В двенадцать часов ночи последним трамваем Петька с Тимкой прибыли на железнодорожный вокзал. Дежурный милиционер сразу обратил на ребят внимание.
— Куда едем, молодые люди?
— В Читу, — не моргнув глазом, ответил Петька, — на поезде Большереченск — Катушевск.
Милиционер уставился на чемодан.
— Чехол-то из одеяльца сами шили?
Рядом проходила женщина. Одной рукой она тащила по снегу узел, другой держала за руку ребенка, закутанного в матросский бушлат. Малыш запинался и падал в снег. Милиционер бросился помогать женщине.
Пользуясь моментом, Петька с Тимкой обогнули здание вокзала, проскочили через щель в заборе и вышли на железнодорожное полотно. Поезд Большереченск — Катушевск стоял на запасном пути. Двери вагонов были закрыты. Паровоза не было. На ближнем вагоне висела красная дощечка: «Состав к рейсу подготовлен».
Из-под вагонов вынырнул охранник в черной шинели.
— А ну назад. Запретная зона!
— Мы на берег! — ответил Петька и побежал через рельсы к дощатому забору. Заскочил за сарай и стал высматривать калиточку, через которую еще весной команда «Таежницы» носила груз на баржу.
Кажется, она! Петька с чемоданом в руках перелетел через кучу щебня, пнул ногой в покосившуюся перекладину. Калитка открылась. Послышался шум поезда. Петька оглянулся. Между ним и отставшим Тимкой из темноты возник товарняк. Замелькали цистерны, платформы, вагоны. Временами притормаживая, состав тянулся бесконечно. Петька спрятался за штабель новых шпал и стал наблюдать за перроном.
Рельсы опустели. Петька увидел Тимку. Его вел под руку в свою будку охранник. Тимка не сопротивлялся. Он шел охотно, словно сам хотел погреться в тепле. Свободной рукой он что-то сигналил. Но что, не понятно. За ними закрылась дверь сторожевой будки. Петька видел через огромное окно, что охранник повернул в замке, ключ и положил его в карман шинели.
«Надо действовать теперь одному», — подумал Петька. Он решил спуститься через калитку под старую пристань, развести костер и ждать утра, а как только начнется посадка, проскочить в вагон. Вспомнил Шуркино сообщение: «Вагон четыре, купе три, место первое». Петька отсчитал от начала поезда четвертый вагон. Запомнил, как раз под семафором.
За калиткой Петька оторопел и чуть не выпустил из рук чемодан — рядом с пристанью, вмерзшая в ледяной припай, стояла «Таежница». Окна в трюме светились. Из тонкой жестяной трубы шел дым. Со столба в каюту баржи спускался тонкий телефонный провод. Петька подхватил чемодан и пошел по льду к «Таежнице». Через окошко увидел Федора Ивановича, он рисовал цветными карандашами.
На корме залаяла собачонка. Прыгать на лед она побоялась, бегала вдоль борта и звонко лаяла. Показалась голова Федора Ивановича.
— Эй, кто там?
— Я, Петька Жмыхин, пустите переночевать, Федор Иванович, больше мне негде.
Старый капитан бухнулся через борт, схватил Петьку в охапку и вместе с чемоданом занес по трапу на палубу.
— А где Таня? Живая?
— Живая, здесь в городе. Мы на курсах учимся.
Спустились в каюту. Все так же, как раньше. Чистота. Большой пузатый фонарь на потолке. Старое ружье в углу. На столе школьная контурная карта. Тепло.
От волнения Федор Иванович не знал, что и говорить.
— Карту вот закрашиваю. Любке завтра сдавать ее. Болела Любка. Я здесь сторожем на зиму устроился. А где вы живете?
— В городе.
— Понимаешь, Петька, кто-то спалил наш дом на Байкале, Там у меня хранились старинные карты-лоции всех сибирских рек, так вот выкрали карты, а дом сожгли. В нашей экспедиции, я скажу по секрету…
Послышался собачий лай. Петька вскочил:
— Наверное, друг меня ищет, Тимка Булахов, его охранник задержал за то, что мы по путям бежали.
— Какой охранник? Булахова я знаю. На радиста учился.
Гулко загудела от тяжелых шагов промороженная палуба. Открылась дверца, и на лестнице показался… охранник. Загудел басом прямо с лестницы:
— Федор, я здесь парня поймал. Разговорился с ним, он, оказывается, тебя знает. Назвался Булаховым. Толковый парень, селектор мне чинит.
Федор Иванович пропустил бороду через кулак:
— Отпусти его, Ганя. Пусть идет сюда. Наши они, из экспедиции.
Охранник виновато посмотрел на своего друга:
— Ты, Федор, извини, что задержал, но нашу смену предупредили: сегодня быть особо бдительными.
— А пока ты здесь, Ганя, нарушители там шастают по перрону.
Охранник занервничал, торопливо поднялся на палубу.
— Петька, а почему ты с чемоданом, — спросил Федор Иванович.
— Хочу вместе с Тимкой съездить к его родственникам в Тунку.
Обмана старый капитан не заподозрил.
— Билеты-то у вас есть? Первый пассажирский утром идет, в одиннадцать сорок.
— А на Большереченск — Катушевск разве нельзя?
— Не посадят Петька — «экспресс». — Он посмотрел в темное окно. — В общем, я сейчас с Ганей договорюсь. Тут ехать недалеко, у проводника в закуточке посидите, Пища с собой есть?
— Спасибо, Федор Иванович, есть.
В маленькой каютке резко зазвенел телефон. От неожиданности Петька вскочил с табуретки. Федор Иванович не спеша прошел за переборку, поднял трубку.
— Вахта номер два слушает. Обстановка нормальная, не спим. — Федор Иванович положил трубку. — Начальник нашей ведомственной охраны проверяет.
— По этому телефону можно в город звонить?
— Звони, если надо, а я пойду объект обойду.
Петька набрал номер и сразу услышал Танин тревожный голос:
— Слушаю, это ты, Петька?
— Почему не спишь?
— Кто-то ко мне ломился через замурованную дверь. И звал тебя! Я выпустила собаку и сразу двери на все крючки. А тот, кто ломился, назвал собаку по имени «Отель, Отель, нельзя», и она перестала нападать. Я, Петька, выстрелила в потолок из нового ружья. За стенкой закричали: «Петька, ты с ума сошел, Таню с Тимкой разбудишь!» И побежал тот человек. Я его видела.
— Не Гарновский?
— По-моему, не он, больше на Жухова походит.
— А сейчас что-нибудь подозрительное слышишь?
— Второй час уже ничего не слышу. Собака только под дверями сопит.
— При первом же подозрительном шорохе стреляй и звони в милицию,
— Знаю! Как у вас дела?
— Пока хорошо.
Таня положила трубку.
Заскрипел снег. В клубах морозного воздуха появились Федор Иванович, Тимка и старик охранник.
— Вот твой друг. Золотые у него руки. Федор мне рассказывал, что вам надо в Тунку к тетушке. Я вам помогу, потому что исправить селектор мне никто не мог. А без него хуже, чем без телефона на моей-то службе.
Охранник пришел за час до отправки поезда. Прямо сверху загудел:
— Быстро, пока контролеры не собрались да посадку не объявили.
Вышли на улицу. Мороз сразу обжег щеки. Луны не было. Но и рассвет не наступал. В темноте вышли к калитке. На столбах слабо поблескивали фонари, засыпанные игольчатым куржаком. Подъездные пути были битком забиты грузовыми поездами. Чуть ближе к берегу маленький паровоз расформировывал состав. Цистерны отталкивал к складу, а платформы с коксом тащил в тупик. Светились большие окна экспресса Большереченск — Катушевск. Паровоз был уже подогнан и попыхивал паром.
Старик Ганя провел ребят вдоль товарняка:
— Проскакивайте под цистернами и ждите возле моей будки.
По громкоговорителю предупредили, что через десять минут начнется посадка в поезд экспресс.
— Смотри, Тимка, Гарновский.
Через решетчатый забор они видели, как из такси вышел Шурка Подметкин и вытащил черный с никелированными уголками чемодан. Гарновский стоял под уличным фонарем. Он был в черной шляпе, темном клетчатом пальто и в очках. В левой руке трость, поблескивающая бронзовой инкрустацией. Правая рука в кармане.
— У него там пистолет, — прошептал Петька.
Гарновский увидел Шурку, незаметно, будто поправляя шляпу, указал ему на перрон, сам подошел к газетному киоску и вступил в разговор с шофером, разгружающим пачки газет. Но за Шуркой следил, пока тот не зашел в здание вокзала.
— Быстро за мной — раздался голос старика Гани.
— В четвертом вагоне будете ехать у кондуктора в каптерке. Ваш чемодан уже там.
Под прикрытием товарного состава они проскочили к вагону. Старик Ганя вытащил из кармана специальный железнодорожный ключ, согнутый, как пистолет. Одним движением открыл дверь:
— Живо! — Как по воздуху залетели в тамбур Петька и Тимка. В коридорчике возле стоп-крана старик открыл вторую дверку, запихал ребят в крохотную кладовочку: — Сидите здесь и не смейте пикнуть до Тунки. Там он останавливается на минуту. Выскакивайте сразу, да чемодан не забудьте, — старик кивнул в угол. — Я проводнику сказал, что вы мои внучата. Звать меня Гавриил Ильич Колосов. Ну, бывайте здоровы.
Дверца закрылась, а потом бухнула боковая дверь. Петька через штабель мягких матрацев и подушек пробрался к окошечку, осторожно поднял уголок белой шторки. Через главную дверь вокзала входили на перрон пассажиры и провожающие. Первым шагал Шурка с черным чемоданом в руках, Гарновский скрывался в середине толпы!
— Оболочку сними! — сказал Петька.
Тимка вытащил из-под подушек чемодан, сдернул с него клетчатый чехол и стал у дверцы.
Но обменять чемодан сразу в коридорчике не удалось. Шурку в вагон не пустили, и он отдал чемодан Гарновскому. Тот первым поднялся в вагон. Трость простучала мимо дверцы.
Шурка отошел от толпы и стоял, поглядывая на окна. По-видимому, Гарновский попросил его ждать. В вагоне началась обычная сутолока. Спрашивали номера купе. Прощались. Говорили напутствия.
— Как только он уйдет к Шурке, бросимся в купе и обменяем чемоданы.
И опять ничего не получилось. Гарновский вышел к Шурке и повел его к ларьку, возле которого продавали горячие пончики.
— Давай, — сказал Петька и поднял чемодан. Но тут черная рукоятка в дверце стала поворачиваться. Петька кинул чемодан за подушки. Дверца открылась и заглянула проводница.
— Здравствуйте, зайцы. Едете, значит, в Тунку?
— Да, — ответил Тимка, — там у меня дальняя родственница. Нас на три дня отпустили, а денег на проезд у нас нет.
— Ничего, довезем и без денег. Я имею право провозить бесплатно сто килограммов багажа. Начальник поезда мне и разрешил…
— Товарищи пассажиры. Будьте осторожны. До отправления поезда экспресса, — донеслось по радио, — осталась одна минута. Провожающих просим покинуть вагоны.
Проводница ахнула и исчезла, за дверью.
Петька осторожно выглянул из-за шторки. Шурка стоял возле решетчатого забора, держал пакет и ел горячие пончики. В коридорчике был слышен голос Гарновского. Он «покорнейше» извинялся и спрашивал проводницу, в какое время суток поезд придет в Катушевск и как пройти в вагон-ресторан.
Вагон качнулся. Лязгнули буфера. Будка охранника, вокзал и Шурка Подметкин поплыли назад. Набирая скорость, паровоз дал три отрывистых гудка.
— Тимка, вперед! — Петька залез между тонкой переборкой и матрацами и затянул туда чемодан.
Тимка снял куртку и шапку. Ему нечего было бояться, Гарновский его не знал. Тимка поправил волосы и вышел в тамбур. Ни души. Заглянул в коридор и в конце увидел метнувшегося человека. И сразу почувствовал, что где-то его видел. Человек, не оглянувшись, исчез за дверью туалета. Тимка прошел до третьего купе и решил туда заглянуть. Если Гарновский там, можно попросить спичек для «папы». Того в купе не оказалось. Тимка поднял мягкую, как диван, крышку сиденья. Там стоял черный чемодан, прикрытый небрежно темным клетчатым пальто. Секунду Тимка простоял в нерешительности.
В коридор он выскочил уже с чемоданом в руках и, оглянувшись, бросился в тамбур к Петьке. Чемодан Гарновского кинул за кучу подушек, выхватил свой и бросился обратно в третье купе.
Оттуда вышел не торопясь, как и положено молодому человеку, едущему в скором поезде. Сдерживая дыхание, прошагал в кладовочку.
Вылез Петька. Вдвоем они надели на чемодан клетчатый чехол, сшитый Таней из своего одеяла. Петька поднял рукой чемодан, покачал на весу:
— Чуточку потяжелее нашего.
Чтобы унять волнение, Петька с Тимкой отодвинули на окошке белую шторку и стали смотреть. Мелькали заиндевелые деревья, копны сена, засыпанные снегом, опоры электропередач…
Тимка вдруг тревожным голосом стал рассказывать:
— Я сейчас в конце коридора видел мужика. Сначала не понял, кто он, а теперь дошло до меня. Я его видел у нас, когда учился на радиста. Его начальник курсов назвал товарищ Жухов…
Петька скатился с матрацев на пол.
— Кто?
— Васька Жухов, про которого ты рассказывал.
Зачем-то Петька подполз к дверце, приставил ухо. Слышался только стук колес.
— А что он делал?
— Юркнул в туалет,
— Он тебя видел?
— Нет.
Петька посмотрел на чемодан, на окно, на узенькую дверь.
— Мы здесь, как в ловушке. Надо отсюда сматываться. Тут целая банда. Гарновский, Жухов, а в толпе я видел мужика, похожего на Метелкина.
Неожиданно поезд стал тормозить. В окне показались погрузочная площадка, двухэтажные дома…
— Одевайся, — закричал Петька и, нахлобучив шапку, схватил чемодан.
Появился небольшой вокзал. На деревянном Крылечке стояло несколько пассажиров. Петька с Тимкой вышли в тамбур. Мужчина в железнодорожной форме открыл дверь. Чуть не столкнув его, ребята выскочили на перрон и спрятались за каменную башню водокачки.
Во второй половине дня ребята снова были в городе: добрались на товарнике. Голодные и замерзшие, они не стали ждать трамвая, а доехали до дома на такси. У ворот их встретил Шурка и закричал «ура».
— Где Таня? — спросил Петька.
— Спит. Ночью к ней вор лез. Она из ружья в потолок долбанула.
Таня встретила ребят радостно. Кивнула на чемодан:
— Гарновского?
— Его, извините, за пардон, — ответил Шурка. Он разделся и, предвкушая удовольствие, потер ладони: — Давайте чемодан, извините за пардон, потрошить.
— Успеешь, Шурка, дай хоть отогреться и поесть.
Радиограмма из Токио:
…Американское судно «Марука сан» будет в Катушевске пятнадцатого. Желаю удачи.Авдеев
Гарновского арестовали ночью, когда весь вагон крепко спал. Резидент не сопротивлялся. Он спал и не слышал, как в дверь проскользнули два человека. Один отошел в угол купе и направил на спящего ствол пистолета. Другой, приготовившись к любой неожиданности, стал будить Гарновского:
— Проснитесь, хозяин, приехали.
Гарновский открыл глаза, рывком сел. Увидел направленный на него пистолет и спокойным голосом попросил показать удостоверение. Человек, будивший его, вынул из кармана красную книжечку с золотым гербом СССР.
— А ордер на арест есть? — спросил Гарновский и, прикрыв рот ладошкой, зевнул. — Я еду в отпуск и везу с собой карты давно пропавшей экспедиции. Хочу в одиночестве поработать, продумать будущую трассу. Поэтому я и попросил у вас документы. Вы простите, но дело у меня государственное.
От такого ответа сотрудники милиции опешили. В купе заглянул человек в штатском и глухим голосом предупредил:
— Через две минуты станция, — и шепотом приказал: — Быстро одевайся, Аква.
Резидент дернулся как от удара электрическим током. На станции вышли спокойно. Гарновский в шляпе и с тростью шел впереди и нес чемодан. В город его доставили самолетом. Был уже день, когда Акву вместе с чемоданом препроводили в кабинет начальника следственного отдела контрразведки майора Платонова.
— Прошу, Гарновский, быть откровенным. Вас спасет от расстрела только чистосердечное признание. Времени у нас нет. Через два дня в Катушевск прибывает агент для связи с вами. Тот, которому вы должны передать, — Владимир Иванович кивнул на чемодан, — документы. И открою вам секрет — вместе с чемоданом, как сообщила наша разведка, они намеревались увезти за границу и вас.
В углу работал большой магнитофон, похожий на фанерную тумбочку. Неторопливо крутилась тяжелая кассета с пленкой.
— Я ничего не знаю, — ответил Гарновский. — Документы пропавшей экспедиции я нашел в бочке на берегу после наводнения. Решил их обработать в отпуске, какую пользу они…
— Гарновский, встаньте. Подойдите и посмотрите на эту цветную занавеску.
Волоча левую ногу, Гарновский подошел к деревянной полированной раме и уставился на шторку с голубыми цветами.
Солдат, сидящий за пишущей машинкой, щелкнул переключателем. Шторка, колыхаясь, поднялась вверх. За ней оказалась витрина из толстого стекла. Гарновский вздрогнул. Там, в комнате за стеклом, сидели на скамейке его агенты: Метелкин, по кличке Крот, Каплин, по кличке Плясун, слюнявый Вадов, по кличке Иуда, Скобеев, радист дальней связи, по кличке Глобус. И еще кто-то, кажется, уголовники, которые достали для «Аквы» незаполненные паспорта.
Гарновскому сделалось плохо, брякнула трость, и он, обмякнув, сел на пол. Шторка сразу опустилась. Солдаты подняли Гарновского и плюхнули в мягкое кресло. Он дышал сипло, как рваная гармошка. Откашлялся, сел поудобней в кресле, вытянул левую ногу. Солдат поставил перед ним графин с томатным соком и стакан.
— У меня к вам просьба: в тюрьме меня с ними вместе не держите. — Резидент указал рукой на цветную перегородку.
— Никогда вы их больше не увидите, Аква.
Гарновский выпил стакан сока, глаженым платочком обтер губы и, прикрыв сонно глаза, стал рассказывать:
— В девятнадцатом году моего отца завербовал генерал Шильников. Но я считаю, что отец пошел к нему добровольно, потому что революция лишила его миллионного состояния, которое он должен был получить от купца Хаменова, своего тестя. Моя мама была младшей дочерью купца Хаменова. Мой отец поставлял Шильникову агентурные данные, выполняя его поручения. Они готовили восстание в Братском районе. Потом отец исчез и появился года через полтора. Я в то время учился в университете на геологическом факультете. Дела у меня шли неважно, сокурсники относились ко мне предвзято. Я под всякими предлогами избегал физического труда. Не ходил грузить платформы, не участвовал в строительстве городской больницы. И резко выступил на собрании, когда вся комсомолия пошла вытаскивать бревна из Ангары. Моя подруга простыла тогда в ледяной воде и попала в больницу. Ректору я написал гневное письмо, но отправить его не успел, появился мой отец. Я почувствовал, что он приехал из-за кордона. Он велел мне немедленно идти в университет и на собрании покаяться и впредь участвовать во всех работах. Он сказал, что скоро все изменится, а сейчас надо вести себя, как вся чернь. Его просьбу я выполнил. И вскоре, когда по заданию комитета комсомола все пошли на строительство овощехранилища, я один из всех перевыполнил норму по рытью котлована. Обо мне написали в стенгазете. Хвалили. Отношение ко мне изменялось. Однажды отец попросил выкрасть из университетского геологического музея образцы пород, собранных по северу Байкала, Лены и Ангары. В университете был в ту пору ремонт, и я сделал это без особого труда. Потом он научил меня владеть фотоаппаратом, и велел переснять карты этих же северных районов, напомнил мне об осторожности. Задание отца я выполнил, когда нам дали эти карты для курсовой работы.
— Как вам удалось скрывать фотоаппарат?
— Он был миниатюрный, чуть больше спичечной коробки. Я его прятал во внутреннем кармане пиджака.
— Как звали вашу подругу, которая заболела воспалением легких?
Гарновский удивился такому вопросу.
— Людмила Федосеева.
— Опишите ее.
— Черные глаза и волосы, Смуглое лицо. Изумительной красоты зубы. Жила в общежитии. Родом из Верхнеудинска.
— Ваш отец ее знал?
— Нет.
— Где она сейчас?
Гарновский тяжело вздохнул:
— Погибла на фронте в первый месяц войны. Читал о ее подвиге в журнале «Огонек». Один на один пошла на танк и подорвала его… Итак, потом отец исчез. Я знал, что он готовит восстание кулаков в Братском районе. Зимой 1930 года отец вновь появился в городе, передал мне задание под кодовым названием «Аква», по-русски вода, познакомил с Метелкиным и еще с теми, кто сейчас сидит у вас за стеклом. Я назначался главным. Мне это льстило. Места тайников, где в дальнейшем для нас положат деньги, портативные рации и питание к ним, знал только я один. Я вам их назову.
— Мы знаем. Вы лучше скажите, как вам стало известно, что в Катушевск пятнадцатого числа прибывает связник?
— Не знал. Мне еще тогда было приказано появляться в Катушевске каждый год с 15 по 20 декабря. Я появлялся, но на связь ко мне никто не выходил. Может, и сейчас не выйдет?
— Где ваш отец?
— В 1933 году, во время восстания кулаков в Братском районе, он был убит. Я узнал это на открытом судебном процессе, когда здесь, в городе, судили кулаков.
— Кто из них вас знал?
— Никто. В лицо меня знал только отец. У меня мысль, которую я могу сказать только лично вам.
Платонов пододвинул к краю стола листок бумаги:
— Пожалуйста, напишите.
Дрожащей рукой Гарновский взял карандаш и написал всего две строчки. Платонов прочитал. Вынул спички, поджег листочек и положил его в стеклянную пепельницу.
— Все зависит от того, насколько правдиво вы нам расскажете. А теперь ответьте на такой вопрос: комсомольцев Жмыхина и Котельникову вы специально бросили в тайге?
Гарновский отшвырнул трость, сбросил шляпу, обидчиво засопел:
— Не было у меня такой мысли и не могло быть. Я обыкновенный трус. Я убил лошадь и думал, пока волки будут ее жрать, спасусь. Их я послал вперед, чтоб успеть выйти в эфир. Они мне нужны были, как воздух. Дело в том, что в Катушевске я должен стоять у гостиницы с двумя людьми. Они должны быть обязательно младше меня. И второе требование, один мой спутник должен быть мужского пола, другой — женского. Это мой пароль. Поэтому Котельникова и Жмыхин для меня были находкой. Я их хотел взять с собой в Катушевск.
— А словесный пароль?
— Никакого. Я должен три дня подряд появляться у гостиницы с двумя людьми. Одет я должен быть вот так, как сейчас.
Владимир Иванович нахмурил брови.
— А детей потом куда?
— Честно скажу, убивать их я лично не стал бы.
— А что у вас произошло с Жуховым?
— Я думаю он работал (да будет ему земля пухом) на какую-то другую разведку. Я подозреваю — на Англию или Францию.
— А кто его убил?
Гарновский заволновался. Вспотели ладони. Лицо побелело.
— Стрелял Метелкин. Без моего ведома. Стрелял в тот момент, когда Жухов обнаружил бочку с пропавшими документами. Чтобы отвести уголовный розыск от Метелкина, я велел жуховские вещи подбросить Челпанову.
— Кто у Самоволина рылся?
— Я рылся. Шапку с сеном на голову надел и залез, документы искал.
— Кто сжег дом на Байкале у капитана «Таежницы»?
— Каплин. Взял старые лоции, — Гарновский кивнул на чемодан, — а дом, дурак, сжег. У них — Метелкина, Каплина, Скобеева, Вадова — замашки кулацкие…
Владимир Иванович нажал кнопку и попросил в микрофон:
— Ольга Филипповна, пригласите экспертов для вскрытия чемодана.
Арестованный заискивающе посмотрел в глаза майору Платонову:
— Скажите, мне жизнь сохранят?
— Сохранят, если вы будете откровенны даже в мелочах.
Резидент оживился:
— Я для СССР ничего плохого еще не успел сделать.
— А проект дороги типа «Радуга»?
В кабинет вошли три женщины и мужчина в белых халатах. На руках у них были тонкие резиновые перчатки. Попросили у Гарновского ключи. Мужчина поставил на стол чемодан. Щелкнули замки. Эксперты подняли крышку.
Гарновский, привстав, взглянул в чемодан и вскрикнул. Затем тупо уставился на него. Ровными рядами там лежали старые учебники и кусок штукатурки, на котором было написано красным фломастером: «Смерть тебе, предатель Родины».
— Под-ме-нили, — едва вышептал Гарновский.