— Ну и где тебя носило? — спросил Сигурд Оли Эрленда, когда тот вернулся на работу, но ответа не получил.
— Ева Линд не выходила на связь? — спросил Эрленд вместо этого.
Сигурд Оли ответил, что не знает, но вряд ли. Он знал про проблемы Эрлендовой дочки, но они с боссом никогда об этом не разговаривали. Они вообще мало говорили о жизни вне работы.
— Что-нибудь новое о Хольберге? — спросил Эрленд и направился к себе в кабинет. Сигурд Оли пошел за ним и закрыл дверь. Убийства — нечастое дело в Рейкьявике и всякий раз привлекают к себе массу внимания. Поэтому полиция завела правило — в прессу не сообщать ничего, кроме самых общих вещей, а подробности дел держать в секрете.
— Мы собрали о нем кое-какую информацию, — сказал Сигурд Оли, открывая папку, которую держал в руках. — Родился в Сойдакроке, возраст — шестьдесят девять лет. Последние годы перед пенсией работал водителем грузовика. Да и до сих подрабатывал периодически. Как думаешь, стоит поговорить с его коллегами?
Высокий, красавец, одет в новый костюм, подумал Эрленд. Да еще окончил факультет криминалистики где-то в Америке. Полная моя противоположность: современный, организованный.
— А что другие из нашей группы говорят? — спросил Эрленд, пытаясь застегнуть отрывающуюся пуговицу на кардигане. Не вышло, пришлось оторвать.
Крепко сбитый, большой мужчина, пышные рыжие волосы, самый опытный следователь в группе. Еще бы ко мне не прислушивались. И коллеги и начальство давно бросили попытки заставлять Эрленда работать не так, как ему хочется. И дела, которыми он занимался, всегда раскрывались. Так что все идет, как надо, вот и отлично.
— Думают, убийца какой-нибудь псих, — сказал Сигурд Оли. — Может, как раз этот парень в зеленой куртке. Хотел деньгами поживиться и запаниковал, когда Хольберг указал ему на дверь.
— А родственники у этого Хольберга есть?
— Вроде бы нет, но мы пока собрали не все данные. Все еще разбираемся с его связями — друзья, коллеги и прочее.
— Судя по состоянию его квартиры, жил он один, и жил так давно.
— Да уж, ты по этой части эксперт, — вырвалось у Сигурда Оли, но Эрленд пропустил это мимо ушей.
— Что патологоанатомы?
— Предварительный отчет у нас. Ничего нового — мы и сами знали, что Хольберг умер от удара тяжелым предметом по голове. Рана по форме совпадает с формой пепельницы, определили по острым краям. Ему проломили череп, умер он мгновенно… ну или почти мгновенно. Видимо, падая, задел журнальный столик и опрокинул его. На голове еще одна рана, совпадает по форме с углом стола. На пепельнице отпечатки пальцев Хольберга и еще двух людей, один из которых также оставил отпечатки на карандаше.
— Надо полагать, стало быть, это отпечатки убийцы?
— Весьма вероятно.
— Ты прав, типичное тупое исландское убийство.
— Вот-вот, типичное. Эту-то версию мы и разрабатываем.
Дождь и не думал переставать. В это время года с просторов Атлантики через Исландию один за другим перекатывались циклоны, принося за собой ветра, дождь и черную зимнюю мглу. Полиция все еще трудилась в доме на Северном болоте. Вокруг здания натянута желтая лента; похоже, подумал Эрленд, на ремонт электросети — пробили дырку в асфальте, поставили сверху замызганную палатку, откуда летят искры, и обмотали это дело желтой лентой, словно подарок на день рождения. Хорош подарочек, и даже написано, от кого, прямо на ленте — «Полиция Рейкьявика».
Эрленда и Сигурда Оли встретили Элинборг и другие полицейские, которые ночь напролет работали в здании, собирая все до последней пылинки. У них как раз заканчивалась смена. Были допрошены все соседи, но никто не заметил ничего подозрительного — с утра понедельника и до момента нахождения тела все было тихо.
Коллеги уехали, и в доме остались только Эрленд и Сигурд Оли. Кровь на ковре почернела. Пепельницу увезли как вещественное доказательство, с ней же — карандаш и блокнот. В остальном — та же квартира, что вчера. Оба надели резиновые перчатки, и Сигурд Оли отправился в кладовку и коридор, а Эрленд — осматривать гостиную. На стенах висели плакаты — аккуратные, в рамах под стеклом, словно их только что купили. В книжном шкафу — переводные триллеры, все в мягких обложках, некоторые читанные, другие, видимо, не открывались. Ничего любопытного в твердой обложке. Эрленд наклонился посмотреть, что стоит на нижней полке, узнал только одну книгу, тоже в мягкой обложке, — набоковскую «Лолиту», снял ее с полки, открыл. Английский оригинал, читана несколько раз.
Поставив книгу обратно на полку, Эрленд занялся письменным столом. Г-образный, занимает целый угол. Рядом новое, удобное офисное кресло, стоит на пластиковом коврике, дабы не повредить пол. Стол явно старше кресла. С обеих сторон тумбы с ящиками и еще один длинный, под длинной столешницей, всего девять. На короткой стороне стоит 17-дюймовый монитор, под столешницей — выдвижной поддон для клавиатуры, сам компьютер — на полу под столом. Все ящики заперты.
Сигурд Оли тем временем изучил шкафы в спальне. Все очень чисто и в идеальном порядке, носки аккуратно сложены в одном ящике, в других, тоже аккуратно, белье, брюки, свитера. На вешалке — несколько сорочек и три костюма, старомодных, из эпохи диско, коричневых в полоску. На полу — несколько пар обуви. В верхнем ящике — постельное белье. Хозяин застелил постель до прихода неведомого гостя. Одеяло и подушка укрыты белым покрывалом. Все просто, даже несколько аскетично.
На тумбочке рядом с кроватью — будильник и две книги, одна — сборник политических интервью, другая — альбом с фотографиями грузовиков «Скания». Внутри тумбочки — лекарства, медицинский спирт, снотворное, панадол и баночка с вазелином.
В дверях появился Эрленд:
— Ключей нигде не находил?
— Нет, нет. Каких ключей, от двери?
— Нет, от ящиков стола.
— Нет, таких тоже не видел.
Эрленд заглянул еще раз в кладовку, затем вышел на кухню, по очереди открыл все ящики и дверцы, но нашел только посуду, бокалы и столовые приборы.
Ключей нигде нет. Так, а что у нас в прихожей? В карманах пусто, а, нет, вот черный мешочек, в нем немного монет и брелок с ключами. Ключ от входной двери дома, ключ от квартиры, от обеих комнат — и вот оно, еще два маленьких ключика. Отлично, один из них подходит к ящикам стола, сразу ко всем.
Первым делом Эрленд открыл длинный ящик под столешницей. Там оказались счета — телефонные, за электричество, отопление, кредитные — и подписка на газету. Два нижних ящика в левой тумбе пустовали, в тех, что выше, лежали налоговые декларации и зарплатные чеки. В самом верхнем — альбом с фотографиями, все черно-белые, разных времен, некоторые, кажется, сняты в этой самой квартире, другие — на природе: вот карликовые березы, вот Золотой водопад и гейзер Гейсир. Все довольно старые — на двух, показалось Эрленду, он узнал убитого, когда тот был куда моложе.
Отлично, а что у нас в правой тумбе?
Два верхних ящика пусты. В третьем — колода карт, складная шахматная доска, чернильница.
О, смотрите-ка! Что это такое с нижним ящиком?
Эрленд уже было закрыл его, как услышал звук, словно мнут бумагу. Он снова открыл и закрыл ящик — точно, что-то бумажное между ящиком и полом тумбы. Вздохнув, он уселся на пол и заглянул в щель — ничего не видно. Снова выдвинул ящик — ни звука, снова закрыл его — ага, опять тот же звук. Тогда Эрленд выдвинул ящик до конца — к задней стенке что-то приклеилось. Он протянул руку и достал из тумбы крошечную черно-белую фотографию — зимнее кладбище, крупный план могилы. Кладбище Эрленд не узнал. На могильном камне надпись, ясно читается женское имя, Ауд. Отчества нет. Даты Эрленд не смог разобрать, надо достать очки. Так, теперь видно: 1964–1968. Под цифрами — эпитафия, но буквы совсем маленькие, не разберешь.
Эрленд аккуратно сдул пыль с фотографии. Бедная девочка, всего четыре года.
Эрленд выглянул в окно. Осенний дождь бомбардирует стекла. Чуть за полдень, а уже темно, как ночью.