Само собой, миссис Ричардсон узнать все это было неоткуда. Ей достались только ключевые детали истории Райтов: явилась Мия с животом, заявила, что она суррогатная мать, носит ребенка для каких-то Райанов, – имен Райты не вспомнили. – Джейми, Джонни, что-то такое, – сказал мистер Райт. – Она говорила, он с Уолл-стрит. И денег куры не клюют.

– Я не очень-то поверила, – призналась миссис Райт. – Я думала, она попала в беду, а нам врет. Но потом позвонил этот адвокат.

Спустя несколько недель после отъезда Мии Райтам звонил адвокат – спрашивал, не знают ли они, как с ней связаться.

– Прислал визитку, – вспомнила миссис Райт. – На случай, если она сообщит адрес. Но от нее с тех пор ни слуху ни духу. – И она снова промокнула глаза платочком.

Порывшись там и сям, миссис Райт отыскала визитку адвоката, и миссис Ричардсон списала адрес. Томас Райли, юридическая компания “Райли и Шварц, партнеры”. Телефонный код 212, манхэттенский, контора на 53-й улице. Миссис Ричардсон поблагодарила Райтов и смущенно отказалась, когда миссис Райт взялась совать еще печенье. Райты предложили ей фотографии Уоррена в футбольной форме – может, сказали, газета захочет проиллюстрировать статью.

– Вы, главное, верните, – прибавила миссис Райт. – Это у нас единственные экземпляры.

Угрызения совести пауком царапались в горле у миссис Ричардсон. Вроде приятные люди эти Райты – приятные люди, которые многое пережили, приятные люди, которые могли жить по соседству с ней в Шейкер-Хайтс.

– Если газете понадобятся фотографии, я вам сообщу, – сказала она.

Хотя бы это правда, договорила она про себя.

– Вам столько пришлось пережить. Я вам так соболезную, – сказала она уже в дверях и не покривила душой. Потом замялась. – Если б вы узнали, где ваша дочь, вы бы захотели с ней связаться?

– Может быть, – сказала миссис Райт. – Мы подумывали нанять детектива, знаете, поискать ее – вдруг что и всплыло бы. Но мы считаем, если б она захотела найтись, проявилась бы сама. У нас телефон не менялся с ее рождения. Она, наверное, думает, что мы на нее еще сердимся.

– А на самом деле? – не удержалась миссис Ричардсон, и ни мистер Райт, ни миссис Райт ей не ответили.

* * *

Телефон юридической компании – шестнадцатилетней давности, но миссис Ричардсон решила, что попробовать стоит. Позвонила из гостиницы и, к невероятному ее облегчению, секретарша сняла трубку почти мгновенно.

– “Райли, Шварц и Хендерсон”, – сказала она.

– Здравствуйте, – начала миссис Ричардсон. – Я звоню по делу, над которым много лет назад работал мистер Райли. – В краткой паузе она быстро поразмыслила. – У меня есть информация – мой клиент считает, она может вам пригодиться. Но, прежде чем я ее сообщу, я хочу удостовериться, что мистер Райли до сих пор представляет Райанов. Информация, как вы понимаете, деликатного свойства.

Секретарша помолчала.

– О каком деле, вы сказали, речь?

– Райаны. У меня информация о некоей Мие Райт. В трубке послышался скрежет ящика и шелест папок. Миссис Ричардсон затаила дыхание.

– Да, вот. Джозеф и Мэделин Райан. Да, мистер Райли по-прежнему числится их адвокатом, но… – пауза, – эту папку уже давно не открывали. Мистер Райли сейчас в офисе, я могу вас переключить. Как, вы сказали, вас зовут?

Миссис Ричардсон бросила трубку. Сердце колотилось как бешеное. Сосредоточенно подумав еще несколько минут, она открыла записную книжку и позвонила другу Майклу из “Нью-Йорк таймс”. Они познакомились в колледже, вместе работали над “Денисонцем”, и хотя Майкл перескочил оттуда в “Стэм-фордского адвоката”, а вскоре и в новостную редакцию “Таймс”, а миссис Ричардсон вернулась домой и ограничилась местными масштабами, они продолжали общаться. Некогда – она почти не сомневалась – Майкл был в нее влюблен, хотя ничего не говорил, а теперь оба уже давным-давно обзавелись семьями. Недавно его номинировали на Пулитцера, но он проиграл какому-то репортеру из “Ассошиэйтед Пресс”, писавшему об убийствах в Руанде.

– Майкл, – сказала миссис Ричардсон. – Сделай одолжение, а?

Спустя неделю Майкл перезвонит и подтвердит то, что она подозревала и так: посредством журналистской ловкости рук, доступной лишь ему одному, он умудрится отыскать больничные счета Мии Райт за 1981 год, из Святой Елизаветы на Центральном Манхэттене. Счета оплачивал Джозеф Райан, они иссякли в феврале 1982-го, под конец шестого месяца беременности, и если у миссис Ричардсон были сомнения насчет происхождения Пёрл, они испарятся без следа. Она задумается, что делать с этими сведениями – надо ли что-то делать. Бедные Райаны до того отчаянно хотели ребенка, что пошли на такое. Уж я-то кое-что в этом понимаю, думала миссис Ричардсон, вспоминая Линду Маккалла. Но в ней шевелилось и сочувствие к Мие, новое и нежданное: как это, должно быть, мучительно – воображать, что отдаешь своего ребенка.

А что бы сделала миссис Ричардсон на месте Мии? Этот вопрос она задавала себе снова и снова, до звонка Майкла и еще неделями – месяцами даже – после. Всякий раз, сталкиваясь с этим невозможным выбором, она приходила к одному и тому же выводу. Я бы никогда не угодила в такое положение, говорила она себе. Я бы с самого начала вела себя мудрее.

До поры до времени она спрятала свои записи в папку, конспиративно помеченную “М. У.”. Завтра она возвращается домой.

* * *

По дороге из клиники Лекси никак не удавалось переварить, что с ней происходит, что произошло. Ноги, тело уверенно двигались вперед, а голова плыла за ними заторможенным воздушным шариком. Она была беременна, а теперь нет. В ней было живое, а теперь нет. Где-то глубоко в животе неотчетливо болело, теплая влажная струйка сочилась в толстую прокладку, которую выдала медсестра. Еще пачка прокладок лежала в сумке вместе с флаконом ибупрофена.

– Тебе понадобится, когда анестезия отойдет, – сказала медсестра.

Пёрл взяла Лекси под руку:

– Ты как?

Лекси кивнула; стоянка закружилась и скособочилась. Лекси покачнулась, и Пёрл ее подхватила:

– Так. Давай. Почти дошли.

По плану Пёрл должна была отвезти Лекси домой. Мать Лекси вернется только завтра под вечер, а к тому времени, думала Лекси, она уже придет в себя, сможет притвориться, будто ничего и не было. Но когда Пёрл подвела Лекси к пассажирскому сиденью “эксплорера”, стало ясно, что в таком виде Лекси домой нельзя. От анестезии ее вело, и Пёрл пришлось самой ее пристегивать.

– Так, – сказала она. – Едем ко мне.

– А твоя мама? – спросила Лекси, и, когда Пёрл ответила: “Она умеет хранить секреты”, Лекси сочла, что ничего грустнее в жизни не слышала, и разрыдалась.

В кухню на Уинслоу они вошли в самом начале первого, и Мия – она канцелярским ножом вырезала клен из журнальной рекламы – испуганно вздернула голову. При виде скальпеля у нее в руках Лекси – которая под конец поездки успокоилась – заплакала снова. Ко всеобщему удивлению – своему в том числе, – Мия заключила ее в объятия.

– Все хорошо, – сказала она. – Все будет нормально.

Лекси потом так и не поняла, она ли рассказала Мие, что случилось, или Пёрл, или Мия догадалась сама. Лекси только запомнила, как Мия крепко ее обнимала – так крепко, что мир наконец перестал вертеться, – и как Мия уложила ее в низкую мягкую постель – свою, как выяснилось позднее.

Вообще-то Мия заподозрила уже давно. Брайан предусмотрительно смывал презервативы в унитаз, но несколько раз, вытряхивая мусорную корзину в спальне Лекси, Мия находила обертки, завернутые в ком одноразовых платков. Как-то днем Мия вернулась к Ричардсонам за позабытой утром сумкой и в прихожей споткнулась о кеды Брайана – 12-го размера, – а рядом стояли сандалии Лекси на платформе. Обоих было не видать, но Мия цапнула сумку с кухонного островка и выбежала из дома, отчасти боясь шумов, что могут донестись сверху, и тихонько прикрыла дверь, и понадеялась, что наверху не услышат стука. Глядя на Лекси, Мия всякий раз поражалась, до чего та ужасно юная; не хотелось думать, чем занимается Лекси и – возможно, по ассоциации – Пёрл.

И когда Лекси возникла в дверях, слегка опираясь на руку Пёрл, Мия вгляделась в поблекшее, посеревшее лицо, в розовую выписку из клиники, все еще стиснутую в руке, в пакет с прокладками, что болтался у Пёрл на запястье, и мгновенно поняла, что произошло. Спроси ее кто месяц или даже неделю назад, что бы она почувствовала в такой ситуации, Мия напророчила бы себе тень злорадства или хотя бы миг морального превосходства. Но в эту минуту накатило лишь острое сочувствие к Лекси, которая угодила в переплет, которой выпала боль – физическая и эмоциональная, – и ей придется пройти через эту боль, чтобы выбраться.

Лекси проснулась под свежим белым одеялом. Полдень давно миновал, шторы задернуты, но в углу горела лампа – абажур обернут полотенцем, свет приглушен, – и такая забота пронзила Лекси насквозь. В третий раз за день она разрыдалась. И рядом оказалась Мия – сидела у постели, гладила Лекси по спине.

– Ничего, – говорила Мия, и хотя говорила она только это – ничего, ничего, – Лекси стало полегче дышать.

Мия села по-турецки на пол и протянула Лекси салфетку, и Лекси сообразила, что постель не просто низкая – это матрас на ковролине. Она высморкалась. Мусорной корзины в окрестностях не наблюдалось, но Мия протянула руку, и Лекси, на миг смутившись, отдала ей влажный бумажный ком.

– Ты долго спала. Это хорошо. Поесть сможешь?

В кухне Мия поставила перед ней миску супа, и Лекси поднесла к губам ложку: куриная лапша, соленая, обжигающая. Пёрл не видать, но часы духовки показывали 15:15. Уроки едва закончились. Пёрл, наверное, рассказала матери все.

– Так не должно было получиться, – выпалила Лекси.

Ужасно хотелось объясниться, чтобы Мия не думала про нее плохого. Тут в квартиру вошла Пёрл. Она раскраснелась и слегка запыхалась.

– Одолжила у Сплина велик, – пояснила она. – Хотела побыстрее, проверить, как ты тут.

– Ты же не… – начала Лекси, и Пёрл потрясла головой.

– Конечно, я ему не говорила, – ответила она. – Сказала, что обещала пораньше приехать, маме помочь, но забыла. – Самой не по себе, до чего легко оказалось вновь соврать Сплину, но Пёрл отбросила эту мысль, будто паутину смела. – Ты как?

– Все будет нормально, – сказала Мия и похлопала Лекси по руке. – Я совершенно уверена.

Десять минут спустя Мия поставила плошку из-под супа в раковину отмокать, а по лестнице вновь прогрохотали шаги, и вошла Иззи. Вторую половину дня она проводила с Мией и на последних уроках гадала, над чем Мия работает, придумывала, чем с ней поделиться. Увидев Лекси, она застыла на пороге.

– А ты что тут делаешь?

Лекси насупилась.

– Пришла потусоваться с Пёрл, ты не поверишь, – рявкнула она. – Тебе что-то не нравится?

Во власти подозрений Иззи перевела взгляд на Пёрл. Лекси никогда не ездила на Уинслоу; ей больше нравилось в уютном солярии Ричардсонов – там удобные кресла, и большой телевизор, и есть чем перекусить, и диетическая кола в изобилии. А тут ни телевизора, ни даже дивана. Очень непохоже на Лекси. Чего это они с Пёрл здесь забыли? И однако вот, пожалуйста, – Лекси: бледная, мнется, глаза вроде красные, и это тоже совсем на нее не похоже.

– Я помогаю Лекси с сочинением по английскому, – сказала Пёрл. – Мы подумали, лучше тут.

– Иззи, все нормально, – сказала Мия. – Но раз девочки здесь, я сегодня не работаю. Давай завтра, ладно? – А когда Иззи замялась, Мия прибавила: – Завтра, честно. После школы. Как обычно.

Она слегка пожала Иззи локоть, разворачивая ее к дверям, и та, сердито зыркнув на Лекси, затопотала вниз. Спустя миг все услышали, как за ней с грохотом захлопнулась дверь.

– Вот она на меня вызверилась, – пробормотала Лекси. – Ну что тут нового?

Иззи ушла, и Лекси тотчас выдохлась, сползла ниже по стулу, свесив хвост за спинку. Пёрл к ней пригляделась:

– Выглядишь так себе.

– В постель, – невозмутимо велела Мия. – Тебе сегодня досталось.

В спальне она снова устроила Лекси на матрасе, и накрыла одеялом, и легонько погладила по спине, точно ребенка. Это, как ни странно, утешало.

– Блин, – сказала Лекси. – Робот же звонил. Родители знают, что я прогуляла.

В школах Шейкер-Хайтс к посещаемости относились серьезно: в начале каждого урока учитель заполнял форму и помечал отсутствующих. Затем в администрации секретарша прогоняла форму через машину, и на домашний номер родителей поступал записанный звонок – мол, так и так, ваши дети прогуливают.

– Я позвонила, – сказала Мия. – Когда вы с Пёрл приехали. Сказала, что ты плохо себя чувствуешь и не придешь сегодня и завтра.

Голова у Лекси как будто одеревенела.

– Но отпрашивают же родители, – пробубнила она, приподнявшись на локтях.

Комната вокруг зашаталась.

– Я сказала, что я твоя мать. Откуда они узнают?

Мия мягко толкнула ее в плечо и уложила на подушку. Она так спокойно это сказала, подумала Лекси. Что бы ни случилось, Мия выкрутится, сразу видно.

– Отдыхай, – услышала Лекси и заснула почти мгновенно.

Когда снова проснулась, был уже поздний вечер. Она лежала в сумраке и смотрела, как темнеет небо, пока Мия не постучалась и не вошла с дымящейся кружкой чаю.

– Я подумала, ты захочешь пить, – сказала Мия, а Лекси взяла кружку и благодарно отпила. Мята. Кружка под пальцами была утешительно плотная, как теплое, сильное плечо. – Я позвонила твоему отцу, – сказала Мия.

Мать завтра к вечеру приедет домой, вдруг вспомнила Лекси.

– Блин, – прошептала она. – Вы ему сказали?

– Я сказала, что ты сегодня останешься здесь. Что Пёрл позвала тебя переночевать.

После паузы Лекси ответила:

– Спасибо.

– Можешь оставаться сколько нужно. Но я думаю, завтра ты будешь готова вернуться домой.

Лекси медленно повертела кружку в ладонях.

– А потом?

– А потом сама решишь, что делать. Кому рассказать.

Мия шагнула к двери, но Лекси в панике схватила ее за руку.

– Подождите, – сказала она. – Вы считаете, я крупно ошиблась? – Она тяжело сглотнула. – Вы считаете, я ужасная?

Прежде она толком и не задумывалась про Мию, но внезапно стало очень важно узнать, осуждает ли та Лекси. Перед лицом ее доброты Лекси не снесет ее осуждения.

– Ой, Лекси. – Мия села, не отпуская ее руки. – Ты попала в очень трудную ситуацию. Никому не пожелаешь.

– Но вдруг я поступила неправильно? – Лекси умолкла, закрыла глаза, попыталась вновь нащупать эту искру жизни, что прежде кувыркалась внутри и ощущалась так ясно. – Может, стоило его оставить. Сказать Брайану. Мы бы что-нибудь придумали.

– Ты была готова стать хорошей матерью? – спросила Мия. – Какой хочешь быть? Какую заслуживает ребенок?

Они посидели молча. На руке Лекси лежала теплая ладонь Мии. Лекси неодолимо захотелось положить голову Мие на плечо, и спустя миг она так и сделала. И впервые задумалась, каково это – расти как Пёрл, быть дочерью Мии, проживать такую жизнь. От этой мысли немножко закружилась голова.

– Ты всегда будешь об этом грустить, – тихо сказала Мия. – Но это не значит, что выбор был неверен. Просто тебе придется нести его с собой всю жизнь.

Она мягко посадила Лекси, погладила по плечу и наклонилась за пустой кружкой.

– Но вы считаете, выбор был неверен? – не отступила Лекси. Уж Мия-то наверняка знает.

Та постояла, положив ладонь на дверную ручку.

– Я не знаю, Лекси, – ответила она. – Только ты знаешь.

Дверь за ней тихонько затворилась.

* * *

Когда Лекси открыла глаза, было раннее утро. Вокруг ни души, но кто-то выключил лампу и поставил у матраса стакан воды.

Пёрл в кухне ела хлопья.

– Выглядишь получше, – сообщила она. – Ты как?

– Постепенно. – Лекси осторожно опустилась на стул напротив Пёрл. – А твоя мама где?

– У вас. Пошла прибираться пораньше. У нее обеденная смена в ресторане.

Пёрл внезапно вспомнила позицию Лекси по делу Маккалла и решила не говорить, отчего у матери сегодня такое странное расписание: у Биби встреча с адвокатом, она готовится к слушаниям – осталось меньше двух недель – и попросила Мию подменить ее на работе. Пёрл подтолкнула к Лекси коробку с хлопьями, и та наклонила коробку, взяла горсть.

– Она спала на полу?

– Со мной.

– Извини.

Пёрл пожала плечами:

– Ничего. Мы привыкли. Иногда две кровати некуда ставить. – Она пихнула по столу миску. – Не ешь из коробки, высыпь себе. Во ненормальная.

Лекси как будто стала гораздо младше, и Пёрл не понимала, в чем дело: утренний свет, бледно-желтый и мягкий, или сама Лекси – без макияжа, распущенные волосы обрамляют лицо, – или странность этой минуты, и Лекси за завтраком у Пёрл в кухне, и все, что они пережили накануне.

– Твоя мама вчера была ко мне очень добра. – Лекси помешала хлопья в миске.

– Мама вообще добрая, – сказала Пёрл не без гордости.

– Мне всегда казалось, что я ей не нравлюсь.

– Ну-у. – Пёрл задумалась. У нее тоже сложилось такое впечатление, но, похоже, что-то переменилось. – Вы же толком не были знакомы.

– Думаешь, теперь я ей нравлюсь? – после паузы спросила Лекси.

– Не исключено, – ухмыльнулась Пёрл, и Лекси встала, обхватила ее руками и поцеловала в щеку.

Ночью они легли в узкую кровать Пёрл, и Мия протянула руку, погладила дочь по спине – годами этого не делала. С маленькой Пёрл она часто спала в одной постели: проще найти один матрас, чем два, само собой, но вдобавок это так утешительно – лежать близко-близко, как зверьки, что зарылись поглубже в норку. Пёрл росла, спать в одной постели становилось все неудобнее, и такого уже давно не бывало.

– Бедная Лекси, – пробормотала Мия. – Как же ей тяжко. – Надо кое-что сказать, понимала она, но не знала как и спустя миг заговорила как придется: – А ты… ты же… – Пауза. – Мы с тобой никогда об этом не говорили.

Пёрл отодвинулась и резко перевернулась на спину.

– Господи, мам. Давай не будем.

– Я просто хочу убедиться, что ты умеешь беречься. – Мия потерла царапину на ногте. Порезалась накануне за работой. – Я знаю, что вы со Сплином очень близки.

Пёрл рядом застыла всем телом – и так же внезапно ее отпустило.

– Мам, – сказала Пёрл. – Мы со Сплином просто друзья.

– Но, может, однажды ты захочешь большего. Я знаю, каково это…

Мия осеклась. Я не знаю, вдруг сообразила она; я не знаю, каково это, вообще без понятия. В юности у Мии было полно друзей, мальчиков в том числе, – но не бывало такой тесной дружбы, как у дочери и Сплина. Эти двое постоянно вместе; друг за друга заканчивают фразы, говорят на своем личном шуточном наречии и сыплют цитатами, которых Мия толком не улавливает. Не раз она видела, как Пёрл беспечно склонялась к Сплину и поправляла ему воротник; на днях заметила, как Сплин вынул у Пёрл из волос листик – с нежностью, с любовью даже: иначе это не назвать. Но с Мией такого не случалось – ни в юности, ни в художественной школе, ни после. Сейчас до нее дошло, что она никогда не видела мужчину голым – разве только брата в детстве. Никогда ни к кому не прикасалась – у нее не было этого тепла, этого электрического разряда от чужой близости. Все это ей дарило только искусство – и, конечно, Пёрл. Ничего полезного я ей сообщить не могу, подумала Мия, и между ними заклубилось молчание.

– Мам. – В темноте Мия не поняла, серьезна Пёрл или улыбается. – Не парься. Честно. Между нами со Сплином ничего нет. – Она перекатилась на бок, отвернулась от Мии, и голос ее заглушила подушка. – И у меня высший балл по ОБЖ. Я все знаю, что нужно знать.

Это же правда, сказала себе Пёрл; я не солгала ни единым словом. Умолчание, решила она, – не вполне ложь. Мия снова стала гладить ее по спине – эта ласка в детстве говорила Пёрл, что она не одна, что мама рядом, а значит, все будет хорошо. И, как и в детстве, это усыпило ее почти мгновенно.

Когда Пёрл тихонько засопела, Мия не убрала руку, будто она скульптор и лепит дочери лопатки. Под ладонью слабо-слабо билось сердце Пёрл. Дочь уже давно не подпускала Мию так близко. Родители, думала Мия, учатся выживать, все реже и реже касаясь детей. В младенчестве Пёрл цеплялась за мать; Мия носила ее в слинге, потому что, едва ставила на пол, Пёрл плакала. Почти весь день, минута за минутой, они прижимались друг к другу. Пёрл росла и все равно цеплялась сначала за материну ногу, потом за талию, потом за руку, будто что-то впитывала из матери через кожу. Даже если у Пёрл была своя постель, среди ночи она часто заползала к Мие и зарывалась под старое лоскутное покрывало, и поутру они просыпались, перепутавшись, – рука Мии застряла под головой Пёрл, ноги Пёрл поперек живота Мии. Став подростком, Пёрл ласкалась все реже – чмокала в щеку, одной рукой неохотно приобнимала, – и тем драгоценнее были эти ласки. Так уж оно устроено, говорила Мия себе, – но до чего же это трудно. Нечаянное объятие, голова на миг склонилась к твоему плечу, а тебе-то больше всего на свете охота прижать их к себе и держать крепко-крепко, чтобы вы срослись и никогда не расставались. Все равно что приучать себя жить на одном запахе яблока, когда охота лишь сожрать его, вонзить в него зубы и поглотить, прямо с косточками и черенком.

* * *

Пёрл ушла в школу, а Лекси провела в доме на Уинслоу все утро. Лежала поперек матраса, временами задремывала и спала, когда Мия вернулась из ресторана с двумя пенопластовыми контейнерами остатков лапши и новой идеей. В два часа дня, когда зазвонил телефон, который наконец и разбудил Лекси, Мия сидела за столом и карандашом набрасывала что-то на бумажке.

– Я понимаю, Биби, – говорила Мия, когда Лекси вышла в гостиную. – Но надо держать себя в руках. На суде будет еще хуже. Это только вершина айсберга. – Она глянула на Лекси и снова заговорила в телефон: – Все будет хорошо. Вдохни поглубже. Я тебе позвоню.

– Это что – мать… Мирабелл? – спросила Лекси, когда Мия повесила трубку. Неловко, но Лекси не вспомнила, как ребенка звали от рождения.

– Она моя подруга. – Мия снова села за стол, и Лекси подтащила стул поближе. – В газете сегодня была статья – не очень по-доброму про нее написали. Намекали, что она негодная мать. – Мия глянула на Лекси: – Может, ты уже знаешь. Раз твой отец представляет Маккалла.

Лекси вспыхнула. Ее отец в последнее время был очень занят, допоздна засиживался на работе, готовился к стремительно надвигавшимся слушаниям, но и она сама была занята – Брайан, колледж, клиника и все, что клинике предшествовало, – и особо не вникала.

– Я ничего не знала, – чопорно ответила Лекси. И затем: – А она что? Правда негодная мать?

Мия взяла карандаш и снова занялась наброском. Сеть, подумала Лекси; или нет, пожалуй, клетка.

– Прежде – может быть. Она попала в трудную ситуацию.

– Но она бросила ребенка. – Это Лекси не раз слышала от матери – та твердила так миссис Маккалла по телефону, едва речь заходила о деле, – и тезис въелся в мозг фактом.

– Мне кажется, она старалась поступить, как лучше для ребенка. Она понимала, что не справляется. – Мия нацарапала что-то в углу рисунка. – Вопрос в том, изменилось ли что-нибудь. Надо ли дать ей еще один шанс.

– И вы считаете, что надо?

Мия помолчала. А потом ответила:

– Почти все заслуживают больше одного шанса. Мы все временами делаем то, о чем жалеем. Приходится нести это с собой.

Лекси притихла. Рука ее невольно подползла к животу, где уже расцветала боль.

– Мне, наверное, пора домой, – после паузы сказала Лекси. – Уроки почти закончились, и мама, наверное, уже вернулась.

Мия смахнула со стола крошки ластика и встала.

– Ты готова? – спросила она нежно, и у Лекси внутри все заныло.

– Нет, – откликнулась она. И нервно хихикнула. – Но когда я буду готова? – И тоже поднялась. – Спасибо за… ну… Спасибо.

– Ты ей расскажешь? – спросила Мия, когда Лекси начала собираться.

Лекси поразмыслила.

– Не знаю, – ответила она. – Может быть. Не сейчас. Но, может, потом.

Она выудила из кармана ключи от машины и взяла сумку. Под сумкой лежала розовая выписка из клиники. Лекси помялась, скомкала ее, бросила в мусорную корзину и ушла.