В первые секунды Сергей попросту растерялся. Только что он сидел на песке под горячим полуденным солнцем – и вдруг… Темнота, разрываемая вспышками, зарницами, тонкими красными линиями и полосами света… Земля под ногами трясется, порывы ветра со всех сторон; то в лицо, то в спину швыряет песок и куски земли. Грохот, закладывающий уши, треск, свист, заунывный вой, от которого подгибаются поджилки и хочется немедленно заползти в какое-нибудь укрытие, чей-то крик. Сергей потряс головой и только сейчас сообразил, что кричат ему.

– Не стой столбом, дубина! Зацепит!

Сергей ошалело повернулся и при свете вспышек совсем близко, метрах в двух, разглядел чье-то искаженное гримасой и перепачканное грязью лицо. Человек заглянул Сергею в глаза, кивнул понимающе:

– Контузило? Не боись, сейчас пройдет. На, каску надень. – И он нахлобучил что-то железное и холодное Сергею на голову. – Где твой автомат?

Сергей сглотнул и покрутил головой, каска съехала набок и закрыла левый глаз. Совсем близко взвыло, грохнуло, земля встала на дыбы, Чеснокова бросило спиной на стенку окопа. Сергей, не ожидавший ничего подобного, упал, а сверху на него, громко матерясь, рухнул его недавний собеседник.

– Пристрелялись, суки, – сказал он, поднимаясь и протягивая Сергею руку.

Сергей встал, машинально отряхнулся, поправил каску. Шум то ли слегка затих, то ли Чесноков стал его хуже слышать. Правда, откуда-то со стороны начал доноситься негромкий треск и заглушенные расстоянием крики. Сергей повернул голову на эти новые звуки, но ничего не увидел.

– Началось, – сказал напряженный голос сбоку.

«Что началось?» – хотел спросить Сергей, но не успел.

– На, возьми мой запасной, – говорящий сунул в руки Чеснокову что-то железное и угловатое, – я себе еще найду, их тут много валяется. Подыщи укрытие получше и стреляй только наверняка, короткими очередями. Все, я пошел. – Он натянул плотнее каску, подобрался и выпрыгнул из окопа.

– Черт, – сказал Сергей, поправляя опять сползшую каску и разглядывая полученный автомат – покрытый грязью и смазкой ППШ, ранее знакомый ему только по фильмам «про войну», – вот влип. Похлеще, чем в прошлый раз.

Посмотрел по сторонам, напряженно вглядываясь. Покричал в темноту:

– Кир! Кир, я здесь! Ки-ир!

Но никто не отозвался. В какой-то момент Сергею почудилось движение неподалеку, в поле. Он, прищурившись, стал всматриваться в темноту, и тут с протяжным свистом в небо взметнулось несколько светящихся полос, и поле неожиданно залило холодно-белым светом. Слабым, но вполне достаточным для того, чтобы разглядеть цепь темных фигурок, довольно неуклюже, но быстро приближавшихся.

– Вашу мать, вы что, в войнушку не наигрались в детстве? – сказал Сергей, оглядываясь по сторонам. Справа и слева от него извилистым пунктиром тянулась цепь окопов. Местами угадывались стволы автоматов и выступавшие над бруствером каски. – Вашу мать! – повторил он, пригнулся и, чувствуя себя полным идиотом, выставил перед собой ствол.

Атакующие, коротко постреливая и периодически что-то крича по-немецки, подошли почти вплотную, а с обороняющейся стороны все еще не прозвучало ни выстрела. Сергей уже начал различать в подсвеченном осветительными ракетами полумраке детали немецкого обмундирования – закругленные таблички на шеях, отличительные значки на одежде, блики на коже сапог и на металле характерно изогнутых шлемов. Несмотря на полное осознание нереальности происходящего, Сергея начало всерьез потряхивать. Он смотрел на бегущие силуэты, какое-то полузабытое чувство заворочалось в груди, наполняя тело яростью и отчаянием, а разум – безрассудной ненавистью. Он вцепился в цевье автомата, напрягая до боли все мышцы, но даже сам не замечал этого напряжения – все сознание занимал образ врага: засученные рукава, ненавистный силуэт шлема, качавшийся в такт шагам огонек сигареты. Когда неподалеку застучал пулемет, Сергей вздрогнул так, что чуть не упал. Но тут же опомнился и, подняв автомат к плечу, нажал на спусковой крючок. Автомат с треском задергался в руках, бежавший к нему человек вздрогнул, нелепо взмахнул руками и упал навзничь, а Сергей все водил и водил из стороны в сторону дергающимся стволом ППШ, с яростью крича нечто нечленораздельное, стараясь свою ненависть вложить в каждый выстрел, в каждую пулю, чтобы ни одна не пролетела мимо.

С сухим щелчком автомат дернулся последний раз и замолчал, но Сергей, словно в ступоре, продолжал давить на спусковой крючок еще секунд десять Потом ясность рассудка вернулась к нему, он опустил автомат, перевел дух и покачал удивленно головой.

– Ну, товарищ писатель, я вам дуже удивляюсь, – пробормотал он, оглядывая обстановку. Атака явно захлебнулась – атакующие залегли, причем многие, судя по нелепым позам, залегли навсегда. Многие из выживших уже потихоньку ползли обратно к своим позициям, и только единицы продолжали лежать, постреливая одиночными в сторону советских окопов.

– За Родину! За Сталина! – прозвучал совсем рядом возглас. Сергей повернул голову вбок и увидел вставшего над соседним окопом солдата с ППШ в правой руке. – В атаку! Покажем гадам кузькину мать! Ура-а-а!

– А-а-а! – подхватил нестройный хор со всех сторон. И тут, и там из окопов начали вставать фигурки бойцов. Отползавшие немцы повскакивали и бросились бегом к своим окопам. Снова поднялась стрельба. Сергей и сам бросился было к брустверу, собираясь поддержать атаку, но в последний момент одумался. Помотал головой.

– Я-то чего? – сказал он вслух, прислоняясь к земляной стенке. – Я же вообще читать не умею.

Повторяющиеся крики «ура» потихоньку удалялись к вражеской стороне. Сергей отложил в сторону автомат и попытался подумать. Получалось не очень. Ясно было одно: из этой игры лучше выходить, и выходить по-быстрому. Скорее всего, Кир это понял и уже перешел обратно. Так что сейчас лучше всего не дергаться, а просто подождать. Если получится.

«Вот интересно, – подумал Сергей, – а заградотряды тут имеются?» Посмотрел на прислоненный к стенке окопа пустой автомат, взял в руку, нахмурился: – «Надо бы магазин заменить, на всякий случай… Вот только как это делается?» Впервые за все время пребывания в этой игре осмотрел дно окопа, глядя под ноги, прошел немного в сторону. Запасных магазинов не нашлось, зато нашелся полузаваленный землей труп солдата. Сергей присмотрелся, заметил торчавший из-под тела приклад, наклонился и, поморщившись, вытянул еще один ППШ. Осмотрел, поднял стволом вверх и коротко нажал на спусковой крючок. Резким хлопком прозвучал одиночный выстрел, Сергей удовлетворенно кивнул, отбросил пустой автомат в сторону и выглянул наружу, в сторону вражеских позиций. И насторожился – похоже, военная фортуна опять повернулась на 180 градусов: криков «ура» больше не слышалось, и теперь уже советские бойцы частью лежали на земле, а частью – ползли обратно. А со стороны немецких окопов с урчащим гулом надвигались пяток угловатых коробок. За танками, непрерывно стреляя, бежали немцы. Сергей похолодел и затравленно огляделся: ситуация приобретала неприятственный характер – от танков одним автоматом не отобьешься. Рядом снова застучал пулемет, но ненадолго – на приближающихся танках засверкали вспышки выстрелов, мир вокруг наполнился грохотом и вспышками разрывов. Сергей вжал голову в плечи и присел, закрываясь рукой от комков осыпавшегося сверху грунта. Грохот и дрожание земли продолжались с полминуты, потом стихли. Сергей встал, отряхнулся и отметил, что наступавшие заметно приблизились и никакого уменьшения их числа на глаз не наблюдалось. А вот пулемет уже больше не стрелял. Сергей выматерился и присел в угол окопа. «Может, мертвым прикинуться», – подумал он и вдруг заметил движение в окопе, метрах в двух сбоку. Рука подняла автомат и нажала на спусковой крючок совершенно без его, Сергея, участия. Он еще подумать ничего не успел, а ППШ уже выпустил короткую, патрона на три-четыре, очередь и замолчал – то ли заклинило, то ли в магазине изначально было мало патронов. Неизвестно откуда появившаяся невысокая фигурка упала на колени.

– Ты чего? – спросил Кир голосом, полным удивления. – С ума сошел? Это же я!

– Черт! – Сергей выронил автомат, подскочил к Киру и подхватил его за плечи. – Попал, что ли? Больно?

– Да нет, не больно, – отозвался Кир растерянно, – но, кажись, зацепил. Ты что, не видел, что ли? Блин!

– Извини, неожиданно как-то. – Сергей рассматривал Кира, стараясь понять, куда попали пули. – Ты б хоть свистнул для ориентира.

На груди Кира расплывалось темное пятно. Сергей пощупал его намокшую рубашку, заозирался.

– Что-то как-то… – сказал Кир негромко, – мне кажется, сейчас полагается сознание потерять… блин, глупо вышло.

– Погоди, – сказал Сергей, опуская легкое тело на землю. Кир тут же начал погружаться в дно окопа, – похоже, «нулевой уровень» располагался сантиметрах в тридцати ниже. Сергей ругнулся, поднял Кира на руки и подошел к лежавшему неподалеку убитому солдату. Сел, удерживая Кира одной рукой, присмотрелся и потянул с пояса трупа белую прямоугольную коробку с красным крестом. Внутри аптечки обнаружился здоровенный, метров на сто, пожалуй, моток бинта и стеклянная фляга с прозрачной жидкостью. Сергей хмыкнул: «м-да, реализмом и не пахнет». Сдернул с безвольного Кира рубашку и принялся обматывать его бинтом поперек груди. Кровь, против ожиданий, остановилась довольно быстро – уже четвертый слой бинта остался почти белым, на нем выступили только два круглых пятна – и все. Сергей вздохнул, оторвал и завязал бинт, прислушался к дыханию Кира – слабое, но ровное. Сергей облегченно вздохнул, потом встрепенулся – как там фрицы? Танки гудели уже совсем рядом, земля ощутимо подрагивала. Сергей положил тело Кира на плечо, осторожно выглянул и тут же нырнул обратно – до ближайшего танка оставалось метров с полсотни. Осторожно потормошил Кира, но тот молчал. «Что же делать?» – растерянно подумал Сергей, и в это время снаружи вдруг прозвучал мощный и спокойный голос:

– Внимание всем, команда «отступаем»! Три минуты на эвакуацию.

Похоже, голос доносился со стороны, противоположной той, откуда шло наступление. Сергей осторожно высунулся, взглянул и замер с открытым ртом, забыв про осторожность: метрах в тридцати от линии окопов стоял спокойно целехонький крытый грузовик-полуторка, словно бы подсвеченный изнутри. Голос шел явно от него.

– Две с половиной минуты на эвакуацию! Команда «отступаем»!

К грузовику, отчаянно петляя, бежали несколько фигурок с разных сторон поля. Из-за спины Сергея, от наступавшей шеренги немцев, донеслись веселые возгласы и звуки выстрелов. Сергей все ожидал, когда свое решающее слово скажут танки, но танкисты грузовик словно не замечали.

– Две минуты на эвакуацию!

Сергей огляделся, прикинул расстояние до грузовика и решился. Рывком перебросил тело через край окопа, перекатился, держа Кира в обнимку, через бруствер, и быстро отполз в сторону. Полежал пару секунд, потом перевернулся на живот, присел, положив тело Кира на спину, вскочил и рванул к грузовику. Вслед понеслись улюлюкающие вопли, мимо просвистело несколько пуль, но грузовик был совсем недалеко, и Сергей почти успел до него добежать, когда сильный болезненный удар бросил его лицом на землю. Сергей упал, чуть не выпустив Кира, и замер. К его удивлению, боль в спине хоть и осталась, но беспокоила не сильно. Поэтому, полежав чуть-чуть, он осторожно пошевелился и, заметив, что неприятные ощущения не усиливаются, вскочил и побежал. Прозвучал удивленный возглас, свистнула пуля, но Сергей уже забегал за грузовик. За ним обнаружилась открытая дверца и опускавшаяся к земле железная лесенка.

– Одна минута на эвакуацию! – прогремел голос прямо над грузовиком и, намного тише: – Давай скорее.

Сергей моргнул. Из открытой двери протянулась рука, поманила к себе:

– Давай-давай.

Сергей поправил каску, опять сползшую на глаза, пошевелил плечом, поудобнее укладывая Кира, и поднялся по лесенке.

Внутри грузовика оказалось довольно светло и неожиданно тихо, звуки выстрелов доносились приглушенно, словно звучали из динамика телевизора, а не прямо за раскрытой дверью. Вдоль бортов стояли деревянные скамейки, на одной из них сидел и смолил самокрутку боец в замызганной гимнастерке.

– Не ранило? – спросил он. Сергей неопределенно мотнул головой, присаживаясь на противоположную скамейку и пытаясь осторожно ощупать спину в месте попадания пули. К его удивлению, пальцы наткнулись на гладкий холодный металл. Сергей распахнул пиджак и увидел на себе что-то вроде кирасы.

– Попали, но не убили. – Сергей с гулким металлическим звуком постучал себя по груди.

– А… «броник». С фрица снял, что ли? Я пробовал один раз, но выбросил: тяжелый, устал быстро. Через пару боев ты его тоже выкинешь. От него редко польза бывает, это тебе, считай, повезло на этот раз. Много там еще наших?

– Человек пять бежали к грузовику. Но им бежать далеко, а фрицы уже рядом.

Боец вздохнул и щелчком отправил самокрутку в открытую дверь.

– Вот, блин, отцы-командиры, убили роту. Что тогда, в сорок первом, что сейчас – одно и то же. Я сразу понял, что это ловушка, поэтому и рыпаться не стал, сразу пополз в тыл. Ладно, хоть транспорт прислали.

– А почему мы не едем? – спросил Сергей, сглотнув. – Там же танки. Один раз шарахнет…

– Ты что, первый раз?

Сергей кивнул.

– Ну понятно. А я смотрю, лицо незнакомое. Из третьего взвода, да? Новичков всегда сначала в третий отправляют. – Солдат усмехнулся. – Если до транспорта добежал, то все, жить будешь. Ты-то чего в атаку не рванул? Испугался, что ли?

– Не. Переждать решил.

– Ну и правильно. – Солдат протянул руку. – Сергей.

– А? – спросил Чесноков, потом понял и улыбнулся. Придерживая тело Кира, протянул руку в ответ. – Тоже Сергей. Чесноков.

– Тезка, стало быть. Левкота. – Глянул на непонимающее лицо Чеснокова и пояснил: – Фамилия моя такая. Тебе точно «броник» не пробило, че ты плечо?.. – Но тут дверь грузовика вдруг сама собой захлопнулась, пол задрожал и возник звук мотора. Левкота приглушенно выругался и вздохнул.

– Чего? – спросил Чесноков.

– А, – солдат раздраженно махнул рукой, – сам не видишь, что ли? Двое нас осталось со всей роты, понимаешь? Раз никто не добежал… ну, блин, ничего удивительного. Как же они танки-то зевнули на этом направлении, а?

– Куда мы едем-то?

Левкота пожал плечами:

– Хрен знает. Куда пошлют, туда и едем. Это же, стало быть, Белостокский выступ. А я тебе вот что скажу – бывают стратегические ошибки, которые никакой тактикой не исправишь, будь ты хоть Суворов и Наполеон в одном флаконе. Мы уже третий раз эту ситуацию обыгрываем, два прошлых раза, ясный барабан, продули и в этот тоже продуем. – Он похлопал по карманам, достал портсигар, вынул из него «козью ножку». – Будешь?

Чесноков отрицательно мотнул головой.

– Немцы даже согласились, чтобы мы все «Шпагиными» вооружились заместо положенных СВТ, хотя на самом деле ППШ в войсках тогда еще не было почти. А что толку?

Левкота прикурил от зажигалки и затянулся.

– Какие немцы? – осторожно спросил Сергей.

– Ну… немцы, – Левкота не понял, – противоположная, в смысле, сторона. Мы же тут не просто так, у нас как будто историческая реконструкция, ептыть.

– А они что, настоящие?

– Ты что, совсем ничего не знаешь? Интро пропустил, да? Ну и зря. Немцы настоящие, из Германии. А у нас все русские. С обеих сторон немножко иностранцев есть, но совсем мало – игра без переводчика, так что сам понимаешь. А вообще нас примерно поровну, но обычно немцы нас делают.

– Почему? – машинально спросил Чесноков.

– Потому что они немцы. Для наших это все же просто игра в основном. Побегать-пострелять. У нас оно как – не дала нашему человеку его девушка в этот день, он загрустил, пива нажрался и в игру не пошел. А он не абы кто, а начальник штаба армии… У них такого быть не может – орднунг, блин. Вот за счет порядка они и берут.

Чесноков удивленно хихикнул – настолько дико это прозвучало. Левкота усмехнулся понимающе:

– Ага, смешно. Всем смешно.

Сергей прислушался к монотонному звуку двигателя. Что-то было в нем необычное, и Чесноков не сразу понял что. Но вдруг заметил странную цикличность. Словно звук мотора, довольно неровный, записали на пластинку, и эту самую пластинку заело. Левкота посмотрел на Чеснокова, кивнул:

– Восемь секунд.

– Чего?

– Запись, говорю, восемь секунд. Потом по новой. Все сразу замечают, уже сто раз писали, а никто менять и не собирается, – кивнул в сторону, Сергей посмотрел и увидел лежащую в углу скамьи стопку бумаг.

– Что это?

– Книга жалоб и предложений вроде как. Когда время переправы на десять минут сменили, положили эти листочки. Чтобы, стало быть, народ не скучал в дороге. Все же десять минут, – Левкота усмехнулся, – ладно еще. Поначалу две минуты было, прикинь. Только загрузился, только по местам расселись, уже хлоп – доехали. Иной раз садишься где-нибудь в болотах Белоруссии, а вылезаешь уже на Карельском фронте, не грузовик, а сверхзвуковой самолет, тот еще реализм, блин. Но все равно полно недовольных – не хотят за свои бабки в грузовике аж целых десять минут сидеть без дела. А так нормально. Командиров бы нам получше. Я вот с пулеметом и минометом хорошо управляюсь, а мне ППШ в зубы – и иди воюй. Ну где тут логика?

– А чего ж тогда играешь?

– Ну не все так плохо. Раз на раз не приходится. Иногда получше бывает, я вот позавчера «Отличного минометчика» получил. – Левкота с заметной гордостью ткнул в значок на груди. – Вообще, отлично устроились – сидели в землянке, под четырьмя накатами, так что фрицы ну никак не доставали. А мы их, как только зазеваются, угощаем шестнадцатикилограммовыми «огурчиками». Вот уж они не любили наших подарков – чуть затишье, достанут свой громкоговоритель и ну нас поливать матом с ужасным акцентом. Они-то думают, что оскорбляют нас, а мы сидим, угораем над ихними потугами – уж больно потешно у них это получается, спектакль, да и только. «Комеди Клаб» отдыхает, ептыть. Поначалу у них, правда, русский был, ну из тех, что в Германию переехали в девяностые, вот он, гад, умел за живое зацепить. Такие, наверное, и становились предателями. Ну мы его быстро отправили на два метра вниз.

– Ты, кстати, кто в реале? – Последние предложения окончательно убедили Чеснокова в том, что эта игра – не премодерируемая, и он решил брать быка за рога.

Левкота удивленно поднял брови:

– Сисадмин, типа. К чему это ты?

– Да так, проблема у нас… у меня, в общем. Дело такое…

Но тут звук мотора и дрожание пола вдруг прекратились, и дверь распахнулась, впустив в грузовик яркие солнечные лучи.

– Приехали, – сказал Левкота, кидая самокрутку на пол и давя ее сапогом, – вылезай, там расскажешь, если время будет, – и вышел за дверь. Сергей замешкался, переложил безвольное тело Кира на другое плечо и поднялся, чтобы выйти следом, но тут дверь вдруг захлопнулась.

– Не понял, – сказал Сергей, толкая ее рукой. Но дверь и не шелохнулась. Причем не просто не шелохнулась – она даже на волосок не подалась, словно была сделана не из листового железа, а из броневой плиты толщиной так в полметра. – Черт! – Сергей налег на дверь плечом, потом замолотил по ней кулаком свободной руки – тщетно. Он возился у двери минут пять, пока весь не вспотел. Снял каску, утерся, присел на скамью отдохнуть и обдумать ситуацию. Похоже, система его просто не заметила – выпустила единственного игрока, потом решила, что больше людей в грузовике нет, и закрыла дверь. Видимо, так. И, надо думать, теперь дверь откроется не раньше, чем надо будет перевезти очередную группу бойцов, что запросто может случиться через минуту, а может, и через два часа. Вряд ли этот «грузовик» единственный. Насколько успел понять Сергей, масштабы у этой игры не маленькие, так что грузовиков должен быть не один десяток, но когда игрокам понадобится именно этот – неизвестно. «Кстати, – вспомнилось вдруг, – а что с кольцом?» Чесноков засунул руку в карман, вытащил колечко на свет и рассмотрел. Тонкий золотой ободок без надписей и украшений. Сергей надел его на палец, подождал, но ничего особенного не почувствовал. Стукнул кулаком по скамье, поморщился от боли в костяшках. Очевидно, кольцо все свои сверхъестественные свойства растеряло. Видимо, в сорок первом на фронте магических колец не водилось. Чесноков вздохнул, осмотрелся бездумно, но тут его взгляд упал на стопку бумаг. «А почему нет? – подумал он. – Даже если они читают эти писульки нечасто, все равно имеет смысл написать. Мало ли что, лишним не будет».

Сергей подобрался к стопке поближе, взял один листок, осмотрел. «Пожалуйста, заполните все поля, – венчала листок надпись, – пожелания с незаполненными полями рассматриваться не будут». Ниже шли строчки: «Ваше имя (игровое), Ваше имя (реальное), Номер эккаунта, e-mail», еще ниже – «Ваши пожелания», после чего шли ровные параллельные линии. Сергей хмыкнул и поискал взглядом ручку. Нашел связку остро отточенных карандашей, достал один, осмотрел. Сел на скамью, переложил тело Кира на колени, осторожно снял пиджак (изорванный и перепачканный до неузнаваемости), постелил его на скамейку рядом. Подумал и привязал рукав пиджака к ремню, после чего аккуратно переложил легонькое тело Кира на скамью. Аккуратно отпустил, придирчиво осмотрел. Но Кир проваливаться никуда не собирался, Сергей отвел взгляд и задумался, покусывая кончик карандаша. Приложил острие карандаша к бумаге, подержал, раздумывая. Потом быстро, размашистым почерком, написал: «Последний сноходец».

Писалось легко, словно текст уже был многократно обдуман и осмыслен, выпестован. Сергей временами переставал писать, прислушивался к ровному дыханию Кира, задумывался о чем-нибудь отвлеченном, а потом его взгляд падал на лист бумаги, и из-под острия карандаша снова непрерывным потоком лились строки. Сергею было хорошо знакомо это состояние – иногда текст приходилось вымучивать, по нескольку минут обдумывая каждое предложение, иногда эпизоды вписывались ровно, без особого напряжения, но и без азарта. А иногда – и такое нравилось Сергею больше всего – писалось так, что терялось ощущение времени, и Чесноков надолго выпадал из реальности, совершенно забывая об отдыхе и еде. Впрочем, в каком бы состоянии ни был написан тот или иной эпизод, на качестве текста это мало отражалось – все-таки Сергей был хорошим писателем.

Спроси его кто-нибудь, сколько времени прошло, Чесноков бы затруднился с ответом. От часа до суток. Глядя на стопку исписанных листов бумаги, можно было бы уточнить: от четырех до десяти часов. Сергей поставил точку, подумал и приписал внизу листа: «1941–2009. Западный фронт». Отложил карандаш (ничуть не затупившийся) и замер бездумно, уставившись застывшим взором куда-то в бесконечность. Из этого состояния его вывел негромкий стон сбоку. Сергей вздрогнул, вышел из оцепенения и перевел взгляд на Кира как раз вовремя, чтобы увидеть, как его тело соскальзывает со скамьи. Коротко выругавшись, Сергей попытался поймать Кира за плечо, но пальцы только впустую скребнули по дощатому полу.

– Черт, – сказал Сергей, приседая и непонятно зачем ощупывая пол ладонью, – вот черт! И что же теперь?

Встал, огляделся. Отцепил болтающийся на поясе пиджак, бросил его на скамью. Подошел к двери, потолкал, подергал – тщетно. Закрыл глаза и, твердя вполголоса: «Я знаю, что никакой стены здесь нет», попытался выйти в дверь. Не получилось.

– Где это мы? – сказал недовольный голос откуда-то сзади и снизу. Сергей быстро обернулся и увидел торчащую прямо из досок взлохмаченную шевелюру и два глаза под ней. Облегченно вздохнул и сел на скамью.

– Ну слава богу.

Кир хмыкнул и покрутил головой.

– И что случилось? Я помню ночной окоп, стрельбу, грохот всякий-разный, а потом ты в меня зачем-то из автомата шарахнул…

Сергей смущенно улыбнулся:

– Ну прости. Это я с испугу. Ты-то как? Не болит?

Кир мотнул головой:

– Я ж призрак. У меня ниче болеть не может.

Огляделся, заметил лежащий на скамье пиджак. Снова посмотрел на Сергея и высунул из пола руку:

– Подними меня. Надоело на цыпочках стоять.

Сергей быстро подошел к Киру, взял его за руку, потом сказал с сомнением:

– У тебя раны могут открыться…

Но Кир только фыркнул:

– Тяни давай.

– Погоди. – Сергей отпустил руку, обернулся к многострадальному пиджаку, снова привязал его к ремню и постелил на скамейку. После чего ухватил Кира за запястье, выдернул его из пола и усадил на скамью. Осторожно поднялся, сел рядом.

– Уф, – сказал Кир, поерзав на скамье, – а я уже испугался: очнулся, а ничего нет.

– Как это – ничего нет? – не понял Сергей.

– Вот так и нет. Темнота и пустота. Тут под полом – просто пустое пространство, которое никто не позаботился как-то разрисовать. Ладно хоть, что пространство под полом – тоже часть грузовика. Но вот пошел бы я в сторону, вместо того чтобы на месте попрыгать, – нехорошо бы вышло… Ты так мне и не сказал, где мы и что случилось.

Сергей, время от времени с беспокойством поглядывая на Кира, рассказал. Потом не выдержал и спросил:

– Так что с пулями делать? – Заметил недоумение во взгляде Кира и пояснил: – Ну, которые в тебе. Кровь у тебя только с одной стороны шла, так что пули внутри остались. Ты уверен, что последствий не будет?

– А, вот ты о чем. – Кир хохотнул. – Придумал тоже. Я тебя уверяю, нет у меня уже никаких пуль и даже следов от них, скорее всего, не осталось. Ты ж меня перевязал? Без сознания я полежал? Значит, все – реализм, типа, соблюден.

Сергей вздохнул с облегчением:

– Ну это радует. На данный момент меня такой уровень реализма устраивает. Более чем. И что теперь? Я полагаю, тебе имеет смысл оставить меня и пойти к какой-нибудь стене, потому что когда еще этот грузовик нашим воякам понадобится? А сам я отсюда выйти не могу, я уже говорил.

Но Кир не согласился:

– Нет. Видишь ли, кажется мне, что этот грузовик – Динамический. Ну то есть не существующий все время игры, а создаваемый по мере надобности. И не исчез он только потому, что внутри него был я – хоть и невидимый, но все же игрок.

Сергей подумал и не согласился:

– Не сходится. Во-первых, ты сам говорил, что для этого мира ты не существуешь, так что с чего это ты должен был помешать грузовику исчезнуть? Уж скорее это моя заслуга. Это раз. А во-вторых, если б оно так было, то дверь бы не закрылась – ты ж еще не вышел.

– Я для мира не существую, но мир-то для меня существует, – Кир торжествующе улыбнулся, – движок игры о моем существовании очень даже в курсе. И грузовик не удалил, потому что должен мне его внутренности отрисовывать, пока я в нем… ну или почти в нем. А вот ты тут точно ни при чем, ты уж прости, программа. И для движка нет особой разницы между тобой и этими досками. – Кир похлопал рукой по сиденью. – Насчет двери… сам догадаешься?

Сергей протяжно вздохнул:

– Ну и что ж теперь делать?

– В принципе стена тут рядом, – задумчивым голосом сказал Кир, потом встряхнулся и ответил: – Подумать надо. Или подождать, хотя не думаю, чтобы этот грузовик опять использовали. Сколько времени я без сознания пролежал? Ну примерно?

Сергей посмотрел на стопку исписанных листов, прикинул:

– Часов шесть, не меньше.

Кир проследил его взгляд, нахмурился. Посмотрел вопросительно на Сергея. Чесноков почему-то смутился.

– Ну, – сказал он, пожав плечами, – я ж не просто программа, а программа-писатель. А писатель что должен делать? Правильно, писать… ну и вот…

Кир, против ожиданий Сергея, немедленно заинтересовался:

– А про что это? Покажи. Можно? – и протянул руку.

Сергей, смущаясь еще больше и сам удивляясь этому смущению, взял стопку и вложил ее в протянутую руку. Листы тут же просыпались на пол. Кир с укоризной посмотрел на Чеснокова. Тот пожал плечами и подобрал листы.

– Я буду говорить, чтобы ты перелистнул, пойдет?

Сергей кивнул, поднося рукопись к лицу Кира.

– Я тут это… ну про… в общем… – смешался и замолчал, но Кир его и не слушал, с жадностью водя глазами по верхнему листу в пачке.

/* 05.1. ПОСЛЕДНИЙ СНОХОДЕЦ

Доктор Петраков долго мялся, перебирая бумаги на столе и не поднимая глаз. Наконец мне это надоело.

– Доктор, – сказал я раздраженно, – не тяните кота за я…

Петраков дернул щекой и посмотрел мне в глаза.

– Я думаю, вы и сами догадались, – сказал он довольно-таки неприязненным тоном, – улучшений в состоянии больной не заметно, так что продолжать антиангиогенную терапию бессмысленно. Я отдал распоряжение, с завтрашнего дня ее переводят на обычную химиотерапию.

Я сжал зубы. Петраков отвел взгляд и напрягся, похоже не ожидая от меня ничего хорошего. Но я молчал, и доктор не выдержал.

– Ну вы поймите, – сказал он примирительно, – авастин совсем недешев. Нигде вам его бесплатно колоть не будут, и нам он не за красивые глаза выдается. И в весьма ограниченном количестве, кстати. Вы что же думаете, Игнатюку нас единственная раковая больная? А? Почему это я должен продолжать делать инъекции ей бесплатно, да еще при том, что эффекта особого и нет?

Доктор распалился и закончил фразу уже довольно зло. Я продолжал молчать. Петраков хлопнул ладонью по столу.

– Короче, так. С сегодняшнего дня – никакой «халявы». Если желаете продолжить колоть авастин или класть на операцию – обращайтесь в хозрасчетную часть. Любой каприз за ваши деньги. Но я бы вам советовал…

Петраков немного задумался и продолжил голосом потише:

– Я бы вам советовал не тратить денег зря. Не спешите возмущаться, лучше подумайте хорошенько. Я не первый день в онкологии и могу определить безнадежный случай… Ваш как раз из таких. Вы уже и так сделали все возможное, заявляю вам с полной ответственностью. Можете успокоить свою совесть, никто другой не…

– Ладно, – перебил я, – я все понял.

Я встал и пошел к двери, но перед выходом задержался.

– Сука ты, Петраков, – сказал я спокойно, – она же все-таки твоя дочь.

– Между прочим, – с яростью сказал доктор, поднимаясь из-за стола, – это еще доказать надо. Я что-то не припомню…

Но я уже хлопнул дверью, оставив Петракова на другой стороне, наедине со своими словами. Вышел из административного корпуса, побродил по маленькому больничному парку, провожаемый тоскливо-безразличными взглядами немногочисленных старичков и старушек, прогуливавшихся по дорожкам. Потом вздохнул полной грудью и пошел в стационар.

Монета в пять рублей. Бахилы. «Церберша» на этаже: «Неприемное время, не положено». Настойчивое: «Мне – можно, я в списке». Палата номер семнадцать. Ее любимое число. Сколько раз я ходил этим путем? И наяву, и во сне – раз с тысячу, если не больше. Правда, со следующего шага пути реальности и пути сна начинали расходиться. Я потянул на себя дверную ручку, осторожно зашел внутрь и тихо прикрыл дверь. Кровать, капельница. Изможденное, высохшее лицо, вполне могущее принадлежать женщине лет сорока. Совершенно невозможно представить, что ей на самом деле двадцать четыре года.

– Привет, – сказал я тихонько, – я попрощаться зашел. На всякий случай.

Веки ее легонько дрогнули, но глаза не открылись. Спит. Или без сознания. Ну и пусть, так даже лучше. Совершенно незачем ее будить и выдергивать в жестокость мира яви. В мире снов с ней ничего плохого случиться не может – об этом я позаботился уже давно. Жаль, что она, в отличие от меня, не сможет жить только в нем. Я постоял немного, улыбнулся ей на прощание и вышел. Говоря отвлеченно, мне вовсе незачем было идти домой – хватило бы трех минут дремоты на кушетке в коридоре, чтобы сделать все, что я задумал. Но Тэелескет учил меня обращать внимание на мелочи – всегда. А я был хорошим учеником – тоже всегда.

Не в последнюю очередь по этой причине я доехал до дома, разделся, принял душ. Расставил по комнате ароматические свечи, задернул шторы, включил музыкальный центр и вставил диск «Lounge del Mare». Выключил свет и лег в постель.

Темнота.

Темнота.

Разделяющий Миры, пропусти мой разум.

Мне уже давно не нужно смотреть на свои ладони, годы тренировок дают свое. Я быстро создаю тропу-между-мирами, создаю себе простейшее тело и иду в сторону Радужных Полян. В Колодец можно попасть отовсюду, но у меня впервые получилось увидеть его именно там, да и вообще – мне приятен этот мир. Я люблю его леса и поляны, люблю его обитателей. Я уверен, что плохие люди не могут в него попасть. Большая разноцветная обезьяна лениво топчется у входа – в Радужных Полянах даже страж похож скорее на гигантскую плюшевую игрушку, чем на Стража Мира.

– Мое истинное имя Карпанг, – говорю я Стражу, не дожидаясь его вопроса, – я хочу пройти в твой мир.

Мне необязательно называть свое имя – я уже научился сливать свой мир с существующим. Но я не хочу проявлять и тени неуважения к этому миру, не говоря уже о том, чтобы искать в нем врагов. Разноцветная обезьяна делает двойное сальто назад, потом стойку на одной руке и одобрительно угукает. Я улыбаюсь и прохожу мимо. Хоровод громадных, с суповую тарелку, бабочек окружает меня сразу, как я переступаю невидимую черту за спиной Стража.

Под ноги услужливо стелется гладкая лесная тропа, с деревьев свисают лианы, перевитые цветами разнообразнейших размеров и расцветок; порхают яркие птицы. Откуда-то слышится радостный смех и звонкие голоса – очевидно, поблизости какая-то поляна. Где-то, на одной из полян, так же смеется моя Динка. Я подавляю в себе желание сделать шаг с тропы и присоединиться к веселящимся – даже если это та самая поляна, вряд ли она меня узнает. Во сне она не помнит реальность – так задумано. А если и узнает – зачем это мне? К моей цели это меня не приблизит. Поэтому я иду дальше, и довольно скоро тропа выводит меня на крохотную полянку с увитой плющом каменной башенкой посредине. Тропа подходит прямо к Колодцу и обвивается вокруг него. Я осматриваюсь, хотя и так знаю, что тропа здесь заканчивается. Точнее, наоборот, она здесь начинается.

Я наклоняюсь к Колодцу, пытаясь разглядеть что-нибудь в его глубине. Неважно что – воду, сухое дно, первотворящий Хаос или Туман Забвения – хоть что-нибудь, за что можно зацепиться взглядом. Но Колодец не зря именуется Черным во всех сколько-нибудь продвинутых техниках осознанного сновидения – он и в самом деле беспросветно черен.

«Если долго всматриваться в бездну, – говорит воздух вкрадчивым голосом, – то бездна начинает всматриваться в тебя». Я улыбаюсь. Никто мне не говорил, но я уверен, что повстречать его – хорошая примета. На сердце сразу становится легче.

– Ты традиционно говоришь банальности или банально говоришь традиционности? – выдаю я давно заготовленную фразу.

В пустоте над Колодцем медленно расплывается улыбка. Бедные мультипликаторы и режиссеры – боюсь, им никогда не удастся правдоподобно это изобразить – не губы, не рекламный оскал зубов – просто улыбка.

– Что такое банальность? Как ты узнаешь, что банально, а что небанально?

– Это дело вкуса, – усмехаюсь я, хоть и понимаю, как бледно и ненатурально смотрится мимика моего лица на фоне висящей передо мной квинтэссенции улыбки.

– Дело вкуса? Ах дело вкуса… – К улыбке добавляются роскошные кошачьи усы и одинокая мохнатая лапа, держащая в когтях банан. – Вот ты. Что ты выберешь? Банан или банальность?

– Конечно, банан, – говорю я, – он, в отличие от банальности, вкусен.

Банан падает, я едва успеваю его поймать.

– Видишь, как продажен твой вкус? – говорит голос с некоторым сожалением. – И ты все еще полагаешься на него в деле выбора банальностей и небанальностей?

Я пожимаю плечами, очищая банан:

– Другого у меня нет. – Я откусываю чуть-чуть. И в самом деле вкусно.

– Как? – Нарисовавшаяся в воздухе кошачья голова полна игривого недоумения. – Ты одним и тем же вкусом пробуешь и пищу, и мысли? А если они перепутаются? Как тебе понравится бутерброд с плохой идеей или смешная фраза в винном соусе? Каламбур с сыром камамбер?

Я нахмуриваюсь, слегка растерянный. Вот ведь скотина: три фразы – и я уже в замешательстве. Хотя – чему удивляться? Где уж мне тягаться с одним из Великих Духов.

– Рад тебя видеть, Локи, – перевожу я тему. – Что привело тебя сюда сегодня?

– Куда – сюда? Сегодня – когда? Я всегда здесь и сейчас. А вот что привело сюда тебя – это вопрос. Ребром. В глаз, а не в ре-бро-вь. Что привело тебя из твоих своясей?

– Откуда?

– Из своясей. В прошлый раз, уходя, ты сказал, что уходишь во свояси. – Громадный, размером с доброго сенбернара, полосатый кот мягко спрыгнул из воздуха на край колодца.

– Тьфу ты. Опять ты меня запутал. – Я мотнул головой. – Я хочу туда.

Я ткнул пальцем в сторону Колодца. От пальца в темную глубину протянулся светящийся пунктир. Кот недоуменно проследил его, присмотрелся в колодец, вскочил, встопорщив усы, и махнул лапой, выхватив большую трепыхавшуюся рыбину. Подкинул ее в воздух, поймал открытым ртом, зачавкал. Я стоял со скептическим выражением на лице – эти фокусы могли бы меня впечатлить лет пять назад, когда я только начинал осознавать себя в мире нави, а сейчас я и сам могу нечто подобное сотворить не моргнув глазом. Кот тем временем дожевал рыбину, выплюнул в Колодец рыбий скелетик, перевел взгляд на меня и смачно рыгнул.

– Не плюй в Колодец, – сказал я, – пригодится воды напиться.

Кот широко улыбнулся и растаял в воздухе, оставив улыбку.

– Мурлык, – сказаа улыбка, – курлык. Это было предупреждение. Но ты не понял.

Я нахмурился:

– О чем – предупреждение? Хочешь сказать, что меня может постигнуть участь этой рыбки? Я и так знаю, что там опасно.

– Предупреждение – это перед-прежде-ние. Спроси, что есть «ние»?

– Что есть «ние»? – тупо спросил я.

– Ты опять не понял. Смешно и грустно. Грусмешно и смешгрустно. Тогда тебе совсем простая задача – если ты хочешь в морду, ты получишь в морду. Если ты хочешь в Колодец, ты получишь в Колодец. Внимание, вопрос: где у тебя колодец? Минута!

В воздухе возник знакомый звук, но я только секунде на третьей вспомнил, что это за звук – ржание лошади при раскрутке волчка из передачи «Что, где, когда». Я задумался и немного разозлился – все б ему издеваться, котяре. Нет бы по-человечески сказать. Что значит, где у меня Колодец? Не имел же он в виду… да пошел он!

Звук потихоньку стих, вместе с ним поблекла и растворилась в воздухе улыбка.

– Я не хочу в колодец, – сказал я, – я хочу вернуться из Колодца. И вынести из него… кое-что.

Тишина. Негромкое бормотание за кадром – не в счет.

– Чеширский, ты здесь?

Опять тишина, только где-то далеко едва слышно прозвучал гонг, а потом кто-то очень знакомым голосом сказал: «А теперь внимание, правильный ответ». Я изо всех сил напряг слух, но услышал только неразборчивое бормотание, сменившееся аплодисментами.

– Ты предупреждал меня, чтобы я четче формулировал желание?

Теперь полная тишина.

– Локи, я знаю, что ты здесь. И сейчас. Ты сам говорил. Я правильно понял? Или нет?

Никакого ответа. Я немного подождал, потом обернулся к Колодцу:

– Если ты хочешь сказать что-нибудь еще, говори сейчас, потому что я иду.

Тишина. Ну и черт с тобой. Я постарался выгнать из головы лишние мысли. Что мне нужно? Теоретически я знал весь процесс досконально, но практически… Что-мне-нужно. Образ и смысл, форма и содержание. Плюс желание обладать. Плюс желание вернуться. Плюс желание вернуться неизменным. Плюс желание вернуться немедленно. Что еще? Вроде ничего. Я повторил цепочку несколько раз, как следует закрепляя ее в сознании, и встал на край Колодца. Пора. Это не колодец. Это – путь. Это продолжение пути. Моего пути. И я просто делаю очередной шаг.

Опять темнота.

Темнота.

На этот раз, пожалуй, мне придется посмотреть на свои руки.

Я поднес ладони к глазам, но ничего не увидел. О-хо-хо. Что, опять начинать сначала?

/*

Кир оторвался от чтения, поморгал, посмотрел на Сергея.

– Ты откуда все это… придумал? – спросил он негромко, и в его голосе недоумение смешивалось с восхищением и даже немного со страхом.

Сергей пожал плечами:

– Да я вообще-то еще до тебя думать начал. В Москве еще. Как раз в тот день, когда ты пришел. Просто захотелось взять и скрестить желязновского «Мастера сновидений» с какой-то эзотерической книжкой про управляемые сны… забыл. И название, и автора, помню только, что женское имя.

– Ну ты даешь, – покачал головой Кир, – удивил, блин.

– Писатель я или где? Положено, вот и пишу.

Кир усмехнулся:

– Типа, кузнец я, вот и кую. И не могу не куя. Да?

– Ага. Вот и кую. Кстати, как оно? – спросил Чесноков безразличным голосом, с таким же безразличным видом, но внутри все напряглось в ожидании ответа.

– Неплохо, между прочим. Нет, кроме шуток. Затягивает. Я только не понял, откуда он такой продвинутый взялся, этот сновидец?

– Там дальше все написано.

– А… ну передистни тогда. – Кир дождался очередного листа и углубился в чтение.

/*

Управляемыми снами я увлекся еще в конце школы. Одноклассник мой, Андрюшка Попенов, книжку Лаберже Стефана приволок, с этого все и началось. У нас в классе этим многие увлеклись, но получалось далеко не у всех. Большинство спотыкалось еще на самых азах, а вот меня захватило не по-детски. Все предложенные в книге техники я освоил ударными темпами, где-то за полгода, и, параллельно собирая всю доступную литературу, пошел дальше. Уже через год я был в своих снах полным хозяином, мог создавать сон на любую тему и в любых подробностях. На этом мое продвижение немного застопорилось – мне попадались упоминания о более глубоких техниках, о самоисцелении во сне, об обучении во сне, но подробно это нигде не описывалось. Я чувствовал, что где-то, совсем рядом, пролегает богатый золотоносный пласт, содержащий множество сокровищ, но я блуждал в темноте, как и большинство (не сказать «все») моих товарищей того времени. С грехом пополам я научился лечить свои легкие простуды, головные боли, насморк и освоил гипнообучение – ставил рядом с кроватью запись лекции на воспроизведение, а во сне просто записывал в Книгу Памяти все, что слышал. Немногие из моих знакомых это умели, поэтому в своем круге я пользовался немалым авторитетом и уважением.

Впрочем, только в своем круге. Однокурсники называли меня за глаза «духариком» и близких отношений не поддерживали. Учился я спустя рукава, но благодаря гипнообучению неплохо и университет закончил с красным дипломом. Без особого труда устроился менеджером в небольшую фирму и проработал там пару лет, ничем особо не выделяясь. С коллегами общался мало, уже зная отношение простого народа к подобным мне людям. Зарплата уходила на еду, съёмную квартиру и поездки на семинары. Семинары давали немного, сущие крупицы, иногда лекторы сами знали куда меньше моего, мне неоднократно предлагали вести семинары самому. Но мне было просто лениво. Зачем?

От очередного семинара – на этот раз аж в Эквадоре – я привычно не ожидал ничего особенного. Даже первое время сомневался, ехать ли? Все же не ближний свет. Десять часов полета, да и билет недешев, мягко говоря. И ради чего – чтобы в сотый раз услышать о том, что я испробовал неоднократно, а сам лектор – только читал в книге? Но все же поехал. Первые два дня не стали для меня сюрпризом – я проскучал все выступления, с трудом разбирая английский язык выступавших. На третий день имя первого лектора – Тэелескет Каменная Лошадь – мне ничего не сказало, так что я ничего нового и не ждал. Лектор и в самом деле оказался индейцем: орлиный профиль, иссиня-черные волосы и бронзовая кожа. А я-то думал, что это просто звучный псевдоним. Обычное дело в наших кругах – слышишь какое-нибудь «Антагорн Всевидящий, магистр Сумеречных миров», а потом выходит такой лысоватый толстенький дядька в очках и начинает на смеси английского с нижегородским нести полную бредень, постоянно сверяясь с бумажкой. Так что я поначалу заинтересовался, но начало лекции было довольно типичным, и я опять заскучал. И тут очередная фраза вывела меня из раздумий.

– Лечить, обучать и тренировать себя во сне – это только вторая ступень, – прозвучало с кафедры, и я вздрогнул. А продолжение повергло меня в возбужденный трепет. – Третья ступень, – сказал индеец, – это приносить новое. То, чего еще не было в мире яви. Новые идеи и знания. Но есть еще и четвертая ступень. Считаное количество сноходцев достигало ее за все время существования нашего мира, но овладевшие этой ступенью могли приносить материальные вещи из мира нави в мир яви.

Все. Я раскинул уши и жадно ловил каждое слово лектора, не обращая внимания на происходящее вокруг. А рассказывал он удивительные веши. Пожалуй, за пять прошедших лет я узнал меньше, чем за эти два часа. Правда, он ни о чем не говорил подробно, не предлагал техник и методик, только вскользь описывая их возможности, но мне и этого было достаточно, чтобы понять – я нашел-таки свою золотую жилу. После лекции я немедленно бросился искать Тэелескета, но он словно сквозь землю провалился. Уже давно началась очередная лекция, а я все бегал по залам и этажам гостиницы, в которой проходил семинар. «Тэелескет? – переспрашивали меня. – Только что здесь был. Ушел». – «Куда ушел?» – «Не знаем. Никто не знает. Он скрытный человек». И только через час, пробегая по холлу и в сотый раз зацепившись взглядом за программу конференции, я прозрел. С шумом в ушах и участившимся сердцебиением, подошел к программе и вчитался в первые строки под заголовком «Day 3».

«Taelesketh the Stone Horse», – значилось там. И название лекции: «See you in dreamworld».

«Увидимся в мире снов»… Вот как? Смутные воспоминания начали подниматься из глубин моей памяти… Года три назад в одной книжке я прочитал, что сильно продвинутые сноходцы могут встречаться и общаться друг с другом во сне, сколь бы велико ни было расстояние между ними. Книжка была косноязычная и мутная, я пытался повторить прочитанное со своими товарищами, но безуспешно. Неужели?

Я проигнорировал остальные лекции и поднялся к себе в номер. Впервые за последние годы мне оказалось непросто заснуть – я ворочался с боку на бок, возбужденный и полный предвкушений. Заснув, я так обрадовался, что чуть не проснулся – непростительный позор для такого спеца, как я. Это меня пристыдило и успокоило. Я немного подумал, потом мысленно создал телефон с буквенной клавиатурой и экранчиком. Поднял трубку, послушал гудок, с замиранием сердца набрал «Taelesketh». Трубку сняли после первого же гудка.

– Любопытный способ, – с легкой насмешкой произнес на чистом русском незнакомый голос, – вы, я полагаю, тот молодой человек с шестнадцатого места в четвертом ряду?

– Да, это я, – ответил я с некоторой растерянностью. – Вы говорите по-русски?

Негромкий смех.

– Это же сон. Я говорю на любом языке. Ты тоже.

Я только глазами хлопал. Голос продолжал:

– Десять лет я читаю лекции по всему миру и уже совершенно отчаялся найти себе ученика.

Ученика?! Мне стоило немалых усилий сдержать возбуждение.

– Я… да! Я согласен. Куда мне ехать? Вы в Эквадоре живете? Только… у меня виза через три дня заканчивается…

Снова легкий смешок.

– Езжай домой.

Меня словно холодной водой окатили. Я что, что-то не то сказал?

– Как… домой? А… учиться? – Окончание фразы прозвучало довольно жалко.

– Что тебе помешает учиться, будучи у себя дома? К твоему сведению, я сейчас нахожусь в самолете, летящем в Ванкувер. Я живу в США.

– А… И что мне делать?

– Езжай домой. Как только сочтешь себя готовым, вызови меня. Можешь так же, как сделал это сейчас. Мне обед принесли. До встречи на первом уроке, ученик. – И из трубки понеслись короткие гудки.

С этого дня мое самосовершенствование пошло семимильными шагами. Я научился вторгаться в сны других людей, чем немедленно воспользовался, чтобы устроиться на другую работу – более высокооплачиваемую и менее напряженную. Я купил машину, квартиру – через ипотеку – и встретил Динку. Последнее обстоятельство даже немного притормозило мое обучение – на тридцатый год своей жизни я с удивлением узнал, что ночь можно использовать не только для того, чтобы видеть сны. И это открытие настолько меня увлекло, что количество моих уроков сократилось вдвое. Тэелескет это определенно заметил, но виду не подал. Только однажды предупредил, чтобы я не пробовал техники совершенствования на других. И рассказал почему. Вовремя, надо заметить, рассказал, я как раз собирался кое-какие модификации тела попробовать.

Динка про мои увлечения знала с самого начала наших отношений. А началось все с простой случайности – на свой день рождения я получил от одной из коллег букет цветов. Радости особой это у меня не вызвало – ну виданое ли дело, чтобы мужику цветы дарили? Поэтому букет я по дороге домой попытался сплавить (мне его дома даже поставить не во что). Зашел в кафе, что в цокольном этаже моего дома, и вручил его грустной девушке за кассой. Девушка из грустной немедленно сделалась холодной, а букет отправился в корзину для мусора. Я удивленно проводил цветы взглядом и услышал краем уха смешок со стороны официантов, сопровождаемый негромким: «Нашел к кому клеиться, это же Динка-льдинка». Видит Бог, до этого момента кассирша из «Жар-птицы» интересовала меня не больше, чем результаты президентских выборов в Парагвае, хотя я видел ее частенько – в этом кафе я ежедневно завтракал и пару раз в неделю ужинал. Но ее реакция задела меня за живое.

И я начал ей сниться. Практически каждую ночь, всячески напрягая свою довольно богатую фантазию. А по утрам все так же ходил все в то же кафе, но при этом демонстративно не обращал на нее ни малейшего внимания. Спокойно расплачивался за завтрак, будто не замечая, как она частенько краснеет и прячет глаза, когда я подхожу к кассе. Разумеется, она не выдержала первой, правда, держалась на удивление долго – почти три месяца. Но однажды утром, подсчитывая стоимость моего завтрака, она сказала как бы вскользь:

– Знаете, я бы хотела извиниться за тот случай.

Я внутренне усмехнулся, а внешне недоуменно поднял брови:

– Какой?

Она фыркнула:

– Еще скажите, что не помните. В феврале я выкинула ваш букет. Так вот, прошу прощения, я поступила некорректно. Но у меня были на то причины, поверьте.

Я чуть не присвистнул. Ну и выраженьица. Она что, Институт благородных девиц заканчивала? «Некорректно», ишь ты. Ладно, я тоже не только лыком шит.

– Извинения приняты, – сказал я холодно, – а чтобы окончательно вас успокоить, скажу лишь, что букет был мной подарен без всякой задней мысли. Мне этот букет достался двумя часами раньше по случаю дня рождения, и я всего лишь старался от него избавиться, поскольку дома у меня нет ни единой вазы. Посему я вашим поступком ничуть не оскорблен и зла на вас не держу.

В конце я, похоже, немного переиграл, ну да ладно. Не на кинопробе же, в самом деле. Тем более что это была только середина моего плана.

С этого дня я сниться ей перестал. Разумеется, в кафе я при этом ходил по-прежнему.

На этот раз три месяца ждать не пришлось – на вторую неделю она сама пригласила меня в кино. В тот же вечер я ей во всем признался и немедленно получил по голове сумочкой, металлическая пряжка которой оставила у меня на лице пару внушительных царапин. Истекающий кровью, я был затащен к ней домой, где все и разрешилось вполне закономерным образом. Говоря по правде, первоначально мой план не подразумевал длительных близких отношений. Ни с ней, ни с кем-нибудь еще – довольно многие из моих источников утверждали, что половые сношения лишают сноходца его силы. Уточнять этот вопрос у Тэелескета я не рискнул и решил просто внимательно следить за собой и, если что, немедленно порвать все отношения.

Выводы у меня получились неоднозначные – с одной стороны, ничего подобного не происходило. Силы у меня оставались на прежнем уровне, никакого из ранее приобретенных навыков я не потерял, так что можно было сказать, опасался я зря. С другой стороны, в чем-то те книги оказывались правы, поскольку интерес к сноходству у меня порядком снизился и прежнего рвения в обучении я уже не проявлял.

*/

– Диалоги тебе лучше даются, чем описания, – вполголоса пробормотал Кир, – перелистни.

Сергей хмыкнул:

– Сам уже заметил. Налицо недостаток практического материала, причем трудновосполнимый. Шолохов вон весь свой Вешенский район объездил, когда «Тихий Дон» писал, а мне что делать? Где свежий материал набирать, если все, что я вижу вокруг, уже кем-то описано и запрограммировано?

Кир оторвал взгляд от бумаги, почесал затылок:

– И в самом деле, задачка… а чего это ты вдруг так заговорил? Ты ж вроде так до конца и не верил в свою компьютерную сущность?

Сергей протяжно вздохнул:

– Да вот… пришлось поверить. Я эпизод задумал, в котором главный герой с девушкой встречаются за статуей «Рабочий и колхозница». И вдруг понял, что понятия не имею, что там находится, представляешь? Как статуя выглядит спереди – помню прекрасно, вплоть до складок на одежде, помню, в каком году ее поставили, по какому поводу, кто скульптор, и прочая, и прочая. Что, кстати, тоже странно – обычно люди такую мелочь не запоминают… Помню, что проходил мимо сто раз. А вот как выглядит статуя сзади и что там находится – парк, магазин, станция метро – понятия не имею. Странно, правда?

Кир попытался что-то сказать, но Сергей и не ждал ответа.

– Вот я тоже удивился и начал дальше память ворошить. И охренел, прости за выражение, столько странностей обнаружилось. Я помню, как выглядит моя квартира, я помню, что в ней был недавно сделан ремонт. Но я не помню, как она выглядела до ремонта! У меня есть машина – «тойота-камри» серебристого цвета. Я помню, как она выглядит – и снаружи, и изнутри. Так, как будто я ее вчера купил. Ни царапинки, ни потертости, ни чертика под зеркальцем, ни капли индивидуальности, а ведь она у меня уже два года. Я женат, помню, как Соня выглядит, неплохо помню факты из ее биографии, тут не прикопаешься. Но я совершенно не помню ни одного эпизода нашего с ней общения. Вот я тебе сказал, что ей кольцо с бриллиантом дарил. Сам факт подарка помню, как кольцо выглядело – тоже, а вот как процесс дарения проходил, что я сказал, что она ответила – ни зацепки. И таких нестыковок тысячи. И объяснить это можно только тем, что моя память – не настоящая. Кто-то ее сделал, собрал, как картину из фрагментов, как мозаику, причем не слишком аккуратно. Так ведь?

– Ну я тебе так и говорил всегда, это ты все упирался, – Кир пожал плечами, – а насчет аккуратности ты неправ, у тебя весьма неплохой уровень, поверь мне. Базу знаний тебе, скорее всего, Костюченко ваял, он лучший из наших симейкеров…

– А вот здесь у меня возник вопрос. – Сергей пристально взглянул Киру в глаза. – Вот ты мне, помнится, сказал, что мой прототип в реальном мире ответил на две тысячи с чем-то там вопросов и на базе этого, дескать, я и получился. Но помню-то я намного больше, чем можно описать ответами на две тысячи вопросов. Тут и десяти тысяч не хватит. Пусть я помню окружающий мир и его историю не слишком подробно, но, чтобы все это описать, реальному Чеснокову понадобилось бы как минимум лет пять. Это сколько ему заплатить надо, чтобы он на такое согласился? Так что нестыковка выходит.

– Никакой нестыковки. Вопросник Лайхмана, а на сегодняшний день в нем две тысячи двенадцать вопросов, формирует только поведенческую модель. Кроме нее у тебя еще база знаний есть. И довольно немаленьких объемов, это точно. Вот только реальный Чесноков к ней отношения почти не имеет – большинство информации взято из стандартной модели. Что должен знать и уметь средний москвич-интеллигент среднего возраста? То да се плюс третье и немножко десятое – получилась стандартная база знаний. Для превращения в базу знаний конкретного человека в нее вбивается информация из открытых источников – детали биографии, домашнего и рабочего быта. Частенько Интернета оказывается вполне достаточно. Если же требуется создать достаточно качественную модель, то недостающие элементы можно взять и у прототипа, составив ему отдельный вопросник. Наснимать кадров из реальной его жизни, надергать реальных эпизодов, позаписывать образцы звуков… но это уже редко.

Сергей покачал головой:

– Муторная работенка, однако.

– Да нет, нормально. Никто же с нуля этот базовый набор не пишет. Давно уже есть списки общеизвестных знаний, с ранжированием по разным критериям, есть их модификации для разных областей – гуманитарной, технической, сельской. Стоит такой шаблон недорого, а при желании и задаром найти можно – с диска пиратского какого-нибудь. Нужен, типа, грузчик – берешь сельский набор, чистишь его с фильтром известности где-то так на десятку, присобачиваешь к нему городской набор с такой же известностью и уровнем своевременности год-два – вот тебе типичный обитатель пивнушки получился. Качественная модель, разумеется, побольше усилий требует, но суть та же. Так что не надо пяти лет – на самую правдоподобную модель у симейкера не больше месяца уходит.

– Симейкера?

– Ну или чармейкера, неважно. Человека, который модель создает, «чара» то есть. От английского character. Довольно престижная профессия, кстати, хорошие «чары» всем нужны, а сто ят они от сотни евро за ширпотреб – до трех-пяти тысяч за качественную модель типа твоей.

– Столько неувязок – и качественная модель?

Кир усмехнулся:

– Ну никто же не думал, что «чар» сам свою память на непротиворечивость проверять будет. В общении похож на живого, порядка тридцати «ТТ» набирает, значит, качественно сделан.

– «ТТ»? Сдается мне, ты не про пистолет говоришь.

– М-да, я все забываю, что некоторых вещей ты просто знать не можешь… я имел в виду баллы теста Тьюринга. Сотня считается показателем разумности, первому симейкеру, модель которого сотню наберет, миллион евро обещано. Последний рекорд был семьдесят девять баллов, у одной японской модели. Пятнадцати терабайтов суммарным весом, крутилась на каком-то супер-пупер-компьютере в семьсот процессоров. В то же время любой человек, окончивший среднюю школу, сотню набирает без напряга… и сдается мне, что ты тоже смог бы… Не то чтобы мне миллион евро сильно нужен… Не помешает, конечно, но деньги – не главное… Я, наверное, тщеславный просто… но вообще было бы клево, и папа бы порадовался…

Сергей хмыкнул:

– Да ладно, пройду я тебе этот тест Тьюринга, еще посмотрим, у кого баллов больше будет, у меня или у тебя, блин.

– Правда? – Кир расцвел. – Вот спасибо! Я тебя отблагодарю! Я тут думал… в общем, я кое-что придумал касательно твоей проблемы…

– Ты бы сначала со своей проблемой разобрался, а уж потом обещаниями разбрасывался. Тоже мне падший ангел. Как отсюда выбираться будем, придумал?

Кир смутился:

– Ну… пока еще… вообще-то нет. Может быть, он все же статический… Щас, я пока дочитаю, интересно же, чем дело закончилось.

/*

Давненько я так не просыпался, несколько лет, чтобы быть точным. Словно не сноходец, вернувшийся из мира нави, а алкаш, вырвавшийся из похмельных кошмаров. Голова болит, глазам от света больно, в ушах шум, в мозгах туман. Попытался встать, непроизвольно застонал от прилива пульсирующей боли в висках, заслонился от света рукой и только тут заметил, что в пальцах что-то есть. Короткая дрожь сотрясла мое тело, я моментально забыл о дурном самочувствии. Сжал руку в кулак, изо всей силы, так что острые грани зажатого в кулаке предмета больно впились в кожу.

Сел, задержав дыхание.

Подставил кулак под луч света, падающий из окна.

Раскрыл ладонь.

Блики. Свет. Маленькое теплое солнце. Пушистый солнценыш.

Я прищурился и разглядел на ладони небольшой стеклянный сосудик, внутри которого плескалась белая полупрозрачная жидкость. Впитывающая солнечный свет и излучающая его с удвоенной силой. Сердце трепыхнулось в груди пойманной птицей.

Неужели?

Получилось!

Я поставил флакон на столик и бросился одеваться. И, только залезая в джинсы, подумал о том, что флакон вполне мог исчезнуть, когда я выпустил его из рук. Мысль меня так напугала, что я задергался, запутался в штанине и грохнулся на пол, уронив стоявший поблизости стул. Шатаясь, поднялся и бросился к столику. Флакон лежал на месте, я облегченно перевел дух, немедленно схватил флакон и дальше одевался, уже не выпуская его из рук.

Впервые за последние восемь месяцев привычная дорога до онкологического центра не угнетала меня. Если раньше каждый мой шаг словно добавлял небольшую гирьку на мои плечи, то теперь я просто пролетел всю дорогу, постоянно вспоминая Пятачка, спешащего на день рождения к Иа-Иа. Но я крепко держал свой подарок в руках и внимательно смотрел под ноги.

Динка, против ожидания, не спала. Когда я со скрежетом пододвинул стул и уселся у изголовья ее кровати, она подняла веки, пару секунд просто смотрела перед собой, потом медленно перевела взгляд на меня. Закрыла глаза, и ее губы чуть-чуть дрогнули в намеке на улыбку.

– Ты меня удивляешь. Все еще не бросил меня? – прошелестел ее голос.

– Ишь размечталась, – хмыкнул я, открывая флакон. Подсознательно я ожидал появления сказочных ароматов, но светящаяся жидкость не пахла никак. Я поднес флакон к ее губам:

– Пей.

Глаза снова открылись, она попыталась рассмотреть флакончик, моргнула, посмотрела на меня.

– Что это? Ты же знаешь, что бесполезно.

Я улыбнулся:

– На этот раз эффект гарантирован. Выпей – и завтра ты выздоровеешь. Обещаю.

Она хмурится, но флакончик берет. Рассматривает пристально, ее брови ползут вверх.

– Что это?

– Nostrum toccasana, – улыбаюсь я, – лекарство будущего. Пей!

Странное выражение мелькает в ее глазах, она решительно берет флакон и одним глотком выпивает его содержимое. Морщится.

– Кисло…

– Это хорошо. – Я откидываюсь на спинку стула. Интересно, как скоро оно подействует? Запоздалое опасение холодным морозцем пробегает у меня между лопаток – я не заказывал быстродействия препарата… А если оно действует через несколько лет после приема? Подобная шутка вполне в духе мира снов. Улыбка сползает с моего лица.

– Ты здесь надолго?

– Ага. – Я механически киваю, погруженный в свои мысли. Может, прямо сейчас и доспать действие препарата? Или все же не стоит пока идти в мир нави? Если я правильно понимаю принцип действия механизма, который сам же и запустил, то, заснув в очередной раз, я запросто могу не проснуться вообще.

– Ну я тогда посплю, – Динка зевает, – опять в сон потянуло. Я теперь часто сплю и редко просыпаюсь. Тренируюсь, наверно.

– Погоди, – говорю я торопливо, – ты… это… короче, я тебя люблю.

Она открывает глаза, в них – веселое удивление.

– С ума сошел? Пока я была здоровой, ты мне этого не говорил. Помнится, максимум, чего мне удавалось от тебя добиться, это «ты мне нравишься».

Я наигранно хмурюсь.

– Ну, видишь ли, сейчас я так сказать не могу – ты мне сейчас очень не нравишься. Поправляться тебе надо срочно, вот что. Давай спи. Проснешься здоровой.

Она хочет что-то сказать, но не говорит, просто кивает и закрывает глаза.

– И еще. Мне, может быть, уехать придется. Далеко и надолго.

Она снова открывает глаза, в них – тревога. Я улыбаюсь успокаивающе:

– Ничего страшного. Просто это лекарство… Ты же понимаешь, оно не совсем обычное… Его отработать придется. Но ты за меня не беспокойся.

– Я… а, черт. – Она моргает и поднимает брови, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми, – черт… засыпаю… не уходи, нам надо договорить… Я хочу…

Я сижу некоторое время у ее кровати, потом поднимаюсь и поправляю одеяло. Разжимаю ее ладонь и забираю пустой флакон. В этот момент хлопает дверь, и я слышу шаги за спиной. Оборачиваюсь – мужчина в белом халате, лицо мне знакомо. Я даже имя его слышал неоднократно, но не запомнил – это ее лечащий врач.

– Здравствуйте, – говорю я, не смотря на него. Но доктор мое приветствие игнорирует.

– Что ты сделал? – спрашивает он глухим голосом.

Человек забирает из рук безнадежной больной какой-то флакончик. Что бы решил увидевший такое доктор?

– Не то, что вы думаете, – отвечаю я, – это лекарство.

– Что ты сделал?

– Вы о чем?

Я поворачиваюсь, всматриваюсь в лицо доктора и замечаю некоторые пропущенные мной при первом взгляде детали – голова его наклонена, рот полуоткрыт, а глаза, наоборот, полузакрыты и закачены.

– Э… доктор! Что с вами? вам нужна помощь?

– Помощь здесь нужна только одному человеку. И это не я и не она. – Голос звучит так же глухо и отчетливо, хотя губы доктора двигаются еле-еле. – Что ты взял из Черного колодца?

Я сажусь обратно на стул.

– А… Тэелескет?

Слышал я, что такое бывает, но не верил. Сам учитель, во всяком случае, ни разу не заикался… Но сильный сноходец, по слухам, может не просто войти в чужой сон, он может поднять спящего и заставить его ходить, говорить его устами и смотреть его глазами. Вот это номер! Я тоже так хочу научиться!

– Что ты взял? – Лунатик, однако, весьма настырен.

Я открываю ладонь и показываю ее содержимое.

– Вот…

Доктор шевелит плечами, так что голова перекидывается с одной стороны на другую. Глаза коротко двигаются, на секунду становятся видны зрачки. Выглядит жутко.

– Глупец. Ты знаешь, что нельзя ничего взять из Колодца просто так? Ты должен внести плату за полученное, плату, эквивалентную взятому.

Я киваю. Да, я знаю.

– Да. Я заплачу, когда пойду в навь. Подумаешь, пузырек жидкости…

– О, разумеется, ты заплатишь. Пузырек жидкости, как же. Ты взял из Колодца человеческую жизнь. И должен заплатить не меньшую цену. Об этом ты тоже знал?

Сердце екает. Я не знал, я только догадывался. Но говорить об этом я не буду.

– Да, я знал.

Доктор стоит недвижимо – Тэелескет думает.

– Тогда я не понимаю – зачем? Ты знаком с ней меньше года. Вы даже толком друг друга не знаете, и ты уже готов отдать за нее жизнь? Почему? Я приходил в ее сны, когда вы только познакомились, вы очень разные. Скорее всего, будь она здорова, вы бы уже расстались к этому моменту. Не замечал в тебе склонностей к пустому самопожертвованию. Сноходцы, равные по силе тебе, рождаются не чаще чем раз в столетие. И ты собрался отдать свою драгоценную жизнь ради спасения человека, которого толком и не знаешь?

Ишь ты. «Приходил в ее сны», вот как? А мне и словом не обмолвился. Я вздыхаю.

– Я знаю. Мы плохо подходим друг другу. Но она – хороший человек, и она мне нравится. Знаешь, Тэелескет… сноходство, тайные знания… все это полная ерунда, если я не могу ими воспользоваться, чтобы спасти жизнь близкому мне человеку. Понимаешь, на свете столько всяких методик, позволяющих безнаказанно делать людям гадости, и так мало позволяющих безнаказанно делать хорошее… Мне кажется, если я сейчас ее не спасу, я стану очередной пародией на доктора Зло… блин! Ты не поймешь. Короче, если я не спасу ее, я умру сильнее, чем если просто умру.

Доктор дергается.

– Я не могу долго держать его в таком виде, – говорит он, – ты говоришь ерунду. Ты молод и глуп, поверь мне как своему учителю. Как бы там ни было, я не собираюсь этого так оставлять. Она сейчас спит. Иди в ее сон, я буду там. Если ее отведу к Колодцу я, это будет просто убийство, а не плата и твоей жизни не спасет. Поэтому тебе придется отвести ее туда самому, это будет хорошим наказанием за твою глупость и хорошим лекарством от нее же. Если ты не придешь, я займусь ею сам.

Доктор поворачивается и уходит. Я вскакиваю со стула, делаю шаг вслед, но вовремя останавливаюсь. Какой смысл? Это только оболочка, сам Тэелескет сейчас на другой стороне планеты, и я никак не могу его достать.

Или все же могу?

Драка во сне – дело довольно глупое, если имеешь дело с другим сноходцем. Отрезаешь ему голову, у него вырастает еще десять. Развеиваешь его на атомы, а они собираются в туманное облако и ржут. Но это все так, если не знать его имени.

Реальное имя сноходца, то, что связывает его с миром яви, – это его все: его ключ ко всем дверям, его паспорт, кошелек и билет домой. Соответственно, если узнать истинное имя врага в его сне, с ним можно сделать что угодно. Неудивительно, что сноходцы свое истинное имя кому попало не говорят. Более того, чаще всего сноходец меняет имя каждый раз, как идет в мир нави, – на всякий случай. Маловероятно, что Тэелескет будет настолько глуп, чтобы сообщить мне свое, если только я не вызову его на дуэль.

Про дуэли сноходцев Тэелескет рассказал мне месяца три назад, когда зашла речь о драках во сне. Во время дуэли два сноходца говорят друг другу свои истинные имена, и дальнейший ход зависит только от сообразительности, скорости реакции, воли и удачи каждого из дуэлянтов. Ну как и в обычной дуэли. Тогда же, три месяца назад, мы с учителем провели несколько учебных схваток. Победить мне не удалось ни разу… да что победить – максимум, сколько мне удалось продержаться, – секунд десять.

Я вышел из палаты и задумался… Если я пойду домой… мало ли что случится? Если я застряну в каком-нибудь мире забвения, мое тело впадет в кому. Когда выпустят Динку – неизвестно, а больше ключей от моей квартиры ни у кого нет. Нет, ложиться спать в своей постели сегодня не стоит. Я спускаюсь на этаж, прохожу по коридору, сажусь на кушетку и устраиваюсь поудобнее. Если я впаду в кому здесь, меня хоть найдут раньше, чем мое тело коньки отбросит. Кормить будут… внутривенно. И у меня будет какое-никакое, а тело, если когда-нибудь вдруг выпадет шанс вернуться. Мало ли? Чудеса случаются. Я закрываю глаза.

Разделяющий Миры, пропусти мой разум.

*/

– Слушай, – Кир поднял голову, – почему-то тоска какая-то накручивается… Тут у тебя все плохо кончается, да?

Сергей удивился:

– Ты что, любишь знать, чем кончается книга, до того, как ее прочитал?

– Ну… не, не люблю, конечно. Но иногда так бывает, прочитаешь, а потом осадок такой на душе гадостный. Думаешь, знал бы, чем кончится, и не начинал бы читать. Не то чтобы я только с «хеппи-эндом» сюжеты люблю, но… совсем тоскливые книжки тоже не уважаю. Мало ли какие там у автора жизненные обстоятельства, читатели-то тут при чем?

Сергей прищурился:

– Это, я так понимаю, в мой огород? А вот ничего тебе не скажу. Всегда ненавидел говорить, чем книжки кончаются. Хотите знать – сами читайте.

– Ты до этого ни одного слова не написал, – буркнул Кир, – перелистывай давай.

*/

Тэелескета я увидел сразу, как только развеялся туман перехода. Он никогда не пользовался всякими впечатляющими образами, всегда оставаясь в таком же виде, как и в реальности, – высокий, худощавый, черноволосый человек с орлиным профилем и бронзовой кожей. Максимум, что он себе позволял, – некоторый шик в одежде. Хотя, возможно, он и в реальности одевался так же – в конце концов, вживую я его видел всего один раз.

Человек в черном бархатном камзоле стоял, не глядя на меня, и молчал. Я вздохнул и пошел навстречу. До него оставалось шага три, когда он спросил, не повернув головы:

– Что ты решил?

– Я вызываю тебя на дуэль, – ответил я, – если ты выиграешь, я сделаю все, что ты хочешь.

Это его удивило. Он повернул голову, и я заметил, как дрогнула левая бровь на его всегда бесстрастном лице. Похоже, это его очень удивило.

– Ты надеешься на победу?

– Я на нее рассчитываю, – кивнул я. – Тэелескет Каменная Лошадь, я, Самохин Артем Данилович, вызываю тебя на дуэль. Ты услышишь мое истинное имя, когда назовешь свое. Мое истинное имя – Немедленно Усни.

Тэелескет слегка наклонил голову и посмотрел на меня изучающим взглядом.

– Похоже, ты настроен решительно. Что ж, почему нет? Будет даже интересно, вдруг я узнаю что-то новое? Я принимаю твой вызов. Ты услышишь мое истинное имя, если назвал свое. Мое истинное имя… – Его губы продолжали шевелиться, но я ничего не слышал, словно у телевизора вдруг выключили звук. Ну, неудивительно, я-то не называл своего истинного имени.

– …Немедленно Усни, повинуйся мне!

Тэелескет пошатнулся, в глазах его мелькнуло недоумение, сменилось запоздалым пониманием, потом он, не сгибаясь, упал на бок.

Я усмехнулся. Сработало. Черт побери, сработало!

Система дуэли проста – как только дуэлянт слышит истинное имя противника (а слышат они оба его одновременно), он быстро отдает приказ, вплетая в него услышанное имя. Кто не успел, тот опоздал, то есть проиграл. Если оба успели одновременно, то все зависит от силы воли участников. Тэелескет сказал свое истинное имя, потом услышал мое «немедленно усни» и быстро, не успев понять, повторил то, что услышал. В результате получился приказ самому себе. От самого себя он такой подлянки явно не ждал, поэтому защититься не смог.

Я создал над спящим человеком звуконепроницаемый полог и тихонько пошагал в сторону – усыпить я его усыпил, но истинного имени все равно не знаю. Надо успеть все сделать до того, как он проснется.

Динку я нашел быстро. Здесь, в Радужных Полянах, все быстро находят то, что ищут. Темноволосая девчушка в белом платье играла в догонялки с симпатичным олененком. Идиллия, да и только. Я полюбовался этой картинкой из кустов, потом вышел на полянку. Два ребенка – человеческий и олений – заигрались настолько, что меня даже не слышали. Я кашлянул. Играющие немедленно встрепенулись и замерли – олененок испуганно, девочка удивленно.

Я улыбнулся и пошел к девочке. Олененок нервно махнул ушами, топнул копытцем, потом тремя прыжками унесся в лес. Дробный топот и хруст веток потихоньку затихли вдали. Девочка повернула ко мне нахмуренное лицо:

– Ты зачем его напугал? Мы же играли!

Я всмотрелся в нее.

Да! Да! Печать Смерти исчезла, теперь это был просто спящий человек. Обычный спящий человек. Я улыбнулся. Обычный человек – редкий гость в Радужных Полянах, люди – слишком темные создания для Стража этого мира. Сноходцем Динка не была, поэтому, когда я решил, чтобы, засыпая, она попадала сюда, мне пришлось самому дать ей имя. Когда человек не осознает себя в мире нави, это можно сделать, хоть и непросто.

– Динка-льдинка, проснись. Ты здорова.

Девочка широко распахнула глаза, кажется, она меня узнала.

– Ты… – начала она и растаяла в воздухе. Я вдохнул полной грудью пьянящий аромат цветов и пошел обратно – будить учителя.

Тэелескет все понял сразу же, как проснулся.

Встал, посмотрел на меня с сожалением, покачал головой:

– Такая сила, такой талант – и все зря. Я никогда не слышал, чтобы кто-то учился сноходству такими темпами. Мне, чтобы постигнуть то, что ты освоил за год, потребовалось два с половиной десятилетия. Тебе предстояло превзойти меня и стать величайшим из сноходцев. Возможно, ты даже смог бы возродить былое значение и славу этого искусства. Жаль, очень жаль.

Я пожал плечами:

– Я сделал свой выбор.

– Да. Ты сделал свой выбор. Мой тебе последний совет – не выходи из этого мира. Разделяющий Миры заберет твою душу сразу, как ты покинешь владения Стража. И не ходи к Колодцу. Так ты сможешь если не жить полной жизнью, то, по крайней мере, существовать. Право же, не в худшем из миров. При следующей нашей встрече, если таковая случится, ты меня, скорее всего, не узнаешь, поэтому – прощай.

– Прощайте, учитель. Спасибо за все.

Тэелескет позволил себе еще одно проявление эмоций – он фыркнул. И исчез.

Я вздохнул и осмотрелся. Ну и чем же мне заняться, кто бы посоветовал? Найти этого Бэмби и поиграть с ним в догонялки? О-хо-хонюшки…

Впрочем, долго расстраиваться у меня все равно не получится – в Радужных Полянах нет места тоске и скуке. Очень скоро я забуду все, что меня огорчает, и – почему бы и нет – буду гонять местных оленят. Может, пора начинать?

– Вот ты где! – послышался сзади громкий оклик. Я оглянулся, чтобы увидеть высокого сивоусого мужчину в странной униформе. Выражение его лица было одновременно унылым и грозным – как ему это удавалось, я не знал, но не удивился – в мире снов и не такое возможно. Мужчина стоял у меня прямо за спиной и протягивал мне листок.

– Что это? – удивился я.

– Повестка! – рявкнул сивоусый. – Распишись в получении!

В другой его руке возникло громадное перо с отточенным кончиком. Я, продолжая недоумевать, взял листок. Изукрашенным вензелями рукописным шрифтом на нем было написано:

Повестка

Сим листом Высокий Суд Черного (самого черного) Колдуна приглашает Вас немедленно явиться на слушание Вашего дела.

Куда явиться: на Суд (см. выше)

Когда явиться: немедленно.

Ваша подпись:________________

– Это что, здесь, что ли, расписаться? – Я взял перо. – Так это же сама повестка. Какой в этом смысл?

– Смысл в том, что так положено, – заворчал сивоусый, – расписывайся давай, а не рассуждай. Смысл ему нужен, как же.

Я пожал плечами – чего терять-то – и поставил на листе размашистую подпись. Протянул перо обратно, но сивоусого уже не было. Да и Радужных Полян уже не было. А был небольшой, уютно обставленный деревянной мебелью зал. В торце зала, на небольшом возвышении, стоял стол, а за ним сидел громадный котяра в черной мантии и профессорской шапочке с кисточкой. Перед котом стояла большая табличка, на которой значилось: «БЕГЕМОТ. Верховный судья, помощник судьи, обвинитель и защитник».

Я перечитал табличку два раза и поднял недоумевающий взгляд.

– Чеширский, рад тебя видеть. Что это за хрень? И почему «Бегемот»? Ты непохож на бегемота.

Кот пошевелил усами, потом ответил недовольно:

– Попрошу не выражаться, или будете оштрафованы за неуважение к суду. Что вы имеете против бегемотов?

В мире нави главное – поменьше удивляться и не искать ни в чем особого смысла, иначе недолго и с ума сойти.

– Ну… – я пожал плечами, – неповоротливые они. И толстые.

Кот в возмущении запрыгнул на стол всеми четырьмя лапами, из-под мантии выскочил дрожащий от негодования пушистый хвост.

– Заявление это показывает, – завопил он громко, – что подсудимый не знаком ни с одним бегемотом! Ибо свирепы они и дики! Хоть движения их тяжелы, но поступь легка, а бег – неостановим! В жилах их течет огонь, а сами они – ртуть и свинец! Горе несчастному, навлекшему на себя псов их ярости! …Кхм.

Кот сел обратно, поправил сбившуюся набок шапочку и продолжил другим, спокойным и негромким голосом:

– Справка. Коренные жители Африки считают самыми опасными дикими животными не львов и не крокодилов, а именно бегемотов. Прошу занести в протокол. Благодарю за внимание. Господину подсудимому же рекомендую побольше читать классиков, дабы не выглядеть глупо в общественных местах.

Я фыркнул:

– Локи, к чему этот цирк? Ты не можешь хоть раз толком сказать то, что хочешь сказать?

Кот с размаху треснул по столу деревянным молотком.

– Не позволю превращать суд в фарс! – заорал он, в конце пустив шикарного петуха. Прокашлялся и продолжил: – Слушается дело подсудимого. Подсудимый, встаньте.

– Я и так стою.

– Кхм. Хорошо. Слово обвинителю.

Кот замолчал, смерил меня мрачным взглядом. Поднял лапу, выпустил когти и принялся их разглядывать.

– Подсудимый обвиняется в том, – сказал он тягуче, – что, будучи в мире снов, а конкретно – в Колодце, именуемом Черным, забрал не принадлежащую ему человеческую жизнь. В количестве одной штуки. Сам подсудимый настолько нагл, что даже не отрицает факта преступления, утверждает, что пошел на него с умыслом, и, более того, посмел лично явиться на заседание суда. Поэтому требую у суда, – кот повысил голос, – чтобы подсудимый вернул в мир снов человеческую жизнь. В количестве одной штуки.

– Чеш… – начал я, но кот предостерегающе зашипел, и я замолчал.

– Подсудимый, мы предоставим вам слово в соответствии с распорядком и регламентом. Сейчас слово предоставляется защитнику.

Кот достал откуда-то из-под стола очки, нацепил их на нос и повел усами.

– Да, преступление имело место, не буду этого отрицать. Но хочу осветить некоторые факты сего непростого дела с иной стороны, нежели их предоставил господин обвинитель. В частности, мой уважаемый оппонент ставит в вину моему подзащитному то, что последний не отрицает факта преступления и добровольно явился на суд. Но, господин судья, это же нонсенс. Более того – это полная ерунда!

Быстро снял очки и заорал:

– Я протестую, защитник пользуется экспрессивной лексикой, дискредитируя обвинение без предоставления фактов!

– Протест принят. Защитник, придерживайтесь фактов, – голосом потише.

После этого очки снова заняли место на носу.

– Хм. Да, господин судья. Так вот, ранее приведенный факт указывает на что? Он указывает на честность моего подзащитного. Мой подзащитный не пытается скрыть преступление, нет, он честен и правдив, он открыто смотрит в лицо истине. Кроме того, очевидно, что мой подзащитный раскаивается в совершенном – иначе бы он не явился добровольно на слушание дела. Но! Он явился и готов понести справедливое наказание за свой проступок. Уважаемый господин судья, да если бы все преступники были таковы, как мой подзащитный, то совершенно пропала бы надобность в исполнительной власти как таковой, что было бы великим благом для всех и каждого!

Кот снова смахнул очки, приподнялся и рявкнул:

– Я протестую! Защитник применяет спорные и недоказуемые постулаты!

– Протест отклонен. Защитник, продолжайте.

– Спасибо, ваша честь. Я полагаю, подобные начинания следует всячески поддерживать. Поэтому предлагаю заменить наказание для моего подзащитного на принудительные работы по ловле мышей, рыбы и заготовке сыра. Dixi! – Кот встопорщил усы и с гордым видом откинулся на спинку стула. Снял очки.

– Кхм, хорошо. Подсудимый, ваше слово.

Я хмыкнул. Кажется, я понял правила игры. Ну ладно, повеселимся.

– Спасибо, ваша честь. Да, я признаю, что совершил проступок. («Преступление», – проворчал кот.) Но мой защитник немного исказил мое отношение к этому проступку («Преступлению!») – я вовсе не раскаиваюсь. (Кот надел очки и сокрушенно схватился за голову.) Более того, если бы меня вернули в прошлое на день, я бы, не сомневаясь и не раздумывая, сделал то же самое. Потому что я люблю ту… того человека, которого спас, и готов, ради его спасения, пойти даже на преступление. (Кот закрыл лапами морду.) Что же до наказания… я знал, на что шел, и я готов к нему. У меня все, спасибо за внимание.

Кот посмотрел на меня с укоризной, покачал головой. Потом снял очки и постучал молотком по столу:

– Кхм. Внимание, всем встать – суд удаляется на совещание, – после чего исчез вместе с мантией и шапочкой. Молоток с коротким стуком упал на стол.

– Ну и на хрена все это было? – спросил я у воздуха. Воздух остался безмолвен. Впрочем, недолго.

– Встать, суд идет! – прозвучало в пустоте, и я поморщился, поскольку только что собирался присесть на стул. За столом опять появился кот в мантии. Постучал молоточком:

– Тишина в зале. Суд рассмотрел все представленные материалы и вынес решение.

Замолчал и посмотрел по сторонам, словно кого-то выискивая. Кисточка закачалась перед его носом, кот махнул лапой, сдернув шляпу с головы; коротко зашипев, поймал ее и нахлобучил обратно, кисточкой назад.

– Подсудимому вменяется в обязанность передать в мир снов одну человеческую жизнь, – торжественно заявил кот, потом быстро надел очки и замотал головой с горестным выражением лица, то есть морды. Снял очки и, снова торжественно, продолжил:

– Но поскольку похищенная из мира снов жизнь не принадлежала подсудимому, ему разрешается передать в мир снов жизнь, не принадлежащую подсудимому. Приговор привести в исполнение немедленно. Слушание закончено, благодарю за внимание.

Я сел на стул. Что все это значит, черт побери? Кот тем временем успел избавиться от мантии с шапочкой и подбежать ко мне.

– Полагаю, вы плохо представляете, какое количество людей сейчас спит и, соответственно, какое количество жизней находится в юрисдикции Высокого Суда. И, уж совершенно определенно, вы понятия не имеете, каков качественный состав этого количества людей. Поэтому, чтобы облегчить вам выбор, я взял на себя смелость подготовить маленький списочек. Вот, прошу ознакомиться. – Мохнатая лапа протянула мне лист бумаги. Я машинально взял.

«Рафаэль Резендэс-Амирэс, убийца сорока трех человек.

Абу Эль-Аль, организатор терактов, унесших жизнь более двухсот человек.

Николаос Покандипулос, торговец несвежей рыбой.

Эндрю Браун Логинс, брачный аферист, заключивший двести шестнадцать брачных союзов…»

– Что это? – спросил я с недоумением, поднимая взгляд на кота.

– Люди-с, – сказал он терпеливо, – которые сейчас спят. Вы же слышали приговор? Вам следует немедленно – подчеркиваю – немедленно передать миру снов одну человеческую жизнь. Можете выбрать из этого списка, можете предложить сами. Вот, извольте заметить. Винсенте Каррильо, могущественный наркобарон. Почти двадцать процентов всех наркотиков в мире так или иначе имеют отношение к нему. Если выберете его, просто поставьте галочку здесь, напротив его имени. Или вот, обратите внимание, Руслан Ибрагимов, один из десяти самых активных спамеров мира.

Тут список словно вздрогнул. Я моргнул и всмотрелся в текст.

– Э… – сказал я, – тут, на втором месте, другое имя было. Какой-то Абдула… террорист…

– Значит, только что проснулся, – пожал плечами кот, – поэтому настоятельно рекомендую поторопиться с выбором. Кроме того, судья не любит, когда его решения не исполняются в срок.

Я широко улыбнулся:

– Понял. Не будем злить судью. Чем поставить галочку? Этим карандашом? Замечательно… где тут этот спамер… хотя, наверное, все же лучше серийного убийцу. А?

1941–2009. ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ

*/

– Клево. – Кир улыбнулся и поднял голову.

– Ты и в самом деле так думаешь?

Кир кивнул, глаза его возбужденно блестели.

– Точно! Но… знаешь…

– Что? – напряженно спросил Сергей. – Говори как есть, не тяни.

– Я ничего плохого не скажу про рассказ, он клевый и мне понравился. Тут другое. Видишь ли, это не Чесноков. Это не его стиль, понимаешь?

Сергей вздохнул:

– Понимаю. Как не понимать, я ж те «свои» тексты наизусть помню и вижу, что этот на них похож, как Коран на Библию. Ну так получилось.

Кир заерзал на сиденье.

– Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что ты – на самом деле разумный. Ты не имитация, не копия Чеснокова, ты – самостоятельная личность. Черт! Знаешь, я немного напуган. Вдруг ты начнешь захватывать все компьютеры мира и уничтожать людей, как и положено любому «ИИ»?

Сергей негромко засмеялся:

– Ну нормально. Меня этот рассказ убедил в том, что я – не человек, а тебя – в обратном? Видать, не зря я его написал.

– Не зря, – Кир энергично кивнул, – это точно. Ты только ту тоскливую часть все же переделай… читатель такого не любит, точно тебе говорю.

Сергей хмыкнул:

– Ты о чем? Какой читатель? Нам еще из этой передряги выбраться надо. И вообще, не уверен, что буду писать.

– Ой ли? – Кир прищурился.

– А если и буду, то не уверен, что буду издаваться. Это же все время со своим альтер эго соревноваться, кто кого писателистее. Я тоже честолюбивый, как и он. А вдруг мой талант слабее, чем у него, окажется? Представляешь, какое огорчение? Нет, лучше уж вообще не издаваться.

– Да ну, брось. Да мы его количеством задавим. Я тебе скорость подниму раз в двадцать, и будешь ты выдавать по роману в месяц. Не хрень покетбуковую, а нормальный, качественный роман. Да это тебя за год так раскрутит, что ты своего Чеснокова по тиражам в десять раз обскачешь. Издаваться, ясен пень, под псевдонимом будешь. Ну Луков как-то не очень, а вот, скажем, Лукин – а?

– Есть уже такой, – усмехнулся Сергей.

– А, да, точно. Ну ладно, не Лукин, так Лукьянов или Лукьянин, да хоть Чиполлини, какая разница? Нет, правда, – Кир разошелся, – будешь себе сидеть в виртуальном кресле, попивать виртуальный кофе с коньяком и пиши себе, сколько захочешь. Все условия – обеспечу. А? Чем не рай для писателя?

– Много ты понимаешь в писателях.

– Нет, ну все же?

Сергей тихонько засмеялся:

– Еще один литагент на мою седую голову. Может, я повторяюсь, но давай-ка мы, для начала, разберемся с насущной проблемой. В частности, с грузовиком. Мы тут уже несколько часов, а ситуация пока не изменилась ни в какую сторону. Почему ты не можешь просто пойти к стене без меня, как уже делал раньше?

Кир поскучнел.

– Потому что система тут же решит, что в грузовике больше людей нет, и сотрет его. Понимаешь? То есть пометит эту область памяти как свободную. Даже если тебя при этом и не задавит чужими данными, когда понадобится тебя выдернуть и перенести в другой мир, движок тебя не найдет. В лучшем случае посчитает мертвым и предоставит мне дальше колупаться одному. А в худшем – глюкнет и упадет… Хотя мне что худший, что лучший вариант – один кирдык.

– И что делать?

– Не знаю, – вздох, – я ждал, думал, может система все же может взять использованный грузовик, но нет – видишь, уже несколько часов прошло, стопудово им транспорт уже не раз понадобился, а нас не трогают. Значит, и не тронут. В общем, еще подумать надо.

– Хм, – сказал Сергей, – я тут, пока ты без сознания лежал, думал книгу жалоб местную использовать… может, все же попробовать? Как часто они ее читают? Или, – пришла вдруг неприятная догадка, – раз ты говоришь, что грузовик сотрут, то они ее вовсе не читают?

Кир посмотрел на лист.

– Да не, читают, наверное. Что распознавалка разберет, то читают, остальное выкидывают.

– То есть?

– Ну, думаешь, у них много времени чужой почерк разбирать? Я как-то с полгодика назад как раз распознавалку для рукописного текста делал, для аналогичного случая… кстати… – Кир задумался, потом вскинулся, попытался схватить листок, разумеется, не смог, выругался.

– Ты чего шумишь? – удивился Сергей.

– Бери карандаш, пиши. Только четко, печатными буквами.

Сергей глянул недоуменно, но карандаш взял.

– Где писать?

– Без разницы… Но лучше вот здесь, где «Ваши пожелания». Пиши большими латинскими буквами без пробелов. «Цэ-дэ-икс – двадцать один двенадцать…»

– Цифры прописью писать?

– Что? Нет, конечно, цифрами… двадцать один двенадцать восемьдесят ноль два. И звездочку нарисуй. Три черточки, типа буквы «ж», только круглая.

Сергей нарисовал.

– Ура! – сказал Кир возбужденно. – Ур-ра! Это моя программа!

– Чего?

– Смотри. – Кир ткнул пальцем на лист. Сергей проследил и обнаружил на следующей строчке под своим «CDX21128002*» еще один символ – знак «больше».

– Это откуда взялось? – не понял Чесноков. – Я этого не писал.

– Это консоль. – Кир улыбнулся и ткнул легонько Чеснокова в плечо. – Я для отладки делал. Ну-ка набери… то есть напиши, прямо сразу после приглашения…

– Какого приглашения? – перебил Сергей.

– Ну вот, после значка, – Кир ткнул пальцем в символ «›». – Значит, пиши, большими латинскими буквами. Локал, подчеркивание, коорд. Через Си, ага. Вопросительный знак и звездочка.

Сергей написал и тут же увидел, как в следующей строке на бумаге сами собой появляются символы: «Х:212271; Y:1170877; Z: 57945; Z-axis: shifted». Строчкой ниже опять появился символ «›».

– Ничего не понял, – честно сказал Сергей, но Кир сиял, как начищенный пятак.

– Клево. Клевее не бывает. Ну теперь мы можем всё.

– То есть? – Сергей осторожно улыбнулся. – Все? Мы победили?

– Не совсем, – Кир поморщился, – в пределах игрового движка можем… хотя… может быть, и этого достаточно будет… напиши-ка вот… юзерлист, вопрос и звездочка.

Сергей написал и испуганно отдернул руку – лист весь моментально покрылся текстом. В один слой, в два, в десять, очень скоро он стал почти сплошь черным, и редкие оставшиеся белые участки потихоньку дробились и пропадали.

– Тля! – расстроился Кир. – Не подумал. Бери другой лист.

– Что писать?

– Код входа еще раз, у них на каждый лист отдельный процесс, к счастью. Цэ-дэ-икс-двадцать один двенадцать восемьдесят ноль два.

– И звездочка?

– Ага. Ну вот. Теперь пиши – юзерлист, подчеркивание, локал. Вопрос и звездочка.

На листе появились строчки:

USR001012RPCXXKIRXX MODE: STEALTH

USR213440NPCCHESN01 MODE: NORMAL

TOTAL: 2USER(S): IPC 1NPC

– Живем! – воскликнул Кир. – Есть «Ай-Ди». Теперь пиши: «Чмод…» Ну по-английски, «си-эйч», потом «мод». Ага, да. Пробел оставь, потом перепиши вот это вот, «ю-эс-эр-ноль-ноль» и так далее… хорошо. Еще пробел и три цифры: семь-семь-семь. Теперь звездочку.

Сергей написал. На листе снова появился текст, на этот раз чуточку более осмысленный: «Operation blocked with message: ERR0133 (Not enough rights to perform an action)». «Операция заблокирована (Недостаточно прав для выполнения действия)», – мысленно перевел Сергей. Но даже если бы он не знал английского, одного взгляда на вытянувшееся лицо Кира было бы достаточно.

– Не получается?

– Нет, – убитым голосом ответил Кир, – у этого процесса прав, по ходу, совсем нет. Логично вообще-то… блин, хоть что-нибудь он может сделать, интересно? Давай-ка так… тут метров сорок до ближайшей стены, то есть единиц будет… пиши.

Сергей с готовностью поднял карандаш.

– Э-э… – Кир задумался, глядя в потолок. – Как же оно там… так: «мове»… пишешь?

– Пишу. «Мове…» это в смысле «мув» – «двигать»?

– Ага. Дальше – пробел, «релативе», пробел, потом «Ай-Ди» свой, то есть вот этот вот, – ткнул пальцем, – ага, да. Теперь дальше – пробел, э-э… триста тысяч, да цифрами, пробел, ноль, пробел, ноль. Ага, нормально. Теперь звездочку.

Сергей нарисовал звездочку… и полетел вниз. Падать, к счастью, пришлось невысоко – метра полтора. Но этим эффект не исчерпывался, – грузовик, ставший для Сергея нечаянной камерой, пропал. Совершенно бесследно, чему Сергей ничуть не огорчался. Немного огорчал его другой факт: Кир тоже пропал.

Сергей огляделся и присвистнул:

– М-да-а, тут бы меня не пришлось долго убеждать, что я внутри компьютера нахожусь, – пробормотал он.