Медвежье зимовье оказалось большим домом с крышей из расщепленных наполовину лиственничных бревен. Окна были под самой крышей и смотрели на главную вершину хребта.

— Почему такие узкие окна? — спросила Таня.

— Чтоб медведь не смог просунуть голову. Усадьбу эту строили еще геологи погибшей экспедиции.

На всякий случай Петька дал понять, что про такую экспедицию они слышат впервые:

— А как она погибла?

— На барже пьяные плыли, пожар, говорят, случился, сгорели. — Гарновский внимательно посмотрел на Петьку. — Так вот, в то время медведей здесь было несметное число. — Гарновский показал на бревенчатый сарайчик. — Там ручей, тоже Медвежьим завется.

Петька с Таней прислушались, из сарая доносилось бульканье. Петька по сугробу прошел туда, открыл тяжелую толстую дверь. В левом углу стояла деревянная лохань без дна, там бил ключ. Он немного парил, и поэтому потолок и стены сарая были покрыты морозным куржаком, словно белой шубой. Лишняя вода из лохани выбегала под стенку сарая.

Житуха чувствовала себя здесь как дома. Освобожденная от вьюков, она прошла к Петьке в сарайчик и напилась прямо из лохани. Понюхала висящий на стенке ветхий хомут, хлестнула себя несколько раз хвостом и вышла. Осмотрела конюшню, старый амбар, поразмыслила о чем-то и веселой трусцой побежала к скалам щипать не занесенную снегом траву.

Петька протоптал тропинку к навесу с чурками. Увидел тяжелый старинный колун. У самого обуха были выбиты буквы «экс. «Багульник». Старую сосновую чурку Петька развалил с одного раза. Каждую половинку расколол на тонкие поленья. Дрова отнес в дом и вернулся обратно. Сбросил меховую куртку и пролез под крыльцо. Здесь лежали ржавые лопаты, кайлы и топоры с обломанными ручками. Все было наполовину забросано землей.

Ближе к незабитой отдушине лежал расколотый приклад ружья, а рядом непонятная блестящая штука. Петька взял ее и вылез наружу. Рассмотрел. Она походила на крохотный портсигар с кнопкой. Никаких обозначений не было. Петьке показалось, что он когда-то видел такие приборчики, но где — вспомнить не мог.

Вечером, когда все трое сидели за столом и разрабатывали маршрут на завтра, Петька показал приборчик Гарновскому. Тот рассмотрел его внимательно. Поднес к глазам, ощупал. А потом выбросил приборчик в раскаленную печь.

— Неизвестные вещи, Петенька, никогда не подбирай, в них может быть отрава или еще какая-нибудь гадость.

Батарейка на огне зашипела и резко бабахнула. Открылась дверка, вылетело несколько угольков.

— Вот видите, — сурово сказал Гарновский, — наверняка там ампула с ядом была. Волков кто-нибудь собирался травить.

Все трое смотрели в печку из дальнего угла. Коробочка и содержимое горели ослепительно белым пламенем. Немного запахло лекарством. И тут Петька вспомнил этот запах. Вспомнил Краснокардонск, ночного пришельца, подземный ход и такой же запах, когда сжигали батарейки от рации.

— Диверсант здесь был, — крикнул Петька. — Я вспомнил, такие батареи были у диверсанта Мулекова в Краснокардонске, и еще я их видел у Метелкина, когда он нас вез на лодке.

Георгий Николаевич побледнел.

— У какого Метелкина?

— Который в Шалаганове живёт. Метелкин, наверно, шпион. Может, и Жухова они вместе с Челпановым убивали.

Георгий Николаевич беззвучно засмеялся:

— Фантазеры, ну, фантазеры. — Посмеявшись, он вытер платком глаза, сел на нары ближе к изголовью. — Метелкин, ребята, славный таежный мужик. Правда, немного угрюмый. Поначалу я его даже побаивался. А он, оказывается, душа-человек. В таком возрасте на двух ставках работает и продавцом, и радистом в речном пароходстве. Кормит всех своих внучат, племянников и еще брата-пьяницу. Через недельку-другую вернемся в Шалаганово, я вас поближе познакомлю с ним, и посмеемся все вместе, как вы его, беднягу, шпионом посчитали.

Ночью их разбудил стон. С Гарновским было плохо. Петька выполз из спального мешка, открыл дверцу печки, бросил туда полено. Затрещали угли, вспыхнуло дерево. Огонь осветил бледное лицо Георгия Николаевича. Он стиснул зубы от боли и катался по нарам.

— Почки. — Он тяжело перевел дыхание, — почки схватили.

— А лекарство какое-нибудь у вас есть?

— Никакого. Тепло надо прикладывать, только оно и помогает. — Он вдруг изогнулся. — Ой, ребята, ой…

Крупным потом покрылись у него лоб и нос. Таня всхлипнула.

— Ничего, Танечка, не пугайся, пройдет. Ох-ох-ы-ы-ы! — Дернувшись, Гарновский чуть не упал с высоких нар. Петька заметался по избе, нашел закопченное ведерко.

— Таня, раскочегарь печку, — и выскочил на улицу.

— Куда? — тихо выкрикнул Гарновский, но дверь, впустив клубы морозного воздуха, захлопнулась. Вернулся Петька не скоро. Прямо на плиту высыпал ведро крупного песка.

Руки у Петьки окоченели. Едва шевеля пальцами, он взял полено и раздавил на плите смерзшиеся комки песка.

— Таня, перемешивай его.

Грелку соорудили из рюкзака и приладили Гарновскому на поясницу прямо поверх одежды. Остатки песка ссыпали в шапку и положили в ноги. Тихо постанывая, Георгий Николаевич благодарил своих спасителей. Боль проходила, он стал меньше стонать и вскоре затих.

Петька, не мигая, смотрел на прыгающий в печи огонь. Тревога закралась в сердце. Что делать, если приступ не прекратится? Как вывозить больного. И куда? На стойбище уже никого нет, а в Шалаганово дорогу он не знает.

Петька с Таней были уже в мешках, когда Гарновский горестно вздохнул:

— Охо-хо! Пропал наш завтрашний маршрут. Знаете, ребята, Сидоров тоже допустил ошибку и большую. Надо было ему раньше позаботиться о третьем варианте, а теперь что поделаешь?

— Вы отдыхайте, Георгий Николаевич. Мы с Таней завтра пройдем по намеченному маршруту. Обследуем расселину, о которой вы сегодня говорили, замерим ее, образцы пород возьмем и привезем сюда. А когда вы поправитесь, занесете все на карту. Если задержимся, у костра заночуем, нам такое не в первый раз.

Меховая шуба зашевелилась, Гарновский повернул лицо к стене, пробормотал едва слышно:

— Без меня не ходите, к утру я мало-мало оклемаюсь.

Петька заснул и, кажется, уже видел сон, когда ему почудилось, что Георгий Николаевич опять стонет. Петька вылез из мешка, подошел к нарам. Больной спал, но только раскрылся. Лунный свет из окна падал ему на лицо. Припухшие веки подрагивали. Петька укрыл Георгия Николаевича, пощупал лоб. Температура нормальная. Он снова залез в мешок и заснул, а потом опять вставал и подходил к больному.

Третий раз Петька проснулся на рассвете. Слышался скрип снега — это Житуха ходила вокруг дома, фыркала. Несколько раз заглянула в окно. Петька потихоньку разбудил Таню. Они быстро оделись, вынесли на улицу рюкзак, спальный мешок и карабин. Был крепкий морозец. Скрип снега плотным звуком уносился в рассветную мглу. Расплывчатым силуэтом возникла перед крыльцом Житуха.

В доме раздался звук упавшего пустого ведра, заскрипела дверь: «Ребята, зайдите сюда».

Георгий Николаевич обиделся.

— Мы же ради дела, — оправдывался Петька. — Сходим до расщелины и обратно. А вот вам, Георгий Николаевич, нельзя, вы должны в тепле побыть, хотя бы несколько дней.

— Петенька, я вам с Танюшей благодарен. Приступ у меня прошел, но сегодня отдохнем. Ты ведь не спал.

Но Петька заупрямился. И Таня поняла, что он не отступится. Почувствовал это и Георгий Николаевич. В горячах он назвал Петьку фанатиком и заявил, что в таком случае тоже пойдет.

— Нет, вы не пойдете, — настаивал Петька, — вы должны пролежать хотя бы день.

Георгий Николаевич предлагал различные варианты, но Петька согласился только на последний, на свой. Успокоившись, зажгли свечку и склонились над картой хребта. Договорились так. Петька с Таней сейчас уходят пешком к расселине, обследуют ее и двинутся строго на северо-запад к седловине. Там, в узком скалистом распадке, который лежит поперек их пути, они найдут Бурмейстерское зимовье. И в нем будут ждать Гарновского «хоть сто дней». Георгий Николаевич, отлежавшись, день пойдет на лошади по вершине хребта, обследует левые отроги, сделает петлю, осмотрит Удаянское ущелье и выйдет к Бурмейстерскому зимовью…

…Гарновский проводил ребят до развилки, помог сориентироваться и вернулся назад. С высокого крыльца осмотрелся и вошел в дом. Сбросил оленью куртку, шагнул к нарам. Привычным движением вынул из поперечной доски толстый блестящий гвоздь, просунул лезвие ножа в щель и поднял доску. Там оказалась дыра, закупоренная мохом. Гарновский вынул заплесневевшую затычку и вытащил из тайника портативную рацию и наушники. Настроился умело и быстро. Посмотрел на часы, взялся за ключ. В эфир полетели позывные: «Аква, я — Аква… Прием».

Где-то, может, совсем недалеко, услышали позывные Гарновского. Ответили: «Я — Глобус. Слушаю».

Справка

…Шпионская группа «Аква» находилась под наблюдением советской контрразведки с момента ее внедрения в экспедицию. Радиоперехваты велись регулярно. Расшифровывались переговоры. Получая информацию от одного из советских разведчиков и сопоставляя ее с радиограммами «Аквы», выяснили, что диверсионная группа «Аква» была автономного функционирования, то есть постоянной связи с заграницей не имела. Это учла советская контрразведка в задуманной операции «Подмена». Гарновского до поры до времени решено было не трогать.

Привычно работая ключом, Гарновский передал зашифрованный текст: «Крот на подозрении. Приказываю уволиться сегодня же и уехать из Сибири. Аппаратуру ликвидировать. Дальнейшая жизнь в СССР по варианту «Тишина» до особого приказа. Сообщите, где документы «Багульника» и Самоволина. Отвечайте». Гарновский щелкнул рычажком «приема». В наушниках затюкала кодированная дробь морзянки.

«Документы доставлены в город, в тайник номер два. Крот сегодня же уволится и уедет…»

Справка

…Через двое суток ночью на глухой таежной станции Маритуй, где поезда останавливаются всего на две минуты, Крот-Метелкин был арестован без свидетелей работниками контрразведки.

Окно, выходящее к склону хребта вдруг потемнело. Кто-то заслонил свет. Гарновский сорвал с головы наушники и сразу выхватил револьвер, бросился за печь и, наставив ствол на окно, ногой подтянул к себе рацию.

Серое пятно закачалось. Показалась голова Житухи. Она копытами разрывала снег на завалинке, добираясь до зеленого мокреца. Замороженная ползучая трава хрустела на лошадиных зубах.

Чертыхаясь, Гарновский вышел из-за печки. Быстро засунул рацию в специальный мешок, упаковал в рюкзак. Вспомнил про электрическую батарейку, найденную Петькой под крыльцом. Обругал Метелкина: «Нашел, где прятать, старый пес. А эти себе на уме». И нехорошая мысль пришла ему в голову. Случай редкий и благоприятный. Успокаиваясь, Гарновский вдруг вспомнил инструкцию. «Убирать людей только в случае прямой опасности раскрытия или угрозы жизни». Не шевелясь, резидент сидел на скамейке, опустив голову на колени. Длинные руки касались пола. Думал. Сопоставлял. И пришел к выводу — прямой опасности нет. А пропажу картонной папки с документами следователи, если узнают об этом, припишут Рыжему. Его зацепили крепко. И всех собак теперь будут вешать на него. Метелкин исчез. Остальные вне подозрений. А ребята нужны, еще очень нужны и понадобятся совсем теперь уж скоро.

Сообщения Авдеева из Токио:

…Представитель американского военно-морского ведомства Джем Уайд намеревается в ближайшие месяцы посетить Катушевск под видом торгового представителя. Извещаю, что в Катушевске он встретится с начальником группы «Аква». Здесь изучаются все документы и информация о Гарновском (Хаменове). В лицо они его не знают. Изучают фотографию отца. Пароль узнать так и не удалось.

…На другой день, не дождавшись рассвета, Георгий Николаевич завьючил Житуху и ушел в маршрут. Он рассчитал, что ровно через сутки, выполнив намеченную работу, выйдет к Удаянскому ущелью, где его должны ждать в Бурмейстерском зимовье Петька и Таня.

Прошло несколько дней. Оперативный узел связи геологоуправления ночью принял радиограмму.

Большереченск. Сидорову.

Группа геолога Гарновского к назначенному сроки в Шалаганово не возвратилась. Состав группы: Гарновский, Жмыхин, Котельникова. Поиски по отрогам хребта до реки Коварной результатов не дали. В Медвежьем зимовье нашли записку Гарновского: «Уехал к Удаяну на встречу с ребятами. Был болен. Они ушли вопреки моему приказу».

Парторг Букырин

Срочно сообщите возможность присылки вертолета для заброски поискового отряда в район горного Удаяна. Мороз минус тридцать девять. Нам неизвестно, потерялись ли они вместе или по отдельности.