Тыгрынкээв проснулся посреди ночи и долго лежал, глядя в темноту и пытаясь понять - приснилось ему всё, что произошло с ним, или было наяву. Но тут тихо запиликал будильник, стоящий на тумбочке у изголовья и шаман медленно встал с кровати. Надел штаны, сорочку; морщась, застегнул пуговицы на воротнике - он так и не привык к европейской одежде, хотя уже несколько лет не надевал эвиръыт . Не включая света, по памяти, вышел из комнаты и, сделав несколько шагов по коридору, свернул в кабинет. Уваров уже сидел в кресле одетый - ждал.

   Тыгрынкээв молча подошёл к своему столу, достал из ящика рогатый череп. Искоса посмотрел на Уварова, сидящего напротив него с другой стороны стола и в который раз поразился его собранности и уверенному спокойствию - редкий человек в его возрасте будет столь свежо выглядеть в четыре часа утра. Хотя Тыгрынкээв последнее время вообще не видел Уварова спящим. Сильный человек.

  - Как успехи? - спросил Тыгрынкээв, раскрывая перед собой большую конторскую тетрадь.

  - Отлично, - спокойно ответил Уваров, - пятьдесят из пятидесяти. Помню всё. А как твои успехи?

  - Пока успехов нет, - сказал Тыгрынкээв, - но не надо беспокоиться. Когда-нибудь он найдется.

  - Лучше бы он нашелся поскорее, - проворчал Уваров, - а то нехорошо получается: я свои обязательства выполнил, а ты?

  - Я не говорил, что будет быстро, - Тыгрынкээв надел череп-маску, - сидите спокойно.

  Уваров выдохнул и вцепился руками в подлокотники - сеанс терапии, проводимый шаманом, был довольно болезнен. Уваров знал, что он ему жизненно необходим, но редко когда упускал возможность оттянуть неприятный момент - разговором, чаепитием или еще как-нибудь.

   Тыгрынкээв привычно огляделся, убедился, что поблизости нет кэле, могущих помешать ему; отметил, что, тем не менее, духов сегодня особенно много - некоторые стаями кружили над лишь им известными целями, некоторые летели, бежали и неспешно брели по каким-то своим делам. Некоторые стояли поодаль и следили за Тыгрынкээвом, но подходить не спешили - чуяли его силу и боялись его. Рядом с ним стоял только один дух, похожий на силуэт волчицы, только совершенно поблекший и истаявший.

  - Скоро, - пообещал ей Тыгрынкээв, - скоро мы уедем отсюда. Терпи еще.

  Волчица не могла ответить, но спокойно кивнула - дескать, делай свое дело и не беспокойся обо мне. И Тыгрынкээв принялся за свое дело. Подошел к сидящему перед ним Уварову, осмотрел его, покачал недовольно головой: багровые семена болезни опять пустили свои злые всходы по всему телу человека и тянулись трепещущими ростками к его голове. Тыгрынкээв вздохнул, вытянул свой палец длинным тонким крючком, и принялся осторожно срезать пульсирующие багровые ростки, стараясь не зацепить тонкое тело человека. Работа была несложной, но муторной. Первое время на то, чтобы срезать все ростки, ему требовалось не меньше часа, но теперь он управлялся уже минут за десять-пятнадцать - сказывалась сноровка, да и болезнь уже не так сильно владела телом Уварова. Закончив, Тыгрынкээв осмотрелся, увидел, что кэле поблизости стало много больше - они окружили его широким кругом и следили за ним с недобрым интересом. Поежившись, Тыгрынкээв снял маску и вернулся в мир людей.

  - Готово, - сказал он напряженно сидящему Уварову. Тот выдохнул, открыл глаза и с облегчением вытер обильно выступивший пот с лица.

  - Ты волшебник, - сказал с уважением, - как ты это делаешь, а?

  - Я - шаман, - пожал плечами Тыгрынкээв. Поколебался - стоит ли говорить, что кэле с каждым разом всё больше и больше интересуются ими.

  - Нам надо уехать отсюда. Лучше в тундру, но можно и просто в лес, - раз, наверное, в тысячный, сказал он.

  - Нет, - раз, наверное, в тысячный, ответил Уваров. Встал, шагнул к двери, у выхода обернулся:

  - Через четыре часа?

  - Да, - кивнул Тыгрынкээв.

  - А если попозже на часик? В восемь у меня разговор намечается.

  - Час - много, - твердо сказал Тыгрынкээв, - болезнь до головы доберется опять. Мы же пробовали.

  - Хорошо, - сказал Уваров, - что-нибудь придумаю.

  И вышел за дверь. Тыгрынкээв устало откинулся на стуле, прикрыл глаза.

   От Эльгыгытгына они поехали в Анадырь, где и поселились. Тыгрынкээву в городе не понравилось сразу и категорически, но отец был непреклонен. 'Тебе надо научиться жить среди земных людей', - сказал он, и менять своего решения не собирался. Продал оленей, всё походное снаряжение и купил на вырученные деньги два комплекта европейской одежды, себе - похуже и сыну - поприличнее. Устроил Тыгрынкээва на рыбзавод разнорабочим, а сам пошел работать кочегаром в общежитие шахтерского поселка на другом берегу залива, там и жил.

   Тыгрынкээв изменение привычного уклада жизни принял, как очередное испытание - сжав зубы с твердым намерением выдержать его. Хотя с каждым днем ему всё больше казалось, что этот экзамен он уже провалил. Общего языка с 'коллегами' ему найти никак не удавалось - сказывалось полное отсутствие общих тем для разговора и, тщательно скрываемое, но всё же прорывающееся наружу, презрение Тыгрынкээва к 'бывшим людям'. Пили рабочие рыбзавода поголовно и непрерывно - других вариантов как-то занять себя город практически не предлагал. Непьющий Тыгрынкээв выглядел на их фоне белой вороной. Отметив эту редкую особенность, руководство сделало его бригадиром, но облегчения Тыгрынкээву это не принесло - рабочие продолжали относиться к нему с прохладцей, близкой к неприязни, а 'белые воротнички' всё так же считали его 'рабочим быдлом' и отношений не поддерживали. Неизвестно, как бы он выдержал, если бы не жена-волчица и иные миры, поджидающие его в небольшой комнатке на окраине.

  Три раза его комнатку пытались обчистить. Неизвестно, что именно чувствовали воры, но заканчивалось всё примерно одинаково. Первый вор, ничего не забрав, выпрыгнул в окно третьего этажа и все потери Тыгрынкээва исчерпались разбитым стеклом. Второго вора увезли санитары - когда его нашли, он, подвывая от ужаса, сидел в углу туалета на первом этаже и кусал всех, кто пытался к нему подойти. В третий раз воров было двое и тогда Тыгрынкээву пришлось в первый раз пообщаться с милицией - один из воров убил другого, сам получил пару ножевых ранений, истекая кровью, выполз в коридор, где и умер от потери крови. И, хотя никаких подозрений к Тыгрынкээву быть не могло (он весь день был на заводе, где его видело добрых полсотни человек), общение с милиционерами его немного шокировало: они, похоже, были очень расстроены, что Тыгрынкээва нельзя за что-нибудь посадить.

   С отцом Тыгрынкээв виделся раз-два в неделю. Отец выглядел хорошо, держался бодро и, глядя на него, Тыгрынкээв чувствовал себя неловко из-за того, что никак не мог преодолеть свою хандру - плохо ему было. Серо и тоскливо. Потом всё стало еще хуже. В очередной выходной отец не приехал к Тыгрынкээву. На вторые выходные, когда отец тоже не приехал, Тыгрынкээв забеспокоился и сам поехал в Шахтерский. И узнал, что отца арестовали - за ограбление винно-водочного магазина. При этом был убит охранник и отцу светила 'вышка'.

   Сказать, что Тыгрынкээв был шокирован - значит, ничего не сказать. Он ушёл с завода и принялся, как на работу, ходить во всё инстанции, пытаясь достучаться до разума хотя бы одного из этих непрошибаемых людей - бесполезно. Волчица ничем не могла ему помочь - силы её в городе таяли. С отцом Тыгрынкээву так и не удалось встретиться - он даже не узнал, где его держат. Попытка воздействовать на разум очередного милицейского чиновника едва не оказалась для Тыгрынкээва фатальной - стоило ему только достать маску, кабинет тут же наполнился милиционерами. Кое-как ему далось оправдаться, наговорить ерунды и остаться на свободе. Череп-маску у него не отобрали только потому, что милиционеры просто брезговали брать её в руки, не говоря уже о том, чтобы видеть в ней какую-то ценность.

  Следователь, ведущий дело отца, оказался вменяемым, не потерявшим (видимо, по молодости) человеческих качеств и Тыгрынкээву даже понравился. Но помочь он ничем не мог, да и не пытался. Тыгрынкээв не знал, что такое 'отпечатки пальцев', 'мотив', 'алиби', но и так видел: следователь уверен в виновности отца. Когда же Тыгрынкээв попытался рассказать про 'бывших' и 'настоящих' людей, про то, как выглядит алкоголик через призму мира духов - следователь поскучнел и сообщил, что 'суд во всём разберется'.

   Но до суда дело не дошло - отец зубами перегрыз себе вены на руках. Только тогда Тыгрынкээву и удалось его увидеть - в морге, сине-белого от кровопотери и совсем не похожего не то, что на его отца, но даже и на человека. Пройдя череду муторных бюрократических процедур, Тыгрынкээв получил тело отца; тут же в морге, под удивленными взглядами окружающих, упаковал его в большой пластиковый мешок и перевязал ремнями. На рейсовом автобусе, идущем вокруг залива, он вывез тело за город и сжег его. Дождавшись, пока дотлеют последние угли, он сменил неудобную городскую одежду на затвердевшие от долгого лежания чукотские и надел рогатую маску.

   Волчица стояла перед ним и смотрела на него ожидающим взглядом. 'Ты можешь мне помочь?' - спросил Тыгрынкээв. 'Да', - ответила волчица и длинными скачками побежала в тундру. Тыгрынкээв, с восторгом чувствуя, как с каждым шагом в него вливаются силы, понёсся следом. Они бежали без перерыва около полутора суток, потом волчица спустилась к подножью ничем не примечательной сопки и принялась рыть. Тыгрынкээв присоединился и, через пару часов совместных усилий, они извлекли из ямы небольшой, но очень тяжелый, бочонок. Тыгрынкээв с трудом выбил густо просмоленную дубовую крышку и вытащил тугой холщовый пакет. Развернул. Внутри лежали: шесть, отливающих желтым металлическим блеском, булыжников сложной формы, пара десятков золотых монет с двуглавым гербом на одной стороне и бородатым мужчиной - на другой, ворох выцветших однотонных бумажек с изображением тучной дамы и тяжелый полотняный мешочек, наполненный золотым песком.

   Жизнь в городе все же кое-чему научила Тыгрынкээва - он знал, что лежит перед ним - его новый смысл жизни. Год назад такая находка скорее всего, привела бы его к смерти. Но, пожив некоторое время среди 'земных людей', причем - среди самых, что ни на есть, маргиналов, он уяснил, что в их мире прямые пути не то, что не бывают самыми короткими - чаще всего они просто ведут в никуда. Поэтому действовал Тыгрынкээв осторожно и осмотрительно. Успешно превратил весь песок и три самородка помельче в деньги - получившаяся сумма была настолько велика, что он даже не мог отнестись к ней серьезно. Он привык к натуральному обмену с использованием бумажных денег только для маленьких сделок - при покупке чая, табака, сахара, и поэтому просто не мог представить, что можно купить на вырученные деньги. Раньше, чтобы оценить цену какого-либо товара, Тыгрынкээв привычно переводил цифру на ценнике в пачки чая, но сейчас этот приём не помогал - мысль о ста тысячах пачек чая только веселила своей бессмысленностью. Тыгрынкээв сложил все деньги в полиэтиленовые пакеты из-под макарон, пакеты сложил в зеленый армейский вещмешок и поехал на Большую Землю.

   Много позже он понял - отец, скорее всего, действительно сделал то, в чём его обвиняли - влез через окно в водочный магазин и убил ножом сонного охранника. Так что зря Тыгрынкээв порой вспоминал недобрым словом молодого следователя - тот был прав практически во всём - кроме мотива. Разумеется, не нужны были отцу ни водка, ни деньги из кассы. И вовсе не случайно произошёл тот инцидент так скоро после первой встречи Тыгрынкээва с милицией - встречи, оставившей неприятное впечатление, которым Тыгрынкээв не преминул поделиться с отцом. Отец знал, что Тыгрынкээв не поверит в его виновность - и будет мстить. Тыгрынкээв однажды это понял, но менять свои планы не стал. Месть стала его смыслом жизни и, хорошо помня о том, каково это - жить без смысла, он боялся потерять его снова.

   Жизнь в большом городе оказалась много сложнее и опаснее жизни в тундре, но Тыгрынкээв выжил. Выжил и заматерел - не смутить его было теперь ни 'наездом' ППСников, ни хитростями поджидающих простака мошенников, ни бюрократическими препонами. Документы у него были в полном порядке; мошенники, в основном делающие ставку на жадность 'лоха' в его случае пролетали вчистую; бюрократические препоны элементарно решались с помощью денег. А гопники для него проблемой не были с самого начала - разговор с ними у Тыгрынкээва всегда выходил короткий.

   Если бы Тыгрынкээв поставил себе целью просто выжить и преуспеть - он бы этого добился без особых трудностей. Но цель его была несколько иной и ему пришлось пережить несколько смертельно опасных эпизодов, прежде, чем понять - одному ему не справиться. Денег и воинского умения недостаточно - нужна еще власть. И он начал искать власть.

   На Уварова Тыгрынкээв вышел случайно. Слишком велика была фигура, чтобы шаман сам пытался с ним связаться. 'Пятиминутный министр', отправленный в отставку на следующий день после назначения, Уваров был умным и дальновидным человеком. Подписывая провокационный приказ, он отлично представлял себе все последствия - разумеется, машина МВД ни в коем случае не смирится с таким ущемлением своих прав, и, более того, сделает всё возможное, чтобы немедленно скинуть презревшего правила игры 'выскочку'. Зря журналисты называли его 'простым' и 'недалеким' - не нужно было Уварову кресло министра, да еще такого непопулярного в народе ведомства. Уваров понимал - останься он министром, выше ему не подняться никогда. И цель у приказа была одна - прогреметь на всю Россию. Цель эту он поразил со снайперской точностью: местами возмущенный народ даже стихийные митинги устроил с плакатами 'Верните Уварова!'. И бывший министр, ничуть не смущаясь весьма неопределенным своим статусом, принялся колесить по стране и общаться с народом. Тут даже самые недалёкие журналисты начали прозревать - как же, год до президентских выборов - и сменили свое первоначальное мнение на прямо противоположное.

  И прошлое-то у Уварова вдруг оказалось совершенно безупречным - части под его началом всегда становились самыми боеспособными; все конфликты, в которых его части участвовали, всегда завершались к вящей выгоде России; контртеррористические операции под его руководством всегда завершались убедительным успехом, десятками уничтоженных боевиков и минимумом потерь. Да и власть тот момент, когда Уварова еще можно было быстро утопить в грязи, прозевала. Теперь очевидного фаворита еще не начавшейся предвыборной гонки цепные псы первого канала справедливо побаивалась - бешеная популярность в народе (напоминающая Ельцина в начале 90х) плюс поддержка армии - на фоне всё падающего доверия к власти - надёжно остужала пыл даже самых ярых 'телекиллеров'. Как такого с дерьмом смешивать - а ну как он завтра президентом станет?

   И Уваров продолжал свое триумфальное турне, обрастая авторитетом и народной поддержкой. Одно из его выступлений и увидел Тыгрынкээв - по телевизору. Телевизор шаман смотрел только через пустые глазницы рогатого черепа - сначала он так делал из суеверного страха перед 'зомбоящиком'. А потом вдруг заметил, что телевизор передает не только видимую обычному глазу картину мира. Духи, кэле и прочие порождения иных миров, попавшие в объектив, были видимы и на экране телевизора - правда, только тем, кто умел их видеть.

   Тыгрынкээв на протяжении всего выступления Уварова изо всех сил вглядывался в экран, потом купил билет на самолет в Новосибирск, где, приняв все меры предосторожности, посмотрел на Уварова вживую - через глазницы черепа, разумеется. И понял, что нашел нужного человека. Встретиться с Уваровым было не так-то просто, но для человека с деньгами в этом мире всё всегда становилось проще. После недельной подготовки, Тыгрынкээв пошел и отдал нужному человеку нужное количество цветных бумажек. Тыгрынкээва тщательно обыскали с ног до головы, заглянули в рот и провели в небольшой, глухо зашторенный кабинет.

  - У вас пять минут, - сухо сказал Уваров, с недобрым удивлением разглядывая нерусское лицо гостя, - что вы хотели мне сказать?

  - Вы больны, - не стал тянуть Тыгрынкээв, - очень больны. Медицина это не лечит. Через год вы ослабеете умом, через пять-семь лет - умрете.

  Уваров недобро прищурился.

  - Сейчас вы мне не верите, - быстро сказал Тыгрынкээв, - когда поверите... вот.

  И положил на стол бумажный прямоугольник.

  - У вас все? - желчно поинтересовался Уваров.

  - Да.

  - Тогда до свидания, - Уваров поднял трубку телефона и махнул рукой охраннику. Тыгрынкээва вывели, но перед выходом он успел услышать обрывок фразы: 'Саша, что за психа ты ко мне отправил? Я тебе, что за...' - потом дверь захлопнулась.

   Уваров закончил разговор, зло хлопнул трубкой и брезгливо осмотрел лежащую на столе бумажку. 'Визитка', - было написано на ней, - 'Тыгрынкээв, шаман'. Одиннадцать цифр ниже, определенно означали телефон. Уваров зло усмехнулся и скинул 'визитку' в урну.

   Тыгрынкээв предвидел такое развитие событий, но не беспокоился: он не зря целую неделю готовил эту визитку. Рискуя жизнью, ему удалось пленить и заставить служить себе очень сильного кэле. Невероятно сильного - имеющего власть над временем для небольших неодушевленных предметов в реальном мире и даже могущего поднимать груз весом несколько грамм.

   За следующие два месяца Уваров натыкался на эту визитку раз десять. Он выкидывал её, рвал на части, сминал и сжигал. Но, спустя некоторое время она снова обнаруживалась в каком-нибудь кармане его пиджака. А потом ему стало не до визитки - когда в Бехтеревке хмурый доктор вынес ему несколько листов бумаги.

  - Вы понимаете, - сказал он, старательно пряча глаза, - диагноз не окончательный, возможно не всё так плохо и...

  Но Уваров его не слушал - он вчитывался в скупые, наполненные медицинскими терминами, строки и слова 'сенильная деменция альцгеймеровского типа' звучали в его ушах смертным приговором. Подозревая заговор, Уваров поехал за рубеж. Но в Германии и в Японии ему сказали то же самое, разве что японцы были более категоричны. 'Смертельно. Неизлечимо', - перевел ему референт слова невозмутимого сухонького доктора, - 'Процент излечившихся имеется, но исчезающее мал. Не обнадеживайтесь'.

   Уваров не верил. Но еще через месяц он сам почувствовал первые признаки надвигающегося конца - всегда обладавший отличной памятью, он вдруг заметил, что частенько начал к утру забывать представленных ему вчера людей. Потом начал забывать собственные распоряжения и выдавать их по второму и третьему разу.

   Потом всё стало еще хуже. Соратники, видя его ухудшающееся состояние, потихоньку все куда-то пропали. Деньги кончились, интерес журналистов (после короткого, вызванного известием о болезни, всплеска) - тоже. Когда ЦИК начал регистрировать кандидатов в президенты, Уваров свою кандидатуру подать уже был просто не в состоянии. Не наткнись он случайно на визитку, зачем-то обшаривая карманы пиджака - и не вспомнил бы про неё. С памятью в последние дни у него стало совсем туго: даже достав визитку и, с трудом, её рассмотрев, Уваров не сразу вспомнил, откуда она у него и какие события с ней связаны. А вспомнив, задохнулся от прилива надежды и схватил телефон.

  - Приезжайте, - сказал он, сразу как на том конце сняли трубку, и продиктовал адрес. Положил трубку, задумался, потом спохватился и набрал номер консьержа.

  - Сейчас ко мне приедет человек... нерусский, - сказал он, потом взял визитку и с трудом прочитал, - Тыг...рын...кэ... в. Пропустите.

  И, обессиленный, упал в кресло.