? Если она трубку возьмет, конечно... Интересно, как чувствует себя человек, которого я недопил?

  Я встал и пошел искать телефон. Он лежал возле лестницы, корпус разлетелся на две половинки, аккумулятор выпал. Я подобрал все детали, особо ни на что не надеясь, собрал телефон, включил. Против ожидания, дисплей моргнул и засветился. Крепкий телефон, надо же. Почти как я.

  Но позвонить не получилось - нет сети. А, ну да, я же в подвале. Я перешагнул через труп бомжа и поднялся наверх. За железной дверью связь тоже была не очень и я вышел наружу. Порядком удивился - на улице было темно. Часов семь-восемь, не меньше. Выходит, я весь день в отключке провалялся? Хорошо еще, живущий... живший тут бомж сделал мне такую любезность, что приперся уже после моего пробуждения, а то могло нехорошо получиться. Я услышал сбоку покашливание, вздрогнул и повернулся. Слева от меня, на крылечке подъезда, стоял и курил крепкого телосложения мужик в спортивной куртке. Огонек сигареты, вспыхивая на затяжках, выхватывал из темноты его лицо... хотя к таким лицам больше подходит определение 'харя'. Еще вчера меня подобная встреча 'в темном углу' порядком бы напугала, сегодня я тоже испугался, но - совсем по другой причине. А что это я все еще на него не набросился?

   Сам же просил.

   А, ну спасибо. Я отвернулся и принялся звонить. Позвонил три раза, Аделаида трубку не брала. Это меня расстроило - ее помощь была единственным вариантом, на который я мог рассчитывать. Кому еще можно позвонить? Кто мне поверит за десять секунд? Да кто мне вообще поверит? Я, коченея от холода, позвонил еще два раза, потом меня осенило: СМС. Можно же просто отправить ей СМС, а самому сидеть в подвале и ждать ответа. Телефон у двери положить, а самому вниз спуститься, к теплым трубам.

   - Слышь че?

  Я повернул голову. Мужик докурил сигару и решил, видимо, пообщаться со мной.

   - Чего?

   - А ты че без куртки? Гы-гы. Те не холодно?

   - Холодно, - сказал я равнодушно и отвернулся, продолжая набирать СМС.

   - Слышь, дай трубу позвонить.

  Я ломал голову над текстом сообщения для Аделаиды, поэтому смысл услышанного дошел до меня не сразу. Вот как? Ты бы поосторожнее, парень.

   - Не дам.

   - Че? - голос мужика изменился и звучал теперь нагло и грубо, - Ты че, попутал, козлина? Тебя как человека просят! Я ща...

  Мужик сплюнул и шагнул ко мне. Это ты зря, дядя. Эй, членистоногое! Ты здесь?

   ...Я быстро снял с остывающего тела куртку и надел на себя. Куртка была мне размеров на пять велика, но зато она была с теплым подкладом и непродуваемая. А шапка так вообще впору пришлась. Я запахнул полы куртки, сунул руки в карманы, вдвинул голову в плечи и пошел к арке. Угрызений совести я не испытывал. Даже за шефа.

   Выйдя на улицу, я, повинуясь какому-то наитию, полез во внутренний карман куртки. В кармане обнаружились бумажник и паспорт. Я подошел к пятну света от уличного фонаря. Бумажник меня интересовал больше, поэтому полез я в первую очередь в него. Однако, неплохо живет нынешняя гопота. Довольно плотная пачка пятисот- и тысячерублевок, триста баксов двумя сотенными и двумя полтинниками, а в отдельном кармашке - три кольца, все разного размера, но явно золотые. Вот скотина, а. Еще мой мобильник ему понадобился, уроду. Правильно я его... того.

   Бумажник я сунул обратно в карман и принялся разглядывать паспорт. Так-так, 83 года рождения... группа крови... прописка... все. Под корочку паспорта были засунуты пенсионное страховое и - читательский билет. Я аж челюсть отвесил. Достал, развернул - имя-фамилия совпадают, рожа на фотографии вроде тоже. Закрыл, посмотрел еще раз - библиотека ?6, билет читателя. Ну ни фига себе, эта горилла - и в библиотеку ходит? ...Ходила, то есть. Я хихикнул, сунул читательский обратно, потянулся положить документы в карман и замер. А где, спрашивается, мой собственный паспорт? И мой собственный бумажник? Денег там, правда было рублей двести, да на карточке пара тысяч, так что бумажник - ерунда. А вот паспорт... А вот паспорт - в портфеле, а портфель - в подвале.

  А яйцо - в курице. Дерьмо! Я развернулся и пошел обратно.

   Зашел во двор, остановился на мгновение и нырнул обратно в тень. Возле крыльца подъезда, где я оставил тело незадачливого гопника, наблюдалась нездоровая суета. Там мелькали тени, пятна света от ручных фонариков, звучали громкие голоса. Двойное дерьмо! Нечего и думать прошмыгнуть мимо этой толпы... а сейчас и полиция приедет... ну что за свинство, как будто мне без этого проблем мало! В портфеле, кстати, кроме паспорта, еще куча бумаг с работы. А там - мертвый шеф. А тут - не менее мертвый бомж в подвале и гопник на крылечке... и паспорт в портфеле. Мне послышались отдаленные вопли милицейских сирен, и я вышел обратно на улицу. Так. Домой мне сегодня возвращаться не стоит. Да и в любой другой день - тоже.

   Я прошагал квартал по улице, потихоньку понимая, что со временем я ошибся и сейчас - не меньше десяти. Наткнулся на закрытый часовой магазин. Полдвенадцатого. То-то прохожих на улице почти не видно. Не стоит, пожалуй, тут топать, ментам проезжим глаза мозолить. Они тут сейчас наверняка ездить начнут туда-сюда.

   Я свернул в переулок и пошел дворами, обдумывая свою непростую ситуацию. Портфель - черт с ним. Полиция бы все равно связала три одинаковых трупа в одном месте в одну цепочку и вышла бы на меня. Так что оно так даже лучше. А то пошел бы я сейчас домой, там бы меня и взяли, тепленького. А начни я кого кушать, так меня бы и подстрелили, чего доброго.

   Вот что делать дальше - это вопрос. Деньги на первое время есть... да и вообще, деньги - не проблема... что мне мешает добывать их таким же образом? Если десяток-другой мразей на тот свет отправится, нормальным людям только дышать легче станет. Только надо будет как-нибудь это по-другому оформлять, чтобы полиция эти новые случаи с теми тремя не объединяла. Вот так вот... кто тут хотел стать супергероем? Я тихонько засмеялся и вдруг - до меня донеслись отзвуки негромкого разговора и, перекрывающий их, встревоженный женский возглас:

   - Да вы чё, ребята?!

  В ответ послышались неразборчивые мужские голоса вперемешку с гогочущим смехом.

   - Отпусти, ты...! - в женском голосе уже звучали нотки неприкрытого страха.

  Первым моим порывом было свернуть и ускорить шаг. 'Шалава какая-то со своими парнями разбирается', - услужливо мелькнула совестеуспокаивающая мысль. Я даже шаг в сторону сделал. Потом остановился.

  Что это я, в самом деле? Вон, на ловца и зверь бежит.

   - А-а, козлы, пустите! - под этот выкрик я вышел в закуток, образованный двумя соединяющимися девтиэтажками. Четверо... нет, пятеро парней окружили довольно вызывающе одетую девушку, один из них держал ее сзади за локти и, похоже, пытался зажать ей рот. Происходило все это прямо под окнами жилых домов, но никакого оживления в окнах я не заметил. Ну, ничего удивительного.

   - Эй, уроды, вы не слышали, что девушка сказала? - спросил я, подходя ближе, - по-моему, она вас не хочет.

  Парни медленно обернулись ко мне, переглянулись недоуменно.

   - Это че за хрен с горы нарисовался? - задумчиво спросил один из них - высокий тип с уродливым лицом.

   - Мальчик фильмов насмотрелся, героем стать хочет, - нарочито-ласковым голосом сказал другой - низенький, в пыжиковой шапке.

   - Ну че, поможем ему стать героем?

  Державший девушку парень отшвырнул ее в сугроб и шагнул ко мне, в руке его, непонятно откуда, появился нож. Все, игры кончились.

   Первым я выпил этого, с ножом. Остальные, против моего ожидания, не бросились врассыпную, когда первый из них вдруг упал ничком.

   - Толян!

   - Толян упал!

   - Урою гада!

   - Бей его!

  Я быстро отступил назад и выпил второго - в пыжиковой шапке. Еще я успел переключиться на третьего, который неожиданно оказался слишком близко ко мне, но четвертый - с уродливым лицом - был еще шустрее и, каким-то образом вдруг обнаружился у меня за спиной. 'Как-то не так должно было быть' - мелькнула недоуменная мысль, потом в голове взорвалась бомба. 'Опять', - досадливо подумал я, проваливаясь в темноту.

   - Сука, Толян не дышит! Толян!

   - Спокойно, Сыч, не психуй.

   - Тля, Михей тоже готов. Я не понял, чем он их, а? Дюша, ты в порядке?

   - Ни хера я не в порядке! Х...во мне, не видишь! Посмотри, что с этим героем?

   - Ща...Труп. Я ему череп проломил, гниде. Во! Мозги наружу. Ща обшмонаю... ого, лопатник-то заряженный.

   - Ладно-ладно, валим отсюда.

   - А че, Толяна с Михеем так и оставим?

   - Ты их понесешь, чо ли?

   - А телка-то драпанула. Че с ней делать?

   - Пусть живет сука, потом ее достанем. Валим, пацаны.

   - Валим.

  Удаляющиеся торопливые шаги, стихающие голоса.

   - Ну, сука, дает. Откуда он такой взялся?

   - Экстрасенс какой-нибудь, наверное. Их сейчас - как грязи.

 

Часть 2. Искатель.

 

Глава 1.

   Марат сидел за столом, прихлебывал свежезаваренный 'Нескафе три в одном' из никогда не мытой кружки, и вдумчиво рассматривал кроссворд на последней странице 'Комсомолки'. Газета была старая, кроссворд уже кто-то пытался начать решать, и Марат как раз сейчас размышлял, был ли это кто-то из клиентов или его коллег. Вопрос не такой уж и праздный, если вдуматься. На следователя, который ответом к 'Способ казни Иисуса Христа' пишет 'арест', срочно нужно составлять предупреждение о неполном служебном соответствии. Марат вздохнул, отхлебнул еще глоток, и уже собирался полезть в стол за принесенным из дома бутербродом, как в дверь постучали.

   - Войдите, - сказал Марат, с сожалением ставя кружку на стол - появилось у него четкое предчувствие, что пообедать ему не дадут.

  В проем двери просунулась совершенно неуставно-лохматая голова Шурки Никушкина - следователя из соседнего отдела.

   - Привет, майор, - сообщил он, но заходить не торопился.

   - Здравствуй и ты. Чего надо? - не слишком приветливо отозвался Марат, - не видишь, обедаю?

   - Вижу, - кивнула голова, - кто ж тебе мешает? К Лешему только на минутку заскочи, а потом - обедай сколько хочешь.

   - Тьфу ты, - Марат, - вызывал, что ли?

   - Если на месте, говорит, то пусть зайдет. Так что можешь не спешить, вдруг ты в сортире был, когда я пришел.

   - Да ну тебя, - Марат пошел к двери, - как он?

   - Леший? Зол, как леший, - Никушкин хмыкнул, и отстранился в коридор.

  Марат одел висевший на крючке у двери китель, подобрал с полки ключ и вышел в коридор. Закрыл кабинет, поднялся на этаж и повернул налево. Наверное, их управление было единственным на всю Россию следственным управлением, в котором у начследа не было никакой клички. Марат хмуро поизучал собственное искаженное отражение в зеркальной табличке с надписью 'Начальник управления Леший В.И' и аккуратно постучал по двери.

   - Войдите! - судя по тону, полковник и в самом деле был не в духе. Марат хмыкнул недоуменно - никаких грешков за ним не числилось, наоборот, успешно подходило к концу довольно запутанное дело о репортерах. Толкнул дверь.

   - Здравия желаю, товарищ полковник. Вызывали?

  Леший мрачно глянул на Марата, кивнул едва заметно.

   - Проходи, садись.

  Марат нацелился на крайний стул у длинного, оббитого зеленым сукном, стола, но полковник поморщился и указал на ближний к себе стул.

   - Ближе садись.

  Марат подошел, сел на указанный стул и посмотрел на полковника. Леший молчал, перебирая какие-то бумаги и даже взгляда не поднимал. Тогда Марат скосил глаза на стол - там, замеченная им еще от самой двери, лежала тонкая серая папка. Дело ? 1-25. Номер есть, значит - дело заведено. Папка тонкая, и десяти листов внутри нет, значит - заведено недавно. У Марата тоскливо засосало под ложечкой.

   - Забирай, - сказал полковник недовольно, словно документы на проигранную в карты квартиру отдавал, - твое.

   - Э! - возмутился Марат, - товарищ полковник!

   - Что, - Леший поднял взгляд и уставился на Марата недобрым взглядом, - имеете что-то сказать, майор?

   - Да, имею. На мне уже и так три дела висит. Хоть работника мне еще одного в отдел дайте, зашиваемся же.

   - Работника не дам, самому мало, - монотонно ответил полковник, - а вот два дела заберу. Репортеров и бытовуху в гаражах отдавай Никушкину, он уже в курсе. Кладовщицу оставь, потом доведешь. Она все равно сидит, никуда не денется.

   - Как то есть репортеров - Никушкину? - Марату стало совсем грустно, - мы это дело два месяца крутили, никаких следов же поначалу не было - глухарь натуральный. А теперь, когда и подозреваемый есть, и мотив, и всех делов - дождаться, чтобы он за деньгами заявился... и отдать?

   - А что такого? - полковник наклонил голову.

   - Ну... вот представьте, что вы рыбу прикармливаете, - по слухам, Леший был заядлым рыболовом, - ходите два раза в день на реку, подкормку кидаете, место на берегу обустроили, а потом приходит другой рыбак и раз - всю прикормленную рыбу вылавливает?

   - Так! - Леший хлопнул ладонью по столу, - товарищ Кадыров! Вы, кажется, не понимаете, что мы здесь не рыбу, а преступников ловим! Не имеет никакого значения, кто именно его поймает, главное - что он будет пойман. И не надо мне тут следствие в спортивное рыболовство превращать!

  Марат вздохнул, подобрал папку и встал.

   - Разрешите идти, товарищ полковник?

  Леший мрачно на него глянул, потом тоже вздохнул.

   - Марат, - сказал он примирительным тоном, - пойми, я же не для того, чтобы тебе насолить, так делаю. Я, в первую очередь, о пользе дела думаю. Просто ты - лучший. И я думаю, что не только у нас, но и во всем городе. Авдеев или Никушкин это, - полковник указал глазами на папку в руках Марата, - дело не потянут, понимаешь?

  Марат молча кивнул. Леший снова вздохнул, покачал головой.

   - И еще. Чтобы тебе веселей работалось. Если раскрутишь это дело, можешь смело дырочки сверлить, и не только на погонах. И вещи собирать - начальник Гагаринского на повышение уходит, справишься - его кресло твоим будет. Информация неофициальная, но абсолютно достоверная. Узнаешь, каково это - на моем месте, - полковник подавил улыбку и кивнул в сторону двери, - можешь идти.

   - Ого, - Марат удивленно посмотрел на папку в своей руке, - что ж за это такого сделать надо? Березовского в КПЗ посадить?

   - Березовского - в другой раз. Все - иди - работай, - Леший махнул рукой и демонстративно уставился в бумаги. Марат пожал плечами и вышел.

   Вернулся он через десять минут. Постучался и, даже не дождавшись пока полковник закончит свое 'Да, войдите' - ворвался в кабинет. Чеканным шагом прошагал к столу и положил на него папку.

   - Что случилось, майор? Какие-то вопросы? - недобрым тоном поинтересовался Леший.

  Марат выдохнул. Помолчал пару секунд.

   - Владимир Иванович, - Кадыров посмотрел в глаза полковнику, - скажите честно, вы всерьез полагаете, что это дело можно раскрутить?

  Полковник положил ладони на стол и набычился.

   - А в чем дело?

   - Это же даже не висяк, это просто... пустота! Человек, находясь в компании десятка других людей, разговаривал по сотовому, потом упал и умер. Врач признаков насильственной смерти не нашел. Входящий звонок сделан с СИМ-карты, проданной на рынке, никаких координат владельца, разумеется, нет. Карта неактивна. Запись разговора в природе отсутствует. И все! Я тут состава преступления - не вижу!

   - Майор! - Леший поднялся и навис над столом, опираясь на него обоими руками, - вы, черт возьми, майор или стажер-курсант? Я что, должен объяснять, как преступления раскрываются? Вам выдали дело? Труп наличествует? Так какие могут быть вопросы? Найдите преступника. Состава преступления он не видит! Найдите того, кто звонил, и посмотрите на него повнимательней, может, разглядите! Все! Свободны! И в следующий раз - хорошенько подумайте, прежде чем врываться ко мне с подобными вопросами. Как бы вам оно боком не получилось.

  Марат сжал зубы, потом взял папку и вышел.

   - Состав преступления ему подавай! - неслось сзади, - может, тебе в материалы к делу теперь и копию паспорта преступника подшивать прикажешь?

   В кабинете за своим столом сидел Усманов и что-то сосредоточенно жевал, хищно водя карандашом над распластанной газеткой. Увидев входящее начальство, Усманов бросил карандаш, быстро проглотил то, что жевал, и вскочил.

   - Товарищ страшный следователь! Ваше задание выполнено и перевыполнено! В доме Кирьяновой соседи видели не только ее саму, но и...

   - Уймись, паяц, - раздраженно бросил Марат, проходя к своему столу, - зачем газету у меня без спроса взял? А вдруг это вещдок?

  Усманов осклабился:

   - Этот вещдок я сам на прошлой неделе купил, чтоб штуку разменять. Чего такой смурной, старшой? Шеф висяка всучил, и вы с ним поругались?

  Марат остановился и с интересом глянул на следователя.

   - С чего ты взял?

   - А мне Сашка сказал, чтоб репортеров и Кирьянову я ему передавал. Сам он до такой шутки не додумается, значит - правда. Тебя в кабинете нет, значит - ты у Лешего по тому же поводу. Просто так с тебя дела снимать не будут, значит - всучат другое. Ради простого дела Леший такую чехарду затевать не станет, значит - висяга. Тебе это, ясен пень, не понравится, значит - вы с ним поцапаетесь. Логика - бог мыслящих.

  - А скажи, мыслящий, не ты ли это в газете кроссворд разгадывать начал?

   - Нет, - Усманов мотнул головой, - не я. Я сначала предположил, что это ты, но потом понял, что столь богатый словарный запас... понял, товарищ майор, молчу. А еще - у тебя в руках папка, очень похожая на дело. Так что, я угадал? Насчет дела?

   - Угадал, Эркюль ты наш Пуаро - Марат хмыкнул и положил папку на стол, - можешь ознакомиться. Но вообще - молодец, что не даешь мозгам застаиваться. Быть тебе генералом.

   - Слушаюсь, товарищ майор, - кивнул Усманов, открывая папку, - быть мне генералом... так-так... ого! Ну ни хрена себе!

   - Чему ты радуешься?

   - Удивляюсь. Это же тот самый Сиверко! Я полчаса назад про него в новостях в маршрутке слушал, а тут - нате положьте. А почему это дело нам дали? Вообще - почему нашему управлению?

   - Прописан он в нашем районе.

   - Я думал, такими фигурантами старшие братья какие-нибудь занимаются. Не многовато ли нам чести?

   - Сходи сам к Лешему и спроси, хорошо?

   - Не кипятись, старшой, это был риторический вопрос. Я просто удивился. Не нравится это мне.

   - Думаешь, мне нравится? Ты дальше читай.

  Усманов прочитал до конца, перевернул страницу. Пробежал глазами заключение, нахмурился.

   - Как то есть - сердечная недостаточность? А какого тогда хрена... - начал он, но посмотрел на лицо Кадырова и осекся. Пожал плечами и снова уставился в папку. Быстро перебрал скупые справки и заключения. 'Не установлено', 'Результат отрицательный', 'Признаки отсутствуют', 'Запись не велась' и уткнулся в серый картон обложки. Погипнотизировал его пару секунд, словно ожидая, что сейчас там проявится какой-то, все объясняющий, документ, потом поднял недоуменный взгляд.

   - И?

   - И все.

  Марат в раздражении прошел к сейфу, открыл его и принялся выгребать с верхних полок папки и конверты. Материалов было много, и про каждый из них Кадыров мог рассказать целую историю. Можно сказать, каждый из них нес в себе частичку души старшего следователя. И все это богатство - просто взять и отдать? Марат скрипнул зубами.

   - Что делать будем? - осторожно спросил сзади Усманов, - надо, наверно, со свидетелей начать? Может, мне заняться, раз уж Кирьянову забирают? Повестки пока выпишу...

  Марат глубоко вздохнул и обернулся.

   - Женя, ты список этих свидетелей видел? Там у каждого второго - иммунитет. А каждый первый в ответ на повестку тебе такое напишет, что сам пойдешь и в КПЗ запрешься, от греха подальше. Свидетелями я сам займусь. Ты лучше вот что... где курсант наш пропадает?

  Усманов почесал затылок.

   - Он в библиотеке... по делу Кирьяновой... там вопрос один возник интересный...

   - Ты ври да не завирайся. Какой вопрос может быть в деле Кирьяновой? О баллистической экспертизе чугунных сковородок? Опять стажер за тебя реферат пишет?

  Усманов отвел взгляд.

   - Ну... ему самому в библиотеку нужно было, я его и отпустил. А что он и мне материалы поищет - что же плохого? И сам умней станет.

   - Ну да, тебе-то умнеть уже дальше некуда. Короче, вызванивай его оттуда, пусть проедется по управлениям города и соберет статистику по похожим делам.

   - Как это - похожим? Тут же не то, чтобы особенностей каких, вообще ничего нет! Даже собственно убийства - и того, как бы, нет.

   - Вот именно, - многозначительно сказал Марат, - отсутствие особенностей - тоже особенность.

   - А... - Женя улыбнулся, - понял.

   - Вот и хорошо. А сам найди мне этого... - Кадыров открыл папку, нашел заключение судмедэксперта, - Севастьянова. И потряси его хорошенько. Не может быть, чтобы политик с возрастом за полтинник был прямо уж так здоров, что не подкопаться. У него наверняка был букет всяких болячек, пусть эксперт свои соображения тебе не для протокола выскажет. Может, ему там чего показалось необычного, а он решил пыли не поднимать... ты же знаешь, как оно бывает.

   - А то! Конечно, знаю. Разрешите идти?

   - Давай, дуй. По дороге загляни к Никушкину, пусть этот хлам заберет, - Марат с отвращением ткнул на стол, где были свалены материалы. Усманов кивнул, встал и вышел из кабинета. Секунд через двадцать вернулся, смущенно пожал плечами, снял с вешалки кепку и выскочил обратно.

   Марат покачал головой, вздохнул и вернулся к столу Усманова. Закрыл папку, поднял и сразу заметил жирные исправления карандашом в кроссворде. Присмотрелся, хмыкнул. Пробормотал раздраженно:

   - Одни - тупицы, другие - комики. Разогнать бы всех на хрен, - и пошел к своему столу. 'Арест' в кроссворде было исправлено на 'Юрист'.

   Бросил папку на стол, сел, подумал. Набрал номер сотового Ковальчука.

   - Ты закончил с оптовиками?... Значит, заканчивай... А вот так. В темпе закругляйся и едь сюда... Потому что. Здесь расскажу. Давай, не тяни.

  Нажал отбой, вздохнул и притянул к себе злополучную папку. Раскрыл, нашел нужную строчку, набрал номер. Трубку сняли гудка после пятого.

   - Аристарх Львович?... Здравствуйте, старший следователь Кадыров. По поводу смерти Сиверко... Да... Нет, дело возбуждено... Нет... Я бы хотел задать вам несколько вопросов... Неофициально, разумеется... Что?! Извините, но по телефону это обычно не делается... А... Понятно.

  Если бы Аристарх Львович сейчас увидел лицо Марата Кадырова, он бы наверняка поспешил накатать чистуху, что это он убил Сиверко с помощью секретного оружия ЦРУ. Но Аристарх Львович лица старшего следователя не видел и, судя по всему, не очень-то рвался увидеть. Марат скрипнул зубами и подавил рвущиеся наружу ругательства.

   - Хорошо, Аристарх Львович, я понимаю. У меня к вам, собственно, только один вопрос - о чем господин Сиверко разговаривал по телефону, когда, собственно, случился тот инцидент? - волнуясь, Марат начинал густо вставлять в свою речь словечко-паразит 'собственно'. Он эту свою слабость знал и старался контролировать, но иногда не получалось, - ...Да, разумеется, но некоторое представление обычно можно составить и по отдельным фразам?... Понятно... Хорошо. Это все? Спасибо, вы мож... - Марат запнулся на полуслове, посмотрел недоуменно на трубку, из которой неслись короткие гудки, потом раздраженно припечатал ее к телефону и откинулся на спинку стула. Стул жалобно скрипнул, а Марат закрыл глаза, положил сжатые кулаки на стол и несколько раз глубоко вздохнул.

   Посидел, успокаиваясь, минуты три. Пробормотал негромко: 'То ли еще будет', потом выпрямился и достал лист чистой бумаги. Написал: 'Из телефонного разговора с госп. Рудченко'. Подумал и густо зачиркал слово 'телефонного'. Потом написал ниже: 'г. Рудченко показал, что потерпевший во время последнего разговора более слушал, чем говорил, но, по репликам было ясно, что г. Сиверко собеседником недоволен. По словам г. Рудченко, потерпевший (г. Сиверко) произносил реплики вида 'Вы говорите ерунду', 'Что за чушь', 'Этого не может быть' или (со слов г. Рудченко) что-то в этом роде. Реплик, из которых было бы ясно, о чем идет речь, г. Сиверко не произносил. Разговор длился, по субъективным ощущениям г. Рудченко, около трех минут, после чего г. Сиверко выронил телефон, побледнел и упал. Ничего более по данному инциденту г. Рудченко показать не может'. Перечитал, добавил снизу дату и отложил лист в сторону - стажер придет - перепечатает на компьютере.

  Коротко постучав, в кабинет ворвался Саша Никушкин. Марат мрачно кивнул в сторону сваленной на стол кучи, и двое Никушкиных следаков - Антон и Марина - быстро перетаскали все материалы. Марат посидел еще немного, потом закрыл ключом сейф и вернулся к телефону. Снял трубку, и, уже заранее злясь, набрал следующий номер. Этот телефон был городской, и ответила ему секретарша. Марат терпеливо объяснил ей кто он такой и зачем звонит, после чего минут пять слушал классическую музыку. Вивальди, вроде, хотя утверждать Марат бы не стал - в музыке всех сортов он разбирался слабо. Наконец, симфонический оркестр замолк.

   - Андрей Владимирович? - с готовностью спросил Марат, но ему опять ответил женский голос. Марат послушал, потом желчно сказал 'Спасибо' и положил трубку. Посмотрел с ненавистью на телефон, встал и пошел к вешалке. Снял куртку, потом задумался, повесил обратно и полез в шкаф - за формой. Следователи обычно ходят в гражданской одежде, но тут, пожалуй, регалии не помешают. 'Примет он меня', - переодеваясь, бормотал Марат негромко, - 'Вот счастье-то. Надо будет у Казакова спросить, что им в Академии читают про такие методы допроса'. Казаков Дима был стажер, отданный Марату Лешим в ответ на долгие мольбы о хотя бы одном сотруднике, а срок его стажировки кончался через две недели.

 

Глава 2.

   - Ну что, господа сыскари? - Марат обвел взглядом всех своих немногочисленных сотрудников, - какие результаты? Что дали нам прошедшие три дня?

  Сам Кадыров два дня метался по различным государственным учреждениям, просиживая в приемных порой по часу, и степень его раздражения уже достигла критической отметки. Раздражения добавлял и тот факт, что ничего нового к результатам первого телефонного разговора ему добавить не удалось: Сиверко услышал звонок, удивленно посмотрел на входящий номер, потом пару-тройку минут слушал, заметно злясь и вставляя нелицеприятные реплики, потом умер. Про что там шла речь, никто из свидетелей не понял и свои догадки высказывать не собирался. Единственный интересный момент произошел в разговоре с замминистра регионального развития - господином Каппом. После очередного вопроса Кадырова Капп заявил:

   - Вы это мне? Вы думайте что спрашиваете! И у кого спрашиваете! Да я бы с вами и разговаривать не стал, если бы не...

   - Если бы не что? - Встрепенулся Марат, но Капп ничего не ответил, а только ожег его злым взглядом и скомкал разговор, сославшись на занятость. Но Марату хватило и этого - его и раньше удивлял тот факт, что все свидетели (весьма и весьма немаленькие персоны, кстати), хоть и не проявляли особой радости при звонке Кадырова, но на разговор с ним, так или иначе, соглашались. А теперь он и вовсе уверился в том, что за всем этим делом стоит какая-то могущественная фигура. Которая завела дело по совершенно глухому висяку, которая всучила это дело Лешему в обход всех правил и предписаний. И которая, наконец, порекомендовала свидетелям не отказываться от разговора со следователем. Марату очень хотелось взять за грудки очередного 'шишку' и вытрясти из него имя этой таинственной фигуры, но он понимал, что таким методом ничего не добьется. Поэтому он решил не суетиться и просто двигать дело, пока его есть куда двигать. Вот кончатся все нити, которых, кстати, немного - тогда на крайняк можно будет пойти к Лешему и потребовать открыть карты.

   - Давай, Ковальчук, что у тебя? - Кадыров сразу заметил едва сдерживаемое нетерпение на лице Казакова и поэтому решил оставить его напоследок. Ковальчук же занимался поисками следов покупателя СИМ-карты и на эту нить Кадыров надеялся меньше всего. Еще на Ковальчуке были морги и общая статистика по смертям с невыясненной причиной. На эту нить надежды было чуть больше, но тоже немного.

   - Н-ничего, - по обыкновению заикаясь, ответил Ковальчук, - Г-глухо. Точку я н-нашел, у п-п-продавца квиток остался, н-но он ничего не п-помнит, конечно. И д-договора у него н-нет. В моргах - т-тоже ничего. Все ровно. Н-некоторое увеличение в п-последнем квартале, но это легко объяснимо - в-весна. П-подснежники и утопленники.

   - Ясно, - вздохнул Марат, - Усманов?

   - Тоже пусто, товарищ майор. Покойный много чем болел, это точно, но судмедэксперт клянется, что ничего из этого причиной смерти послужить не могло. Говорит, что тело он осмотрел очень тщательно, - Женя усмехнулся, - и снаружи, и изнутри. Ничего примечательного. Одна только странность...

   - Да? - Вскинулся Марат.

   - Не зацепка, но что-то непонятное, - Усманов поморщился, - Севастьянов-то, оказывается не первый эксперт, который тело осматривал. Труп уже вскрыт был, а Севастьянов клянется, что видел заключение, сделанное ранее другим экспертом. Там было то же самое 'причина не установлена'. Кому понадобилось делать экспертизу повторно и за каким хреном - неясно. И куда делось это первое заключение - тоже. Но Севастьянов запомнил фамилию первого эксперта - Рубин. Ему она незнакома, мне тоже, но я могу поискать его, а потом и поспрашивать.

   - Ничего он тебе нового не сообщит, есть у меня такое предчувствие. Но может и его придется найти, если других ниток не останется. И если товарищ Казаков нам ничего интересного не расскажет. Давай, Дима.

  Казаков набрал полную грудь воздуха.

   - Да, товарищ майор. Я, выполняя ваше задание, объехал...

   - Короче, - перебил Марат, - давай сразу выводы.

   - Слушаюсь, - Дима сглотнул и протянул Марату листок, который крутил в руках с самого начала, - вот. Там, по кварталам и отделениям - количество смертей с неустановленной причиной. Слева - отделения, а справа, в таблице.

   - Вижу, - сказал Марат, просмотрел таблицу еще раз и почувствовал, как стягивается кожа на затылке, - Как интересно. Это что за такая аномалия завелась у наших соседей? У всех - не больше единицы, а у них - аж шесть. И все - за последние полгода... И еще в Гагаринском - четыре. А Гагаринский ведь как раз еще чуток западнее... Так.

  Марат ощутил прилив радостного возбуждения - дело, еще пять минут казавшееся каким-то недобрым розыгрышем, вдруг начало принимать зримые очертания.

   - Так. Стажер, молодец, отличная работа. Еще что-нибудь есть добавить к этому? - Марат помахал листом с таблицей.

   - Да, - Казаков сглотнул и, волнуясь, добавил, - я узнавал, они, ну, которые умершие, они все сплошь судимые или... фигурировавшие в качестве обвиняемых. В основном, по 161-й , 162-й и 116-й .

   - Ну, - Марат пожал плечами, - тут как раз ничего удивительного. Когда обычный человек умирает без установленных причин, никто нас по этому поводу беспокоить не станет. Вот они в статистику и не попали... хотя... что, только эти три статьи?

   - Нет, есть еще один, ранее проходивший по 112-й .

   - Ага. Из той же серии... Да, это не похоже на совпадение. Вот что - запроси прямо сейчас количество прочих смертей фигурантов по этим же статьям. Только из этих двух отделений. Как узнаешь, звони мне на сотовый. Усманов, одевайся, поедешь со мной. Ковальчук, займись еще раз моргами. Убери из статистики всех лишних, оставь только свежих покойничков, скажем, не старше сорока, и только тех, которым делалось вскрытие.

   - Эт-то ж сколько р-работы! - возмутился Ковальчук, но Марат его жалеть не стал:

   - Ничего, справишься. Я в тебя верю. Поехали, Женя.

   Казаков позвонил, когда они уже почти доехали. Марат снял трубку, послушал, потом его брови медленно поползли вверх.

   - Сколько?! Ты точно то, что надо, запросил?.. Вот это да. Спасибо.

  Убрал телефон в карман, посмотрел задумчиво на напрягшегося Усманова.

   - Во что же это мы ввязались, Женя? Их двадцать семь на два участка.

   - Тю, - удивился Женя, - а обстоятельства?

   - Вот сейчас и выясним, - сказал Марат, показывая в сторону недалекого трехэтажного здания, - выходи, приехали.

   Не раз сталкивавшийся с проблемами, начинающимися при попытке 'взаимодействия' сотрудниками других отделов, Марат готовился к долгому и нудному проламыванию стены недоверия и подозрительности сначала у начследа, потом у всех нужных следователей, но все оказалось намного проще. Начслед пребывал в служебной командировке, а его ВрИО - майор Казанцев - суть дела уловил с полуслова.

   - Ага, - сказал он с непонятной интонацией, - хоть кто-то заинтересовался. Ну, давно пора.

  Марат посмотрел пристально на майора, потом предложил:

   - Звание у нас одно, возраст - примерно тоже, может, на 'ты' перейдем?

   - Не возражаю, - отозвался Казанцев, потом улыбнулся, - ты, майор, меня никак вербануть решил по всем правилам? Так сразу скажу - не выйдет. Мне есть чего сказать по интересующему тебя вопросу, но с какой стати мне это делать?

  Марат подумал немного, потом спросил:

   - У тебя сколько висяков в связи с этим... интересующим меня вопросом?

   - Семь, - Казанцев поморщился.

   - Я их все у тебя заберу.

   - Да ну?! - Удивился Казанцев, - с чего это вдруг?

   - Сдается мне, они все по моему делу проходят. Не веришь - позвони моему начследу.

  Марат не разговаривал с Лешим поэтому поводу, но чувствовал со всей определенностью - полковник из кожи вон вылезет и сделает все, что может, чтобы поспособствовать раскрытию этого дела.

   Казанцев внимательно поизучал Марата, потом сказал задумчиво:

   - Слышал я про тебя... пожалуй, так поверю. Пойдем, - и поднялся из-за стола.

   - Куда?

   - Послушаешь, что наш контингент говорит. Есть у меня один воркун, поет - заслушаешься. Я бы тебе пересказал, но рассказчик из меня не очень, лучше ты сам послушай. Да и спросить вдруг чего захочешь.

  Марат тоже поднялся.

   - Только вот, - сказал он, - у меня тут сотрудник за дверью. Его возьмем?

   - Ну, пусть едет. Только разговаривать мы вдвоем пойдем, сотрудник твой в машине посидит. Человечек у меня пугливый, подумает еще невесть что.

   - Ладно, - Марат, вышел вслед за майором в коридор, кивнул вскочившему Усманову - пошли, мол - и поспешил за быстро спускающимся майором вниз по лестнице.

   - Оно все взаимосвязано, - говорил Казанцев минут через пять, когда они уже тряслись в служебном 'батоне' по неровному асфальту местных переулков, - это же твой человек звонил сегодня насчет гопарей покойных?

   - Да, - Марат кивнул, прикусил язык на некстати попавшей под колеса кочке и сморщился.

   - Он не удивился, что ему аэску за пять минут подготовили? Запрос-то непростой был.

  Марат молча пожал плечами.

   - Я уже давно все это подсчитал. Там, - Казанцев ткнул пальцем вверх, - это никого не волнует, да и меня - по большому счету - тоже. Обычное дело - напились, подрались, перебили друг друга. Причем, подчистую, понимаешь?

  Казанцев, видимо, часто катался по местным дорогам и уже научился разговаривать в дороге, не подвергая свой язык лишней опасности. Но Марат рот открывать не рискнул и просто мотнул головой.

   - Не понимаешь? Ну вот смотри. Есть у нас, ну, был, то есть, некий гражданин Мясоедов по кличке Бацилла. Ранее судимый. Было у него четверо корешей, с которыми он гоп-стопом промышлял на улицах нашего славного города. Заявления пишутся, дела заводятся, материал копится и сидеть бы им всем пятерым в скором времени по сто шестьдесят второй, но в один день они чего-то не поделили и подрались. Бацилла достал ствол и всех своих дружков - того - перестрелял. И сам тут же скончался от ножевого ранения в область живота. А на ноже, что характерно, пальчики одного из лежащих неподалеку корешей. Да и пустые ножны у того в кармане. Все, дело закрыто. И что?

   - Что? - спросил все еще не понимающий, но уже сильно заинтересованный Кадыров.

   - А то, что по заключению судмедэксперта, все ранения, нанесенные погибшим - что от ножа, что от пуль - нанесены уже после их смерти. Характер кровоизлияний, расположения входных и выходных отверстий и прочее. А вот насчет причин настоящей смерти судмедэксперт что-либо сказать затрудняется. Оно и ладно бы - сказать, что эксперт - дурак и неуч, наплевать и забыть. Так ведь Бацилла с корешами не один такой - чуть ли не каждый месяц аналогичный случай, тут поневоле задумаешься. Ну, я что - сам себе враг? Оно мне надо - отчетность себе портить? Поэтому заключения эксперта я в корзину отправляю. Но думать себе думаю и вывод один - у меня завелся, мать его, Бэтмен.

  Марат сдавленно хихикнул от неожиданности.

   - Зря ржешь, - заметил Казанцев, - посмотрю я, как ты ржать будешь, когда дела себе заберешь. Вылезай, приехали. Возьми вон, фуфайку, чтобы звезды не светить. Спалишь еще моего воркуна, - повернулся к молчавшему всю дорогу Усманову, - а ты тут посиди.

  Марат взял с сиденья довольно неопрятно выглядящую брезентовую ветровку, названную Казанцевым 'фуфайкой', оглядел ее, потом с некоторой брезгливостью, натянул поверх кителя. Спрыгнул с высокой подножки служебного вездехода и последовал за уверенно идущим вглубь дворов Казанцевым. Они прошли дворами весь квартал наискосок и, выйдя на пустынную улочку, подошли к угловому дому.

   - Ага, - сказал Казанцев, заглядывая сквозь окна, - пусто. Утро все таки... ну, нашим легче.

  Толкнул дверь под вывеской 'Ремонт обуви' (над дверью звякнул колокольчик), посторонился, пропуская Кадырова, потом зашел сам.

   Щуплый очкастый мужичок лет пятидесяти пяти завозился за стойкой единственного в небольшой комнатке стола, глянул на вошедших поверх очков.

   - Здравствуйте, - сказал он неуверенно.

   - Здравствуй, здравствуй, - отозвался Казанцев, переворачивая висящую на двери табличку надписью 'Закрыто' наружу и крутя торчащий из замка ключ.

   - Это что же вы... - заволновался мужичок, - я же просил - не приходить сюда.

   - Усохни, - сказал Казанцев, доставая из-за пазухи средних размеров пакет, завернутый в газету и кладя его на стол, - дело есть.

  Пакет моментально отправился куда-то под стол, но Марат (не проявляя, впрочем, видимого интереса) успел его рассмотреть. Ни на пачку денег, ни на пакет травы это похоже не было. При других обстоятельствах Кадыров был бы уверен, что в газету завернута какая-то книга. Но зачем книга - осведомителю? Странно.

   - Дело, притом, простое. Стучать ни на кого не надо, просто расскажи вот товарищу историю про этого вашего... черного лоха или как там?

   - Черного терпилу, - быстро отозвался мужичок.

   - Неважно. Давай, видишь, товарищ слушает.

   - Это я с удовольствием, - мужичок легонько кивнул, - только сразу вас, гражданин незнакомый мне начальник, предупреждаю - это, как бы, байка. За что купил, за то и продаю...

   - Не тяни кота за хвост, - не выдержал Казанцев.

  Мужичок гневно сверкнул очками в его сторону, но ничего не сказал и повернулся к Марату.

   - Зимой эта история случилась, - начал он, - жил себе один мальчик. Лет за тридцать ему уже было, мальчику. Женщин он не знал, с мамой жил. А мама у него больная была, приступы у нее случались. И, чтоб не сыграть в ящик, ей колеса специальные нужно было глотать. И вот как-то в ночь, случился у старушки очередной приступ. Бежит ее сыночек за таблетками, глянь - а коробочка-то пустая. Кстати, замечу я, что колеса те недешевые были. Деньги у них кой-какие водились, но ими всеми маман заведовала, навроде казначея. Но раз такое дело, то старуха без пререканий тысчонку отслюнявила из загашника. Мальчик быстро оделся, два полкуска в карман запихал - и - бегом в аптеку. А время-то позднее... - мужичек подмигнул Марату и дряблым фальцетом протянул: 'Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, гоп-стоп, ты много на себя взяла...'. Казанцев демонстративно вздохнул, мужичек осекся, пожал плечами и продолжил:

   - В общем и в целом - не подфартило мальчику. Если бы он вдумчиво все разъяснил, может, ушел бы целый и с бабками. Мать, знаете ли, для любого человека - святое. Отмороженные - не в счет. Но мальчик-то был... в некоторых, с разных сторон близких и вам и нам кругах, таких людей тюльпанами кличут... вот сей тюльпан и распустился. В коленях ползал, чуть не ботинки целовал - умолял отпустить его за лекарством для больной мамочки. Так из себя людей вывел, - мужичок покачал горестно головой, - так их расстроил, что отметелили они валета по полной, пока тот лежать не остался. Через полчасика мальчик от мороза прочухался и, поскольку до аптеки было уже недалече, побежал туда. Вот только без денег, без пальто, да еще и с таким паспортом разукрашенным его никто и слушать не стал - выпинули на улицу и пригрозили нашей славной доблестной полицией. Мальчик побег домой за бабками, а там его маман без колес своих уже, образно выражаясь, ласты склеила. Но перед тем, как окочуриться, успела пару строк любимому сыночку черкнуть. Дескать, прости меня, сын любимый, что свободы тебе не давала, а я тебя, дескать, прощаю, что в самый нужный момент ты с деньгами смылся. Пропивай их, любимый мой, на здоровье, и ни о чем не жалей. Сволочное, короче, письмецо, с подковыркой. Мальчик от такого расклада окончательно умом повредился, да тут же, на крюке от люстры и подвесился. Когда от их квартиры штынять начало, соседи куда надо позвонили. МЧС приехали, дверь выставили, носы позатыкали, проморгались - глянь - лежит на полу старуха, уже наполовину растеклась, а над ней ее сыночек висит - свеженький, будто полчаса тому подвесился. Поудивлялись они, но не сильно, потому как люди бывалые, и не такое видали. Жмуров оприходовали, свезли в морг. А наутро - опа - недостача. Пропал жмур. Нет мальчика, куда делся - непонятно. Да вот только с тех пор ходит ночами лошковатого вида валет по дворам, ищет того, кто его тогда стопнул. И, пока не вернет он свои две пятихатки, не будет ему покоя. А тех, кто его обработать пытается, находят поутру мертвыми. Вот такая история.

  Марат помолчал, потом повернулся к Казанцеву.

   - Пробивали?

  Казанцев недоуменно поднял брови.

   - Делать мне нечего. Если я каждую блатную легенду проверять буду, кто воров ловить станет?

  Неожиданно подал голос мужичок:

   - То была, как правильно гражданин начальник высказался, легенда. А теперь будет быль. Обчался я месяца два тому с Шинкарем, так он Черного Терпилу своими глазами видел...

   - Погоди, - взметнулся Казанцев, - как это 'с Шинкарем'? А мне почему ничего не сказал? - и, непонимающему Марату, - Шинкарь - это гражданин Шинкарев, по сто пятой с отягчающими разыскивается.

  Снова повернулся к мужичку:

   - Ты за кого меня держишь, гнида? Да я тебя за такое...

   - За кого надо, за того и держу, гражданин начальник, - неожиданно твердо ответил мужичок, - а не сказал потому, что вы б меня трясти начали, где Шинкарь ныкается. А его я, вы уж простите, начальник, боюсь сильно больше, чем вас.

  Казанцев искоса глянул на Марата:

   - Это мы еще обсудим, кого бояться сильнее надо. А сейчас где твой Шинкарь?

   - Он не мой, он сам себейный. Не знаю я, где он, но в городе его нет. А ныкался он у марухи своей, Таньки.

   - Из старого квартала? - быстро спросил Казанцев.

   - Ну да, - кисло отозвался мужичок, - тока женщина она неглупая и ежели просечет, кто ее спалил, то мне, сами понимаете, амба.

   - Учи ученого, - буркнул Казанцев, - давай, продолжай, чего ты там рассказывал.

  Мужичок глянул на Казанцева поверх очков, покачал задумчиво головой, вздохнул.

   - Ну так вот, стоит как-то вечерком Шинкарь, с корешами старыми за жизнь треплется. И тут глянь - идет по улице лошковатый такой подсолнух, очками по сторонам блестит, за портфель кожаный держится. И вид у него такой куражный, что Шинкарь аж сам подобрался, хотя фраер он козырный и на улице давно не работает. Но тут он как бы гость, поэтому лошка Зуб окликнул. 'Слышь ты, говорит, прохожий, а подойди сюда'. А лошок и подходит. Спокойно так, уверенно, икру не мечет. Шинкарь тут шухер почуял, зекает, а на лошке-то - очки докторские. Доктора, то есть очки, покойного.

   - Доктор - это некто Подвойский, катала и марвихер, - вполголоса произнес внимательно слушавший Казанцев, - в конце апреля обнаружен мертвым. Перед этим он вроде бы взял неплохой куш в карты, но при нем, что интересно, ни копейки не обнаружено. Официальная версия - сердце.

   - Сердце у него было поздоровей, чем у нас всех, - возразил мужичок, - а вот что он хороший кусок бросил в карты, так это точно. Так вот, у Доктора очечки были такие характерные - без линз, с простыми стеклышками в рыжиковой оправе - чтобы понты перед дельфинами раскидывать. Он же, Доктор покойный, то под адвоката косил, то под барыгу куражного, ну и прикид у него был соответственный. И стекла он приметные носил, фирмовые. Так вот, зекает Шинкарь на лошка и сечет очечки знакомые. Тут он фишку просекает и в базар встревает. Он фрукт нашпигованный, но, говорил потом, что тогда ничего другого в голову не пришло. 'Видно', - говорит он лошку, - 'вы человек образованный, так скажите нам, как правильно говорить - 'звОнить' или 'звонИть'? А то', - говорит, - 'спор у нас вышел'. Тут и Зуб и лошок тот вылупились на Шинкаря, как на форель. Шинкарь на Зуба тихонько цыкнул и ждет, а лошок все буркалы из-под фар пучит - отойти не может. 'А я', - наконец отвечает, - 'даже и не знаю'. А сам лыбится. Ну, Шинкарь ему и говорит, простите мол, человек хороший, что потревожили, идите себе дальше. Зуб тут что-то сказать хотел, но Шинкарь ему знак подал - ша, мол. Нормальный лох бы тут и пошел своей дорогой, радостный, что жив остался, а этот не уходит. 'Может', - спрашивает, - 'вам еще чего от меня надо? Вы спрашивайте, не стесняйтесь.'. Нет, вы прикиньте, граждане начальники, дятел до блатных докапывается, разводит их, стало быть. Тут даже Зуб что-то просек. 'Нет, нет', - говорит, - 'спасибо, что подойти не постремались, удачной вам', - говорит, - 'дороги'. 'А то', - говорит, - 'время сейчас неспокойное, всякие люди попадаются'. Тут лошок лыбится так неприятненько, стеклами сверкает и говорит 'А пусть попадаются'. Разворачивается и уходит. Зуб потом Шинкарю предъявлял, что тот волыну не достал и Черного Терпилу не грохнул - что за Доктора не получили. Но Шинкарь тоже в праве - Доктор и сам без волыны не ходил, прятал на себе браунинг маленький, и что - помогло это ему? Вот такая балдежная история, граждане начальники. Сам не видел, не поклянусь, но Шинкарю на слово верю, потому как урка он правильный и муру гнать не станет.

   - Ну, нормально, - сказал Марат, - прям фильм ужасов какой-то. А что народ-то говорит насчет этого? Сходняка не было?

   - Может, и был, - осторожно сказал мужичок, - да меня на него не позвали. Нет у меня авторитету такого, чтобы на сходняки звали. Но слышал я, есть маза, что Черного Терпилу завалить надо. За то благодарность от людей будет.

 

Глава 3.

   - Да, я помню этот случай, - Татьяна Нехаева, старший патологоанатом судебно-медицинского морга при больнице МЧС ?13 сняла очки, и, близоруко прищурившись, принялась вытирать их извлеченной откуда-то фланелевой тряпочкой. Марат смотрел на нее, невысокую миловидную женщину лет сорока и все пытался представить ее у прозекторского стола - не получалось. Такие женщины должны продавщицами мороженого работать, ну, в крайнем случае - няньками или воспитательницами в детсаду. Чтобы не вызывать своим видом когнитивный диссонанс у собеседников.

   - Я этот случай в свою монографию включила, - Нехаева надела очки и посмотрела на Марата доверчивым взглядом, - поэтому и запомнила. Очень любопытный случай естественного бальзамирования. Мужчина, перед тем, как повеситься, очевидно, пытался отравиться с помощью средства для чистки ковров - ребята нашли в комнате пустую бутылочку. Отравиться у него не получилось, но микрофлору кишечника он себе практически уничтожил, поэтому бактериальное гниение началось намного позже. Разумеется, гнилостные повреждения в мягких тканях развивались независимо, но здесь проявились...

   - Извините, - Нехаева говорила так воодушевленно, что Марату стало ясно - если ее не прервать, эта речь может затянуться часа на полтора, - извините, что перебиваю, но мне сейчас крайне важно узнать - какова дальнейшая судьба этих трупов?

  Старший патологоанатом немного обиделась и сильно удивилась:

   - Судьба - трупов?

  Марат поморщился.

   - Неудачно выразился, извините. Я хотел узнать, что дальше с ними стало? Особенно интересует труп мужчины. Похоронили его, оставили для изучения или... может, что-то с ним случилось?

  Нехаева пожала плечами.

   - Надо посмотреть в архиве. Если в течение десяти дней тела не были затребованы родственниками, то их, несомненно, кремировали. С девяносто девятого года у нас функционирует крематорий. Единственный в городе крематорий при морге, кстати, - в последних словах звучала плохо прикрытая гордость за родное учреждение. 'Человек всегда найдет, чем гордиться', - подумал Марат с некоторой иронией и попросил:

   - А можно прямо сейчас посмотреть в архиве?

   - Конечно, - Нехаева подняла трубку телефона, пару раз ткнула по клавиатуре, видимо, набирая внутренний номер, и, подождав пару секунд, сказала:

   - Антон? Зайди.

  Положила трубку и посмотрела на Марата добрым и слегка укоризненным взглядом детской учительницы.

   - Несмотря на контингент, с которым мы работаем, у нас - одно из лучших танатологических учреждений города, - сказала она убедительно, - Мы очень строго следим за соблюдением правил внутреннего распорядка. Кроме того, у нас всегда в достатке средств личной защиты, санитары и врачи работают только в стерильных масках и в кольчужных перчатках. Оборудование - наиновейшее, большей частью импортное. Зарплата приличная, платится без задержек, так что отношение у персонала к работе серьезное и ответственное...

  Патологоанатом настолько увлеклась рекламой, что у Марата начало складываться впечатление, будто Нехаева пытается убедить его немедленно воспользоваться услугами рекламируемого заведения. И стоит ему только несмело кивнуть, патологоанатом вскочит, схватит его за рукав и потащит к прозекторскому столу, уверяя по дороге, что он сделал правильный выбор, о котором ничуть не пожалеет. Но тут в дверь постучали, Нехаева прервалась и сказал громко:

   - Да-да.

  Дверь негромко скрипнула за спиной Марата, и, очевидно, в нее вошел тот самый Антон, потому что Нехаева тут же сказала:

   - Антон, это человек из полиции. Проводи его, пожалуйста, в архив и найди ему... он скажет, кого, - и, уже Марату, - сходите, посмотрите. У нас хорошо поставлен документооборот, я уверена, вы быстро найдете все, что вам надо.

  Марат поднялся, поблагодарил Нехаеву и повернулся к двери, у которой мялся довольно дегенеративного вида юноша в некогда белом халате.

   - Старший следователь Марат Кадыров, - представился Марат на полном автомате.

   - Эта, - юноша ухмыльнулся краем рта, - Антон я... типа.

  Руку протягивать он не спешил, чему Марат ничуть не огорчился. У него вообще вид Антона вызывал жуткое желание сунуть этого самого Антона в КПЗ 'до выяснения'. Больно уж вид у юноши был соответствующий - в самый раз для обезьянника.

   - Ну, - сказал Марат, - пойдем.

   - Ага, - Антон мотнул головой, снова ухмыльнулся и выскользнул за дверь.

  - Заходите, если будут вопросы, - Нехаева кивнула следователю и уткнулась в лежащие на столе бумаги.

  - До свидания, - попрощался с ней Марат и вышел из кабинета.

   Архив, действительно, содержался в полном порядке. Когда Антон, вихляющей походкой удалился вглубь заставленной стеллажами комнаты, Марат прислонился к стоящему у входа столу и настроился на долгое ожидание. Но ждать ему почти не пришлось - Антон, держа в руке две тощие папки, вышел из-за стеллажей уже минуты через три.

   - Вот, - сказал он, протягивая Марату папки. Кадыров взял их, быстро пролистал.

   - Ясно, - сказал он, кладя папки на стол, - а что значит - помещено в спецхранилище под номером таким-то?

   - Хранилище... эта, - Антон почесал правой рукой левое ухо, - это если прах никто не забрал. Родственники, типа. Тогда его - в хранилище, на полку.

   - И что? - удивился Марат, - он там так и стоит навечно?

   - Не, - Антон хихикнул, - вечно, щас! Год стоит, потом на кладбище увозят. Это если его за год не забрал никто... Если забрал кто - не увозят.

   - Логично, - откликнулся Марат, потом открыл одну из папок, и ткнул пальцем в подшитую фотографию - мне снимок вот этот нужен.

   - Э-э-э, - неуверенно начал Антон, но Марат его быстро перебил:

   - Можно копию.

   - Копию? Дык, ага, - Антон оживился, - это щас. Отксерю. Прям тут.

   - Валяй, - Марат отдал папку и задумался.

   Антон, шмыгая носом, возился у ксерокса.

   - А у вас трупы не пропадают? - Вдруг спросил Марат, даже сам до конца не поняв, что именно побудило его задать этот вопрос. Антон повернулся, посмотрел на следователя удивленным взглядом. Хихикнул.

   - Трупы? Не-а, вы че? Нехаеву видал?

   - Видал, - согласился Марат.

   - Вот то-то же.

  Антон повернулся обратно. Ксерокс загудел и зашуршал бумагой.

   - Трупы, хэ! Я как-то перчатки домой свистнул. Прикольные же, железные, типа. Сказал потом - потерял. Она меня чуть не съела, прикинь! Пришлось принести... А то - трупы! Если тут труп пропадет, она из тебя самого труп сделает. Шоб, значит, заменить.

   - Ясно, - сказал Марат и снова задумался.

  Антон молча вернулся к столу и положил перед следователем лист бумаги с отксеренной фотографией Виктора Авдеева, семьдесят девятого года рождения, не судимого, не женатого и прочая, и прочая. Неизвестно как в морге обстояло дело с остальным оборудованием, но ксерокс у них был хреновенький и ксерокопированный Виктор Авдеев походил на удавленника даже меньше, чем тот, что был на фотографии. Просто задумавшийся о чем-то человек, наклонивший голову.

   В очках.

   Марат коротко буркнул что-то вроде 'Спасибо', взял лист и уже собирался выйти из архива, а потом - и из морга, но тут Антон вдруг подал голос.

   - У соседей вот... бывает. А у нас - не-е... никогда!

  Марат вскинулся.

   - У соседей бывает - что? Трупы? Ясно... А собственно, у каких соседей?

   - А за мостом же, - Антон махнул рукой куда-то вбок, - там. У соседей.

   - Ясно, - повторил Марат, чувствуя легкое возбуждение. Наверное, такое же чувство возникает у охотничьего пса, напавшего на след.

   - А скажите, вы не знаете, - начал он, но глянул на лицо Антона и махнул рукой, - а... вижу, что не знаете. До свидания.

  Сунул лист с фотографией в свою папку и вышел.

   - Ага, - сказал Антон ему в спину, - пока. Типа.

   В морге 'соседей' дела обстояли явно не слишком хорошо, и это было заметно уже снаружи. Длинное угрюмое здание со множеством трещин и выбоин в когда-то отштукатуренной кирпичной стене давно требовало если не сноса, то, как минимум, капремонта. Им даже уличные художники брезговали - ни одного граффити, хотя примыкающий к моргу бетонный забор был изрисован практически без просветов. Марат покосился на обшарпанную табличку, потянул на себя глухо скрипнувшую деревянную дверь и вошел в прохладную полутьму. Принюхался, покачал головой, махнул удостоверением перед безразличным лицом вахтера и пошел искать кого поглавнее.

   В морге пахло. Марат заметил это сразу, как вошел, и особого значения не придал, полагая, что скоро привыкнет. И не такое приходилось нюхать, причем, часами. Но уже через минуту тяжелый неприятный запах начал ощутимо действовать ему на нервы. Нет, гниющими трупами не пахло, конечно. Запах был вполне... больнично-химический, но с таким гнетущим душком, что Кадырову казалось, будто руки и лицо покрываются тонким слоем слизи. Выезжал он как-то в составе спецгруппы на ЧП, когда бригаду ремонтников в подземных коммуникациях затопило. Так вот там - в помещении подсобки, где был люк, в котором стояла мрачно и непоколебимо мутно-серая едва прозрачная вода, там - в воздухе витал такой же душок. Марат поежился, сдержал желание сплюнуть на пол и взялся за ручку ближайшей двери. Но тут из-за угла коридора быстро вышел немолодой мужчина в халате, и, увидев Марата, замедлил шаг. Остановился.

  Марат открыл рот, собираясь представиться, но мужчина его опередил, произнеся довольно неприязненным тоном:

   - Там заперто. Вы к кому?

  Марат достал удостоверение.

   - Мне бы начальника вашего, - сказал он дружелюбно.

   - Значит, ко мне, - неприязненности в голосе мужчины ничуть не убавилось, - Ершов в отпуске... бессрочном, видимо. Так что я за него. Самойлов моя фамилия. Пойдемте.

  Вздохнул, повернулся и пошел дальше по коридору, даже не сделав попытки протянуть руку для рукопожатия. Марат хмыкнул, убрал удостоверение и зашагал следом. 'Интересно', - подумал он, - 'это у них корпоративное - руки не подавать, или мне так везет?'.

   - За кем на этот раз? - поинтересовался на ходу Самойлов.

   Марат поначалу решил, что Самойлов имеет в виду кого-то из своих подчиненных и, по въевшейся привычке, уже собирался спросить 'А вы как думаете: за кем?'. Но вовремя сообразил, что речь идет вовсе не о работниках. Слава у этого морга была дурная, свозили сюда неопознанные трупы, и ничего удивительного в вопросе Самойлова не было. Кадыров сам не раз и не два людей сюда на опознание отправлял, так что оперативники в этом здании, пожалуй, не реже патологоанатомов появлялись.

   - Да ни за кем, - сказал Марат, - у меня пара вопросов есть. Точнее даже, один. У вас трупы не пропадают?

  Самойлов остановился. Повернулся, посмотрел пристально на Марата. Потом обошел его и пошел туда, откуда они только что пришли.

   - Э? - спросил недоуменно Марат, бросаясь следом.

   - Идемте-идемте, - Самойлов махнул рукой, - покажу кое-что.

  Марат заинтересовался, но виду не подал. Они прошли по извилистому коридору метров сорок, потом Самойлов открыл глухую деревянную дверь и вышел наружу. Марат прошел следом, придержав тугую пружину, закрыл дверь и огляделся. Находились они, очевидно, во внутреннем дворе и общего впечатления о морге вид этого дворика ничуть не улучшал. Ржавеющие останки двух УАЗиков-буханок, чахлые деревца, горы мусора вокруг заполненных контейнеров.

   - Вот, - сказал Самойлов, тыкая пальцем в сторону здания, из которого они вышли.

  Марат посмотрел, но ничего не увидел. Облупившаяся стена. Грязные окна за ржавыми решетками. Пожал плечами и глянул недоуменно на собеседника.

   - И что?

   - Окна! Шестнадцать окон. Я два года просил деньги, чтобы решетки поставить, и что?

  Марат еще раз окинул взглядом решетки и тупо переспросил:

   - И что?

   - И хрен! А теперь вы заявляете мне, что решетки не по правилам установлены!

   - Э! - запротестовал Марат, - я, собственно, ничего такого не говорил.

   - Ну, не вы, так ваш коллега - какая разница. Я эти решетки, фактически, на свои деньги поставил. По помойкам, как бомж шарился, прутья собирал. Потом пригнал сварщика с ближайших гаражей и поставил. А теперь мне же и претензии, что я их не по ГОСТу поставил. Если бы не поставил вообще, был бы город виноват, который денег на обустройство не дал. А раз поставил, а ее выдернули, значит, я виноват. Ну не бред ли?

   - А..., - Марат присмотрелся к окнам еще раз и начал понимать - решетка на втором от двери окне стояла как-то криво, и под ней на древних рамах топорщились занозами свежие изломы, - ясно. Чем выдернули?

  Самойлов вздохнул и поник.

   - Машиной, - сказал он тускло, - вы ж сами вчера приезжали, следы меряли.

   - Я не в курсе. А сторож? - поинтересовался Марат.

   - Что сторож? - Самойлов опять вскинулся, - что сторож? Сторож спал мертвецким сном, потому как был пьян в хламину. И винить я его за это не могу. Я вообще боюсь, что он однажды протрезвеет, узнает, сколько он за свою работу получает и немедленно уволится.

   - Ну, - Марат примиряющим жестом поднял ладонь, - лично я вас ни в чем не обвиняю. Мне просто интересно - часто у вас такое?

  Самойлов махнул рукой.

   - Бывает. Чтобы восемь трупов за раз - такого еще не было, это первый раз. А так - бывает. Дверь эту, - показал рукой, - раза три ломали. Один раз парадного входа дверь выломали, хотя сторож чуть ли не прямо под ней спал. А то и вообще средь бела дня заходят три человека, идут в прозекторскую, хватают мешок со стола - и на улицу. Санитар им - 'Кто такие? Куда?', а они - 'Милиция! Всем оставаться на местах' - и ходу. Так и ушли.

  Марат покачал головой:

   - Ну и дела. Кто ж это так промышляет, интересно?

   - А это вы мне скажите. Вам-то видней должно быть, кому и зачем могут трупы понадобиться. Вон, в январе - заметил кто-то из прохожих, как человек в окно второго этажа лезет, позвонил в милицию. Оказалось - студент. С медицинского. Хотел, говорит, голову какую-нибудь стащить и череп выварить. Знаете, зачем? Чтобы украшение настольное сделать. Представляете? Ни страха, ни совести, ни почтения к умершим. В мое время такого не было.

   - Ну, - сказал Марат, - в мое время - тоже.

  Самойлов зло стрельнул глазами в сторону Марата и, похоже, собирался сказать какую-то колкость, но сдержался. Вздохнул.

   - Я уж чуть не на коленях умоляю если не денег дать, так хотя бы разрешить помещения в аренду сдавать. Пол-здания ж пустует. Под склады хотя бы. Тогда б и сигнализацию нормальную сделали, и двери железные поставили, и двор подчистили. И решетки... по ГОСТу. Так ведь нет - запрещено, и все тут.

   - Думаете, взял бы кто-нибудь? В аренду?

   - Конечно. Я же не сам это придумал. Мне по два раза в месяц предлагают помещение сдать. Место-то хорошее. От центра недалеко, подъездные пути удобные. Но нельзя. Ничего нельзя... Уволиться, что ли, к чертовой матери?

   - Сочувствую. Еще один вопрос: не бывало такого, чтобы какой-нибудь другой морг у вас труп просил?

   - Морг? - Самойлов недоуменно посмотрел на Марата, - зачем?

  Кадыров пожал плечами.

   - Ну... зачем-нибудь? Бывало или нет?

   - Нет.

   - Ясно. Последний вопрос. Шестнадцатого или семнадцатого декабря прошлого года у вас не происходило... подобного инцидента?

  Самойлов мелко помотал головой.

   - А я вам не скажу. Зимой - да, был случай - дверь с петель сняли и два трупа вынесли... и вроде как раз в декабре, но какого числа - затруднюсь ответить. Можно, конечно, журнал поступлений поискать, но я не думаю, что там сей факт отражен.

  Марат поморщился.

   - А вот у Нехаевой, - желчно начал он, но договорить не успел, потому что Самойлов его перебил:

   - Уважаемый товарищ милиционер, извините, не расслышал вашего имени и фамилии...

   - Марат Кадыров, - запоздало представился Марат.

   - Так вот, уважаемый товарищ Кадыров. Я сейчас вам грубить начну. Потому что этой Нехаевой мне уже такую плешь проели все, кому не лень, что при одном ее имени меня трясет. Хотя она лично ничего плохого мне не сделала. Дайте мне хотя бы половину тех денег, что ей дают, тогда будет вам и архив, и решетки по ГОСТу, и блэкджек со шлюхами.

  Марат удивленно поднял брови.

   - Что?!

  Самойлов махнул рукой.

   - Присказка, не обращайте внимания. И не надо мне говорить, что Нехаева может деньги выбивать, а я нет. Дело совсем не в этом. Просто там - МЧС. Туда везут респектабельных журналистов и вырезанных из искореженных машин мертвых бизнесменов. А сюда - подснежников, водяных и прочих тухляков. И журналисты здесь появляются только тех изданий, о которых в приличном обществе говорить не принято.

   - Ясно. Благодарю за помощь.

  Самойлов коротко кивнул, отвернулся и скрылся за дверью. Марат молча проводил его взглядом, подошел к ближайшему окну, осмотрел решетку. 'Кстати', - подумалось ему, - 'двор-то вроде закрытый - как же они заехали?' Прошел по некогда асфальтированной дорожке до ворот, осмотрел их, хмыкнул. На больших железных воротах, кое-как выкрашенных серебристой краской, даже замка не висело - дужки были просто замотаны куском толстой ржавой проволоки. Марат вздохнул и направился к выходу - делать тут было больше нечего. Да и рабочая версия, в принципе, уже обрисовывалась. Марат зло усмехнулся и вышел на улицу. 'Вот вызовет меня Леший и что я ему скажу? Что всерьез разрабатываю версию, по которой некто Виктор Авдеев воскрес, сбёг из морга и сверхъестественным способом уничтожает мелкий криминал? Интересно, как он отреагирует? Хотя, чего гадать - скоро сам увижу. Другой-то версии у меня нет'.

   В управление Марат приехал как раз к обеду. Ковальчука в кабинете не было, стажера - тоже, но Усманов сидел за своим столом и флегматично ковырялся вилкой в литровой банке с домашней едой - похоже, это были макароны по-флотски.

  - Приятного аппетита, - сказал Марат, заходя в кабинет, - хорошо, что ты здесь.

  - Я обедаю, - безразличным голосом отозвался Усманов.

  - А я тебе не помешаю, - утешил его Марат, подходя к столу, - ты же не ртом меня слушать будешь.

  Усманов поморщился.

  - Надо было с Димой пойти, он меня и угостить собирался, - вздохнул он, откладывая вилку.

  - Ты не вздыхай. Мне все равно именно ты нужен. Ты же фантастику любишь?

  - Ну, - осторожно согласился Усманов

  - Тогда тебе и карты в руки. Слушай вводную: злые бандиты довели человека до самоубийства... хотя нет, сто десятую тут не пришьешь. Ладно, пусть человек сам повесился. Но при этом имел немаленький зуб на вполне конкретных граждан. Повесился добротно, с экспертизой и даже вскрытием - патологоанатома труп заинтересовал, вот он его и вскрыл, хоть и не должен был. Так что тут все по-честному. А вот дальше начинается фантастика.

  Марат посмотрел на непонимающее лицо Усманова и пояснил:

  - Это я тебе сюжет фантастического романа излагаю, если ты не понял.

  - А-а, - с видимым облегчением отозвался Усманов, взял вилку и полез ей в банку.

  - Ну так вот. А дальше труп из морга мог исчезнуть.

  - Что значит - мог? - жуя макароны, поинтересовался Усманов.

  - Это значит, что у него была такая возможность. Учет в морге, где он лежал, довольно строгий. Но в соседнем - все не так. Там пропажи чуть не каждую неделю и учета особого нет. И если бы наш труп вдруг встал и ушел, то его вполне могли заменить стащенным из соседнего. Прямых доказательств, правда, нет. Но это же фантастика, поэтому доказательств мы искать не будем, а допустим, что наш мертвец и в самом деле восстал из мертвых. И принялся он бродить ночами по улицам города, сея справедливость во имя... не знаю, сам придумай - не я же тут любитель фантастики. Короче, ночами он убивает гопников. Возможно, в поисках тех, кто его обидел - помнишь завязку сюжета? Теперь вопрос тебе, как знатоку подобной литературы: а чем наш супергерой занимается днем? И где?

  Усманов вдумчиво прожевал последнюю порцию макарон, проглотил ее, запил чаем и задумчиво посмотрел на Кадырова.

  - Весьма банальный сюжет, товарищ старшой, - сказал он без тени усмешки, - я бы не советовал дебютировать с таким. Особенно, перед искушенными и не любящими фантастику читателями навроде нашего начследа.

  Марат хмыкнул.

  - Ну и все же? Как должен повести себя нормальный герой нормального фантастического романа?

  - Ну, - Усманов вздохнул, - если рассуждать логически, он же кто? Мертвец. Соответственно, при ярком свете людям на глаза ему лучше не попадаться.

  - Не факт, - перебил Марат, - вполне возможно, что он выглядит как обычный человек. На зомби из ужастика, во всяком случае, точно не похож.

  - Откуда информация? - удивился Усманов.

  - Неважно, - Марат поморщился, - это же фантастика, забыл?

  - Ну... ладно, - Усманов пожал плечами, - все равно. На работу он явно не ходит и я не думаю, чтобы его влекли кинотеатры и рестораны. Как ни крути, у него должно быть место дневной лежки. Логово. И, если паталогоанатом мозги ему не вырезал, то не одно.

  - И где же может быть его логово?

  - Не много где, на самом деле, - Усманов почесал затылок, - это ночь много где можно провести, а вот день... это сложнее. Конечно, он может догадаться тырить ключи из карманов убитых им бандитов и отлеживаться днем в их квартирах.

  Кадыров, сам склонявшийся к этому варианту, задумчиво кивнул.

  Но это вряд ли, - продолжил Усманов (Марат удивленно поднял брови), - слишком опасно. Соседи - раз, друзья-коллеги - два. Родственники, у которых, чего доброго, могут ключи от хаты быть - три. Оно нашему герою надо? Особенно, если человеческую любовь к комфорту он утратил, а человеческий ум - нет. И что остается?

  - Что?

  - Коллекторы, теплоцентрали, чердаки и подвалы всякие. Короче, места, которые обычно бомжи обживают. Кстати, вот и подсказка для твоего сюжета - возможно, что поголовье бомжей в районе обитания твоего героя заметно снизилось.

  - Возможно, - Марат кивнул, - молодец, Женя. Соображаешь.

  - Стараюсь, - Усманов пожал плечами.

  Хлопнула дверь. Марат обернулся и встретился взглядом с заходящим Ковальчуком.

  - Я еще н-не з-закончил, - начал он оправдываться, не успев еще переступить порог, - с-столько р-работы!

  Марат помотал головой:

  - Ничего страшного. Оставь пока морги - не убегут. Вы сейчас с Женей другим делом займетесь. Ты Серега, на Большую Черемушкинскую дуй, а ты, соответственно, в Гагаринский. Пройдитесь по участковым, поинтересуйтесь, не уменьшилось ли резко количество бомжей на их участках. И заодно поинтересуйтесь, не попадался ли им среди бомжей новенький - прилично выглядящий, возможно, в очках. Вот фото, отксерьте.

  - Ну вот, - проворчал Усманов, - никакая инициатива не остается безнаказанной. Молчал бы, не пришлось бы никуда мотаться.

  - Наоборот, - отрезал Кадыров, - в два раза больше пришлось бы мотаться. Стажер после обеда никуда не собирался?

  - Нет, - буркнул Усманов, убирая посуду, - сказал - в кафе - и назад.

  - Это хорошо. Он мне нужен. А вас - не смею задерживать. Надеюсь, что завтра к обеду мы уже будем точно знать, что делать дальше.

 

Глава 4.

   Что прорабатываемый вариант оказался 'пустым', Марат понял еще до обеда. Он уже не первый год работал следователем и хорошо знал - сколь бы стройной и логичной ни была версия, если она не подтверждается фактами, самое худшее что можно сделать в этом случае - начать подгонять факты под версию. Эпидемии среди бомжей не наблюдалось, и участковые при виде фотографии Авдеева только пожимали плечами. Зато многие из них, безо всяких вопросов, сообщали, что на участке стало спокойнее.

  Сам Марат вечером съездил по взятому в морге адресу. Квартира оказалась занята - в ней жил двоюродный брат Виктора Авдеева со своей женой и двумя детьми-погодками лет трех-четырех. Наследники, похоже, до сих пор не могли поверить привалившему счастью. Первые минуты на все вопросы Кадырова они отвечали очень осторожно и с нескрываемым страхом - боялись, понятное дело, что произошла какая-то ошибка и сейчас их попросят съехать. Причем Кадыров чувствовал: скажи он так, они спорить и угрожать судом не станут - просто поникнут и начнут собирать вещи. Поэтому Марат сразу постарался объяснить цель своего визита. Поняв, что их страхи беспочвенны, супруги преисполнились радости и принялись жадно ловить каждое слово старшего следователя. Увы, несмотря на вполне зримое желание помочь - помочь они ничем не могли. Замки они поменяли в первый же день, никаких попыток проникновения в квартиру не замечали, и вообще ничего странного не видели и не слышали.

  Послушав Ковальчука и Усманова, Марат задумался. 'И что это на меня нашло?', - мрачно думал он, машинально рисуя на листе бумаги извилистые фигуры, - 'Ну бред же - ожил, сбежал из морга... полный бред. И ведь бросился разрабатывать... в отпуск мне пора, вот что. Авдеев, мир его праху, разумеется, тут ни при чем. А вот кто при чем - это вопрос. Кстати, не факт что эта странная статистика по покойным гопникам как-то связана с моим делом. Общего-то - кот наплакал. Может, я вообще не туда копаю?' Но если идея о том, что с Авдеевым он промахнулся, вызвала только легкое сожаление о потраченном впустую времени, то последнюю мысль его интуиция восприняла в штыки. Было что-то общее между убийством Сиверко и смертями гопников, было. Но что?

  Прерывая размышления, зазвонил сотовый. Марат поморщился недовольно, взял трубку. Посмотрел на экран - 'Номер не определен'. Удивился, но на вызов ответил.

  - Слушаю.

  Ответный голос был Марату незнаком. Сухой, надтреснутый, с легким старческим дребезжанием. Но твердый и волевой.

  - Вы пошли по неверному пути, - не здороваясь, сказал голос, - оставьте своего висельника в покое.

  - Кто вы? - быстро спросил Марат, - представьтесь, пожалуйста.

  - Неважно. На улице Комарова есть круглосуточная аптека. Зайдите туда, спросите у Татьяны, почему ее друг не захотел ее узнавать.

  И из трубки понеслись короткие гудки. Марат убрал трубку от уха, пару секунд зло смотрел на него, потом в сердцах прихлопнул телефон к столу.

  - Ну какого, спрашивается... если такой умный, сам бы все и делал.

  - Ч-что? - удивился Ковальчук.

  - Ничего, - Марат задумчиво на него посмотрел, - на всякий случай сваргань-ка заявку. Попробуем выяснить, кто это такой умный мне звонил. Шансов ноль, конечно, но попробовать надо.

  - З-заявку? А! СОРМ?

  - Ну да.

  - Без-с-полезно, я д-думаю... - Ковальчук пожал плечами.

  - И я так думаю, - согласился Марат, - но все же сделай. А я тогда сделаю то, чего от меня ждет мой еще неизвестный, но уже горячо любимый, друг. Иногда следует схватить червячка, даже если точно знаешь, что это наживка - просто чтобы посмотреть, кто находится с той стороны лески. Дима, найди-ка мне все аптеки на улице Комарова.

   Круглосуточная аптека на этой улице была всего одна, поэтому мучиться выбором Марату не пришлось. Она даже называлась так - 'Аптека на Комарова'. Кадыров хмуро поизучал большую табличку с расписанием работы аптеки - там почему-то были перечислены все дни недели и напротив каждого значилось: '00:00 - 24:00'. Толкнул дверь, отозвавшуюся переливчатым звоном закрепленного над ней колокольчика. Аптека оказалась совсем небольшой - торговый зал занимал квадратов пятнадцать, не больше, и касса в нем было только одна. Марат подошел к окошку, легонько кивнул в ответ на ожидающую улыбку молоденькой провизорши. Посмотрел на ее бейджик и вынул из кармана удостоверение.

  - Здравствуйте, Ирина, - сказал он, и отметил довольно резкую реакцию на предъявленное удостоверение - улыбка помертвела, превратившись в напряженную гримасу, а в глазах заплескались отсветы паники. 'То ли рыльце в пушку, то ли просто пуганая', - подумал Марат, вздохнул и добавил:

  - Мне бы с Татьяной поговорить хотелось. Есть у вас такие?

  - Ой, - сказала Ирина, закрывая рот ладошкой, - ой.

  Улыбнулась - и, даже не пытаясь скрыть облегчение, затараторила:

  - Танька, что ли? Конечно, есть. Она сегодня не работает, но она все равно здесь, - крикнула в сторону, - Танька! Выйди сюда! - усмехнулась и добавила негромко, - у нее дома условия - просто не-вы-носимые. Вот она и сбегает куда-нибудь, а тут в задней комнате и посидеть можно спокойно, и поспать на кушетке... а вот... Тань, это вот человек из органов, он тебя видеть хотел.

   Марат перевел взгляд на вышедшую к кассе девушку и с трудом сдержал раздраженный вздох - эта его тоже боялась. 'Да что я вам - Фредди Крюгер какой?' - возмутился он мысленно и сказал более неприязненным тоном, чем собирался:

  - Здравствуйте. Давайте мы с вами отойдем к окну и я задам вам парочку вопросов. Не для протокола.

  - Здравствуйте, - осторожно согласилась девушка, - я вообще-то, сегодня не работаю...

  Она затравленно оглянулась на Ирину, но та и бровью не повела.

  - Я вас не укушу, - мягко сказал Марат, - сейчас я здесь неофициально и наш разговор вы сможете прервать в любой момент, если захотите.

  - Правда? - удивилась Таня.

  - Абсолютная, - кивнул Марат и добавил про себя, - 'Правда после этого я сразу же вызову тебя повесткой и там тебе уже придется ответить на все мои вопросы.'

  - Ну... ладно, - Таня вышла из-за прилавка. Марат подошел к окну и достал из папки фотографию. По правде, он не сильно на нее надеялся, но надо же было с чего-то начинать.

  - Вы когда-нибудь видели этого человека? - спросил Кадыров, подталкивая по подоконнику лист с отксеренной фотографией.

  Таня очень осторожно посмотрела на лист. Неизвестно, кого она там собиралась увидеть - но явно не того, кого увидела. Сразу расслабилась, успокоилась. Помотала головой, пробормотала: 'Вроде нет', нахмурилась и присмотрелась снова, тщательнее. 'Эх', - подумал Марат, - 'как было бы здорово, если бы следователям выдавалось устройство для чтения мыслей. Вот спрошу я тебя, кого ты там боялась увидеть - начнешь ведь глазами хлопать и выкручиваться. А взять напарницу твою - чего она меня так испугалась?' Но мечтал он на эту тему скорее по привычке - это в первые месяцы работы подобная реакция собеседника заставляла его все бросать и начинать усердно рыть землю в совершенно неверном направлении. Потом - привык: девятеро из каждых десяти то ли действительно имели причины опасаться визита следователя, то ли просто помнили о поговорке: 'От сумы, да от тюрьмы не зарекайся'.

  - Знаете, - сказала вдруг Таня, отрываясь от фотографии, - я конечно, могу ошибаться, но, возможно, это он.

  - Кто? - удивился Марат.

  - Ну он же! - Таня схватила лист с подоконника, шагнула к прилавку, потом резко остановилась и виновато поинтересовалась:

  - Можно? Показать? Мы тогда вместе были.

  - Конечно, - сказал, настораживаясь, Марат.

  - Ира, смотри, он? - Таня быстрым шагом подошла к прилавку и положила лист перед кассой, - помнишь, ночью тогда? Твоя смена была, но я тут ночевала...

  - Похож, - задумчиво сказала Ирина, - только он без очков был...

  - Ага. И избитый весь, - Таня обернулась, - Это точно он.

  - А теперь подробнее, - Марат, хоть и старался не показывать виду, был растерян. Авдеева из подозреваемых он уже вычеркнул и вообще вспоминал недавнюю свою иррациональную уверенность с легким стыдом. Да и неизвестный этот - разве не о том же намекал? И вот вам пожалуйста. Еще только вчера Марат подумывал о том, что неплохо бы найти ту аптеку из легенды, но никаких зацепок легенда не давала, а опрашивать персонал всех аптек города - это, собственно, только в легендах и возможно. Совпадение? Такое совпадение? Не бывает.

  - Когда это случилось? При каких обстоятельствах?

  Таня неуверенно посмотрела на Иру.

  - Когда? В декабре, что ли? Я вроде недели полторы как сюда перевелась...

  - Третьего, - твердо сказала Ира, - там как раз... ну, неважно.

  - Откуда перевелись? - спросил Марат у Тани.

  - Из двести тридцать третьей, - с легким недоумением ответила она, - я там года три работала, пока они штат не сократили. Ну, я и перевелась сюда. Тут мне до дому близко...

  Ира при этих словах негромко хмыкнула, но ничего не сказала.

  - Ясно. И что же случилось третьего декабря? И во сколько?

  - Вечером, - сказала Ира, - даже ночью. Часа в три, так что, выходит, уже четвертого. Обычно после двух посетителей немного, иногда даже задремываешь, и тут этот ввалился. Без шапки, растрепанный. Лицо как... картошка недочищенная, я закричала, бросилась кнопку искать.

  - Какую кнопку? Тревожную?

  - Ну да, - Ира смутилась, показала рукой куда-то под прилавок - она тут просто расположена не очень удобно... то есть, может и удобно, но сюда обычно складывается то, от чего покупатели на кассе отказались, чтобы потом это по полкам разложить. Ну а я что-то не успела тогда разложить. Полезла к кнопке, Биттнер большой на пол смахнула - еле поймала. Знаете, сколько он стоит?

  - Не отвлекайтесь, - сказал Марат, - дальше что было?

  - Дальше, - Ира посмотрела в сторону, - Таня выскочила. Ну, мне сразу как-то поспокойнее стало, да и Таня говорит, что он неопасный.

  - Почему вы решили, что он не опасный? - Марат внимательно посмотрел на Таню. Та пожала плечами:

  - Как-то он мне сразу так показался. А! Поняла. Только сейчас и поняла. После того, как фотографию увидела. Он там стоял и жмурился так по-особенному. Когда у человека зрение плохое, он так жмурится. Я по себе знаю. Вы на меня не удивляйтесь, я в линзах сейчас, а без них шага не могу сделать, чтобы на что-нибудь не наткнутся. Вот я его и не испугалась. Да и вообще он такой был... додик. Стоял там, бормотал, как заведенный: 'пожалуйста, не надо'.

  - В три часа ночи, - Марат задумчиво посмотрел на Таню, - вы не спали?

  - Спала. Халат на треники накинула и выскочила.

  - В линзах спали? - безразличным голосом спросил Марат и заслужил восхищенный взгляд Иры, сопровождаемый негромким 'Ох'.

  - Нет, в очках. То есть, не спала, конечно. Очки рядом лежали, я их надела. Я в старой аптеке в очках работала, от линз у меня глаза устают. Я и здесь сначала в очках ходила, но потом мне объяснили, что в очках можно работать только лет после сорока пяти, а до этого провизор должен выглядеть физически абсолютно здоровым, чтобы создавать положительный имидж аптеке. Вот так вот.

  - Хорошо, - Марат кивнул, - что дальше было?

  - Дальше? - Ира пожала плечами, - дальше я подуспокоилась и мы с Таней его расспросили, что да как. Он сказал, что его ограбили и избили и теперь ему лекарство надо.

  - Какое, помните?

  - То-то и оно, - Ира фыркнула, - Пуринетол! Я понимаю, перекисью обработать, зеленкой полить - никаких вопросов, мы ж не звери. Но пуринетол-то ему зачем?

  - О же говорил - для мамы, - негромко сказала Таня.

  - А ты так и поверила? А даже если для мамы - у меня лишних денег нет, чтобы каждому алкашу тысячерублевые лекарства из своего кармана оплачивать для ихних мам. И у тебя, насколько я знаю, тоже жениха-миллионера на горизонте еще не появилось.

  - Все равно! Надо было дать - я бы потом заплатила...

  Ира набрала воздуха в грудь для новой отповеди, но Марат остановил начинающуюся перепалку:

  - Тихо! Что дальше? Он ушел?

  Ира с шумом выпустила воздух, пожала плечами и сказала, глядя куда-то вбок:

  - Ну, ушел. И не вернулся, что характерно. А обещал, что через полчаса вернется. Дождалась бы ты своих денег, как же... ветра в поле...

  - Что ж, - сказал Марат, убирая лист с фотографией в папку и делая шаг в сторону выхода, - благодарю за помощь.

  Повернулся к Тане и спросил негромко:

  - А если не секрет, кого вы боялись увидеть, когда я вам только фотографию показал?

  - Ой, - Таня махнула рукой, - да знакомого своего. Он так странно себя повел тогда, я прям уверена была, что вы сейчас его мне предъявите. И все думала - узнать-не узнать?

  Таня слегка смутилась и хихикнула.

  - В каком смысле - странно? - спросил Марат, делая вид, что увлечен перебиранием листков в папке.

  - Ну... а зачем вам?

  - Профессиональная привычка, - Марат пожал плечами и застегнул папку, - прояснять странности. Не хотите - не говорите.

  - Да... - Таня помолчала, потом с досадой повела плечом, - он сделал вид, что не узнал меня. Одно время мы с ним часто общались, потом он пропал куда-то, я ему звонила - телефон недоступен. А тут смотрю - он. Я так обрадовалась, а он...

  - Может, на самом деле не узнал? - 'Осторожно... осторожно... только не спугни'.

  - Ну конечно! Я ему в глаза смотрела. Сначала - не узнал, потом узнал, отвел взгляд, говорит: 'извините, вы ошиблись' - и бегом на улицу.

  Марат хмыкнул.

  - Мало ли причин мужчине не узнать красивую девушку? Может, он с ревнивой женой был и пытался расспросов избежать?

  Таня благодарно хлопнула ресницами на 'красивую девушку' и продолжила возмущаться:

  - Да один он был - выскочил, запрыгнул в джип и - по газам. Разбогател, видно - джип крутой, весь такой желтый и спортивный, я такой марки даже и не знаю. Нет, ну чего он испугался - детей у меня от него нет, да и быть не могло. Поговорили бы, в кафе посидели - жалко ему, что ли? Я потом по общим знакомым позвонила - никто его нового телефона не знает. Я кричу ему: 'Привет', а он убегает. Обидно!

  Марат прищурился.

  - А знаете что? Услуга за услугу. Вы мне помогли с этим, - он покачал папкой, - делом, ну и я вам могу помочь. Сто процентов не гарантирую, всё же бывают и на подставных лиц телефоны и с рук купленные, но скорее всего, ваш знакомый в наших базах есть. У нас самые актуальные базы сотовых телефонов, так что давайте мне его имя-фамилию и я его вам найду. Хотите?

  Таня замерла, размышляя. Потом тряхнула головой.

  - А вот хочу!

  Марат улыбнулся.

  - Ну тогда напишите где-нибудь на листочке.

  - Ага! - Таня в два шага вернулась к прилавку, схватила лежащую за окошком ручку и листочек из пачки каких-то анкет. Ира, глядя на это, негромко фыркнула, но ничего не сказала. 'А эта та еще стервочка', - подумал Марат, - 'она б на такое не попалась'.

  - Вот! - Таня протянула листок. Марат взял, нахмурился, протянул обратно:

  - Свой-то телефон напишите. А то кому мне сообщить номер, если найду?

  - Ой! - Таня написала номер сотового, подумав, приписала снизу - 'Татьяна Р.' - и вернула листок. Марат кивнул и положил его в карман.

  - Завтра-послезавтра, - пообещал он, - если найду - позвоню.

  - Спасибо, - улыбнулась Таня.

  - Вам спасибо, - Марат коротко кивнул на прощание и, прозвенев дверным колокольчиком, вышел на улицу. Вот так вот. Анонимный доброжелатель, несомненно, говорил как раз про этот случай и про этого самого знакомого - это Марат ощущал со всей ясностью. Более того: висельник Авдеев все никак не хотел упокоиться и упрямо продолжал маячить перед носом, весь запутавшись в паутине этого странного дела. Но Марата, как ни странно, Авдеев сейчас интересовал куда меньше, чем таинственный 'знакомый', не связанный с делом пока что ни единой нитью. Интуиция? А как же.

   Кадыров вошел в кабинет и обвел долгим взглядом всю свою немногочисленную гвардию.

  - О! - сказал проницательный Усманов, - никак, лед тронулся?

  Марат усмехнулся.

  - В чем, как это ни грустно признавать, нашей заслуги нет ни малейшей. Тем не менее, у нас новый фигурант. Женя, - Марат достал из кармана маленький листок, - пробей этого товарища в связи со всеми нашими делами. Сергей...

  - Г-глухо, - отозвался Ковальчук.

  - Что? - не понял Кадыров.

  - Телефон, - Ковальчук развел руками, - я ...

  - А! Забудь про телефон. Подготовь запрос в ФМС, потом сделай выборку по возрасту. Скажем, с двадцати до сорока лет. Дима!

  - Да! - встрепенулся стажер.

  - А ты просто поищи в интернете. Страницы в социалках, упоминания в форумах, ну, ты знаешь, что делать, - Марат подмигнул. Дима серьезно кивнул и потянулся к клавиатуре - он действительно знал, что делать: в недавнем деле большая часть информации о главном подозреваемом была получена просто с его страницы на 'Одноклассниках'. И основная заслуга в этом принадлежала именно Казакову - Марат тогда только отмахнулся от предложения стажера поискать преступника в Интернете. Ему казалась абсурдной мысль, что предусмотрительный и скрытный тип, умудрившийся за добрый десяток лет мошеннической деятельности ни разу не засветиться в сводках, станет добровольно размещать о себе сведения на открытых источниках. Как выяснилось - ошибался.

  - Ну а я, - вздохнул Марат, - буду выполнять свое обещание. Чтобы никто не говорил, что я обманываю свидетелей.

   Отсутствие результата - тоже результат. Следователи лучше многих понимают смысл этой пословицы. Марат вздохнул, закрыл таблицу и поинтересовался:

  - Дима, базы сотовых, что ты приносил, свежие?

  Казаков, не отрываясь от компьютера, ответил:

  - МТС - да. С полгода вроде. Мегафон - старые. Билайн вообще древние.

  - А поновее не попадались?

  Дима оторвал взгляд от экрана, недоуменно посмотрел на начальника.

  - Это вы точно мне?

  - Не иронизируй. Я же объяснял, что официальным способом достать такую базу чуть проще, чем совершенно невозможно. Даже мне. Особенно мне.

  - Нет, - Дима снова уткнулся в экран, - новее не попадались.

  - Ну ладно, - Марат достал сотовый, сверяясь с листочком, набрал номер.

  - Татьяна... Здравствуйте, я старший следователь Кадыров, мы с вами разговаривали не далее как четыре часа назад... да-да. Знаете, вынужден вас огорчить - вашего друга в базах нет... да. В самом деле, очень странно... да, конечно. До свидания.

  Марат выключил телефон, вздохнул и поморщился - врать он не любил. То, что в данном случае он сказал правду, дела не меняло. Потому как найди он искомое в телефонных базах, сообщать об этом Татьяне он бы не стал.

  - Марат Радикович, - Дима вдруг подал вдруг голос, и, услышав этот голос, Марат все посторонние размышления из головы выкинул.

  - Мне кажется, вас это заинтересует. В лайвджорнеле запись. Вот: 'А сегодня у нас начальник умер. Без малейших причин, просто сидел за столом, потом упал. И уже не встал. Сердце, видимо. Смерть - это ужасно, конечно, но я не об этом. Я о реакции моих коллег. Забавно, но за эти десять минут я узнал о людях, с которыми проработал не один год, намного больше, чем за все эти прошедшие месяцы...'. А вот дальше самое главное... Вы слушаете?

  Дима повернулся к столу Марата, но Кадыров уже стоял за его спиной и быстро читал текст.

  - Интересно, - сказал он задумчиво, - убежал, значит, в ужасе? Через столы перепрыгивал? Прокрути вверх - от какого числа эта запись?

  - Вот же, - Дима ткнул в экран, - двенадцатого февраля.

  - Отлично. Надо выяснить, где он работает, ну автор записи. А точнее даже - где они работают. Есть зацепки?

  Дима пожал плечами.

  - В профиле автора написано: 'ООО 'Полиформ'. Не знаю правда, можно ли это считать зацепкой.

  - Очень смешно, - Марат поморщился и повернулся к Ковальчуку, - Сергей, отложи пока заявку, найди мне адрес этого 'Полиформа'.

  - Я уже нашел, - сказал Дима, - только он там не работает.

  - Кто не работает? - Марат с прищуром посмотрел на стажера, - автор?

  - Неа, - вот, смотрите. От шестого марта комментарий. Так и не вернулся. И за расчетом не пришел. И на звонки не отвечает.

  - Ага. Ну еще бы. Но адрес все равно нужен, молодец, что уже нашел. Надо съездить, народ опросить. Усманов... э, нет. Сам съезжу. А ты пока выясни, не имел ли покойный Сиверко каких-нибудь контактов с этим 'Полиформом'. И кстати, заедь-ка к его маме, у тебя хорошо получается с пожилыми людьми разговаривать, да и она уже, наверное, немного отошла от переживаний. А то я третьего дня от нее так ничего и не добился. 'Он был прекрасным человеком', 'Я не верю', 'Он столько хорошего для людей сделал' и всё в том же духе.

 

Глава 5.

   Усманова с утра не было. Ковальчук, заикаясь вдвое против обычного, объяснил, что Женя поехал к матери Сиверко, да так пока и не объявлялся. Потом пожаловался на трудности со списком покойников, с которым он возился уже третий день. Намекал на то, что раз у них новый подозреваемый, то, может список теперь уже и не нужен? Но Марат его жалеть не стал и, поворчав немного, Ковальчук снова зарылся в бумаги. А вот стажер прямо-таки на стуле вертелся от нетерпения.

  - Ну, как? - не выдержал он, наконец, - узнали что?

  Марат прошел к столу, расстегнул папку и выложил на стол бумаги.

  - Узнал, - кивнул он, - на первый взгляд, довольно банальная история. Жил себе человек. Работал, делал карьеру, подавал надежды, и вообще, был весьма перспективным кадром. Но, увы, начал попивать. Потом странности появились, даже к психологу, по слухам, ходил. Но, видимо, не помогло - когда его шеф у него на глазах скончался, крыша не выдержала. Он пальто с портфелем схватил и убежал, куда глаза глядят, вот только пальто уже в коридоре обронил, а портфель, видимо, на улице - его ЖЭКовские работники в логове какого-то бомжа нашли. По бумагам поняли, куда нести, и принесли. Бомж, кстати, там же валялся - мертвый.

  - Ага! - сказал, внимательно слушающий, Дима.

  - Ну да. Только значения этому никто не придал. С бомжами такое случается.

  - И что? Все?

  - Почти. Его, конечно, искали - но без особого усердия. Съездили на съемную хату, позванивали время от времени на сотовый - но и только. Полагали, что он либо на улице замерз, либо - скорее всего - где-то в тихой комнате сидит в смирительной рубашке и рычит на санитаров. С 'Полиформом' на этом действительно все. А вот рядом - уже веселее. Во дворе, куда черный вход 'Полиформа' выходит в тот день ЧП случилось - кто-то местного жителя убил и ограбил - куртку и шапку снял. Я по дороге через УВД местное проехал - оказывается, убийства не было, смерть наступила по естественным причинам, так что налицо просто мародерство. Человеку стало плохо, он умер, а кто-то, проходивший мимо, снял с него куртку и шапку забрал.

  - Ай-яй-яй, как нехорошо, - Дима со значением улыбнулся.

  - Конечно, нехорошо, - согласился Марат, - в тот же день в том же УВД еще один чем-то похожий случай - двое граждан, оба ранее судимые, замерзли насмерть по пьяному делу. Правда, заявитель утверждал, что они еще теплые были, когда он их нашел. И что там еще третий труп имелся - с проломленной головой. Но к приезду оперативников третий труп куда-то делся, а сам заявитель был пьян до изумления, так что всерьез прислушиваться к нему никто не стал.

  Дима покачал головой.

  - Хреново работаем, однако. Четыре... даже пять трупов - в одном районе, с одними и теми же симптомами - и всем пофиг? Никто ничего не связал?

  Марат нахмурился.

  - Ну, это тебе сейчас всю картину видно. А так - какие пять трупов? Начальника неотложка увезла, ему сердечную недостаточность написали, никто о нем никуда не сообщал. Бомжа - сомневаюсь, что вообще кто-то всерьез освидетельствовал - умер и умер. Что остается? Один случай мародерства, да два мерзляка со следами алкоголя в крови и без признаков насильственной смерти. И что тут связывать?

  - Все равно, - буркнул, пожимая плечами, Дима, - можно было...

  - Общий привет! - в кабинет вихрем ворвался Усманов. Обвел всех веселым взглядом, пружинящей походкой прошел к своему месту.

  - Поздравляю всех. У нас есть подозреваемый и у нас есть мотив! - гордо заявил он, вальяжно откидываясь на спинку кресла.

  - Смотри не лопни от счастья, - посоветовал ему Марат, но Усманов только фыркнул.

  - Поговорил я с гражданкой Сиверко, Марией Львовной, - начал он, - и практически ничего нового не узнал. По ее словам, был он прекрасный человек и замечательный сын, а кроме этого, сказать ей и нечего. Одно только маленькое добавление - в качестве иллюстрации к тезису о замечательном сыне Мария Львовна привела пример того, как быстро он поставил на место хамку-соседку с верхнего этажа, имевшую наглость ее затопить. И что теперь-то защитить ее некому, соседка наверняка этим воспользуется и сживет старушку со свету. А соседка мало того, что хамка, так еще и приезжая - квартиру снимает - и мало того! Еще и аморальный образ жизни ведет. Наезжает к ней ейный хахаль и от них потом непотребные звуки доносятся, а тут дети живут - что они подумают?

  - Ладно-ладно, - сказал Марат, - не увлекайся.

  - Есть! Не увлекаться. Короче, поговорив со старушкой, я поднялся этажом выше. К счастью, хозяйка оказалась дома. Если б я сказал, кто я есть, она бы, несомненно, нашла в этом происки соседки снизу и откровенничать бы не стала. Поэтому я назвался представителем страховой компании.

  - Ха, - Марат скептически хмыкнул, - тоже мне, схитрил. Ты бы еще агентом Моссада назвался.

  - Не-не-не, - Усманов замотал головой, - я все продумал. Если б я сказал, что застрахована была бабкина квартира, она б, конечно, не обрадовалась. Поэтому я сказал, что застрахована была гражданская ответственность проживающего в ее квартире. И она может не беспокоиться, с бабкой мы все вопросы уладим, только мне надо задать несколько формальных вопросов. Разумеется, она обрадовалась и впустила меня на кухню. Зовут ее Елена Стрижова. Симпатичная девушка, кстати.

  - Что-то я сомневаюсь, что можно застраховать гражданскую ответственность без ведома застрахованного, - сказал Марат.

  - Я, на самом деле, тоже, - Усманов улыбнулся, - но прокатило же.

  Марат с сомнением покрутил головой.

  - Ладно, продолжай дальше, чего узнал.

  - Ну, сначала она удивилась, откуда взялась страховка. Поскольку, когда начались терки с бабкой, она выясняла у хозяйки квартиры - не было ли чего подобного. Когда сдают квартиру, хозяева частенько сами такую страховку покупают. Но выяснилось, что не было. Так что она принялась меня пытать, кто именно заключил договор страхования и когда. Я сказал, что эту информацию разглашать не имею права. Тогда она улыбнулась и сказала, что она и сама знает. И назвала имя. Как думаешь, чье?

  Марат удивленно посмотрел на Усманова.

  - Неужели?

  - Именно! - Женя победным жестом поднял над головой указательный палец, - я чуть не упал там же! Но тут же объяснил удивление - дескать, зачем спрашиваете, раз знаете? Она и говорит, что точно не знала, но ее 'парень' обещал ей это дело уладить. Она знала, что он - человек со связями, но не думала, что он задним числом ей страховку заключить умудрится. И тут же рот в ужасе зажала. Я говорю, что ничего не знаю, договор оформлен, как полагается, пусть она обстоятельства затопления мне расскажет, и я пойду.

  Марат хмыкнул. Усманов протянул ему густо исписанный неразборчивым почерком лист.

  - Достал я листок, ручку, все записал и ей на подпись дал. Все чин-чином. Мотив из текста прослеживается на все сто.

  Марат перевернул лист - с обратной стороны он тоже был исписан почти до конца. Поморщился, положил лист на стол.

  - Объясни вкратце. Про мотив.

  - Если вкратце, то гражданка Стрижова гражданку Сиверко действительно затопила. Но - по ее словам - несильно. Всех последствий - маленькое пятно на потолке, которое она в тот же вечер собственноручно забелила. Акта затопления не составлялось. А через день бабка начала ей предъявлять претензии по поводу дорогих старых книг, которые лежали в комоде, каковой тоже промок и книги теперь пропали безвозвратно. Требовала денег. Стрижова, разумеется, возмутилась - книг она никаких не видела, комода тоже и денег платить не собирается. Бабка приставала к ней с этими книгами дней пять, причем если поначалу она требовала компенсации десять тысяч рублей, то в конце - непонятно из каких соображений - уже оценивала каждую погибшую книгу в тысячу долларов. А было этих книг, по ее словам - двадцать штук. Стрижова достаточно резко высказывалась, что платить не собирается. Но неделю назад двое парней втолкнули ее возле дома в тонированный джип марки 'джип', - Усманов ухмыльнулся, - отвезли на какую-то глухую улицу, где к машине подошел неприятный господинчик в дорогом костюме, нецензурно ее обругал и посоветовал заплатить бабке все, что она требует. Если хочет оставаться живой и здоровой, конечно. И если она еще хоть раз нагрубит его матери, то умрет в тот же день. После чего господинчик сел в стоявший неподалеку 'Лексус' и уехал. А Стрижовой пару раз врезали по печени и выкинули ее у подъезда. Стрижова пыталась договориться с бабкой, но та, почуяв слабину, требовала уже пятьдесят тысяч долларов, что для Стрижовой громадные деньги. Тогда она и пожаловалась своему молодому человеку, и тот, не моргнув глазом, пообещал 'устранить проблему'. Поначалу, услышав новость о смерти Сиверко-сына, она даже подумала про своего парня нехорошее, но теперь все поняла и очень рада. Вкратце так.

  - Неплохо, - сказал Марат, - еще что?

  - Да все, пожалуй. Я ей телефон свой оставил, если бабка опять наезжать будет, дескать, пусть сразу мне звонит. Ну, и к самой бабке я завернул перед уходом. Та отрицать ничего не стала, сообщила, что наглая соседка погубила ей редчайших книг на сто тысяч долларов и платить ничего не собирается. Книги показать отказалась, сообщив, что те испортились совершенно, и она их выкинула. Я предложил ей написать заявление...

  - Зачем? - Марат удивленно поднял брови.

  - Просто проверить реакцию. Если б она согласилась, я бы сказал, что сам это сделать не могу и порекомендовал бы пойти в участок. Уж там бы ее точно завернули. Но она отказалась. Сказала, что еще подумает над суммой ущерба, а потом обязательно напишет. Я думаю, такими темпами через месяцок выяснится, что в ее комоде хранилась вся библиотека Ивана Грозного.

  - Ясно, - Марат осмотрел лежащий на столе лист, задумался.

  - Я думаю, брать его надо, - серьезно сказал Усманов.

  - Да ну? А что мы ему предъявим?

  - У тебя голова большая, ты и думай, что предъявлять. Вот только мне кажется, что этому типу мы ничего предъявить не сможем, даже если с поличным его возьмем, в момент, когда он гопников мочит. Так ведь?

  Марат нахмурился и собрался ответить в том духе, что 'поспешишь - людей насмешишь', но тут у Усманова зазвонил телефон. Женя достал сотовый из кармана, посмотрел на него, недоуменно нахмурился, поднес к уху.

  - Здравствуйте, - сказал он неуверенно, - кого? ...а зачем? ...вы кто?

  Отодвинул телефон в сторону, прикрыл его ладонью и недоуменно посмотрел на Кадырова.

  - Не знаю, кто это... просит дать 'начальника'.

  Марат молча протянул руку, взял телефон.

  - Алло.

  - Здравствуйте, господин полицейский, - с легкой иронией ответил ему мужской голос.

  - Представьтесь, пожалуйста, - жестко потребовал Марат.

  - Не думаю, что в этом есть надобность. У меня к вам один вопрос. Скажите, вам не кажется странным, что правоохранительные органы, вместо того, чтобы защищать честных людей, защищают преступников? Может, потому что те, кто отдает вам приказы, не относят себя к честным людям?

  - Может, нам стоит встретиться и обсудить это? - осторожно сказал Марат.

  - Нам нечего обсуждать. Вы знаете, чем я занимаюсь. Если вы действительно защищаете закон, тогда займитесь своим делом и ловите преступников. Если же вы продолжите защищать их и ловить меня, тогда мне не останется ничего другого, кроме как приравнять вас к преступникам.

  - Только суд имеет право решать, кто преступник, а кто - нет.

  - Вы о чем вообще?! - голос собеседника зазвучал с нескрываемой злостью, - Если вы сами хоть на один процент верите в этот бред, то вы полный идиот. Не хотите заниматься делом, так хоть не мешайте мне. Будете мешать - я вас просто убью.

  У Марата вдруг неожиданно и сильно закружилась голова, в глазах потемнело. Кадыров выронил телефон, покачнулся и вцепился в спинку кресла, на котором сидел Усманов. Тот испуганно вскочил, кресло поехало в сторону, и Марат чуть не упал.

  - Спокойно, - сказал он прерывающимся голосом, делая шаг в сторону и наваливаясь на стол, - спокойно, я в порядке.

  Проморгался, разгоняя красные мушки, оглядел встревоженные лица коллег.

  - Я живой, он меня просто пугал.

  Перевел дух, потянулся к Усмановскому креслу. Женя быстро пододвинул кресло поближе и помог шефу в него сесть.

  - Женя, ты не подумал, что твоя легенда рассыплется, как только Стрижова встретится со своим парнем? Пинкертон хренов...

  Усманов виновато пожал плечами:

  - Если бы я знал заранее, кто ее парень, я бы конечно, что-то другое придумал... Как оно? Самочувствие, в смысле?

  - Не очень, - Марат поморщился, - на сотряс похоже. Мутит и голова кружится. Зато теперь мы знаем, как это выглядит. И что это действительно возможно.

  - Может, врача вызвать? - не заикнувшись ни разу, спросил Ковальчук.

  Марат помотал головой, сглотнул.

  - Они у мертвых ничего найти не могли, думаешь, смогут у меня что-нибудь разглядеть? Не надо врача.

  Усманов вздохнул и присел на край стола.

  - Захват, я так понимаю, отменяется. Что делать-то будем, старшой?

  Марат посмотрел на него усталым взглядом.

  - Работать. А ты как думал? Все слушайте: с сегодняшнего дня - повышенная осторожность при телефонных разговорах. Если собеседник незнаком, не хочет представляться или просто подозрителен - немедленно класть трубку. Фотографию запомните. Он очень опасен и легко идет на убийство. Носите табельное оружие.

  - У меня нет, - осторожно сказал Казаков.

  - Тебе не понадобится, твоя стажировка закончилась.

  - Еще нет! - Возмутился Дима, - еще неделю!

  - Закончилась, - твердо сказал Марат, - я не могу оставить тебя работать над этим делом, зная, что ты не сможешь себя защитить, случись что.

  Кадыров встал, встряхнулся. Взял со стола листок с показаниями Стрижовой, пошел к своему столу, вложил его в папку. Папку взял с собой и пошел к выходу. Перед дверью остановился, обвел всех тяжелым взглядом.

  - Женя, вызови Стрижову повесткой. А я пошел к Лешему. Сдается мне, что пора раскрывать карты.

 

Часть 3. Левиафан.

 

Глава 1.

   И что это на меня нашло? Я всегда знал, что рано или поздно, менты начнут на меня охотиться. Вовсе не потому, что они - хорошие, а я - плохой. А потому что я из их картины мироздания выбиваюсь сильнее, чем ОПГ, в открытую торгующая героином на рынке. Я эту проблему обдумывал не раз и не два, примерно представлял все возможные варианты развития событий, их перспективы и возможности. Самый простой вид взаимодействия - силовой - я отмел сразу. Тут же не с пятком гопарей силами меряться. Если вся махина МВД всерьез за меня возьмется, я и пискнуть не успею - прихлопнут, как комара. Что с того, что я за несколько часов из супового набора с костями регенерирую в совершенно здорового человека? Просто из моих нынешних врагов никто еще не догадался попробовать меня разрубить кусков на сто и разбросать по большой площади. Интересно, как я собираться буду? Или вот еще, если меня сжечь? Или в кислоте растворить? То есть это я чисто теоретически интересуюсь, пробовать желания у меня никакого нет. А вот взбесился чего-то, наорал на мента, да еще и отхлебнул его немного. По-хамски, короче, себя повел. Именно так и надо себя вести, если хочешь врага нажить. Он-то, кстати, корректнее разговаривал. Встретиться предлагал, поговорить... а я? Эх, все-таки ощущение собственной силы и безнаказанности очень плохо сказываются на человечности. Полгода назад я бы ни на кого так наезжать не стал.

   Наверное, дело еще в том, как они на меня вышли. Приперлись к Ленке, наврали ей с три короба - про меня, про затопление, про страховки какие-то. Муть полнейшая в стиле Остапа Бендера. Тоже мне, стражи правопорядка. Да. Наверное, в этом дело. А еще вернее - не в том, как они на меня вышли, а через кого. Вот нравится она мне. Лена. Надо же было им из миллиардов живущих на Земле людей выбрать единственного, который мне небезразличен. Вот я и взбеленился, разумеется - это ж они мою слабую точку нащупали, да на нее и нажали.

  Кроме шуток.

  Приставь кто ей пистолет к голове и прикажи мне сдаться - пойду и сдамся, как придурок. Хотя и знаю отлично, что такие придурки потом побеждают только в фильмах, и то - в тех самых: придурочных. Влюбился? Может и так, не знаю. Просто я таких еще действительно не встречал. Умная, красивая, независимая. Сочетание - не такое уж и редкое, но Лена при всем при этом - не стерва. Уж как ей удалось - ума не приложу. Первое время я все поверить не мог, что у нее нету под боком какого-нибудь владельца банков, газет, миллионов долларов денег и десятков килограммов жира. Легкие деньги последних недель открыли мне двери в те места, в которые меня раньше не то, что не пускали, а про которые я просто не знал. И несколько простых истин я успел усвоить. Одна из них звучит так: если девушка не только красива, но и умна, то она отлично понимает, что ее красота - это капитал, который надо успеть выгодно вложить, пока он имеется в наличии. Ну и далее, у нее два варианта, исходя из которых к двадцати пяти она либо уже твердо замужем за каким-нибудь банкиром, либо - не замужем и не собирается, но здравомыслящему мужику такую надо обходить десятой дорогой. Ибо мужчины для нее - не более, чем ступеньки, по которым она лезет к сияющим вершинам.

  Ну, я знаю людей, которые с этим моим утверждением не согласны. Через такого человека я с Ленкой и сошелся, до этого мы просто знакомые были: 'привет-привет'. Но это чуть позже, а тогда я сидел в кафе и спорил до хрипоты с мужиком, которого любимая бросила. Он там, в кафе то ли всех перестрелять, то ли (что вернее) сам стреляться собирался, махал 'Узи' направо-налево, в потолок стрелял, под столы всех загнал. Я его сначала тихонько выпить хотел, но потом передумал и подсел к нему за столик. Он от моей смелости (хотя смелость тут была, разумеется, ни при чем) офигел и мы разговорились. Потом мы с ним вместе на его 'мерсе' от ментов удирали - пьяные оба в дымину - пока он в окно блевал, я руль держал, ну и наоборот. Весело было, короче.

  Так вот, он утверждал, что в девушке важнее всего неизбалованность. И что надо их искать не в клубах, а в сибирских деревеньках, где девушки все как на подбор - статные, широкобедрые и ни хрена не избалованные. И тогда-то она уж не сбежит от своего любимого к тому, у кого коттедж на этаж выше, машина на сто тысяч баксов дороже и хер на три сантиметра длиннее.

  Очень самокритичный человек, в мужчинах это редкость. Даже среди пьяных. Особенно, среди пьяных.

  А я говорил, что в современном мире красота - это деньги. А деньги, как известно, к деньгам липнут. И как ты свою широкобедрую сибирскую красавицу от мира соблазнов не береги - не выйдет. То там владелец строительной компании мелькнет, то тут директор турфирмы. И пусть она всю предыдущую жизнь делила одну комнату с восемью родственниками, спала на голых досках и была уверена, что туалет может означать только дырку в полу и ничего другого. Все равно через некоторое время она поймет, что жить в своей квартире с видом на реку - лучше, чем в снимаемой любовником хрущевке-однушке. Что ездить на лексусе - лучше, чем на подержанной японке-малолитражке. Что отдыхать три месяца в бунгало на Мальдивах - лучше, чем две недели в трехзвездочной Турции. А если не поймет - значит - дура, и нафиг ваще такая нужна. Потому что: на самом деле лучше.

  - Нельзя так меркантильно рассуждать! - горячился Томас. Ага, такое вот имечко у него оказалось, - нельзя! Надо, чтобы любила!

  И, в подтверждение, стрелял одиночными по выставленным в баре бутылкам.

  - А если будет любить, - говорил я, подзывая бледного, в цвет манишки, официанта, - то это, брат, еще хуже. Потому что она будет понимать, что достойна большего. И будет всё время сравнивать - стоит ли эта любовь элитной квартиры, лексуса и Мальдив. Любовь - чтоб ты знал - штука хрупкая, а каждое такое сравнение - это как молотком по бутылке шампанского. Пять раз выдержит, а на шестой так рванёт - рад будешь, если жив останешься.

  - Не люблю шампунь, - злился Томас, поверх головы официанта пытаясь выцелить в баре целую бутылку, - но она же не будет с ним счастлива!

  Официант пригибался ниже стола и дрожащей рукой разливал нам виски по стаканам.

  - Может, и не будет, - соглашался я, - но тебе что, от этого легче?

  - Легче! Потому что я ее - люблю. И значит - счастлива она будет только со мной!

  Я пытался возражать, но против пистолета-пулемета, покачивающегося под носом, возражать сложно.

  - Не-не, - Томас, забыв, что у него в руке 'Узи', махал им перед моим носом, а я косил глазами, пытаясь разглядеть - убрал он палец со спуска или нет. Не люблю, когда пуля в мозг попадает. Как-то это особенно неприятно, да и я все опасаюсь, что мой лангуст однажды напутает, да и недособерет мне мозги. Забуду что-нибудь важное, а сам и знать не буду, что забыл.

  - Не-не! Я люблю, и значит - хочу, чтобы она была счастлива, да! Пусть даже, сука, не со мной. Но легче мне будет, если она будет не-со-мной несчастлива. Вот такой парадокс. Но что же делать, Миша?

  Он меня упорно Мишей звал, и я уже устал его поправлять.

  - Как что? Добывать. Квартиры, лексусы и Мальдивы. Или, по крайней мере, прилагать к этому все усилия.

  - Да? Слушай, а за что? Скажи правду, по-твоему, хоть одна телка стоит того, чтобы ради нее так напрягаться? Я ей - все богатства мира, а она мне что? Дырку?

  - Томас, ты же умный человек, как ты не понимаешь? Она тебе - всё то же. Потому что самому тебе все богатства мира нафиг не нужны. И если бы не она, ты бы так и сидел в своей конторе и сводил дебет с кредитом. Что, не так?

  - Нет, не так!

  Короче, тут у нас выявилась основная точка преткновения - относительно роли женщин в нашем мире. Мы возвращались к этой теме раза три, я чувствовал, что почти уже его убедил, но тут приехал ОМОН и нам помешал. Пришлось отложить спор на потом. Томас, качаясь и стреляя во все движущееся (четыре магазина высадил), неспешно побрел к стоянке, а я прикрывал его сзади. Перед Томасом все благоразумно попрятались, а у меня оружия не было (на самом деле не было - когда я сильно пьян, у меня сконцентрироваться не получается. Да и рыбоящер мой как-то притихает). Вот мне и досталось. Я, правда, из-за выпитого виски ничего даже не почувствовал. Только на другое утро обнаружил десяток дырок в одежде и несколько пуль.

   От ментов мы все-таки ушли, и я их по этому поводу не осуждаю. Мы ехали так и по таким... местам (сказать 'дороги' - язык не поворачивается), как и где может ехать только очень пьяный водитель. Потом у машины заклинило простреленный двигатель, мы вылезли из нее, и пошли пешком. Какие бы пьяные мы не были, у обоих хватило ума не идти к себе домой. И я притащил Томаса к Ленке. Тут мне, конечно, хвастаться нечем - протрезвев, я с трудом сдерживался от того, чтобы не попросить у Томаса 'Узи' и пару-тройку раз не прострелить себе мозги очередью - может, со свинцом немного ума войдет? Но Ленка оказалась молодцом. Если раньше она мне просто нравилась, то с тех пор я ее реально зауважал. Представьте себе, что к вам во втором часу ночи вваливаются два пьяных в дымину человека, один из которых - просто знакомый, но пятна крови на его белой куртке трудно с чем-то спутать, а второй - совсем незнакомый, зато с 'Узи' в руках. Каково, а? И чем я думал, спрашивается?

   А Ленка как будто нам даже обрадовалась. Сначала, правда, порывалась меня раздеть и встревожено приставала с вопросом, не ранен ли я. Потом, видя, что умирать я не собираюсь и кровавых следов не оставляю, повеселела, усадила нас в кухне, сообразила нам крепкого чаю с лимоном и до самого утра слушала наши пьяные бредни. Ой, что я ей тогда наговорил... Помню смутно, но того, чего помню, достаточно, чтобы не пытаться вспоминать остальное.

  Когда рассвело, Томас сходил в ванну, умылся, потом вернулся в кухню, пал перед Ленкой на колени и сообщил ей, что если я окажусь таким дураком, что однажды ее брошу, то пусть она немедленно едет к нему. И уж он добудет ей всё, чего она захочет. Потом пожал мне руку, сообщил, что я был прав, и уехал - в Сибирь. Искать свою 'широкобедрую и статную'. Я же час извинялся перед Леной всеми способами, до которых смог додуматься. Уверил напоследок, что подобное больше никогда не повторится; еще раз объяснил, сколь велика степень моей умственной деградации, и собрался уходить.

  А она мне сказала: 'Суббота же. Оставайся'.

  И я остался.

   Так началась моя двойная жизнь. Не то, чтобы я боялся признаться в своих сверхъестественных способностях - вот еще! Меня всегда бесили тупые сценарии фильмов о супергероях - как они перед своими девушками корчат из себя полных придурков. Дело в другом. Было у меня опасение (переходящее в уверенность) что Лена моего способа зарабатывать на жизнь не одобрит. Я пару раз заводил с ней разговор на тему преступлений и наказаний. Увы, позиция Шарапова ей была намного ближе, чем позиция Жеглова. И была она абсолютно уверена, что даже самого отъявленного убийцу нельзя отправлять на тот свет, не предоставив ему адвоката и не обеспечив честного суда. Как по-моему - так это просто наивно. Убийцам такой подход только на руку - они подкупают или запугивают судей, ржут над наивными ревнителями закона и продолжают убивать людей. А вот если бы каждый знал, что наказание неотвратимо, то преступлений бы поуменьшилось. И это, кстати, не пустые слова, совсем даже наоборот. У меня однажды даже напряг с финансами по этому поводу образовался - гопники кончились! Меньше, чем за полгода. Сейчас поблизости гопника просто не найти - надо ехать черт-те куда и шляться там полночи, прежде чем кто-нибудь, наконец, закурить попросит. Причем прикуришь его, так он, чаще всего, поблагодарит и уйдет. Или вот иду, и, например, вижу характерную компанию парней в спортивных костюмах и с пивом в руках. Подойду, спрошу: 'Не знаете, где улица такая-то?'. 'Не знаем', - говорят. Или, иногда даже: 'Извините, не знаем'. А порой так вообще - объясняют, как пройти, или проехать, хотя я обычно от балды название улицы спрашиваю. Полугода не прошло!

   Нет, я, конечно, рад, но что мне теперь - на работу устраиваться? В общем, пришлось немного перепрофилироваться. Хотя, с другой стороны, и к лучшему, что любителей гоп-стопа на улицах сильно поубавилось - и не только потому, что честным людям спокойнее стало. Просто не такое уж прибыльное это дело оказалось - грабителей грабить. С самым первым это мне просто повезло, и то, учитывая дальнейшее развитие событий - не очень. А так у среднего гопника оказывалось при себе рублей пятьсот-тысячу, не больше. Иногда и вообще - полный ноль. Поскольку брал я только наличность, телефоны и украшения не трогал, то работа у меня выходила совсем низкооплачиваемая, и, если бы не редкие удачные случаи в виде преступников покрупнее, то вообще выходило, что менеджером работать прибыльнее. И, приняв во внимание все аспекты, я решил переключиться на пушеров. А что - гады они, пожалуй, похуже, чем гопники - те только деньги с мобилами отбирают, да по роже навешать могут, а торговец наркотиками - всю жизнь человеку искалечит и не почешется. И деньги у них наверняка водятся.

   И принялся я искать пушеров. Для неподготовленного человека дело это оказалось довольно сложным. Да что там - сложным: вообще ни хрена не получается человеку 'с улицы' пойти и купить упаковочку героина. На продавцов 'травки' мне пару раз выйти удалось, но их я не трогал. Травка - это несерьезно, я сам пробовал. Да кто ее не пробовал? Просто политика государства сегодня такая, что травка к наркотикам относится. Завтра они вполне могут травку разрешить, а водку - запретить. Уж если на то пошло, то как раз водка-то - более серьезный наркотик.

  Несколько раз я сталкивался с модной нынче 'химией'. Эти почти не прятались, даже травку найти - и то было сложнее. Но приняться за их планомерное уничтожение у меня решимости не хватило - уж больно противоречивыми были отзывы, заполнившие Интернет - вплоть до того, что 'химия' является чуть ли не спасением для героиновых наркоманов, позволяя им 'слезть с иглы'. В конце концов я проехался по нескольким адресам, прикупив для отвода глаз несколько доз, замаскированных то под соль для ванн, то под лосьон. Но напасть решился только на одного - уж больно он мне не понравился. Быстренько осмотрел квартиру и уехал, зарекшись иметь дело с этим видом наркотиков - жил торговец не то, чтобы нищенски, но близко к тому. Я даже искать ничего не пытался.

   А вот с 'взрослыми' наркоторговцами у меня поначалу не заладилось. Я пробовал искать адреса в Интернете - тщетно. Нашел только один, который оказался ментовской подставой и я просто чудом в нее не вляпался. Потом я несколько раз пытался подходить на улице к маргинального вида личностям и предлагать деньги в обмен на адрес поставщика. Результатов - никаких, если не считать того, что я пару раз был бит. В обычных драках я к помощи своего лангуста не прибегаю - контролировать его довольно сложно; в пылу драки можно запросто увлечься и поубивать всех на хрен. Нехорошо. Если человек подошел к людям, спросил у них адрес драгдилера и получил по морде - я думаю, это правильный ход событий. Уж лучше я потерплю, все равно ушибы и ссадины у меня заживают минут за пятнадцать.

   А потом я вдруг нащупал подходящий способ. Завел однажды через интернет знакомство с врачом наркодиспансера, и тот мне пожаловался, что большинство наркоманов ложатся на лечение вовсе не для того, чтобы вылечиться - а только для того, чтобы слегка очистить организм и сбить дозу. И, закончив лечение, тут же бодро за дозой и топают. Ну и я просто начал ловить у наркодиспансера подозрительно выглядящих субъектов. Получилось. Первые шестеро шарахались от меня, как от привидения, а седьмой ухмыльнулся, глядя на протянутую пятисотку и сказал: 'Не-е-е. Ты - мусор!'. Я добавил еще одну пятисотку, и этого оказалось достаточно.

   Планомерный обыск квартиры первого пушера обогатил меня на двести тысяч рублей и три тысячи долларов. Золота было, пожалуй, на впятеро большую сумму, но его я решил не брать. Последовавшие в ад за первым еще трое 'торговцев смертью' окончательно убедили меня в том, что я попал на золотую жилу: впервые в жизни я ощутил вкус больших денег. Снял небольшую, но отлично отремонтированную и меблированную квартиру в хорошем районе, купил машину, обновил гардероб.

   А на квартире пятого пушера меня ждала засада. Я назвал пароль, шагнул в прихожую и последним, что я запомнил потом, были грохот и огонь, вырывающийся из дул автоматов. Изрешетили меня изрядно, так что очнулся я только следующим вечером - в морге. Меня как раз достали из холодильника, кинули - по-другому не скажешь - на каталку, и, судя по репликам делавших это людей, собирались везти на вскрытие. Тут я решил добавить интриги в происходящее, открыл глаза и приподнялся. Рядом, как я и предполагал, стояли два человека. Один из них - помоложе - увидев, как я сажусь на каталке, взвизгнул, отпрыгнул спиной вперед метра на два, упал и остался сидеть на полу, суча ногами, поскуливая и глядя на меня совершенно круглыми глазами поверх повязки. А второй - пожилой мужчина в очках - вздохнул, наклонил голову и спросил спокойно:

  - Ты кто такой?

  - Просто мимо проходил, - прохрипел я и закашлялся.

  - Хрена себе, - невозмутимо отозвался мужик в очках, - Ты зачем в холодильник-то забрался, болезный?

  - Как-то само получилось, - сказал я, спрыгивая с каталки. С негромким стуком с меня посыпались на пол небольшие, но тяжелые предметы. Я скосил взгляд - пули. С десяток. Да еще, судя по ощущениям, в одежде несколько штук запуталось. Основательно меня убили, однако. Мужик тоже посмотрел на пули, потом поднял на меня испуганный взгляд.

  - Так это... ты? Как же это? А?

  - Ну, как-то так, - я содрал с руки бирку и бросил ее на каталку, - слушай, не сообразишь мне куртку какую-нибудь?

  Сидевший на полу парень икнул и откинулся навзничь - похоже, упал в обморок.

  - Куртку? - пожилой оглянулся, потом окинул меня затравленным взглядом и принялся тихонько пятиться, мелко кивая, - куртку? Это мы запросто, это мы сейчас...

  Я вздохнул. Потом широко улыбнулся.

  - Расслабьтесь, уважаемый. Вас снимает скрытая камера!

  - Чего-о-о! - он выпучился на меня поверх очков, потом сжал губы и погабровел.

  - Успокойтесь, пожалуйста! Ваши волнения будут должным образом запл... тьфу, вознаграждены. Вон, помашите туда, в камеру - я ткнул рукой куда-то за спину.

  Мужчина глупо улыбнулся и помахал рукой.

  - А теперь проводите меня к выходу, - сказал я, снимая куртку. Куртка была светлая... когда-то. А теперь она и на одежду-то не слишком тянула. А вот рубашка под ней была темной, крови на ней почти не было видно, а дырки... ну, как только сегодня дизайнеры не изгаляются.

  - Зачем? - насторожился мужик.

  - Съемочная бригада там ждет, - снисходительно пояснил я.

  - А... ну ладно, - мужик, кося глазами, осторожно пробрался мимо меня, затем пошел куда-то по коридорам, ускоряя шаг. 'Ну б.., ваще оборзели', - бормотал он все громче и громче, - 'над людьми издеваются, ща я им покажу, ща я им... дешево не отделаются'. Без проблем прошли проходную, и вышли на улицу. Мужик сделал пару шагов вниз по лестнице, потом остановился и заозирался.

  - А где... эти? Телевизорщики?

  - Не знаю, - я пожал плечами и спустился с крыльца, - люди они занятые, может срочно уехали куда. Не беспокойтесь, они с вами свяжутся.

  Я закинул остатки куртки на плечо и быстрым шагом пошел по улице, стараясь не обращать внимания на летящие вслед выкрики. Хорошо, что я успел очнуться до того, как меня вскрыли, и органы мои по баночкам разложили. А то как бы я потом собирался?

   Это происшествие имело для меня два важных последствия.

  Во-первых, я решил пересмотреть всю свою тактику. Не то, чтобы произошедшее явилось для меня полной неожиданностью - понятно, что чем больше денег крутится в каком-то деле, тем больше за ними контроль. Но я не ожидал, что наркоторговцы среагируют так быстро - и эта неожиданная расторопность говорила о многом. Как быстро они догадаются, что просто застрелить меня - мало? Возможно, уже завтра. Когда выяснится, что мой труп куда-то исчез, а двое работников морга упились до того, что утверждают, будто труп ушел своими ногами, теряя по дороге пули. И лучше исходить из предположения, что при следующей возможности они не удовлетворятся просто стрельбой. И еще лучше - им этой возможности не давать.

  А во-вторых - уж не знаю, что было причиной - но именно в тот день, по дороге домой от морга, я впервые сознательно почувствовал его рядом с собой. То есть - я был в сознании, спокойно и осознанно топал к остановке автобуса и одновременно - я был им. И он был мной. Если бы такое случилось со мной раньше - той, например, холодной ночью в ванной - я бы совершенно определенно сошел с ума. Мне и сейчас-то было не по себе от ощущения трущихся друг о друга пластин брони, от холодка у оснований множества разнообразных конечностей, от странных - явно выходящих за пределы шести нормальных - чувств, накладывающихся у меня которые на обоняние, которые на слух, а некоторые - даже на осязание. Проезжавший троллейбус вызывал толпу мурашек по спине и щекочущие покалывания у ноздрей с легким запахом озона. Пролетающие по дороге машины, оставляли ощущение налипшей на лицо паутины. А все проходившие мимо люди легонько меня касались, и я дергался, хотя и видел, что никто из них не подходил ко мне ближе двух метров.

  Ощущение было настолько явственным, что я несколько раз останавливался и, стараясь не привлекать к себе особого внимания, осматривал себя - не лезут ли из кожи пластинки хитина? Осмотр оставлял двойственное впечатление - вот рука. Рука, как рука - бледно-розовая, с волосками и жилками вен. И со слегка запущенными ногтями. Но откуда это ощущение другой руки? Даже не руки, а рук - тонких, чертовски длинных и очень многосуставчатых восьмипалых рук для сложных действий; мощных, закованных в толстый колючий хитин боевых рук, заканчивающихся зазубренными острыми клешнями; коротких, но сильных хватательных рук... и это еще не все.

  - Силен ты, братец, - пробормотал я, останавливаясь, прислоняясь к стене здания, мимо которого шел и, прикрывая глаза: от обилия новых ощущений закружилась голова. Надо бы как-то это отсеять... только как?

  'Что именно отсеять?' - спросил он, и я вздрогнул. Первый раз я его так услышал - до этого наше общение происходило по-другому. Оно было основано на образах и превращалось для меня в какую-то игру-угадайку: я ощущал некий образ-послание, представлял себе фразу, соответствующую этому образу и по ответной реакции понимал - правильно ли я расшифровал послание. А теперь вот так - просто Голос. Кстати...

  'А ты можешь временно отключить ощущения?' - поинтересовался я, хотя догадывался об ответе. Мне просто хотелось услышать этот голос.

  'Да. Отключить?'

  'Если не сложно'. Нет, это был не тот Голос. Не тот, который мучил меня перед пробуждениями битых полгода. Хотя я, конечно, во всем этом не разбираюсь и не думаю, что вообще кто-то разбирается - как должен звучать голос потустороннего существа до его заселения в человека и - после. Но все равно - не тот. Тот голос был вполне человеческий, принадлежал мужчине и, в общем-то, персонифицировался. А этот голос и голосом-то было назвать трудно - это были просто четко оформленные мысли. Если бы я сам проговаривал про себя какой-то текст, это так бы и ощущалось.

  'А так и есть', - заявил мне мой внутренний собеседник и переключился на уже знакомый мне язык образов-ощущений. Ага, примерно понятно - все осталось так же, он по-прежнему общается со мной ощущениями, но если раньше я пытался угадать, что он хочет мне сказать, то теперь он сам дергает за нитки в моем мозгу и выдает уже конечный результат. Как бы использует мой мозг в качестве переводчика. Не то, чтобы меня это обрадовало, но с другой стороны - так оно и в само деле удобнее. Кстати, раз уж он научился так здорово со мной общаться... меня давно занимал один вопрос.

  'А как тебя зовут?' - спросил я, и замер в ожидании ответа.

  Собеседник заметно озадачился.

  'Макара', - выдал он, наконец, после пары секунд напряженных размышлений.

  'Макара?', - удивился я, - 'а что это значит?'

  В ответ он выдал смесь неприязненно-раздраженных ощущений, потом снизошел до ответа:

  'Одно из имен, данное мне вами. Лично мне непонятно, зачем меня как-то называть. Я такой один. И спутать меня ни с кем невозможно'.

  Опа! Вот это да! Я аж дышать забыл от полученной информации. Так ты не первый раз сюда приходишь?

  Я не оформлял эту мысль в виде вопроса, но Макара, видимо, слышал все, что я думаю и ответил сам:

  'К людям - первый. То, с чем имели дело люди - был не совсем я. Считай, что я снился этому миру'.

  'А сейчас?'

  Ощущение улыбки.

  'А сейчас я снюсь лично тебе'.

  Я вздрогнул. И за что же мне такое счастье?

  'Почему - мне? Почему ты вообще пришел сюда?'

  'Меня позвали'

  Вот те раз.

  'Кто позвал? Я никого не звал! Почему ты выбрал меня?'

  'Не знаю', - ответил он четкой мыслью, хотя я уже за мгновение до этого знал ответ по накрывшему меня четкому ощущению: Не знает. Кстати (может я ошибаюсь) но так - образами - по-моему, совершенно невозможно соврать.

  'Не ошибаешься', - и, через едва заметную паузу, - 'К тебе обращается представитель твоего вида'.

  'Что?! Как обращается?'.

  'Голосом. Вернуть ощущения?'

  Блин! Твою мать! Я только сейчас понял, что, поглощенный общением, совершенно не заметил, что отключились не только новые ощущения, но и обычные человеческие. Проще говоря - я ничего не вижу, не слышу и не ощущаю.

  Чистая мысль в океане тьмы.

  'Возвращай быстрее!'. Ох, я точно с ним свихнусь.

   Ну, вот так-то лучше. И что тут у нас? Ага, похоже, кто-то трясет меня за плечо. Я открыл глаза и увидел встревоженное лицо пожилой женщины.

  - Уф, - сказала она, отпуская мое плечо и отходя на шаг, - вроде живой. А то кричу-кричу - не шевелится. Случилось чё? Мож, скорую вызвать?

  - Нет, спасибо, - я пытаюсь улыбнуться и отлепляюсь от стены, - не надо скорую, я в порядке. Устал просто.

  - Устал... хорошо, коль так, - женщина смотрит на меня с легким недоверием, потом пожимает плечами, отворачивается и уходит, бормоча, - стоит, не шевелится. Как неживой... в порядке он... ишь ты!

  - Спасибо! - громко повторяю я вслед, но женщина даже не оборачивается. Ладно. Надо бы уже добраться домой, переодеться, покушать и собраться с мыслями. Я делаю пару заплетающихся шагов вдоль дома, спотыкаюсь на ровном месте, и, чуть не упав, останавливаюсь, держась за стену. Проходившая мимо тетка шарахается в сторону, зло шипит что-то про алкашей и ускоряет шаг. Эт-то еще что?

  'Макара', - говорю я твердо, - 'давай-ка договоримся: все, что я делаю, я делаю сам. Если мне понадобится твоя помощь, я ее попрошу'.

  Ответа я не слышу, но ощущаю согласие. Неохотное, но согласие. По крайней мере, больше никто не пытается идти моими ногами. Ладно, проехали. Дохожу до остановки, сажусь в свою маршрутку, забиваюсь в дальний угол и принимаюсь за инвентаризацию. Чувство, примешивающееся к обонянию, похоже, связано с электромагнитными излучениями. Мобильники пахнут острым перцем, от проводов доносится сладковатый запах чего-то портящегося; проезжающие мимо машины такси обдают меня солеными ароматами моря. Это из понятных, так-то разных посторонних запахов очень много - большинство я определить не могу, и вообще - если сильно вникать в это ощущение, от какофонии запахов начинает подташнивать, поэтому я его приглушаю до минимума. То, что село на слух, я идентифицировать не смог - периодически в общей звуковой картине вдруг появляются какие-то шипения, трески, обрывки голосов, неразборчивые мелодические звуки - так бывает, если быстро покрутить ручку настройки радиоприемника. Макара помочь не может - он растерян не меньше моего, а может, и больше - объединись все мои шесть чувств в каком-нибудь одном, я бы тоже, небось, не сразу разобрался, что к чему. Поэтому, помучавшись немного, это чувство я тоже отключаю. С осязанием все понятно - видимо, это сродни тому, что чувствуют рыбы - колебания среды от движущихся вокруг предметов. Как по мне - так не очень полезное чувство, хотя Макара уверен в обратном: для него оно чуть ли не самое главное. Понятное дело - в его-то беспросветном глубоководье. Кстати, у него же какое-то рентгеновское зрение было? Ага, вот оно.

   Осматриваюсь. Очень, очень странное ощущение. Если смотреть одним глазом в слегка поломанный прибор ночного видения, а другим - просто смотреть... нет, даже близко не похоже. Смотрю-то я обоими глазами - и там, и тут. Просто то, что я вижу рентгеновским зрением, очень мало похоже на то, что вижу обычным. Какое-то оно все блеклое, бесцветное и полупрозрачное. Озарение приходит ко мне, когда я брезгливо рассматриваю расположившегося двумя рядами передо мной толстого, слегка подвыпившего мужчину. Прямо через сидения рассматриваю. И понимаю - микроскоп. Вот-вот, оно самое. Точно так же выглядит мир одноклеточных животных под микроскопом - бледные, хаотично дергающиеся двумерные образования, бесстыже выставляющие напоказ все свое внутреннее устройство. Маршрутка едет, люди входят и выходят, а я продолжаю, ежась от отвращения, искать в них хоть какую-то внутреннюю красоту. Но для этого надо быть микробиологом - я же вижу лишь гигантских полупрозрачных амеб.

  Ну и как после такого человеком оставаться? Макара порывается ответить, но я его торможу заявлением: 'Не надо отвечать. Это риторический вопрос'. Нечего. Знаю я его - сейчас насоветует, совсем тошно станет. Хотя вот это чувство - полезное, вне всякого сомнения. Вижу я таким способом метров на сто в любом направлении, и совершенно не имеет никакого значения, есть ли в этом направлении какие-то препятствия. Мне, правда, не всегда понятно, что именно я вижу, ну да это дело наживное. Людей, к примеру, я уже определяю с первого взгляда. Очень вовремя это взаимопроникновение у нас случилось, однако. Теперь можно не бояться засад - засаду я смогу обнаружить, даже не заходя в подъезд. Правда, у меня еще не очень получается нацелиться в конкретную точку на большом расстоянии, но я чувствую, что это только вопрос времени. На два сиденья вперед смотреть у меня тоже не сразу получилось, а сейчас я уже метров двадцать запросто пробиваю - вот сейчас маршрутка стоит рядом с каким-то зданием, а я отчетливо вижу человека внутри него. Еще я могу определить, что это - мужчина и, по расположению кляксы его тела, догадываюсь, что он - сидит на стуле. Даже не верится, что нас разделяет глухая бетонная стена - кажется, потрогать можно.

  Стоп! Куда полез? Я мысленно бью по рукам, потянувшимся в сторону замеченного за стеной человека. Уже собираюсь произнести гневную мысленную отповедь, но останавливаюсь, понимая, что тянулся потрогать, ни в чем не повинного человека - я сам. Причем тут 'ни в чем не повинного'? А вот притом. Я помню, что иногда бывает с предметами, которые я 'просто трогаю'. Хотя попробовать - не помешает. Не на людях, конечно. Вот мы едем между двумя девятиэтажками, у которых с крыши на крышу переброшен какой-то провод. Высоковато, дотянусь, нет? Я даже с сиденья привстаю - оп, зацепил! Переключаюсь на обычное зрение, прижимаюсь к стеклу. Темно уже на улице, однако: могу и не увидеть. Ага, вот - конец провода, заканчивая широкую дугу, влетает в окно второго этажа одной из девтиэтажек. Видны отблески разлетающихся осколков, доносится слабый, приглушенный расстоянием, стеклами маршрутки и шумом улицы, звон.

  Вот это да!

  Ну, ваще! Ай да я, ай да могуч! Это ж я теперь таких дел наворотить могу!

  Я выхожу на своей остановке, но иду не домой, а в ближайшее кафе - немного выпить для успокоения духа. Да и просто отметить свое очередное воскрешение. Макара не возражает. Я отключаю все новообретенные чувства, заказываю пятьдесят грамм водки и салат 'Цезарь'. А через пять минут в кафе врывается мужчина, окидывает зал бешеным взглядом и вскидывает вверх пистолет-пулемет.

  - Всем лежать, суки! - орёт он, пускает короткую очередь в потолок и поворачивается к бару, - виски мне! Самого лучшего! Бутылку!

 

Глава 2.

   Так что поначалу я ни о чем таком Лене рассказывать не стал. А потом - и подавно.

   О чем рассказывать-то?

   О том, как я проснулся однажды ночью от странного ощущения опасности, обнаружил в себе подобравшееся, напрягшееся и готовое к атаке чудовищное членистоногое, проследил, куда направлено его внимание и с трудом удержался от смеха? Потому что поглощен Макара был процессом спаривания двух экземпляров вида Homo Sapiens Sapiens. Я в этом смысле вполне нормальный половозрелый мужчина стандартной ориентации. К порнографии отношусь скорее положительно, и, говоря отвлеченно, подобное зрелище вполне могло бы заинтересовать и меня. Но не в таком же виде! Увиденное 'рентгеновским' зрением, это представление могло возбудить разве что только Карла Линнея какого-нибудь. Поэтому я обозвал свое второе 'я' извращенцем и посоветовал не увлекаться вуайеризмом.

  'Чего ты напрягся-то?' - спросил я, - 'брось ерундой заниматься, давай спать'.

  'Я чувствую исходящую от них опасность', - сообщил мне Макара, при этом умолчав о том, что эта самая опасность ему чем-то притягательна, но это легко читалось в его ощущениях. Тут уже напрягся я. И что с того, что там трахается парочка ничем не примечательных людей? Вот лежу тут этажом ниже я: тоже небось, хоть под микроскопом изучай - человек как человек. А ну как и там какие-нибудь гигантские ракообразные? Или те, кто питается гигантскими ракообразными?

  'Нет. Обычные люди'.

  'Тогда спи', - успокоился я и перевернулся на другой бок.

   Или рассказать о том, как я через два дня пошел к наркодиспансеру и неожиданно увидел там того самого наркошу, который за три тысячи рублей продал мне адрес и пароль последней точки? Я совсем не ожидал его увидеть, и, пожалуй, не узнал бы его, не отшатнись он от меня, как от прокаженного. Тут уж я заинтересовался, разумеется. Он пытался убежать, но... короче, убегающий наркоман - то еще зрелище, скажу я вам. Я, посмеиваясь, шел за ним минут пять, потом, когда он оказался возле очень симпатичного темного дворика, схватил его за плечо и потащил с улицы. Что характерно, почувствовав мою руку, он сразу перестал сопротивляться и покорно пошёл за мной, тихонько причитая, что он не виноват и его заставили.

  - Кто тебя заставил? - мягко спросил я, заведя его за угол и припечатав к стене. Он посмотрел мне в глаза, икнул и попытался потерять сознание, но я живо привел его в чувство парой сочных пощечин.

  - Так... Сашки Меченого люди, - он заискивающе улыбнулся.

  - Кто такой Сашка Меченый?

  Он вылупился на меня, будто я спросил у него, как пропатчить KDE под FreeBSD.

  - Ты чё!? Меченого не знаешь?

  Я ничего не сказал, но, видимо, что-то изменилось в моем взгляде - он отвел глаза, кивнул и зачастил:

  - Меченый, он из цыган, он весь южный рынок дури держит, он и химиков под себя подмял, слыхал, наверное, что Щербатого кокнули, так это он. Условия для бизнеса здесь самые нормальные во всем городе - менты у него по району все купленные, он говорил, что половину барыша в ментовку отдает, печется, дескать, о безопасности. Сейчас в самом диспансере врачи всем говорят - будет кто спрашивать, где дурь взять, давайте этот адрес и этот пароль. И все понимают, что это дельный совет, а не ментовская разводка. Так что не светит тебе ничего...

  - А ты-то все это откуда знаешь? - перебил я.

  - Так я дилером был, пока не сторчался, вот кореша по старой памяти и просвещают...

  - Где живет этот ваш Меченый?

  - Так это все знают!

  - А я - не знаю.

  Собеседник задумывается, облизывает пересохшие губы.

  - Он меня убьет.

  - Не-а, - улыбаюсь я.

  - А кто ему помешает? Ты, что ли? - кривая усмешка.

  - Смотри сам, - я пожимаю плечами, - если ты мне скажешь, где он живет, я убью его. Если ты мне не скажешь, я убью тебя. И в том, и в другом случае - он тебя убить не сможет, это я тебе обещаю. Просек? Так что колись.

  И он колется. Я оставляю его сидеть у стены и ухожу. Но, шагов через сто, останавливаюсь. Ничего личного, но если он предупредит своего Меченого... не то, чтобы мне, с моими новообретёнными способностями, это было страшно, но мало ли? Во-первых, сам Меченый тогда наверняка где-то спрячется, оставив у себя дома одно только 'мясо', а во-вторых - береженого бог бережет. Второго раза у меня не будет, скорее всего. Так что нечего давать им шанс. Я нахожу своего недавнего собеседника с первой попытки - он все так же сидит, прислонившись спиной к стене. На мгновение мне кажется, что он сам отбросил коньки и мне не придется пачкать руки (или что там у меня вместо рук). Но только на мгновение - сейчас я вижу его вместе со всеми внутренностями и внутренними процессами, включая странные движения в пищеварительной системе и замедленный, но не собирающийся останавливаться, пульс. Удивительное дело, но дотянуться до него я не могу. Приходится вернуться шагов на двадцать, прежде чем он оказывается в зоне моей досягаемости... Ощущение, как будто голой рукой раздавил жирного таракана. Тьфу, аж замутило. Я сплевываю и иду к ближайшей остановке. В конце концов - я сдержал обещание - Меченый его теперь точно не убьет.

   А может, рассказать, как я двое суток, без перерывов на сон и еду, дежурил в недостроенном коттедже, стоящем по другую сторону дороги от четырехэтажного дворца местного наркобарона? Столько времени пришлось просидеть, потому что я никак не мог научиться узнавать людей рентгеновским зрением. Фотографию Меченого я нашел заранее - хорошая вещь Интернет: фото любого мало-мальски выделяющегося человека находится в два счета и неважно, чем именно он знаменит. Благодаря этой фотографии я довольно быстро выяснил, на какой машине ездит сам Меченый (точнее, на какой машине его возят), и, в принципе, мог убрать его быстро и без особых сложностей - ткнуть эту амебу в бок, когда она из машины выбирается и все - дело сделано. Но целью моей было - не просто устранить наркобарона. Подумаешь - шлепнули авторитета, тут же десяток других найдется. Моей целью было - устранить с шумом. С треском, с грохотом, который будет слышен даже в самом глухом медвежьем углу. Чтобы теперь каждый знал - если ты торгуешь смертью, то имеешь полное право получить её себе без очереди. Мне нужно было разгромить этот, построенный на кровавые деньги, дворец до последнего кирпичика, погребя под его развалинами всех приспешников наркобарона.

  А еще перед этим мне было нужно найти в этом дворце сейф и хорошенько его обчистить - деньги у меня кончаются, вот такие дела. Наверняка у Меченого там есть сейф - ну не в сбербанке же он хранит деньги?

  И, кстати, не вижу в этом ничего дурного! Я делаю свое дело - важное, нужное людям и опасное для меня. Дело, которое не может сделать никто, кроме меня. Я, как начал фотографию Меченого в Инете искать, сразу понял, что адрес его дома из злополучного наркомана я мог и не вытрясать - в процессе поисков этот адрес несколько раз попался мне открытым текстом. И фотографии его особняка - снаружи и изнутри - тоже попадались. В заметке с названием 'Как живут российские наркобароны'. Нормально, да? Все знают, чем занимается этот человек. Все знают, где он живет. И это совершенно не мешает ему спокойно жить там же и заниматься тем же самым. Никто не мешает - ни полиция, ни ФСБ, ни спецслужбы какие. Получается, кроме меня, никто его остановить и не может. И почему же мне в таком случае не получить оплату своего труда? Соответствующую выполненной работе? При этом, заметьте, зарплата мне будет 'выплачена' вовсе не из бюджета, в отличие от зарплат полицейских. Я не утверждаю, что полиция зря получает свои деньги - но абсолютно уверен, что все деньги, что я найду на развалинах разрушенного мной бандитского гнезда - мои и ничьи другие.

  И вообще, главное в нашем деле - равновесие. Вот почему коп в Америке это - 'служить и защищать', а у нас - 'грабить и разводить'? Потому что в Америке самый зачуханный коп получает минимум сорок тысяч в год - долларов, разумеется. А у нас всё только обещают, а пока оперативник как получал в десять раз меньше своего заокеанского коллеги - так и получает. Я знаю, я встал на очень опасный путь - и если однажды, выбирая между возмездием для очередного бандита и пачкой денег, я выберу деньги - то перестану чем-либо отличаться от тех, за кем охочусь. Поэтому-то я и сижу два дня в пыльной комнате недостроенного дома - чтобы быть уверенным, что Меченый от меня не уйдет. Ну и еще, чтобы выяснить - где же его кабинет. Не знаю, сколько комнат в его особняке, но там запросто может уместиться не одна их сотня. У меня же не будет слишком много времени, чтобы найти сейф.

  Увы, два дня прошли даром. Не то, чтобы совсем даром - я примерно определил количество охранников, количество обслуги, выяснил, где они живут: как выяснилось - тут же, на территории, в аккуратных двухэтажных коттеджах. Я сначала думал, что это просто маленький коттеджный поселок, не имеющий отношения к Меченому, но потом понял - это поселок прислуги. Видимо, не доверяя 'приходящим' охранникам и прислуге, Меченый предпочитал держать их при себе вместе с семьями. Ничего, что крепостное право полтораста лет как отменили? Но эти выводы я сделал часа за три в первый же день, главной своей цели - научиться узнавать людей на расстоянии - я так и не достиг. И, поняв, что так я могу просидеть не одну неделю, начал действовать.

  Дождался возвращения уехавшего после обеда Меченого. Подождал, пока наглухо затонированный (и, несомненно, бронированный) 'Лексус' отъедет от ворот, а пассажиры из него и еще одной машины пройдут во двор. И только после этого - нашел рентгеновским зрением группу колышащихся амеб и легонько ткнул ползущую первой. Отметил легкий переполох среди одноклеточных, переключился на нормальное зрение и схватил бинокль.

  Отлично - цель номер один уничтожена. Кровищи-то сколько - а легонько ткнул, вроде. Я опасался, что охранники не дадут мне разглядеть, насколько успешно я сработал. Начнут прикрывать там, тащить к медикам, и прочее, что полагается делать телохранителям. Но никто Меченого не прикрывал - по его виду любой догадался бы, что прикрывать уже некого. А вот одного из пассажиров второй машины - крупного немолодого мужчину - телохранители спиной к спине обступили так, что его практически не видно стало. Стояли, крутили головами, что-то говорили (я видел в бинокль, как двигались губы). Видать, тоже немаленького человека привезли. Тут лицо охраняемого мелькнуло за плечом охранника, и я аж присвистнул. Неужели? Вот еще раз мелькнуло - это же... Как же его фамилия? Никак не вспомнится - не силен я в политике. Но это точно он - по телевизору он мелькал достаточно часто, чтобы исключить ошибку. Ну и ну! Приехал к дружку в гости? Покалякать о делах скорбных? Народ распустился, да? Власть не уважает и прочая и прочая? А еще ж пятница сегодня - там, небось, и сауна и девочки... наверняка местные же, 'крепостные'. Я зло выдохнул и просто махнул 'рукой' по, начавшей тихонько двигаться в сторону главного здания, группе. В ладони опять осталось ощущение липкой гадости - я машинально вытер ее об одежду, коротко глянул в бинокль. Мда, 'Техасская резня бензопилой', да и только. Ну ладно, основная часть дела сделана, можно и за вознаграждением сходить, и надеюсь, оно меня не разочарует.

  Я покинул свой наблюдательный пост и вышел из недостроенного коттеджа. Окинул взглядом глухой двухметровый забор по другую сторону улицы. Теперь, когда внутренний двор не был виден, казалось, что ровным счетом ничего не случилось и жизнь в местно маленьком королевстве течет все так же спокойно и размеренно. Вон, какой-то мужик спокойным шагом прошел мимо закрытых железных ворот. Покосился сквозь сетку-рабицу временного забора на меня, стоящего в дверях, но ничего не сказал, а только ускорил шаг. Правильно, мужик, двигай давай. Тут сейчас такое начнется.

  Интересно, если я подойду к домофону, нажму кнопку и попрошу меня впустить - они откроют калитку? Вряд ли: им, скорее всего, сейчас не до слушания домофона. Ну и ладно. Не больно-то надо, на самом деле. Я вышел из создаваемой домом тени, шагнул на разогретый асфальт улицы и в испуге отшатнулся в сторону - какая-то множественная тень широкими иззубренными полосами перечеркнула ленту асфальта. Сдерживая панику, я закрутил головой, пытаясь найти то, что отбрасывало тень, но вокруг не было ничего и никого. Я посмотрел на медленно движущиеся по асфальту тени, на неровное пятно мрака возле своих ног, прищурившись, посмотрел в сторону солнца и начал понимать. Интересно, оно теперь всегда так будет? Это нехорошо... что мне теперь, только в сумерках и по ночам на улицу выходить? Я попробовал мысленно убрать тени - не вышло.

  'Эй, Макара', - позвал я, - 'ты здесь?'

  'Я всегда здесь'.

  'Ты можешь сделать так, чтобы эти тени убрались?'

  В ответ - волна непонимания. Я подумал и усмехнулся. Ну да, что такое тень для существа, которое свет никогда не видело? Это, наверное, как если б меня кто попросил сдвинуть мой астральный образ.

  'Тогда спрячься. Ну... как тебе объяснить... постарайся сделаться незаметнее, как раньше было, когда мы еще так не разговаривали'.

  Ответный образ-ощущение я недопонял. Какая-то смесь снисходительности, легкого раздражения и чего-то еще. Дескать, и охота тебе баловаться, ну да ладно, не жалко. А потом Макара исчез. Оказывается, я уже привык к его постоянному присутствию. К ощущению постоянного легкого любопытства кого-то, смотрящего на мир моими глазами, к бессловесным, но порой весьма емким комментариям на некоторые мои мысли и действия, к ощущению клокочущей яростной силы, готовой в любой момент прийти мне на помощь. Я даже испугался, что он ушел навсегда. Очень испугался и еле успел посмотреть на асфальт под ногами, прежде чем мысленно заорать:

  'Вернись, все, хватит! Вернись сейчас же! Слышишь?!'

  Асфальт подо мной был пуст, если не считать моего силуэта, разумеется.

  'Слышу'

  Я облегченно вздохнул, перевел взгляд вниз и увидел, как моя тень рывками разрастается в вытянутую угловатую фигуру сложных очертаний, и из нее во все стороны лезут суставчатые конечности всевозможных форм и размеров, какие-то шипы, щетинки и выросты. Ну, ё-мое, жуть какая. Я еще раз осмотрел себя, поднес к лицу руку, покрутил ее перед глазами. Нормальная рука... оп, а это что? Я перевел взгляд на тень и покрутил рукой еще раз. Поднял-опустил локоть. Растопырил пальцы. Отвел взгляд в сторону и восхищенно выдохнул.

   На руке моей, судя по тени, было три пальца, даже не пальца - когтя. Метра по два каждый. И сама рука была намного длиннее человеческой - когда я поднял локоть, полоса тени накрыла несколько пролетов забора напротив. При том, что я чувствовал - локтей у этой руки явно больше одного. Мне тут вспомнилось, что у меня были и еще какие-то руки, заточенные под разные функции, но я это воспоминание отогнал. Наверное, я могу и на те руки переключиться, но сейчас мне эта - когтистая - самое оно.

   Как там предки говорили?

   Раззудись, рука! Размахнись, плечо!

   Железные ворота корежит, мнет и, сорвав с петель, отбрасывает вглубь двора метров на пять. Тук-тук. Есть кто дома? Ага, кажется, есть - навстречу мне с перекошенным лицом бежит охранник; машет руками и что-то кричит. Компактный автомат неизвестной мне модели болтается у него на ремне. Ты бы лучше стрелял, дядя. Я наотмашь бью его тыльной стороной ладони. От моей, человеческой, ладони до него метров десять, тем не менее, его складывает пополам и отбрасывает за ограду парковки - далеко в сад, где он падает, с треском ломая сучья яблонь. Еще один охранник сидит в домике охраны и следит за мной через окошко, присев за подоконником. Наверняка все охранники тут - матерые бандиты, но просто так убить его у меня рука не поднимается, и я прохожу дальше, делая вид, что не заметил его. Хотя слежу за ним пристально - пусть только попробует в меня стрельнуть.

   На парковке в линейку друг за другом стоит пяток автомобилей - матово-черный громадный 'Мерседес', красный 'Феррари', две приземистые машины очень спортивного облика, эмблема на радиаторе которых не говорит мне ровным счетом ничего и 'Хаммер'-лимузин. Эх, хорошо живут российские наркобароны. Ну, до некоторых пор. Поднимаю руку, чтобы превратить машины в груду металлолома, но - не получается. Уж больно они красивые. И понятно ведь, что достанутся они очередным ворам и жуликам, ладно, если не убийцам - а все равно. Ладно, пусть живут. Вот только лимузины я не люблю. Как и 'Хаммеры' - и я разваливаю лимузин пополам двумя ударами.

   Со второго этажа главного здания в меня начинают стрелять короткими очередями. Одна пуля царапает меня по уху, вторая - пробивает бедро. Я оступаюсь и чуть не падаю, но боли не чувствую.

  'Спасибо'.

  В ответ - удовлетворение в смеси с одобрением. Я усмехаюсь и пытаюсь зацепить автоматчика - вон он, в окне второго этажа. Но расстояние оказывается слишком велико - не дотягиваюсь. Черт! Я бегу к парадному входу, но сокращение расстояния на руку не только мне, но и стрелку. А их теперь уже двое! Сильный удар в плечо кидает меня на землю, я пытаюсь встать, но ловлю еще пару пуль, и, практически на четвереньках, бросаюсь под прикрытие ближайшей машины. Черт побери! Это плохо. Если я отключусь... совсем плохо. Пытаюсь дотянуться до автоматчиков - тщетно. Вижу их белесые силуэты, как на ладони, но не дотягиваюсь.

   Прислоняюсь спиной к горячему металлу 'Мерседеса' и заглядываю под футболку. Из-под ткани выкатывается пуля. Крови мало, раны не видно. Провожу рукой и чувствую только небольшой бугорок под липким пятном. Однако! Раньше все происходило значительно медленнее. Если дело так пойдет, я скоро совсем неуязвимым стану. Что было бы неплохо - дисбаланс между моей защитой и способностями к атаке слишком велик. Вот не было бы тут машин на парковке, все могло уже закончиться самым печальным для меня образом. Чувствую себя танком с бумажной броней.

   Я все еще пялюсь на свой бок и отлично вижу расцветающий на коже красный цветок. Капли крови брызжут мне в лицо, я ошарашен не столько ударом, припечатывающим меня к бамперу машины и не столько ощущением опасности, сколько самим зрелищем. Как будто спелая вишня лопнула у меня на коже. Машинально вытираю лицо и остолбенело рассматриваю набухающую на животе бордовую каплю. Еще пара ощутимых ударов выводит меня из ступора. Да блин! Кто это стреляет? Ах, это ты, что ли? Сидевший в будке охранник воспользовался удачным (как ему показалось) моментом. Но это ему именно что показалось - до будки недалеко и я несколькими ударами разношу ее в щебень, мстя за пережитый страх. Снова заглядываю под футболку и, с некоторым отвращением, наблюдаю, как из кожи медленно выдавливаются пули. Округлые и покрытые подсыхающей кровью, они похожи на каких-то вылезающих из меня паразитов. Фу!

   Кстати, стрелки что-то притихли. То ли патроны берегут, то ли просто сообразили, что вот так расстреливать машины - бессмысленно. Пригибаясь, я бросаюсь под прикрытие следующей машины. Автоматчики реагируют поздно, в меня даже попасть никто не успевает. Окрыленный успехом, я пробираюсь к другой стороне машины и, не выжидая, бегу к следующей. Один раз они в меня все-таки попадают - ну так их теперь там уже штук пять. Опомнились, гады.

   Я перевожу дух и проверяю расстояние. Дотягиваюсь? Дотягиваюсь! Ну, сволочи, сейчас я вам устрою судный день! Разворачиваюсь лицом к зданию, выпрямляюсь и с размаха бью обеими руками по второму этажу. Треск, грохот, облака цементной пыли. В пальцах легкое покалывание. Переключаюсь на рентгеновское зрение, прицельными ударами добиваю еще шевелящихся амеб. Облако оседает, обнажая зияющие провалы на месте окон и глубокие, местами даже сквозные, рваные борозды по стене второго этажа.

   И тишина. Никакой стрельбы, никаких криков. Только посвистывает ветер, да с тихим шорохом осыпается всякий мусор со стен покалеченного здания.

   Никто, похоже, больше не жаждет моей смерти. По крайней мере - немедленной смерти: в глубине здания еще кто-то шевелится, но я их пока не трогаю. Во-первых, мне понадобится 'язык', а во-вторых, я до них все равно еще не дотягиваюсь. Ну, ладно. Выхожу из-за машин и спокойным шагом направляюсь к входу. В одном из проемов второго этажа вдруг появляется фигура человека. Долю секунды он целится в меня из автомата, потом неожиданно скрывается в глубине комнаты. Я тянусь за ним, но шустрый автоматчик уже убрался из зоны досягаемости и продолжает убираться все дальше, охваченный облаком страха. Я оглядываюсь и усмехаюсь. Осевшие на простреленных шинах автомобили, размазанные тела в лужах крови, груда обломков на месте будки охраны, зияющая дыра на месте ворот и я - в центре живущей своей жизнью гигантской кляксы. Страшно, небось!

   Разбежались, однако, не все охранники. Вот за дверьми в холле восемь человек. Выстроились почти ровными шеренгами по обе стороны от прохода и ждут. Что-то мне подсказывает, что это - не почётный караул. Ну-ну. Потерпите еще немного, я уже почти зашел. Бью сложенными вместе пальцами обеих рук в дверь. Треск, грохот. Дверь мгновенно исчезает вместе с солидным куском стены вокруг нее. Несколькими ударами расчищаю пространство внутри холла и прохожу внутрь. Никто в меня даже выстрелить не успевает. Вот так-то - кончилась халява, господа бандиты. На коротких расстояниях только я устанавливаю правила.

   Я подождал, пока осядет пыль, прошел в центр холла и огляделся. Поморгал, привыкая к полумраку и плохой видимости. Изначально холл освещался четырьмя громадными многоярусными люстрами, но три из них я нечаянно уронил и теперь хрустальные капельки их обломков загадочно посверкивали из-под покрывшей все предметы пыли. Одной же люстры в самом конце холла было явно недостаточно для освещения такой большой комнаты.

   Стало ясно, почему автоматчики стояли так странно - они за колоннами прятались. Теперь, правда, в холле целых колонн уже не было. Разумеется, как и автоматчиков. Да и вообще - убранство холла сильно пострадало, оставив лишь намеки о былой роскоши. От громадных, как рекламные щиты, картин на стенах остались только обломки рам и куски холста; все остальное неровной грудой лежало у стен на полу. Лепнина на стенах большей частью ободрана, статуи, во множестве украшавшие холл, разбиты и всё это щедро присыпано белесой пылью. Ну и движущиеся по стенам тени добавляют свои штрихи к атмосфере. Мои тени. В ограниченном пространстве это выглядело даже более жутко, чем на улице.

   Я чихнул, вытер нос и задумался. Из холла на второй этаж вели две лестницы, на первом этаже я насчитал шесть дверей. И куда мне податься? Так. Есть кто живой? Ага! Есть. Я подошел к ближайшей двери на правой стене, с трудом приоткрыл ее (мешал всяческий хлам, лежащий перед дверью) и проскользнул в щель. Отряхнулся, посмотрел вокруг и присвистнул от изумления.

   Здесь все великолепие интерьера оставалось нетронутым, и впечатление производило немалое. Наверное, еще полчаса назад холл потрясал не меньше, а то и больше, но сейчас там любоваться было особо не на что. Здесь же... Я ни в каком музее не видел такого обилия картин в золоченых рамах, позолоченной лепнины, статуй ангелочков, голубков и прочей пасторальной ерунды, роящейся там, где в приличных домах можно увидеть разве что потолочный плинтус. Часть стен в обрамлении лепнины была заклеена... нет, обоями это язык не поворачивался назвать - какой-то переливающейся тканью, типа замши. Я даже потрогал, чтобы убедиться, - действительно, ткань. Ничего себе коридорчик! Если все убранство дома таково, то, сколько же все это стоит? И как так вышло, что бандит, преступник и убийца может позволить себе спокойно жить в такой роскоши?

   Негромкий щелчок за ближайшей дверью вывел меня из задумчивости. А вот и мой 'язык'. Я тихонько скользнул к двери и присмотрелся. Человек. Один, женского пола. Окутан страхом и неуверенностью. Оружие? ...Не знаю. Непонятно. Вроде нет. Медленно нажал ручку и толкнул дверь от себя, но она даже не шелохнулась. Заперто. Я отпустил ручку и аккуратно постучал.

  - Откройте, пожалуйста.

  Тишина. Никто за дверью не издал ни звука и даже не шелохнулся. Ну-ну - я ухмыльнулся - кого другого еще можно было надеяться так обмануть, но не меня же. Осторожно и медленно я подцепил невидимым когтем краешек двери. Мне хотелось аккуратно уничтожить замок, но не получилось - глубокая трещина разломила дверь практически надвое. Одна половина рухнула в коридор - я еле успел отскочить - а вторая провернулась на петлях и с грохотом впечаталась в стену внутри комнаты. Сопровождаемый испуганным восклицанием, я вошел внутрь.

   Женщина. Не первой молодости, лет примерно сорока, но ухоженная и симпатичная. Смотрит на меня холодным взглядом и изо всех сил старается выглядеть спокойной.

  - Вы кто?

  - Я... - она поперхнулась и закашлялась. Я подбадривающее улыбнулся.

  - Экономка, - сказала она хрипло.

  - Экономка? - я поднял брови. Хотя, чему удивляться? В таком имении без экономки не обойтись. Женщина поняла мое удивление неправильно.

  - Я тут хозяйством управляла, - пояснила она, - чтобы все на местах было, в нужном количестве, чистое и...

  - Отлично, - я снова улыбнулся, на этот раз - одобрительно, - тогда вы наверняка знаете, где тут кабинет хозяина.

  - Что? А, да, знаю, конечно.

  - Тогда ведите, - я отступил в проем и вытянул руку, приглашая ее выйти из комнаты. Она посмотрела мне в глаза, вздрогнула, отвела взгляд и пожала плечами.

  - Да ради бога, - и вышла из комнаты. 'Парфюмом она явно злоупотребляет', - отметил я, когда экономка, заметно напрягшись, проходила мимо меня. Подошла к приоткрытой двери в холл, пару раз толкнула её, потом недоуменно обернулась. И, похоже, только сейчас заметила тени. Глаза ее округлились, она зажала рот, вздрогнула и замерла. Блин! В обморок бы только не свалилась.

  - Подождите, - сказал я, отодвигая ее в сторону, упираясь спиной в косяк, и, со скрежетом, расширяя проход - так пройдете?

  Она кивнула, продолжая смотреть на меня круглыми глазами, потом опустила руку и спросила с ужасом:

  - Кто... что вы такое?

  - Черный плащ, - я криво ухмыльнулся, - летящий на крыльях ночи. И далее по тексту. Сможете идти?

  - Постараюсь.

  Я отошел в сторону, пропуская её и собираясь предупредить насчет разгрома, устроенного мной в холле, но она уже шагнула в проем. Ожидая всяческих представлений с истериками и заламываньем рук, я поспешил следом, но экономка при виде устроенных мной бесчинств и не вздрогнула. Видимо, ползающие вокруг меня тени впечатлили её достаточно, чтобы не обращать внимания на остальные мелочи. Даже вид придавленного куском колонны автоматчика в пятне влажной пыли, не произвел на нее особого впечатления - она только щекой дернула и быстро направилась к лестнице слева.

   Лестницы тут были основательные - перила я им снес, и ступеньки местами повыщербил, но подняться все же можно было без особого труда. Только в одном месте - у самого верха - кусок ступеньки отломился прямо под ногой моей провожатой, но я был готов и поддержал ее за талию. Она, с легкой гримасой, оттолкнула меня и направилась дальше. Ну и пожалуйста!

  - Вы знаете, кем был хозяин этого дома?

  - Бизнесменом, - не оборачиваясь, с легким вызовом ответила она. Я слегка смешался. Черт возьми! А вдруг тот наркоша меня обвел вокруг пальца, и я действительно вломился в дом ни в чем не повинного олигарха? Хотя 'ни в чем не повинный олигарх' это, конечно, оксюморон, но устраивать такой Армагеддон в наказание за какие-то там налоговые преступления... нет-нет. Не может быть, я ж в интернете кучу подтверждений видел.

  - Если торговлю наркотиками считать бизнесом, - язвительно сказал я, - то бизнесмен он, несомненно, выдающийся.

  - Не может быть! - возмутилась экономка, но я-то видел - врет. Отлично она знала, чем зарабатывал себе на жизнь Сашка Меченый. Только я собрался намекнуть ей об этом, как она остановилась, повернулась к двери и указала на нее пальцем.

  - Здесь.

  Я недоуменно нахмурился. Второй этаж, неприметная дверь в центре коридора. Странно как-то. Я-то думал, это будет большая комната на самом верху. С чучелами и зеркалами, ага. Ну ладно, посмотрим.

   Дверь оказалась заперта, но это меня ничуть не смутило, и я повторил тот же фокус, что и этажом ниже. Под деревом двери обнаружился металл, впрочем, этой ей ничуть не помогло. Криво вырезанный угол двери вместе с замком упал на пол, я толкнул оставшийся кусок, но он не открылся - похоже у этой двери ригели не только рядом с замком, но и сверху-снизу. Да и толщина металла, скрытого под тонким слоем дерева, впечатляет. Если это и не кабинет, то явно что-то такое, что не грех осмотреть.

   Еще парой аккуратных движений я разрезал дверь на несколько частей, дал им упасть на пол, но внутрь заходить не стал - там темно и во мне проснулась подозрительность. Может это - газовая камера какая-нибудь? Заходишь внутрь и тут - опаньки - сюрприз.

  - Там темно, - сказал я и обернулся к экономке, задумчиво смотрящей на меня со странным выражением лица. Спохватилась, отвела взгляд и кивнула.

  - Там окон нет, только лампы.

  - Заходите, включайте.

   Экономка окинула меня еще одним задумчивым взглядом и осторожно перешагнула лежащие в проеме куски двери, ощерившиеся изломанным деревом и стальными зазубринами. Через секунду проем осветился. Я шагнул внутрь и опять преисполнился недоумения. Комната никак не тянула на кабинет владельца всего этого, роскошного до неприличия, безобразия. Ни размерами - три на четыре метра, ни убранством - простые, крашеные в бежевый цвет стены без единого украшения, ни мебелью - обычная офисная. Ну и каморка. И это - кабинет хозяина? Негодуя, я обернулся к экономке, но, по уверенно-насмешливому её взгляду понял: она привела меня правильно. Видимо, вход сюда был заказан всем, кроме хозяина и тех людей, перед которыми не надо было пускать пыль в глаза. И здесь Меченый позволил себе обустроить интерьер в соответствии со своими предпочтениями, а не с нуворишскими представлениями о роскоши. Поэтому возмущаться я не стал.

  - Сейф где? - спросил я.

  - За картой, - экономка кивнула в сторону одной из стен, на которой висела большая карта России. Я подошел к стене. Рама была закреплена по всему периметру, похоже, внутри нее был какой-то механизм, поднимающий карту. Никаких кнопок и выключателей рядом с картой не было, наверное, кнопка была потайной. Ну и черт с ней. Я зацепил эластичную ткань карты рукой и с силой дернул ее на себя. Этого оказалось достаточно - с треском рвущейся ткани карта слетела с креплений и упала на пол, обнажив массивную металлическую дверцу в стене. Я усмехнулся и посмотрел на экономку.

  - Я не знаю кода, - быстро сказала она, - и ключей у меня нет.

  - Обойдусь, - пробормотал я, осторожно нажимая когтем в угол дверцы. Металл, против ожидания, не порвался, а вмялся внутрь. Я нахмурился и попробовал еще раз - тот же результат. Нет, так я просто сплющу сейф в лепешку и все, надо по-другому как-то. Например, так. Я упер коготь в стену над дверцей и осторожно усилил нажим. Когда глубина выбоины в стене увеличилась сантиметров до десяти, я резко рванул руку вниз. Дверца сейфа отозвалась жутким скрежетом, металл оказался настолько прочным, что мне даже не удалось пропороть всю дверцу до конца - коготь застрял в металле у самого пола. Недоуменно хмыкнув, я отдернул руку и освободился, попутно наполовину вытащив сейф из стены. Громкий металлический лязг заставил меня подпрыгнуть и обернуться.

  - Без глупостей! - заорал я, отплевываясь и прочищая глаза от набившейся в них цементной крошки. Но экономка оказалась ни при чём - заметно побледневшая, но спокойная, она продолжала стоять на том же месте, где и была. Причина шума обнаружилась в метре позади неё: мощная стальная решетка, вывалившаяся из потолка и перекрывшая вход. Я прислушался и усмехнулся: где-то вдали дребезжал звонок.

  - Понятно, - пробормотал я, поворачиваясь обратно к сейфу, - сигнализация.

  - Вот, оказывается, - сказала экономка мне в спину, - ради чего всё это. Как банально.

  - Нет, - продолжая рассматривать рваную борозду, перечеркивающую дверцу шкафа сверху донизу, ответил я, - это не главное. Это всего лишь дополнение, хотя не скрою, что приятное.

  Ширина борозды выглядела достаточной, чтобы просунуть руку и я придвинулся ближе, пытаясь рассмотреть содержимое сейфа. На верхней полке лежали какие-то цветные бумаги, ниже... слабый толчок в спину качнул меня навстречу разорванному металлу двери, я оперся о дверцу рукой и недоуменно обернулся. Экономка стояла все там же и держала обеими руками небольшой пистолет. Я досадливо поморщился.

  - Ну, зачем же...

  - Сдохни! - прошипела она и принялась остервенело давить на спусковой крючок. Честное слово, даже сейчас я не собирался ее убивать, но пятая или шестая пуля попала мне в скулу и я, чисто машинально отмахнулся от спятившей экономки. Прижал ладонь к щеке, чувствуя, как шевелятся под ней срастающиеся кости. Пуля упала мне в рот, я выплюнул ее, убрал руку и проморгался. Экономки в комнате не было, как не было и перегораживавшей вход решетки - видимо, их просто вынесло наружу моим ударом. Проем был щедро забрызган кровью и какими-то ошметками. Я вздохнул и отвернулся. На хрена вот она так, а?

  'Нерационально', - решил вдруг высказаться, ранее молчавший, Макара.

  'Чего?', - удивился я.

  'Лучше б я её поглотил', - с сожалением сообщил Макара, - 'она вкусная была'.

  Вкусная? Я пожал плечами.

  'Я вообще не собирался её убивать, если что'.

  В ответ - ощущение снисходительной усмешки. Ну и чёрт с тобой.

   С верхней полки сейфа, порвав в нескольких местах, я извлек несколько цветастых листов формата А4 увенчанных шапкой с надписью 'Простой вексель'. В ценных бумагах я ни черта не разбирался, что делать с ними, понятия не имел, поэтому просто скомкал их и кинул обратно в сейф. Да и поврежденные они были почти все - кончик моего когтя прошелся по пачке векселей, оставив глубокий вырез как раз в месте, где располагались всякие печати и подписи.

   А вот следующие полки оправдали мои ожидания на все сто. Всё-таки Меченый был в первую очередь бандитом, а они, как правило, всем видам денег предпочитают наличные. И две полки были просто завалены пачками стодолларовых купюр, завернутыми в целлофан - по десять пачек в каждом свертке. Я дрожащими руками вытащил из кармана джинсов черные пластиковые пакеты и принялся набивать их деньгами, выбирая неповрежденные пачки. Один сверток, два, три, пять... десять... это уже миллион, да? Пятнадцать, двадцать... двадцать два. Два с лишним лимона баксов! Вот это улов, черт побери! Два полных мешка баксов! Охренеть можно. Раздербанил поврежденные пакеты, выбрал из них целые пачки. Пошарил рукой по опустевшим полкам - вроде всё... а, нет - какой-то небольшой сверток подвернулся мне под руку, я вытащил его и осмотрел. Маленький полиэтиленовый мешочек, наполовину заполненный сверкающими камушками. Ух ты! Хотя вот так, кучкой, в простом пакетике на зиппере, бриллианты не производили особого впечатления. Почему я решил, что это именно бриллианты? А что же это еще могло быть? Стразики для экспресс-ремонта гламурных маечек?

   Я покачал пакетик на ладони и задумался. Оставить - жалко, взять с собой - а что я с ними буду делать? И вообще, смутно помнилось мне откуда-то из Интернета, что существует реестр бриллиантов и все более-менее заметные камушки в него заносятся, с указанием - где добыт, кем куплен и тэдэ. А ну как и правда - решу я однажды какой-нибудь брюлик покрупнее, скажем, в кольцо для любимой вставить, тут-то меня и вычислят. Оно мне надо? Но возникла тут у меня одна идея и мешочек я в карман кинул. Ну, всё, пожалуй. Можно и домой.

   Подхватил с пола набитые деньгами пакеты и пошел обратно тем же путем, которым шел сюда. Никто мне мешать уже не пытался - какая-то жизнь в здании еще наблюдалась, но все выжившие сидели себе тихонько и не высовывались, что меня вполне устраивало. Я спустился в холл и пошел вглубь здания - план отхода был у меня продуман заранее. Заметил краем глаза какое-то движение, обернулся и увидел через пролом входа красно-синие отблески за опустевшим проемом ворот. А мимо разрушенной будки охраны уже осторожно пробиралась группа вооруженных людей в темно-серых одеждах и закрывающих лицо масках. Быстро они, однако.

   Ходу, ходу отседова.

   Я открыл первую попавшуюся дверь в дальнем торце холла и с удовлетворением обнаружил за ней идущий вдоль здания коридор, с высокими узкими окнами, выходившими на тыльную сторону дома. Все по плану. Подобрал с пола бетонный осколок подходящих размеров, метнул его в ближайшее окно и спрятался за дверью от возможных осколков. Но ожидаемого звона не последовало. Я выглянул в коридор и увидел сиротливо лежащий у стены камень и абсолютно целое окно. Ага, стекла, похоже, бронированные. Ну и что? Я снова отступил за дверь и, почти вслепую, стукнул сомкнутыми когтями в смутно вырисовывающийся абрис окна. На этот раз звону было много. Я выждал около секунды, затем распахнул дверь. Ну, я так и думал - на месте окна зияла большая дыра округлой формы, кроме того, два соседних окна тоже избавились от большей части остекления. Хмыкнув, я шагнул в коридор. Тут же за спиной прозвучала короткая очередь, и пара пуль цвиркнула по бетону стены.

  'Не стрелять!' - донесся до меня яростный крик - очевидно, командир. Он еще что-то кричал, но я уже не слушал - вышел в коридор, захлопнул за собой дверь и выпрыгнул наружу. Отбежал шагов на двадцать, повернулся к покинутому мной зданию и поставил пакеты на землю. Не то, чтобы я был хорошо осведомлен о методах всяких там спецназов и ОМОНов, но вполне допускал, что они первым делом окружат здание. А до ближайших деревьев парка - метров двести. И если я не успею спрятаться в нем раньше, чем они меня увидят, у меня могут начаться проблемы. Поэтому надо бы их пыл поумерить. И я, растопырив когти, принялся крушить стену левого крыла здания, а потом - и межэтажные перекрытия. Наконец, несущие стены не выдержали, и, с жутким, скребущим по позвоночнику, скрежетом, верхние этажи начали медленно оседать вниз, роняя кирпичи, куски стен, стекла, осколки статуй и прочий мусор. Я быстро осмотрел ближайшее пространство моего ветхого мира (никак не привыкну к этому давящему ощущению ненадежности всего сущего), отметил полное отсутствие активности среди простейших беспозвоночных перед домом, и побежал к парку. Не забыв, разумеется, про пакеты.

   Забежав за первые деревья, оглянулся. Пыль слегка улеглась, и светящее с той стороны солнце четко обрисовывало неприятно изменившийся силуэт здания. Левое крыло не обрушилось, как я ожидал, а просто стало на этаж ниже - за счет исчезнувшего второго этажа. Черепица большей частью осыпалась, обнажив стропила, и в целом картина теперь смахивала на кадр фотохроники с какой-нибудь 'горячей точки'. Ну и поделом. Я перехватил пакеты поудобнее и спешным шагом пошел через парк дальше - до границы участка было еще метров триста.

   К забору я вышел без всяких неожиданностей, очевидно, вся активность сейчас сосредоточилась возле полуразрушенного особняка. Ну, как я и планировал. Вряд ли тут успели выставить оцепление, но я, на всякий случай внимательно осмотрел окрестности - никого. Логично - оцепление тут наверняка появится, но не раньше вечера, я думаю. Участок-то - ого-го - не один гектар. Его оцепить - целый батальон нужен.

   Так что я спокойно проломил дыру в заборе, вылез наружу, отряхнулся и пошел к углу участка - там у проселочной дороги стояла моя машина. Разумеется, не тот ярко-желтый 'Ренегат', на котором я езжу обычно. Для подобных случаев я обзавелся неприметной серенькой десяткой-универсалом с наглухо затонированными задними стеклами. Практичнейшая машина, на самом деле, и что все так наш автопром ругают? Места - вагон, со сложенными задними сиденьями шесть трупов запросто влезает. Дорожный просвет - куда там всяким Пыжикам да Фольксвагенам. А уж для моих целей так и просто лучше авто не найти - если совсем уж люто не нарушать, её вообще не останавливают - машина-невидимка, да и только. Что же до комфорта - так вам, извините, шашечки, или ехать? Я один раз ее во дворе мало того, что открытой оставил, так еще и пакет полиэтиленовый прямо на водительском сиденье забыл - а были в том пакете документы на машину и пять тысяч долларов. Два дня простояла - все на месте. Ну с какой еще машиной такое прокатит?

   По новостям толком ничего не сказали - вечерний выпуск я пропустил, а утром в течение пары минут показали картинку развалин, сообщили, что версия теракта исключена и что 'ведется следствие'. Учитывая количество пострадавших, такая скупая трактовка выглядела странно - похоже, телевизионщики получили указание не раздувать тему. Зато Интернет-СМИ, в противовес телевидению, прямо-таки изобиловало версиями, предположениями и комментариями. Правда, в основном спекуляции шли на тему возможного заказчика устранения Меченого и грядущего передела рынка дури. И никто не писал ни о каких странностях. Только 'Лента.ру' вскользь упомянула о 'противоречивых показаниях свидетелей', которые тут же развеяла словами какого-то ментовского начальника: 'Ерунда! Совершенно очевидно, что нападающие, чтобы дезориентировать многочисленную охрану особняка, распылили перед атакой галлюциноген, возможно, воспользовавшись системой вентиляции. Это объясняет странные описания выживших и лишний раз подтверждает, что у нападавших был сообщник внутри особняка'. И далее в том же духе. Там человек сорок живых оставалось, в этом домишке. И половина из них наверняка видели в окно меня, мою жутковатую тень, видели, что я - один, что все разрушения я произвел голыми руками - ан нет. 'От десяти до пятнадцати нападавших', 'многочисленные взрывы', 'наемники-профессионалы', 'недовольство конкурирующих наркоторговцев' и так далее. Удивительно, как истово и легко люди верят в то, что хотят верить. А всё, не вписывающееся в желаемую картину происходящего - просто игнорируют. Нет, я понимал, что так - лучше. Определенно лучше, чем, если за мной начнут охотиться все спецподразделения ФСБ. Но все равно обидно. Ну и ладно, зато теперь мне не придется трясти нарков возле диспансера на предмет следующей жертвы - в интернете подробно обмусолили всех конкурентов Меченого, с именами, адресами и фотографиями. Так что работой я теперь обеспечен надолго.

   А брюлики я по улицам раскидал. Отъехал от дома кварталов на десять, вылез из машины, и, неспешно прогуливаясь, весь мешочек потихоньку и опустошил. Так что смотрите под ноги, там не только бутылочные осколки валяются.

 

Глава 3.

  - Ты с ума сошел! - Восхищенно сказала мне Лена, оторвав взгляд от билетов, - Мальдивы!

  Мы сидели у нее на кухне и пили крепкий чай с коньяком.

  - Точно, - я серьезно кивнул, - Мальдивы. Отель я тоже проплатил. Водное бунгало, пять звезд, все включено. Поедем?

  Лена глянула с прищуром.

  - А если откажусь?

  Я пожал плечами.

  - Пойду сдавать.

  Лена мягко улыбнулась.

  - Придется за свой счет брать, отпуск у меня два месяца назад был.

  - То есть?

  - Конечно, поеду! Откуда у тебя деньги-то? Недавно вроде говорил, что с финансами туго?

  - Меня ж не зря три дня не было. Непростая была работенка, но и заплатили прилично. Еще и премию дали за скорость.

  - Кто на этот раз? Банк?

  Я отвел взгляд в сторону. Лене я еще при первой встрече напел, что работаю финансовым консультантом. Если б я знал, что у нас так всё сложится, я бы, конечно, что-нибудь попроще и поправдоподобнее придумал. А так - ну какой из меня финансовый консультант, я ж оферту от трансферта не отличу. Поначалу мне прикольно было - нахватаюсь в Интернете всяких терминов и вешаю потом при случае лапшу ей на уши, как я фьючерсами и опционами на бирже торговал. А когда мы поближе сошлись, мне как-то неприятно стало, начал на другие темы разговор переводить - дескать, не хочу с красивой девушкой о работе разговаривать. Если планировать как-то развивать наши отношения, надо будет этот вопрос как-то разрешить. Да и все остальные вопросы - тоже. Эх.

  - Не, - я хмыкнул, - не банк. Финансовая группа 'Братья Бодровы'.

  - Классно! Ты молодец. Знаешь, - Лена задумчиво улыбнулась, - ты не думай, что я тебе в жены напрашиваюсь, вовсе нет. Но мне всегда хотелось, чтобы мой муж работал кем-то... ну, вроде тебя. Чтобы не с утра до ночи на работе, вечером - ужин, телевизор и постель, в выходные - заботы по дому и только две недели отпуска в году - что-то наподобие жизни. Чтобы деньги водились, но не через адский труд. Понимаешь?

  Я кивнул. Усмехнулся и прищурился.

  - Не напрашиваешься, значит?

  - Нет, - она улыбнулась, - но такую возможность не исключаю.

  - Я тоже, - хрипло сказал я, - не исключаю. Знаешь... я тебе хотел сказать... я не...

  Я посмотрел в ее глаза и отвел взгляд. Вздохнул.

  - Ты мне нравишься.

  Она засмеялась.

  - Я знаю. И твоя работа мне тоже нравится. Я даже и не верила, что так можно - приличные деньги, без напряжения и криминала. Не люблю криминал.

  - Кто же его любит? - спросил я просто для того, чтобы не молчать. Криминал она не любит. А то, чем я занимаюсь - как называется? И к лучшему ли то, что я пять секунд тому побоялся признаться во всем?

  - Никто. Но я не об этом. Я к бандюкам, вообще-то, вполне спокойно отношусь - среди них тоже неплохие люди попадаются. Что удивляешься? Вот представь, идешь ты по улице, а рядом с тобой человек на землю падает и лежит. Ты бы подошел, помог?

  Я пожал плечами, но Лена моего ответа и не ждала.

  - А я вот знаю одного бандита, который не только поднял, но и скорую вызвал, и в больнице потом навещал, передачи носил. Хотя - рецидивист, в сумме лет тридцать за решеткой провел. Так что, повторюсь, попадаются. Но жить бы я с таким не стала.

  - Почему?

  - Потому что знаю, каково это, - зло сказала Лена, - у меня папаша родной бандитом был. Хотя, что значит: был? Он и есть бандит, только ему еще три года сидеть.

  Я не удержался от удивленного восклицания. Я и раньше замечал, что Лена не слишком охотно разговаривает о своих родителях и своем детстве, но ничего такого и помыслить не мог. Всегда был уверен, что у кого-кого, а у нее-то родители - интеллигенты до мозга костей.

  - Что, не ожидал? - Лена зло усмехнулась, - не беспокойся - если тебе больше не захочется меня видеть, я всё пойму. И приставать к тебе со звонками и СМСками не буду. Первый раз, что ли? Кому охота иметь дело с таким тестем?

  Да уж, знала бы она, кто я такой. Что мне её папаша сделает? Да ничего. А вот я ему... Но, конечно, неожиданно. Вот был бы фокус, если бы я ее отца как-нибудь на улице... того.... А что, запросто. В жизни иногда такая хрень случается, куда там индийскому кино. М-да. Кстати, это обстоятельство многое объясняет.

  - Нет, - сказал я твердо, - это неважно. То есть, важно, конечно, но моего отношения к тебе не изменит. За что его посадили-то?

  - За дело. Да ты не бойся, человек он не злой. Он просто... чёрно-белый, понимаешь? Если ты ему поможешь - пусть даже по ерунде полнейшей, так он за тебя в гроб ляжет. А если ты ему нахамишь в автобусе, он тебе всё зубы выбьет и половину костей сломает.

  - Ясно, - я подбадривающее улыбнулся, - а мама у тебя кто?

  - Вот в этом-то и дело, - грустно сказала Лена, - мамы у меня уже пять лет нет. Как отца посадили, так она через год и угасла.

  - Извини.

  - Да ничего. Привыкла уже. Но я все равно помню, каково было ей. Как она на стенку лезла, когда папа задерживался - то ли он кого-то убил, и его посадили, то ли его самого убили.

  - Она что, не знала, за кого выходила?

  - Знала... поэтому ни разу ему ничего и не сказала. Они в восьмидесятом в поселке Глубинка познакомились. В республике Коми. Мама туда на лето поварихой устроилась, чтобы денег подзаработать, а папа - срок тянул, - Лена зло усмехнулась и продолжила с едкой иронией, - Некоторым людям, знаешь ли, неймется. Кажется им, что ждет их какая-то великая миссия. Вот и мама моя тогда такая была. Решила, что это ее долг - отогреть и приютить заблудшую душу. Как же! Горбатого, сам знаешь, что исправит.

  - Сочувствую, - пробормотал я. Ну а что еще сказать?

  - Да не стоит. Не сказать, чтобы я уж очень плохо жила. Вот в школе, да, тяжело было поначалу. Особенно в тот период, когда папа сидел. Ни одна сволочь не могла мимо пройти, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. А то и просто - стукнуть, толкнуть, подножку поставить. И все - при молчаливом согласии учителей. Суки. Но это только в начальных классах. Потом папа вышел, и меня шпынять перестали - боялись. Но все равно - в упор не замечали, шушукались за спиной, гадости исподтишка подстраивали. Какие там друзья-подруги, ты что! Но я им всем потом отомстила, - Лена хищно ухмыльнулась, - когда в стране беспредел начался. Потому что одним из тех беспредельщиков был как раз мой папочка. И если до этого денег у нас было чуть больше, чем ноль, то стало - наоборот. На семнадцатилетие папаша мне машину подарил, прикинь.

  Она весело засмеялась. Я тоже улыбнулся, хотя и не видел в этом ничего смешного.

  - Ты б её видел! В хлам ушатанный десятилетний Ниссан Патрол с правым рулем. Дизельный. Масла жрал больше, чем солярки и дымил, как паровоз, причем - наполовину в салон. Сейчас вспоминаю - смешно. А тогда - у-у! Как я на нем первый раз к школе подкатила! И как только ни в кого не врезалась? Какие права, ты что? Папа меня три вечера поучил трогаться и задом сдавать - все! Говорил, что специально дизель выбирал, потому что дизель на низких хорошо тянет, и я глохнуть не буду, трогаясь. И впрямь - не глохла почти. И на четвертый день я на своей машине в школу приехала. Музыка из магнитолы на весь район: 'Умц! Умц!', народ оборачивается - тогда на каждую иномарку оборачивались, как на чудо. И тут я - эдакая фифочка - выбираюсь из машины, сигналкой 'пик-пик' и иду к вестибюлю, гордо подняв голову и надеясь, что со стороны незаметно, как сильно у меня дрожат коленки после десяти минут за рулем. Первым уроком физика была, что-то там про индукцию, так это прям к моему состоянию иллюстрация получилась - сижу я в центре класса, как полюс, а вокруг меня - линии магнитной индукции. По сторонам не смотрю, смотрю на доску; пишу в тетрадку, что полагается, виду, короче не подаю. Но чувствую - думают все вокруг ни фига не о том, что учитель втирает.

  - Ясно, - сказал я, - и друзей, небось, куча появилась?

  - А как же, - Лена хмыкнула, - ими я еще раньше обросла. Кто еще, кроме меня, мог подруге духи стоимостью в полста баксов подарить просто так? Сейчас-то - ничего особенного.. А тогда пятьдесят долларов - это была приличная месячная зарплата. Так что захоти я, весь класс бы мне в друзья записался. Только я не хотела. Ты что, я злопамятная. Перессорила всех со всеми. Оказалось, это так просто и увлекательно - людьми манипулировать. Особенно, если у тебя есть деньги, а у людей - нет. Редкостная я, конечно, сука тогда была. Впрочем, не жалею - они это заслужили. А вот за институт мне стыдно. Там-то уж сучиться не из-за чего было, но я по привычке продолжала. Уводила парней у сокурсниц, стращала папиными 'быками' несговорчивых преподов, сорила деньгами направо-налево. И ведь не сказать, что очень счастлива была. Мне все время стыдно было за то, что я... такая. И назло этому стыду я еще хлеще куролесила. Даже не знаю, в кого бы я превратилась, если б папу, наконец, не посадили. Из института я ушла - мама заболела, да и атмосфера вокруг меня очень нехорошая сложилась. Я уж не стала дожидаться, когда до однокурсников окончательно дойдет, что я им теперь ничего сделать не могу, и они превратят мою жизнь в ад.

  Лена замолчала и задумалась, глядя отсутствующим взглядом куда-то в бесконечность. Я тоже молчал, не зная, что сказать. Допил чай, поставил чашку на блюдце, и от негромкого их звяканья Лена встрепенулась, тряхнула головой и посмотрела на меня чуть виноватым взглядом.

  - Потом у меня много было свободного времени, чтобы все обдумать. И пересмотреть некоторые взгляды на жизнь. Но всё-таки сидит во мне где-то мерзкая мажорная стерва, имей в виду. Ты мне намекни, если она вдруг вылезать начнет, ладно?

  - Не вопрос. А почему это ты решила, что она вылезет?

  - Ну, - она пожала плечами, - я в пяти звездах только один раз отдыхала - еще с папой и мамой. В Турции. За две недели я так местный персонал затерроризировала своими капризами, что они, когда я из номера выходила, как тараканы на свету, разбегались. Мама смотрела на меня грустно и вздыхала, а я ей говорила со смехом: 'Мама, перестань себя вести как приживалка. Они обязаны делать для нас всё, что мы захотим - мы им за это заплатили!'. Нормально, да?

  Я хмыкнул.

  - Понял. Буду бдить. И пресекать. Ну ладно. Ты пока готовься, чемоданы там собирай, а я пойду.

  - Пойдешь? - Лена заметно огорчилась, - я думала, сегодня ты останешься...

  Я удивленно посмотрел на нее - она всегда держалась очень независимо и никак не выдавала своих чувств, когда я уходил. Даже когда я по нескольку дней не звонил. Но сейчас, заглянув в её глаза, я вдруг понял - она очень боится, что я сейчас уйду и больше никогда не вернусь. И еще я понял, зачем она вытащила для меня сейчас эти скелеты из шкафа. Чтобы не бояться, что они всплывут потом сами. Что ж, надо признать, она оказалась смелее меня. Надо бы и ей всё про себя рассказать, да и момент вроде подходящий... Я заколебался и даже открыл рот, но в последний момент передумал. Она же ясно сказала, что не собирается связывать свою жизнь с бандитом. Я, вообще-то, бандитом себя не считаю, но и ее ведь не криминал, как таковой, отталкивает. Вот расскажу я ей про себя всё, она и скажет: 'Извини, ты хороший парень, но лучше нам сейчас расстаться, пока это ещё не зашло слишком далеко'. Может, оно и на самом деле лучше, но билеты мне тогда придется сдать. Мальдивы - не Таиланд, одному там делать нечего. Ладно. Вот вернемся, тогда и поговорим.

  - Не бойся, - сказал я и улыбнулся, - я не насовсем ухожу. Просто мне завтра вставать рано и день суматошный предстоит - кучу бумаг подписать надо, в кучу мест заехать. А если я здесь останусь, я точно не высплюсь.

  Я подмигнул. Лена улыбнулась и, кажется, успокоилась. Встала из-за стола, прошла в прихожую.

  - У тебя аптечка есть? - донесся до меня ее голос.

  - В машине, - растерянно отозвался я, - случилось что? Голова болит?

  - Нет, - Лена хихикнула, - не такая аптечка. На отдых с собой взять. На случай изжоги, поноса и так далее. Ты же часто по командировкам мотаешься, должен понимать.

  - А... такая аптечка. Ну, кое-что есть, чего не хватает, докуплю, - быстро соврал я, думая, что Таню мне такую аптечку за пять минут соберет. Заодно и проведаю, а то давненько я к ней не заходил.

  - Ну ладно, - Лена вернулась на кухню, изучая содержимое небольшого пакета, - а то у меня только уголь активированный да цитрамон.

  И тут я сообразил, что к Тане мне соваться не следует. Это может оказаться той ниточкой, по которой менты однажды выйдут на меня. Потому что Таня - была из той, прежней, жизни. Которая осталась в подвале вместе с портфелем, паспортом и мертвым бомжом. Но отказываться уже было поздно. Ладно, пороюсь в Интернете, составлю список и куплю - делов-то. Тем более, что на завтра я ничего не планировал. Вот только на вечер у меня было одно дельце - негоже на долгий срок оставлять в неохраняемой съемной квартире два миллиона долларов наличными. И дело даже не в том, что их могут стащить. А в том, что большие деньги вот так запросто и без последствий владельцев не меняют. И по возвращении меня вместо пакетов с деньгами могут ожидать пакеты с тротилом или взвод ОМОНа.

   Неспроста я Таню вспомнил, всё-таки. Вот не собирался с ней встречаться, а встретился. Нашел в Интернете хороший список для выезда за границу, распечатал и поехал одежды себе прикупить - для пляжа. А по дороге - заехал в первую попавшуюся аптеку. Точно не в ту, в которой Таня работала, но, тем не менее, она там была. Я, разумеется, увидеть её совсем не ожидал, поэтому повел себя, как баран. Еще и заметил её, только когда она мне 'Привет' закричала через весь зал. Тут бы мне улыбнуться, поздороваться, поговорить о всякой ерунде и свалить, на занятость сославшись. А я от неожиданности сглупил. Выпалил испуганно 'Извините, вы ошиблись' и на улицу выскочил. Ну не дурак ли? Ничего не скажешь, совершенно не вызывающее подозрений, поведение. Впору ей самой пойти и на меня заявить... хотя это я, конечно, преувеличиваю. Никуда Таня не пойдет и заявлять ничего не станет. Но удивил я её порядком... да и расстроил, наверное - она такой обрадованной выглядела... может, она на меня виды какие-то имела? Хотя с чего бы, я-то в её сторону никаких реверансов никогда не делал - друзья и друзья... теперь, пожалуй, уже и не друзья. Ладно, ничего страшного, в конце концов. Даже в самом худшем случае - что она ментам скажет? Что меня видела? Так те, небось, и сами догадываются, что я - живой и в Америку еще не сбежал. Машину вот я опрометчиво у самой аптеки ставил, ну так она её вряд ли разглядела - у Тани зрение плохое было, это я помню. Так что - ничего страшного. Хотя, неприятно, конечно. Всегда неприятно осознавать, что вел себя, как идиот. Ладно, забудем. В первый раз, что ли?

   А ночью мне странный сон приснился. Вся странность его была в том, что он был ни фига не странный. Просто кино из чьей-то жизни - разве такие сны бывают? Я даже сначала подумал, что я это на самом деле проснулся и в туалет побрел наощупь. Вот только квартира явно была не моей, это я сразу сообразил - скрипучие горбатые полы, трехметровые потолки, узкие маленькие окна и характерный затхлый аромат полста лет не ремонтировавшегося помещения. У меня, в той съемной хате, так же пахло. Хотя обстановочка была не чета моей - тяжелые бархатные шторы, картины в золоченых рамах, дорогая деревянная мебель. Было б даже роскошно, если бы не было так затхло. Да и сам я в этом сне был, скажем прямо, далеко не первой свежести. С кровати я сполз минуты за три, со второй попытки. Держась за поясницу, морщась от болей в спине и боку, поковылял длинным коридором к туалету. Свет по дороге включался автоматически - датчики, не иначе. Глянул мимоходом в зеркало и ужаснулся - в гроб краше кладут. Лицо серое, обвисшее; белки глаз желтые, мешки под глазами. Чем-то мне это лицо знакомым показалось, но чем - не успел сообразить - прошел мимо. Самим собой я в этом сне не управлял, просто смотрел и всё. Добрел до унитаза, рухнул на стульчак. Сам процесс избавления от лишней жидкости описывать не буду, хотя впечатлений этот процесс оставил массу и в основном, крайне неприятных впечатлений. Охохо, старость - не радость, однако. Не дай бог, это вещий сон и я собственную старость вижу. Не-не-не, чур меня.

   С трудом встал, поднял штаны и побрел обратно к кровати. Я был уверен, что я - один-одинешенек в этой странной квартире, поэтому, когда в коридоре открылась дверь и мен навстречу шагнул человек, я чуть не отпрыгнул. То есть, будь там я сам, точно бы отпрыгнул. Но тот, из глаз которого я смотрел сон, просто остановился и поднял взгляд. Вышедший был помоложе - лет под тридцать, наверное. Имел нерусское, круглое лицо с раскосыми, но внимательными и цепкими глазами. Я вздохнул и что-то спросил. Что - сам не понял. Не обратил внимания, поскольку был загипнотизирован взглядом этого моногола. А может, китайца, не знаю. Но взгляд у него был - тот еще. Ничего он не ответил, только прищурился, взмахнул руками, притопнул и... плюнул мне в лицо.

   И я проснулся. Полежал минут пять, анализируя сон и все больше удивляясь. Похоже, все-таки не сон это был. Если бы не последние секунды, я бы сразу решил, что просто вселился на время в какого-то старика. Ну, необычно, конечно - но мало ли со мной всякой небывальщины произошло за крайние полгода? Одной странностью больше, одной меньше - какая разница? Но вот конец сна своей сюрреалистичностью скорее был похож на сон, чем на реальность. Хотя, мне ли об этом судить? Как там Белая Королева говорила?

   Видала я чушь такую, против которой эта показалась бы толковым словарем.

   Так что, может и в самом деле доживает где-то свой век некий старик в некогда богатой квартире на попечении ненормального монгола. А умение, кстати, полезное. Если я когда-нибудь научусь этим умением управлять, да так, чтобы смотреть глазами конкретного человека в конкретный момент времени, то... Та-та-та-та-тада! (Имперский марш).

   К утру сон порядком вытерся из памяти, как это всегда со снами и бывает. Ничего сильно странного я в нем уже не видел и перестал ломать над этим голову. Как говорится, будем решать проблемы по мере их поступления. Не успел я об этом подумать, как в дверь позвонили.

   Я, вообще-то, не бирюк. С людьми общаюсь, есть у меня и просто знакомые, есть и вроде как друзья. Правда, обо мне они все знают не больше Лены, а то и меньше. И домой к себе я никогда и никого не приглашал. Никто из моих знакомых даже не знает, в каком районе я живу. Дом, в котором я квартиру снимаю, строился с намеком на элитарность, и на первом этаже, сразу за подъездной дверью, консьерж сидит круглосуточно. Пришедших не по делу - всяких MLM-щиков с агитаторами - он сразу заворачивает, а насчет остальных - мне звонит по домофону. Поэтому я звук дверного звонка только один раз и слышал - хозяин квартиры, в день, когда мы договор подписывали, вернулся из лифта за забытыми ключами от машины.

   Разумеется, я удивился. И насторожился. Еще из кухни прощупал лестничную площадку - один человек. Точнее, одна. Подошел, посмотрел в глазок - точно, женщина. Вроде даже лицо знакомое, насколько это можно понять через сильно искажающие линзы глазка. Секунд пять я напрягал мозги, пытаясь вспомнить, кто она и как так получилось, что я дал ей свой адрес? И - даже если я и в самом деле его дал - как она мимо консьержа-то прошла? Может, она - мент?

   Пока я размышлял, женщина позвонила еще раз. И еще. Причем на лице у неё такое характерное раздражение отразилось, словно она точно знала, что я дома. Ну, ладно. Даже если она из полиции, она - одна и ничего мне не сделает.

   Я открыл дверь и сразу узнал её.

  - Здравствуйте, - сказал я, улыбаясь и отступая в прихожую, - вы, наверное, не поверите, но я раз десять собирался к вам зайти и долг свой вернуть.

  - И тебе здравствовать, коли не шутишь, - Аделаида пристально осмотрела дверной проем, шагнула в прихожую, хмыкнула, - извини, что не дождалась, пока сам объявишься.

  Я смутился.

  - Честное слово, я действительно собирался заплатить...

  - Да верю я, верю. Недосуг тебе, дел-то невпроворот, где ж тут всё упомнить?

  Я с подозрением посмотрел на нее - издевается или всерьез? Похоже, что-то среднее.

  - Вы проходите, - я махнул рукой в сторону кухни, - я обедать как раз собирался. Пельмени будете?

  - А вот не откажусь, - она закрыла дверь, разулась, - а что это ты не спрашиваешь, как я тебя нашла?

  - И в самом деле - как? - спохватился я, - и консьерж опять же - почему не позвонил?

  Аделаида поморщилась.

  - Глаза отвести любая мало-мальски способная ведьма сможет, на то много ума не надо. А вот потерянное искать - это и есть моей главный талант. Вот и тебя тоже - нашла, хотя сомнения и гложут: к добру ли?

  - Сейчас, - сказал я, указывая на дверь в кухню, - посидите пока.

  И прошел в свою комнату. Большую часть долларов я спрятал, но кое-какие деньги на текущие и непредвиденные расходы оставил. Достал из глубины стола запечатанный пакет, шагнул в сторону, но остановился и задумался. Открыл пакет, достал пять пачек, а оставшиеся - положил обратно. Не то чтобы пожадничал, вовсе нет. Пятидесяти тысяч на возмещение ущерба ей хватит, да и на жизнь останется. Всякий труд должен быть адекватно оценен и переплатить - зачастую много хуже, чем недоплатить.

   Вернулся на кухню, положил деньги перед Аделаидой. Она подняла на меня удивленно-вопросительный взгляд.

  - К добру ли, нет ли, - сказал я, доставая с полки тарелки, - но что к деньгам - точно.

  Она взяла одну пачку, покрутила в руке, положила обратно. Покачала головой.

  - Ох, чую, не к добру. Может, заберешь, пока не поздно? Предчувствия у меня нехорошие, а предчувствиям я, сам понимаешь, доверяю.

  - Не поздно для чего? - я ухмыльнулся, - да бросьте! Или вы верите в эту ерунду насчет 'грязных' и 'чистых' денег?

  Поставил полную тарелку перед ней, посмотрел на неё и понял - верит. Улыбка сама сползла с моего лица, я пожал плечами и сказал:

  - В любом случае, если какая грязь и есть на этих деньгах, то считайте, что она на мне остаётся. Берите спокойно. Это просто ваш гонорар.

  Она глянула на меня с недобрым прищуром.

  - Ох, зря ты такими словами разбрасываешься. Или всерьез считаешь, что тебя достанет любую грязь осилить? Что-то непохож ты на святого. Да и мне гонорар - с какой стати? Работа-то не закончена еще. Но, раз ты настаиваешь..., - она сгребла деньги со стола и кинула их в сумку, - давай тогда к делу.

  - А нет никакого дела. То есть, было, но закончилось. За помощь вашу я вам благодарен, но больше мне никакой помощи не требуется. Извиняюсь за причиненные неудобства, надеюсь, что это, - кивнул на сумку, - их компенсирует.

  - А если мне покажется, что дело вовсе даже не закончилось, тогда что?

  Я почувствовал, что разговор начал меня раздражать.

  - Чего вам надо? Я мало заплатил? Назовите вашу сумму.

  - Ты, правда, думаешь, что всё покупается деньгами? Или это он тебе подсказал? - она демонстративно посмотрела мне под ноги. Я проследил её взгляд, поизучал зазубренную ломаную тень, тянущуюся от моей ноги, вздохнул. Вообще-то, тень свою я контролировать уже научился, но дома частенько расслабляюсь, ну и вот...

  - Я с ним договорился. Без вашего участия, между прочим.

  - Ах, договорился. И о чём же, если не секрет?

  - О том, что он ничего не делает без разрешения. На людей я теперь не кидаюсь, видений не вижу, голосов не слышу. Всё под контролем.

  - Пожалуй, к могилам девяноста девяти процентов неожиданно умерших людей подошла бы эпитафия 'Он считал, что всё под контролем'. Ты считаешь себя исключением? То, что сидит в тебе, не может быть под контролем.

  - С чего вы взяли? Сами же говорили, что ни с чем таким раньше не сталкивались!

  - С того, что я чуть лучше тебя знаю правила этой игры. И если в ней один из игроков считает, что игра ведется в одни ворота, то он, вполне возможно, прав. Вот только перепутал ворота.

  Раздражение начало потихоньку переходить в злость. Нет, ну чего ей надо?

  - Чего вы хотите?

  Аделаида усмехнулась.

  - Изгнать из тебя духа.

  Блин, тетя, не надо меня злить! Я ткнул когтем в самый центр стола, и, хотя я старался сделать это максимально аккуратно и осторожно, столешница все равно немедленно разломилась на три больших куска. Тарелки и столовые приборы полетели на пол, по кухне растекся аромат свежеприготовленных пельменей. Я перевел взгляд на Аделаиду - она уже не улыбалась - сидела, вжавшись спиной в холодильник, и смотрела на меня округлившимися глазами.

  - А вот я не хочу, чтобы вы это делали, - спокойно сказал я, стряхнул со стула пару пельменей, вытер его полотенцем и сел. Аделаида молча сглотнула.

  - Вы же сами говорили, что ваше ведьмовство - просто бизнес. А в бизнесе - клиент всегда прав. Разве у вас не так?

  Лица Аделаиды потихоньку приобретало нормальный цвет и она уже не смахивала на гипсовую статую.

  - Почему ты не хочешь от него избавиться? - спросила она хрипло и вцепилась обеими руками в свою сумку - похоже, ожидала, что я опять начну в ярости крушить мебель. Не, не дождется - я и стол-то ломать не собирался, просто сил не рассчитал. Слабые воздействия мне тяжело даются. Такой вот каламбур.

  - Как это почему? А почему я должен от него избавляться? Жить он мне не мешает. И радоваться жизни - тоже. Зато сколько возможностей! Кем я был раньше? Да никем! Чуть больше, чем пустое место. Говорят, вот, 'винтик в машине' - брехня! Если из машины винтик вывинтить, рано или поздно что-нибудь плохое случится. А вот не работаю я там, где раньше работал - и что? Что-нибудь изменилось в мире? Да какой винтик!? Так, молекула. Максимум - бактерия. Где-то в пищеварительном тракте - вроде и не в самой жопе, но и до нормальных органов - как вплавь до Антарктиды. И существование её важно только ей самой и ровным счетом никому больше. Потому что ничего от неё, по большому счету, не зависит. Представьте кишечную палочку, которая узнала, что в мозгу раковая опухоль зреет и, если срочно не предпринять мер, через полгода весь организм загнется. И что? Что она может сделать? Ни-че-го!

  Я перевел дух.

  - А тут - возможность. Такая, какая тысячу лет никому не выпадала, а то и больше. Возможность для меня - стать чем-то большим, чем пустое место. Возможность для всего мира - что-то изменить, что-то исправить, что-то сделать лучше. И отказаться? Ради чего? Ради бесцельного прозябания в безликой конторе с надеждой заработать немножко денег, чтобы обеспечить себе в будущем еще более бесцельное прозябание? Нет, я понимаю, что вместе с возможностями я получаю и ответственность за последствия их применений. Во многом мое желание 'вернуть всё назад' было продиктовано страхом перед возросшей ответственностью. Дескать, сделайте всё как было, уж лучше я буду тихонько сидеть в своём уголке, чем превращусь в невесть что. Но это же просто трусость! Не надо бояться перемен, перемены это всегда - шанс. Те, кто это понял в девяностых годах, сейчас правят нашей страной.

  - Как патетично, - грустно сказала Аделаида, - ладно, оставим пока в стороне твои благие намерения, которыми, сам знаешь, что и куда вымощено. Почему ты так уверен, что твоя сила дана тебе навсегда и бесплатно? Поверь мне, легенды о дьяволе, всегда стремящемся подписать договор и всегда же стремящемся при этом обмануть человека - основаны не на пустом месте. Ты знаешь, что будет платой за твои возможности?

  - И что же? Душа? Я в нее не верю. А хоть бы даже она и есть. Что мне толку от этой бессмертной души, если я помню только свою жизнь? И, стало быть, нет для меня никакой разницы, жила моя душа до моего рождения сто миллионов лет или родилась вместе со мной. И, соответственно, помрет она вместе со мной или нет. Так что, если платой будет моя душа, при условии, что жить я буду долго, то я не против. Где расписаться?

  - Не говори так! Даже не думай!

  Аделаида выглядела действительно напуганной - даже больше, чем когда я стол вдребезги разнес. И чего это она? Уж кто бы говорил - насколько я помню отношение церкви ко всем этим ведьмам и колдунам - их души и так давно пропащие. Или она не в курсе?

  - Да ладно, - сказал я успокаивающим тоном, - я ж пошутил просто. Никто мне еще договор не приносил, да и не думаю, что принесут.

  - И не шути так, - зло сказала Аделаида. Встала, одернула платье.

  - Так значит, если я правильно поняла, мои услуги тебе больше не нужны.

  - Правильно, - кивнул я.

  - Что ж, дело твоё - не люблю навязываться. Но если вдруг что-то изменится - звони. Вот тебе еще раз моя визитка, сдается мне, старую ты потерял.

  Я вскинулся возразить, но передумал и молча взял протянутую визитку. Ту я и правда потерял, точнее, оставил в старой съемной хате - на тумбочке. Но номер её сотового исправно кочевал у меня из телефона в телефон.

  - Наслышана я о твоих подвигах, - сказала Аделаида, глядя, как я засовываю визитку в нагрудный карман рубашки, заметила мое удивление, усмехнулась, - ну, я же примерно представляла, что ты можешь. Картина часто выглядит по-другому, когда знаешь, что искать. Так вот, ты не задумывался о том, что твой дух до сих пор не мешает тебе жить только потому, что ты делаешь то, что ему хочется?

  - Что?

  - Людей убиваешь, вот что. Ничего ты мне не должен и я тебе, надеюсь, тоже, так что ты просто сам для себя попробуй эдак с полгодика нормальным человеком пожить. Деньги у тебя, я так понимаю, есть, с голоду не помрешь. И посмотри, будет дух протестовать, и, если будет, то как. Поскольку сдается мне, что людей ты губишь ему на прокорм.

  Я задумался, но ответить вот так сразу не получалось. Что ей сказать? Что я и сам об этом подумывал? А смысл? Поэтому я просто пожал плечами.

  - Будь здоров тогда, - сказала Аделаида и вышла из кухни. Когда я, следом за ней, вышел в прихожую, она уже стояла за открытой дверью.

  - Спасибо за обед, - усмехнулась, подмигнула и пошла вниз по лестнице.

  - Вам спасибо, - запоздало крикнул я ей вслед, - и до свидания!

  Ничего она мне не ответила. Я закрыл дверь и задумался. Что говорить, опять я себя некрасиво повел. Может, права в чем-то Аделаида и действительно мой змей нехорошо на меня влияет? Вот зачем надо было это представление устраивать? Стол сломал, опять же. Надо сейчас быстренько такой же найти в Интернете и заказать, чтобы сегодня-завтра привезли и собрали. А то послезавтра у меня самолет, ну как заявится в моё отсутствие хозяин и что?

   Ай-яй-яй, короче.

 

Глава 4.

   В Мале мы прилетели чуть позже полудня. Наш отель располагался на другом острове, трансфер к нему намечался только через пять с лишним часов, так что мы отправились погулять по городу. Впрочем, смотреть в этом городе-острове было решительно не на что. Кроме национального музея, весьма небогатого и осмотренного нами за полчаса, путеводитель предлагал лишь пяток мусульманских святынь местного калибра. От ислама никто из нас двоих не благоговел, поэтому мы просто погуляли по сувенирным лавкам, рыбному рынку, и, когда это всё тоже надоело - пошли потихоньку к причалу, откуда через два часа должен был отходить наш катамаран.

   Перед причалами обнаружился пляж. Небольшой, многолюдный, зажатый в узкой бухте, и своей совершенной геометрической формой вообще смахивающий на искусственный. У меня вид этого пляжа не вызвал ни малейшего интереса: к вечеру у нас будет свой собственный - только для нас двоих - кусок лучшего в мире пляжа. Но Лена возмутилась - у нас еще полтора часа, она хочет купаться и если я такой зануда, то могу в воду не лезть, а просто посторожить ее вещи. Я поворчал немного для проформы, но потом все же согласился, что освежиться после долгого перелета и пары часов прогулок по раскаленным улицам не помешает. Но на основную часть пляжа я идти отказался - закрытый волноломом полукруг был заполнен людьми, да и глубина там была - по грудь в самом глубоком месте. Поэтому мы пошли на другую сторону - там были камни, песка почти не было, да и стремительно синеющая сразу за береговой линией вода намекала на приличную глубину. Но зато и народу тут было мало.

  Багаж ждал нас в камере хранения, а вот барсетка с деньгами, билетами и документами была при мне. Оставить на берегу? Стрёмно как-то. Вроде бы, уровень криминала тут очень низкий, но не нулевой же? Так что я великодушно уступил Лене право первого купания, а сам присел на камень возле нашей одежды и принялся наблюдать, как моя подруга плещется на мелководье возле берега.

   Потом она отплыла подальше от берега, несколько раз нырнула, проплывая под водой метров по десять. А неплохо она плавает, однако. И тут я понял - это не она проплывает под водой, это её течение несет. Я испуганно вскочил, но Лена, похоже, поняла то же, в тот же момент, и быстрыми гребками поплыла к берегу. Секунд через десять она вылезла на прибрежные камни и, скрывая испуг, бросилась ко мне.

  - Там течение под водой! - выпалила она, подбегая. Я обнял её и прижал к себе.

  - Ну-ну, всё в порядке... ты чего такая холодная?

  - Там холодно, - Лена посмотрела на меня, в глубине её глаз продолжал плескаться испуг, - и течение. Я испугалась!

  - От неожиданности, наверное, - успокаивающе сказал я, - здорово плаваешь, кстати. В бассейн ходишь?

  - Ходила... сто лет назад, - она зябко повела плечами и подняла с земли сложенное платье.

  - Тогда ты хорошо сохранилась, - я улыбнулся, - пойду тоже окунусь.

  - Только от берега не отплывай! - вскинулась Лена, - может, не пойдешь? Скоро наш корабль уже...

  - Через час, - возразил я. Плаваю я вообще-то не очень, но как я теперь мог не пойти? Что я, течения подводного испугался? Ну да, испугался немного, но показывать это не собирался. Сейчас, проплыву вдоль берега туда-сюда, выйду, скажу что-нибудь снисходительное, вроде: 'да, и в самом деле течение есть', - и статус-кво будет восстановлен.

   Было там течение или нет - я так и не понял. Я поплыл, как только зашел глубже, чем по колено, проплыл метров тридцать вдоль берега, встал на ноги и уже собирался выйти на берег, но, в последний момент передумал. Черт побери, чего это я? Чего я боюсь, спрашивается? Я же грёбаный супермен! Вон, двое смуглокожих пацанов лет двенадцати весело плещутся в ста метрах от берега. А я на три шага отойти боюсь. Тьфу! И я решительно поплыл прочь от берега. Отплыл, развернулся к берегу, помахал рукой Лене. Вроде бы, она улыбнулась и замахала мне в ответ. Ну, всё, теперь точно можно выходить. Ща, нырну разочек.

   Плаваю я так себе, а нырять вообще не умею. Когда я плыву, мне кажется, что стоит хоть чуть-чуть умерить темп, и меня моментально утянет в глубину какая-то сила. Зато, когда я пытаюсь нырнуть, эта недобрая сила тут же меняет направление и тянет меня вверх так, словно у меня на поясе надет здоровенный спасательный круг. Видели когда-нибудь утку, что-то ищущую в прибрежном иле? Вот-вот, оно самое.

   Да и воздух у меня быстро заканчивается.

   Но на этот раз все получилось намного удачнее. Пару раз я по привычке бултыхнулся, подняв ноги над водой, немного подергался, а потом вдруг понял, что плыву - ровно и сильно. Открыл глаза и чуть не вдохнул полные легкие воды от пьянящей смеси ужаса и восхищения. Ужаса - потому что я неожиданно оказался намного глубже, чем думал - метра три, пожалуй. Колеблющаяся зеркальная гладь нависала где-то высоко, пронзая окружающую синеву мерцающими линиями призрачного света. Там, наверху, дрыгались человеческие ноги, виднелись контуры надувных матрасов и дно какой-то лодки. А вокруг - подсвеченные переливающимся серебристо-голубым светом, вились стаи разноцветных рыб, вспыхивающих в лучах солнца, как драгоценные камни. Дна подо мной не было, только густеющая до черноты мрачная синева. Право же, я в жизни не видел картины прекраснее.

   Но всё же, пора наверх.

   Или не пора? Удивительное дело, но недостатка воздуха я не чувствовал. Похоже, рыбоящер мой позаботился. А ведь точно, для него же это - самая естественная среда... и не только для него! Для меня - тоже! Я рванул вглубь, чувствуя, как небывалая мощь наполняет мое тело. Черт побери! Просто фантастика! Как же приятно почувствовать себя - собой! Нет, это не было ощущение эйфории, всесилия или чего-то там еще. Это было простое и уверенное ощущение правильности. Что наконец-то всё вокруг такое, какое должно быть. И я во всём этом - такой, какой должен быть. И эта спокойная уверенность доставляла такое удовлетворение, какого, пожалуй, ни одним наркотиком не добиться. Наверное, так себя чувствует человек, нашедший свое призвание.

   Дна по-прежнему не было видно, да и поверхности - тоже. Да вообще уже почти ничего не было видно - глубоко. Просто сверху было светлее, чем снизу - и всё. Но это меня уже не пугало. Кому нужно это зрение? Мне казалось, я ощущаю кожей весь океан, каждый коралл на каждом камне стремительно уходящего вниз дна. Каждую рыбешку в каждой из неисчислимых стай, вьющихся в толщах воды на километры вокруг. Каждую! От мелюзги размером с мизинец до лениво махающих крыльями скатов где-то далеко впереди. Жизнь бурлила вокруг меня, наполняя весь мир движением, а все моё существо - восторгом и радостью. Еды-то сколько!

   Ого, кажется, я заметил что-то покрупнее. Черт-те где далеко, по-моему, на десятки километров отсюда, у самой поверхности... да это же киты! Я услышал их переговоры - похожие на дельфиньи, но глубже и протяжнее. Тон разговоров - лениво-вальяжный. Я их смутно, но понимаю - что-то они там планируют. Куда-то поплыть, где-то перекусить. Я тихонько смеюсь над их простыми разговорами и тут же понимаю, что смех мой слышен не только мне. Стаи рыб на секунду замирают, врассыпную бросаются скаты, а в разговорах китов мгновенно появляются оттенки паники. Помнят меня, черти! Киты слаженно разворачиваются и, на максимальной скорости, что им доступна, плывут прочь. Как будто от меня можно уплыть! Я разгоняюсь, но не за удирающими китами, а просто так - меня переполняет радостно бурлящая сила и надо дать ей выход.

   Я вернулся!

   Опа! А вот этого я не ожидал. Ощущение привычной обстановки настолько успокоило и обезмятежило меня, что я совсем забыл про существование поверхности. И я вылетел в воздух - как дрессированный дельфин.

   Как чертовски чудовищно громадный дельфин.

   Вот он - остров-город Мале - столица курортного рая. Почти таким же и почти в таком же ракурсе я видел его, когда мы подлетали к местному аэропорту. Я не скажу, что моя тень накрывает его целиком. Но близко к этому. Маленькими черточками замерли у причалов корабли. Вон там, у причала восемь вот-вот начнется посадка на наш катамаран. Странно, что я всё это вижу - в цвете, в нормальном ракурсе и нормальных пропорциях. Глаз-то в привычном смысле этого слова у меня нет, это я точно знаю. Видимо, как я-человек спокойно пользовался нечеловеческими органами чувств, не имея их, так и я-нечеловек сейчас пользуюсь человеческими глазами.

   Черт!

   Всё это время я отлично помнил о своей человеческой сущности. Но ещё мгновение назад это было настолько неважно, настолько мелко на фоне новообретённого смысла бытия, что даже думать об этом не возникало ни малейшего желания. Настолько полным было единение, что я даже не делил свои мысли и ощущения - где чьи - как я это делал раньше. Но теперь, при виде кораблей, оседающих в стремительно мелеющем порту, моё человеческое 'я' рванулось наружу с такой нерассуждающей яростью, что моё нечеловеческое 'я' даже пискнуть не успело.

   Я рухнул на дно водной воронки, вдохнул воды, отплевываясь и кашляя, вынырнул и увидел нависающую над собой массу воды. 'Не утопи только меня, идиот', - успел я подумать со злостью, прежде чем волна обрушилась на меня и, скручивая, выжимая и ломая, потащила в глубину. Кстати, я так и не понял - кто из нас это подумал, и, соответственно, к кому обращался.

   Очнулся я от колющей боли в груди. Попытался вдохнуть, но не смог и зашелся в спазматическом кашле, извергая потоки воды. Со стоном перекатился набок, попытался подняться, но не смог. Уперся рукой во что-то твердое - кажется, просто мокрый бетон - и замер, обессиленный.

  - Слава богу, - сказал кто-то над моим ухом. Я с трудом повернул голову. Лена. Мокрая, с разводами потекшей туши на лице, но - живая. Это хорошо.

  - Барсетка моя... - прохрипел я, закашлялся, выплюнул соленую воду и продолжил - барсетку не потеряла?

  - Что? - Лена негромко, но с отчетливыми истерическими нотками, засмеялась, - барсетка?! Тут такое было... Такое! Счастье, что я тебя нашла, что нашла не поздно и что я умею искусственное дыхание делать. Думаешь, есть кому до тебя дело? А ты - барсетка! Если это для тебя самое важное, то она со мной. Но ты дурак!

  - Не самое важное - я сглотнул, поморщился, - но что ты жива, я и так вижу. А в барсетке - документы наши, между прочим. Посмотрел бы, как мы без них...

  - Ты его видел? - перебила меня Лена, - видел?!

  - Кого? - я, с некоторым трудом, сел и оглянулся. Разброд и разгром. Мокрый грязный пляж, заваленный водорослями, какими-то обломками, мусором, трепыхающейся рыбой, телами... черт! Да, и телами тоже... дерьмо, вот натворил я дел. По пляжу ходили люди - некоторые просто как будто бесцельно слонялись; другие метались, похоже, в поисках чего-то или кого-то. Пяток мужиков деловито вытаскивали из груд мусора тела и оттаскивали их в сторону, выли вдали сирены, кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то кого-то звал... Содом и Гоморра, да и только.

  - Значит, не видел, - спокойно сказала Лена, - а то бы не спрашивал. Это кошмар. Слушай, это просто кошмар. Как ученые могли проглядеть такое чудовище? Поехали домой, а? Давай, как только всё наладится, домой улетим? Пожалуйста. Я же в море ни разу зайти не смогу.

  - Кх-х, - сказал я, - а ты видела? Что?

  - Не знаю. Оно громадное, как... я не знаю.

  - Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его!? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его! Кто же может устоять перед моим лицом!?

  Я вздрогнул и оглянулся. Полуголый, в одних трусах, толстяк с красным рыхлым лицом стоял неподалеку на коленях и воздевал руки к небу. На шее, на толстой золотой цепочке, косо висел большой крест.

  - Под всем небом всё моё! Кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его - ужас! Ужас! Крепкие щиты его - великолепие! Один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними, один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются!

  Соотечественник, блин. Почему из всех туристов за рубежом меня больше всего раздражают русские? Даже вот сейчас, в такой ситуации - хоть картину с него маслом пиши. Я поморщился.

  - Уважаемый! - сказал я громко, - не надо так кричать.

  Он посмотрел на меня бледными, навыкате, глазами, потом снова перевел взгляд к безоблачному небу.

  - От его чихания показывается свет, глаза у него как ресницы зари, из пасти его выходят пламенники, из ноздрей его выходит дым! На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. И имя ему - Левиафан!

  Я вздрогнул и поднялся.

  - Пойдем, - сказал я и протянул Лене руку, - пойдем отсюда.

  - Да, - согласилась Лена, - пойдем.

  Мы обошли продолжающего вещать что-то толстяка, и пошли к пирсу. Там было какое-то подобие порядка - стояло несколько машин полиции и скорой помощи, у большого крытого грузовика толпилась кучка полуголых людей, и кто-то что-то вещал в громкоговоритель. Я огляделся и тоже пошел к этому грузовику - просто других вариантов не было. Вблизи оказалось, что выбор я сделал правильный - там несколько молчаливых людей уже ставили что-то типа большой палатки и, усилиями непривычно легко одетых полицейских, была организована живая очередь. Двигалась очередь довольно быстро и уже минут через десять мы оказались перед хмурым типом в серой рубашке и брюках. Он окинул нас недовольным взглядом и спросил:

  - Where are you from?

  - Russia, - сказал я и сунул ему под нос приготовленные заранее билеты, паспорта и ваучер отеля. Увидев эту пачку документов, мужчина оживился, повеселел и подозвал стоявшего неподалеку полицейского. Что-то коротко ему сказал, потом вернул мне документы и махнул рукой - проваливайте, мол. Я шагнул в сторону, посмотрел на смуглокожего полисмена и еще раз подивился, насколько непривычно смотрятся кобура и форменная фуражка на фоне безрукавки и шортов. Полицейский улыбнулся, ткнул в большую бляху на груди и что-то спросил.

  - Я не понимаю, - ответил я, - don`t understand.

  Он нахмурился, ткнул пальцем вверх, потом, что-то лопоча, пошел в сторону, жестами предлагая следовать за ним. Мы с Леной переглянулись и пошли следом.

   Вел он нас, как выяснилось, в холл какого-то отеля. Холл был битком набит растерянными людьми. По углам зала висели телевизоры, под ними, задрав головы, молча стояли зрители. Большая толпа осаждала ресепшн, а часть народа просто расположилась табором на полу, сидя на чемоданах и сумках.

  - Информасьён! - заявил мне полицейский, ткнув пальцем в толпу у ресепшена, - гоу, гоу! Информасьён!

  - А! - Сказал я, - понял. Ай маст гоу вере? Фор информейшн?

  - Йес! - засиял полицейский, - уи! Си!

  И, продемонстрировав столь богатое знание иностранных языков, взял под козырек и немедленно растворился. Я вздохнул, отвел Лену к ближайшему столбу, сказал, - 'Стой здесь', - и ввинтился в толпу.

   Выбрался я оттуда только часа через полтора, помятый и уставший. Лена с очень грустным видом стояла там же где, я её оставил. При взгляде на неё у меня стало очень нехорошо на душе. Если б она знала, кто это всё устроил... да уж, похоже, я ничего ей не расскажу и после возвращения.

  - Как дела? - нарочито весёлым голосом поинтересовался я, подходя к ней. Лена посмотрела на меня, и устало улыбнулась.

  - Теперь уже лучше. Узнал что-нибудь?

  - Да, - я вздохнул, - как ни банально, но у нас две новости. Первая - они понятия не имеют, когда мы сможем улететь обратно. Потому что все улетающие рейсы во всех направлениях забиты наглухо на три дня вперед. Наверняка будут дополнительные рейсы, но когда и куда - пока неизвестно. Нужно идти в аэропорт и ждать там.

  - Это была хорошая новость или плохая?

  - В смысле? - не понял я.

  Лена улыбнулась.

  - Для полной банальности одна новость должны быть плохой, а одна - хорошей. Вот я и спрашиваю - хорошая это была новость или плохая?

  Я почесал затылок.

  - Даже не знаю. Наверное, всё-таки плохая. А вторая новость, - я покрутил головой в поисках каких-нибудь часов, - вторая новость в том, что через пятьдесят минут мы можем поплыть на свой атолл и спокойно прожить там всё положенное время. И вообще, они очень просят нас так и сделать. Насколько я понял их английский, они утверждают, что уже имеют договоренность с большинством отелей и остающимся будут всякие бонусы. Вот так.

  - А если он возле нашего отеля всплывёт? - грустно спросила Лена.

  Я бодро улыбнулся.

  - Да с чего? Его до этого дня тысячи лет никто не видел, так может и еще пару тысяч никто не увидит? Океан большой.

  - Для него - не такой уж и большой. Может, все-таки домой?

  Я вздохнул.

  - И что - неделю в аэропорту жить? А если это чудо-юдо опять здесь объявится? И начнет бултыхаться? Ты ж этот остров видела в иллюминаторе - его смоет нафиг! Поехали в отель, Лен. Обещаю, он там не появится.

  Лена слабо улыбнулась. Наверное, она подумала, что я шучу.

   Так что через полчаса мы оказались на борту наспех очищенного от мусора и песка катамарана. Этому кораблю, похоже, повезло - его повреждения исчерпывались несколькими глубокими царапинами на борту, да выломанным куском леерного ограждения, вместо которого уже были натянуты какие-то веревки с висящими на них красными флажками. У залатанного пролома стоял матрос и вежливо отгонял всех пассажиров, кто подходил слишком близко. Другим кораблям повезло меньше - накатившая на причалы волна довольно сильно их повредила. Некоторые выкинуло на берег, некоторые получили большие пробоины в борту - видимо, от бетонных пирсов. А один немаленький пассажирский корабль - неподалеку от нашего причала - даже почти затонул. Его корма нависала над причалом, в то время как большая часть палубы скрылась под водой. Оставшихся на ходу посудин было немного, но желающих куда-то плыть - еще меньше, поэтому никакой давки на борту не наблюдалось. Даже наоборот - народу на него поднялось всего ничего. Хотя, как я понял, этот катамаран повезет людей не только к нашему острову-отелю, но и к доброму десятку других. Выглядели пассажиры очень напряженно и на каждый, чуть более громкий, чем обычно, плеск тут же оборачивались испуганные лица.

   Мы зашли в полупустой салон, сели в довольно удобные кресла у окна и минут через пять Лена уже тихонько посапывала, уткнувшись носом мне в плечо. Утомилась, солнышко. Надо будет её хотя бы поблагодарить, как следует, когда проснётся - она же и в самом деле меня спасла. То есть - спасла бы, не будь я сам такой живучий. Но она-то этого не знает. А я даже 'спасибо' не сказал толком... ладно, сошлюсь на шок. Не говорить же, как на самом деле всё обстоит. Кстати, а как оно обстоит-то? На самом деле? Что я такое, черт побери?

  'Латану'.

  'Что?'

  'Латану. Ливьятан. Так я тоже снился людям'

  - Ага, - пробормотал я вслух. Тот толстяк с безумным взглядом...

  'Значит, ты - Левиафан?'

  'Я - это я. Нет смысла как-то называть то, что только и существует во всем мире'.

  Мысль я недопонял, но сопровождающий образ внес некоторую ясность. Для него всё происходящее - просто игра. Он не относится к этому серьезно, потому что это - просто забавный сон. А так - он единственная сущность своего мира. В некотором роде - он и есть мир. В самом деле, зачем миру как-то себя называть?

  'Зачем ты во плоти вылез, когда я купался? Я же не разрешал! ...нет, не отвечай!'

  В ответ - снисходительная улыбка. Ну да. Я и сам знаю. Просто вспомнил снова то ощущение и понял - не было его и меня. Мы были одним целым. И в причиненных разрушениях я повинен ничуть не меньше него. Надо бы с этим что-то делать. У меня два лимона долларов есть, может, хватит? Завязать с эти делом, пока я окончательно не слился со своим вторым 'я' в одном чудовищном обличье.

   И тут вдруг меня молнией пронзила мысль-догадка. Впрочем, нет, не буду приписывать себе излишние дедуктивные способности - это не я сам догадался, это он мне подсказал. Он не первый раз видит сон. Далеко не первый. И каждый сон чем-то его обогащает. Например, когда закончится этот сон, у него будут глаза, видящие в нормальном спектре. Не бог весть какое приобретение, но может и пригодится как-нибудь.

  А я? В смысле - я-человек? Пойду бесплатным приложением к человеческому зрению? Наподобие прилагающегося к цифровому фотоаппарату диска с программным обеспечением? Он слышит все мои мысли, я знаю. Слышит и эти, но не торопится отвечать. А я не спешу явно задавать вопрос, догадываясь об ответе.

  'Эй, Левиафан, а ты можешь оставить меня и уйти к себе?'

  'Уйти не могу. Я был призван'.

  Черт возьми!

  'Кем?!'

  'Еще не знаю. Но... Я не могу уйти совсем, но я могу перейти от тебя к кому-нибудь другому. Точнее, скоро смогу'.

  В первое мгновение меня охватывает облегчение, но уже через секунду я понимаю, что облегчение преждевременное.

  Ну, сдам я его кому-то и что? Ладно, вот я - и в мыслях не имею построить какое-нибудь жуткое тоталитарное царство зла или - наоборот - железной рукой загнать человечество к счастью. Но это же - я, а кто другой запросто может попытаться. По мне так уж лучше быть чудовищем, чем жить в мире, которым правит чудовище. Я подозреваю, что многие бы мне возразили. Но даже если я не прав, а правы эти многие - всё равно. Второй вариант тоже не сахар. Да и вообще.

  Хрен редьки не слаще.

  'А ты можешь узнать, кем ты был призван?'

  'Возможно. Вероятно. Полагаю, в скором времени'.

  Ну ладно. Хорошо, коль так - хоть что-то прояснится. Можно будет взять этого урода за грудки и потрясти, как следует. А заодно и поинтересоваться - если он умеет таких чудищ призывать, так может, и изгонять умеет? Может, Аделаиде по возвращении позвонить? Нет, ерунда. Максимум, чего она добьется, так это того, что я её нечаянно пришибу. А потом жалеть буду. Нет-нет. Это - в крайнем случае. Пусть для начала Макара... или Левиафан? Нет, пусть будет Макара. Как-то более по-русски, на Макара похоже. Который телят не гонял. Так что пусть он для начала узнает, кто его призвал. Потом посмотрим. По ситуации.

   В отеле нас приняли очень радушно - уж не знаю, всегда у них так принято или это входило в обещанный 'бонус'. Улыбчивые портье встретили у причала, улыбаясь, отобрали багаж, погрузили на электрокар, довезли до ресепшена, всё разгрузили и, с неподдельным ужасом отказавшись от чаевых, исчезли. Без малейших возражений нам поменяли номер - к нашему водному бунгало Лена даже подходить отказалась, да мне и самому было сейчас не по себе при взгляде на стеклянный пол, под которым лениво шевелился океан и плавали рыбки. Поселили нас в сьюте - насколько я помню, он был немного дороже, но про деньги никто и не заикнулся. Как говорится: мелочь - а приятно. Первые три дня мы из отеля почти не выходили - только погулять недолго по негусто заросшему пальмами парку, да перекусить в единственном местном ресторане. Причем в ресторане бесплатным для нас было всё, даже коньяк - вот это уже точно входило в 'бонус' - я еще перед отъездом досконально выяснил, что напитки здесь включаются во 'всё включено' только в паре-тройке отелей; это называется 'Ультра Всё Включено' и стоит совершенно нереальных денег. Ну не то, чтобы я денег пожалел, просто мест на нужные мне даты в те отели не было. А оно вон как обернулось. В общем, мы бессовестно этой ситуацией воспользовались и в первый же день напились вдрызг, как образцовые русские свиньи. Коньяк был хоть и неизвестной мне марки, но на удивление неплохой. Второй и третий день были очень похожи на первый, и, только на четвертый, напряжение начало немного спадать. Уж больно красиво там было - сложно не заметить и не восхититься.

   Но всё-таки, за всё время отдыха мы купались только пять раз - четыре раза заходили на полчаса по колено в воду и только один раз нормально от души поплавали - в день отлёта. Впрочем, мы были не одиноки в своем стремлении не заходить в воду, находясь на общепризнанной жемчужине пляжного отдыха. Купающихся в эти дни было вообще немного. Хотя, конечно, они были - не всем же выпало счастье воочию наблюдать явление ветхозаветного чудовища. Это на первом заезде мы оказались единственными, кто сошел с катамарана. Уже через пять дней - в следующий заезд - с катамарана сошло шесть пар - двенадцать человек, из которых двое оказались нашими соотечественниками. Не помнящими себя от счастья - им же удалось буквально за четверть цены выкупить сданную кем-то путевку в такое шикарное место. 'Левиафан? А что Левиафан? Спасибо ему за такой подарок, иначе как бы нам удалось попасть в пять звезд на Мальдивах за цену такого же отеля в Египте? Что? Вы его видели? И как? Круто, наверное? Сфоткали хоть?' Тьфу. Купались они, разумеется, каждый день: с брызгами, визгами, воплями и полным осознанием своего счастья. Признаться, я следил за ними с некоторой завистью: сдается мне, настолько полно отдаться какому-либо чувству я теперь уже не смогу. Не знаю, о чём думала Лена, но она тоже смотрела на их барахтанье довольно грустным взглядом. А когда я кивком предложил ей присоединиться к веселью, отрицательно покачала головой и потащила меня в бар.

   Впрочем, буквально через пару часов я почувствовал себя слегка отомщенным за то чувство зависти, что у меня вызывала беспечность этих 'везунчиков': Лена уже ушла спать, а я еще догонялся коньяком, когда до меня донеслись отголоски негромкого скандала где-то за спиной. Поворачиваться и смотреть мне было лень, но минут через пять Сергей - один из тех русских - сам подсел ко мне за столик и злым шепотом поинтересовался, почему мне наливают 'просто так', а ему - нет. У него же тоже 'All Inclusive'! Я хмыкнул, и с некоторым трудом (сказывалось выпитое) объяснил, что у него - простой 'Всё включено', а у меня - 'Супер всё включено'. Видимо, 'бонус' был только для самого первого заезда. Логично, в принципе. Сергей посокрушался, потом предложил мне взять для него пяток бокалов коньяка. Не, каков фрукт, а! Ладно б еще один-два. 'Прости, братуха', - сказал я ему нарочито заплетающимся языком, - 'но я - в гавно. И ваще - бросай пить, до добра не доведет: по себе знаю'. И злорадствуя, убрел к себе в номер.

   Нехорошо, конечно, так думать, но это даже к лучшему, что Лена так и не оправилась от пережитого ужаса до самого конца нашего отдыха. Потому что, начни она там плавать, мне тоже пришлось бы - либо плавать вместе с ней, либо врать, что теперь панически боюсь воды. Потому что я и в самом деле боялся - не воды, конечно, а того, что я опять поддамся искушению стать самим собой. И у меня не возникнет потом желания стать обратно человеком. А то! Я же помню, каково это.

  Но Лена так купаться и не собралась, и - спасибо ей - так ни разу и не спросила, что ж я-то не купаюсь. А я не спрашивал, почему она не купается. Если б я сам воочию себя увидел, я бы тоже, наверное, при виде воды вздрагивать начал.

  Интернет в отеле был.

  Народ с камерами на пляже в Мале - тоже.

  Толкователи ветхого завета ошибались - Левиафан не был ни змеем, ни китом, ни динозавром. Он был членистоногим, и тут я был прав в своем первом впечатлении. Самая лучшая фотография, за два дня облетевшая весь Интернет и напечатанная, наверное, во всех периодических изданиях мира, показывала это со всей очевидностью. Длинное, сегментированное тело обтекаемой формы, приплюснутая голова, закованная в сплошную броню и множество конечностей под брюхом. На фотографии они большей частью были сложены, плотно прижаты к груди и прикрыты по бокам щитками - для увеличения обтекаемости, очевидно. Слегка изогнутое вытянутое отверстие в передней части головы могло служить для чего угодно, но больше всего напоминало рот. Сходство усиливали топорщащиеся внутри него, подобно зубам, иззубренные щитки и его изгиб - походило на то, что чудовище улыбается дьявольской улыбкой. Хитин вокруг рта был светлее и рыжее основного темно-коричневого фона и, если не присматриваться, можно было бы подумать, что Левиафан изрыгает изо рта огонь.

  Никто даже не пытался сомневаться, что людям, ожидавшим трансфера у причалов Мале, посчастливилось увидеть именно библейского Левиафана. Проповедники с удвоенной энергией начали вещать о скором конце света, а ученые - спорить, как такому монстру удалось дожить с палеозоя - времени расцвета хелицеровых членистоногих - до сегодняшних дней, и чем он питается на своих глубинах. Из ученых никто не сомневался, что Левиафан, во-первых, относится к давно вымершему виду ракоскорпионов, а во-вторых, живет очень глубоко, вырос до таких размеров благодаря глубоководному гигантизму и, скорее всего, имеет очень медленный метаболизм, потребляя относительно немного еды. Вспоминали колоссального кальмара, который тоже живет где-то в глубинах океана, практически не попадаясь на глаза людям и, видимо, является одним из основных средств пропитания таких вот левиафанов. Если насчет ракоскорпионов я и сам, после нескольких просмотренных реконструкций этих древних животных, не рискнул бы возражать, то с утверждением насчет метаболизма у меня были основания поспорить. Как и насчет излюбленного рациона. Разумеется, я держал эти основания при себе.

  Еще многие ученые выражали недоумение возможностью существования животного такого размера в принципе. По их расчетам выходило, что никакое существо размерами в сотни метров и ориентировочной массой в сотни тысяч тонн, находясь в поле тяготения Земли, просто не может двигаться с такой скоростью и оставаться единым целым. Если, конечно, оно состоит из органики, а не из суперсовременных композитных сплавов. Проповедники торжествовали, а Лондонское королевское общество уже организовало экспедицию, чтобы достать со дна 'останки животного, несомненно, погибшего при ударе о воду'.

  Мы в день улета эту экспедицию видели: два больших корабля, несколько катеров, лодки, водолазы. По сообщениям из Интернета, там работали два батискафа, но я их не заметил - видимо, они были на дне. Искали, смешно сказать, меня.

  Никого, естественно, не нашли.

 

Глава 5.

   А через неделю по возвращении на Лену наехал тот тип со свинячьим рылом - Сиверко. Лена, видите ли, его маму затопила и у нее там редких книг на пару лимонов погибло. Эту его маму я пару раз встречал, поднимаясь к Лене - старая выжившая из ума мегера, которая решила посвятить остаток жизни тому, чтобы отравлять жизнь другим. Не было у неё никаких книг, разумеется. Но этот - её сын - тоже тот еще ушлёпок. Вместо того чтобы успокоить как-нибудь свою маман, начал с Лены деньги требовать. Я уже не первый раз удивляюсь тому, какая только мразь не лезет в депутаты. Чувствую я, пора с пушеров на Думу и прочих чиновников переключаться.

   Пока Лена мне свои приключения рассказывала - спокойным голосом, даже шутить пыталась - я сидел и сжимал зубы, пытаясь унять закипающую ярость. Еще бы немного и не сдержался бы, честное слово. Раздавил бы сначала эту мерзкую бабку, а потом пошел бы и пришил самого Сиверко, пусть даже для этого всё здание Госдумы (или где там депутаты заседают) по кирпичику разнести бы пришлось. Всё-таки неладное что-то со мной творится, раньше я таким бешеным не был. Но потом она спросила меня: 'Может, позвонить ему, попробовать поговорить нормально?', я зацепился за слово 'позвонить', насторожился и успокоился.

  - Кому позвонить, депутату этому?

  - Ну да, Сиверко. Мне бабка давно еще его номер дала, когда я только сюда въехала. Я с ней приветливо общалась, вот она как-то мне номер и дала - дескать, если ей плохо станет, на скорой там увезут или еще чего, чтобы я её сыну позвонила. Она уже и забыла, наверное. У нее ж семь пятниц на неделе.

  Зверь внутри меня мрачно оскалил зубы. Попался, гаденыш!

  - Нет, ты не звони, - как можно беззаботнее сказал я, - хорошо, что у тебя его телефон есть. Давай мне, я всё улажу.

  - Ой, ты что, - Лена всплеснула руками, - он депутат и какой-то там член чего-то или председатель, большая шишка, короче. Лучше не ввязывайся.

  - То, что член - это точно, - я усмехнулся. Не беспокойся, у меня тоже есть... связи. Случалось мне неких важных людей консультировать.

  - Точно? - Лена недоверчиво посмотрела на меня, потом достала телефон, нажала пару кнопок и протянула мне, - вот.

  'Бабка Снизу-сын' значилось в записной книжке. Я переписал номер и вернул телефон Лене.

  - Не беспокойся, - повторил я, - считай, что этой проблемы у тебя уже нет.

  Лена облегченно улыбнулась.

  - Спасибо большое... только ты... на рожон не лезь, ладно? Он опасный человек, Сиверко, я таких чувствую. Если он на тебя разозлится, он тебя убьет, понимаешь?

  Я кивнул.

  - Понимаю. Я постараюсь так, чтобы он сердился не на меня. Да я вообще светиться не буду, говорю же - не сам я буду звонить, связи подключу.

  - Ну, хорошо, - Лена успокоилась, - я тебе верю.

  Я посмотрел преданными глазами и лучезарно улыбнулся, хотя в груди неприятно ёкнуло. Как всегда, когда мне приходилось её обманывать. Не хотелось мне этого делать, но... куда деваться?

   Очень мне хотелось рассказать Сиверко, за что он сейчас будет убит. Чтобы подыхая, он понимал: причина его смерти - его собственное мерзкое поведение, и ничего больше. Но следовало исходить из предположения, что разговоры Сиверко кем-нибудь прослушиваются. Поэтому пришлось сдержаться и ничем не обозначить, что мой звонок как-то связан с его престарелой мамашей и недавним инцидентом. Просто наплел ему всякой бессмысленной ерунды - даже не запомнил, что говорил - и, как только почувствовал, что он в моей власти - выпил его одним длинным глотком. Всё. Следовало бы, конечно, и чертову бабку за ним отправить, но это уже может ментов на Лену вывести, поэтому придется старуху оставить в покое. Ну да ладно - без своего сыночка вряд ли она что серьезное сможет сделать.

   Потом вообще всё вдруг резко стало непросто. Потому что искала меня, оказывается, не только полиция. И вот к этому я не был готов. Оставленные 'на черный день' сто тысяч как-то очень быстро кончились - ну, половину Аделаиде отдал, ну, на Мальдивы потратился. От горячего бульона паркет вспух - пришлось перециклевывать, стол неожиданно дорогим оказался, Лену пару раз в ресторан сводил и смотрю - уже последняя пачка стобаксовых бумажек на исходе. Я сначала порылся в глубине, всё казалось, что должны были остаться еще пачки две как минимум - нет. Я прям растерялся как-то - вроде ничего дорогого не покупал, в казино не играл, а полсотни тысяч долларов - фьють, и нету. Ну, фотоаппарат купил - вместо промокшего и погибшего в Мале. Телефон поменял, ноутбук. Ну, принтер еще цветной. Но это ж всё мелочи. Надо бы как-то расходы контролировать, что ли, а то такими темпами я за годик все свои деньги спущу. Принтер, например, мне нафиг не нужен, по большому-то счету.

   Короче, собрался я ехать к тайнику. 'Деловую' десятку я в двух кварталах от своего дома держал - двор там хороший подобрался: и дорога нормальная и машин во дворе немного. А еще дом тем удачный, что у него выходы из подъезда на обе стороны. Домофоны на подъездах дешевые, купленная на рынке за 500 рублей универсальная 'таблетка' их открывает. Я с улицы захожу, вроде как к себе домой, в подъезде потопчусь и выхожу во двор - к машине, вроде как из дому вышел. Со встреченными у дома и в подъезде людьми здороваюсь, они меня уже узнают и наверняка уверены, что я там живу.

   Вот и в этот раз - подхожу к подъезду с улицы, уже лезу в карман за 'таблеткой' от домофона, и...

   У меня уже в привычку вошло - перед тем, как войти куда (или выйти), я пространство за дверью сканирую. Просто привычка - даже перед тем как в свою квартиру зайти. Вот и на этот раз - просматриваю подъезд привычно, и... что это? Шесть человек. Стоят, никуда не идут. Я шаг замедлил. Мало ли зачем группе людей стоять на первом этаже подъезда? Студенты, например, с гулянки расходятся и никак распрощаться не могут. Или просто люмпены местные просочились за домофон и глушат там себе паленую водку. Да мало ли? Но я в своём рентгеновском зрении всё лучше и лучше разбираюсь, и выходит, что у каждого из этих шестерых при себе не менее пары килограмм металла. Какой формы и в каком виде - непонятно, но уже настораживает. Как-то кажется маловероятным, что именно в этот час и именно в этом подъезде собралась группа металлистов. Опа! А этажом выше - еще одна. Уже восемь человек. Ну и ну! Так что ключи из кармана я доставать не стал, развернулся и пошел вокруг дома. Не буду через подъезд ходить, обойду дом. Сяду и уеду. И, пожалуй, надо машину менять. Может быть, это сборище со мной никак и не связано, но береженого бог бережет.

   А с другой стороны дома... я аж шаг от удивления замедлил. Давненько я такой картины не видел - редкие прохожие осторожно крадутся в стороне, а у подъезда сидят на корточках, громко разговаривают, ржут и пьют пиво пятеро быковатого вида парней в спортивных костюмах. В пяти метрах от моей десятки - вон она, как на ладони. Выглядит нетронутой, но индикатор подозрительности у меня прямо-таки зашкалило. Ладно, посмотрим. Иду, делаю вид, что спокоен и погружен в свои мысли, кошу взглядом. И чую - пасут они меня. Разговор их замедляется, взгляды все чаще на мне останавливаются. Я аж занервничал, хотя еще два-три месяца назад в такой ситуации только азарт чувствовал.

   Наконец, один из парней кидает в сторону недокуренную сигарету и встает. На меня он не смотрит, но я замедляю шаг.

  - Эй, прохожий, - парень оборачивается ко мне, - не проходи мимо.

  Я останавливаюсь, не дойдя до группы шагов десять.

  - А? Это вы мне?

  - А ты кого еще видишь? Не ссы, разговор есть. Откуда будешь?

  Ну, начало почти стандартное.

  - Я... я, ну почти отсюда... там - в двух кварталах живу... я...

  - Понятно, - стоящий усмехается, цыкает зубом. Остальные продолжают сидеть и смотрят на меня с голодным интересом стайки шакалов. Вроде все по шаблону, но что-то не так.

  - Ну... я пойду? - спрашиваю я, - да?

  В группе сидящих - общий смех. Один из них - неприятный тип с физиономией боксера (неоднократно ломаные нос и уши) сплевывает сквозь зубы и спрашивает:

  - Мобила есть? Позвонить надо.

  Я делаю шаг назад и озираюсь.

  - Нет... то есть... да, но там денег нет. Позвонить не получится.

  - Денег нет, говоришь? А если найдем?

  Негромкие смешки. Я, лихорадочно размышляя, пытаюсь прикинуть план действий. Вроде, всё стандартно, но... очень странно. В этом районе гопников с весны нет. А тут - такие непуганые... средь бела дня... неужели? Но тут стоящий тихонько толкает 'боксера' ногой и говорит мне:

  - Не ссы, дядя. Вова просто пошутил, не нужен нам твой тел. Иди себе, - садится и демонстративно теряет ко мне интерес.

  - С-спасибо, - говорю я и осторожно обхожу сидящих по широкой дуге и иду дальше, время от времени бросая быстрые взгляды через плечо. Интересует меня больше машина, чем фальшивые гопники - вроде с ней всё в порядке, выглядит нетронутой. Стекла целые, следов взлома на дверях не видно, да и вон - светодиод сигнализации моргает. Это, конечно, успокаивает, но вот только не надо говорить мне, что всё остальное - совпадение. Как раз машину они и не тронули - чтобы меня не спугнуть.

   Я захожу за угол дома, останавливаюсь и задумываюсь. Итак, криминальный мир принялся за меня всерьез. Это - не полиция, это ребята те ещё, здесь на предупредительные выстрелы и прочее соблюдение правил рассчитывать не приходится. Что делать? Наверное, лучше будет просто уйти. В принципе, я допускал, что мою 'рабочую' машину однажды вычислят. Она не на моё имя зарегистрирована, а на документы одного из убитых мной гопников. И ничего, связывающего её со мной - нет. Или... черт, отпечатки!

  Вообще-то я, когда не делаю вид, что живу нормальной жизнью, всегда стараюсь не оставлять отпечатков. В этой машине - тоже. Либо в перчатках еду, либо всё тщательно протираю. Но иногда забываю: рассеянный я, что поделаешь. Вот и когда деньги в тайник отвозил... забыл ведь, а! Еще помню, когда ехал, смотрел на панель приборов и сокрушался, что придётся протирать и летом не принято в перчатках машину водить - народ не поймет. И забыл! Это значит... нет, еще не значит - неизвестно, вскрыли они уже машину или нет. Снаружи-то моих отпечатков быть не должно: ручку двери я никогда кончиками пальцев не трогаю, это уже привычка. А вот внутри... Если вскрыли, то плохо дело. Тогда жить мне теперь, как на иголках и ждать, что в любой момент первый встречный может начать расстреливать меня из автомата. Если вскрыли, то надо мне отсюда по-быстрому топать, замести следы и лечь на дно на некоторое время. А если не вскрыли, то срочно надо с отпечатками что-то делать. Вопрос ребром: так вскрыли или нет?

   И ответ на этот вопрос у меня есть - сигналка. В этой машине приличного - как раз только сигнализация. Очень мне было принципиально знать, бывал кто-то в моей машине за время моего отсутствия или нет, поэтому на сигналку я не поскупился. Продавец рубаху на груди рвал, утверждая, что во всей России спецов, которые могут эту сигналку вскрыть - по пальцам одной руки перечесть. А таких, которые могут её сначала вскрыть, а потом - закрыть так, чтобы хозяин не заметил - был вообще только один человек, но он умер двадцать веков назад. На кресте его распяли.

   Бывает, конечно, что я сам иногда забываю машину на сигналку поставить, и тут уж ничего не поделаешь. Но не сегодня. Сегодня важнее другое - когда я кнопку нажму на брелке, чтобы проверить состояние сигналки, машина фарами моргнет. И вряд ли сидящие в пяти метрах от неё бандиты окажутся настолько слепыми, чтобы этого не заметить. И настолько тупыми, чтобы не понять, что это значит. Соответственно, как только я нажму кнопку, надо будет действовать очень быстро. Если брелок сообщит, что сигналка срабатывала на вскрытие, то надо в темпе делать ноги - отпечатки у них уже есть. Кроме того, они явно знают, кто я и готовы к встрече со мной. А я - не готов.

   А вот если сигналка скажет, что всё в порядке, тогда - ничего не поделаешь - придется драться. Отпечатки мои им дарить никак нельзя. Эх, ну что же я рассеянный-то такой? Протер бы их тогда, не пришлось бы сейчас в капкан лезть. Эй, Макара, может, ты что-нибудь с моей рассеянностью сделать можешь?

  'Может, и могу. Ты уверен, что этого хочешь?'

  И образ-ощущение, как кто-то острыми пальцами-скальпелями копается у меня в мозгу.

  'Нет!'

  Снисходительная усмешка.

   Ладно. Я прижимаюсь спиной к стене дома, нахожу рентгеновским зрением кучку гопников возле машины, обе группы в подъезде, и, стараясь держать всех под наблюдением, нажимаю кнопку. Брелок издает негромкое 'пик', и через мгновение - еще раз: 'пик'. И одновременно всё приходит в движение. Гопники на улице бросаются врассыпную - видимо, ищут меня. Но то, что они разбегаются в разные стороны, затрудняет мне работу - я не могу прибить их одним ударом и трачу несколько секунд, вылавливая их поштучно. Группа с первого этажа уже почти вся на улице, я собираюсь прихлопнуть её, но тут из-за поворота выруливает тонированный джип. Я все так же стою спиной к дому, поэтому всё вижу и успеваю среагировать сразу, как только заднее окно джипа приопускается, и в щель высовывается раструб здоровенной трубы.

   Гранатомёт!

   Я наотмашь бью по джипу, он, переворачиваясь, слетает с дороги и, врезавшись в столб, застревает. Гранатометчик долей секунды до этого успевает выстрелить, но прицелиться в меня - не успевает. Граната улетает вдоль улицы и взрывается на той стороне, раскидывая припаркованные автомобили. Столб пару секунд стоит, накренившись, потом медленно сгибается в месте удара и повисает на проводах. Я наношу еще несколько ударов в поверженный джип, переключаю внимание на тех, кто был в подъезде и опять успеваю в последний момент - трое из них бегут ко мне и уже почти добежали. Наношу два прицельных удара, из-за угла дома летят брызги крови. Какое-то шевеление в окне дома напротив - не глядя, бью и туда. Вполне возможно, что это простой человек подошел к окну своей квартиры - посмотреть, что за шум на улице, но мне сейчас не до разбирательств. Гранаты мне и одной хватит, если что.

   Выскальзываю за угол, морщась, пробегаю по луже крови мимо того, что три секунды назад было людьми. Бегу к машине, по дороге пытаясь найти оставшихся врагов. Их еще одиннадцать должно быть - те восемь со второго этажа и еще трое, что на первом сидели. Но никого из них не вижу. Точнее, народу в многоэтажке - как червей в навозной яме, но выделить нужных у меня не получается - разбежались, гады. Рассредоточились. Не разносить же мне всю девятиэтажку.

   Подбегая к своей десятке, коротко бью когтем в район бензобака. Машину отодвигает на полметра в сторону, в борту - рваная дыра, из которой хлещет бензин. Нормально. Продолжая тщательно сканировать окрестности, выжидаю пару секунд, пока под машиной не образовывается приличная лужа. Всё, можно поджигать... вот только чем? Не курю я и зажигалки, соответственно, не ношу. Может, искрами? Когда я с размаху бил по джипу, искры из него так и сыпались. Я отхожу метров на десять и принимаюсь корежить машину ударами с разных сторон - искры исправно падают в лужу и... гаснут. Это меня настолько удивляет, что я аж замираю в ступоре. Это как так? Тысячу раз виденная в фильмах картинка - лужа бензина, в неё падает искра, и - бабах! Не так?! Что делать? Растерянно осматриваюсь и замечаю тлеющую сигарету. Ну, если и это не сработает, то значит, мир точно сошел с ума. Подхожу к почти разорванному пополам телу гопника, подбираю сигарету, и, метров с трех, кидаю её в лужу.

   Мир сошёл с ума. Давно подозревал. Сигарета, пылая на лету красным огоньком, падает в лужу бензина и гаснет с негромким, но отчетливым шипением и небольшим облачком пара. Это уже не удивляет - злит. Может, гопники слили мне бензин и залили воду - чтобы я не смог удрать, незаметно просочившись в машину? А что, это можно сделать и не потревожив сигнализацию.

  Преодолев отвращение, роюсь в карманах трупа и нахожу дешевенькую зажигалку. Кручу колёсико и подношу огонёк к луже.

   С громким 'ф-фух!' на два метра поднимается стена пламени. Машинально отпрыгиваю назад, падаю. Ничего не вижу. В панике тру глаза - зрение возвращается. В руках - какие-то обгоревшие ошметки. Щупаю лицо... м-да. Степень так третья. Ладно, заживёт. Встаю, отбегаю в сторону, бросаю прощальный взгляд на полыхающую десятку и бегу дальше - к решетчатому забору, ограждающему двор детского сада. Перелезаю через забор, каждое мгновение ожидая выстрелов в спину, бегу мимо глухой стены детского сада, забегаю за угол. Никто не стреляет, никто за мной не гонится, но успокаиваюсь я, только отойдя кварталов на пять. Уф. Ушел, кажется. Ай да я! Но бдительность терять ни в коем случае не годится - игра пошла по-крупному. В следующий раз они за мной на танке приедут, не иначе.

   Так что к тайнику я поехал на общественном транспорте. Надо бы какую-нибудь новую рабочую лошадку завести. Одна проблема - на кого? В принципе, у меня еще парочка паспортов есть, в которых фотографии вполне даже похожи на меня. От гопников остались, разумеется. Вот только стоит ли их использовать? Вполне возможно, что на меня как раз через документы и вышли. Наверное, пора и в самом деле залечь на дно. Жить, как обычный человек - может, даже на работу устроиться куда-нибудь. Всё к тому толкает.

   Забрав из тайника очередные сто тысяч, поехал домой, и, на полдороге, мне позвонила Лена. Улыбаясь, я сказал радостно:

  - Привет!

  - Привет, - отозвалась Лена и от звука её голоса улыбка сама сползла у меня с лица.

  - Что случилось?

  - Ничего особенного. Меня в полицию вызывали.

  Я замер, похолодев. Вот сволочи, ну я им устрою... хотя, вряд ли это поможет. И вообще - глупо. Как будто мне бандитов мало.

  - И что? - стараясь казаться в меру встревоженным, спросил я.

  - Про тебя расспрашивали, - безжизненным тоном отозвалась Лена, - намекали, что это ты Сиверко убил. И не только его, но и еще кучу людей.

  - Лена! Это ложь, причем - наглая. Сама подумай, если они и в самом деле так думают, то зачем они это тебе рассказали и почему тогда меня всё еще не посадили? Они тебя просто разводят!

  В это время я еду в автобусе, народу довольно много, и, при этих моих словах, вокруг меня образовывается пустое пространство. Но я не обращаю внимания.

  - Может быть. Только вот спрашивают они про тебя, а я вдруг и понимаю, что ничегошеньки про тебя не знаю. Как думаешь, это нормально?

  Я вздохнул.

  - Нет. Это ненормально. Знаешь, Лена, наверное, мне надо многое тебе рассказать.

  - Наверное, так и есть. Как соберешься - звони.

  И положила трубку.

   Ну вот, дождался. Эх, а так всё хорошо начиналось.

 

Часть 4. Гычурмыкин.

 

Глава 1.

  Тыгрынкээв помнил себя с годов с двух-полутора. Отец не раз говорил ему, что это нормально - большинство шаманов осознают себя в очень раннем возрасте и сам он помнил время, когда и ходить не умел. А великий шаман Вуквуввэ помнил себя еще в утробе своей матери. Но тогда, в свои два года, Тыгрынкээв еще не знал, что станет шаманом. И ради чего всё его существование представляет собой сплошную череду испытаний.

  Когда он спал, кто-нибудь из братьев подкладывал ему под бока угольки из костра, так, что повернувшись во сне, Тыгрынкээв нещадно обжигался, порой - до кости. В моняло мать частенько подмешивала ему мороженые кусочки оленьей желчи и, если Тыгрынкээв их вовремя не находил, мерзко-жгучий вкус во рту не проходил несколько дней. Если он забирался на стоящие у огнища нарты, кто-нибудь обязательно толкал их, да так, чтобы Тыгрынкээв обязательно слетел на пол яранги. Когда ему исполнилось четыре года, его, вымазав оленьей кровью, кинули к собакам. Мальчик отбился от них, и, окровавленный, добрался до яранги, но одна из собак прокусила ему сухожилие на левой ноге, и Тыгрынкээв на всю жизнь остался хромым. Потом его еще неоднократно бросали к собакам, но следующие разы всё было проще; в конце концов, мальчик не то, чтобы сдружился с ними, но установил некое подобие нейтралитета, основанное на взаимном уважении. С пяти лет отец начал отправлять его с братьями - за рыбой, на охоту, ягоды собирать, телящихся важенок стеречь. Тогда-то Тыгрынкээв и понял, почему братья частенько возвращаются с рыбалки злые, с синяками да ссадинами. Не рыбаков отец из них делал и не охотников - воинов. И в любой миг из-за любого куста или камня мог прозвучать звон тетивы, и в зазевавшегося мальчика летела тупая стрела. Тыгрынкээва отец поначалу предупреждал коротким вскриком, но вскоре перестал, и ему, как и старшим братьям, следовало реагировать только на посвист тетивы. Не успел понять, откуда выстрелили, и увернуться - ходи потом, морщись, потирай ушибленное место. И горе тебе, если не удержишься, вскрикнешь от боли.

  Тыгрынкээву было шесть лет, когда он впервые столкнулся с цивилизацией. Он знал, что где-то живут 'земные люди', отец упоминал о них неоднократно, но не говорил, что их быт и нравы настолько отличаются от местных. В стойбище, кстати, тоже всё было непросто - 'настоящими людьми' отец считал только их семью, все остальные яранги их стойбища были населены 'бывшими людьми', как и все близлежащие стойбища целиком. Когда Тыгрынкээв первый раз, хвастаясь, явил это знание перед соседскими детьми, те набросились на него с кулаками. Тыгрынкээв дрался, как разъяренный медведь, но он был один, и ему было всего шесть лет. Нападавших же было пятеро, возрастом от семи до четырнадцати. Так что, несмотря на яростное сопротивление Тыгрынкээва, его скрутили, наспех связали ремнями и от души намяли ему бока. Под конец, старший из пятерых - Ытьувви, сын старого Эквургына, потирая кулак, пообещал молча извивающемуся Тыгрынкээву: 'Еще раз так нас назовешь - убьем и тебя и твоего полоумного папашу'. После этого обидчики повернулись и ушли, оставив Тыгрынкээва связанным. Мальчик, напрягая мышцы, потихоньку освободил руки, скинул ремни и побежал к себе. Зашел в ярангу - отец был внутри, сидел у огневища и задумчиво смотрел через рынооргын на темнеющее небо. Тыгрынкээв попросил разрешения говорить.

  - Говори, - кивнул отец.

  - Почему ты называешь остальных людей нашего стойбища бывшими людьми? Ведь они ничем не отличаются от нас!

  Отец перевел на него пронзительный взгляд и Тыгрынкээв затрепетал под мощью его светло-серых глаз. Но своего взгляда не опустил - выдержал.

  - А если они ничем не отличаются, что же? Мне, что, нельзя называть их 'бывшими' просто потому, что я так хочу?

  Тыгрынкээв вздрогнул. Вопрос был провокационным - не согласиться с отцом - плохо, но не отстоять своего мнения - еще хуже.

  - Если они ничем не отличаются, то - нельзя! - так сказал Тыгрынкээв и зажмурился, ожидая неминуемой взбучки. Но мгновения шли за мгновениями, ничего не происходило, и мальчик открыл глаза. Отец всё так же неподвижно сидел перед тлеющими углями, но теперь поза его выражала такую непомерную усталость, что Тыгрынкээву вдруг захотелось чисто по-человечески подойти и обнять своего уставшего отца. Но он, разумеется, и не пошевелился.

  - Ты хочешь узнать, чем они отличаются от нас? - глухо спросил отец, продолжая глядеть прямо перед собой. Тыгрынкээв прерывисто вздохнул - он догадался, что будет, если он скажет 'да'. Восторг и ужас забурлили в нем, как бурлят в гейзере вода вперемешку с паром. Но восторга всё же было больше, и Тыгрынкээв выпалил:

  - Хочу!

  Отец вздохнул, поднялся, жестом указал на шкуру:

  - Садись.

  Отошел в сторону, достал откуда-то большую стеклянную бутыль, наполовину заполненную мутной полупрозрачной жидкостью. Взболтал, вытащил пробку, плеснул в широкую деревянную плошку и протянул сыну:

  - Пей.

  Тыгрынкээв выпил. Жидкость слабо пахла кислым молоком и была сладковатой на вкус.

  - Ложись.

  Тыгрынкээв лег.

  - Жди.

  Тыгрынкээв послушно закрыл глаза и принялся ждать. Выпитая жидкость неприятно шевелилась в животе, вызывая легкую тошноту и предчувствие болезни. Почти так же он себя чувствовал, когда съел вместе с олениной подложенные кем-то веточки воронца. Тогда было плохо, а потом он уже знал, что сразу же, как почувствовал подобное, надо немедленно извергнуть все съеденное обратно. Потом выпить воды и повторить. Скорее всего, отец тогда и подложил те веточки. Может, сейчас то же самое? Тыгрынкээв открыл глаза и поискал взглядом отца, но поблизости его уже не было - может, и вообще вышел - за нарастающим шумом в ушах Тыгрынкээв мог и не расслышать.

   Мальчик открыл рот, чтобы сказать, - 'Отец, я отравился', - но не смог, застыв от удивления. Потому что из его открытого рта выплыл большой переливающийся пузырь и медленно поплыл вверх, колыхаясь и подрагивая. Потом - еще один, поменьше. Тыгрынкээв быстро закрыл рот, быстро осмотрелся и пришел в ужас - стенки яранги дрожали и корежились, то отдаляясь в стороны шагов на десять, то приближаясь вплотную к лицу. Потом мальчик посмотрел на себя и понял - яранга стоит, как стояла, это с ним неладное происходит. Все части его тела плыли и менялись на глазах, то уродливо раздуваясь, то сжимаясь, то утончаясь в нитку и вытягиваясь. Эти изменения происходили всё быстрее и быстрее, так, что в какой-то момент Тыгрынкээв не поспел за своим взбесившимся телом и вылетел наружу.

   Тут было вроде всё такое же, но в то же время и совсем другое: краски посерели, линии размылись, и все пребывало в постоянном движении. Как будто кто-то нарисовал внутренности яранги углем на оленьей шкуре; и теперь волоски этой шкуры лениво шевелил ветер. Тыгрынкээв постоял немного возле своего тела, напряженно изогнувшегося на шкуре у огневища, заметил лежащее неподалеку тело отца и пошел к нему. И сразу же понял, что с каждым шагом погружается в земляной пол яранги - под ногами не было привычной тверди. Сначала он испугался, но потом откуда-то пришло знание - здесь для него нет преград, и он может двигаться во всех направлениях. Обрадованный, Тыгрынкээв пошел дальше и погрузился уже по грудь, когда чья-то твердая рука схватила его за плечо и выдернула из земли. Тыгрынкээв обернулся: перед ним и над ним, могучим торосом в солнечный день, сверкая всеми оттенками черного и белого, возвышался отец.

  - Я велел тебе ждать! - прогремел его голос прямо у Тыгрынкээва в голове, - тебе еще рано в нижний мир! Ты погибнешь!

  Тыгрынкээв хотел оправдаться, сказать, что увидел тело отца и испугался, но не успел - отец не ждал ответа.

  - Держись! - сказал он, взял Тыгрынкээва за руку и вылетел через рынооргын наружу. Яранга содрогнулась в спазме и отрыгнула две души наружу, в средний мир. Мальчик широко открытыми глазами оглядел раскинувшуюся панораму - он впервые видел мир с высоты, большей собственного роста. Всё стойбище, как на ладони, вон олени пасутся, и даже реку видать, до которой полдня пешего ходу! Тыгрынкээв уже предвкушал удивительные зрелища, ожидая, что они сейчас вместе полетят куда-то далеко, может, даже в верхний мир, но они опустились так же быстро, как взлетели. На земле отец выпустил его руку и, бросив, - 'Иди за мной', - быстро пошел к отдельно стоящим ярангам. Мальчик поспешил следом, удовлетворенно отметив, что под землю он более не проваливается.

   Возле первой из яранг, принадлежавшей роду Эръо, дети играли в 'пастбища' - было их трое, потому что старшие дети Эквургына сейчас перегоняли стадо от моря в тундру. Тыгрынкээв замедлил шаг, ожидая, что сейчас их с отцом заметят, но никто из игравших даже голову не повернул, хотя Тыгрынкээв с отцом подошли уже близко. Мальчик усмехнулся, влез в игровой круг, помахал рукой перед лицом Поона - никакой реакции. Он был невидим! Тыгрынкээв тихонько засмеялся и уже собирался догонять отца, как вдруг заметил что-то неладное в облике игроков. Он присмотрелся, посмотрел на себя, на них, помотал головой и бросился за отцом.

  - Почему они цветные? - спросил он, догоняя его у яранги Эквургына, - этим мы и отличаемся, да?

  - Потому что ими владеют желания, которым они не хозяева, - не оборачиваясь, сказал отец, - их плохо воспитали. Сейчас смотри, как следует.

  И отец, не останавливаясь, просто прошел через стенку яранги и исчез внутри. Тыгрынкээв удивленно посмотрел на место, где только что стоял отец, попытался потрогать ярангу, но не смог - рука прошла сквозь оленью шкуру, как сквозь пустое место. Тогда Тыгрынкээв просто шагнул вперед и оказался внутри яранги.

  - А почему из нашей яранги мы через верх вылетели, а здесь...

  - Потому что стены нашей яранги непроницаемы и для духов, - перебил отец, - смотри.

  Тыгрынкээв посмотрел, куда указывал отец и увидел Эквургына - старик сидел, прислонившись спиной к рывинэну , и терзал зубами кусок вяленой рыбы. Он, как и дети на улице, тоже не был черно-белым, но дети были только чуть-чуть цветными, а Эквургын был почти весь красным. Тыгрынкээв еще не знал, что это значит, но чувствовал: что-то плохое.

  - Подойди, рассмотри, он тебя всё равно не заметит, - отец подтолкнул мальчика в спину. Тыгрынкээв подошел ближе и вскрикнул, отстраняясь - большой бледно-розовый цветок рос в голове Эквургына, мясистые красные корни которого, разветвляясь и бледнея, опутывали всё его тело. Неощутимый ветер всё так же шевелил волоски на шкуре мира, но Тыгрынкээву показалось, что цветок шевелится и сам по себе - пульсирует, двигает корнями, пытаясь плотнее охватить человеческое тело.

  - Отец, что это?! - в ужасе спросил Тыгрынкээв.

  - Злая вода, - сухо ответил шаман, - так земные люди сделали из нас бывших людей. Для земных людей злая вода - тоже яд, но только луораветлан она подчиняет с первого глотка. Смотри, смотри хорошенько. Он старик, хотя всего на две зимы старше меня - злая вода сделала его таким. Если ты хоть раз её попробуешь, я убью тебя сам в тот же день.

   Тыгрынкээв постоял немного, расширившимися от ужаса глазами наблюдая за пульсирующим паразитом, потом быстро шагнул к Эквургыну, обхватил рукой мясистый красный стебель и сильно дернул. Предупреждающий окрик отца запоздал - цветок оторвался у самого корня и остался в руке у мальчика. Старик вздрогнул, встал на колени, выгнулся, неслышно крича, дугой, потом рухнул ничком и остался лежать неподвижно. Тыгрынкээв разжал ладонь, с отвращением посмотрел на обмякший мертвый цветок и бросил его на землю.

  - Зря! - сказал отец, - посмотри на него.

  Тыгрынкээв присмотрелся к лежащему старику и увидел, что корни, оставшиеся в нем, продолжают пульсировать.

  - Злая вода проросла в него, стала с ним одним целым. Можно провести много дней, отделяя корни от его души, и это будет бесполезным делом: если останется хоть самая малая часть корня, она вскоре вырастет обратно. А если, отделяя корни, ты повредишь душу, тело умрёт. Бесполезно, он уже не человек.

  Тыгрынкээв беспомощно посмотрел на распростершееся у его ног тело.

  - А другие? - спросил он, - а дети? Они же еще не пили злой воды.

  - Она проникла в них с его семенем, - сухо сказал отец, - она еще не овладела ими, но этого не миновать. Нашего народа больше нет. Пойдем.

  Он развернулся и вышел через стенку яранги наружу.

   Тыгрынкээв, поникнув, пошел следом.

   Обратный путь он запомнил плохо. Вроде бы они сначала шли до яранги, потом отец кричал ему прямо в уши вроде бы понятные слова, но смысл их от Тыгрынкээва ускользал. А отец тормошил и тряс его, пытаясь что-то объяснить. Что-то надо было Тыгрынкээву сделать, что-то очень важное, но он никак не мог понять, что. Потом, вроде бы, понял. А может, так и нет - не запомнилось.

   Потом были видения. Злые кэле-людоеды, огромные, как небо, возвышающиеся выше гор и заслоняющие своей тенью море, сходились, сотрясая шагами землю, к яранге. Они обнажали длинные белые клыки, тянули к Тыгрынкээву руки с множеством кривых и острых пальцев, а глаза их висели на ниточках и болтались в разные стороны в такт их шагам. А отец бил в бубен, выл, пел, и плакал, и прыгал вокруг костра! И тени его метались по стенкам яранги, как стадо оленей. И от звуков бубна кэле начинали уменьшаться, бледнеть, съеживались и опадали снаружи на стенки яранги, превращаясь в мелких насекомых: мух, муравьев и кузнечиков. Тыгрынкээву порой казалось, что братья с отцом подложили ему под бока столько углей, что он сейчас весь сгорит; он извивался и хлопал руками по шкуре, пытаясь затушить и скинуть с себя горящие поленья. Потом ему вдруг казалось, что его, раздетого и сонного, выкинули на снег в холодную зимнюю ночь; и белые волки нависали над ним, скаля в довольных улыбках зубастые пасти.

   Когда Тыгрынкээв первый раз пришел в себя, был уже конец лета. Он провалялся в забытье, на границе жизни и смерти, больше двух месяцев. Сложно сказать, что из того, что ему привиделось за эти дни и ночи, было видением, а что - было на самом деле. Но еще через неделю, когда Тыгрынкээв, с трудом переставляя ноги, первый раз вышел на улицу, он увидел, что земля вокруг яранги буквально усеяна мириадами дохлых насекомых.

  Ытьувви, проходя поодаль, остановился, погрозил ему кулаком и сказал с ненавистью в голосе:

  - Не радуйся, что выжил, прыщ! Я тебя скоро убью! - и убежал. Эръо, стоявший неподалеку, проводил его настороженным взглядом. А вечером зашла Гаймынаут - жена старого Эквургына. Поклонилась, положила у порога связку песцовых шкурок и сказала:

  - Простите моего сына, он молодой еще, горячий. Он ничего вашему роду не сделает, вот возьмите подарок, чтобы меж нами обиды не осталось.

  Поклонилась и ушла. Отец раздраженно дернул щекой, но шкуры взял и повесил на шест у полога.

  - Так лучше, - сказал он, - я с твоими братьями скоро уйду на дальнее пастбище, а ты еще слаб. Молодые могли сделать что-нибудь нехорошее.

  - О чём ты говоришь? - удивился Тыгрынкээв.

  - Эквургын умер, - ответил отец, - в тот же день к вечеру.

  Он не сказал, в какой именно день, но мальчик понял.

  - Это я его убил!?

  - Нет. Он умер, когда первый раз выпил злой воды. Не вини себя. И не бойся - тебя не тронут.

  Отец сказал правду - Тыгрынкээва не тронули. Более того, никто из соседей и их детей даже слова ему ни разу не сказал - словно не видели. Будто это невидимый дух его ковылял по улице, опираясь на высушенную кость, а не сам Тыгрынкээв. Недели через две он уже вполне оправился от болезни и даже подумывал временами одному пойти через тундру к отцу и братьям - в стойбище его по-прежнему никто не замечал, и ему было не по себе. Мать на его вопросы отвечала коротко и односложно, но ничего удивительного в этом не было: сколько себя Тыгрынкээв помнил, она всегда была немногословна.

  В это время и приехал проверяющий из района. По их записям выходило, что Тыгрынкээву уже семь лет и ему пора идти в школу. Его братья в школу не ходили - каждую осень вдруг оказывалось, что их нет дома и проверяющий, поворчав и погрозив для острастки разнообразными карами, уезжал ни с чем. Что год рождения Тыгрынкээва записан в конторских книгах неправильно, отец не знал, потому и не взял его с собой в ту осень. Ну и из-за болезни, конечно.

  Проверяющий был настроен решительно, кроме того, при нем был милиционер. Тыгрынкээв не знал по-русски ни слова, поэтому всех деталей спора между этими людьми и матерью не понял, но догадался, что происходит что-то нехорошее. И потянулся к ножу, когда человек в синей одежде шагнул к Тыгрынкээву с явным намерением схватить его. Увидев это, мать коротким выкриком остановила сына и сказала ему:

  - Не надо. Иди с этими людьми. В свое время, твой отец придет за тобой.

  Тыгрынкээв убрал руку с ножа и безропотно позволил вывести себя на улицу и посадить в маленькую железную ярангу, рычавшую так, словно в ней сидело два взрослых медведя. Ему поначалу было страшно, но он не подал виду - мужчина не должен показывать страх. Тем более, что в яранге уже сидел Поон. А потом ему стало даже интересно. Видимо, земные люди как-то смогли подчинить себе дух белого медведя, и он таскал по тундре эту железную штуку, оказавшуюся скорее большими крытыми нартами, чем ярангой. Медведь - зверь сильный, поэтому ехали нарты быстро. Быстрее, чем если бы в нее были запряжены олени.

   Так Тыгрынкээв оказался в школе. Школа была маленькой, училось в ней всего восемнадцать учеников в возрасте от семи до одиннадцати лет. На классы их не делили, все сидели в одной комнате, и учитель давал разным группам разные задания. Большая часть учеников жила там же, в школе, лишь пятеро из них жили в поселке и приходили только на занятия. Тыгрынкээв все это узнал много позже, поначалу он просто ничего не понимал. Проблемы возникали на каждом шагу - когда и где кушать, где брать воду для питья, куда ходить в туалет, и даже - где спать: первые ночи Тыгрынкээв ложился просто на пол, потому что предоставленную ему кровать принял за нарты. Все остальные школьники его сразу невзлюбили. Сказалось тут и то, что он не знал ни слова по-русски; и то, что он был керек, а не чукча, как остальные; и то, что он был сын шамана. В народе, в котором каждый третий считает себя шаманом, быть им на самом деле всегда выглядело как вызов. Ну и Поон, разумеется, не стал молчать о странной смерти Эквургына. Поэтому уже в первый вечер пятеро одноклассников попытались Тыгрынкээва поколотить. Он отбился с легкостью, удивившей его самого. Но одноклассников это не остановило - разным составом и разным количеством попытки проучить 'задаваку' предпринимались чуть ли не ежедневно.

   Любому другому такие условия показались бы невыносимыми, но Тыгрынкээв, наоборот, был почти счастлив. После тех испытаний, что устраивали ему отец со старшими братьями, школьные драки были просто отдыхом. Они поддерживали в Тыгрынкээве боевой дух - прими его школьники дружелюбно, пожалуй, растерялся бы. А так - всё было в порядке - один среди враждебного мира, где полагаться можно только на себя. Школьные занятия же ему просто нравились - они давали пищу его любопытному изголодавшемуся уму. Пусть большинство знаний, которые он получал в школе, никогда ему не пригодятся (так он думал), но они помогали ему понимать окружающий мир. Никто никогда раньше не отвечал ему на вопросы: 'Почему солнце встает на востоке', 'Почему наступает зима', 'Почему от мороза вода превращается в лед' и на множество других. И вообще, учиться в школе оказалось приятным делом - чистописание и рисование легко давались его твердой руке и острому глазу; арифметика и азбука были отдыхом для его мозга, а физкультура его просто рассмешила - настолько были нелепы в своей простоте все упражнения, с трудом выполняемые остальными учениками.

   Он проучился в школе семь месяцев - почти до весенней распутицы. К этому времени он добился многого. Одноклассники его уже не задирали, хотя дружеских отношений ни с кем у него и не сложилось. Он умел считать. Пока еще медленно, но уже про себя, а не по слогам, читал книги и неплохо болтал по-русски. Особенно русский мат ему хорошо давался - даже бывалые, синие от наколок, старатели качали головами и восхищенно крякали, слушая, как Тыгрынкээв строит вычурные многоэтажные конструкции из непечатных слов. Учителям, правда, последнее достижение категорически не нравилось.

   Когда приехал отец, шёл урок труда. Для первоклашек посещение этого урока было необязательным, но Тыгрынкээв никогда его не пропускал - ему нравилось осваивать незнакомые инструменты, и ему нравился учитель. Молодой эвенк Иван Омурвье получил в Петропавловске-Камчатском высшее образование, но не остался в большом городе, а вернулся в родной поселок - применять полученные знания в деле. Увы, судьба оказалась к нему неблагосклонна - прошлой зимой он угодил ногой в капкан. До людей он кое-как доковылял, но ногу ему до колена ампутировали. Пришлось Ивану переквалифицироваться в учителя и теперь, в его лице Тыгрынкээв получил приятного и умного собеседника.

   Тыгрынкээв обстругивал рубанком будущую ножку табурета, когда вдруг понял, что кто-то за ним наблюдает. Вытерев пот со лба, он обернулся и замер, удивленный - в дверном проеме стоял отец и следил за ним холодным настороженным взглядом. Иван тоже заметил гостя.

  - Извините, вам кого? - спросил он. Отец продолжал молча глядеть на сына. Тыгрынкээв улыбнулся, схватил лежащий рядом на верстаке табурет и подтащил его к отцу.

  - Смотри, - похвастался он, - это я сам сделал!

  - Зачем это? - неприязненно поинтересовался отец, и это были первые слова, что он произнес.

  - А вот! - Тыгрынкээв, торжествуя, уселся на табурет.

  Отец перевел взгляд на Ивана.

  - Это ты его научил?

  - Да, - учитель смутился, - и не только его. И не только табуреты...

  - Я вижу, для тебя это нужная штука, но зачем ты учишь моего сына её делать? У меня, чтобы стоять, есть свои ноги, и деревянные мне не нужны. А чтобы сидеть - у меня есть свой зад и деревянный мне не нужен. И у моего сына должно быть так же.

  - Но... - Омурвье смешался. Отец не дал ему договорить, повысил голос:

  - Ты научил их, как делать нарты? А как выделывать шкуру оленя?

  - Нет...

  - Тогда какая польза от твоей школы?

  Омурвье выпрямился и твердо посмотрел на отца.

  - Не все же станут оленеводами! Не всем нужно знать, как делать нарты. Я даю только...

  - А кем они станут? - опять перебил учителя отец, повернулся к ближайшему ученику, ковырявшему стамеской будущее сиденье очередного табурета, - ты! Кем ты хочешь стать?

  Ученик - девятилетний Сергей Эттытнеут, чей отец занимал немаленький пост в администрации поселка - нагло посмотрел на незваного гостя и ответил с вызовом:

  - Русским!

  - Сергей! - возмутился Омурвье, буравя ученика грозным взглядом, но тот только усмехнулся и уткнулся обратно в заготовку. Отец обвел взглядом мастерскую.

  - Тебе нечего тут делать, - сказал он, - иди за мной.

  Вышел в дверь и ушел, не обернувшись. Тыгрынкээв заметался. Сделал шаг к двери, остановился, посмотрел жалобным взглядом на учителя.

  - Это твоя жизнь, - сказал Омурвье, - тебе решать.

  Тыгрынкээв всхлипнул и выскочил за дверь. Выбежал из школы. Отец, сидя на нартах, разворачивал упряжку. Тыгрынкээв догнал нарты, запрыгнул сзади. Отец не обернулся, ничего не сказал и вообще не подал вида, что заметил сына. Причмокнул губами и направил нарты прочь со двора. Двое первоклассников, игравших во дворе школы, проводили нарты насмешливыми взглядами, свистом и криками 'Нойнын-кминэтйо!' ('Рожденный из задницы'). Тыгрынкээв вздохнул и негромко сказал:

  - Отец... можно спросить?

  - Спрашивай, - не оборачиваясь, разрешил отец.

  - Почему все говорят, что шаман перестает быть мужчиной?

  - Не каждый и не всегда. Так бывает, что по велению кэ`лет мужчина отвергает свое мужское естество, становится 'мягким человеком' и ищет себе мужа в верхнем мире. Правда то, что 'мягкие люди' - сильные шаманы. Неправда то, что они сильнее любого мужчины-шамана. Ты был рожден женщиной, твоей матерью и моей женой.

  - Ага, - вздохнул Тыгрынкээв. Поселок кончился, и впереди расстилалась тундра - бескрайняя и холодная.

 

Глава 2.

   Когда Тыгрынкээву исполнилось тринадцать, отец убил обоих его братьев.

  Утром того дня отец отправил Тыгрынкээва проверять капканы. Стояла поздняя весна, зверя шло много, добыча оказалась богатой. Юноша увлекся, висящие за спиной тушки шуршали, заглушая звуки и то, что ему удалось услышать посторонний звук иначе, как чудом, и не назвать. Тыгрынкээв остановился поправить ремень на плече и услышал тихое поскрипывание. Он не слышал его так - со стороны - года три, поэтому узнал не сразу, но его тело помнило этот звук лучше него самого. Через мгновение он уже лежал за кочкой, кинув перед собой тушку худой после зимы евражки, и держал в руке нож. В тушке, пробив её навылет, торчала стрела.

   Тыгрынкээв откатился за кочку и бросился наверх по сопке - туда, откуда пустил стрелу неизвестный стрелок. Но когда он, пригнувшись, выпрыгнул на вершину, там уже никого не было. Только далеко впереди летели во весь опор легкие нарты, запряженные двойкой оленей. Но, несмотря на расстояние и на то, что лица седока ему видно не было, Тыгрынкээв понял, кто в него стрелял. Пожалуй, он понял это еще раньше - когда разглядел наконечник стрелы, торчащий из тушки.

   Окончательно смысл произошедшего дошел до Тыгрынкээва, когда он вечером вернулся в стойбище. Попавшийся навстречу молодой охотник - Иничгыт - шарахнулся от него, как от чёрта. А возле их яранги уже был сложен курган хвороста, на котором, в росшитых волчьих кухлянках и крашеных ольхой вэчоквынах , лежали оба его брата. На звуки шагов Тыгрынкээва из яранги выглянул отец, смерил его тяжелым взглядом и снова скрылся в полумраке жилища. Тыгрынкээв кинул добычу у входа в ярангу и ушел в тундру.

   Больше всех своих сыновей отец любил Титу - старшего. И хотя отец старался не давать воли своему чувству и относиться ко всем детям одинаково, поступки его выдавали. Титу всегда доставались лучший кусок мяса, лучшая кухлянка и лучшее оружие. Когда они, тренируясь, бегали по склону сопки, попеременно неся друг друга на плечах, Титу всегда бежал вниз по склону, а наверх его кто-нибудь нес. Вот и в тот день - Тыгрынкээв не знал наверняка, но был уверен, что Титу отец отправил на охоту последним - отец хотел бы, чтобы из троих его сыновей выжил именно старший. И младший это понимал. Как и то, что, в конечном счете, именно любовь отца и погубила его любимого сына. Сам Тыгрынкээв бы точно насторожился, увидев, как отец по очереди отправляет зачем-то сыновей, а потом ездит куда-то на нартах. Но Титу ничего не почувствовал - он привык, что всё в жизни дается ему легко. Он не ожидал от судьбы неприятностей, не догадываясь о том, что раньше он имел дело не с судьбой, а с отцовской любовью.

   Тыгрынкээв ходил кругами по тундре три дня, не смея ни вернуться домой, ни уйти прочь окончательно. Он только сейчас понял, что всегда любил своего отца. Он верил - всё, что отец делает, он делает для их, Тыгрынкээва и его братьев, блага. Он готовил их к тому, чтобы они могли выжить и преуспеть во враждебном мире - и ни разу не намекнул, что однажды может сам стать частью этого враждебного мира. Очевидная любовь отца к старшему сыну угнетала Тыгрынкээва еще больше - раз рука отца не дрогнула, когда он целился в спину Титу, то что ему Тыгрынкээв? Не убил сегодня - убьет завтра. Так что, по разуму, следовало бы юноше бежать от стойбища - и чем дальше, тем лучше. Но сердце не пускало. Сердце было уверено, что отец не повредился умом, в него не вселился кэле и что все дела его были нацелены на достижение великой цели. А если Тыгрынкээв сейчас убежит, цель эта никогда не будет достигнута. И он ходил и ходил безостановочно, без еды и питья, разрываясь между велениями ума и сердца до тех пор, пока от усталости не подкашивались ноги. Тогда он ложился прямо там, где стоял и забывался в тяжелом, полном жутких видений, сне.

   Очнувшись на третье утро, Тыгрынкээв увидел прямо над собой волчью морду. Белые арктические волки и чукчи всегда относились друг к другу с уважением, и никто не нападал первым без очень веской причины. И те и другие - были охотниками и были воинами. Когда-то были. Пусть сегодня мало кто из чукчей накалывал себе точки на запястье в честь убиенных врагов и уж точно никто ни разу не шел в бой, держа в руках бубен, обтянутый человеческой кожей. Пусть - для волков время не имело значения, они всё помнили и вели себя соответственно. И чукчи тоже помнили - хоть и не все. Песцы - слишком мелки, хитры и подлы, чтобы их уважать. Медведи сами не уважают никого - для них всё вокруг - либо бесполезно, либо еда. Потому и сами они для чукчей - лишь еда и шкура. Волки - другое дело. Старики говорят, еще во времена их детства были люди, что умели разговаривать с волками. И что, бывало, волк выносил замерзшего или раненого охотника к его яранге. И что охотник, найдя в капкане неосторожного волка, не убивал его, как это часто бывает сейчас - он надевал ему на лапу лубок и кормил его, пока не срастется кость. Волки помнили - и чукчи тоже. Хоть и не все.

   Увидев, что юноша открыл глаза, волк отбежал в сторону. Но далеко не ушел - остался шагах в десяти. Тыгрынкээв с трудом встал на ноги и кашлем прочистил горло.

  - Придется тебе подождать, - сказал он с усмешкой, - я еще жив.

  Видимо, от него исходил запах умирающего животного, вот волк и заинтересовался. Вряд ли была другая причина, заставившая его так близко подойти к человеку.

   Тыгрынкээв расстегнул кухлянку, зажмурившись, подставил лицо теплому весеннему солнцу. Потом вздохнул и сделал шаг - первый за сегодняшний день. Волк сзади негромко тявкнул. Тыгрынкээв недоуменно на него посмотрел, потом отвернулся и, волоча ноги, побрел вперед. Ощущение пристального взгляда в спину, однако же, не проходило, поэтому через некоторое время Тыгрынкээв остановился и обернулся. Волк стоял за ним в десяти шагах и внимательно смотрел юноше в глаза.

  - Ты будешь идти за мной, пока я не упаду? - спросил Тыгрынкээв.

  Волк тявкнул, немного отбежал, остановился и полуобернулся, словно ожидая, что юноша пойдет за ним.

  - Ты хочешь, чтобы я пошёл за тобой?

  Вряд ли в другой день Тыгрынкээву пришла бы в голову такая мысль - а если бы и пришла, вряд ли бы он к ней прислушался. Но сейчас ему было все равно, куда идти, и он пошел к волку. Тот отбежал еще шагов на десять и опять остановился, поджидая уставшего юношу.

   Тыгрынкээв не удивился - он обрадовался. Сила его ума оказалась равна силе его сердца, и уже четвертый день ни одна из них не могла взять верх. Должно было произойти какое-то вмешательство извне, или он бы так и умер на этой заколдованной окружности, двадцатикилометровым кольцом опоясывающей стойбище. Теперь же, увидев выход из безвыходной ситуации, он принял его всей душой. И с новыми силами поспешил вслед за своим необычным провожатым.

   Волк шел долго - почти до вечера. Тыгрынкээв измотался до того, что весь мир сузился в его глазах, и он словно бы смотрел вперед через узкую трубу, в которой было место только для волчьих следов на еще не растаявшем снегу. Тыгрынкээв не ел и не пил четыре дня и теперь жалел об этом - вдруг ему не хватит сил дойти туда, куда его ведет белый волк? Он черпал на ходу ладонью снег и жевал его - помогало. И к вечеру он вышел на берег реки. Тыгрынкээв узнал это место - такой высокий обрыв нависал над рекой только в одном месте на сотни километров вокруг. Вода под этим обрывом была особенно темна и неподвижна; покойный Эквургын утверждал, что видел играющих в омуте чертей, но ему мало кто верил - все знали, что Эквургын видит чертей частенько и объяснения тому были самые прозаичные.

   Тыгрынкээв осмотрелся, пытаясь понять, куда ему идти дальше, но волка не увидел. Зато увидел отца - он стоял лицом к обрыву, на самом его краю и смотрел на закат. Тыгрынкээв усмехнулся, подошел к отцу, сел на край обрыва и свесил ноги.

  - Ты мог бы взять тупые стрелы, - сказал он, - а кто не увернется, тем вымазать лицо сажей и прогнать из стойбища. Раз настоящих людей так мало осталось, не следует ли их беречь?

  Отец посмотрел на сына и Тыгрынкээв вздрогнул, увидев бездну, сочащуюся из его глаз.

  - Карем. Не следует, - сказал отец тихо и отвернулся, - настоящих людей осталось столь мало, что их уже бесполезно беречь. А нас - береговых людей - не осталось совсем. Твоя мать была последней женщиной гычурмыкин. Будь у тебя даже сто братьев, они не смогли бы продлить род.

  - Почему - была? - спросил Тыгрынкээв. Спросил спокойно, он уже знал ответ и смирился с ним.

  - Она умерла. Вчера.

  Тыгрынкээв кивнул.

  - В школе учитель говорил мне, что кереки живут еще в нескольких стойбищах и даже там, в поселке, было двое кереков.

  Отец невесело засмеялся.

  - Лиса может назваться вороном, но вороном от этого не станет. Нас всегда было мало, и мы всегда знали друг друга. Больше нет никого. Те, кто сейчас зовет себя гычурмыкинами - либо, в лучшем случае, анкалгакку, либо просто лгут.

  Отец замолчал. Так они молчали довольно долгое время - пока громадный красный шар закатного солнца наполовину не опустился за горизонт. Тогда Тыгрынкээв спросил:

  - Что теперь? Будем жить, как раньше, пока однажды ты не окажешься быстрее и не убьешь меня?

  - Нет. Испытание закончено, и ты один его выдержал, - он повернул голову и посмотрел на сына, - я бы хотел, чтобы на твоем месте был Титу.

  - Я знаю, - кивнул Тыгрынкээв.

  Отец отвернулся.

  - Ты знаешь, - согласился он, - но я должен был сказать. Это моя вина. Теперь пойдем.

  Они спустились с обрыва вниз, в пойму реки, где двое оленей пощипывали пробивающуюся через снег свежую травку. Отец сел в нарты, а Тыгрынкээв замешкался - он всё разглядывал окрестности, надеясь еще раз увидеть белого волка. Хотя и понимал, что не увидит, потому что никакой это был не волк, а дух. Ведь когда Тыгрынкээв обернулся, перед тем как пойти за отцом вниз с обрыва, он не увидел волчьих следов, по которым туда пришел. Из тундры тянулась только одна цепочка следов - его.

   К стойбищу подъехали уже после заката. Обессиленный Тыгрынкээв уснул сразу, как заполз в теплый полог, но отец вскоре разбудил его. Тыгрынкээву сначала показалось, что он не успел и глаз сомкнуть, но, посмотрев на отца, понял, что прошло какое-то время. Лицо отца было разрисовано краской, одет он был в длинные шаманские одежды, и на шее висела связка амулетов.

  - Что такое? - спросил, поднимаясь, Тыгрынкээв.

  - Я думал, что придется ждать, но время уже настало, - сказал отец, - иди, тебя ждут.

  - Кто меня ждет? - удивился юноша, подхватывая с пола одежду, но отец остановил его руку.

  - Одень это, - и указал на другую стопку одежды. Тыгрынкээв недоуменно поднял первый попавшийся под руку предмет, оказавшийся женской камалейкой. Он узнал её - эту камалейку носила мать.

  - Что... - Тыгрынкээв посмотрел на отца непонимающим и недовольным взглядом.

  - Нож тоже оставь.

  - А... - юноша вздохнул, - ты хочешь, чтобы я стал 'мягким человеком'.

  - Нет. Я ничего не хочу. Ты станешь тем, кем станешь. И примешь эту судьбу. Выпей.

  Жидкость в плошке Тыгрынкээву была знакома - это она отделила ему душу от тела семь лет назад и почти убила его. Правда, на этот раз её было поменьше.

   Немного поколебавшись, Тыгрынкээв взял плошку и одним глотком выпил всё её содержимое. Потом встал и принялся одеваться.

  - Куда мне идти? - спросил он, покончив с непривычной одеждой.

  - Просто иди, - сказал отец, подводя сына к выходу из яранги, - потом узнаешь.

   Тыгрынкээв вышел наружу и охнул - его окружал мир духов - тот самый, нарисованный тонкими, живущими своей жизнью, штрихами. Тот мир духов, оборотней и кэле, не раз снившийся ему потом в кошмарах. Но проникновение было неполным - ногами он стоял на твердой земле, тела своего не покидал и определенно чувствовал - большей частью он еще пока в мире людей. И, пожалуй, только глазами - в мире духов. Тыгрынкээв огляделся, вздохнул и пошел прочь - туда, куда не проникали цветные линии человеческих желаний и страстей.

   Вскоре он отдалился от стойбища, и всё вокруг стало чёрно-белым. Точнее, чёрно-серым. Тыгрынкээва качало, он чувствовал себя очень больным и уставшим, но упрямо продолжал идти вперед. Он чувствовал, что идет правильно, и что осталось ему идти немного. Вскоре на горизонте, прямо перед ним, показалось белое пятнышко, показалось и начало увеличиваться в размерах по мере приближения к нему Тыгрынкээва. Когда пятнышко увеличилось настолько, что в его очертаниях стало ясно видно фигуру волка, Тыгрынкээв ничуть не удивился. Более того - он ждал этого и теперь радовался своей проницательности.

  - Здравствуй, дух-волк, - сказал Тыгрынкээв, подойдя к нему вплотную.

  Волк встал, повернулся к юноше задом, поднял хвост и Тыгрынкээв увидел, что это не волк, а волчица. Это открытие его порадовало - Тыгрынкээву не хотелось становиться 'мягким человеком', ему нравилось быть мужчиной. А теперь, раз его покровитель женского пола, ему нет нужды изменять свое естество.

  - Ты станешь моей женой? - спросил Тыгрынкээв.

  Волчица повернула голову и оскалила зубы - то ли угроза, то ли улыбка - и побежала. Оббежала вокруг Тыгрынкээва круг, потом другой, третий - всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах с каждым кругом. Вот она стала юноше по грудь, вот - ростом с него самого, потом - выше Тыгрынкээва, потом - еще выше. Она остановилась только когда выросла настолько, что Тыгрынкээв мог пройти у неё под брюхом, почти не пригибаясь. Наклонила голову, шумно обнюхала юношу, потом шагнула вперед, встав прямо над ним. Тыгрынкээв посмотрел вверх и увидел прямо перед своим носом сосок, наполненный молоком. Он не стал долго раздумывать - потянулся, взял сосок губами и втянул в себя теплую сладковатую жидкость. Проглотил - и сразу почувствовал, как наполнились силой ноги. Зажмурившись от блаженства и торжествуя, он сделал еще два глотка, затем волчица шагнула в сторону. Тыгрынкээв пару раз, как слепой щенок, схватил губами воздух, пытаясь нащупать утерянное, но не смог и с сожалением открыл глаза. И увидел, что волчица шагнула чуть-чуть - на полшага - так, что перед его лицом теперь покачивался другой сосок. Снова приложился к нему Тыгрынкээв и почувствовал, как силой налились бедра. И от этого соска он отпил три глотка.

   Так волчица напоила его молоком из всех восьми сосков, и, отойдя в сторону, села на землю и приняла нормальный размер. Тыгрынкээв обтер рукавом камалейки губы и рассмеялся - никогда еще он не чувствовал себя таким сильным и бодрым.

  - Ты стала мне матерью, - сказал он волчице и сам восхитился мощью своего нового голоса, - теперь стань мне женой!

  Волчица внимательно посмотрела Тыгрынкээву в глаза, потом легла и положила голову на лапы. Тыгрынкээв разделся догола и лег на волчицу сверху...

   Вдруг волчица повернула голову, глухо тявкнула и принялась, извиваясь, ползти назад, так, что Тыгрынкээв вскоре оказался сидящим на ней верхом. И, одним резким движением, встала на ноги. Не ожидавший этого юноша едва успел вцепиться пальцами в её шкуру. Волчица сделала пару неуверенных шагов, покрутила спиной, словно бы поудобнее устраивая груз, потом присела и вдруг рванула вперед, как выпущенная из лука стрела.

  Никогда Тыгрынкээв не видел, чтобы кто-нибудь бегал так быстро - набегающий поток воздуха залепил ему рот и нос, дышать он не мог, и ему приходилось зарываться носом в теплую шерсть, чтобы вдохнуть воздух в легкие. Он мог бы так и ехать, уткнувшись носом в волчью спину, но Тыгрынкээву казалось важным смотреть вокруг - он поднимал голову и смотрел. Хотя: было бы на что - здесь всё и так выглядело удручающе однотонно, а сейчас, от скорости, с которой он ехал, весь окружающий мир вообще превратился в одну сплошную серую полосу.

   Бежала волчица долго. Тыгрынкээву, в конце концов, надоело смотреть по сторонам, он уткнулся носом в мягкую шерсть и, похоже, задремал. Потому что когда он вдруг очнулся от холода, никакой волчицы под ним не было, а было что-то твердое и плоское. Тыгрынкээв встал и огляделся - он стоял посреди огромного черного камня с очень ровной поверхностью. Камень был весь в трещинах, местами сквозь него пробивались пучки жесткой травы. Кроме того, в камне были двери - круглые железные двери, ведущие прямо вниз и через эти двери красным туманом сочился запах Смерти. Самой Смерти там, внизу, не было - это Тыгрынкээв видел ясно, как и то, что под ним находится жилище именно Смерти и никого более. Просто она куда-то отлучилась.

   Тыгрынкээв с легким беспокойством огляделся. Волчица притащила его сюда неспроста, это точно. Но зачем? Надо бы ему найти, зачем, и поскорее, пока хозяйка подземного чертога не вернулась. Тыгрынкээв пошел в сторону - там стоял длинный двухэтажный каменный дом - он видел такие в поселке и знал, как они устроены. Но в этом доме не было ни окон, ни дверей - только пустые провалы и затхлый аромат запустения. Когда-то тут жили люди - это было видно по оставленным ими следам - но потом они ушли. Может, их напугала Смерть?

   Тыгрынкээв обошел здание и уперся в забор из железных нитей. Видимо, забор был поставлен здесь от духов, потому что человек пролез бы через него без особого труда. Но Тыгрынкээв не спешил наружу - за забором не было ничего интересного и, похоже, начиналась всё та же тундра, а туда ему еще рановато - сначала надо понять, зачем он здесь. Он вернулся к зданию, зашел в длинный гулкий коридор, но сразу же вышел обратно - очень ему было там неуютно. Он обнаружил еще один вход - ведущий не в здание, а под здание. Когда-то и там жили люди и, похоже, жило их там даже больше, чем наверху. Но вход был закрыт сплошной каменной пробкой, тянувшейся, как понял Тыгрынкээв, далеко вглубь, и как люди проходили вниз, в свои жилища, юноше было непонятно. Наверное, это всё же были непростые люди.

   Тыгрынкээв присмотрелся - вдали, за плоским камнем, виднелись еще здания, может, искомое - там? Юноша шагнул в сторону и вдруг понял, что замерз: ведь одежда его осталась там, где он её снял, а вокруг расстилалась тундра, пусть не такая холодная, как зимой, но всё же голышом расхаживать было еще рановато. 'Может, здесь одежда найдется?' - подумал Тыгрынкээв, - 'жили же тут люди'. Как только его желание приобрело конкретную форму, юноша сразу понял, куда ему надо идти. Он еще раз обошел здание и подошел к большому железному ящику. Ящик был наполовину заполнен полуистлевшим хламом - слипшимися в один комок книгами, обрывками тканей, отполированными до прозрачности костями каких-то животных, кусками железа и дерева; но Тыгрынкээв, отгребая мусор, точно знал - искомое - здесь. Наконец, рука уткнулась в плотный пакет. Тыгрынкээв вытащил его, развернул несколько слоев полиэтилена и извлек свою добычу.

   Какой-то прапорщик, а может, и просто ожидающий дембеля 'дед' когда-то припрятал этот пакет в мусорном ящике, очевидно, собираясь достать его перед отъездом. Но, то ли приказ о расформировании части пришел слишком неожиданно, то ли какие-то иные обстоятельства привели к тому, что пакет так и остался дожидаться своего часа. Пока воля случая не привела сюда Тыгрынкээва. Впрочем, возможно, случай тут был и ни при чем - уж больно хорошо сел на него комплект зимней офицерской формы. И подбитые мехом сапоги тоже оказались впору. Тыгрынкээв надел поверх всего плащ-накидку, застегнул пуговицы и задумался. Одежда удобная и теплая, это хорошо - но не за этим же он сюда пришел? Он заглянул в контейнер и вдруг заметил - в глубине, на дне ямы, образовавшейся, когда он вытащил пакет, что-то белело.

   Тыгрынкээв нагнулся, зацепил пальцем это что-то и, слегка повозившись, извлек наружу череп. Сначала ему показалось, что это череп большого оленя, но он тут же понял свою ошибку. Череп был с рогами и рога эти не были оленьими, они были короткие, изогнутые и заостряющиеся к концам. Странный был череп - странный и страшноватый. Может, это череп чёрта? Место-то - самый раз для чертей. Зазевался, не заметил, как Смерть домой возвращается, тут она его и убила?

   Тыгрынкээв развернул череп обратной стороной. С одного краю скула черепа была выломана, образуя полукруглую дыру на месте, где когда-то начиналась шея. Размер этой дыры навел Тыгрынкээва на интересную мысль. Он положил череп на землю, прижал его коленями и взялся обеими руками за кость нижней челюсти с другой стороны пролома. С негромким хрустом кость сломалась, и дыра в черепе теперь была почти идеально круглой. Как раз в размер головы. С некоторым содроганием, Тыгрынкээв надел череп себе на голову и поглядел на окружающий мир через пустые глазницы. И увидел всё тот же мир духов - шкура серой собаки, шевелимая неощутимым ветром.

   Полный разочарования, Тыгрынкээв снял череп и замер в изумлении - он вернулся в мир людей. Окружающее пространство обрело краски и звуки, и хотя черный камень под ногами остался черным камнем (Тыгрынкээв никогда не видел асфальта), но трава стала зеленой, дом - грязно-красным, а железные двери в жилище Смерти - ржаво-рыжими. Затаив дыхание, Тыгрынкээв надел череп снова. И снова окунулся в мир духов. Снял - мир людей. Тыгрынкээв торжествующе улыбнулся - вот оно! За ним, за этим черепом, и ни за чем другим пришел он сюда.

  Теперь можно и возвращаться.

   Тыгрынкээв надел череп и сразу увидел волчицу. Наклонив голову набок, она сидела прямо перед ним и скалила зубы - улыбалась. Интереса ради Тыгрынкээв снял череп - никого перед ним не было: пустой черный камень, проржавевшие ворота в конце него, и далее - куда ни кинь взгляд - одна лишь тундра. Юноша удивленно покачал головой, надел череп и сказал своей жене-волчице:

  - Вези меня домой!

  Та встала на ноги и повернулась боком. Тыгрынкээв сел на неё верхом и запустил пальцы в шкуру.

  - Смотри, чтобы череп не свалился, - сказала волчица глухим хриплым голосом, - упадешь и разобьешься.

  Тыгрынкээв кивнул, и, одной рукой плотнее прижал череп к лицу, а другой - еще крепче вцепился в шкуру.

  - Поехали!

  - Мог бы и сам добраться, - проворчала волчица, одним прыжком перепрыгивая двухметровой высоты проволочное ограждение.

  Тыгрынкээв недоуменно поднял брови, но возражать не осмелился. Он не знал, что и в самом деле мог бы добраться сам. Нескоро, правда: заброшенную воинскую часть от его родного стойбища отделяло километров триста.

  Давно уже откочевал род Тыгрынкээва с того стойбища. И сам Тыгрынкээв давно из своего рода ушел, вместе со своим отцом. Но и поныне передают из уст в уста историю о том, как молодой шаман вышел однажды ночью в тундру, как днем нашли всю его одежду в ста шагах от яранги, и как к вечеру он вернулся. Верхом на ветре, одетый в землю и траву, и с рогатым черепом вместо лица.

 

Глава 3.

   Тыгрынкээв открыл глаза еще до того, как чужак подошел к ыттыельрану . И не успел он шагнуть внутрь, как Тыгрынкээв уже стоял и держал в руке копье с зазубренным наконечником из китовой кости - такой, воткнувшись в тело, сразу ломается, и извлечь его никак нельзя.

  - Кто ты? - спросил он незнакомца. Тот открыл рот, но прежде, чем он ответил, в ярангу вошел еще один чоуча.

  - Я знаю его, Эургын, - сказал он, - это Эпкыр из Нэтена. Моя сестра живет в его яранге.

  'Почему он назвал меня Эургын?' - удивился Тыгрынкээв. Но тут случилось то, что удивило его еще больше - рот Тыгрынкээва вдруг открылся сам по себе и произнес слова, хотя Тыгрынкээв ничего говорить не собирался.

  - Зачем ты пришел, Эпкыр из Нэтена? - вот какие слова сказал его рот.

  - Ко мне пришел Нутэлкут - старейшина чавчувенов . Он собрал четыреста человек, и идет с ними воевать русских в Анадырск. Предлагают забыть вражду и вместе идти.

  - Я думаю, это хорошо, - сказал второй чоуча, - Пойдем вместе, восемьсот бойцов будет. Юкагиры тогда тоже не смогут отказаться - тысячу наберем. Что скажешь, Эургын?

  'Вам вороны мозг выклевали!?', - хотел возмутиться Тыгрынкээв, - 'Что вы такое говорите?', - но не смог открыть рта. А потом его рот опять открылся сам собой.

  - Нет, Геункеу, - сказал, - Коряки плохие воины. Русские победят их, а когда коряки побегут, дух чоучей упадет. Пусть коряки идут. Они ослабят русских, потом нападем мы и убьем всех. А юкагиры - вообще не воины.

  Геункеу кивнул и вышел, а Эпкыр остался.

  - Я тоже пойду на русских, - сказал он, - я привел двух своих сыновей и Алеля с тремя сыновьями. Они хорошие охотники, Эургын. Едят быстро, дикого оленя на бегу догоняют. Позволь нам остаться.

  Тут Тыгрынкээв понял, что он - лишь наблюдатель в чужом теле и перестал удивляться. И, как только он это понял, то сразу перестал ощущать себя в теле Эургына и теперь смотрел на происходящее как бы со стороны.

  - Видел ли ты когда русских? - спросил Эургын, - одеты эти таньги огнивые в железо с ног до головы, у них усы, как у моржей и круглые глаза, как у сов. Дерутся они ножами в руку длиной, стреляют громом из железных палок и страха не знают. Испугаешься, их увидев, ты сам или твои молодые. Побежите, крича от ужаса.

  - Я и отец с Митреем биться ходили, и мой отец своей рукой Митрея убил. А сыновья Алеля за мать и братьев отомстить должны - когда они на юкагиров ходили, русские пришли, оленей угнали, женщин и детей огнем пожгли.

  - О, о! - усмехнулся Эургын, - Я уже сорок человек знаю, которые своей рукой Митрея убили. Но пусть остаются. Мужчина должен мстить за пролитую кровь, иначе он не мужчина. И ты оставайся. Доспехи есть?

  - У меня есть костяной и у Алеля железный. У сыновей его лахтачные.

  - Хорошо, - довольно кивнул Эургын, - но щиты не одевайте. Русские стрелами не дерутся, а от ружей щиты не помогут.

  В ярангу вихрем ворвался молодой чоуча.

  - Эургын! - закричал он от входа, - Нанкачгат вернулся от Омваана, оленей у русских увёл! Семь табунов увёл и пастухов всех перебил! Завтра здесь будут!

  - А русские? - быстро спросил Эургын.

  - Русские следом гонятся. Сам Якунин их ведет!

  Обрадовался Эургын, бросился одеваться, кричит:

  - Собирайтесь все! Яранги разбирайте!

  Оделся Эургын, вышел наружу. Позвал к себе мужчин. Так им сказал:

  - Грузите яранги на нарты, пусть женщины с ними остаются. Сами же оружие берите, доспехи и байдары. И пойдем к Нанкачгату навстречу. С ним соединимся, русских, что за ним идут, всех убьем. До реки Анадырь дойдем по суше, там пересядем на байдары, войдем в Анадырск, переломаем русским головы и шеи, дома сожжем и будем там пасти табуны оленей!

  - Гук! Гук! - закричали мужчины, - так будет!

  Тут Тыгрынкээв как будто отдалился от происходящего, оно поблекло и отодвинулось вниз, а Тыгрынкээв был как будто вороном, летящим над тундрой. Он видел, как быстро собирались мужчины, как складывали они яранги на грузовые нарты и крепили их ремнями из оленьих шкур. Как готовили ездовых оленей, чинили доспехи и крепили наконечники к стрелам. И одновременно видел, как далеко-далеко от стойбища ходко шли табуны оленей, подгоняемые чоучами на ездовых нартах. Видел и русских - сверкая железом, шли они следом под звуки воинственных песен на своём языке.

   Время спрессовалось в представлении Тыгрынкээва - дня два, а то и три, пролетели, как несколько мгновений к моменту, когда он снова вернулся в тело Эургына. Стоял Эургын на вершине сопки, в тундру глядел. И там же стояли еще восемь мужчин - крепкие, сильные. По глазам видно - бывалые воины.

  - Нанкачгат! - сказал Эургын, - раз Якунин за тобой гонится, пусть дальше и гонится. Веди его к реке. Я же со своим войском за сопками ляжем, мхом накроемся. Когда русские мимо нас пройдут, мы встанем и в спину им ударим.

  Пожилой, уже начавший седеть, мужчина согласно кивнул.

  - Хорошо, Эурген, - сказал, - будет, как ты говоришь. Перед тем, как напасть соберетесь, кричите, как гагары: Йок! Йок! Тогда мы остановимся и нападем на русских спереди. А вы - сзади.

  - О! - теперь кивнул Эурген, - хорошо! Пойдем теперь.

  И Нанкачгат со своими людьми дальше табуны погнал, а Эурген повелел мужчинам у камня собраться, а сам начал к бою готовиться. Наручи из китовой кости надел, чтобы руки от тетивы защитить, куяк железный на грудь одел, а остальной доспех не стал одевать. Пусть видят все: не собирается тойон от врага убегать, незачем ему спину прикрывать. Вышел к камню, оглядел мужчин. Двести человек воинов, половина в доспехах: большое у тойона войско, большое и сильное.

  - Слушайте меня, - крикнул Эурген, - Нанкачгат прямо к реке пошел, а мы за сопки пойдем. Спрячемся и мхом накроемся, чтобы русские, мимо проходя, нас не заметили. Как крик гагары услышите, вставайте и на них нападайте! Щиты не одевайте, доспехи тяжелые не одевайте - русские ружьями стреляют, от них доспехи не защитят. Поначалу к ним быстро не бегите, кричите и руками машите, чтобы русские испугались и из ружей стреляли. Как все выстрелят - бегите к ним быстро, ружье медленно стреляет, второй раз не успеют. Якунина поймайте: он много людей худо убил, пусть хоть немного его пожарим на огне!

  Загудели-заворчали мужчины одобрительно, разошлись к нартам. Эурген сел в свои нарты, повел оленей левее следа, Нанкачгатом оставленного. Заехало войско Эургена за сопки, спешилось. Повел Эурген мужчин к склону сопки, сам лег, ямку выкопал, мхом накрылся, и воины его то же сделали.

   Из-за дальних сопок показались русские - ехали все на больших нартах, запряженные которые двумя, которые четырьмя, а которые и большим количеством оленей. Все на нартах сидели, рядом никто не бежал - то ли силы берегли, то ли ленились. Нартами однако ж, управляли не русские - юкагиры, похоже. Нарты проезжали мимо затаившего дыхание молодого тойона, а он смотрел на них сквозь щелочку и считал воинов. Железные доспехи русских больно сверкали на солнце, а большие глаза их смотрели так, что казалась смешной сама мысль спрятать что-либо от их взора.

   Наконец, последняя нарта прошла мимо.

  - Йок! Йок! - закричал, вскакивая, Эурген, и все чоучи подхватили, - Йок, йок!

  У русских возникло замешательство, с которым они, впрочем, скоро справились. Солдаты поспрыгивали с нарт и построились, нацелив ружья. Эурген, пригнувшись к земле и выставив лук, ждал. Многие чоучи то ли не услышали призыв тойона, то ли не прислушались к нему и сразу бросились в бой, размахивая копьями. За что и поплатились: грянул ружейный залп и многие упали, обливаясь кровью. Некоторые же, первый раз услышавшие ружейные выстрелы, развернулись и бросились бежать. Вслед ним прозвучало вразнобой еще несколько выстрелов.

  - Го! Го! - закричал во всё горло Эурген, вскакивая и бросаясь навстречу русским. Остановился, выпустил стрелу - попал: усатый страшнолицый таньг выронил ружье, захрипел, и, схватившись за пробитое стрелой горло, упал.

  - Го! Го! - подбодренные первым успехом чоучи кинулись на врага. Некоторые, следуя примеру Эургена, стреляли из луков, но без особого успеха - железные кольчуги хорошо защищали русских воинов, а стрелять в глаз или шею научены были немногие. В войске Эургена большинство было из оседлых чоучей, а стреляли из лука они, не в пример кочевым, плохо. Зато на копьях сражались хорошо. Сам-то Эурген с двадцати шагов евражке в глаз попадал.

   Русские и в ближнем бою были опасными противниками - отлично управляясь своими длинными копьями и страшными ножами, они начали теснить Эургена с его войском, но тут из-за их спин раздались крики и послышался звон оружия. То был Нанкачгат со своей частью войска. Натиск русских ослаб. Эурген убил копьем наседавшего на него высокого черноусого русского и поймал за рукав кухлянки пробегающего мимо родича.

  - Бежишь, Энейву?

  Искаженное страхом лицо обернулось к Эургену.

  - Там Якунин! Весь железный - ноги железные, руки железные, голова железная. Я его копьем ударил - копье сломал, ножом ударил - он мне его из руки выбил. Не справиться с ним человеку!

  - Не справиться? - Эурген посмотрел поверх голов сражающихся и увидел Якунина. Страшен был русский тойон, на голову выше любого чоуча. Громко рычал он, скаля крупные зубы и бил чоучей залитым кровью длинным ножом.

  - Не справиться? - повторил Эурген, достал лук и вынул из колчана тонкую стрелу. Выцелил поверх голов Якунина. Встретились на мгновение взглядами русский тойон и чукотский. И поняли друг друга без слов. 'Мы сильнее! Сдайтесь и платите дань, или мы убьем вас всех!' - сказали Эургену глаза русского. 'Может вы и сильнее. Если станем для вас дичью - убейте' - так ответил взглядом Эурген и отпустил стрелу. Вонзилась стрела Якунину прямо в глаз, он упал и сомкнулся над ним ряд чоучей - били копьями и ножами уже мёртвого и кричали 'Якунин умер!'.

   Со смертью тойона дух русских упал. Защищались они уже без ярости, только чтобы в плен не попасть - знали, злы на них чоучи за худые их убийства, не дадут легко умереть. Потому и не сдавались, бились до последнего. Юкагиры, нартами правившие, наоборот, почти не сражались, но чоучи и их в плен не брали - убивали. Так всех победили.

   Довольные, принялись трупы обирать - кольчуги снимали, мешочки с порохом и пулями. Большая ценность - порох и пули только у юкагиров обменять можно и то - очень дорого: не любят юкагиры чоучей. А ружье и подавно не продадут - самим нужно. Русские же, даже когда чоучи к ним с миром приходили, табак и чай продавали, а ружья, кольчуги и порох - нет. 'Сначала сдайтесь и дань платите по десять шкурок песцовых или лисьих с человека, тогда будем продавать', - говорили. Только в бою и получалось захватить огневое оружие и железные доспехи.

   Набравши трофеев, перевернули трупы убитых таньга лицом вниз, чтобы они на солнце смотреть не могли. Убитых чоучей положили на нарты, накрыв лица капюшонами, повезли прочь от реки. Голову убитого Якунина Эурген с собой забрал - будет теперь голова храброго воина злых духов от его яранги отпугивать. Много худого Якунин чоучам сделал, так что матери его именем детей непослушных пугают; так пусть теперь добро делает. 'Жаль', - думал Эурген, - 'русские женщин с собой в бой не берут. Я бы жену Якунина себе в жёны взял - моё право. У такого храброго воина и жена должна быть хороша'.

   Разбили стойбище там же, откуда его два дна назад сняли. Делили трофеи, веселились. Эурген не мешал - пусть нарадуются. Можно даже несколько дней тут постоять - слух о победе по тундре разнесётся, много чоучей к Эургену присоединится. В Анадырске еще много русских осталось - на всех хватит.

   Но мечтам его не суждено было сбыться - сначала ушли Энейву и Манэ. Забрали свою часть оленей, свернули яранги и ушли, ничего Эургену не сказав и враз уполовинив его войско. Потом Нанкачгат пришел - глаза прячет.

  - Шаман говорит, - сказал, - не будет нам удачи в Анадырске. Сильны духи, что русских защищают, если пойдем на них с боем - всех убьют. А если не пойдем - тогда победим. Разозлился Эурген.

  - Плохо шаман говорит, - сказал, - идем, бить его будем, пусть правильно духов слушает. Как можно победить, не воюя?

  Смутился Нанкачгат, смотрит в землю, глаз не поднимает.

  - Так шаман говорит. Добычу хорошую мы взяли, а пойдем дальше русских воевать и то, что взяли - потеряем. Не пойду я с тобой, Эурген.

  Вздохнул Эурген, уговаривать начал:

  - Нельзя нам расходиться, сам же говорил, мы только передовую часть их разбили, а остальное русское войско следом идет. Вот догонят нас и перебьют порознь!

  Засмеялся Нанкачгат.

  - Не догонят - мы у них всех оленей угнали. А пешком русские по тундре не скоро ходят.

   Понял Эурген, что не убедить ему старого тойона. Расстроился, обиделся на него, хотел даже на бой вызвать, но хитрый Нанкачгат понимал Эургена лучше, чем даже он сам себя.

  - Прости, - сказал Нанкачгат, - виноват я, слова не сдержал, что вместе в Анадырск пойдем. Вот, возьми подарок, а о вине моей забудь.

  И крикнул кому-то снаружи яранги. Распахнулся полог, и шагнула в ярангу женщина, при виде которой Эурген дар речи потерял.

  - Како! - сказал, наконец, удивленно, - кто она, Нанкачгат? Дух или человек? Если дух, то почему так на человека похож? Если человек, то почему кожа её черна, как ночь?

  Улыбнулся Нанкачгат.

  - Не дух это, женщина. Поморские чоучи из Кигини ходили прошлым летом набегом на заморских таньги и взяли эту женщину добычей среди прочих. Я сорок важенок за неё дал и пятерых ездовых оленей. Хорошая женщина, хорошо тебе служить будет.

  Посмотрел Нанкачгат на ошарашенного Эургена, улыбнулся еще раз и вышел.

  И снова время спрессовалось для Тыгрынкээва. Видел он, как дни сменялись днями, как кочевали стада оленей по тундре, как нападали чоучи на селения юкагиров, как угоняли их скот и женщин. Много дней прошло - весна сменяла зиму, зимой заканчивалась осень. В какой-то момент почувствовал Тыгрынкээв, что не один он наблюдает за тем, что когда-то происходило на землях чоучей.

  - Здравствуй, Вуквуввэ, - поздоровался Тыгрынкээв, - что же, так и кончилась та война?

  - Нет, - ответил дух давно умершего великого шамана, - смотри.

   И снова стоял Эурген на вершине сопки и смотрел вдаль. Был он не один, стоял рядом с ним юный чоуча и смотрел туда же. Но на этот раз была перед ними не только тундра - лежал перед ними большой поселок. И что-то в нём происходило - суетились люди, доносились громкие крики, скрипело дерево, и стучали топоры. С громким скрежетом обрушилось здание - увенчанное деревянным крестом, в котором жили духи таньга. Эурген вздохнул и перевел взгляд к ближним домам - там несколько таньга, кряхтя так, что их было слышно и за тысячу шагов, опускали в свежевыкопанные ямы свои большие ружья. От крутого берега отчалил первый корабль. Стоявший рядом с Эургеном чоуча встрепенулся.

  - Смотри, отец! - возбужденно сказал он, - Подплывем на ветках , нападем?

  Но Эурген не тронулся с места, только медленно покачал головой. Наметанным взглядом он отметил множественные металлические отсверки на борту корабля и понимал, что легкой добычей там и не пахнет.

  - Нет. У нас людей мало, а там много воинов и все с ружьями - даже подплыть не дадут.

  Юноша разочарованно вздохнул, потом заметил закапывающих пушки солдат.

  - О! Потом откопаем, да?

  Эурген снова покачал головой.

  - В большое ружье очень много пороха уходит. Из обычного ружья сто раз выстрелишь, из большого - лишь один. И тяжелое оно - никакие нарты не вывезут. Не будем доставать. Пусть лежит.

   Тыгрынкээв отстранился, усилием воли отодвинул от себя тойона, наблюдающего за уходом русских из Анадыря.

  - Вуквуввэ! - позвал он.

  - Да, - отозвался шаман, тут же оказавшийся рядом.

  - Они ушли? Русские ушли?

  - Да, - согласился шаман, - тогда они ушли .

  - Значит, мы победили? Но почему же...

  Ничего не ответил шаман, но что-то сделал. Потому что всё вокруг потемнело, исчезла тундра, исчез Эурген с сыном и древний Анадырь, оставляемый русскими войсками. А через мгновение Тыгрынкээв уже стоял в небесной яранге Вуквуввэ, а сам шаман уже сидел перед огневищем и, шумно отдуваясь, пил горячий чай из расписной деревянной плошки. Тыгрынкээв взял протянутую женой шамана плошку с чаем и, вздохнув, сел рядом с Вуквуввэ.

  - Чоучи хорошо умели побеждать в войне, но совсем не умели побеждать в мире, - негромко сказал шаман.

  Тыгрынкээв не понял шамана, но переспрашивать не стал, терпеливо ожидая продолжения. И дождался.

  - Через несколько лет после того, как русские ушли из Анадыря, они прислали чукотским тойонам богатые дары. И сказали: 'Давайте заключим мир. Мы будем торговать с вами всем, что у нас есть, а вы платите ясак не столько, сколько мы скажем, а сколько сами захотите'. Обрадовались тойоны. Решили, что напугали русских и победили их. И согласились на мир. Пока чоучи воевали с русскими, они могли надеяться если не победить их, то хотя бы не проиграть. А когда чоучи согласились на мир, они проиграли.

  - Я всё-таки не понял, - сказал Тыгрынкээв, - ведь в мире жить лучше?

  - Лучше, - кивнул Вуквуввэ, - если умеешь жить в мире. Мы не умели, а времени научиться нам не дали.

  Тыгрынкээв нахмурился. Шаман посмотрел на него искоса.

  - Что же, - сказал он, - послушай тогда одну сказку.

  Хлебнул чаю и отставил плошку в сторону.

  - Однажды родился среди чоучей великий силач. Настолько он был силен, что к зрелости своей увёл он оленей у всех остальных чоучей и всех их жён тоже. Пришли разгневанные чоучи к его яранге, увидели, скольких оленей и женщин увёл силач и удивились. Поклонились ему и сказали: 'Нет среди нас тебе равных, так будь же ты вождем над всеми чоучами'. Так и стало - стал силач вождем над всеми чоучами от моря до леса. Было у него двое сыновей, оба тоже силачи под стать отцу. И когда состарился вождь и почувствовал, что пора ему в верхний мир, решил он владения свои меж сыновьями разделить. Поднял голову, попросил посадить его перед ярангой, выстроил всех жён своих перед собой. Повелел выгнать все стада свои перед собой и собраться всем людям. Поставил своих сыновей, старшего - по правую руку, младшего - по левую. 'Всё, что лежит от меня по правую руку, теперь твоё' - сказал он старшему сыну. 'А всё, что лежит по левую руку - твоё' - младшему. Так сказал и лег умирать. Но была у старого вождя молодая красавица жена и стояла она прямо перед его лицом. Схватил жену за одну руку старший брат и тянет к себе. А младший - схватил за другую руку и тоже к себе тянет. Закричала жена от боли, открыл старик глаза. 'Что делать, отец?' - спросили его сыновья, - 'вот одна из твоих жён частью слева от тебя, а частью справа. Как же нам поделить её?'. Рассердился умирающий. 'Возьмите нож', - говорит, - 'и разрубите её пополам. Одна половина будет старшему, другая - младшему'. Взял нож старший сын, размахнулся, а младший говорит: 'Нет! Она целиком мне достанется. И всё остальное - тоже!' И крикнул тем людям, что стояли по левую руку от старика и чьих вождём он теперь был: 'Достаньте луки и стреляйте в моего брата!'. И выхватили люди луки и выпустили стрелы и закрыли те стрелы половину неба. Увидев это, вскричал старший брат, к своим людям обращаясь: 'Доставайте скорей луки и застрелите его!'. И достали все его мужчины свои луки и выстрелили в младшего брата. И закрыли стрелы другую половину неба, и стало на земле темно. А когда стало снова светло, то увидели все, что лежат оба брата мертвые, убитые множеством стрел. Увидел это старик и заплакал - нет больше у него сыновей. Но мужчина не может спокойно умереть, пока не отомщена кровь его родичей. Только как же отомстить? Ведь стрела каждого из чоучей в одном из его сыновей. Умер старик, а дух его воплотился в злую воду, что везли чоучам на продажу русские. И успокоится дух вождя, только когда всем убийцам своих сыновей он отомстит, когда не останется более на земле народа чоучей. Вот такая сказка.

  - Глупая сказка, - с раздражением сказал Тыгрынкээв, - и лживая. Как можно желать убить весь свой народ?

  - А ты не торопись, - спокойно сказал Вуквуввэ. Взял плошку, промочил горло и продолжил, - сказка эта правдивее многого из того, что ты видишь своими глазами и слышишь своими ушами. Как можно желать убить свой народ? А как можно желать убить своего брата? А отца или сына? Разве не убьешь ты соседа, если угонит он твоих оленей? Разве не убьешь ты брата, если отберет он у тебя жену? Разве не убьешь ты отца, если он причинит вред твоим детям? Не в злой воде беда, а в самих чоучах.

  Тыгрынкээв молчал, не в силах что-либо ответить.

  - Конечно, это просто сказка. Никогда чоучи не были под рукой одного человека. И уж точно - не были в те времена, когда русские привезли в наши земли водку. Но правды в этой сказке много, больше, чем ты пока можешь представить. Потому что звали этого сказочного вождя так же, как и тебя - Тыгрынкээв.

  - Что? - вздрогнул молодой шаман, чуть не уронив полную плошку горячего чая себе на ноги.

  - Спроси своего отца, какую судьбу он тебе уготовил? Тогда поймешь. И, может быть, узнаешь, какой у этой сказки конец.

  - Хорошо, - сказал Тыгрынкээв, отставляя от себя плошку, - спасибо за угощение.

  - Что же ты и глотка не отпил? - спросил Вуквуввэ, - или тебе не понравился мой чай?

  Тыгрынкээв вздрогнул. Нельзя ничего пить и есть, находясь в верхнем или нижнем мире. Иначе никогда более не сможешь его покинуть.

  - Если судить по запаху, то это лучший чай в мире, - честно сказал Тыгрынкээв, - но я выпил очень много чая перед нашей встречей и боюсь, не успею даже дойти до выхода из яранги.

  Вуквуввэ негромко засмеялся, взял плошку Тыгрынкээва и вылил её в огневище. Против ожидания, от огня не повалил пар, и он не погас, наоборот - пламя с ревом взметнулось и огненный столб, пройдя через рынооргын, вырос выше яранги.

  - Приходи, когда в твоем мире настанет завтра, - сказал старый шаман, брызгая остатками чая в лицо Тыгрынкээву, - поговорим еще.

   И Тыгрынкээв вдруг провалился вниз и оказался сидящим в своей яранге перед давно потухшим огнем. Вздохнул, снял с лица рогатый череп. Потер ладонями воспаленные глаза. Проснулся отец, поднял голову, посмотрел на Тыгрынкээва сонными глазами.

  - Вернулся?

  - Да, - Тыгрынкээв сглотнул, - отец, ты же не просто так тренировал меня и моих братьев? Ты же не просто так научил меня всему, что умел? Скажи, к чему ты меня готовишь?

  Сон мгновенно выветрился из отцовских глаз. Он посмотрел на Тыгрынкээва холодно и строго, потом отвернулся к стенке.

  - Завтра, - сказал он, - Завтра узнаешь.

 

Глава 4.

  Тыгрынкээв не замечал происходящих в стране изменений. Да они его и не касались - какое ему было дело, в СССР он живет, или в России. Все девяностые, с их разгулом преступности, рэкетом, челноками, отделением республик и открытием 'железного занавеса' прошли мимо него. Впрочем, живи он в это время даже в большом городе - тоже мог не заметить - он учился.

  С китобоями мыса Пээк он бил китов в холодных водах Чукотского Моря. Научился на сорок шагов кидать мощный китовый гарпун и безошибочно находить длинным сланцевым копьем сердце морского гиганта под слоями жира и мышц. Научился разговаривать с касатками и договариваться с ними, чтобы они приводили китов поближе к берегу. С Кигинскими чукчами ходил в торговые и грабительские походы к эскимосам Алеутских островов и Аляскинским первопоселенцам. Учился торговать, держа в одной руке копье, а в другой - песцовые шкурки. И учился воевать, держа в зубах поводья, а руками натягивая тетиву лука. С копьем один выходил на медведя, бегом догонял дикого оленя и убивал его на бегу ударом в сердце. И воевал, воевал, воевал. Со своими же соплеменниками - ради кровной мести. С коряками, ительменами и юкагирами - ради оленей. С алеутами и эвенами - ради китового уса и рабынь. С русскими - ради табака, железа и чая.

  Перед его глазами поднималась вся многовековая история чукотского народа - людей сильных, свирепых и воинственных, но, в то же время, справедливых, свободолюбивых и не терпящих обмана. И тем горше было ему возвращаться из своих путешествий в верхний мир к тоскливой реальности. Особенно грустно ему становилось, когда они с отцом заезжали за провиантом не в стойбище, а в какой-нибудь полузаброшенный поселок. В них люди жили совсем потерянные - без цели, без смысла, без будущего. От старого мира они отказались, новым миром оказались не востребованы. Советский Союз возводил в тундре города и поселки, ему нужны были люди для освоения богатств этого края и многие чукчи тогда сменили яранги на квартиры-малосемейки и типовые домики. Но с распадом СССР оказались никому не нужны ни, неспособные себя прокормить, поселки; ни стоящие на вечной мерзлоте города; ни их жители.

  - Опять они нас обманули, - жаловался Тыгрынкээву спившийся до совершенно скотского состояния археолог в селе Илирней. Звали археолога Григорий Ыныкей, но он, заплетающимся языком, потребовал от Тыгрынкээва, чтобы тот не смел называть его 'Григорием', или, тем паче, 'Гришей'. 'Если хочешь быть мне другом, конечно'. Было Ыныкею двадцать пять лет (хотя выглядел он на все сорок) и еще три года назад он раскапывал стоянки времен неолита на берегах ближайшего озера. Но три года назад экспедицию свернули за недостатком денег, а Ыныкея уволили. Как догадывался Тыгрынкээв - за пьянство. Ему не очень-то хотелось общаться с этим, совсем бывшим, человеком, но уйти с площади перед Домом культуры он не мог - отец ушел менять шкурки на мясо и настрого указал сыну не отходить от нарт. Тут на него и наткнулся скучающий пьяница.

  - Они всегда обманывают, - горячился Ыныкей, - в Америке, в Африке, в Сибири. Всегда! А потом еще гордятся тем, что они цивилизованные. А сами безо лжи и одного дня прожить не могут! Цивилизованные...

  Ыныкей говорил по-русски и Тыгрынкээв понимал его плохо - через слово - да и вообще не очень-то старался понимать. Тыгрынкээв за прошедшие годы видел пьяных много больше, чем ему хотелось бы, и хорошо представлял себе примерный репертуар: бессильные жалобы на жизнь, на обстоятельства и на нехороших людей, обманувших хорошего человека. Этот исключением не был, несмотря на высшее образование, и Тыгрынкээв только поддакивал задумчиво, с нетерпением ожидая, когда же вернется отец и можно будет покинуть село.

  - Знаешь, кто памперсы придумал? - оживился вдруг Ыныкей и Тыгрынкээв поневоле задумался - он не знал, что такое 'памперсы'.

  - Нет, - сказал он, - а что это: памперсы?

  - Како! Ты не знаешь?! - возмутился Ыныкей, - это же... это..., - на его лице изобразился тяжелый мыслительный процесс, - макы... нет... амака... ты знаешь! Кусок мха, который ребенку в макы кладут.

  - А...витывит , что ли?

  - Я сам знаю, что витывит! ...забыл просто. Можно очень большое дело сделать. Ты не знаешь, и ни один чукча не знает, но тот, кто придумывает что-то новое, много денег получает, только надо, чтобы патент был. Надо только сказать в нужном месте, что памперсы придумали чукчи, и тогда деньги будем мы получать, а не американцы.

  - О! - сказал Тыгрынкээв, - что же ты не скажешь?

  - Там надо денег заплатить, - с неподдельным огорчением заявил Ыныкей, - немного. Двести рублей. У тебя есть двести рублей?

  Тыгрынкээв усмехнулся.

  - Нет.

  - Потом, когда патент будет, много денег получим. Может, тысячу. Пополам поделим - пятьсот будет. Хорошо?

  Тыгрынкээв молча отвернулся. Он уже знал, что спорить с таким или пытаться ему что-то доказать - дело бесполезное. Ыныкей оббежал вокруг нарт и снова стал перед лицом Тыгрынкээва

  - А еще чукчи очки солнечные придумали, знаешь? Еще одна тысяча, да!

  Тыгрынкээв молчал.

  - Хорошо! - Ыныкей хлопнул себя по бокам, - у меня снегоход есть! Купи! Пятьсот рублей прошу... Триста?

  - Лучше верни, у кого украл, - холодно сказал Тыгрынкээв.

  - Он мой! - возмутился Ыныкей, - сломанный немного, да, но мой... Точно мой! ...был не мой, да. Но хозяин умер, худо умер.

  Тыгрынкээв только головой покачал и опять отвернулся от надоевшего алкоголика. И увидел подходящего по улице отца. Выражение его лица было очень неодобрительным. Тыгрынкээв красноречиво пожал плечами и сел в нарты. Отец сел рядом и взял поводья.

  - Не веришь? Никто не верит, говорят, Ыныкей весь ум пропил. А я сам видел, как его Калилгу сожрал!

  Отец, уже собиравшийся хлестнуть оленя поводьями, вдруг замер и опустил руки.

  - Кто сожрал? - спросил он как будто насмешливо, но, хорошо знавший отца, Тыгрынкээв видел, что тому не до смеха.

  - Калилгу! - почувствовав внимание к своей персоне, Ыныкей оживился и замахал руками, - Большой, как автобус! Мы на снегоходе ехали - там рыбу ловили на озере, потом Сергей её коптил и продавал. Старики говорили, Калилгу в озере живёт, но никто его не видел, и мы не боялись. А он прямо изо льда выскочил и хвостом снегоход отбросил. Я его увидел и побежал. Не испугался, нет, но он огромный, такого убить - пушка нужна! А Сергей то ли умом повредился, то ли снегоход ему жалко стало, - нож достал и побежал Калилгу резать! В морду ему ножом ткнул, нож соскользнул - твердая шкура у Калилгу! Зашипел он, ртом Сергея схватил и съел. А я ушёл. Было б у меня ружье, пошел бы, убил Калилгу. Нет ружья! Звал людей с ружьями - не пошли. Не поверили, говорят даже, я Сергея убил! Говорят, приедет летом милиция - в тюрьму меня отправят.

  - Вот как, - задумчиво сказал отец, - а какой он, Калилгу?

  - Огромный, - Ыныкей сделал круглые глаза и развел руки, - О-о! Как небо!

  - Цвета какого?

  - Зеленый, - твердо сказал Ыныкей, - и пятна на нём чёрные.

  - Хорошо, - сказал отец и хлестнул поводьями оленей. Олени пошли шагом.

  - Э! - сказал Ыныкей, - а я? Я покажу, где это было - и снегоход заберете. Триста рублей!

  - Не нужен нам снегоход, - сказал отец, подгоняя оленей, - себе оставь.

  Ыныкей пробовал бежать за нартами, но куда ему! Быстро запыхался, отстал. Встал посреди улицы и что-то кричал вслед удаляющимся нартам, размахивая руками.

  - Ты ему поверил? - осторожно спросил Тыгрынкээв, когда последние дома небольшого поселка остались позади. Отец промолчал.

  - Кто такой Калилгу?

  - Увидишь, когда доедем, - нехотя сказал отец и подхлестнул оленей. Тыгрынкээв задумался. До этого момента он ни разу не задавался вопросом, куда они едут - не до того ему было. Каждый день он жил предвкушением следующего урока и порой не мог дождаться момента, когда отец остановит оленей и скажет 'Здесь встанем'. Тогда Тыгрынкээв стелил шкуру, садился на неё, надевал на голову череп с загнутыми острыми рогами и погружался в мир духов. Чаще всего волчица носила его в верхний мир - к духам давно умерших людей - к шаманам, тойонам и старейшинам славного прошлого народа чоучей. Там ему было хорошо. Он бы вообще не возвращался в мир людей, если бы не потребность к еде и сну - любой шаман знает, что нельзя ничего есть в иных мирах, как бы их обитатели не настаивали. И он, с сожалением, снимал с лица череп и ел приготовленную отцом пищу. Когда еда кончалась, они заезжали в какой-нибудь посёлок или стойбище, и Тыгрынкээв лечил там людей. Везде к ним сначала относились пренебрежительно, порой даже враждебно - даже в самом маленьком стойбище был как минимум один человек, именующий себя шаманом и не желающий никакой конкуренции. Некоторые из них действительно кое-что знали: чем болеют олени, чем - люди, какими травами что лечить. В таких поселках народ был поздоровее, но и отношение к пришельцам получше. Хуже всего Тыгрынкээва с отцом встречали там, где шаман был просто обманщиком. Тогда Тыгрынкээв надевал свой череп-маску, подходил к лже-шаману и вдыхал ему в рот ветер чужого мира. И, пока обманщик боролся с духами, порожденными его же больным разумом, Тыгрынкээв шел по стойбищу - или поселку - и делал своё дело. В таких местах работы ему хватало.

  Так что Тыгрынкээв не думал, что у их с отцом путешествия есть какая-то цель. Когда он об этом задумывался, ему казалось, что они просто кружат по тундре - от поселка к поселку. Ему даже казалось, что в этом есть глубокий смысл - чем больше чоучей увидит работу настоящего шамана, тем больше их задумается о потерянном наследии предков. И может, кто-то из них не просто погорюет о героическом прошлом, но и попытается что-нибудь сделать, чтобы былое величие вернулось. Хотя с каждым днём верилось в это всё меньше.

  А теперь еще и оказалось, что катаются они по тундре не просто так и (что раздражало больше всего), казалось, об этом знают все, кроме Тыгрынкээва. Даже его жена-волчица несколько раз намекала о некой опасности, подстерегающей шамана. Поначалу Тыгрынкээв полагал, что речь идёт о чём-то абстрактном - любой шаман знает, что в иных мирах следует быть очень осторожным, ибо опасностям там нет числа. Но, после разговора с духом Вуквуввэ, не знал, что и думать.

  С утра отец и виду не подал, будто что-то обещал ночью. Тыгрынкээв терпел-терпел, помогая отцу в привычных сборах, но, в конце концов, не выдержал.

  - Ночью ты сказал, что расскажешь сегодня... - начал он.

  - Сегодня еще не кончилось, - перебил отец и сел на нарты, - поехали.

  Тыгрынкээв, потоптался возле нарт, но так и не нашёл, что возразить. Недовольный, сел на нарты и молчал всю дорогу. Долгий весенний день уже подходил к концу, красный круг солнца наполовину скрылся за горизонтом, когда они достигли цели своего путешествия. Густо поросшие лесом сопки разошлись, открыв взору заснеженную поверхность почти идеально круглой формы - озеро.

  - Эльгыгытгын, - сказал отец первое слово за весь день пути.

  - Нетающее озеро? - удивился Тыгрынкээв, - мы сюда ехали?

  - Да, - коротко сказал отец и остановил оленей, хотя до берега еще было шагов двести. Вынул из-под сиденья нарт два топора с длинными рукоятками, не глядя, кинул один Тыгрынкээву. Достал сверток из шкуры, перевязанный оленьими жилами, сунул его за пояс и начал спускаться к берегу, бросив через плечо:

  - Идём.

  Тыгрынкээв перехватил топор поудобнее и пошел следом. Вышли на лёд, отошли от берега еще шагов на сто, потом отец остановился, расчистил несколькими движениями узкий участок льда. Взял топор обоими руками, и, от души размахнувшись, ударил по сковывающему озеро ледовому панцирю. И ещё раз. И ещё. Ледяные осколки брызгами летели во все стороны, красиво сверкая в лучах заходящего солнца. Тыгрынкээв не стал дожидаться отцовских указаний, встал с другой стороны расчищенного участка и принялся махать топором.

   Лёд оказался толстым. От огненного солнечного круга над горизонтом оставалось не больше трети, когда очередной удар топора не отдался звоном в ладонях, а словно оказался нанесённым в пустоту. Рукоять топора выскользнула из рук Тыгрынкээва и он едва успел поймать её и не дать уйти под лед. Вытащил топор, и принялся аккуратными ударами расширять пролом.

  - Хватит, - сказал отец, когда прорубь стала шириной в две ладони.

  Тыгрынкээв вылез из вырубленной им ямы, поднял кухлянку и надел её прямо на разгоряченное тело. Отец посмотрел неодобрительно, но ничего не сказал - молча развернул сверток и вынул из него длинный тонкий нож. Таким ножом забивают оленей - одним ударом в сердце. Тыгрынкээв насторожился, перехватил топор и на всякий случай сделал шаг назад от проруби. Но отец даже не посмотрел на него. С левой руки сдернул рукавицу, полоснул ножом по ладони и сжал руку в кулак. Большая вишневая капля упала на снег. Отец поморщился и вытянул руку так, что срывающиеся с кулака капли крови падали прямо в прорубь. Постоял так немного, потом буркнул, - 'Хватит', - быстро перевязал ладонь тряпицей, подложив под нее клочок сфагнума и спокойным шагом пошел к берегу.

   Тыгрынкээв молча пошел следом.

  - Всегда все путают гычурмыкин с анкалгакку, - негромко сказал отец, не оборачиваясь, - всех кереками называют. Хотя гычурмыкин - это те же чоучи, а анкалгакку - народ, который когда-то с чоучами воевал.

  - Вот как? - удивился Тыгрынкээв. В его памяти еще жили дразнилки, которыми, как инородца, его награждали чукотские школьники, - так мы - чоучи?

  - Не просто чоучи. И не просто береговые люди, как ты можешь подумать из названия. Мы - береговые люди, но не потому, что живем возле воды, а потому что знаем, кто живёт в воде.

   Оглушительный треск, раздавшийся из-за спины Тыгрынкээва, заставил его буквально подпрыгнуть и развернуться на месте. От увиденного зрелища он чуть топор не выронил. Кроша лёд и расплескивая по поверхности потоки черной воды, из озера выбиралось чудовище. В свете заходящего солнца, бросающего длинные злые тени на уже по-вечернему синий снег, Калилгу выглядел особенно нереально. Длинное округлое тело, круглые глаза навыкате, большой рот с мясистыми усиками по бокам. Калилгу выбрался на лёд и, извиваясь, как огромная толстая змея, пополз к берегу. Тыгрынкээв поднял топор и подался вперед.

  - Нет, - отец схватил его за плечо, - у него очень толстая кость на лбу - топором не проломишь. Стой здесь.

  Отец сделал пару шагов навстречу ползущему к нему чудищу, опустился на колени и прокричал плачущим голосом:

  - О, Калилгу! Двух жирных оленей привел я сюда, ты съешь их, станешь сыт и силен!

  Чудище издало шипящий прерывистый звук и заскользило быстрее.

  - О, Калилгу! - завопил отец во всё горло, - Блестит чешуя твоя и велик твой рот. Смотри, жирен я сам и сын мой! Съешь нас и станешь сыт и силен!

  Тыгрынкээв, услышав такое, вытаращил глаза так, что посмотри на них кто сбоку, не отличил бы - где Калилгу, где Тыгрынкээв. Может, отец головой заболел - не вел же он сына через всю Чукотку, чтобы скормить его этому чудищу? Но увиденное им после заставило Тыгрынкээва на мгновение поверить в то, что умом повредился он сам. Чудище открыло рот так, что в него мог бы телёнок зайти, не пригибаясь, и принялось издавать прерывистые захлебывающиеся звуки. Тыгрынкээв смотрел на это, и чувствовал, как стекают по спине струйки пота и шевелятся волосы под вэчковыном.

   Калилгу смеялся.

   Хоть Тыгрынкээв и не любил ходить в нижний мир, но необходимость ходить туда возникала у него не раз и не два. И всяких чудищ, чертей и прочих кэле он насмотрелся предостаточно. Видел и невыносимо уродливых и необозримо огромных. Видел существ, почти прекрасных в своем смертоносном совершенстве и существ, не менее опасных, но тошнотворно омерзительных. Но ни одно из этих порождений чуждого мира не вызывало в нём такого нерассуждающего, почти животного ужаса, как хохочущий на снегу Калилгу. Топор выпал из его руки, но он этого даже не заметил.

   Из ступора Тыгрынкээва вывел вид отца. Отец, держа в руке нож, спокойным шагом подошел к хохочущему чудовищу, нагнулся и сунул руку с ножом прямо ему в пасть. Тыгрынкээв встрепенулся, подхватил с земли топор и бросился к отцу. Но никакой необходимости в этом уже не было - Калилгу дернулся, изогнулся дугой и упал набок, подняв клубы снежной пыли.

  - Отец! - вскрикнул Тыгрынкээв, бросаясь к нему. Добежал до головы Калилгу, держа перед собой топор, обошёл её кругом и наткнулся на отца. Тот спокойно стоял возле белого брюха чудовища и задумчиво его осматривал.

  - Чего кричишь? - недовольно сказал он подбежавшему сыну.

  Тыгрынкээв посмотрел на невозмутимого отца, на неподвижно лежащего Калилгу и опустил топор.

  - Зачем так опасно убивал? Ты знал, что он смеяться будет?

  - По-другому не убили бы. Сердце у него маленькое и глубоко внутри - даже китобойным копьем не достать. Мозг от глаз далеко и лоб очень твердый. Через рот его легче всего убить.

  Тыгрынкээв вздохнул.

  - Теперь что делать будем?

  - Желудок у него между плавниками, - сказал отец, протягивая нож, - режь.

  - Между... чем? - Тыгрынкээв взял нож, посмотрел на мертвого Калилгу и действительно - под головой чудища торчали в разные стороны не лапы, как ему сначала показалось, а плавники. Да и вообще...

  - Откуда знаешь все? Како! Он же... рыба?!

  - Как такое может быть? Похож на рыбу, да, - без тени удивления в голосе сказал отец, - а на какую?

  Тыгрынкээв сделал два шага назад.

  - Гольян! Да, сейчас вижу - гольян. Только большой, будто все гольяны озера в одного собрались. Но почему? Еще он смеялся!

  Отец усмехнулся и ткнул рукой в брюхо гигантской рыбины.

  - Оттуда и знаю. Разве ты гольяна никогда не потрошил? Солнце садится, сейчас темно совсем будет. Режь!

  К удивлению Тыгрынкээва, громадный желудок рыбины был почти пуст: парочка полупереваренных рыбешек среднего размера, какие-то бесформенные ошметки, волокнистые комки чего-то коричневого: видимо, водоросли, тягучая коричневая слизь - и всё.

  - Он наверно голодный был, - сказал Тыгрынкээв, вытирая руки об снег.

  Отец согласно кивнул:

  - Очень большой стал - плохо. Скоро бы на берег выходить начал - людей искать, оленей. Вовремя я его убил.

  Присел перед извлеченной из желудка рыбины дурно пахнущей массой, поворошил её рукой, пропустил между пальцев кусок чего-то мягкого.

  - Что ты ищешь? - спросил Тыгрынкээв.

  - Не знаю, - Отец вздохнул, - наверное, кость. Небольшую. Такую, чтобы её крупный гольян мог проглотить.

  Вытер руки, встал.

  - Надо дрова рубить, костер жечь. Темнеет, так не найдем.

  Тыгрынкээв не двинулся с места.

  - Кость? Он её переварил давно...

  - Керек. Не переварил. Это не просто кость, это гыргыр .

  - О! - Тыгрынкээв полез за пазуху, - тогда по-другому надо.

  Достал череп, надел на голову. В мире людей солнце уже давно скрылось за горизонтом, и тушу Калилгу поглотил мрак, но в мире духов солнца никогда не было. В мире духов всегда был день - тусклый, серый, но день. Тыгрынкээв осмотрел лежащую на боку громадную рыбу, потом раздвинул руками разрез на брюхе, заглянул внутрь и сразу увидел искомое - что-то светилось тяжелым красным светом в задней стенке желудка. Тыгрынкээв обхватил предмет пальцами и вздрогнул - ощущение недоброго чужого внимания охватило его. Ветер иномирья словно стих на мгновение, на мгновение замерло вечное движение вокруг шамана, замер и он сам. Низким шёпотом кто-то сказал фразу на незнакомом языке, неуловимо быстро пробежали по округе легкие тени, и ветер - нормальный ветер нормального мира - так сильно дунул ему в спину, что рогатая маска упала с его лица и Тыгрынкээв, с испуганным вскриком, сел на испачканный снег.

   Раскрыл ладонь, присмотрелся, и, несмотря на темноту ночи, разглядел на белой ладони что-то темное, продолговатое и слегка изогнутое. Тыгрынкээв ощупал предмет - он оказался похож на маленький - в два пальца длиной - моржовый клык. Только клыки круглые, а этот был плоский, со слегка зазубренными краями. А еще очень он был необычный - даже без маски, просто держа его в руках, Тыгрынкээв ощущал исходящую от него недобрую силу. Очень-очень недобрую и очень-очень сильную.

  - Вот, - Тыгрынкээв протянул руку отцу, чья кухлянка смутно белела рядом с ним, но он отшатнулся.

  - Нет, - сказал, - это предназначено тебе. Не давай никому.

  Тыгрынкээв нахмурился.

  - Но что это? Отец, сегодня уже кончилось. Ты расскажешь всё или мне назвать тебя лжецом?

  - Это кость Калилгу, - со значением сказал отец.

  Тыгрынкээв фыркнул.

  - Нет! - голос отца зазвучал с раздражением, - то, что я убил, это не Калилгу. Это просто рыба - гольян, который проглотил кость. Последнюю кость Калилгу, хранящую в себе его душу. Дух Калилгу сделал рыбу такой большой и умной. Дух Калилгу смеялся, когда подумал, что я принял большую рыбу за самого Калилгу.

  - Так кто этот Калилгу!?

  - Бери топор, - сказал отец, - идем к оленям, костер зажжём. И слушай. Давно это было, раньше, чем Пегитген создал луораветлан. Хоть и позже, чем он создал оленей. Тогда жили на земле другие люди и стали они враждовать с духом-творцом. Хитры были те люди, позвали они Пегитгена к себе, угостили оленьим айватом, а когда он наелся и отяжелел, набросились на него, связали и посадили его в яму. Закрыли решеткой и стали над ним смеяться. Рассердился дух, слепил из земли и своих экскрементов зверя, назвал его Калилгу и выпустил наружу. Могуч был Калилгу и быстр, убил он всех людей, живших тогда на земле, убил их, съел и освободил Пегитгена. Увидел Пегитген, что не стало на земле людей и некому теперь пасти оленей. И создал луораветлан. Создал и другие народы, чтобы служили они настоящим людям.

  Дошли до нарт, отец принялся собирать походную ярангу, а Тыгрынкээв пошел за хворостом. Отпустили пастись оленей, разожгли костер, повесили над ним чайник, набив его плотно снегом.

  - Что дальше было? - спросил Тыгрынкээв.

  - Но Калилгу еще жил на земле. И начал он есть луораветлан. Рассердился Пегитген. Нашел Калилгу, спросил его: 'Зачем ты ешь моих людей?'. 'Потому ты меня создал, чтобы я ел людей', - сказал Калилгу, - 'теперь я их буду есть, пока всех не съем'. Шибко рассердился Пегитген, взял скалу большую, кинул её. Упала скала на Калилгу и раздавила его. Но не умер Калилгу, потому что очень сильным его создал Пегитген. Понял дух-творец, что должен он теперь собрать все останки Калилгу и уничтожить их, тогда только переселится Калилгу в верхний мир и перестанет убивать людей. Ударил Пегитген по скале, раскололась скала на мелкие куски, разлетелись куски по тундре, и осталась на её месте огромная яма и раздавленный Калилгу в ней. Позвал Пегитген ворон, слетелось их множество, и склевали они всё мясо с костей Калилгу. Позвал Пегитген мышей, приползло их множество и выпили они всю кровь, вытекшую из Калилгу на землю. А чтобы собрать все осколки костей, Пегитген призвал нескольких луораветлан, назвал их гычурмыкинами и повелел собрать и сжечь все кости. Долго гычурмыкины ходили по яме, искали и сжигали кости. Все сожгли, только последнюю никак не могли найти. Наконец, один молодой шаман нашел её. Схватил и понес сжигать. Явился к нему дух Калилгу. 'Стой', - сказал он шаману, - 'не сжигай эту кость. Лучше спрячь её хорошенько. Будет тебе потом от меня польза'. 'Нет', - сказал шаман, - 'не может быть от тебя никакому человеку пользы, только вред'. 'Хорошо!' - сказал дух Калилгу, - 'Тогда сожги меня. Придут однажды другие люди в твою ярангу, убьют сыновей твоих, уведут жён и дочерей твоих, а тебе самому подрубят сухожилия и оставят умирать. Как отомстишь? Будешь тогда плакать, меня вспоминая'. Задумался молодой шаман. 'Что ты можешь?', - сказал с насмешкой, - 'Я вижу одну только кость, которой и теленка не ушибить'. 'А я тебя научу', - сказал дух Калилгу, - 'как меня обратно в мир людей призвать'. 'Хорошо', - сказал шаман, - 'учи'. И научил его дух. Запомнил шаман нужный обряд и нужные слова, а потом положил кость на дно ямы, вышел из неё и повелел духам воды заполнить её, и получилось озеро. Тогда повелел шаман духу зимы заморозить озеро так, чтобы оно никогда не таяло. И стало озеро нетающим. Пришел Пегитген и спросил гычурмыкинов: 'все ли кости вы сожгли?' 'Все', - сказал шаман, - 'посмотри сам, нет на земле ни одной кости'. Посмотрел дух-творец на землю, не увидел ни одной части Калилгу на ней и обрадовался. Подумал он, что убил Калилгу и отправился к себе в верхний мир. Когда ночью взглянешь ты на небо, то можешь видеть его возле небесного кола, к которому привязаны звёзды. Первая звезда и есть он - Пегитген. А гычурмыкины с тех пор от отца к сыну передают знание, как Калилгу призвать, но никогда никто еще не пробовал его призывать. Потому что Калилгу будет есть людей, пока всех не съест.

  Тыгрынкээв покачал головой - много подобных сказок он слышал за свою жизнь, но ни одна из них не пыталась казаться правдой. Он пощупал кухлянку на груди - под ней, напротив сердца, лежала кость неведомого существа и источала в мир злую силу.

  Отец снял с огня закипевший чайник. Достал чашки.

  - Гычурмыкины всегда смотрели за тем, чтобы дух Калилгу оставался в озере. Когда какая-нибудь рыба проглатывала кость, она становилась большой и умной. Тогда гычурмыкины ловили её, убивали и кидали кость обратно в озеро. Куйкынеку, внук моего деда, он жил здесь и должен был убить этого гольяна. Но не убил - умер сам, на охоте. Тогда пришлось мне ехать.

  - Так мы завтра выбросим кость?

  - Нет.

  - Что же это за обряд? - спросил Тыгрынкээв спокойно, - теперь ты и меня ему обучишь?

  - Ты его знаешь, - спокойно сказал отец, - вспомни сказку, что я тебе и твоим братьям рассказывал каждый вечер. И которую ты и твои братья пересказывали мне каждое утро.

  - Сказку, про то, как Эмемкут младшего брата воскресил?

  Отец налил кипяток в плошку, протянул сыну.

  - Да. Мой отец много лет каждый вечер рассказывал мне эту сказку. И каждое утро я ему её пересказывал. Так же делал и мой дед, и дед моего деда. Да. Только десяти оленей в жертву не хватит.

  - А сколько?

  - Нисколько. Людей надо.

  Тыгрынкээв вздрогнул, плошка качнулась в его руке и несколько горячих капель упало на снег.

  - Людей? Зачем? Зачем ты привел меня сюда, зачем рассказал всё? Ты хочешь, чтобы я призвал Калилгу? Зачем мне это? Я не хочу никого убивать!

  - Сам решай, - просто ответил отец, - ты видел - народ чоучей уже никогда не встанет на ноги. Он лежит в тундре с перерезанными поджилками, ослабевший настолько, что даже себя убить у него сил не хватает. Ты - последний из гычурмыкинов, тебе и решать.

 

Глава 5.

   Тыгрынкээв проснулся посреди ночи и долго лежал, глядя в темноту и пытаясь понять - приснилось ему всё, что произошло с ним, или было наяву. Но тут тихо запиликал будильник, стоящий на тумбочке у изголовья и шаман медленно встал с кровати. Надел штаны, сорочку; морщась, застегнул пуговицы на воротнике - он так и не привык к европейской одежде, хотя уже несколько лет не надевал эвиръыт . Не включая света, по памяти, вышел из комнаты и, сделав несколько шагов по коридору, свернул в кабинет. Уваров уже сидел в кресле одетый - ждал.

   Тыгрынкээв молча подошёл к своему столу, достал из ящика рогатый череп. Искоса посмотрел на Уварова, сидящего напротив него с другой стороны стола и в который раз поразился его собранности и уверенному спокойствию - редкий человек в его возрасте будет столь свежо выглядеть в четыре часа утра. Хотя Тыгрынкээв последнее время вообще не видел Уварова спящим. Сильный человек.

  - Как успехи? - спросил Тыгрынкээв, раскрывая перед собой большую конторскую тетрадь.

  - Отлично, - спокойно ответил Уваров, - пятьдесят из пятидесяти. Помню всё. А как твои успехи?

  - Пока успехов нет, - сказал Тыгрынкээв, - но не надо беспокоиться. Когда-нибудь он найдется.

  - Лучше бы он нашелся поскорее, - проворчал Уваров, - а то нехорошо получается: я свои обязательства выполнил, а ты?

  - Я не говорил, что будет быстро, - Тыгрынкээв надел череп-маску, - сидите спокойно.

  Уваров выдохнул и вцепился руками в подлокотники - сеанс терапии, проводимый шаманом, был довольно болезнен. Уваров знал, что он ему жизненно необходим, но редко когда упускал возможность оттянуть неприятный момент - разговором, чаепитием или еще как-нибудь.

   Тыгрынкээв привычно огляделся, убедился, что поблизости нет кэле, могущих помешать ему; отметил, что, тем не менее, духов сегодня особенно много - некоторые стаями кружили над лишь им известными целями, некоторые летели, бежали и неспешно брели по каким-то своим делам. Некоторые стояли поодаль и следили за Тыгрынкээвом, но подходить не спешили - чуяли его силу и боялись его. Рядом с ним стоял только один дух, похожий на силуэт волчицы, только совершенно поблекший и истаявший.

  - Скоро, - пообещал ей Тыгрынкээв, - скоро мы уедем отсюда. Терпи еще.

  Волчица не могла ответить, но спокойно кивнула - дескать, делай свое дело и не беспокойся обо мне. И Тыгрынкээв принялся за свое дело. Подошел к сидящему перед ним Уварову, осмотрел его, покачал недовольно головой: багровые семена болезни опять пустили свои злые всходы по всему телу человека и тянулись трепещущими ростками к его голове. Тыгрынкээв вздохнул, вытянул свой палец длинным тонким крючком, и принялся осторожно срезать пульсирующие багровые ростки, стараясь не зацепить тонкое тело человека. Работа была несложной, но муторной. Первое время на то, чтобы срезать все ростки, ему требовалось не меньше часа, но теперь он управлялся уже минут за десять-пятнадцать - сказывалась сноровка, да и болезнь уже не так сильно владела телом Уварова. Закончив, Тыгрынкээв осмотрелся, увидел, что кэле поблизости стало много больше - они окружили его широким кругом и следили за ним с недобрым интересом. Поежившись, Тыгрынкээв снял маску и вернулся в мир людей.

  - Готово, - сказал он напряженно сидящему Уварову. Тот выдохнул, открыл глаза и с облегчением вытер обильно выступивший пот с лица.

  - Ты волшебник, - сказал с уважением, - как ты это делаешь, а?

  - Я - шаман, - пожал плечами Тыгрынкээв. Поколебался - стоит ли говорить, что кэле с каждым разом всё больше и больше интересуются ими.

  - Нам надо уехать отсюда. Лучше в тундру, но можно и просто в лес, - раз, наверное, в тысячный, сказал он.

  - Нет, - раз, наверное, в тысячный, ответил Уваров. Встал, шагнул к двери, у выхода обернулся:

  - Через четыре часа?

  - Да, - кивнул Тыгрынкээв.

  - А если попозже на часик? В восемь у меня разговор намечается.

  - Час - много, - твердо сказал Тыгрынкээв, - болезнь до головы доберется опять. Мы же пробовали.

  - Хорошо, - сказал Уваров, - что-нибудь придумаю.

  И вышел за дверь. Тыгрынкээв устало откинулся на стуле, прикрыл глаза.

   От Эльгыгытгына они поехали в Анадырь, где и поселились. Тыгрынкээву в городе не понравилось сразу и категорически, но отец был непреклонен. 'Тебе надо научиться жить среди земных людей', - сказал он, и менять своего решения не собирался. Продал оленей, всё походное снаряжение и купил на вырученные деньги два комплекта европейской одежды, себе - похуже и сыну - поприличнее. Устроил Тыгрынкээва на рыбзавод разнорабочим, а сам пошел работать кочегаром в общежитие шахтерского поселка на другом берегу залива, там и жил.

   Тыгрынкээв изменение привычного уклада жизни принял, как очередное испытание - сжав зубы с твердым намерением выдержать его. Хотя с каждым днем ему всё больше казалось, что этот экзамен он уже провалил. Общего языка с 'коллегами' ему найти никак не удавалось - сказывалось полное отсутствие общих тем для разговора и, тщательно скрываемое, но всё же прорывающееся наружу, презрение Тыгрынкээва к 'бывшим людям'. Пили рабочие рыбзавода поголовно и непрерывно - других вариантов как-то занять себя город практически не предлагал. Непьющий Тыгрынкээв выглядел на их фоне белой вороной. Отметив эту редкую особенность, руководство сделало его бригадиром, но облегчения Тыгрынкээву это не принесло - рабочие продолжали относиться к нему с прохладцей, близкой к неприязни, а 'белые воротнички' всё так же считали его 'рабочим быдлом' и отношений не поддерживали. Неизвестно, как бы он выдержал, если бы не жена-волчица и иные миры, поджидающие его в небольшой комнатке на окраине.

  Три раза его комнатку пытались обчистить. Неизвестно, что именно чувствовали воры, но заканчивалось всё примерно одинаково. Первый вор, ничего не забрав, выпрыгнул в окно третьего этажа и все потери Тыгрынкээва исчерпались разбитым стеклом. Второго вора увезли санитары - когда его нашли, он, подвывая от ужаса, сидел в углу туалета на первом этаже и кусал всех, кто пытался к нему подойти. В третий раз воров было двое и тогда Тыгрынкээву пришлось в первый раз пообщаться с милицией - один из воров убил другого, сам получил пару ножевых ранений, истекая кровью, выполз в коридор, где и умер от потери крови. И, хотя никаких подозрений к Тыгрынкээву быть не могло (он весь день был на заводе, где его видело добрых полсотни человек), общение с милиционерами его немного шокировало: они, похоже, были очень расстроены, что Тыгрынкээва нельзя за что-нибудь посадить.

   С отцом Тыгрынкээв виделся раз-два в неделю. Отец выглядел хорошо, держался бодро и, глядя на него, Тыгрынкээв чувствовал себя неловко из-за того, что никак не мог преодолеть свою хандру - плохо ему было. Серо и тоскливо. Потом всё стало еще хуже. В очередной выходной отец не приехал к Тыгрынкээву. На вторые выходные, когда отец тоже не приехал, Тыгрынкээв забеспокоился и сам поехал в Шахтерский. И узнал, что отца арестовали - за ограбление винно-водочного магазина. При этом был убит охранник и отцу светила 'вышка'.

   Сказать, что Тыгрынкээв был шокирован - значит, ничего не сказать. Он ушёл с завода и принялся, как на работу, ходить во всё инстанции, пытаясь достучаться до разума хотя бы одного из этих непрошибаемых людей - бесполезно. Волчица ничем не могла ему помочь - силы её в городе таяли. С отцом Тыгрынкээву так и не удалось встретиться - он даже не узнал, где его держат. Попытка воздействовать на разум очередного милицейского чиновника едва не оказалась для Тыгрынкээва фатальной - стоило ему только достать маску, кабинет тут же наполнился милиционерами. Кое-как ему далось оправдаться, наговорить ерунды и остаться на свободе. Череп-маску у него не отобрали только потому, что милиционеры просто брезговали брать её в руки, не говоря уже о том, чтобы видеть в ней какую-то ценность.

  Следователь, ведущий дело отца, оказался вменяемым, не потерявшим (видимо, по молодости) человеческих качеств и Тыгрынкээву даже понравился. Но помочь он ничем не мог, да и не пытался. Тыгрынкээв не знал, что такое 'отпечатки пальцев', 'мотив', 'алиби', но и так видел: следователь уверен в виновности отца. Когда же Тыгрынкээв попытался рассказать про 'бывших' и 'настоящих' людей, про то, как выглядит алкоголик через призму мира духов - следователь поскучнел и сообщил, что 'суд во всём разберется'.

   Но до суда дело не дошло - отец зубами перегрыз себе вены на руках. Только тогда Тыгрынкээву и удалось его увидеть - в морге, сине-белого от кровопотери и совсем не похожего не то, что на его отца, но даже и на человека. Пройдя череду муторных бюрократических процедур, Тыгрынкээв получил тело отца; тут же в морге, под удивленными взглядами окружающих, упаковал его в большой пластиковый мешок и перевязал ремнями. На рейсовом автобусе, идущем вокруг залива, он вывез тело за город и сжег его. Дождавшись, пока дотлеют последние угли, он сменил неудобную городскую одежду на затвердевшие от долгого лежания чукотские и надел рогатую маску.

   Волчица стояла перед ним и смотрела на него ожидающим взглядом. 'Ты можешь мне помочь?' - спросил Тыгрынкээв. 'Да', - ответила волчица и длинными скачками побежала в тундру. Тыгрынкээв, с восторгом чувствуя, как с каждым шагом в него вливаются силы, понёсся следом. Они бежали без перерыва около полутора суток, потом волчица спустилась к подножью ничем не примечательной сопки и принялась рыть. Тыгрынкээв присоединился и, через пару часов совместных усилий, они извлекли из ямы небольшой, но очень тяжелый, бочонок. Тыгрынкээв с трудом выбил густо просмоленную дубовую крышку и вытащил тугой холщовый пакет. Развернул. Внутри лежали: шесть, отливающих желтым металлическим блеском, булыжников сложной формы, пара десятков золотых монет с двуглавым гербом на одной стороне и бородатым мужчиной - на другой, ворох выцветших однотонных бумажек с изображением тучной дамы и тяжелый полотняный мешочек, наполненный золотым песком.

   Жизнь в городе все же кое-чему научила Тыгрынкээва - он знал, что лежит перед ним - его новый смысл жизни. Год назад такая находка скорее всего, привела бы его к смерти. Но, пожив некоторое время среди 'земных людей', причем - среди самых, что ни на есть, маргиналов, он уяснил, что в их мире прямые пути не то, что не бывают самыми короткими - чаще всего они просто ведут в никуда. Поэтому действовал Тыгрынкээв осторожно и осмотрительно. Успешно превратил весь песок и три самородка помельче в деньги - получившаяся сумма была настолько велика, что он даже не мог отнестись к ней серьезно. Он привык к натуральному обмену с использованием бумажных денег только для маленьких сделок - при покупке чая, табака, сахара, и поэтому просто не мог представить, что можно купить на вырученные деньги. Раньше, чтобы оценить цену какого-либо товара, Тыгрынкээв привычно переводил цифру на ценнике в пачки чая, но сейчас этот приём не помогал - мысль о ста тысячах пачек чая только веселила своей бессмысленностью. Тыгрынкээв сложил все деньги в полиэтиленовые пакеты из-под макарон, пакеты сложил в зеленый армейский вещмешок и поехал на Большую Землю.

   Много позже он понял - отец, скорее всего, действительно сделал то, в чём его обвиняли - влез через окно в водочный магазин и убил ножом сонного охранника. Так что зря Тыгрынкээв порой вспоминал недобрым словом молодого следователя - тот был прав практически во всём - кроме мотива. Разумеется, не нужны были отцу ни водка, ни деньги из кассы. И вовсе не случайно произошёл тот инцидент так скоро после первой встречи Тыгрынкээва с милицией - встречи, оставившей неприятное впечатление, которым Тыгрынкээв не преминул поделиться с отцом. Отец знал, что Тыгрынкээв не поверит в его виновность - и будет мстить. Тыгрынкээв однажды это понял, но менять свои планы не стал. Месть стала его смыслом жизни и, хорошо помня о том, каково это - жить без смысла, он боялся потерять его снова.

   Жизнь в большом городе оказалась много сложнее и опаснее жизни в тундре, но Тыгрынкээв выжил. Выжил и заматерел - не смутить его было теперь ни 'наездом' ППСников, ни хитростями поджидающих простака мошенников, ни бюрократическими препонами. Документы у него были в полном порядке; мошенники, в основном делающие ставку на жадность 'лоха' в его случае пролетали вчистую; бюрократические препоны элементарно решались с помощью денег. А гопники для него проблемой не были с самого начала - разговор с ними у Тыгрынкээва всегда выходил короткий.

   Если бы Тыгрынкээв поставил себе целью просто выжить и преуспеть - он бы этого добился без особых трудностей. Но цель его была несколько иной и ему пришлось пережить несколько смертельно опасных эпизодов, прежде, чем понять - одному ему не справиться. Денег и воинского умения недостаточно - нужна еще власть. И он начал искать власть.

   На Уварова Тыгрынкээв вышел случайно. Слишком велика была фигура, чтобы шаман сам пытался с ним связаться. 'Пятиминутный министр', отправленный в отставку на следующий день после назначения, Уваров был умным и дальновидным человеком. Подписывая провокационный приказ, он отлично представлял себе все последствия - разумеется, машина МВД ни в коем случае не смирится с таким ущемлением своих прав, и, более того, сделает всё возможное, чтобы немедленно скинуть презревшего правила игры 'выскочку'. Зря журналисты называли его 'простым' и 'недалеким' - не нужно было Уварову кресло министра, да еще такого непопулярного в народе ведомства. Уваров понимал - останься он министром, выше ему не подняться никогда. И цель у приказа была одна - прогреметь на всю Россию. Цель эту он поразил со снайперской точностью: местами возмущенный народ даже стихийные митинги устроил с плакатами 'Верните Уварова!'. И бывший министр, ничуть не смущаясь весьма неопределенным своим статусом, принялся колесить по стране и общаться с народом. Тут даже самые недалёкие журналисты начали прозревать - как же, год до президентских выборов - и сменили свое первоначальное мнение на прямо противоположное.

  И прошлое-то у Уварова вдруг оказалось совершенно безупречным - части под его началом всегда становились самыми боеспособными; все конфликты, в которых его части участвовали, всегда завершались к вящей выгоде России; контртеррористические операции под его руководством всегда завершались убедительным успехом, десятками уничтоженных боевиков и минимумом потерь. Да и власть тот момент, когда Уварова еще можно было быстро утопить в грязи, прозевала. Теперь очевидного фаворита еще не начавшейся предвыборной гонки цепные псы первого канала справедливо побаивалась - бешеная популярность в народе (напоминающая Ельцина в начале 90х) плюс поддержка армии - на фоне всё падающего доверия к власти - надёжно остужала пыл даже самых ярых 'телекиллеров'. Как такого с дерьмом смешивать - а ну как он завтра президентом станет?

   И Уваров продолжал свое триумфальное турне, обрастая авторитетом и народной поддержкой. Одно из его выступлений и увидел Тыгрынкээв - по телевизору. Телевизор шаман смотрел только через пустые глазницы рогатого черепа - сначала он так делал из суеверного страха перед 'зомбоящиком'. А потом вдруг заметил, что телевизор передает не только видимую обычному глазу картину мира. Духи, кэле и прочие порождения иных миров, попавшие в объектив, были видимы и на экране телевизора - правда, только тем, кто умел их видеть.

   Тыгрынкээв на протяжении всего выступления Уварова изо всех сил вглядывался в экран, потом купил билет на самолет в Новосибирск, где, приняв все меры предосторожности, посмотрел на Уварова вживую - через глазницы черепа, разумеется. И понял, что нашел нужного человека. Встретиться с Уваровым было не так-то просто, но для человека с деньгами в этом мире всё всегда становилось проще. После недельной подготовки, Тыгрынкээв пошел и отдал нужному человеку нужное количество цветных бумажек. Тыгрынкээва тщательно обыскали с ног до головы, заглянули в рот и провели в небольшой, глухо зашторенный кабинет.

  - У вас пять минут, - сухо сказал Уваров, с недобрым удивлением разглядывая нерусское лицо гостя, - что вы хотели мне сказать?

  - Вы больны, - не стал тянуть Тыгрынкээв, - очень больны. Медицина это не лечит. Через год вы ослабеете умом, через пять-семь лет - умрете.

  Уваров недобро прищурился.

  - Сейчас вы мне не верите, - быстро сказал Тыгрынкээв, - когда поверите... вот.

  И положил на стол бумажный прямоугольник.

  - У вас все? - желчно поинтересовался Уваров.

  - Да.

  - Тогда до свидания, - Уваров поднял трубку телефона и махнул рукой охраннику. Тыгрынкээва вывели, но перед выходом он успел услышать обрывок фразы: 'Саша, что за психа ты ко мне отправил? Я тебе, что за...' - потом дверь захлопнулась.

   Уваров закончил разговор, зло хлопнул трубкой и брезгливо осмотрел лежащую на столе бумажку. 'Визитка', - было написано на ней, - 'Тыгрынкээв, шаман'. Одиннадцать цифр ниже, определенно означали телефон. Уваров зло усмехнулся и скинул 'визитку' в урну.

   Тыгрынкээв предвидел такое развитие событий, но не беспокоился: он не зря целую неделю готовил эту визитку. Рискуя жизнью, ему удалось пленить и заставить служить себе очень сильного кэле. Невероятно сильного - имеющего власть над временем для небольших неодушевленных предметов в реальном мире и даже могущего поднимать груз весом несколько грамм.

   За следующие два месяца Уваров натыкался на эту визитку раз десять. Он выкидывал её, рвал на части, сминал и сжигал. Но, спустя некоторое время она снова обнаруживалась в каком-нибудь кармане его пиджака. А потом ему стало не до визитки - когда в Бехтеревке хмурый доктор вынес ему несколько листов бумаги.

  - Вы понимаете, - сказал он, старательно пряча глаза, - диагноз не окончательный, возможно не всё так плохо и...

  Но Уваров его не слушал - он вчитывался в скупые, наполненные медицинскими терминами, строки и слова 'сенильная деменция альцгеймеровского типа' звучали в его ушах смертным приговором. Подозревая заговор, Уваров поехал за рубеж. Но в Германии и в Японии ему сказали то же самое, разве что японцы были более категоричны. 'Смертельно. Неизлечимо', - перевел ему референт слова невозмутимого сухонького доктора, - 'Процент излечившихся имеется, но исчезающее мал. Не обнадеживайтесь'.

   Уваров не верил. Но еще через месяц он сам почувствовал первые признаки надвигающегося конца - всегда обладавший отличной памятью, он вдруг заметил, что частенько начал к утру забывать представленных ему вчера людей. Потом начал забывать собственные распоряжения и выдавать их по второму и третьему разу.

   Потом всё стало еще хуже. Соратники, видя его ухудшающееся состояние, потихоньку все куда-то пропали. Деньги кончились, интерес журналистов (после короткого, вызванного известием о болезни, всплеска) - тоже. Когда ЦИК начал регистрировать кандидатов в президенты, Уваров свою кандидатуру подать уже был просто не в состоянии. Не наткнись он случайно на визитку, зачем-то обшаривая карманы пиджака - и не вспомнил бы про неё. С памятью в последние дни у него стало совсем туго: даже достав визитку и, с трудом, её рассмотрев, Уваров не сразу вспомнил, откуда она у него и какие события с ней связаны. А вспомнив, задохнулся от прилива надежды и схватил телефон.

  - Приезжайте, - сказал он, сразу как на том конце сняли трубку, и продиктовал адрес. Положил трубку, задумался, потом спохватился и набрал номер консьержа.

  - Сейчас ко мне приедет человек... нерусский, - сказал он, потом взял визитку и с трудом прочитал, - Тыг...рын...кэ... в. Пропустите.

  И, обессиленный, упал в кресло.

 

Часть 5. Эндшпиль.

 

Глава 1.

   Что-то не заладилось всё в последнее время.

   Не заладился разговор с Леной, да и не разговор это получался - допрос. Рассказать ей всё, как есть, я так и не решился. Просто сменил легенду на более подходящую. Дескать, никакой я не финансовый консультант, а адвокат. Бандитский адвокат - отмазываю от вышки всяких мафиози.

  Этому фокусу я давно уже научился - если тебя уличили в чем-то плохом, не надо напропалую лгать, пытаясь предстать белым и пушистым - не поверят. А вот если вместо шокирующей правды выдать шокирующую ложь - прокатит в большинстве случаев. Так что я 'честно сознался' - Сиверко убил-де мой бывший клиент, очень мне благодарный за удачно выигранное дело. Я сознался, что этот самый мифический клиент намекал мне, что 'разговор' с Сиверко, скорее всего, эффекта не даст - не та фигура, чтобы угроз пугаться. И единственный способ - 'другой'. Я даже сознался, что легко мог бы догадаться о каком таком 'другом' способе идет речь, но сам решил не догадываться - так ведь легче, не правда ли? Картинно встал на колени, приложил руку к сердцу - вот такая я свинья, но я всё осознал, понял и проникся. И что готов бросить неправедную стезю и начать зарабатывать деньги исключительно честными способами.

   Лена довольно холодно выслушала мою исповедь, потом поинтересовалась, почему я сразу не признался. 'Стыдно было', - покаялся я. И тут же сообщил ей, что я всегда стыдился этого и никогда никому не признавался, каким именно способом зарабатываю деньги. Вот и не признавался, а уж потом и вовсе боялся - она же сама сказала, что не хочет иметь дела с криминальными личностями. Ведь я - самая натуральная криминальная личность.

   Лену, однако, это не устроило и она принялась меня довольно обстоятельно выспрашивать о всяких тонкостях моей адвокатской работы. К этому я не был готов - я полагал, самого признания и обещания 'завязать' хватит для нормализации отношений. Кое-какие нетривиальные подробности из мира криминала мне были известны - благодаря моим своеобразным связям с наркомафией, но, для того, чтобы ответить на все вопросы Лены, этого не хватало - она вдруг обнаружила неплохое знание УК и УПК. Более чем неплохое - части вопросов я просто не понял. Я пробовал сменить тему и выяснить, чего же ей наплели в ментовке, но она мои попытки игнорировала. Сообразив, что начинаю 'плавать', я сбежал. Незаметно запустил проигрывание музыки в телефоне, потом недоуменно вынул его и изобразил разговор с клиентом, которому потребовалась моя срочная помощь. Поверила Лена или нет - я не понял. Провожала она меня очень холодно, но на мое предложение продолжить разговор при первой возможности - согласно кивнула. Ладно, поднаберусь мудрости в интернете, глядишь, выплыву как-нибудь. Впервой, что ли? Даже в самом худшем варианте - ну, укажет она мне на дверь, и что с того? Свет на ней клином сошелся, что ли? Я её уж как только не обхаживаю, подарков тыщ на двадцать уже надарил (баксов, разумеется), в рестораны вожу, так чего ей не хватает, спрашивается?

   Да ладно, я понимаю, что всякие подарки-рестораны - это не главное. Совсем не главное. Но разозлила она меня, да.

  'Хочешь, чтобы она всегда была с тобой?' - это Макара, разумеется. Не понять ему, членистоногому, что человеку иногда нужно побыть наедине с собой. Хотя - о чем это он?

  'Я могу поглотить её не сам, а через тебя, тогда она станет частью тебя. Всегда будет с тобой. Ты всегда сможешь с ней пообщаться'.

  Я от офигения чуть во впереди едущий 'Крузак' не впилился. Ни хрена себе предложеньице! И главное, по сопровождающему образу понятно, что он это серьезно предлагает. Мало того, считает такое решение вопроса приемлемым и вполне удачным. Каков кадр, а? Как будто мало мне одного голоса в голове! И что, интересно, скажет Лена, обнаружив себя в такой милой компании? Да она мне такую жизнь устроит...

  'Это решаемо...'

  'А ну стоп!', - Я что, серьезно рассматриваю такой вариант? Я?!

  'Неприемлемо', - сообщаю я с максимальным нажимом, - 'не обсуждается'.

  'Другой вариант. Я произвожу минимальное вмешательство, в результате которого она будет желать всё время находиться с тобой рядом'.

  От образа, сопровождающего этот вариант, я пришёл в ужас. Не знал, что такое возможно - вызвать в человеке стопроцентную зависимость не от какого-то химического соединения, а от другого человека. Со всеми сопутствующими эффектами вроде ломки и постоянной потребности в увеличении дозы. Ну, приехали. С чем боролись, на то и напоролись, называется. Я что, веду войну с наркоторговцами для того, чтобы самому стать наркотиком? Да уж. Мелькнула у меня в голове быстрая мысль-видение: мир, в котором все жители 'посажены' на одного человека - меня. Вот это жесткач, да...

  'А мне нравится', - заявил Макара. Ему действительно эта идея пришлась по душе. И он готов всеми силами помочь мне в её осуществлении. Ну, дожили. Я завернул на стоянку и заглушил мотор.

  'Слушай сюда', - сказал я, - 'Лене ты ничего не сделаешь ни при каких обстоятельствах, это раз. Никого ни на какой наркотик мы сажать не будем, это два. Я вообще против наркотиков, уж лучше убить человека, чем так над ним издеваться.'

  'Нерационально', - проворчал Макара, но согласился. Почувствовал я еще некое невысказанное предложение. Кажется, он намекал, что готов от меня отлепиться и перейти к кому-нибудь другому.

  - Не дождешься, - процедил я сквозь зубы и выехал со стоянки.

   Потом образовалась еще одна неожиданная проблема - я вдруг стал бездомным. Приехав домой, я с удивлением обнаружил за дверью своей квартиры шестерых человек. Хотя, хвастаться нечем: надо было еще с улицы просканировать и мимо проехать. Расслабился, поверил, что про мою настоящую берлогу никто не знает. Ладно, эта засада какая-то беспечная оказалась. Кстати, странно. Непохоже на моих знакомых мафиози. Я прислушался к звукам в своей квартире (ага, новый фокус - недавно научился) и обнаружил негромкий разговор в спальне. Разговор шёл о служебных командировках, нагоняе за безотчетно расстрелянные патроны и о том, какая б...ь эта Света из двенадцатого. Менты. Интересно, как они на меня вышли? По машине, скорее всего - мой желтый 'Ренегат' обычно стоит на парковке во дворе и выяснить, чья это машина, труда не составляет. Давно его продать надо было - заметная машина, 'подпольщикам' вроде меня нельзя на таких машинах ездить. Но жалко было - вот и дождался, придется теперь даром отдать. И очередные сто тысяч долларов ментам подарил, выходит. Чую я, вояки они те еще - пожалуй я могу их всех перебить быстрее, чем кто-нибудь из них успеет 'караул' сказать. Забрать деньги и уехать спокойно на своей машине. Вот только кто я буду после этого?

   Поэтому я вышел из дома, сел в припаркованную у подъезда 'Нексию' (да, у меня новая 'рабочая' машина) и уехал, проводив прощальным взглядом стоящего на парковке под фонарем 'Ренегата'. 'Нексия', в принципе, тоже не очень чистая - оформил я её на один из тех паспортов и не надо думать, что ищут меня сплошь дураки. Но дня два-три у меня есть, надеюсь. Съездил в очередной раз к тайнику - ох, если я такими темпами буду деньгами сорить, мне и на три месяца не хватит - и отпраился искать пристанище. Купил в первом же киоске газету объявлений, выбрал наугад посуточно сдаваемую хату, позвонил, поехал. На одну ночь сгодится, а завтра что-нибудь поприличнее найду.

   Хата оказалась ужасной - с продавленной скрипучей кроватью, обшарпанной рассохшейся мебелью и явственным запахом борделя, который не могла заглушить даже агрессивная вонь какой-то дезинфицирующей химии. Проснулся я с тяжелой головой, не выспавшийся и злой. Сон опять приснился, и теперь уже ясно было, что никакой это не сон. Потому что я опять был в теле того же старика. Правда, чувствовал себя он уже пободрее - сидел за большим массивным столом и трепался по телефону. Что любопытно, разговор слышался как из соседней комнаты: совершенно неразборчиво. Оба голоса - и тот, что в трубке и тот, который мой. Хотя прислушивался я изо всех сил. А потом старик, в теле которого я был, вдруг наклонился над столом и уставился в странную штуковину - выглядело это, как две свечи, накрытые стеклянной колбой. Почему я не решил, что это и есть просто две свечи под колпаком? Потому что они горели - идеально ровным пламенем - и языки пламени этих свеч были наклонены параллельно столу и направлены друг к другу. Так что удивление старика я понял, а вот дальнейших действий - нет. Он выпрямился, прервал на полуслове разговор и что-то заорал. Через пару секунд дверь кабинета распахнулась и там... кто-то появился. Или не появился. Не успел сообразить - проснулся. Полежал, разминая затекшие от неудобной позы мышцы, помассировал себе шею, но лучше себя не почувствовал. Попробовал заснуть - не получилось. Так и валялся почти полтора часа, пока будильник на телефоне пиликать не начал.

  Встал, оделся. Нашел стакан поприличнее, выпил чаю без молока и вышел на улицу. Со стоянками в этом районе было туго, и вчера мне пришлось оставить машину аж за три дома. Лениво переставляя ноги, я брел наискосок через двор и в этот момент ко мне с лаем бросилась собака.

   Собак я не люблю. Раньше я их просто боялся, они это чуяли и, как результат, даже самая мелкая шавка не пропускала меня, не облаяв. С некоторых пор ситуация изменилась, теперь собаки меня боятся. Самые смелые просто делают вид, что меня не существует, а большинство начинает скулить и жаться под ноги хозяину. Меня это вполне устраивало, но не любить я их продолжал - по привычке.

  Осадок-то остался.

  Ну и, услышав лай, я подпрыгнул на месте и развернулся. Просто рефлекторно - всё-таки боялся я собак в двадцать раз дольше, чем не боялся. Я и так был в дурном настроении, а увидев эту, несущуюся ко мне, псину, вообще взбесился. И собака-то была - из тех, которых я больше всего боялся и ненавидел - небольшая, бело-розовая, похожая на поросенка. Питбулями вроде зовутся. Что за урод её без намордника и поводка гулять вывел? А вот и он, легок на помине - пузатый бритоголовый тип, пыхтя, бежал следом за собакой, размахивал поводком и кричал что-то вроде 'Пупсик, фу!'. 'Пупсик', однако, ни малейшего внимания на оклики не обратил, тормозить не собирался и вообще - еще полсекунды и он вцепится мне в ногу. Или в горло. В голове у меня молнией мелькнуло где-то вычитанная информация о силе сжатия челюстей питбуля и я, шагнув в сторону, со всей силой ударил бегущую собаку. Вот только была она слишком близко и бежала быстро, так что я по ней почти промахнулся. Основной удар пришелся в пустоту, кончики когтей пропахали газон, и, видимо, какая-то из них чуть-чуть, но зацепила-таки чертову псину. К счастью, ей хватило - она перекувырнулась на месте, взвизгнула, дернулась и сдохла. Судя по её нелепой позе, я ей хребет переломил. Не стану утверждать, что это зрелище меня огорчило, скорее наоборот.

  Тут к лежащей псине подбежал хозяин. Грохнулся коленями прямо в оставшуюся от лужи подсыхающую корку грязи, бережно поднял труп собаки и принялся над ним, чуть не плача, причитать и звать его по имени. Кажется, псину звали-таки не 'Пупсик', но близко к тому: То ли 'Турсик', то ли 'Фурсик'. Ну, я себя неловко почувствовал: сидит здоровенный бритоголовый мужик в грязи и гладит дохлую собаку со словами: 'Как же так?', 'Фурсик, открой глаза', 'Сейчас приедет скорая, мы тебя вылечим' и прочий бред. Видимо, какой-нибудь тихий псих, которого я сейчас единственного друга лишил. Ну и нехрен без поводка его было выгуливать.

  Примерно в этом ключе я и выразился. И собрался дальше идти - настроение, и без того было не очень, а теперь вообще стало паршивым. А этот бугай вдруг поднял на меня недоуменный взгляд, потом в глазах его появилось осмысленное выражение, он аккуратно положил тело пса на землю и вскочил на ноги с криком:

  - Чё ты сказал?!

  - Сами виноваты, - сухо сказал я, - нечего было без намордника и поводка...

  - Да ты... да ты... - мужик прямо захлебывался от переполняющих его чувств, - да Фурсик в жизни никого не укусил! Мы его с детьми оставляли в песочнице играть, да он мне как сын! А ты...

  Сжав кулаки, бугай шагнул ко мне.

  - Мужик, - зло прошипел я, - не нарывайся. Вон свидетелей сколько, все видели, твоя шавка первая на меня бросилась.

  Бугай стрельнул взглядом в сторону сидящих на скамейках у игровой площадки мамаш, спешащих вдоль дома людей, потом втянул голову в плечи и повернулся ко мне.

  - А пусть меня посадят! Мне пох! Зато за Фурсика... н-на!

  Удар я прозевал. Только что еще стоял на тропинке, а вот уже сижу на земле, голова кружится и во рту явственно ощущаются осколки зубов. Вот сволочь! Ярость вскипела во мне тугой, физически ощутимой волной и я с трудом удержался от того, чтобы не порвать этого урода на части. Не надо. Свидетели! Что мне и их убивать? Машина моя в соседнем дворе, а выезжать - через этот. Вот только плана 'Перехват' на мою голову не хватало. Поэтому я сжал зубы, подождал, пока мужик наклонится и схватит меня за грудки. А потом - выпил его одним глотком.

   Вообще-то, я не хотел его до смерти выпивать. Так, оглушить слегка и уйти, но Макара не дал. Чем-то ему этот мужик сильно понравился - на вкус, я имею в виду. Вот он его и высосал - жадно и яростно, я даже испугаться успел.

   И тут меня прихватило. Сразу же. Не успел бугай мешком осесть на землю, как на меня словно снежная глыба с крыши свалилась, даром что июнь месяц. В ушах звон, перед глазами круги. Хватая ртом воздух, я соскрёбся с земли и, с трудом переставляя ноги, побрел прочь.

  - Эй, прохожий! А с энтим что? - я, оказывается, еще что-то слышать могу. Вроде бы, какая-то бабка кричала. Я попытался сфокусировать взгляд - не получилось. Мотнул головой и громко сказал, не слыша своих слов:

  - Не знаю, может, приступ? Психованный он какой-то.

  И побрел дальше. Что случилось-то со мной, черт побери!?

  'Эй, Макара! Что происходит?'.

   А в ответ - тишина.

   Нет, я чувствую, никуда он не делся - со мной он, целиком и полностью. Только что-то с ним не так. Я концентрируюсь на ощущении чужого присутствия в своем разуме и на мгновение получаю образ-картинку: чудовищное существо, яростно извивающееся от невыносимо-сладкой боли во всем теле. Микроскопический отголосок этой боли цепляет и меня, я падаю, содрогаясь от спазмов. Ох! Что ж я маленьким не сдох? Как будто всё тело судорогой свело. Очень больно. Но при этом так приятно, что я еще пару секунд лежу, надеясь на возвращение ощущения. Потом прихожу в себя.

   Встал, собрался, постарался отгородиться от взбесившегося второго 'я' и быстро пошагал к своей машине. Перед тем, как сесть в неё, оглянулся: возле лежащего бугая уже стоят, наклонившись, двое мужчин и, похоже, пытаются привести его в чувство. Ага, удачи. Сделав непроницаемое лицо, выехал через двор на улицу. Свидетели наверняка сейчас лихорадочно нацарапывают номер моей 'Нексии' чем попало и на чём попало. Надо отъехать немножко и бросать машину - всё, спеклась.

   Тут меня накрывает второй раз. Хоть я и отгородился от Макары мысленным щитом, он прошибает его, как бульдозер плетеную изгородь. Я слышу как хрустят и ломаются кости в моём, изгибающемся от жутких спазмов, теле и, на несколько секунд, теряю сознание. Очнувшись, вижу перед собой залитый кровью руль, и, через треснувшее стекло, зад какого-то джипа. Слегка помятый зад. Я вытираю с лица что-то липкое, моргаю и вижу, как водительская дверь джипа открывается и оттуда вылезает молодой человек с очень растерянным лицом. Я отодвигаюсь от руля, намереваясь открыть дверь и выйти навстречу - баксы у меня с собой, авось десяти штук хватит для решения проблемы. Но ощущаю спиной, что с сиденьем что-то не так. Оборачиваюсь и вижу, что спинки сиденья фактически нет, да и заднее сиденье выглядит так, будто его долго и сладострастно рубили топором. А еще краем глаза я замечаю свет там, где его не должно быть, поднимаю голову и вижу цепь больших каплевидных отверстий, идущих наискосок через крышу.

   И похоже меня вот-вот опять накроет.

   Твою ж мать! Я ж сейчас тут всех положу! Надо валить отсюда!

   Я кручу ключ в замке зажигания - мотор заводится. Ага, уже лучше. Интересно, как там с рулевым и передними колесами? Включаю заднюю и со скрежетом выезжаю из объятий джипа. Врубаю первую, газую и выруливаю на полосу. Водитель джипа еле успевает запрыгнуть в салон; проехав мимо джипа, я смотрю в зеркало - белые глаза бедолаги водителя больше, чем фары у его машины. Извини, брат. Как всё образуется, я тебя найду и расплачусь, обещаю. Если образуется. К Макаре я предусмотрительно не суюсь, но чувствую, что несладко ему приходится. Машина странно вихляет на ходу, от помятого капота идёт пар, но я еду.

   А куда я, собственно говоря, еду? Понятно, что куда подальше, но куда конкретно? Надо бы, чтобы людей поменьше... кстати, тут же лесопарк неподалеку. И вроде такой, какой надо - диковатый, без аттракционов и детских площадок. Со скрежетом разворачиваюсь через двойную сплошную (при повороте машину сильно клонит набок и что-то там цепляет асфальт) и еду в противоположном направлении. Поворачиваю налево, пролетаю пару светофоров на зеленый и один - на красный, потом меня накрывает очередной пробой.

   На этот раз сознания я не теряю и вообще, всё происходит немного по-другому. Время ощутимо замедляется, я вижу, как медленно и вальяжно выгибается наружу, потом отрывается и куда-то улетает пассажирская дверь; как лопаются стойки кузова и жутким бутоном раскрывается крыша. Спинка пассажирского сиденья медленно скручивается винтом, вытягивается на метр вверх, потом загибается вниз, вниз, вниз; пробивает пол и начинает скрести об асфальт. Потом всё заканчивается. Но чую, что ненадолго.

   Скрежеща и рассыпая искры, сворачиваю с асфальта с ведущую вглубь лесопарка бетонку. Сношу хлипкий шлагбаум и углубляюсь в парк. Дорога приводит к небольшой группе зданий за железным забором. Нет, это не то, что мне надо. Рукавом протираю руль и рукоятку КПП, хватаю пакет с деньгами, выскакиваю из машины и бегу в сторону от дороги. С треском продираюсь через подлесок, спугивая возившуюся в кустах парочку. Парень, с лицом одновременно испуганным и решительным, застегивая пуговицы, идет мне наперерез.

  - Прочь! - рычу я, - прочь отсюда! Бегите!

  И ломлюсь дальше. Лесопарк плавно превращается в лес, асфальтированные дорожки сменяются тропинками, а ровными рядами растущие сосенки - хаотичным разнолесьем. Судя по разбросанному везде мусору, людским вниманием лес не обижен, но сейчас - утро рабочего дня и поблизости никого нет. Почти.

   Чувствуя подкатывающую волну очередного приступа, сбегаю по склону, оканчивающемуся небольшим оврагом, запрыгиваю в него, сажусь и обхватываю голову руками. Кто не спрятался, я не виноват.

   На этот раз меня накрыло основательно, похлеще, чем все предыдущие разы, вместе взятые. Отключился я сразу, но всё же не полностью. Кое-какие отрывистые смутные видения до моего сознания долетали: взлетающие в воздух здоровенные комья земли, падающие деревья, разлетающиеся кусты. Черт знает, сколько времени это безумие продолжалось. Долго.

   Очнулся я от холода. Открыл глаза и обнаружил, что лежу в луже грязной воды абсолютно голый. Сел, осмотрелся. Ну ни хрена себе! Интересно, я весь город разнес или только половину? Сюрреалистическая картина, надо заметить. Громадная воронка, поваленные деревья по краям, и всюду - перемешанные с грязью, развешанные по торчащим корням, плавающие в воде и просто рассыпанные вокруг - обрывки стодолларовых купюр и куски моей одежды. Надо будет новости посмотреть обязательно, интересно же - что скажут.

   Почему-то я точно знаю, что всё кончилось. Интересно, кстати, что это было?

  'Макара?'

  'Отравился', - коротко ответило мое второе 'я'. Что-то он немногословен, у меня такое ощущение, что ему еще много чего есть сказать по этому поводу.

  'Так он всё-таки был псих', - догадался я, - 'выходит, сумасшедших нельзя выпивать?'

  Макара молчит. Интересно, почему он молчит? Потому что моя догадка верна или, наоборот, неверна, но он хочет, чтобы я продолжал думать так, как думаю?

  Молчит.

  Ну и ладно. Неважно, в принципе. Главное, что всё закончилось. А на будущее надо быть поосторожнее. И попредусмотрительнее. Деньги ладно - черт с ними. А вот паспорт мой и прочие документы, без которых человек в нашем мире не личность, а недоразумение - это другой вопрос. Я присел, порылся в грязи, поприсматривался ко всяким цветным ошметкам вокруг себя - бесполезно. Тут же всё не просто по округе разбросано, а еще и равномерно перемешано с тоннами грязи и земли. Нечего и надеяться - но тут я зацепился взглядом за вмурованное в грязь оранжевое пятнышко, подцепил пальцем и вытащил - телефон. Увы, без признаков жизни - экран расколот, на корпусе большая вмятина. Ладно, может, хоть СИМка уцелела. Пора, наверное, убираться отсюда, пока тут толпы любопытных не собрались. И одеждой разжиться. Подобрал несколько купюр поцелее, завернул в них телефон - высушу, пущу в дело.

  Оскальзываясь, падая в грязь и цепляясь одной рукой за корни, я выполз на край воронки. Как я и боялся, разрушения одной только воронкой не исчерпывались - вокруг нее двухсотметровый круг поваленных деревьев. Хорошая же новость заключалась в том, что за границей этого круга деревья выглядели нетронутыми - можно надеяться, что на этот раз удалось обойтись без жертв. Я осмотрелся, пытаясь прикинуть, откуда я прибежал. К моей 'Нексии' возвращаться, пожалуй, не стоит. Молодец я, однако - в такой ситуации, а про отпечатки вспомнил. Хотя, если дела и дальше так пойдут, о подобных мелочах можно будет не беспокоиться.

  Шипя и ругаясь, я побрел в направлении, предположительно противоположном тому, откуда я пришел. Идти босиком по поваленному лесу было довольно неприятно. Впрочем, и вполовину не так неприятно, как могло бы быть - занозы и ссадины заживали практически мгновенно, а один раз, оступившись, я так удачно напоролся на сломанный сучок, что он насквозь через ступню прошел. И что? Поморщился, выдернул ногу и дальше поковылял. Но всё равно - дойдя до границы поваленных деревьев и выйдя на тропинку, я вздохнул с облегчением.

  И тут же увидел человека - мужик лет тридцати в джинсовом костюме стоял на тропе, и, вытянув шею, разглядывал устроенный мной разгром. Похоже, он почувствовал мой взгляд - поежился, быстро обернулся и замер, побледнев. Осмотрел меня с ног до головы, скосил взгляд на ряд поваленных деревьев, сглотнул, криво улыбнулся и, бормоча, - 'щас, щас, я быстро', - полез в карман. Достал что-то и бросил на землю передо мной со словами:

  - Черная 'Соренто', возле перехода стоит.

  Я осмотрел лежащий на тропинке брелок сигнализации с ключами, а когда поднял недоуменный взгляд, мужик уже раздевался. Быстро скинул джинсовую куртку, расстегнул и спустил джинсы, принялся расшнуровывать кроссовки - явно на пару размеров меньше моего. Я усмехнулся.

  - Кроссовки не надо, - сказал я невозмутимо-механическим голосом. А что - мне не трудно, а человек будет всю жизнь рассказывать, как с Терминатором повстречался.

  - Ага-ага, - закивал он и, растерянно улыбаясь, отступил в сторону. Я окинул его взглядом - трусы-боксерки, кроссовки на ногах - сойдет за физкультурника. А мне одежда и в самом деле не помешает. Быстро натянул штаны, одел куртку. Сначала собирался сказать ему, что оставлю машину в определенном месте, но потом передумал - а ну как он сейчас в милицию побежит? И будет уже через полчаса ждать меня на том месте рота спецназа.

  - Вечером об угоне заявишь, - сказал я всё тем же механическим голосом, - завтра обратно получишь.

  И пошел по тропинке.

  - Спасибо! - крикнул мне вслед мужик. Не за что, мужик, не за что.

 

Глава 2.

   Нет, всё-таки иногда я бываю непозволительно рассеянным. Стараюсь, следы заметаю, паспорта и машины меняю. А СИМка уже год как одна и та же. Знаю ведь отлично, что по включенному телефону даже местоположение владельца отследить можно - не слишком точно, но, для некоторых заинтересованных лиц, более чем достаточно. Да и вообще, каждый звонок - он же как ниточка, связывающая меня с остальным миром. И чем больше таких ниточек, тем больше вероятность, что по одной из них кто-нибудь до меня доберется. Вообще, мне свой номер надо было раз в месяц менять, а 'рабочий' - так вовсе после одного звонка выкидывать, а не хранить месяцами. Правда, это я только задним умом дошёл, когда уже и смысла особого не было.

   Но это всё позже. А пока обменял я доллары на рубли и купил себе простенькие китайские кроссовки. Вам кажется, что жизнь стала скучной и серой? Хочется её разнообразить? Походите босиком по оживленным улицам, зайдите в магазин. Ладно еще, есть обменники, в которых клиента ниже пояса не видно. А то долго бы я со своими сушеными баксами ходил. Съездил к тайнику - чую я, пора его уже менять, больно часто я к нему наведываюсь - забрал последний паспорт и очередную кучку долларов. Снял квартиру на окраине, накупил в магазине продуктов и только собрался поесть-отдохнуть, как мне позвонили. Я посмотрел на экран телефона - какой-то незнакомый номер. Ладно, послушаем.

  - Алло, - сказал мне смутно знакомый голос и я затрепетал. Я еще не вспомнил, чей это голос, но сразу понял, что мне очень важно его вспомнить.

  - Слушаю вас, - ответил я с готовностью.

  В ответ прозвучал негромкий смешок.

  - Тебе еще не жарко? Скоро будет еще жарче.

  - Кто вы? - я насторожился и принялся просачиваться в трубку. Ты, главное, трубку не клади, дядя. А с остальным я сам разберусь.

  - Неважно, кто я. Важно, что у тебя есть кое-что, что принадлежит мне...

  И тут я вспомнил.

  - А-а-а, козёл, так это ты! Я тебя узнал, гад!

  Ну дядя, щас я тебе устрою. За все мои мучения, за сомнения в собственной нормальности, за полгода похмельных головных болей по утрам. Я даже забыл о том, что собирался поговорить с этим уродом и вытрясти из него все подробности. Просто услышал этот чертов голос, этот проклятый голос, донимавший меня каждую ночь на протяжении долгих месяцев - и натурально озверел.

   Кранты тебе, урод! Благо из телефонной трубки с той стороны я уже вылез и обвился невидимыми, но смертоносными кольцами вокруг собеседника. Вот он - сидит на стуле... то есть - как будто на стуле, потому что самого стула я не вижу. Как и всей остальной обстановки - вот что странно. Обычно, разговаривая с кем-то, я вижу всё, что творится на той стороне. А сейчас - нет. Странно? Странно. Ну и черт с ним, сам-то собеседник - вот он. И я накидываюсь на него.

   И обламываюсь. Он просто рассыпается на части и я чувствую вкус песка и мела во рту, словно только что укусил гипсовую статую.

  - Так дело не пойдет, - спокойно говорит голос в трубке, - я предлагаю решить вопрос мирным путем, и поверь, для тебя это наилучший вариант.

  - И как же вы себе это представляете? - интересуюсь я , с трудом сдерживаясь от того, чтобы не наброситься на него еще раз.

  - Мы встречаемся, ты спокойно и мирно отдаешь мне то, что и так моё.

  Как он легко об этом говорит... может, мы о разных вещах думаем?

  - Что? Я не понимаю.

  - Не притворяйся. Я говорю о том, что ты носишь в себе. Об Ангеле Бездны, Змее Хаоса, Левиафане, Митгардском змее, Тиамат, Аставьясте - называй как хочешь. Он - мой.

  - Вот как? А если у него есть другое мнение на этот счёт?

  Собеседник смеётся.

  - Тогда тебе нечего опасаться, не так ли?

  Я задумываюсь. С одной стороны, личная встреча - это хорошо. Пусть только подойдет ко мне хотя бы метров на двадцать - и никуда от меня он уже не денется. А с другой стороны - он, похоже, знает о моем рыбоящере побольше, чем я сам. Вполне возможно, он еще много чего знает. Например, как его нейтрализовать, хотя бы на время. Кто я буду без своего Левиафана? И раздумывать нечего - никто. Ноль, пустое место. Одного, даже не слишком умелого бойца хватит, чтобы скрутить меня в бараний рог и заставить сделать всё, что угодно. Я, например, боли боюсь очень. То есть, боялся - сейчас-то я её практически ни по какому поводу не чувствую. Душевные боли не в счёт.

  'Макара', - мысленно зову я, - 'тебя можно как-то отключить другому человеку? Ну, помнишь, я тебя просил спрятаться?'. По вполне определённому ответному ощущению понимаю - помнит - и продолжаю: 'Кто-нибудь другой, не я, может тебя заставить так спрятаться?'

  Непродолжительные размышления, и - ответ: 'Не знаю. Мне неизвестно о такой возможности. Но неизвестно и о невозможности'.

  Понятно. Хрен его знает, короче.

  - Ты можешь сам выбрать место встречи, - собеседник устал ждать ответа.

  - Я подумаю... поговорим об этом через неделю, хорошо?

  - Три дня, - отрезает собеседник, - на четвертый или встречаемся или я действую самостоятельно. Сразу предупрежу - второй сценарий закончится для тебя печально.

  - Хорошо.

  Три дня... немного, конечно. Надо место подходящее найти, автоматом каким-нибудь обзавестись, на случай, если он моё основное оружие нейтрализует. Эх, что же я огнестрелы всегда игнорировал - подобрал бы хоть пистолетик, спрятал где-нибудь - трудно что ли было? Вон, когда Меченого мочил, вообще целый арсенал собрать мог. Ищи теперь это оружие.

  - Я позвоню в четверг, - сообщил собеседник и отключился.

  Позвонит он. Я задумчиво посмотрел на сотовый, достал из памяти номер и сохранил его в памяти телефона. С именем 'Урод' и фамилией 'Козёл'. Авось ни с кем не перепутаю. Интересно, как он мой номер узнал? И кто он, вообще, такой? Узнать бы как-нибудь...

   О, кстати, он же как-то моего змея называл... ну там, Змей Хаоса - это ладно. Тиамат - тоже что-то знакомое. А вот последнее... Асталависта? Не, это из другой оперы. Аставьяста, вот как. В Интернет мне надо. А вот нет у меня Интернета - даже компьютера, и того нет. Я задумчиво посмотрел на телефон - вроде бы, сейчас с самого дешевого сотового можно в Интернет выйти. Открыл меню, выбрал значок, изображающий земной шар, обвитый зелёной лентой. Земной шар увеличился на весь экран, закрутился, под ним появилась надпись 'Соединение...'. О как! До чего дошел прогресс! Я воодушевился, но значок тут же исчез, сменившись красным крестиком и надписью 'Соединение не установлено, проверьте настройки'. Ткнул кнопку 'Настройки', грустно поизучал экран с кучей слов, из которых понимал не больше трети и нажал отмену. С сожалением кинул всё еще холодные бутылки пива в холодильник и пошел одеваться. Отдых подождет, сначала - дело. Пойду искать интернет-кафе, что ж поделаешь.

   С Интернетом поначалу тоже не заладилось. 'Аставьясту' Яндекс не нашел, но я не был уверен, что точно расслышал и запомнил это слово, поэтому принялся искать всякие похожие по звучанию слова. Потом - искать похожие по звучанию, но написанные латинскими буквами. И, примерно через час, наконец наткнулся на что-то подходящее. Текст был на английском языке, пришлось еще переводить его автоматическим переводчиком, потом долго вникать в смысл переведенного. Если отбросить незначащие подробности и явные глюки переводчика, то получалось, что имел в виду мой недавний собеседник некое существо, олицетворяющее мировое зло в дочеловеческие времена. К сожалению, ничего конкретного написано не было - статья вообще была, в основном, про всякие религии, и про влияние прогресса на мировоззрение. Я её раза четыре просмотрел, надеясь хоть еще одно упоминание этого Аставьясты найти, но тщетно. Каждый раз в конце статьи я натыкался на имя автора - разумеется, не переведенное переводчиком. Но только при последнем просмотре вид этого имени заставил меня задуматься. 'Prof. M.Shaposhnikov' было там написано. Шапошников! Так он - русский? А аббревиатура под именем (тоже непереведенная), несомненно обозначала место его работы - так я же знаю, где это! Я в этом университете даже собирался второе высшее получать... тогда еще, когда был 'подающим надежды молодым специалистом'. Так выходит, можно просто встретиться с этим Шапошниковым, и расспросить его о моём змее. Вдруг что интересное расскажет... а вдруг... а вдруг, он и есть - тот, кто мне звонил недавно?

   Я аж похолодел. Выходило похоже. Только как его найти? Прийти в университет и спросить у вахтера: 'А где у вас тут профессор Шапошников?' Ой, выгонят... я бездумно посмотрел в экран компьютера, потом хмыкнул, обозвал себя недоумком и залез на сайт университета. Шапошников нашёлся быстро - факультет философии, заведующий кафедрой истории религии. Я даже расписание его занятий нашел. Профессор Михаил Борисович Шапошников. История религии! Ну конечно же - кому, как не ему знать всё про всяких мифических чудовищ? И кому, как не ему, иметь доступ ко всяким средневековым (а то и еще более древним) книгам? И почему бы ему не наткнуться в какой-нибудь книге на описание некоего черномагического ритуала, призывающего в наш мир какого-нибудь адского монстра? Вот только он что-то то ли неправильно прочитал, то ли не так понял и ритуал вышел с ошибочкой - монстр вселился не в того, в кого надо.

   Меня охватила дрожь нетерпения. Ну, дядя, погоди. Через три дня он мне звонить собрался! Ха-ха три раза. Ничего, если мы сегодня встретимся? Я достал телефон и загнал в поиск Яндекса одиннадцать цифр последнего принятого номера. Честное слово, ничуть бы не удивился, найдись где этот номер рядом с фамилией 'Шапошников'. Но увы - не нашелся. Ни рядом с фамилией профессора, ни кого другого. Ну и ладно.

   Я расплатился за два часа и, полный тревожных предчувствий, пошел к остановке. Сегодня у него четвертая и пятая пары, он там допоздна. Надо только к перерыву подгадать и подождать, пока студенты разойдутся - ну как подраться придется? Надеялся я только на фактор неожиданности - наверняка ему кучу времени надо, чтобы ко встрече со мной достойно подготовится - пентаграмм там всяких нарисовать, мантр попеть, амулетами обвешаться. Вряд ли он всё нужное с собой на лекции носит.

   К университету я подъехал как раз к концу четвертый пары. Побежал искать нужную аудиторию, и едва не опоздал - когда я, запыхавшись, подбежал к открытой двери, аудитория была уже пуста, если не считать невысокого пожилого мужчину, неторопливо складывающего в портфель бумаги. Я замер у двери. Сконцентрировался, выставил когти, приготовившись ударить в любой момент.

  - Михаил Борисович?

  Мужчина поднял седеющую голову, окинул меня вопросительным взглядом.

  - Да, я. А вы, простите, по какому вопросу?

  Я медленно выдохнул и опустил плечи. Не он. Другой голос. Совсем другой. Ладно. Жаль, конечно, но этот вариант я тоже предусмотрел. Во-первых, он наверняка знает всех, кто более-менее серьезно этой темой занимается и вполне может догадаться, кому понадобилось призывать в наш мир ветхозаветное чудище. А во-вторых, он и сам может знать много интересного.

  - Я читал вашу статью... - сказал я. Название статьи я не стал упоминать - я не был уверен, что переводчик перевёл её правильно, - и я бы хотел узнать побольше об Аставьясте.

  - Хм, - профессор поднял брови, - забавно. Ко мне еще никто не обращался с такой просьбой. Рад бы вам помочь, но знаете, сегодня не получится. У меня сейчас лекция, и потом я тоже занят... Но скажите, мне любопытно, чем вызван ваш интерес?

  - Видите ли, - я вздохнул и прошел в аудиторию, - у меня есть основания предполагать... что он в меня вселился... этот Аставьяста.

  - О! - профессор опустил взгляд, быстро закрыл портфель и выпрямился, - боюсь, я не смогу вам помочь. То есть, совершенно определенно я не смогу вам помочь. Рад был бы, но увы... а теперь прошу меня извинить.

  - Не верите, - весело сказал я, - понимаю. Но посмотрите вокруг, профессор. На пол, на стены.

  Шапошников поднял глаза, взгляд его скользнул на стену за моей спиной, да там и остался, как приклеенный. Брови его поползли вверх, а нижняя челюсть, наоборот, вниз. Я переступил с ноги на ногу, пошевелил рукой. Профессор сглотнул.

  - Любопытно, - сказал он, - крайне, я бы сказал, любопытно.

  Присел у лежащей на полу густой тени, потрогал её пальцем. Посмотрел в сторону окна. Пригнулся и посмотрел еще раз.

  - Как вы это делаете? - спросил он, вставая, - вы меня заинтриговали.

  - Я же сказал, - пожал я плечами, - во мне сидит этот... змей.

  - Я уверен, - рассудительно сказал профессор. - у этого явления есть другое объяснение. Но повторюсь, я заинтригован. Завтра я улетаю... да, на конференцию, поэтому, скажем, если через две недели вы...

  Я разозлился.

  - Да нет у меня двух недель! - крикнул я, и мазнул растопыренными когтями по столам первого ряда, - у меня и трех дней нет!

  - Что...что происходит? - профессор недоуменно осмотрел превращенную в щепки мебель и перевел на меня негодующий взгляд, - что вы себе позволяете?!

  Я вздохнул.

  - Извините, профессор. Сорвался. Но у меня и в самом деле почти нет времени. Дело зашло слишком далеко. Мне нужно срочно знать, что делать дальше. Вы слышали про Левиафана, всплывшего у Мале? Это был я. Отдыхать поехал - на Мальдивские пляжи. Я не знал, черт побери, что этот монстр вылезет из меня, когда я купаться полезу! Если вы в курсе про сегодняшнее утреннее происшествие, то это тоже был я. Не верите? Могу прямо сейчас в Левиафана превратиться. Только от университета тогда мало что останется.

  Профессор вытащил из кармана очки, надел их. Потом снял и засунул обратно в карман. Поставил портфель и сел на стул.

  - Я не представляю, как я могу вам помочь, - сказал он растерянно, - я никогда не относился к мифическим существам, как к чему-то реальному и всегда рассматривал их только как иллюстрации к определенным этапам эволюции мировоззрений.

  - Просто расскажите, что вы знаете об... Аставьясте.

  - Увы, немного. Упоминания об этом существе содержатся в доведических и ранневедических текстах, а это, фактически, самые древние тексты, известные на сегодняшний день. Раннведический санскрит вообще является самой ранней письменностью человечества, если опустить легендарную письменность атлантов. В момент написания этих текстов индуизм еще не был сформирован, как единая религия и представлял скорее набор верований анимического толка, со своими особенностями в каждом регионе и, возможно даже, каждом насёленном пункте. Следы того, что индуизм возник в результате слияния нескольких религий проявляются и по сей день - в различных обликах одних и тех же богов, в разнообразии их функций...

  - Кхм, - сказал я. Шапошников прервался, строго посмотрел на меня.

  - Да. И упоминания о Змее Хаоса, как о персонификате деструктивных сил являются очень примечательными. Задолго, заметьте, даже до политеизма, не говоря уже о единобожии, идея о противоборстве сил порядка и хаоса уже владела умами людей. Если вы ознакомитесь с последней моей монографией, 'Terra imprensibilis', то... м-да, пожалуй, нет.

  Шапошников встал, прошелся по кафедре. Обернулся ко мне.

  - Давайте примем за истину тезис о примате идеи, помните: 'Вначале было слово'? Так вот, приняв это за истину, при помощи простых логических рассуждений мы выводим, что зло, как таковое, не могло быть создано Богом. Да, Сатана был создан Богом среди прочих ангелов Да, Сатана - пример олицетворения зла - был создан как ангел, в числе лучших из них, а потом, выражаясь современным языком, 'перешел на темную сторону'. Но это означает, что темная сторона уже существовала! Зло, как идея, уже существовало, но было обезличено. Проще говоря, 'Вначале были слова. Одно слово было Бог, другое - его противник'. Если же мы будем придерживаться оригинального текста, тогда нам придется признать, что зло является частью Бога. Поскольку если вначале зла не было, но был лишь Бог, то откуда же оно появилось позднее? Подтверждения данного вывода - что добро и зло существовали всегда, фактически, уравновешивая друг друга, мы можем найти практически в любой религии - от примитивных шаманизмов диких племён, до просвещенного христианства современности.

  Остановился, поднял руку.

  - Здесь мы переходим к интересующему вас вопросу. Видите ли, противник Бога всегда немножко от него отстает. В его образе это особенно заметно. В позднейших религиях олицетворения как добра, так и зла - антропоморфны. Минимальные отличия вроде крыльев, нимба, рожек и так далее, служат скорее атрибутами, чем функциональными частями тела. Но это в позднейших. В более ранних политеистических религиях демиург часто, хоть и необязательно, человекоподобен, а вот его противник - зачастую имеет облик отталкивающий и абсолютно нечеловеческий. Он либо звероподобен, либо змееподобен, либо его можно отождествить с ящером или рептилией, причем эволюция этих воплощений легко отождествляется с эволюцией животного мира - рептилии, звероящеры, звери, приматы. Но - не человек. Понимаете? Практически все мифы о сотворении мира говорят о человеке, как о последней креатуре Создателя. То есть, был некоторый отрезок времени, в течение которого Земля и животный мир существовали, а человек - нет. Как же тогда выглядели Бог и его антипод? Очевидно, так же, как вершина эволюции на тот момент. Не стоит буквально понимать библейское 'по образу и подобию', иначе мы сразу упремся в вопрос: зачем Господу мочеполовая система и пищеварительный тракт? Я полагаю, 'по образу и подобию' следует рассматривать шире: если вершиной эволюции на данный момент являлся трилобит, то и Бог в этот момент выглядел, как трилобит. И, соответственно, противник его - либо так же, либо еще примитивнее.

  - Ага, - сказал я.

  - Вот именно! Оставим пока Аставьясту и посмотрим на ветхозаветного Левиафана, который, с одной стороны, является ближайшим его аналогом, а с другой - куда более подробно описан. Отметим первую его особенность - он часто отождествляется с Сатаной. Второе - даже в ранних ветхозаветных текстах Левиафан фигурирует как предание, как изустная сказка. Никто из ветхозаветных героев не видел Левиафана воочию и не имел с ним никаких дел. Он фигурирует скорее как аллегория. Что подтверждает нашу теорию: к моменту сотворения человека Левиафан, как сущность, уже превзойден Богом, и от него осталась только память о нём, а зло, персонификацией которого он был, уже выбрало другого носителя. Этим объясняется двойственность описаний: в некоторых апокрифах указано, что Левиафан убит Богом, в других - что он еще жив. Понимаете?

  Я понимал далеко не всё, но кивнул.

  - Вы можете спросить: если Левиафан был полноправным соперником Бога, то почему в Библии их силы несравнимы - Бог несомненно и неизмеримо сильнее Левиафана? Но это типичное явление для превзойденных Богом сущностей. Взять, к примеру, демонов. Очевидно, что они слабее Бога. Но кто такие демоны? Это калька с древнегреческого 'даймон' - божество. То есть, боги Олимпа, когда-то всемогущие, но превзойденные единым Богом, потеряли свою силу и существуют теперь в мифологии на второстепенных ролях. То же можно применить к Левиафану и, соответственно, к Аставьясте. Когда-то он был воплощением зла, древним аналогом Сатаны. Но это было задолго до появления человека.

  Профессор замолчал, остановился и развел руками.

  - Вот, пожалуй, и всё, что я могу сказать по интересующему вас вопросу. Честно говоря, не знаю, чем это может вам помочь.

  Я тоже не знал. Всё это, конечно, очень интересно, но...

  - А каких-нибудь конкретных указаний в этих древних текстах не содержится? Например, как убить Левиафана? Или испугать хотя бы? Крестом, например?

  Макара недобро шевельнулся внутри меня, но промолчал. Профессор всплеснул руками.

  - Вы, кажется, не поняли. Левиафан... даже самые подробные его описания в книге Иова даются только для подтверждения идеи о непостижимости его для человека. Повторюсь, Левиафан - больше аллегория, нежели существо. Он олицетворяет нечто огромное, чудовищное, совершенно неподвластное человеку. И убить его может только Бог. Либо сущность столь же непостижимая - в некоторых апокрифах содержится упоминание о битве, которая произойдет в судный день между Левиафаном и Бегемотом; битве, в которой они убьют друг друга... Испугать - аналогично. Крест - символ позднейшей эпохи, для такого древнего существа он не несёт никакого смыслового содержания. Знаете, я всё-таки полагаю, что вы ошибочно считаете себя сосудом для подобной силы. Скажите, почему вы вообще пришли к такому выводу?

  Я вздохнул.

  - Вы видели фотографии из Мале?

  - Да, разумеется. Я был, кхм, впечатлён. Но всё-таки, история учит нас, что почти всегда есть альтернативное объяснение, и... Кстати, почему вы упомянули Аставьясту? Кроме узкого круга историков, это имя известно немногим.

  - Именно что! Я даже в Интернете не нашёл. А вы можете дать мне список этих... этого узкого круга?

  Профессор недоуменно поднял брови.

  - Узкий-то он узкий, но несколько сотен по всему миру человек насчитывает...

  - Он русский.

  - Кто? - быстро спросил профессор.

  - Не знаю, - я пожал плечами, - не представился. Он мне звонил. Требовал встречи, на которой я должен буду отдать ему этого... Левиафана.

  - Отдать? Каким образом? И на каком основании?

  - Это он призвал Левиафана, я так понял. И это случайно так вышло, что ко мне, а не к нему. И это он сказал про Аставьясту... вот я и думаю: может, вы сможете опознать, кто этот человек?

  Профессор нахмурился, сел за стол.

  - Недостаточно информации... но не в этом проблема. Я просто не могу допустить и мысли, что, скажем, профессор Полонский будет устраивать какие-то темные ритуалы и призывать мифических существ. Всерьез изучая историю религии, невозможно не быть атеистом. Впрочем, я могу позвонить... да. Давайте, я проясню, насколько возможно, этот вопрос и сообщу вам, если удастся узнать что полезное. Аставьяста... еще какие-нибудь имена он называл?

  - Называл. Но остальные - не то. Левиафана он называл, еще про Змея Хаоса говорил, и... Ангел Тьмы? Нет, Ангел Бездны. Еще Тиамат упоминал. Вроде всё... А, нет, еще говорил про какого-то змея. Мирг... не помню, вроде из скандинавской мифологии.

  - Ёрмунганд, Митгардский змей? Да, цепочка логичная. Но уцепиться больше и в самом деле не за что.

  О, кстати... а ведь есть за что.

  - А вот еще имя Макара в эту цепочку никак не входит?

  - Макара? - профессор удивился, - это тоже он говорил?

  - Нет.

  Шапошников помотал головой.

  - Не входит. Любопытно, что вы упомянули это имя в данном контексте. Возможно, в этом есть рациональное зерно, и мне стоит это обдумать. Но ставить Макару в один ряд с ранее упомянутыми сущностями будет ошибкой. Роль Макары в индийском эпосе, во-первых, незначительна, во-вторых - он хоть и представляет собой морское чудовище, но его образ лишен какого бы то ни было ореола зла. Макара - один из знаков индийского зодиака и порой даже выступает как символ Камы - бога любви, так что... хотя история Камы противоречива и тоже наталкивает на размышления...

  Профессор замолчал и задумался, через минуту вдруг встрепенулся, посмотрел на меня (я обнадежено вскинулся), посмотрел на часы и воскликнул:

  - Проклятье! Я же совершенно опоздал!

  Я разочарованно вздохнул.

  - Оставьте мне свой номер, - быстро сказал профессор, доставая из портфеля блокнот и ручку, - в ближайшие дни я вам позвоню и расскажу всё, что мне удалось узнать.

  Я продиктовал номер. Шапошников записал и спрятал блокнот с ручкой обратно.

  - Теперь извините, но я поспешу вас покинуть. К сожалению, мой предмет не пользуется большой популярностью у студентов и боюсь, они уже сбежали из аудитории. До свидания. Очень надеюсь, что мы еще встретимся.

  - До свидания, - кивнул я, - и... профессор?

  - Что? - он обернулся от двери.

  - И всё-таки: может есть что-то, что можно противопоставить этому... воплощению зла?

  - Если и есть, то я не знаю. Может, добро? - профессор улыбнулся, кивнул мне и вышел из аудитории.

 

Глава 3.

   Я как рассчитывал - вот позвонит он в четверг, скажу я ему: 'давайте встретимся по адресу икс завтра после обеда', так ведь не будет он пятницы ждать. Он сразу на этот адрес икс примчится, чтобы там заранее всё подготовить. Или хотя бы просто посмотреть, обстановку изучить. Тут-то я его прищучу - вряд ли он будет ожидать меня там увидеть. А если и будет - то всё равно не так, как в пятницу. То есть шансы у меня в любом случае выше. Главное - место с умом выбрать. Этим я и занимался всё утро - осматривал окрестности в Гугл-картах на экране своего свежекупленного ноутбука.

   В гости я никого, разумеется, не ждал и, услышав звонок в дверь, напрягся. Но не сильно - заехал я сюда только вчера, вряд ли заинтересованные лица могли меня вычислить так быстро. Скорее всего, это просто сектанты какие-нибудь - дом-то простой, консьержа тут отродясь не водилось.

   Подошел к двери, просканировал лестничную площадку - один человек, мужчина, без оружия - хмыкнул и открыл дверь. Так и есть - мужчина лет тридцати. Неброско одетый, с приятным приветливым взглядом.

  - Вам кого? - без приветствия спросил я.

  - Вас, - просто сказал мужик, - только прошу не принимать поспешных решений. Я пришел к вам без оружия и с самыми честными намерениями. Хотя мог бы привести роту ОМОНовцев.

  - Э... - я хлопнул глазами, - не понял.

  - Мое имя Марат Кадыров, я старший следователь. Мы с вами разговаривали по телефону шестнадцатого числа прошлого месяца. И, как мне кажется, кое о чем недоговорили.

  Вот блин! Тот самый мент! Я почувствовал себя неловко - было от чего. Уж очень по-хамски я себя тогда с ним повел. Как он меня нашел-то?

  - Как вы меня нашли?

  Кадыров хмыкнул.

  - Ох уж эти дилетанты, - сказал он, ухмыляясь, - а еще воображают. Что ж вы телефон-то не сменили?

  - А? - я почувствовал, что краснею. Блин! И правда, я же им со своего сотового тогда позвонил - настолько они меня разозлили, что я даже новую СИМку добывать не стал. Решил потом свою выкинуть, да и забыл. Вот я болван...

  - У оператора беру адрес соты, в которой вы сейчас находитесь, еду к участковому в том районе, пробиваю местные съемные хаты и вуаля - готово. Всех делов - полдня работы. Так-то я вас давно уже брать собирался, только вот обстоятельства изменились... В дом пригласите или так и будем в дверях разговаривать?

  - Упс, извините, - я махнул рукой в сторону кухни, - проходите, конечно.

  Он, не разуваясь, прошёл в указанном направлении, сел за стол. Я сел напротив и мы принялись молча играть в гляделки. Наконец он усмехнулся, откинулся на спинку стула и сказал:

  - Давайте так. Я расскажу вам, что знаю, отвечу на ваши вопросы, а вы ответите мне на мои. Ну и там посмотрим, как нам дальше вести это дело. Пойдет?

  - Годится, - кивнул я, - слушаю вас внимательно.

  Кадыров помялся, задумчиво пошевелил губами, поднял взгляд.

  - Может, если не чаю, то хоть воды нальете?

  - Ой, - я поднялся, - извините, не сообразил. Я, вообще-то, не такой бука, просто вы очень неожиданно пришли, вот я и растерялся.

  - Не берите в голову, я привык, - кивнул Кадыров, глядя, как я разливаю чай по чашкам, - я часто прихожу неожиданно. Работа такая.

  Я понимающе улыбнулся.

  - Молока?

  - Нет, спасибо, - Кадыров отхлебнул чая, поставил чашку, - вам знаком некий Уваров Андрей Михайлович?

  Я задумался.

  - Нет... хотя фамилия вроде знакомая...

  - А вы еще подумайте.

  Я подумал еще. Уваров... Уваров... где-то я слышал эту фамилию... а! Блин, он что, издевается?

  - Политик что ли? Вояка какой-то? Так он же вроде умер?

  - Я тоже думал, что он умер. Но, оказывается, он не только жив, но и здоров. И это очень странно, потому что от болезни Альцгеймера обычно не вылечиваются. Но не будем отвлекаться. Если я правильно понял, вы о нем слышали, но лично не знакомы?

  - Именно так.

  Теперь задумался Кадыров. Нахмурился, поджал губы.

  - Ладно. Тогда я начну с начала. С событий примерно годовой давности. У меня был брат, младше меня на шесть лет, Рустамом звали. Мы с ним оба с детства мечтали следователями работать. Я эту мечту реализовал, а у Рустика как-то не склеилось. Сначала пару лет он поступить не мог, потом с третьего курса вылетел. Пошел, в конце концов, улицы патрулировать. Как бы, хоть и не следователь, но что-то около, да и поступить потом шансов намного больше - в школе МВД отношение к подобным абитуриентам всегда лучше. Сначала он всё собирался 'еще годик стаж наработать' и идти поступать, а потом - втянулся. Так дослужился до капитана, служил бы и дальше, наверное, но тут случилась служебная командировка. Вы, я думаю, про этот случай слышали - когда в Ингушетии боевики автобус с ОМОНовцами подорвали.

  Я кивнул. Конечно, я слышал. Как не услышать, когда и в каждом выпуске новостей, и на первых страницах всех новостных лент - одно и то же?

  - Родителей у нас к этому времени в живых уже не было, поэтому тело брата я получал. И компенсацию тоже. Я, собственно, почему про компенсацию упоминаю: была она необычно большая и выдали её тоже удивительно быстро и без лишних формальностей - чуть ли не вместе с телом. Я уже тогда что-то неладное заподозрил. И не зря. Понимаете, долго работая следователем, волей-неволей начинаешь осваивать некоторые смежные профессии - патологоанатома, эксперта-криминалиста, баллистика, почерковеда... Опущу неинтересные подробности и сразу перейду к выводам. А выводы таковы, что к моменту, когда под автобусом взорвалась мина, мой брат уже был мертв и почти полностью обескровлен. В момент смерти его тело было выпрямлено - он либо лежал, либо стоял, но никак не сидел в кресле автобуса. Кроме того, в его легких сохранились следы какого-то газа-опиата на основе фентанила. Очевидно, он сначала был усыплён при помощи быстродействующего нейротоксина - что-то вроде применённого в 'Норд-Осте' - затем убит, и уже мертвым - засунут в автобус.

  - Простите, - я совершенно не понимал, зачем он мне это рассказывает , - но какое отношение...

  - Самое непосредственное. Слушайте дальше. Я отлично понимал, что будет, если я пойду и заявлю во всеуслышание об открывшихся мне странностях. Поэтому мне пришлось действовать самостоятельно. Я встретился с родственниками некоторых погибших ОМОНовцев. Разумеется, не стоило ожидать, что кто-то из них сделает аналогичные выводы - я и не ожидал. Но того, что я услышал, было достаточно, чтобы окончательно увериться: история о взорванном автобусе - ложь от начала до конца. Я познакомился с ведущими это дело военследами...

  Марат покачал головой, улыбаясь, видимо, своим воспоминаниям. Насыпал ложечку сахара в чай, помешал.

  - Военные следователи - хорошие люди, оказывается. Вот про обычных следаков я такого не скажу, даже про себя. Слишком много... факторов, которые быстро испортят даже святого. Военследам проще, вот им и удается сохранить человеческую чистоту... пьют только много. Короче, довольно скоро я выяснил, что странностей в этом деле хватает. Во-первых, водитель. Его тело так и не было обнаружено, хотя, судя по повреждениям автобуса, он-то должен был погибнуть в первую же секунду. Кстати, водитель оказался непростым - старший прапорщик Ярохин всё как-то больше генералов возил, а за год до этого случая был водителем у генерал-лейтенанта Уварова. По показаниям очевидцев - сам вызвался автобус вести. Далее. Через три дня в посёлке Кови, в ста с лишним километрах от места происшествия, обнаружены два трупа, в которых были опознаны бывший лейтенант ВВ Сафронов и бывший же рядовой Марчук. Со взрывом автобуса их связало то, что у одного из них был найден пистолет Макарова, который числился за одним из погибших в автобусе. Кстати, биография этих двоих оказалась весьма примечательна: они дважды находились под следствием - по подозрению в изнасиловании несовершеннолетней чеченки и по подозрению в похищении и убийстве солдата срочной службы. Но оба раза чудесным способом кара их миновала, и, по неподтвержденным данным, немалая заслуга в том принадлежит опять-таки Уварову. Кстати, уволились из рядов они оба как раз незадолго до того, как было объявлено о болезни Уварова. Ну и еще несколько нюансов, которые, сами по себе могли бы ничего не значить, но в сумме указывают на некую таинственную фигуру. Будь Уваров жив и здоров, ничего таинственного в этой фигуре не было бы. Я даже предположил, что он просто симулировал собственную болезнь, хотя как бы он это сделал - ума не приложу. Масса документальных свидетельств подтверждали если не смерть, то полное разрушение его личности - он же не сразу с экранов ушёл. Журналисты, как грифы, терзающие дохлого льва, еще долго на нем пировали. Я встретился с одним из осматривавших Уварова докторов, но он на мое предположение - о возможности симуляции - даже отвечать не стал, рассмеялся только. Собственно, в этот момент моё расследование зашло в тупик.

  Кадыров взял чашку, задумчиво отхлебнул. Посмотрел на меня.

  - А теперь вернемся в день сегодняшний. Ваше дело мне сразу не понравилось - оно не просто выглядело совершенно безнадёжным - для него не было оснований. Не было признаков насильственной смерти и состава преступления - тоже. В моей практике всякое случалось, и нечто подобное в том числе. И одно я уяснил точно - просто так подобные дела не заводятся. Должен был быть некий толчок, причем, с самого верха. Позже я в этом убедился: некто могущественный очень хотел вас найти. Пожалуй, примерно догадываясь, о ваших возможностях. Разумеется, мне это не нравилось. Поэтому, в тот день, когда вы попытались меня напугать, я пошёл к начальнику и потребовал выложить карты на стол. Совершенно очевидно, что вы использовали какое-то неизвестное оружие и подвергать сотрудников опасности, не зная даже, в чём она заключается, я отказывался. Начальник, против моего ожидания, сильно не ругался. Посмотрел материалы, похвалил слегка. И пообещал дня через два дать ответ, а пока - искать вас, но осторожно, чтобы не спугнуть и без команды не брать. Даже подмогу мне выделил - аж весь соседний отдел в полном составе, - Марат усмехнулся, - то-то я голову ломал, чем их занять. Мне-то они уже не нужны были - я ежедневно по нескольку раз проверял номер, с которого вы тогда позвонили. К удивлению моему, номер был доступен, и телефон с ним постоянно перемещался по городу. Я топтуна за вами пустил осторожненько - он вас по фотографии опознал и отследил. Так что всё чисто - в любой момент группу захвата высылай. Но команды не было.

  - А кто же меня на прошлой моей квартире поджидал? - не вытерпел я.

  - Это уже без меня, - покачал головой Марат, - потому что я встретился, наконец, с организатором этой охоты. Он почти не изменился - выглядит куда лучше своих последних фотографий. Хорошо, что он мою реакцию за простое удивление принял. Хвалил за проделанную работу, обещал не просто начследа мне дать, но и уверял, что я им долго не останусь - будет он меня выше двигать. Своих он, дескать, не бросает. Очень хотелось мне спросить, были для него своими Сафронов и Марчук, но я сдержался, конечно же.

  - Уваров? - догадался я.

  - В точку, - Марат кивнул, - своего интереса к вам он не скрывал, и, по многим репликам, я понял, что он знает о вас намного больше, чем можно было почерпнуть из материалов дела. Так что, после очередного звонка на мой сотовый я сымитировал встревоженное состояние, сообщил своим сотрудникам, что хочу кое-что проверить, и ушёл. Мне надо было вещи кое-какие из дома забрать, ну и вообще - подготовиться к нелегальной жизни - так что к вам я пошёл на следующий день. И чуть не спалился, поскольку там уже сидела группа захвата, причем, не наша - я даже не знаю, чья. Пришлось искать вас по новой, надеясь, что телефон выключить вы всё же не догадаетесь.

  - Ну хорошо, - сказал я, - нашли вы меня. Что дальше?

  - Мне и самому интересно, - Кадыров улыбнулся, - для начала - чего же хочет от вас Уваров?

  Я пожал плечами.

  - Понятия не имею. Я его, кроме как по телевизору и не видел никогда. И вообще думал, что он умер. Почему он выжил-то?

  - Загадочная история, - Марат кивнул, - он и в самом деле совсем загибался: путал имена и события, всё забывал, на этом фоне всякие болячки полезли - развалина, не человек. Все возможные способы лечения он перепробовал, ничего не помогало. А потом, по слухам, появился какой-то шаман и потихоньку поднял его на ноги. Так ли это - неизвестно, сам Уваров пока на публику не является, но 'наверху' весть о его чудесном исцелении уже наделала немало шороху.

  Он еще что-то говорил, но его не слушал. 'Какой-то шаман'? Кажется, я начал понимать. Уваров, много обо мне знающий. Периодически снящийся мне старик, живущий в одной квартире с монголом. И голос в телефонной трубке - тот самый Голос. Вот оно, значит, как. И как это меня угораздило в такое вляпаться?

  Вижу, - довольно-таки бесцеремонно прервал мои размышления Кадыров, - вас что-то осенило. Очень вовремя. Не поделитесь?

  Я стрельнул в него злым взглядом. Может, его и осеняет по пять раз на дню, но я же не сыщик - мог бы и поделикатнее.

  - Уваров, - сказал я, - это он за всем этим. Это он призвал Ма... то, что сидит во мне и позволяет мне делать всякие фокусы. Он хотел заполучить это себе, но что-то напутал и оно досталось мне. А теперь он хочет от меня, чтобы я вернул это ему.

  - Это - что?

  Я вздохнул и принялся рассказывать. Рассказал я, естественно, не всё. Только то, что ему и так известно. Про гопников, про наркоторговцев. Хотя про вторых Кадыров, похоже, не знал. Во всяком случае, поначалу лицо у него было немножко растерянное. Инцидент в Мале, лесопарк, разборки с наркомафией и большинство эпизодов с Леной я опустил. Но Марату и этого оказалось достаточно. К концу моего рассказа он уже перестал пытаться выглядеть невозмутимым - сидел, приоткрыв рот, расширив глаза и жадно ловил каждое моё слово. Когда я замолчал и принялся пить остывший чай, он еще минут пять сидел и задумчиво барабанил пальцами по столу. Потом поднял взгляд.

  - Можете прямо сейчас что-нибудь продемонстрировать из этих своих возможностей? Только не мне, пожалуйста.

  Я усмехнулся.

  - Не поверили?

  - Не то чтобы не поверил. Но дело серьезное - хотелось бы убедиться окончательно.

  А пожалуйста. Воспользуемся испытанным способом. Стол в этой квартире - дешевка ДСПшная. Такой и разломать не жалко.

  - Чашку поднимите, - сказал я, - а то брюки зальете.

  Поднял свою и легонько ткнул в середину стола. Я ожидал, что он немедленно развалится на части, но стол устоял - только в столешнице образовалась большая треугольная дыра с рваными краями.

  - Как-то так, - я поставил чашку на уцелевший участок стола, прошел к выключателю и включил освещение, - ну и вот еще.

  Марат посмотрел на ползущие по стенам тени, поежился.

  - Впечатляет.

  - Убедились? - Я выключил свет, - что дальше?

  - Убедился. А дальше я предлагаю вам объединить усилия.

  Видимо, что-то отразилось на моем лице, потому что Кадыров заговорил быстрее и в его голосе появились убеждающие интонации.

  - Вы же сами видите - обложили вас качественно, причём - с обеих сторон. Что вы делать собираетесь? Есть у вас план? Или просто будете ждать, что раньше случится - фугас под ногами взорвётся или Уваров вас к рукам приберёт каким-то своим способом?

  - Ну... я собирался найти какое-нибудь место потише и позвать его туда. Мне почему-то кажется, что он не будет дожидаться пятницы, а сразу поедет это место осматривать. Там-то я его и встречу. Просто грохну из пистолета и уеду.

  - Не пойдет, - Марат покачал головой, - Вы правы, он обязательно проверит место встречи сразу после того, как оно ему станет известно. Но вы совершенно неправы в том, что он это будет делать сам. Вы считаете, вам первому такая идея в голову пришла?

  - А вы что предлагаете? - раздражённо спросил я.

  - Людей и оружие. Уваров вас не боится, хотя наслышан о ваших возможностях. Почему? Совершенно очевидно, против вашего э... существа у него есть противоядие. А вы, как простой человек, пусть даже с пистолетом или автоматом - его не пугаете. Он отлично знает, что вы - одиночка. Но если с вами будет еще человек пять-шесть, вооруженных, и умеющих обращаться с оружием - всё может пойти по-другому. Не думаете?

  - Звучит неплохо. Но зачем это вам? Из-за брата?

  - Не только. Я хочу разобраться. Поговорить с Уваровым. Узнать, что случилось в Ингушетии и зачем случилось. Что он собирается делать с тем, что заберет у вас? Вы-то - ладно, фильмов про супергероев насмотрелись. Но зачем такие возможности - политику? Оппонентов убивать? Это же просто смешно.

  - Есть и другие варианты, - задумчиво сказал я. И поведал Марату про возможность изменять сущность других людей. Подсаживать их на что угодно - на себя, на какой-нибудь фетиш, на идею. Кадыров помрачнел.

  - Жутковатые открываются перспективы. Вы понимаете, чем это чревато?

  Я криво усмехнулся. Понимаю я или нет - какая разница? Кадыров достал из кармана сотовый. Пристально посмотрел на меня.

  - Еще вопрос. Предположим наихудший вариант - Уваров каким-то способом забирает себе это 'нечто' сразу, как вас видит. Как скоро он сможет воспользоваться его возможностями?

  - Не знаю. Но полагаю, что не скоро. Во всяком случае - не всеми возможностями. Так, целенаправленно выпивать людей я где-то на вторые сутки научился, после того, как первый раз ощутил в себе что-то чуждое. Всё остальное - значительно позже.

  - Хорошо. Будем рассчитывать на то, что первые секунды он будет бессилен - даже если успеет забрать у вас этого вашего Макара.

  - Макару, - поправил я. Но Кадыров уже держал у уха сотовый и меня не слушал.

  - Коля, - сказал он в трубку, - всё как договорились. Готовь кафе завтра к обеду.

  Выслушал ответ, кивнул.

  - Да. Удачи, - убрал телефон от уха и сунул его в карман.

  - Я правильно понял, что время и место встречи назначаешь ты?

  Ага, мы теперь на 'ты'. Интересно, к чему это?

  - Вроде да. Если я сам правильно понял.

  - Отлично. Знаешь склады на южном направлении? У железной дороги?

  - М-м, вроде знаю. Шестнадцатый там ходит, да?

  - Точно. Перед складами там кафешка есть - как раз возле остановки. 'Визит' называется. Зови туда часам к десяти-одиннадцати. Только сразу не зови - спугнешь. Поломайся сначала, гарантий неприкосновенности требуй, дополнительного времени на размышления, денежного вознаграждения. Естественно себя веди, короче. Как будто ты понял, что вариант у тебя только один и теперь пытаешься выжать из него максимум бонусов.

  Я кивнул, потом нахмурился.

  - Но...кафе? Там же люди будут?

  - Обязательно будут. Но только наши люди - часов до трех-четырёх там народу обычно не бывает. Уваров - профессионал, на этом мы и сыграем. Это от дилетанта никогда не знаешь, чего ожидать. Профи почти всегда предсказуемы. Перед тем, как самому идти, он обязательно пошлёт человека - проверить, что всё чисто и что ты - один. Потом уже пойдёт сам. Как только он спустится в кафе, мы выведем тебя через черный ход, вход блокируем, повяжем его и поговорим по душам. Такой вот план. Замечания?

  - Вроде нет... а если он заранее придет... то есть, человека пошлёт? Ну, сразу, как я ему скажу, где встречаемся?

  - Обязательно пошлёт. Ну и что? Кафе это содержит мой друг - сослуживец бывший. Он в курсе и уж позаботится, чтобы никто ничего не заподозрил.

  - Я вижу, у вас всё продумано, - я улыбнулся, - спасибо. Я как-то прямо надеяться начинаю, что всё обойдется.

  - Не спеши благодарить, - без тени улыбки ответил Кадыров, - у меня к тебе еще масса вопросов по поводу недавней твоей деятельности. Но об этом мы позже поговорим. А пока вот - возьми телефон.

  Он достал из кармана сотовый - дешевую серую 'Нокию' - и протянул мне. Я взял, покрутил в руке, недоуменно посмотрел на Марата.

  - В памяти один номер, - сказал он, - как поговоришь с Уваровым, скинь СМС - на сколько договорились и сколько людей с ним будет. Если...

  - Почему: 'сколько людей'? - перебил я, - я буду требовать, чтобы он один пришёл.

  - Я думаю, он не согласится. Если согласится - так и напишешь, что один. Если же он откажется встречаться там, звони. Будем искать другие варианты. Всё понятно?

  - Да, - я положил сотовый на край стола.

  - Тогда - до пятницы, - Кадыров поднялся, - старайся не высовываться без нужды на улицу. За тобой не только Уваров охотится.

  - Я понимаю, - я прошел в прихожую, открыл дверь, - до свидания.

  Марат кивнул и вышел из квартиры. Я захлопнул за ним дверь, закрыл замки, прислонился спиной к стене и задумался.

   Интересно девки пляшут. По четыре сразу в ряд.

 

Глава 4.

   Разбудил меня телефонный звонок часа в три ночи. Я наощупь нашёл телефон, потом с трудом открыл глаза и принялся всматриваться в экран. На экране светилось какое-то дикое сочетание цифр и сонный мозг никак не мог понять, что это значит. Потупив секунд пять, но так ничего и не придумав, я ответил на вызов.

  - Алло, - сказал я очень недовольным тоном.

  - Здравствуйте, - ответил смутно знакомый голос, - прошу меня простить, у вас, наверное, уже поздно, но у меня выдался свободный момент и я решил позвонить.

  - Э... - всё время, пока мой невидимый собеседник говорил, я пытался вспомнить, кто он. Но так и не вспомнил, - э... простите, а вы кто?

  - Шапошников, - с нескрываемым удивлением ответил голос, - профессор Шапошников. Разве не с вами я разговаривал третьего дня о...

  - Ах да, - перебил я, - вспомнил. Извините, профессор, я спал. Так что, вам удалось что-нибудь выяснить?

  - Немного, немного. Увы, я ничего не смогу вам сказать о личности интересующего вас человека. Могу только уверить, что никто из знакомых мне историков этим человеком не является. Но не могу не упомянуть один любопытный факт - как сообщил мне доцент Берген из э-э... МГУ, к ним совсем недавно поступал запрос... на интересующую вас тему, да... по линии министерства внутренних дел! Вот такой казус, уж не знаю, поможет это вам или нет.

  - Спасибо. Это полезная информация.

  - Что ж. Рад был помочь. Но это еще не всё. Я обдумал всё сказанное вами при нашей встрече и пришёл к выводу, что вы впали в заблуждение. Вы всерьез считаете, что Аставьяста воплотился в вас в том смысле, в котором это принято понимать в христианской религии. То есть, что вы стали телесной оболочкой некоей надмировой сущности. Обидно, что я и сам невольно попал вслед за вами в ту же смысловую ловушку, мне следовало уже при упоминании имени 'Аставьяста' понять, что речь идёт о другом явлении... вы знакомы с понятием 'аватара'?

  - Э...м...., - это слово вызвало у меня массу ассоциаций, но я не стал упоминать ни об одной из них, чтобы не огорчать профессора - он-то явно имел в виду что-то другое, - м... пожалуй, не совсем.

  - Я так и думал. Понимаете, 'аватара' - это не воплощение, отнюдь. Когда бог нисходит в аватару, он не покидает своего божественного пристанища, вовсе нет. Он как бы только проявляется в своей аватаре, но не присутствует в ней. В этом - заметное отличие индуизма от, скажем, христианства или ислама. Невозможно уничтожить божественную сущность, это так. Но нет ничего невозможного в том, чтобы прогнать её - изгнать из аватары и вообще - из человеческого мира. Да.

  - И как же это сделать? - затрепетал я. 'Тебе не стоит делать что-то подобное', - настороженно заявил Макара. 'Усохни', - сказал ему я и принялся внимательно слушать.

  - И опять - увы, - извиняющимся тоном ответил профессор, - я не знаю. Но могу поделиться с вами плодами некоторых своих размышлений. Только скажите сначала: вы упомянули в связи с интересующим вас вопросом имя 'Макара' для подтверждения каких-то собственных измышлений или же это более достоверная информация?

  - Самая что ни на есть достоверная, - сказал я, - непосредственно от самого Макары. Или Аставьясты, как вам удобнее.

  - Вот! - торжественно заявил профессор, - отлично! Да, Блаватская упоминает эти имена в одном ряду, но она делает это в эзотерическом, иносказательном смысле, вне их ролей в мифологии. И я поначалу категорически отверг возможность тождественной связи между такими различными сущностями. Но это ваше предположение не давало мне покоя и я попробовал рассмотреть его аналитически. Понимаете, мне кажется, что здесь имеет быть место некий ребус. Во-первых, характеристики аватары зависят не только от проявившейся в нёй сущности, но и от человеческих качеств самой аватары - того человека, в теле которого проявляется бог. У одного и того же бога бывали как злые, так и добрые аватары, и это нормально. Понимаете? Это - первая часть загадки. Далее: Макара - это просто морское чудовище, помесь дельфина с крокодилом. И к Каме - богу любви - он имеет самое опосредованное отношение. Он просто его символ, он даже ваханой его не является, вахана Камы - попугай. Но если мы вспомним, что, по легенде, Кама некоторое время жил в чреве Макары, то уже начнем кое-что понимать. А когда мы посмотрим на историю Камы, то мы найдём одно странное сходство с историей всех остальных чудовищ из вашего набора - практически все из них вроде как убиты верховным божеством в незапамятные времена, но, в то же время, вроде как живы до сих пор. И вот с Камой - та же двойственность! Он был убит Шивой за то, что выстрелил в него стрелой любви, но потом - возрожден. Символизм здесь неслучаен - в индуизме всякий символизм неслучаен - и, как мне кажется, здесь находится вторая часть загадки. И здесь же таится разгадка всего ребуса. И разгадка эта - любовь.

  Последнее предложение профессор произнес торжествующим тоном и многозначительно замолк.

  - Э... - пробормотал я, - не понял.

  - Любовь, - повторил профессор и в тоне его так явственно читалось 'чего же тут непонятного', что я смутился.

  - О, да, - сказал я с некоторым сарказмом в голосе, - разумеется, любовь.

  - Рад, что вы поняли, - быстро сказал профессор, - меня зовут и я догадываюсь, что обед кончился, следовательно, мне пора в конференц-зал. Рассчитываю на нашу скорую встречу, до свидания.

  - Подождите, профессор, - крикнул я, но из трубки уже шли короткие гудки.

  - И что же мне с этим делать? - беспомощно спросил я у замолчавшей трубки. Это ж надо: любовь. 'Умный человек', - вдруг сообщил Макара. Я очень удивился - не помню, чтобы он вообще снисходил до иного, кроме как гастрономического, интереса к кому-либо. А тут аж умным обозвал. Но Макара продолжил, - 'надо будет его поглотить', - и я успокоился: всё в порядке, ничего не изменилось.

   Потом я часа два лежал, ворочаясь с боку на бок и пытаясь заснуть. Разговор с Шапошниковым меня взволновал и прогнал сонливость. А потом я еще принялся думать о предстоящем звонке Уварова, прокручивать в голове различные варианты нашего диалога, разнервничался и совсем потерял сон. Так лежал и мучился. Макара пару раз предлагал меня усыпить, но я отказывался - перестарается еще, рыбоящер. Заснул, когда уже начало светать и проспал, разумеется.

   Проснулся только от телефонного звонка. Вскочил, как ужаленный - сна ни в одном глазу - схватил трубку, посмотрел на экран. Вздохнул и решительно нажал на кнопку.

  - Слушаю.

  - Добрый день. Или у тебя еще только доброе утро? - насмешливо прозвучал голос в трубке.

  - Неважно. Ближе к делу, господин Уваров, - сказал я и только после спохватился: черт, я же не должен был знать, кто он! Вот ведь кто меня за язык тянул? Порисоваться перед ним захотел, удивить его? Выкручивайся теперь, придурок!

  - Ого, - с весёлым удивлением, - откуда информация, если не секрет?

  - Я вас во сне видел. Точнее, во сне я был вами, видел ваше лицо в зеркале, но не сразу понял, почему оно мне знакомым кажется.

  - Ах, да, логично, - в голосе Уварова слышится понимание, - обмен. Я был тобой, а ты - мной. Тыгрынкээв говорил о чём-то подобном.

  Хорошо, что он меня не видит, потому что я сейчас в легком шоке и по мне это наверняка заметно. Как это - он был мной? Так стало быть, я ему тоже снился? Всё, что я делаю... ну пусть даже не всё, но... интересно, какие эпизоды он видел? И кто такой этот Тыгрынкээв? Уваров, между тем, продолжал:

  - Итак, ты знаешь, кто я. Тем лучше. Значит, понимаешь мои возможности, и тебе известна моя репутация. Так что ты решил?

  - Прежде чем что-то решить, - сказал я, - я бы хотел кое-что узнать.

  - Понимаю тебя. Спрашивай.

  - Для начала: зачем вам это? Зачем вам эти сверхъестественные возможности? Вы же политик, а не супергерой, - тут я не смог удержаться от колкости, хоть и понимал, что она может выйти мне боком, - только, чтобы на горшок ходить было не так неприятно?

  Уваров хмыкнул в трубку.

  - Не только. Хотя, посмотрю я на тебя лет через сорок. Но это не главное, разумеется. Да, ты прав - умение убивать людей на расстоянии нормальному политику ни к чему. Будь это всё, что предлагает Ангел Бездны, я бы не стал и задумываться о своем союзе с ним. Но есть и еще кое-что, о чём ты, возможно, даже не знаешь. Овладев им, я смогу управлять мнением других людей, менять их предпочтения и мотивацию. И вот это умение - очень соблазнительное для любого политика. Я не устоял.

  - Вот как? Этого-то я и боялся. Вы просто зомбируете всех вокруг себя, чтобы они прославляли только вас и...

  - Дурак! - яростно перебил мою обвинительную речь Уваров, - что за чушь ты несешь? Не надо проецировать на других людей собственные недалекие представления. Ты понятия не имеешь, как тяжела работа политика, который пытается что-то сделать не для себя, а для страны. Если я буду просто стараться набить карманы, обеспечить безбедную старость себе и процветание - своим детям и внукам, тогда мне никто мешать не будет, поскольку ничьих интересов, кроме народных, я при этом не затрону. А большинству политиков интересы народа не интересны, прости за каламбур. Но вот если я попытаюсь как-то улучшить жизнь вышеупомянутого народа, самое дикое сопротивление мне обеспечено. Правозащитники будут орать, что я, под видом всеобщего блага, продвигаю антинародный проект. Либералы обвинят меня в дешёвом популизме. Правые заподозрят злостный самопиар с целью получения большинства голосов на очередных выборах куда-нибудь и начнут поливать меня грязью - на всякий случай. Левые заподозрят в том же и тоже начнут поносить - но уже из страха, что я уменьшу, и без того небольшой, процент 'их' электората; придется им тогда покинуть уютные депутатские кресла. А если мой проект еще будет содержать пусть даже призрачную угрозу безнаказанности и благополучию остальных политиков - тут уже меня просто съедят, кем бы я ни был. Что далеко ходить, вспомни мой приказ и как долго я пробыл после него министром. Ты и представить себе не можешь, как приходится лавировать даже президенту для принятия какого-нибудь прогрессивного закона! Этим - пойти на уступки и пообещать увеличение налогов с чего-либо, тех - припугнуть, тем - подарить какое-нибудь управление по сбору денег с народа, тех стравить с теми и так далее, и тому подобное. В результате КПД нормального политика падает до нуля, ему приходится тратить все силы на плетение всяких дурацких интриг, вместо того, чтобы просто работать и принимать хорошие законы. А ты говоришь - зомбирую... у меня порой складывается такое впечатление, что девяносто процентов всех людей уже кто-то зомбировал! Каждый трясется только за свою мошну и не желает видеть дальше собственного носа.

  - Но как же демократия?

  - Какая, к дьяволу, демократия? Россия не предназначена для демократии, в ней никогда её и не было. В России всегда была монархия - всегда, за исключением недолгих периодов анархии в смутные времена. И достижения России - как на мировом поприще, так и во внутренних делах - всегда были связаны только с личностью монарха. Как, впрочем, и неуспехи. Смею тебя уверить, из меня выйдет неплохой монарх. Я действительно желаю материальных благ не себе, а своему народу.

  - Сталин, наверное, тоже так думал.

  - Сталин был параноик и панически боялся за собственную жизнь. Мне это, скорее всего, не грозит. Сам понимаешь, почему.

  Я вздохнул.

  - Ну... ладно. Только меня беспокоит еще один вопрос - где гарантия, что я останусь жив после, ну, вы поняли.

  - А зачем мне тебя убивать? Совсем наоборот. Могу найти тебе место в своей команде - толковые люди, не зацикленные на собственном благополучии, мне всегда нужны. Поначалу поможешь мне разобраться с моим приобретением - кому, как не тебе, знать все тонкости?

  - Я не об этом. Вы сказали, что можете и без моего согласия всё провернуть, только тогда я умру, так? Вот я и думаю - а вдруг я в любом случае умру, а вы просто не говорите мне этого, чтобы не спугнуть.

  - К сожалению, не могу тебе дать никаких гарантий, кроме своего слова. Так вот, обещаю, если ты придешь добровольно, то останешься жив. Понимаю твое беспокойство, но ничего другого предложить не могу. Впрочем, моё слово - это немало. Если ты хоть немного интересовался политикой, то должен знать, что я - своему слову хозяин.

  'Расскажи это тем двоим, в Ингушетии', - подумал я про себя, но вслух, разумеется, говорить не стал.

  - Ладно, - снова вздохнул я, - давайте встретимся. Завтра в одиннадцать, в кафе 'Визит', есть такое перед складами на южном направлении. Там железная дорога еще проходит.

  - Почему там? - быстро спросил Уваров.

  - Место хорошее. Я там жил недалеко одно время, да и сейчас ехать недолго - там как раз шестнадцатого маршрута остановка, и сразу за ней - кафе.

  Уваров замолчал, а я вдруг разнервничался. А ну как он сейчас какие-нибудь приметы этого кафе спросит? А я не то, что съездить туда - посмотреть, так даже в Интернете на карте посмотреть это место не удосужился.

  - Хорошо, - сказал, наконец, Уваров и я неслышно перевел дух, - завтра в одиннадцать.

  - Да. Только вы один приходите. Я один и вы один - чтобы без никаких...

  - Нет, - отрезал Уваров, - нас будет двое и это не обсуждается.

  - Но...

  - Не обсуждается.

  - Ну ладно, - сдался я, - двое, так двое. Хорошо.

  - Тогда до завтра, - сказал Уваров, и, не ожидая ответа, положил трубку.

   Я выдохнул, слез с кровати, прошелся по комнате. Вроде всё по плану, но почему же так неспокойно на душе? Ладно, когда всё закончится, достану деньги и уеду в какую-нибудь Тьмутаракань. Поселюсь в тайге, в избушке, буду ловить рыбу, охотиться и сяду уже, наконец, писать книгу. Давно мечтаю написать книгу.

   Достал с полки серую 'Нокию', набрал СМС: '11:00, 2' и отправил её единственному контакту из телефонной книжки. Через секунду телефон глухо пискнул и вывел на экран 'Сообщение доставлено абоненту'. Вот и ладно. Кто-то из древних, не любящий терзаться сомнениями, так говорил:

   Делай, что должен, случится, что суждено.

 

Глава 5.

   У кафе я был в 10:45. И почему-то мне казалось, что Уваров уже там, хотя Марат и уверял меня, что тот обязательно опоздает. Дескать, сначала к одиннадцати он пришлёт человека - проверить, всё ли в порядке - и только потом придет сам. Но вот уверен я был и всё тут - что стоит мне только порог кафе переступить, и всё закрутится.

   Кафе, к счастью, действительно оказалось прямо за остановкой и вывеску его я заметил еще из маршрутки. К счастью, потому что если кто-то сидит и наблюдает за мной, то он мог бы насторожиться, начни я плутать по округе.

   Я пересек небольшую аллею, отделяющую дома от проезжей части, спустился в полуподвал под вывеской 'Визит' и решительно потянул на себя тяжелую железную дверь. Негромко зазвенел дверной колокольчик. В кафе царил полумрак, три люстры с разнокалиберными 'экономичными' лампочками со своей задачей явно не справлялись, а может, это после ярко освещенной улицы так казалось. Я прошел к барной стойке, по дороге незаметно осмотревшись. Так себе - тошниловка средней паршивости. И контингент соответствующий - не пролетариат даже, а люмпен-пролетариат. Кадыров вроде обещал, что народу не будет, но тут аж семь человек сидит. Нет, те двое - наверняка 'наши' - и одеты поприличнее и вид у них серьезный. Но вон та троица, дружно глушащая пиво под веселый разговор - явно лишняя. Накладка вышла, не иначе. И ведь хорошо сидят, сразу видно: без шума не сгонишь. Ладно, будем надеяться, всё мирно пройдет. Угрюмый тип за угловым столиком тоже, скорее всего, 'наш', а вот этот пролетарий с испитым лицом... черт, да это же Марат! Видимо, удивление слишком явно отразилось на моём лице - Кадыров стрельнул в меня злым взглядом и демонстративно отвернулся. Блин! Да, шпион из меня никудышный. Я повернулся к скучающему бармену.

  - Чай есть у вас?

  - С молоком, с лимоном? - меланхолично поинтересовался бармен.

  - С лимоном. И бутерброд - вот, - я ткнул в застекленную витрину, - с ветчиной, если свежий.

  Бармен невнятно хмыкнул и кивнул в сторону столиков.

  - Садитесь. Сейчас принесу.

  Ого! У них тут еще и обслуживание. Интересно, в каком размере тут чаевые принято оставлять? Посмеиваясь про себя - я далеко не миллионер, но даже мне никогда не приходилось сидеть в таких 'кафе' - я выбрал столик подальше от весёлой троицы.

   Бармен, сохраняя всё то же скучающее выражение на лице, подошёл ко мне с подносом, поставил на стол передо мной чашку с кипятком, блюдце с пакетиком чая, куском сахара и долькой лимона, и еще одно блюдце - с завернутым в пленку бутербродом. Хмыкнув, я взял бутерброд и тут же выронил его - бутерброд оказался невыносимо горячим.

  - Вы его подогрели, что ли? - удивился я, - зачем? Я холодный люблю.

  - Поменять? - без эмоций в голосе спросил бармен.

  Я поджал губы.

  - Спасибо, не надо.

  Бросил пакетик в чашку, положил сахар с лимоном и принялся помешивать.

   Минут десять ничего не происходило. Потом зазвенел колокольчик. Я вздрогнул, и принялся усиленно рассматривать пятна на столе. Потом спохватился - а чего это я? Мне-то, наоборот, просто положено с ужасом пялиться на каждого входящего.

   Вошедший - мужчина в плотной темной куртке (и это несмотря на жару) - подошел к стойке и потребовал пива. 'Самого свежего'.

  - Балтику утром привезли, - всё так же меланхолично сообщил бармен.

  - Ну давай, - согласился мужчина, получил пол-литровую кружку и уселся впереди меня. Сзади со скрежетом отодвинулся стул. Я заметил, как напряглась спина сидящего передо мной, вздрогнул и обернулся. Но это всего лишь уходил тот тип, что сидел в углу - прошел к стойке, расплатился и молча вышел. Я перевёл дух, допил чай и принялся разглядывать дешевые репродукции на стенах.

   Как я не готовился к тому, что с секунды на секунду что-то случится, началось всё очень для меня неожиданно. Сначала бармен вышел из стойки, деловито подошёл к сидящему передо мной мужчине, наклонился и что-то спросил. Кажется: 'Еще кружечку?' Мужчина отрицательно покачал головой, потом бармен без замаха, но сильно ударил его кулаком в висок. Не успел еще мужик упасть на пол, как трое выпивох, побросав сухарики и рыбу, бросились ко входу, а двое сидевших наискосок от меня подхватили меня под руки и потащили к барной стойке со словами 'Уходим, быстро-быстро!'.

   За барной стойкой один из моих провожатых остановился, вытащил из-под неё маленький тупорылый автомат и присел - спрятался. Второй, заметив, что я замешкался, схватил меня за плечо, подтянул к себе, рявкнул в ухо: 'Не тормози', - потом втолкнул в открытую дверь и скользнул следом. Перед тем, как дверь закрылась, я успел услышать негромкий звон дверного колокольчика.

   Мы спустились еще на один пролет ниже, прошли метров тридцать сырым, едва освещенным извилистым коридором вдоль тянущихся куда-то труб и проводов, завернули за угол, где обнаружилась открытая железная дверь и уходящая вверх лестница. На верху лестницы кто-то стоял.

  - Что, Валер, чисто? - спросил из-за моей спины мой провожатый.

  - Вроде да, - откликнулся сверху Валера.

  - Тогда выпускай его, - я почувствовал легкий толчок в спину и недоумённо обернулся.

  - В смысле? - спросил я, - куда? Зачем?

  - Домой езжай.

  - Как - домой? А тут?

  - А тут мы без тебя разберёмся. Давай-давай, некогда мне. Валера, открывай.

  - Ща, - негромкий металлический лязг, потом дверь наверху лестницы приоткрылась, впустив в подвал яркие лучи солнечного света, - готово, Дим.

  Я посмотрел на ярко освещенный прямоугольник входа, успел еще разглядеть улыбающееся лицо Валеры, потом на месте входа расцвел яркий цветок взрыва. Меня впечатало в стену, что-то больно ударило меня в грудь и по лицу; я охнул и осел на пол, ничего не соображая и пытаясь проморгаться. В ушах ритмично звенело.

  - Твою мать! - прорвался сквозь звон Димин крик. Он отшвырнул меня за угол, а сам принялся стрелять короткими очередями в сторону проёма наверху.

   Что-то зазвенело, прыгая по ступенькам. Дима подхватил меня за плечо и одним прыжком махнул за железную дверь, захлопнул её и упал на пол. Точнее, на пол упал я, а Дима - на меня. Я сдавленно вскрикнул и попытался скинуть с себя эту тушу, но тут за дверью загрохотали взрывы, сопровождающиеся диким скрежетом и воем. Я и так был ошарашен, а тут и вообще потерял способность соображать. Когда я снова начал замечать происходящее, Дима, жутко матерясь и стреляя, тащил меня по уже знакомому коридору.

   Я откашлялся, побежал сам, смахнув с плеча цепкую Димину руку.

  - Я сам, - сказал я, концентрируясь и распрямляя суставчатые лапы с длинными когтями. То есть, попытавшись распрямить. 'Макара', - мысленно завопил я, - 'что такое?'. Он не ответил - даже не попытался. Глухо ворочался где-то внутри, не обращая никакого внимания на мои отчаянные попытки. Вот оно как. Значит, Уваров и в самом деле как-то смог Макару нейтрализовать. Очень некстати.

  Дима больно ткнул меня под локоть.

  - Давай, ё...ый в ухо, шевелись, - рявкнул он.

  Из-за поворота впереди выскочили двое людей с автоматами. Я дернулся на ходу и чуть не упал, но тут же опознал в них тех любителей пива.

  - Дима, что за хрень!? Кто такие, сколько? - проорал один из них, подбегая к нам.

  - Не знаю, - зло рявкнул Дима, - не считал. Лерыч спёкся. У них гранаты, 'Мухи' и 'дэшэка' , судя по звуку.

  - Спятил? Откуда... - мощное 'Ду-ду-ду-ду' из покинутого нами конца коридора заглушило разговор, спрашивавший дернулся, сложился, как тряпичная кукла, отлетел метра на два и повис на тянущихся вдоль стены трубах.

  - Ходу! - заорал мне Дима, указывая на дверь в конце коридора, и, довольно сильно поддал коленом под зад. Я, подбежал к двери, оглянулся на оставшихся сзади и едва не столкнулся с выбегающим в дверь человеком. Отшатнулся и чуть не упал - выбежавший поймал меня за одежду и удержал на ногах. Задвинул меня за угол, крикнул в коридор:

  - Что происходит?!

  Только сейчас я узнал в нём Марата - и то больше по голосу.

  - Не знаю, - ответил, в перерывах между очередями, кто-то из оставшихся, - у них станкач и гранаты. У нас двое двухсотых.

  - Мать! - рявкнул Марат, - Кто?

  - Валера и Сёма, - говоривший - это оказался не Дима, а второй боец - заскочил в проём и отодвинул Марата вглубь комнаты. Через секунду, тяжело дыша и сипло ругаясь, появился и Дима.

  - Уходим, - сказал он, качая головой, - нам их не сдержать. Что у парадного входа?

  - Вроде нормально, - сказал Марат и тут из-за его спины, из зала кафе донеслись громкие выкрики, выстрелы и автоматная очередь.

  - Дерьмо, - прошипел Марат, посмотрел на Диму, - дайте нам минуту, - повернулся ко мне, - а ты за мной, - и побежал в зал. Я поспешил за ним.

  - Коля, кто стрелял? - спросил Марат выскочившего к нам навстречу мужчину - я его не узнал, похоже, сначала в зале его не было.

  - Я, - неохотно ответил Коля, - как заварушка началась, клиент ствол вытащил, начал шмалять. Пришлось успокоить. Что там за хрень творится?

  - Хреновая, - бросил Марат, - быстро уходим. Чисти дорогу к машине.

  Коля посмотрел на бармена, стоявшего у входа с автоматом наизготовку. Тот кивнул и скрылся за дверью. Странное дело, колокольчик почему-то не звенел.

  Марат сделал несколько шагов в зал, потом, с возгласом, - 'Бл...ь', - резко остановился. Проходы между столами были узкие, я шёл прямо за ним, поэтому едва не уткнулся ему в спину. Кадыров резко присел и только сейчас я заметил лежащего на полу в луже крови мужчину. Пожилого мужчину в добротном пиджаке. Уваров. Марат отпустил запястье Уварова и встал.

  - Готов, - сказал глухо.

  - Конечно готов, - отозвался из-за моей спины Коля, - я пол-рожка в него высадил. Что со вторым делать?

  - С собой возьмем. Тащи его вверх.

  Марат перепрыгнул через стол и прошел вдоль стены к выходу, а я замешкался, глядя на лежащее тело. Показалось мне вдруг, что у Уварова дрогнуло веко.

  - Шевелись, - я почувствовал сильный тычок в плечо, обернулся и с удивлением увидел, как Коля вынимает из-под стола еще одно тело - мужчины с круглым нерусским лицом. Похоже, он был сознания - глаза закрыты, руки висят безвольными плетями. Коля, крякнув, взвалил тело себе на плечи и пошёл к выходу, бросив мне на ходу, - Быстро за мной!

  Я, последовав примеру Марата, прошёл между столами и побежал к выходу вдоль стены. И, ощутив на бегу очень странное чувство, замедлил шаги, а потом и вовсе остановился.

  - Марат, - негромко позвал я.

  Кадыров повернул ко мне недовольное лицо.

  - Не время! - зло отозвался он, - Сначала...

   Тяжелая железная дверь входа вылетела вовнутрь с адским грохотом, окаймленная клубящимися языками пламени. Марата бросило на меня, я упал и еще на голову мне свалился стол.

   Придя в себя, я с удивлением обнаружил, что сижу на заднем сиденье машины, что у меня жутко болит голова и совершенно заплыл левый глаз. Коля, непрерывно матерясь, крутит руль, машина, вихляя и визжа шинами, несётся незнакомыми мне переулками, а Марат сидит рядом, и, шипя от боли, перетягивает какой-то тряпкой окровавленную руку.

  - Как... кхе, - я поморщился, сглотнул и продолжил, - как я здесь оказался?

  - Сам дошел, - негромко сказал Марат, выдохнул сквозь зубы и откинулся на спинку сиденья, - не пугайся, просто провал памяти, это бывает.

  Был он бледен до синевы, по лбу обильно стекал пот.

  - Э... - забеспокоился я, - вам плохо?

  - Пуля в кость попала, - негромко и спокойно сказал Марат, - плюс пару ребёр сломал. Ерунда.

  - Ну ладно, - по виду Кадырова не было заметно, что 'ерунда', но ему, наверное, виднее. Я осмотрелся. Ехали мы в большом, но далеко не новом, внедорожнике. Похоже, 'Чероки' старый, а может, и нет. Никогда их изнутри не видел. На переднем сиденье, изогнувшись и упершись головой в дверцу лежал тот нерусский мужчина из кафе - видимо, всё еще без сознания.

  - А где остальные? - спросил я, убедившись, что в машине больше никого нет.

  Замолчавший было, Коля громко выматерился. Марат вздохнул.

  - Не знаю. Может, и уцелел кто, а может, и нет. Ты что мне в кафе хотел сказать?

  - А... да, - я глубоко вздохнул и попробовал позвать Макару. Ноль. Вот так.

  - Вы уверены, что Уваров был мёртв? - спросил я, - мне показалось...

  - Слышь, щенок, - Коля, с перекошенным лицом обернулся ко мне из-за руля и недобро оскалил зубы, - я обе Чечни прошёл, я умею живых людей от мёртвых отличать. И если я говорю...

  - Не психуй, сержант, - негромко сказал Марат, - я думаю, он не зря спрашивает.

  Коля зло хмыкнул и отвернулся к рулю.

  - Пуль шесть я в него всадил. Непохоже, чтобы он в бронике был, но даже если и так - одной пулей я ему горло разворотил.

  - Макара ушёл, - сообщил я Марату, - я его не чувствую. Совсем. И, по-моему, он ушёл к Уварову. Мне показалось, он ещё был жив, когда я к нему подошёл.

  Марат помрачнел.

  - Плохо, - сказал он, - будем надеяться, что он всё-таки умер.

  - Умер-умер, - отозвался Коля, - Такие не живут. Куда едем-то, командир? Ко мне не стоит - жена юмора не оценит. К тебе?

  - Нет. Помнишь хату на Парковой?

  - Лехину конспиративную? - засмеялся Коля, - у тебя от неё чё, ключи есть?

  - Да.

  - Лады.

   Джип, сильно накренившись, круто повернул направо и влился в плотный поток машин. Я покрутил головой, пытаясь сориентироваться. Ага, кажется, понял. В центр едем, что ли? Я посмотрел на Марата, но спрашивать ничего не стал. Плохо он выглядел: сидел, сжав бледные губы, закрыв глаза, и тяжело дышал. Коля, лавируя в потоке машин, тоже молчал. Зашевелился человек на пассажирском сиденье, приподнял голову, что-то промычал, но получил мощный хук слева и снова затих.

   Минут через десять у меня зазвенел мобильник. Я недоуменно вытащил сотовый, посмотрел на экран и похолодел. 'Вас вызывает Урод Козёл' - мигала на нём надпись. Я сглотнул, выключил телефон и засунул его обратно в карман.

  - Он жив, - сказал я.

  - Уваров? - не раскрывая глаз, спокойно спросил Марат.

  - Да. Он мне звонил только что.

  - С чего взял? - спросил Коля, - Ты же не ответил.

  Я промолчал.

  - Плохо, - сказал Марат, - очень плохо. Телефон выключил?

  Я кивнул, потом понял, что Марат на меня не смотрит и сказал вслух:

  - Выключил.

  Марат ничего не сказал и еще минут пять мы проехали в тишине. Потом Коля хлопнул обеими руками по рулю и с надрывом спросил:

  - Ну почему? Я не понимаю! Марат, ты же говорил, их не больше трёх будет! Максимум четыре! Ты ничего не говорил про бля...ую артиллерию!

  - Это не Уваров, - отозвался Марат, - он удивился не меньше нашего, когда перестрелка началась. Всех козырей у него были ТТ за пазухой, да тот тихушник, которого мы в подсобку запихали.

  - А эти кто тогда были? Добрые феи?!

  - Нет. Я же говорил, что за клиентом, - Марат едва заметно кивнул в мою сторону, - не только Уваров охотится.

  - А как они догадались, куда и когда... - начал Коля, потом замолчал на пару секунд и продолжил чуть другим тоном - ты думаешь, у Уварова крот сидит? Который налево инфу сливает?

  - Я думаю, крот у нас сидит. Ты Серого после начала заварушки видел?

  Коля замолчал и молчал минуты две. Потом рявкнул:

  - Бл...ь! - И хватил кулаком по 'торпеде', да так, что на ней заметная вмятина осталась, - да я же суку... - резко выдохнул, - да я сам ему кишки на нож намотаю! Гнида! То-то всё сторонкой да сторонкой... Ну сука, ну выкидыш поросячий, ну...

  - Поворот пропустишь, - быстро сказал Марат. Машина резко вильнула, а я удивился - он же с закрытыми глазами сидел всё время. Как заметил? Кадыров открыл глаза, посмотрел на меня.

  - Поможешь Коле 'языка' тащить. Делайте вид, что пьяного ведёте. Коль, дай куртку.

  Коля на ходу снял с себя легкую камуфляжную куртку и кинул её назад, оставшись в серо-зеленом жилете с кучей кармашков поверх майки-алкоголички.

  - Разгрузку сними, - проворчал Марат, морщась и надевая куртку, - а то все бабки подъездные строем пойдут в ФСБ, тебя увидев. А так - алкаш алкашом.

  Машина притормозила у последнего подъезда старенькой многоэтажки и остановилась, завернув к мусорке.

  - Пошли, - сказал Коля, выходя из джипа.

  - Может, помочь? - спросил я Марата, но он отрицательно помотал головой, перегнулся через спинку в багажник и вынырнул оттуда с пол-литровой бутылкой в руке. На бутылке было написано 'ацетон', но замысел Кадырова я понял - вряд ли пресловутые 'бабки' будут вчитываться, что там написано - а созданию образа способствует.

   Я вышел из машины, которая оказалась порядком убитым 'Чероки' годов эдак из девяностых. Подошёл к передней дверце и подхватил с другой стороны извлеченного Колей 'языка'. У подъездной двери и в самом деле стояла скамейка, заметив которую, я оценил предусмотрительность Марата - сидели там две пожилые кумушки и следили за нами с выражением крайнего неодобрения на лицах. Мы продефилировали мимо них нестройной походкой и слегка замешкались у двери, пока Марат доставал из кармана ключи. Коля внушительно посмотрел на ближайшую к нему тетку и, с вызовом, заявил:

  - Чё уставились? Праздник у нас, понятно! Чё, человеку в праздник выпить нельзя?

  - У некоторых каждый день праздник, - пробурчала одна, глядя куда-то в сторону. Вторая тетка оказалась посмелее: прямо глядя в глаза Коле она отчеканила:

  - Садиться пьяным за руль - нельзя!

  - А я трезвый! - заявил Коля, - пока еще.

  И заржал.

  - Всё-всё, тихо, - сказал Марат, морщась и держа плечом дверь подъезда, - заходите уже.

  Мы поднялись на второй этаж, где Марат открыл дверь квартиры в торце лестничной площадки. Не разуваясь, мы прошли в квартиру.

  - На кухню, - скомандовал Коля. Я кивнул, мы протащили безвольное тело на кухню и пристроили на деревянный стул. Марат привалился спиной к косяку двери, да и затих там, а Коля, цыкнув зубом, вытащил откуда-то здоровенный тесак, вынул из своих штанов ремень и, разрезав его пополам, прикрутил руки 'языка' к спинке стула. Отошёл на шаг, окинул результат своих трудов оценивающим взглядом и, видимо, остался доволен увиденным.

  - Слышь, шкет, - сказал он, коротко глянув в мою сторону, - налей мне кружечку воды из-под крана.

  Такое обращение мне малость не понравилось, но артачится я не стал - взял порядком запыленную кружку со стола, открыл кран. Подождал, пока протечёт ржавая вода, сполоснул кружку, наполнил её и протянул Коле. Я думал, он пить хочет - я и сам был не против, но он пить не собирался - подержал кружку в руке, потом, коротко замахнувшись, вылил всё её содержимое в лицо сидящего на стуле человека.

   Результат не заставил себя ждать - 'язык' дернулся, закашлялся, замотал головой. Открыл глаза, попробовал встать, но понял, что привязан к стулу и успокоился. Только раздувающиеся ноздри и постреливающие по сторонам глаза выдавали его волнение.

  - Как тебя зовут, - спросил от двери Марат.

  - Тыгрынкээв, - сразу ответил сидящий. Коля хмыкнул.

  - Не будем ходить вокруг да около, - продолжил Марат, - так вышло, что твой бывший хозяин - я имею в виду Уварова - получил некую силу. Я уверен, не без твоего участия. Мне нужно, чтобы ты рассказал всё, что знаешь об этой силе и, самое главное, как от неё избавиться.

  Тыгрынкээв криво улыбнулся.

  - Нет, - сказал он с едва заметным акцентом, - Калилгу нельзя убить. Он будет есть людей, пока всех не съест. Так и будет.

  Марат нахмурился, но ничего сказать не успел.

  - Слышь, ты, чуркобес! - Коля с размаху воткнул свой тесак в стол прямо перед носом Тыгрынкээва (к чести его, он даже не вздрогнул), - ты, кажется, не понял. Мы - не менты. Нам насрать на права человека. И я лично буду отрезать от тебя по кусочку, пока ты не расскажешь всё, что знаешь и даже немножко больше. Вот этим ножом, понял?

  Что-то изменилось в лице Тыгрынкээва. Он легонько улыбнулся - доброжелательной, немного грустной улыбкой и сказал:

  - Понял. Я расскажу. Развяжите мне руки.

  Коля вопросительно глянул на Кадырова, Марат кивнул и кинул Коле пистолет.

  - Держи его на мушке, на всякий случай.

  Коля кивнул и перерезал ремни, которыми недавно сам же и примотал Тыгрынкээва к стулу. Тыгрынкээв с заметным облегчением размял руки, благодарно кивнул.

  - Воды налейте пожалуйста, - попросил он, - пить очень хочется.

  Коля посмотрел на меня с недвусмысленным приказом в глазах, я пожал плечами, взял кружку и шагнул к раковине. Коля остался за спиной, его я не видел, но видел, как дернулся и поднял руку в предупреждающем жесте Марат.

  - Твою ж мать! - заорал за спиной Коля. Я подпрыгнул, обернулся и увидел, как он держит руки на горле Тыгрынкээва, а между пальцами его веселыми струйками хлещет кровь. Коля повернул ко мне перекошенное лицо:

  - Чё стоишь, дубина? Бинты ищи, быстро! В холодильнике посмотри, в шкафах... да быстрее, б...!

  Я дернулся к ближайшему шкафу, открыл его - посуда и ничего больше, шагнул к другому, но остановился и обернулся, услышав тихий голос Марата:

  - Не надо бинтов. Коля, ну какие нахрен, бинты? Ты еще жгут ему на горло наложи.

  Коля медленно встал, вытер об штаны перепачканные пальцы. Тыгрынкээв мешком свалился на пол.

  - Я ж не думал, - сказал Коля виноватым голосом, - я думал, в худшем варианте он на меня бросится, тут бы я ему показал, что почём на Привозе. Я ж не знал, что у него ножик припрятан.

  - Обыскать надо было, - устало сказал Марат, закрыл глаза и откинул голову, - плохо, очень-очень плохо.

  Да уж, - Коля почесал затылок, - извини, командир, сплоховал я. Форму подрастерял. Лет пять назад еще никто б меня так не обдурил, ты же знаешь.

  Марат ничего не ответил. Мне показалось, что он хочет сесть, и я не сразу понял, что он - падает. Зато это понял Коля, с выкриком 'бл.!' подхвативший тело. Он потормошил Марата, оттянув веко, заглянул ему в глаз, потом обернулся ко мне.

  - Слышь, - сказал он, - ему к доктору надо. Знаешь что? Ты тут побудь. Я отвезу его, вернусь, и мы покалякаем, как дальше быть, лады?

  Я молча кивнул.

  - Вот и ладно, - Коля взвалил Кадырова на плечи и пошёл к двери.

  - Я помогу, - шагнул я следом.

  - Не надо! - остановил меня Коля, - я сам. Один. Будь здесь, никуда не уходи.

  - Но... бабки... - пробовал возразить я.

  - В ж...у я их имел, - ответил Коля и скрылся за дверью. Я закрыл замки и сел на колченогий табурет в прихожей.

   Вот и всё. Фиаско полнейшеё. Как говорил классик:

   Финита ля комедия.

   Хотя, как посмотреть, конечно. Я жив, относительно здоров. Денег у меня в тайнике - на две жизни хватит. Документы есть, будем надеяться, не сильно засвеченные. От Макары я избавился, что в данной ситуации скорее даже благо. Отлежаться, пока фингал не пройдет, забрать деньги, свалить попутками из города и дальше - куда подальше. Лучше за границу, потому что здесь скоро нехорошее начнётся, чую. И жить там тихонечко. Рано или поздно, конечно, Уваров захочет весь мир под себя подмять, но вряд ли это случится скоро. Лет сорок-пятьдесят минимум ему только на Россию понадобится, так что может я и до конца жизни доживу вполне спокойно. Да и не факт, что у Уварова вообще получится - не всесильный же он, по себе знаю. Рано или поздно пронюхает про него ЦРУ какое-нибудь, похитят его и запрут в своей исследовательской лаборатории. А то! Сразу, как поймут, что у них только два варианта - либо обезвредить Уварова, либо под его дудочку строем ходить. Да и в России хватает людей, не ждущих перемен. Они тоже появлению такого суперполитика не обрадуются. Ох, не обрадуются. Может, я зря переживаю? Может, я и вообще про Уварова больше ничего не услышу? Вот разрежут его на кусочки и разбросают по канализации - пойди-ка соберись.

   Я вздохнул, встал и вышел за дверь. Хорошо, что тут замок английский - в наше время не стоит оставлять дверь незапертой.

   Тетки у подъезда проводили меня буравящими взглядами, у меня аж спина зачесалась. Но ничего не сказали, хоть одна и порывалась что-то ляпнуть. Явно не удачи пожелать. Ладно, промолчали, и на том спасибо.

   Дошёл до ближайшей улицы, примерно сориентировался и пошёл к остановке.

   Нужный дом был далеко, почти на другом конце города и ехал я больше часа. Подошёл к знакомому подъезду, набрал номер на домофоне. У меня вообще-то ключи совсем недавно были, только вот где они? Даже и не соображу сразу, когда я их посеял. В лесопарке, наверное, когда лес валил и воронку в грязи копал. Домофон прохрипел что-то невнятное и сказал голосом Лены:

  - Алё.

  - Привет, - сказал я, улыбаясь, - пустишь?

  Тишина. Очень долгая тишина - секунд пять наверное. Я вздохнул и уже начал думать, что больше ничего не услышу, но тут Лена сказала:

  - Подожди, сейчас спущусь, - и домофон замолчал. Я удивлённо повёл бровью, - не захоти она меня впускать, я бы ещё понял. Но зачем спускаться?

   Дверь подъезда открылась минуты через полторы. Лена окинула меня холодным взглядом, надолго задержав его на моём заплывшем левом глазе и враз согнав с моего лица улыбку. Вышла на улицу, медленно пошла вдоль дома. Я, недоумевая, поспешил следом.

  - Зачем пришёл? - не оборачиваясь, спросила она.

  - Рассказать. Всё рассказать.

  - Не стоит, - с легкой снисходительностью в голосе отозвалась Лена, - что было, то было. От того, что ты расскажешь мне очередную сказку, ничего не изменится. Даже если она будет очень похожа на правду.

  - А если она будет правдой?

  Лена остановилась, посмотрела на меня и первый раз за встречу улыбнулась:

  - Всё равно не изменится.

  - Вот как, - я усмехнулся, - ты поэтому меня в квартиру не пустила? Быстро...

  - Да что ты... - она вспыхнула, - вот еще! Отец вернулся.

  - Ой... извини. Ему же еще сколько-то оставалось, нет?

  Лена пожала плечами.

  - Два с половиной. Говорит, досрочно выпустили. За образцовое поведение. Врёт, наверное, как всегда. Сбежал, я думаю.

  - М-да, - я вздохнул, - знаешь, я тебе всё равно расскажу. Не для того, чтобы тебя вернуть или как-то перед тобой оправдаться. Для себя.

  - Ладно, - согласилась Лена, - рассказывай.

   И я рассказал. Всё, без купюр. И про Мале, и про гопников. И про шефа. И про Сиверко. И про Марата. И про Уварова. И про всё остальное. Даже про мужика с собакой. Лена слушала молча, не перебивая и не комментируя. Я не мог понять, верит она мне или нет, но мне это и вправду было неважно - первый раз за прошедший год я, наконец, смог выговориться. Черт возьми, так легко стало!

  - Вот такие пироги с котятами, - закончил я.

  - Бр-р-р, - Лена содрогнулась, - что за гадости ты говоришь. Про котят, я имею в виду.

  - А про остальное?

  Лена помолчала, усмехнулась.

  - Глупо, но я тебе верю. Хотя эта твоя сказка меньше всего похожа на правду. Но я все равно верю, - она посмотрела на меня и в глазах её сверкнули знакомые искорки, - а Мальдивы я тебе еще припомню. Не мог там всё рассказать, гад. Надо мной все смеются - съездила на Мальдивы и ни разу толком не искупалась.

  Я виновато улыбнулся.

  - Что ты теперь делать собираешься? В бега уйдешь?

  - Неа, - мотнул головой я, - возникла у меня только что одна идея, но она совсем бредовая, так что я её даже озвучивать не буду. Сначала проверю.

  - Что за идея?

  - Понимаешь, - я улыбнулся, - всегда находится придурок, уверенный, что кроме него спасать мир некому. Видимо, сегодня моя очередь.

  - Ой, - Лена прищурилась, - ты же знаешь, не выношу пафоса.

  - Ага, - я кивнул, - знаю. Ладно, спасибо, что выслушала. Пойду я, идею свою проверю.

  Лена нахмурилась:

  - Только поосторожнее, ладно? Позвони мне, как сможешь. Позвонишь?

  - Конечно, - весело соврал я. Извини, Лена. Видимо, карма у тебя такая - приходится тебе врать даже когда клятвенно пообещал себе, что больше не буду. И рассказал я тебе не всё - самого главного так и не сказал. И не скажу. Какой смысл?

  - Тогда пока, что ли? - неуверенно сказала Лена, стрельнула взглядом, быстро придвинулась и поцеловала в щеку. Улыбнулась хитро.

  - Удачи.

  - Спасибо, - ответил я, потирая щеку. Кивнул на прощание и пошёл к остановке. Обернулся на полпути, но Лены уже не увидел.

  - Дядя, а дядя, - я удивленно остановился и увидел, что восклицание обращено ко мне. Пацан лет двенадцати-четырнадцати.

  - Чего тебе?

  - Дядь, а вы мне не поможете ролики купить? Ну коньки роликовые? Мне сто двенадцать рублей не хватает... - заметив, как изменилось мое лицо он яростно замотал головой и зачастил, - мне правда на ролики, чесслово! Я копил-копил, думал, сегодня куплю, а они цены подняли. Ну хотите, вместе пойдем, вы мне сами их купите?

   Я задумчиво посмотрел на подростка, смотрящего на меня с такой отчаянной надеждой, словно от того, купит он сегодня коньки, или нет, зависела вся его жизнь. Надо же - похоже и вправду ролики хочет купить, а не пиво. Я полез в карман и вынул сложенную пополам тугую пачку стодолларовых купюр.

  - Держи, - сказал я, - и ролики купишь, и еще останется. Спрячь только, и сразу все не меняй - отберут.

  Повернулся и пошел по тротуару, оставив паренька ошарашенно крутить в руке пачку американских дензнаков.

   Нельзя мне в бега. Я-то уеду, а они останутся. Лена останется. Марат останется. Пацан этот останется, про которого я знаю только то, что ему очень нужны роликовые коньки. Хочу я, чтобы они все просыпались под гимн нового СССР, подпевая ему сквозь сон?

   Я достал телефон и включил его. '3 пропущенных звонка' - написал он мне через пару секунд после включения. Я просмотрел - 'Урод Козёл', разумеется. И что ему неймется? Оправился он очень быстро. Будем надеяться, что и с остальными возможностями он уже разобрался. Иначе моя идея пойдет прахом. Лучше было бы выждать пару дней, конечно. Но опасно, опасно - если он научится с Макарой разговаривать, то уже не попадётся. Ладно, позвоню.

  - Наконец-то, - раздраженно сказал голос в трубке вместо приветствия.

  - Здравствуйте, - я хмыкнул, - как самочувствие?

  - Не дождётесь, - парировал Уваров, - зачем шамана моего забрали?

  - В этом-то всё и дело, - я выразительно вздохнул, - Тыгрынкээв сначала не хотел нам помогать, но потом я рассказал ему некоторые эпизоды из собственного недавнего прошлого и он передумал.

  - Ерунда! Не верю. Он не станет вам помогать, он, наоборот, мечтает, чтобы все умерли.

  Ну, что-то в этом роде я и предполагал, поэтому удивляться особо не стал. Хорошо, что эти зубодробительные имена так крепко в мою память врезались - Тыгрынкээв, Калилгу.

  - Именно что. Он хотел, чтобы все умерли, а не чтобы какой-то коварный политик использовал Калилгу для обустройства идеального государства. Так-то.

  Уваров молчит и я чувствую, что он начинает верить. Особенно после того, как я Калилгу упомянул. Знать бы еще наверняка, что это очередное имя моего Макары, а не какое-нибудь заклинание или название какого-то процесса?

  - Убить Калилгу нельзя, но его можно изгнать. По идее, его можно изгнать только с согласия его носителя, но не спешите радоваться. Да, призван он к вам, но его можно перепризвать на меня, - я вру напропалую и радуюсь, что так хорошо навострился это делать за прошедший год, - извините, если что-то путаю, я своими словами объясняю, как понял.

  - Продолжай, - мрачно сказал Уваров и я внутренне возликовал - попался!

  - Ну, и с меня уже его изгнать. Теперь самое главное. Сделать всё это, как вы и сами знаете, можно и без вашего согласия. Одно только но - чтобы перепризвать Калилгу на меня, нужны э... человеческие жертвы.

  Жаль, что я его не вижу. Одной только запинки в ровном дыхании недостаточно, чтобы понять - угадал я, что случилось тогда в Ингушетии, или нет.

  - Понимаете, мне бы этого не хотелось. Намного лучше было бы, если бы вы согласились с тем, что Калилгу нужно изгнать. Вы должны меня понять - вы же тоже не любите лишние жертвы. Особенно, когда они действительно лишние. Короче, думайте. Даю вам, по нашей традиции, три дня, на четвертый буду действовать самостоятельно. Я не люблю жертв, но не боюсь их - это вы должны знать из материалов дела, которое вам Кадыров принес.

  Уваров что-то неразборчиво шипит в трубку и я победно улыбаюсь. Остался только один скользкий момент. И тут я чувствую, как что-то бестелесное легонько касается моего сознания - словно слабый порыв ветра, шевелящий листья. Всё. Я победил. Теперь - только не спугнуть.

  - Ты используешь мой сценарий и полагаешь, что всё пройдет, как и в прошлый раз, - не скрывая ярости, говорит Уваров, - что же ты не попросил Тыгрынкээва защитить тебя от поглощения? Я, если помнишь, этим озаботился.

  - Вы блефуете, - весело отвечаю я, - не могли вы так быстро этому научиться. Я дня два учился, а у вас еще и четырех часов не прошло.

  - Я способный ученик, - говорит он, перед тем, как натравить на меня Макару.

   Я даже рад снова ощутить его поблизости - как старого друга, которого судьба занесла по другую сторону баррикад. Может, я льщу себе, но мне кажется, он тоже рад меня видеть - что я скоро стану его частью. Ну-ну. Меня накрывает приступ головокружения - словно от мощной дозы алкоголя. Перед глазами темнеет, кажется, я падаю. Но мне наплевать на это - на короткое мгновение я становлюсь единым целым с Макарой - и торжествую, чувствуя, как ему хреново, хотя мне хреново ничуть не в меньшей степени. Каким-то тридцать шестым чувством я вижу разлетающиеся вдребезги кирпичные стены, рушащиеся перекрытия и лестничные пролёты. Кажется, я даже успеваю заметить знакомый кабинет.

  Спасибо, профессор. Вы были абсолютно правы насчет разгадки этого ребуса. Любовь.

  Любовь - это всегда жертва. Любя кого-то или что-то, мы всегда жертвуем чем-то. Или кем-то. Кто свободой, кто деньгами, кто друзьями и образом жизни, кто - всем вместе. А некоторые так даже и самой жизнью.

  Пей, Макара, пей - меня сегодня много.

  Хватит для передоза.