В пятницу, когда в начале второго прозвенел звонок на седьмой урок, Пёрл села и кинула сумку возле стула. После школы она встретится с Трипом у его машины: утром он оставил ей записку в шкафчике. Лекси тоже оставила ей записку, после обеда: Сегодня кино? “Столкновение с бездной”? Почти можно забыть, что со Сплином Пёрл больше не дружит. Они виделись в школе каждый день, но обычно он вскакивал, едва звенел звонок, и мчался за дверь, не успевала Пёрл закрыть папку. Сейчас Сплин сидел через проход, склонившись над “Отелло”. Пёрл гадала, вернется ли все на круги своя, будет ли между ними все как прежде. Секс многое меняет, понимала она теперь, – и не только между тобой и партнером, но между тобой и всеми остальными.

Она еще вертела в голове это открытие, и тут в классе зазвонил телефон. Обычно это означало, что у дирекции вопросы – потеряли список присутствующих, отпрашивают опоздавшего ученика, – и Пёрл не обратила внимания, но затем миссис Томас повесила трубку, подошла и присела у ее парты.

– Пёрл, – вполголоса сказала она, – в дирекции говорят, за тобой приехала мать. Сказали взять с собой вещи.

Она вернулась к доске, где конспектировала третий акт “Отелло”, а Пёрл в недоумении собрала книжки. Надо к врачу, а она забыла? Случилось несчастье? Она инстинктивно глянула на Сплина за соседней партой – уже которую неделю у них не случалось ничего более похожего на разговор. Но Сплин тоже растерялся, и последнее, что она запомнила, уходя из класса, – его лицо, мгновенье их общего смятения.

Пёрл вышла через естественно-научное крыло и увидела мать – та припарковалась у тротуара, стояла, привалившись к маленькому бежевому “кролику”, ждала.

– Вот ты где, – сказала Мия.

– Мам. Ты что тут делаешь?

Пёрл глянула через плечо – типическая реакция любого подростка, столкнувшегося с родителем на публике.

– У тебя в шкафчике осталось что-то важное? – Мия расстегнула сумку Пёрл и заглянула внутрь. – Кошелек? Документы? Хорошо, поехали. – Она повернулась к машине, и Пёрл вырвалась.

– Мам. Я не могу. У меня сейчас контрольная по биологии. И я встречаюсь… у меня встреча после школы. Мы дома увидимся, ладно?

– Я не об этом, – сказала Мия, и Пёрл разглядела морщинку у нее между бровей – значит, мать сильно переживает. – Нам пора уезжать. Сегодня.

– Что?

Пёрл огляделась. Перед ними разлегся тихий зеленый овал. Все сидят по классам, только стайка школьников сгрудилась прямо за границей школьной территории, на ближайшем островке безопасности, и курит. Все вокруг такое нормальное.

– Я не хочу уезжать.

– Я знаю, миленькая. Но надо.

Прежде, всякий раз, когда мать решала уезжать, Пёрл жалела разве что мимолетно – и всегда о мелочах: мальчик, которым она восхищалась издали, скамейка в парке, или тихий уголок, или библиотечная книжка, которую ужасно не хотелось оставлять. В основном, однако, она уезжала с облегчением: можно выскользнуть из этой жизни и начать новую, как змея, что сбрасывает кожу. На сей раз в ней поднялся лишь вал горя и гнева.

– Ты обещала, что мы останемся, – сипло сказала Пёрл. – Мам. У меня тут друзья. У меня…

Она огляделась, словно сейчас как из-под земли рядом вырастет кто-нибудь из детей Ричардсонов. Но Лекси в Комнате Отдыха доедает обед. Сплин сидит на английском, дискутирует об “Отелло”. А Трип… Трип будет ждать ее после школы, по ту сторону овала. Пёрл не появится, и он уедет. Ее посетила дикая мысль: если успеть добежать до дома Ричардсонов, она спасена. Миссис Ричардсон поможет – Пёрл не сомневалась ни секунды. Ричардсоны возьмут ее к себе. Ричардсоны никогда ее не отдадут.

– Ну пожалуйста. Мам. Пожалуйста. Пожалуйста, давай не будем уезжать.

– Я тоже не хочу. Но надо.

Мия протянула руку. Пёрл на миг вообразила, как превращается в дерево. Пускает корни глубоко-глубоко, и ничто не сдвинет ее с места.

– Пёрл, милая моя, – сказала мать. – Мне так ужасно жаль. Нам пора.

Она взяла дочь за руку, и Пёрл, выдранная с корнем, следом за матерью шагнула к машине.

* * *

В доме на Уинслоу их немногочисленные пожитки уже были упакованы: покрывало содрано с дивана, сам диван разобран на подушки; фотографии, которые Мия лепила на стены, уже в коробках. Мия паковалась быстро, умела впихнуть гору вещей в крошечное пространство. Но за год в Шейкер-Хайтс вещей накопилось больше прежнего – на сей раз и оставлять придется больше.

– Я думала, что все успею сама, – пояснила Мия, кладя ключи на стол. – Но надо было кое-что закончить. Сложи свою одежду. Что влезет в вещмешок.

– Ты обещала, – сказала Пёрл. В безопасном коконе их дома – их настоящего дома, уже привыкала думать Пёрл, – потекли слезы, сошла удушающая лавина ярости. – Ты говорила, мы останемся насовсем. Ты говорила, на этом всё.

Мия обхватила ее рукой:

– Я знаю. Я обещала. Прости меня. Тут кое-что случилось…

– Я не поеду.

Пёрл сбросила кеды на пол и ринулась прочь. Мия услышала, как грохнула дверь в спальню. Вздохнула, подобрала кеды за задники и пошла по коридору. Пёрл хлопнулась на постель – раскрыла учебник по математике, рывком выдергивала тетрадь из сумки. Олицетворенная ярость.

– Пора.

– Мне надо делать уроки.

– Нам надо сложить вещи. – Мия мягко закрыла учебник. – А потом нам надо уезжать.

Пёрл выхватила учебник и швырнула через всю комнату в стену – осталось черное пятно. За учебником полетели тетрадь, и ручка, и хрестоматия по истории, и стопка карточек, и сумка осела на полу, точно сброшенная кожа, а все, что было внутри, валялось по всей комнате. Мия тихонько сидела рядом и ждала. Пёрл больше не плакала. Вместо слез – холодное безразличное лицо, выпяченный подбородок.

– Я тоже думала, что мы сможем остаться, – наконец сказала Мия.

– Почему? – Пёрл подтянула коленки к груди, обхватила их руками и взглядом прожгла мать. – Я никуда не поеду, пока не объяснишь почему.

– Справедливо.

Мия вздохнула. Она сидела подле Пёрл на кровати, разглаживала покрывало. Вторая половина дня. Солнечно. За окном ворковала плачущая горлица, тихо загудела газонокосилка, мимолетное облачко на миг накрыло их тенью и уплыло. Можно подумать, день как день.

– Я давно думаю, как тебе рассказать. Ты не представляешь, как давно.

Пёрл застыла, не сводя глаз с матери, – терпеливо ждала, понимая, что сейчас узнает нечто очень важное. Мия вспомнила Джозефа Райана – как он сидел за ужином, смотрел через стол, ждал ее ответа.

– Давай, – сказала Мия, вдохнув поглубже, – я сначала расскажу про твоего дядю Уоррена.

* * *

Когда Мия договорила, Пёрл посидела молча, пальцем водя по спиральной строчке, что вилась по стеганому покрывалу. Мия изложила историю в общих чертах, но обе понимали, что подробности будут всплывать еще долго. Будут просачиваться по капле, по крохе – вспоминаться внезапно, если дернуть за случайную ниточку: с памятью такое нередко бывает. Еще годами, заметив у дороги желтый домик, или помятую машину ремонтников, или двоих детей, что взбираются по холму, Мия будет говорить: “А я тебе рассказывала?..” – и Пёрл, навострив уши, станет подбирать очередные блистающие осколки своей истории. Всё, поймет она, в родстве с бесконечностью. До конца они, пожалуй, не дойдут, но могут добраться до той точки, где она, в сущности, узнает все, что нужно. Просто потребуется время – и терпение. А пока Пёрл узнала достаточно.

– И почему ты мне рассказываешь? – спросила она. – В смысле, почему теперь?

Мия глубоко вздохнула. Как объяснить человеку – как объяснить ребенку, любимому ребенку, – что предмету его восхищения нельзя доверять? Мия попыталась. Объясняла как могла и смотрела, как лицо Пёрл омывает смятение, затем боль. Пёрл не понимала: миссис Ричардсон всегда была так к ней добра, столько хорошего про нее говорила. Миссис Ричардсон, чей сверкающий внешний глянец завораживал Пёрл ее собственным отражением.

– Но она права, – договорила Мия. – Райаны подарили бы тебе чудесную жизнь. Любили бы тебя. И мистер Райан – твой отец. – Она никогда не произносила этого вслух, никогда не позволяла себе даже складывать эти слова в голове, и у них был странный привкус. – Твой отец, – повторила Мия. И краем глаза увидела, как Пёрл вылепливает слова губами, точно примеряет. – Хочешь с ними познакомиться? Можем съездить в Нью-Йорк. Их нетрудно найти.

Пёрл раздумывала очень долго.

– Не сейчас, – ответила она. – Может, потом. Но не сейчас. – Она, как в детстве, вжалась в объятия матери, умостилась под материным подбородком. И после паузы спросила: – А твои родители?

– Что мои родители?

– Они еще живы? Ты знаешь, где они?

Мия замялась.

– Да, – сказала она. – Пожалуй, знаю. Хочешь познакомиться с ними?

Пёрл склонила голову набок, и жест так отчетливо напомнил Мие Уоррена, что у нее перехватило дыхание.

– Когда-нибудь, – сказала Пёрл. – Может, когда-нибудь съездим.

Еще миг Мия обнимала дочь, зарывшись носом ей в пробор. Всякий раз утешало, что Пёрл пахла всегда одинаково. Она пахнет, вдруг подумала Мия, домом, словно дом – никакое не место; дом всегда был вот этим человечком, которого Мия таскает с собой.

– А теперь нам пора собираться, – сказала она. Половина четвертого. Уроки кончились, подумала Пёрл, складывая одежду. Сплин сейчас заходит в дом. Трип уже плюнул – или до сих пор ее ждет? Пёрл не появилась – он поедет ее искать? Матери она о Трипе так и не рассказала; пока не знала, расскажет ли когда-нибудь.

В дверь внизу постучали. Пёрл будто вызвала Трипа силой мысли – и обернулась к Мие, распахнув глаза.

– Пойду посмотрю, кто там, – сказала та. – Ты останься. Собирайся.

Если там миссис Ричардсон, подумала она… но нет, пришла Иззи – потерянно стояла на дорожке.

– Почему дверь заперта? – спросила она.

Месяцами Иззи каждый день приходила помогать Мие, и боковую дверь никогда не запирали. Дверь была открыта ей – всем детям Ричардсонов, сообразила она сейчас, – в любое время дня и ночи, какая бы ни приключилась беда.

– Я… у меня тут были дела.

Про Иззи Мия забыла напрочь и сейчас выдумывала правдоподобную отговорку.

– А Биби еще здесь? – Иззи не знала, почему еще Мия могла не пустить ее, отослать прочь.

– Нет, ушла домой. Я просто… была занята.

– Ладно. – Иззи на полшажка попятилась, и наружная дверь, которую она придерживала ногой, тихонько взвизгнула. – А Пёрл дома? Я… я хотела ей кое-что сказать.

Иззи пыталась перехватить Пёрл весь день; Иззи даже звонила ей вечером, но было занято: утешая Би-би, Мия сняла трубку с рычага и забыла положить обратно. Иззи звонила и звонила, а в первом часу ночи решила наконец, что разыщет Пёрл в школе. Надо ей рассказать, что говорил про нее Сплин; предупредить, что миссис Ричардсон в курсе про Трипа. Но Иззи не знала, как Пёрл ходит из класса в класс – по центральной лестнице, где толчея, или по задней, которая ведет в крыло английского? Обедает в столовой, или внизу в Эвакуации, или вообще на газоне? Всякий раз Иззи не угадывала, и бесилась, что снова и снова проморгала Пёрл, и еще больше бесилась от того, что, оказывается, так плохо ее знает. После школы, пообещала себе Иззи, найду ее и все расскажу.

А теперь Иззи по лицу Мии видела, что дела плохи, но не понимала, что случилось. Мия уже знает? Пёрл досталось? Мия почему-то злится и на Иззи тоже?

Мия сверху вниз глядела в ее встревоженное лицо и не понимала, что Иззи будет больнее – ложь или правда. В итоге решила обойтись без того и другого.

– Я ей передам, что ты заходила, ладно? – сказала Мия.

– Ладно, – повторила Иззи.

Держась за дверную ручку, она сквозь челку глянула на Мию. “Я что-то не то сделала? – гадала она. – Рассердила Мию?” Иззи, всегда говорила Лекси, не суждено играть в покер, и это правда: скрывать чувства Иззи не трудилась и не умела. В эту минуту она была такая юная, такая растерянная, и ранимая, и одинокая, и собственное предательство чуть не подкосило Мию.

– Помнишь, что я говорила? – спросила она. – Про пожар в прерии? Что иногда надо сжечь все под корень и начать заново? (Иззи кивнула.) Ну вот, – сказала Мия. Между ними распустилась долгая пауза. Мия не знала, как попрощаться. – Не забывай, – закончила она. – Иногда нужно начинать с нуля. Ты понимаешь?

Иззи не была уверена, что поняла, но снова кивнула. – До завтра? – спросила она, и сердце у Мии надломилось. Она не ответила, лишь притянула Иззи к себе и поцеловала в макушку – так она часто целовала Пёрл.

– Скоро увидимся, – сказала Мия.

Пёрл слышала, как затворилась дверь, но Мия поднялась в квартиру лишь спустя несколько минут, тяжело волоча ноги по ступеням.

– Кто там был? – спросила Пёрл, хотя уже и сама сообразила.

– Иззи, – ответила Мия, – но она ушла. И свернула к себе в спальню собираться.

Они уже столько раз это проделывали: два стакана один в другой, внутрь букетик приборов, стаканы в гнезда мисок, миски в гнездо кастрюли, кастрюлю в гнездо сковородки, все обернуть бумажным пакетом и проложить продуктами, которые долго хранятся, – пачка крекеров, банка арахисового масла, половина буханки хлеба. В другом пакете шампунь, кусок мыла, тюбик зубной пасты. Вещмешки с одеждой Мия запихала вниз под сиденья и покрыла одеялами. Ее фотоаппараты и расходники отправились в багажник вместе с посудой и туалетными принадлежностями. Все прочее – стол-книжка, который они выкрасили голубым, разномастные стулья, кровать Пёрл, и матрас Мии, и подушечная кочка, которую они называли диваном, – останется здесь.

Закончили они уже в глубоких сумерках, и Пёрл все думала о Трипе, и Лекси, и Сплине, и Иззи. Они сейчас у себя, в своем красивом доме. Трип гадает, почему она не пришла. Я его больше никогда не увижу, подумала Пёрл, и в горле вспыхнуло огнем. Лекси присела на кухонную столешницу, накручивает локон на палец, гадает, где Пёрл. А Сплин… им так и не выпадет шанс помириться.

– Это несправедливо, – сказала она, когда мать сунула остаток вещей в бумажный пакет.

– Да, – согласилась Мия. – Это уж точно.

Пёрл подождала родительской банальности: Жизнь несправедлива или Справедливо не всегда означает правильно. Но Мия лишь на миг притянула ее к себе, поцеловала в висок и вручила пакет:

– Иди отнеси в машину.

Когда Пёрл вернулась, мать выкладывала на кухонную столешницу бурый конверт.

– Это что? – спросила Пёрл, невольно заинтересовавшись.

– Это Ричардсонам, – ответила Мия. – Прощание, наверное.

– Письмо? А можно я прочту?

– Нет. Там фотографии.

– Ты их оставляешь здесь?

Прежде мать никогда нигде не оставляла свои работы. Съезжая с очередной квартиры, они забирали все взаправду свое – и не было ничего важнее фотографий Мии. Как-то раз, когда в багажнике “кролика” не хватало места, Мия, чтобы влезли снимки, повыбрасывала половину их одежды.

– Они не мои. – И Мия взяла со столешницы ключи.

– А чьи тогда? – не отступила Пёрл.

– Иногда, – сказала Мия, – фотографии принадлежат фотографу. А иногда – тем, кто на фотографиях. Готова?

И она щелкнула выключателем.

* * *

На другом конце города Биби сидела на тротуаре в тени припаркованного БМВ и через улицу наблюдала за домом Маккалла. Она так просидела довольно долго, а теперь уже половина восьмого, и в доме ее дочь, наверное, купается. Линда Маккалла любит строгий режим, это Биби знала. “Я всегда считала, что устоявшиеся привычки привносят в жизнь покой”, – не раз говорила она Биби, особенно когда Биби опаздывала забрать дочь. Как будто, думала Биби, как будто просто высказывается, ничуточки не судит, как будто говорит, что яблоки ей нравятся больше груш.

Включился свет в ванной наверху, и Биби вообразила эту картину: Мэй Лин держится за белую фаянсовую кромку ванны, одна ручка тянется потрогать воду, льющуюся из крана. Улица затихла, в гостиных мягко засияли лампы, кое-где голубизной мерцал телевизор, но, закрывая глаза, Биби почти слышала, как ее дочь хохочет, когда мелкие брызги усеивают крапинами ее лицо. Мэй Лин всегда любила воду; даже в те голодные дни она успокаивалась, если Би-би опускала ее в кухонную раковину вместо ванны, а когда не стало сил даже на это – Биби боялась, что ребенок вывернется из рук, боялась, что просто ляжет на потертый линолеум, а ребенок погрузится под воду, – Мэй Лин кричала громче. У миссис Маккалла, конечно, целая куча парфюмерии: всякие лосьоны, и мыла, и кремы специально для маленьких, с маслом ши, и с миндальным маслом, и с лавандой. Стоят рядком на краю ванны – нет, на красивой стеклянной полке, подальше от любопытных детских ручек, – и еще есть игрушки, целые ведра игрушек, а не старая банка из-под йогурта, чтобы споласкивать ей волосы, – нет, уточки и заводные лягушки. Дельфины. Лодочки и самолетики. Миниатюрные версии чудесной жизни, что предстояла Мэй Лин с Маккалла.

После купания миссис Маккалла завернет Мэй Лин в пушистое белое полотенце, такое мягкое, что, когда она его развернет, в нем отпечатается тело маленькой девочки, вплоть до пупка, будто вдавленного большим пальцем. Миссис Маккалла причешет Мэй Лин волосы – прямые, когда сухие, но волнистые, когда мокрые, в точности как у ее матери, – и засунет ее влажные руки и ноги в пижаму. Потом даст Мэй Лин бутылочку и уложит в постель. Биби посмотрела, как в ванной погас свет, а спустя миг – как свет зажегся в глубине дома, в спальне Мэй Лин. Мэй Лин уснет в тепле и сытости, в уютной кроватке, умостившись под вручную связанным одеяльцем, и целая стена подушек будет оберегать ее от твердых прутьев. Мэй Лин уснет, миссис Маккалла включит ночник, закроет дверь и, сама ложась в постель, уже будет предвкушать утро, когда она войдет в детскую, где ее ждет дочь Биби.

Биби привалилась головой к БМВ и подождала, когда у дочери в спальне погаснет свет.

* * *

Иззи вернулась от Мии в пустой дом. С родителями все понятно – они на работе, но кто-нибудь из старших детей обычно дома. “Где Лекси? – подивилась она. – Где Сплин?” Трип, рассудила Иззи, наверное, с Пёрл, – хорошо бы перехватить ее до того, как вернется мать.

На самом же деле Трип и Сплин явились домой раньше обычного – Сплин сразу после школы, Трип, как ни странно, вскоре после. Трип был сварлив и не находил себе места; Сплин заподозрил – и угадал, – что Трип планировал встретиться с Пёрл, но что-то не сложилось.

– Не задался день?

Трип что-то буркнул.

– Она не пришла, – продолжал Сплин, цокнув языком. – Хреново, чувак. Но если подумать, а ты чего ждал?

– Что ты несешь? – сказал Трип, наконец обернувшись к Сплину, и того прошила дрожь злорадства.

– А ты что думал – ты у нее один? – сказал Сплин. – Ты думаешь, кому-то хватит тупости беречь себя для тебя? Поразительно, что до тебя раньше не дошло.

Сплин засмеялся, и тогда Трип бросился на него. Они так не дрались годами, с самого детства, и с внезапным облегчением Сплин засмеялся опять, хотя Трип заехал ему в живот и оба рухнули на пол. Пару секунд они повозились на плитке, полосуя дверцы шкафчиков грязью с подошв, а потом Трип зажал Сплина в захват, и на том драка закончилась.

– Заткнись, – прошипел Трип. – Заткни свою пасть, нахер.

С самого первого поцелуя Трип гадал, что Пёрл в нем нашла, гадал, не решит ли она – рано или поздно, – что ошиблась с выбором. Сплин будто заглянул ему в голову и вслух прочел все его страхи.

Сплин что-то лепетал, тянул Трипа за руку, и в конце концов Трип отпустил его и вылетел за дверь. Полчаса бесцельно покружив по улицам, он поехал к Дэну Саймону. До появления Пёрл Трип, Дэн и другие хоккеисты часами горбились вокруг Дэновой “Нинтендо”, играя в “Золотой глаз”, и Трип надеялся, что игровое марево отвлечет его от слов Сплина, от раздумий о том, правдивы ли эти слова. Сплин тем временем направился на озеро Подкова, где про себя перебирал все то, что хотел высказать брату – сегодня и за многие годы.

Иззи, одна дома, снова и снова вертела в голове слова Мии. Иногда нужно начинать с нуля. В пять вечера Мия так и не приехала готовить ужин, и под ложечкой у Иззи неприятно засосало. И засосало пуще, когда в половине шестого позвонила мать.

– Мия сегодня не может, – сказала она. – Я по дороге куплю какой-нибудь китайской еды.

Когда наконец в самом начале седьмого вернулся Сплин, Иззи сбежала вниз.

– Где все? – вопросила она.

Дернув плечами, Сплин выбрался из фланелевой рубашки и кинул ее на диван. Не один час он просидел на озере, бросал камешки в воду, размышлял о Пёрл и о брате. Ты посмотри, что ты с ней сделал, в ярости думал он. Что ей пришлось пережить. Как ты мог? Он закинул в воду все камешки, какие нашел, и ему все равно не хватило.

– Мне-то откуда знать? – ответил он Иззи. – Небось Лекси у Сирины. Где Трип – хер его знает. – Сплин умолк. – А тебе-то что? Я думал, ты любишь одна.

– Я искала Пёрл. Ты ее не видел?

– Видел на английском. – Сплин пошел в кухню за газировкой, Иззи следом. – С тех пор нет. Она ушла раньше. – Он глотнул из банки.

– Может, она с Трипом? – предположила Иззи.

Сплин сглотнул и промолчал. Заметив, что он не опровергает ее гипотезы, Иззи воспользовалась преимуществом.

– Это правда, что ты вчера говорил про Трипа и Пёрл?

– Судя по всему.

– Зачем ты маме рассказал?

– Я не знал, что это секрет. – Сплин отставил банку на столешницу. – Не то чтобы они прямо шифровались. И я не подписывался их покрывать.

– Мама сказала… – Иззи замялась. – Мама сказала, Пёрл сделала аборт?

– Сказала.

– Пёрл не делала аборт.

– А ты откуда знаешь?

– Оттуда.

Иззи не могла объяснить, но знала точно. Трип и Пёрл – в это поверить легко. Иззи месяцами замечала, как Пёрл смотрит на Трипа – точно мышь на кота, жаждет, чтоб ее сожрали. Но беременность? Пёрл? Иззи сосредоточилась. Может, Пёрл была какая-то странная?

Иззи замерла. Она вспомнила день, когда пришла к Мие, а там сидела Лекси. Что Лекси тогда сказала? Что приехала к Пёрл, Пёрл помогает ей с сочинением. Лекси, обычно вся такая причесанная, была лохматая и бледная, волосы в вислом хвосте, и Мия очень быстро Иззи шуганула. Иззи поразмыслила еще. Лекси вернулась на следующий день, в любимой зеленой футболке Пёрл, той, что с Джоном Ленноном на груди. С пластиковым пакетом – в пакете что-то лежало. Лекси весь вечер просидела у себя, не вышла к ужину – опять же, на нее не похоже, аппетит у нее будь здоров – и ходила кислая еще не одну неделю. В сущности, даже сейчас сестра не так кипуча, не так бойка, точно в ней закрыли заслонку. И они с Брайаном расстались.

– Где Лекси? – снова спросила Иззи.

– Я же говорю. По-моему, у Сирины. – Сплин схватил Иззи за локоть: – Насчет Трипа и Пёрл ни слова, поняла? По-моему, она не знает.

– Что ж ты за мудак, а? – Иззи вырвала руку. – Пёрл не была беременна. Ты вообще понимаешь, что ее теперь, наверное, убьют, и мама, и ее мать, а ты ее с потрохами сдал вообще не пойми почему?

Сплин побелел, но лишь на миг. Затем тряхнул головой:

– Плевать. Она заслужила.

– Заслужила? – вытаращилась Иззи.

– Она тайком бегала к Трипу. К Трипу, ты вдумайся. Ей по барабану, что… – Он осекся, будто слишком сильно нажал на свежий синяк. – Слушай, она решила давать кому попало. Дальше сама виновата. Заслужила.

– У меня нет слов.

Иззи никогда не видела брата таким. Сплин, самый рассудительный в семье; Сплин, кто всегда за нее, даже если она предпочитает не слушать его советов. Сплин, единственный здесь, на кого она всегда могла положиться, потому что он все понимает лучше нее.

– Ты сознаешь, – сказала Иззи, – что мама, наверное, все свалит на Мию?

Сплин переступил с ноги на ногу.

– Ну, – сказал он, – может, Мие стоило получше следить за дочерью. Может, стоило учить ее отвечать за свои поступки.

Он потянулся за банкой газировки, но Иззи его опередила. Холодный металл вмазался Сплину в скулу, в лицо ударили брызги шипучки и пены. Когда Сплин проморгался, Иззи уже исчезла, и он остался один, и только банка медленно катилась по мокрым плиткам.

* * *

Сирина жила на Шейкер-бульваре, у здания средних классов школы, почти в двух милях от Ричардсонов. Спустя сорок минут Сирина открыла дверь на звонок и на крыльце узрела задыхающуюся Иззи.

– Ты что тут забыла, психичка? – спросила Лекси, спустившись к двери следом за Сириной.

– У меня к тебе вопрос, – ответила Иззи.

– А про телефоны ты никогда не слыхала?

– Заткнись. Это важно.

Иззи потянула сестру за локоть в гостиную, и Сирина, знакомая с семейной динамикой Ричардсонов, удалилась в кухню, чтоб они поговорили наедине.

– Ну что, – сказала Лекси, когда они остались одни.

– Ты сделала аборт?

– Что? – Лекси перешла на шепот.

– Когда мама уезжала из города. Сделала?

– Не твое собачье дело. – Лекси отвернулась, но Иззи так запросто с пути не свернешь.

– Ты сделала аборт, да? Когда говорила, что ночевала у Пёрл.

– Это не преступление, Иззи. Куча людей делает аборты.

– И Пёрл ездила с тобой?

Лекси вздохнула:

– Она меня возила. И пока ты не перешла к высоконравственным нотациям…

– Лекс, мне твоя нравственность до фонаря. – Иззи нетерпеливо отбросила волосы с лица. – Мама считает, что аборт сделала Пёрл.

– Пёрл? – рассмеялась Лекси. – Извини, но это смешно. Наша маленькая Пёрл, дева невинная.

– Видимо, у нее есть причины.

– Я записалась к врачу под ее именем, – сказала Лекси. – Пофиг. Пёрл не возражала. – Лекси опять шагнула к двери и снова развернулась: – И не смей никому рассказывать. Ни Сплину, ни маме, никому. Поняла меня?

– Эгоистичная ты сука, – сказала Иззи.

Не попрощавшись, она мимо Лекси вылетела в прихожую и по дороге к двери чуть не сбила с ног Сирину.

Еще сорок минут она пешком добиралась на Уинслоу, а добравшись, поняла: что-то не так. Все окна наверху темны, на дорожке нет “кролика”. Иззи помялась перед домом, поковыряла пальцем персиковое дерево, на котором съеживались и бурели цветы. Потом обошла дом и звонила в боковую дверь, пока ей не открыл мистер Ян.

– А Мия дома? – спросила Иззи. – Или Пёрл?

Мистер Ян покачал головой:

– Уехать, может бывать, пять, десять минут.

Сердце у Иззи свинцово похолодело.

– А они не сказали, куда едут? – спросила она, но уже знала правду: она не успела, их больше нет.

Мистер Ян опять покачал головой:

– Мне они не сказать.

Он выглянул из-за штор и успел заметить, как Мия с Пёрл осторожно пятятся со двора в машине, набитой сумками и коробками, и уезжают в сгущающуюся темноту. Хорошие они люди, грустно подумал он и пожелал им счастливого пути, куда бы они ни держали путь.

Записка, в панике подумала Иззи; наверняка есть записка. Мия не уехала бы, не попрощавшись.

– А можно я зайду и кое-что проверю в квартире? – спросила она. – Я там ничего не трону, честное слово.

– Есть ключ? – Мистер Ян открыл дверь, и Иззи загрохотала вверх по лестнице. – Может бывать, дверь запертая?

Дверь и впрямь оказалась заперта; Иззи стучала, трясла дверную ручку, потом сдалась и опять спустилась.

– У меня нет ключ, – сказал мистер Ян. Он придержал наружную дверь, и Иззи выскочила на крыльцо. – Просить твою маму, у нее ключ.

Двадцать пять минут Иззи шла до дома, куда – хотя она об этом не узнает – Мия и Пёрл только что завезли ключи от дома на Уинслоу. Еще полчаса искала материны запасные – нашлись в кухне, в ящике для мелочей. Действовала она тихо, на оставленную ей коробку с остатками ло-мейн и курицы с апельсинами даже не глянула, старалась не потревожить ни братьев, ни родителей, которые к тому времени разбрелись по дому и попрятались по своим углам. На Уинслоу-роуд она вернулась в половине десятого, и мистер Ян – который по будням, когда водил школьный автобус, вставал в 4:15 и соблюдал режим – уже лег в постель. Так что никто не слыхал, как Иззи вошла через боковую дверь, отперла квартиру Мии и Пёрл и наконец-то перешагнула порог, в глубине души зная, что опоздала, что они уехали навсегда.

* * *

К девяти утра дом Ричардсонов тоже почти опустел. Мистер Ричардсон уехал в офис, наверстывать, как он часто поступал субботними утрами, – из-за последних событий в деле Маккалла он запустил все остальное. Лекси спала на другом конце города в громадной постели Сирины. Трипа и Сплина тоже не было: Трип уехал отвлечься, погонять мяч в общественном центре, а Сплин на велосипеде покатил к Пёрл, где намеревался извиниться, но – к своему оцепенелому ужасу, – обнаружил запертую дверь и не нашел “фольксвагена”. И Иззи знала, что утром в субботу миссис Ричардсон всегда ездит в общественный центр плавать в бассейне. Мать – такая рабыня своих привычек, что Иззи даже не заглянула к ней в спальню. Уверена была, что в доме никого.

Одна-единственная мысль билась у Иззи в голове всю ночь: это несправедливо, все это ужасно несправедливо. Что Мие и Пёрл пришлось уехать, что они наконец-то создали себе дом, а их оттуда изгнали. Иззи в жизни не встречала таких добрых людей, таких заботливых, таких искренних, а ее семья, семья Иззи, их выперла. Про себя она перечисляла предательства. Лекси соврала; она использовала Пёрл. Трип ею злоупотребил. Сплин ее предал – нарочно. Отец Иззи крадет детей. А мать… о, мать – корень всех зол.

Иззи вспоминала дом Мии, что сиял золотым теплом. Всю жизнь Иззи была жестка и сердита; мать вечно придиралась, Лекси и Трип вечно насмехались. Мия была не такая. И с Мией Иззи была другой – она и не подозревала, что может такой быть: Мия приняла ее и словно околдовала, и Иззи стала любопытна, и добра, и открыта. Смогла наконец говорить, не врезаясь немедленно лбом в затвердевший панцирь своей уютненькой жизни, точно увидела вдруг, что прочные стены, заточившие ее, – на самом деле решетки и между прутьями прорехи, и они широки, и сквозь них можно ускользнуть. Сейчас Иззи воображала, как вернется к прежней жизни – к жизни в их красивом, идеально упорядоченном, обильно обставленном доме, где трава всегда подстрижена, листья всегда аккуратными кучами и никогда никакого мусора на виду; в их красивом, идеально упорядоченном районе, где на каждом газоне деревце, а улицы изгибаются так, чтобы никто не носился сломя голову, и каждый дом под цвет соседних; в их красивом, идеально упорядоченном городе, где все между собою ладят, и все живут по правилам, и все должно быть красиво и идеально снаружи, а какой бардак внутри – это никого не волнует. Иззи не могла притворяться, будто ничего не было. Мия отворила в ней дверь, которую уже не захлопнуть.

А потом она вспомнила день, когда познакомилась с Мией, и как Мия спросила ее: И что ты будешь делать? Тогда Иззи впервые в жизни поняла: что-то сделать можно. А теперь она еще вспомнила, что Мия сказала ей в последнюю встречу, – слова, что с той минуты отдавались в голове неумолчным эхом: что иногда нужно начинать с нуля. Земля сожжена, сказала Мия, и тут Иззи поняла, что будет делать.

Она планировала всю ночь и теперь, когда час настал, даже не задумалась. Она словно выступила за пределы себя и смотрела, как действует кто-то другой. У отца в гараже всегда стояла канистра горючего – для снегоочистителя и для генератора, на случай, если в грозу вырубится электричество. На постели сестры, затем на постелях братьев Иззи жидкостью из канистры нарисовала аккуратные кружочки. На цветастом покрывале Лекси осталось темное масляное пятно, и на подушке Трипа, и на клетчатых простынях Сплина. Когда закончила в спальне у Сплина, канистра опустела, и Иззи удовольствовалась тем, что оставила ее под закрытой дверью родительской спальни. Затем положила ключи от дома на Уинслоу обратно в ящик и достала коробок спичек.

Не забывай, сказала Мия. Иногда надо сжечь все под корень и начать заново. После пожара почва богаче – и вырастает новая зелень. С людьми, знаешь, то же самое. Начинают заново. Находят выход. Иззи подумала о Мие, и глаза стало жечь, и Иззи чиркнула первой спичкой о коробок. На плече у нее висела сумка, куда она запихала смену одежды, все деньги, что у нее были. Вряд ли они успели далеко уехать, думала она. Еще есть время их отыскать. Шкурка на коробке заскребла под спичечной головкой, как ногти по школьной доске, и пахнýло серой, и головка ярко вспыхнула, и тогда Иззи уронила спичку на цветастое одеяло сестры и выбежала за дверь.