К югу от хижины, там, где на месте старого бизоньего лежбища густо разрослась высокая трава бородачевник, весело жужжала папина косилка.

Под высоким мерцающим небом трепетала раскалённая зноем прерия. Солнце уже клонилось к закату, но горячий ветер и яркое солнце палили как в полдень, а дотемна, когда папа сможет закончить работу, оставалось еще много часов.

В колодце на краю Большого Болота Лора зачерпнула ведро воды, прополоскала коричневый глиняный кувшин, наполнила его свежей холодной водой, плотно заткнула и понесла на покос.

Над тропинкой кружились стайки белых бабочек. Стрекозы с прозрачными крыльями гонялись за мошками. По скошенной траве скакали полосатые суслики.

Завидев Лору с кувшином, папа обрадовался, слез с косилки и напился.

— Вот это кстати!

Ещё раз отхлебнув из кувшина, он заткнул его пробкой, поставил на землю, прикрыл скошенной травой и шутливо добавил:

— Тут человек готов хоть веник в землю воткнуть, лишь бы от солнца укрыться.

На самом деле папа был очень доволен, что тут не росли деревья. Ведь в Больших Лесах ему каждую весну приходилось расчищать свою вырубку от молодых побегов. А здесь, в прериях Дакоты, хоть нигде и нет тени, зато днём с огнём ни кустика, ни деревца не сыщешь.

— Ну что ж, отдохнул и снова за дело!

Папа прикрикнул на лошадей, и Сэм с Дэвидом поплелись вперёд, волоча за собой косилку. Длинное зубастое лезвие тянулось по земле, укладывая длинные стебли бородачевника. Папа ехал на открытом высоком сиденье и, держа руку на рычаге, оглядывал стерню.

Лора села на траву, уткнулась подбородком в колени и стала смотреть, как он заворачивает косилку на краю участка. От горячей земли поднимался сладкий запах свежеиспечённого хлеба. Вокруг по-прежнему носились суслики. Крошечные пичужки перепархивали со стебля на стебель, лёгонько раскачивая траву.

Из густых травянистых зарослей, извиваясь, выполз маленький полосатый уж. Когда он поднял голову и посмотрел на преградившую ему путь ситцевую юбку, Лора почувствовала себя высоченной горой.

Круглые глазки змеи блестели бусинками, язычок трепетал, словно струйка горячего пара. Лора знала, что ужи никому не вредят, а фермерам от них только польза — ведь они поедают насекомых, которые портят посевы.

Убедившись, что через Лору ему не переползти, уж вытянул шею, повернул под прямым углом и скрылся в траве.

Косилка тем временем зажужжала громче, и лошади, кивая головами в такт собственным ногам, поравнялись с Лорой. Услышав её голос из зарослей, Дэвид от неожиданности подскочил.

— Стой! — испуганно воскликнул папа. — Я думал, ты давно ушла. Зачем ты прячешься в траве, как куропатка?

— Можно я буду тебе помогать? — спросила Лора.

Сняв шляпу и подставив ветру растрепавшиеся, влажные от пота волосы, которые, как всегда, стояли у него торчком на макушке, папа сказал:

— Ты ведь ещё маленькая и слабенькая, Бочоночек!

— Мне уже четырнадцатый год, — возразила Лора. — Я уверена, что смогу тебе помочь.

Косилка стоила очень дорого, и нанимать работников папе было уже не на что. Соседи тоже не могли ему помочь. Их было ещё слишком мало, и все они работали на своих участках. Но, чтобы сложить сено в стога, папе требовалась помощь.

— Ладно, — согласился он. — Давай попробуем. Если ты мне поможешь, мы уберём всё сено сами.

Лора почувствовала, что у папы словно гора свалилась с плеч. Она побежала в хижину рассказать всё маме.

— Пожалуй, ты могла бы помочь, — неуверенно проговорила мама.

Правда, в поле работают только иностранки, а она и её девочки — американки, и занимать мужским делом им не пристало, но зато если Лора поможет папе убрать сено, они выйдут из затруднительного положения. И мама разрешила ей попробовать.

— А я буду носить вам воду! Я уже большая! — воскликнула Кэрри. На самом деле для своих девяти лет она выглядела совсем маленькой.

— А я буду за тебя работать по дому! — обрадовалась Мери. Она гордилась тем, что хоть она и слепая, но может сама мыть посуду и убирать постель не хуже Лоры.

Солнце и горячий ветер так быстро высушили траву, что назавтра папа смог уже собрать сено в копны, а ранним утром следующего дня, когда было ещё прохладно и в небе пели жаворонки, они с Лорой выехали в поле.

Папа шёл рядом с лошадьми, останавливал их у каждой копны, вилами забрасывал в фургон большие охапки сена, а Лора утаптывала их ногами.

Солнце палило все сильнее, от сена поднимался густой сладкий запах. Гора сена на фургоне всё росла и росла, и если б Лоре удалось хоть на минутку остановиться, она могла бы оглядеть сверху всю прерию. Но папа, не переставая, подбрасывал ей сено.

Лора вспотела, капор болтался на тесёмках у неё за спиной, коса расплелась, волосы растрепал ветер.

Папа поставил одну ногу на дышло, другой упёрся в широкий зад Дэвида и забрался на фургон.

— Ты славно поработала, Лора, — сказал он наконец.

По дороге домой Лора отдыхала на тёплом колючем сене, а потом уселась в тени фургона. Папа вилами сбросил на землю охапку сена, разровнял её, залез обратно в фургон, сбросил вниз ещё сена и стал его утрамбовывать.

— Давай я буду топтать сено, и тебе не придётся лазать вверх и вниз, — предложила Лора.

— Давай, — согласился папа. — Вдвоём оно сподручней. Но ты ведь и так устала, Бочоночек.

Однако папа дал ей вилы и разрешил попробовать. Вилы были очень большие, а Лора не умела с ними управляться, и хотя она изо всех сил старалась, папе пришлось самому разравнивать сено.

Солнце и ветер стали обжигать всё сильнее. У Лоры от усталости дрожали ноги, и пока фургон ехал за новой порцией сена, она радовалась, что может отдохнуть. Ей так хотелось пить, что, кроме воды, она ни о чём не могла думать и едва дождалась десяти часов, когда появилась Кэрри с кувшином.

Папа велел Лоре не пить сразу много воды, поэтому она отпила только маленький глоток, но вдруг с удивлением остановилась, а Кэрри захлопала в ладоши и радостно воскликнула:

— Не говори папе! Пусть он сам попробует!

Вместо воды мама прислала им имбирного лимонада. Она добавила в холодную воду сахара, уксуса и имбиря. Имбирный лимонад согревает желудок, и в жаркий день от него не тошнит, как от холодной воды. Это лакомство превратило первый день Лориной работы на сенокосе в настоящий праздник.

К полудню стог был закончен. Папа разровнял верхушку, чтобы с неё стекала дождевая вода. Эта работа требует большого умения.

Когда они пришли домой обедать, мама внимательно посмотрела на Лору и спросила папу:

— Может, ей было слишком тяжело, Чарльз?

— Нет, нет! Лора у нас крепкая, как хорошая французская лошадка. Она мне отлично помогла. Без неё у меня на этот стог ушёл бы целый день, а теперь я успею до вечера накосить ещё травы.

Лора очень гордилась своей работой. Руки у неё болели, спина болела, ноги тоже болели, а когда она легла спать, всё заболело так сильно, что на глаза навернулись слёзы, но она никому ничего не сказала.

На следующий день они с папой сложили ещё один стог. Руки и ноги у Лоры стали привыкать к работе и уже не так сильно болели. Ей нравилось смотреть на стога, которые она помогла папе сложить. Два стога они поставили по обеим сторонам хлева, ещё один, длинный, на крыше землянки, а под конец поставили ещё целых три.

— Теперь я начну косить на болоте, — сказал папа. — Мы запасём побольше сена, а весной, когда приедут новые поселенцы, постараемся его продать.

Болотная трава была выше и толще бородачевника, и у Лоры не хватало сил управляться с вилами, но утаптывать сено она могла.

Когда всё было собрано, папа забрался на фургон с сеном, но Лора заметила:

— Ты забыл одну копну.

— Где? — удивился папа.

— Вон там, в высокой траве.

Папа поглядел в ту сторону, куда показывала Лора.

— Это не копна, Бочоночек. Это домик, где живут ондатры. Давай подойдём поближе и посмотрим. Лошади подождут, — сказал он и, раздвигая жёсткие стебли, двинулся вперёд.

Трава была намного выше Лоры, и она не видела ничего, кроме папиной спины. Земля под ногами была мягкая, у корней травы стояла вода.

Вдруг впереди показалась большая блестящая лужа, а на краю лужи — домик ондатры. Домик был выше Лоры и такой широкий, что она не смогла бы охватить его руками. Твёрдые закруглённые стенки и верхушка были тёмно-серые. Ондатры разгрызли сухую траву, хорошенько перемешали её с глиной и обмазали свой домик, чтобы укрываться в нём от дождя и ветра.

Входа в домик видно не было. Никакая тропинка к нему не вела. На обгрызанной траве и на глинистых краях лужи не было никаких следов. Лора не могла понять, как ондатры входят к себе в домик и как они оттуда выходят.

Папа сказал, что за этими толстыми стенами ондатры спят. Каждая семья, сбившись в клубочек, лежит в отдельной комнатке, окружённой травой. Из комнат можно выйти в длинный покатый коридор. Этот коридор проходит через весь домик сверху донизу и ведёт прямо под воду. Это и есть вход в домик.

После захода солнца ондатры просыпаются, сбегают вниз по гладкому глиняному полу коридора, ныряют в чёрную воду и глухой тёмной ночью выходят на поверхность. Всю ночь напролёт они плавают и играют в воде под звёздами и луной, лакомятся корнями, стеблями и листьями водяных растений и трав, а когда на тёмном небе забрезжит серая призрачная заря, опять погружаются в воду и входят в дом через подводный выход. Мокрые с ног до головы, они пробираются вверх по коридору, каждая в свою комнатку, опять сворачиваются клубочком и спокойно замирают.

Лора пощупала стену домика. Грубая глиняная обмазка была горячей от жаркого ветра и солнца, но внутри, за толстыми глиняными стенами, было, наверное, прохладно и уютно.

— Похоже, зима нынче будет холодная, — озабоченно покачал головой папа. Это ему совсем не нравилось.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Лора.

— Чем холоднее будет зима, тем толще ондатры делают стены своих домов. Такого большого дома с такими толстыми стенами я ещё не видел.

Лора снова взглянула на домик. Он действительно был большой и прочный. Но солнце нещадно палило, обжигая ей плечи сквозь тонкий выцветший ситец; дул горячий ветер, запах прокалённой жаром травы заглушал даже запах сырого глинистого болота, и Лора никак не могла представить себе снег, лёд и лютый мороз.

— Папа, а как ондатры про зиму узнают?

— Понятия не имею. Но они узнают. Господь, наверно, их как-то об этом предупреждает.

— А почему же он не предупреждает нас?

— Потому что мы не животные. Мы люди, и, как сказано в Декларации Независимости, Господь создал нас свободными. Это значит, что мы должны заботиться о себе сами.

— А я думала, что о нас заботится Господь, — задумчиво проговорила Лора.

— Он и заботится — но только до тех пор, пока мы поступаем правильно. И он даёт нам совесть и ум, чтобы мы знали, как поступать правильно. Но Он позволяет нам поступать так, как мы хотим. В этом и заключается разница между нами и всеми прочими существами, которые живут на земле.

— А ондатры не могут поступать так, как им хочется?

— Нет, — отвечал папа. — Почему — не знаю, но ты и сама видишь, что не могут. Посмотри на их дом. Ондатры должны строить именно такой дом. Так всегда было и так всегда будет. Совершенно ясно, что никаких других домов они построить не могут. А люди строят всевозможные дома. Каждый человек может построить себе любой дом, какой ему вздумается. И если этот дом не защитит его от непогоды, значит, он сам виноват, потому что он свободен и независим, и никто не мешал ему выбирать.

С минуту папа задумчиво постоял на месте, а потом тряхнул головой и сказал:

— Ладно, пошли, Бочоночек, пора. Говорят: коси, пока солнце светит!

Он весело подмигнул, и Лора засмеялась — солнце палило ещё во всю мочь.

Однако всё оставшееся до вечера время им было не до смеха. Оба думали о своём доме. Ондатры построили себе на зиму тёплый толстостенный дом, он сможет защитить их от холода и снега. А хижина Инглзов сложена из тонких досок. Доски от жары растрескались, и прибитые поверх них узкие планки уже не закрывают широкие щели на стенах. Доски, покрытые толем — не очень надёжное укрытие от суровой зимы.