Руководил литобъединением в Ленинграде при издательстве «Советский писатель» Леонид Николаевич Рахманов. Организационными вопросами ведала редактор книжного издательства Маргарита Степановна Довлатова. Поздней осенью 55-го года мы собрались в очередной раз в комнате редакции. Маргарита Степановна представила нам высокого флотского офицера. Это был Вадим Инфантьев. Он прочитал рассказ «Технари».

Первые недели войны. Где-то на Балтике, на острове, находился аэродром наших истребителей. Побережье заняли фашисты. Последние летчики улетели с острова, остались шестеро техников, одиннадцать разбитых истребителей. Враги вот-вот нагрянут на остров. Ни один из «технарей» никогда не летал. Они ремонтировали самолеты, готовили их к полетам. Из одиннадцати самолетов они кое-как залатали шесть, решили перелететь к своим. Первая машина взлетела, тут же рухнула и взорвалась. Только троим удалось перемахнуть к своим. Да и те, приземляясь, чуть не погибли, не умея сажать самолеты.

Я не воевал, ибо был мал, но войну хорошо помнил. Войну в ту пору еще помнили все. Рассказ приняли с восторгом: он был краток и динамичен. Виктор Курочкин — он воевал танкистом — эмоциональный донельзя, малейшую фальшь отмечал ядовитым хохотом, криками: «Чепуха! Брехня!» Тут он прослезился, поздравил автора.

Через год я защитил диплом, уехал по распределению на работу. Бывая в Ленинграде, виделся с Инфантьевым редко. Мы приветливо здоровались, коротко обменивались новостями. Он носил тогда военную форму, водился с бывшими фронтовиками.

Родился Вадим Николаевич Инфантьев в Сибири, под Томском. Среднюю школу закончил в Сарапуле, на Каме. В школьные годы он писал стихи, хорошо рисовал, мечтал стать художником. А когда закончил школу, решил стать строителем, архитектором. В 1939 году поступил в Ленинградский строительный институт. Время было тревожное: назревала война. В том же, 1939 году его, как и других юношей, ставших студентами, призвали в армию. Направили учиться в школу младших командиров зенитной артиллерии.

Воевать Инфантьев начал сержантом. В ту пору зенитные батареи, и наши и немецкие, вели огонь при помощи ПУАЗО — центрального прибора управления артиллерийским зенитным огнем. Батарея могла вести огонь по какой-то одной цели. Враг засекал батарею, совершал на нее «звездный» налет — с разных сторон налетал и бомбил. Или накрывал батарею артиллерийским огнем. Юный командир орудия сержант Инфантьев долго ломал голову: как переделать прицел орудия, чтобы оно могло самостоятельно вести огонь по самолету, без центрального прибора? Долгое время в минуты затишья он что-то рисовал, чертил, рассчитывал. Решение пришло. Переделка прицела очень простая, можно выполнить в своих мастерских. Командование поддержало затею. Инфантьеву выделили орудие, расчет и тягач. Сутками он не выходил из мастерской. Пушку с новым прицелом опробовали, и он стал командиром отдельного кочующего орудия. Его направили в район Невской оперативной группы войск. С правом свободного маневрирования в этом районе. Когда в небе появлялся воздушный разведчик, батареи молчали, чтоб не выказать себя, а пушка сержанта Инфантьева палила по одиночному самолету. Отстреляется — и меняет позицию на лесной дороге. Враги засекали орудие Инфантьева, бомбили потом пустое место. И так воевал расчет юного командира до прорыва блокады. Он вернулся на свою батарею. И во время прорыва на дивизион Инфантьева враг обрушил шквал огня, а батарея его сбила два самолета и потеряла только двух человек.

Не оставляла молодого сержанта жажда творчества, изобретательства, он разрабатывал новые усовершенствования, продолжал писать стихи, делал зарисовки.

После прорыва блокады Инфантьева, ставшего уже офицером, назначили заместителем командира дивизиона.

26 марта 1944 года Инфантьева контузило при очередной бомбежке. Месяц он пролежал в госпитале. Затем его назначили начальником школы радистов. Правда, в радиотехнике, как он сам говорил, он ни черта не понимал, но организатором оказался хорошим. Потом его назначают начальником штаба зенитного дивизиона, охранявшего объекты Петроградской стороны. В это-то время он и начал писать прозу.

Он отнес свою первую повесть в журнал «Звезда». Тут начались мытарства нравственные. Ему советовали одно в повести усилить, оттенить, выделить, другое — сократить, снизить. Он терпеливо внимал этим советам, однако повесть так и не увидела света. Зато Вадим Инфантьев приобщился к литературной среде, познакомился со многими литераторами: тогдашним ответственным секретарем журнала Антониной Голубевой, Ильей Груздевым, Геннадием Гором, с веселым старшим лейтенантом Михаилом Дудиным, с танкистом и поэтом Сергеем Орловым.

После войны Вадим Инфантьев мечтал поступить в Академию художеств, подумывал и о Политехническом институте. Вместе с тем, как артиллеристу, ему надо, казалось бы, поступить в Артиллерийскую академию. Решение пришло неожиданное: поступил в Военно-морское инженерное училище имени Ф. Э. Дзержинского. Видно, сыграла свою роль морская романтика.

Бывшим фронтовикам учиться было нелегко. Но, стосковавшись по учебе и стремясь наверстать упущенное за время войны, сил они своих не жалели. А Инфантьев не только учился, он еще принялся и писать рассказы. Отнес несколько рассказов в журнал «Ленинград». Член редколлегии Михаил Зощенко одобрил их, они даже были подписаны в печать. Но тут журнал прекратил свое существование. Рассказов своих Инфантъев так больше и не увидел.

Училище он закончил с отличием, служил инженером-механиком на подводной лодке. Потом его направили в Военно-морскую академию. Закончил и это учебное заведение.

После академии Инфантьев — научный сотрудник в секторе изобретательств. В числе прочих научных работ Инфантьева остались в архивах его статьи о теоретических и экспериментальных исследованиях в области физических явлений. И в то же время литература не выпускает Инфантьева из своих соблазнительных и «опасных» лап. Он пишет рассказы и одновременно работает над диссертацией. Как раз в ту пору он и появился с рассказом «Технари» в литобъединении при «Советском писателе».

В 1956 году «Литературная газета» опубликовала этот рассказ с кратким сопроводительным приветствием: «Нашего полку прибыло!»

В следующем году вышел первый сборник рассказов писателя, спустя два года — второй. Инфантьева приняли в Союз писателей.

В 1961 году Вадим Инфантьев уволился в запас. Теперь он весь отдался литературной работе. Только двадцать шесть лет спустя после начала Великой Отечественной войны человек смог вернуться в своем творчестве к тем дням, когда личность его начинала свое становление! Двадцать шесть лет!

Он приступил к повести «После десятого класса». В 1967 году закончил ее, а книгой она вышла только в 1971-м.

Какой труд, какое упорство! Но когда читаешь эту большую повесть, ни пота, ни труда писателя не чувствуешь, не замечаешь. Кажется, автор сел за стол и тут же с необычайной легкостью, местами с подлинным юмором написал ее.

Пересказать настоящее художественное произведение, если оно 1 # эойне, невозможно. Его надо прочесть. Язык повести прост, краток, сжат, ритм письма стремителен, как минуты и часы тех дней, когда в один час, в одну минуту могла втиснуться вся жизнь человека с ее началом и концом. Вот на страницах ее: «Пал Псков. Пал Остров. Путь из Ленинграда был открыт. Оборонительные работы на Лужском рубеже не были закончены. А непосредственные подступы к Ленинграду с юго-запада вообще не укреплялись, да и кому могло прийти в голову, что противник сможет пройти к городу с этой стороны? Пали Новгород и Чудово. Пала Гатчина. Берлинское радио кричало в эфир: „Остались считанные часы да падения Ленинграда, этой твердыни Советов на Балтийском море!“». С поразительной точностью и краткостью тут передана страшная обстановка того времени. Всего несколькими строчками! И здесь же автор подает недалекое мирное прошлое своих героев, и так просто у него получается, так естественно, что переходов читатель не замечает.

Вот так и кроится таинственная ткань мастера. Подобными переходами автор как бы избавляет текст от нагромождения ужасов войны, которые подавляли бы саму Жизнь, за которую ведется битва. Мы читаем: «Ночью проснулся от грохота, криков и треска. Большой деревянный особняк горел. Красное пламя клубами рвалось в небо. Кругом рвались снаряды, кричали раненые… Оказывается, наши зенитные снаряды не взрываются от огня, не детонируют от близких взрывов. Штабель наших боеприпасов горел. Гильзы лопались… Снаряд вылетал из гильзы, от него отваливался дистанционный взрыватель, и тротил плавился, вытекал, горел рыжим коптящим пламенем. Броневик пылал, как фанерный, потом взорвался. Огонь перекинулся на нашу пушку…»

Так и хочется без конца приводить примеры поразительной точности в подаче деталей боевых событий. И тут же далее: «Ровно год назад я сидел в казарме на проспекте Красных Командиров и мечтал о том, как мы с Лялькой проведем Ноябрьские праздники. В городе было сухо, бегали украшенные лампочками и флажками трамваи…» Что такое? Зачем автор делает такой резкий переход? Авторский трюк? Да нет же! После адских событий, чтоб человеку очнуться, остаться человеком, сама память, помимо воли героя, заставляет его вспомнить прекрасное недавнее прошлое.

Такова природа человека: он возрождается в минуту затишья. И талантливый автор чувствует, где и как спасается человек. И читатель живет с героем, переживает с ним ужасы и возрождение.

Такова сила таланта Вадима Инфантьева в этой повести. Объемом она велика, а когда прочтешь, кажется коротенькой.

Повесть насыщена деталями, каких придумать просто невозможно. Сложнейшие ситуации автор подает с чрезвычайной простотой, с тончайшим юмором и зримо. Вот герой переделал прицел на пушке и смонтировал его. (Во время войны, на фронте, юный сержантик, когда и понятия не имеют о таких прицелах!) Читаем: «Командир батареи ходил по позиции и неодобрительно посматривал на меня. Капитан Луконин перед этим долго расспрашивал, не испорчу ли я пушку. Я объяснял, что никакой порчи быть не может, что это обыкновенная рационализация, к которой призывают во всех газетах…» Ситуация сложная? Очень! Комбат неодобрительно посматривает на юного сержантика-рационализатора. Точная деталь для характеристики бывалого комбата? Куда уж точнее! И подлинный юмор!

Наконец прицел установлен. «На закате в небе появился „Мессершмитт—109“… Командир батареи сидел на горбу своей землянки и грыз травинку. Заметив самолет, он мне крикнул:

— Ну-ка, стукни по нему раза три. Посмотрим, как получается…»

В этой крохотной сценке нет пояснений, рассуждений, но как все зримо и понятно! Вражеский «мессер» появился один — это разведчик. Появился на закате: если по нему будут стрелять, он непременно засечет огневые точки. А на батарее спокойно. Комбат сидит и грызет травинку: он все переживает за свое орудие! И он даже не команду подает, а как бы нехотя кричит неуемному сержантику: мол, стукни по нему, посмотрим, что получится. Сцена прекраснейшая, так ярка в своей простоте, что читатель будто и сам сидит где-то рядом, вернее, в сторонке и наблюдает за происходящим. Снаряды взорвались близко от самолета, самолет резко изменил курс — значит, летчик испугался. Значит, на самом деле снаряды близко от него взорвались. Но стрелявшие не могут определить, выше или ниже самолета взорвались снаряды. Дальномерщики сообщили, что были недолеты. Герой звонит на соседнюю батарею, там подтвердили: были изрядные недолеты. Герой доволен, без ПУАЗО стрелял он точно! Но автор не расписывает, в какой степени торжествует герой! А вот как он передает внутреннее состояние героя: «Опустилось солнце. Выпала роса. Завтра будет летная погода. Для нас, зенитчиков, ее лучше называть налетной. Я ушел с позиции и сел на краю противотанкового рва. Очертания города на горизонте погружались в сиреневую дымку. Курил, смотрел на отражение первых звезд в ручье на дне рва (деталь! — В. Л.). Руки у меня дрожали, и курить хотелось непрерывно».

Одной строчкой автор выдал нам характер героя, манеру его поведения: внешне он вроде спокоен, обстановка на позиции спокойная, а руки у сержанта дрожали и хотелось бесконечно затуманиваться табаком. Изумительно тонкое мастерство писателя!

Да, именно сейчас приходят к герою мысли о счастье, они отвлекают, — в этом и суть интеллекта человеческого! Можно без конца приводить примеры из повести и удивляться. По своей масштабности, плотности материала повесть уникальна в нашей литературе о войне. Материала заложено в ней столько, что иному писателю хватило бы на десять повестей.

Казалось бы, писатель Инфантьев нашел свою манеру письма, свой почерк. Но мы видим, что вся жизнь его прошла в постоянном поиске самого себя — в поиске, как и где выразить себя, свой талант, свои способности. Выплеснул из души пережитое, осмысленное, как бы отряхнулся, вздохнул и — дальше в путь, на поиск. Зачем? Для чего? Этого никто не знает.

Повесть вышла в 1971 году, в том же году Лениздат выпускает его сборник повестей и рассказов «Морской канал», названный по одноименной повести, включенной в сборник. Задержимся на этой повести. Мы видим, что писатель изменил свой курс на все сто восемьдесят градусов — принялся за исторические вещи. Будто ученый и историк проснулись в нем. Он пишет об устройстве Морского канала, соединившего Петербург с Кронштадтом, о строительстве нового порта в Петербурге. Тема обширная, материал богатейший, и они требуют какой-то своей манеры письма. И писатель Вадим Инфантьев это понимал. Знал, что только личный опыт может дать основу для новой формы самовыражения. И он приступает к опытам, полным мучительных писательских сомнений, доводящих порой до отчаяния.

Первые главы повести он выдает в романической манере, в классической манере исторического романа. Тут уже свой язык письма и ритмика. Размах на первых страницах получился колоссальный. Сцена беседы крупнейших русских дельцов того времени в отдельном кабинете ресторана Бореля выписана обстоятельно. Мастерски подана закулисная борьба за подряд на строительство канала. Но ведь то время было очень горячее в России. После отмены крепостного права промышленность начала бурно развиваться. С поразительной быстротой становился на ноги русский рабочий класс, выходил на арену общественной деятельности. Революционная интеллигенция работала во всю свою силу. Все это показать в маленькой повести письмом классического исторического романа невозможно. И писатель это понял. Он торопливо закруглил повествование, слегка только набросав силуэты рабочих, представителей революционной интеллигенции, оставил «Морской канал» наметкой на большой роман в будущем.

И снова ученый-изыскатель побеждает в Инфатъеве, Он пишет книгу для юношества «По местам стоять, к погружению!». В подзаголовке он указывает: «Научно-художественная книга». В ней увлекательно рассказывается о развитии подводного флота не только в нашей стране, но и во всем мире.

Писатель и ученый, Инфантьев не останавливается в своих поисках. Сколько безвестных героев вывел он к людям! Вот хотя бы один из них, чем-то напоминающий несчастного Левшу Лескова. При царе Петре I он жил, Ефимка Никонов. Задумал он, мастеровой человек, построить «потаенное судно», на нашем языке — нечто вроде подводной лодки. Подал челобитную царю, тот сказал свое «добро». Десять лет Ефим строил. Царь умер, а несчастного изобретателя отправили под караулом, вместе с другими провинившимися в чем-то, в Астраханское адмиралтейство.

Теперь уже, кажется, Инфантьев окончательно решил работать с историческим материалом. Он пишет роман «Балканский хребет», вобравший в себя три повести, объединенные единым замыслом и судьбами героев. Роман многоплановый и сложный. Тема его — совместная борьба русского и болгарского народов во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Роман читается с большим интересом.

Сегодня писателя Инфантьева нет с нами. Он умер 6 сентября 1980 года. Вадим Николаевич закончил свои поиски. Но в книгах своих он всегда будет жить с людьми. В этом сборнике представлены две повести: «После десятого класса» и «Под звездами балканскими». Последняя стала третьей частью романа «Балканский хребет».