Сено пылало жарким пламенем, но сгорало гораздо быстрее, чем дрова. Мама держала вьюшки закрытыми и следила, чтобы огонь не погас. Папа целый день скручивал жгуты из сена, и выходил только в хлев покормить животных. Ветер крепчал, становилось все холоднее и холоднее.

Папа часто приходил на кухню погреться у печки. От стужи у него так онемели руки, что ему было трудно как следует скручивать жгуты.

— Можно, я помогу тебе, папа, — попросила Лора.

Папе очень не хотелось пускать Лору в холодную пристройку.

— у тебя руки слишком малы для такой работы, — сказал он, но, подумав, согласился: — Пожалуй, без помощи мне не обойтись. Один человек не может и закручивать жгуты, и таскать для этого сено. Ладно, пойдем, я покажу тебе, как их делать.

Лора закуталась в папину старую куртку, накинула капюшон, шарф и пошла с папой в пристройку.

Стены пристройки не были обиты досками изнутри. Снег задувало в щели, и он струйками вился по полу.

Папа взял охапку сена и стряхнул с нее снег.

— Если на сене останется снег, в печке он начнет таять, и жгуты будут плохо гореть.

Лора взяла из кучи столько сена, сколько могла охватить руками, стряхнула с него снежинки и, глядя на папу, стала повторять за ним его движения. Сначала он изо всех сил скрутил стебли травы, держась руками за разные концы жгута. Затем подсунул под левый локоть «правый» конец жгута и крепко прижал его к левому боку, чтобы жгут не раскрутился. Потом взял правой рукой другой его конец — «левый», а левой рукой перехватил тот конец жгута, который был зажат под левым локтем. Папа еще раз скрутил жгут, на этот раз подсунув под левый локоть другой его конец. Наконец весь жгут был плотно скручен и согнут пополам. Каждый раз, когда папа скручивал сено и подсовывал его под левый локоть, жгут свертывался спиралью.

Когда весь жгут плотно закрутился, папа соединил его концы, еще раз сложил жгут пополам, бросил на пол твердую сенную палку и поглядел на Лору.

Она старательно повторяла все его движения, но сено скручивалось так крепко, что не складывалось пополам.

— Сложи жгут так, чтобы он немножко ослаб, а потом засунь концы в складки, и пусть он сам закрутится обратно, — пояснил папа.

Лорин жгут получился неровный и мохнатый, а не гладкий и твердый как у папы, но папа сказал, что для первого раза это неплохо, следующий будет лучше.

Лора скрутила шесть жгутов, каждый следующий был лучше предыдущего, а шестой получился совсем таким, как надо. Но она так замерзла, что руки перестали ее слушаться.

— Хватит! — сказал папа. — Собери свои жгуты и иди погрейся.

Они внесли все в кухню. У Лоры от холода совсем одеревенели ноги, а руки покраснели. Когда она поднесла их к теплой печке, те места, которые поцарапало острыми листьями травы, стало больно колоть и саднить. Но зато она помогла папе. Жгуты, которые она сделала, позволили ему согреться, прежде чем им пришлось опять идти в холодную пристройку скручивать новые.

Весь этот и весь следующий день Лора помогала папе скручивать жгуты, мама поддерживала огонь в печке, а Кэрри помогала ей по дому и присматривала за Грейс. На обед мама приготовила печеную картошку и брюквенное пюре с перцем и солью, а на ужин растолкла вареную картошку и согрела в духовке, потому что жарить ее было не на чем — жир кончился. Но ужин был горячий и вкусный, его запили горячим чаем с остатками сахара.

На второй вечер за ужином мама сказала:

— Это последний каравай хлеба. Нам обязательно нужна мука, Чарльз.

— Как только буря утихнет, я пойду в лавку и куплю муки, сколько бы она ни стоила.

— Возьми мои деньги, папа, — сказала Мэри. — Двадцать пять долларов и двадцать пять центов, этого хватит на столько муки, сколько нам надо.

— Ты добрая девочка, Мэри, — сказала мама. — Но надеюсь, что нам не придется тратить твои деньги. Цены будут зависеть от того, когда придет поезд.

— Да, конечно, — подтвердил папа.

Мама встала подбросить в печку еще один сенной жгут. Когда она открыла дверку, из печки вырвалось дымное желтовато-красное пламя, на мгновение разогнавшее темноту. Но вскоре все опять погрузилось в черную тьму, и дикий вой бури показался еще сильнее и ближе.

— Будь у меня хоть кусочек сала, я могла бы как-нибудь осветить кухню, — сказала мама. — Когда я была девочкой, мы никогда не сидели в темноте, хотя об этом новомодном керосине никто еще слыхом не слыхивал.

— Да, — согласился папа. — Времена нынче пошли не те. Все очень быстро меняется. Железные дороги, телеграф, керосин и угольные печки — это, конечно, прекрасно, но беда в том, что люди теперь очень сильно от них зависят.

Наутро за окнами, покрытыми ледяной изморозью, все еще бушевала пурга. Однако ближе к полудню подул сильный южный ветер и на небе засияло солнце. Было очень холодно, так холодно, что в пристройке под ногами у Лоры громко скрипел иней.

Папа пошел за мукой и через некоторое время вернулся с мешком зерна на плече.

— Вот тебе мука, вернее то, что должно ее заменить, Каролина, — сказал он, с шумом опуская мешок на пол. — Это последняя пшеница, какая еще оставалась у молодых Уайлдеров. В лавках муки больше нет. Сегодня утром банкир Рут купил последний мешок за пятьдесят долларов. По доллару за фунт.

— Не может быть, Чарльз! — изумленно вскричала мама.

— Может. За такие деньги мы не смогли бы купить много муки, так не все ли равно, кто ее забрал — Рут или кто-то другой. Придется нам есть эту пшеницу. Ты когда-нибудь варила ее, Каролина? Какова она на вкус?

— Не знаю, Чарльз. Понятия не имею, с чем ее едят, — отвечала мама.

— Жаль, что в городе нет мельницы, — вздохнул папа.

— Зато у нас она есть.

Мама сняла с буфета кофейную мельницу.

— Надо же! Вот и хорошо. Посмотрим, как она работает.

Мама поставила на стол коричневую деревянную коробочку, выдвинула маленький ящичек, высыпала из него последние крошки кофе и тщательно вытерла. Папа тем временем развязал мешок с пшеницей.

В черную железную воронку на верху мельницы поместилась всего чашка зерна. Мама закрыла ее крышкой, села, зажала мельницу у себя между коленями и начала поворачивать рукоятку. Мельница заскрежетала.

— Пшеница мелется, как кофе, — пояснила мама и заглянула в ящичек. Там лежали размолотые, растертые и раздавленные зерна. — Впрочем, не совсем так. Пшеница не поджарена, и в ней больше влаги, чем в кофейных зернах.

— А ты сумеешь спечь из нее хлеб? — спросил папа.

— Конечно, сумею. Но молоть придется до тех пор, пока не намелем на каравай хлеба к обеду.

— Пойду принесу побольше сена на топку, — сказала папа. Он вытащил из кармана круглую плоскую деревянную коробку и протянул ее маме. — Попробуй из этого сделать какой-нибудь светильник.

— А что, про поезд ничего не слышно? — спросила мама.

— Сейчас снова откапывают рельсы возле Трейси. Там опять завалило снегом — вровень с сугробами, которые набросали по сторонам дороги в прошлый раз.

Папа пошел запрягать Дэвида в сани. Мама открыла коробку. Она была полна желтой колесной мази. Но сейчас было не до светильника. Печка начала гаснуть, и мама бросила туда последние жгуты, а Лора побежала в пристройку скручивать новые.

— Пшеницу будет молоть Мэри. А мы должны заготовить побольше топлива к папиному приходу. Его же придется отогревать.

Папа вернулся только к концу дня. Он распряг сани возле задней двери, отвел Дэвида в хлев и набил в пристройку столько сена, что туда едва можно было пробраться. Он так замерз, что даже не мог разговаривать.

Согревшись наконец у печки, папа пояснил:

— Прости, что я так задержался, Каролина. Снег стал еще глубже. Я с трудом выгреб сено из-под сугроба.

— Я думаю, мы теперь каждый день будем обедать в это время, — отозвалась мама. — Сейчас так рано темнеет, что нам все равно не хватит светлого времени на завтрак, обед и ужин. Если соединить обед с ужином, можно сберечь тепло и свет.

Коричневый хлеб, который мама испекла из размолотой пшеницы, получился очень удачным. Приятный привкус толченых свежих орехов, казалось, вполне заменял масло.

— Я вижу, ты снова пустила в дело свою кислую закваску, — заметил папа.

— Да, хорошее тесто можно замешивать даже без молока и без дрожжей.

— Голь на выдумки хитра, — согласился папа, посыпая солью вареную картофелину. — К картошке не требуется ни подливки, ни масла. Она хороша и с солью.

— Если не класть сахар в чай, он будет ароматнее, — насмешливо добавила Лора.

— Горячий крепкий чай хорош и без сахара, — подмигнул ей папа и спросил маму: — А как ты распорядилась с колесной мазью, Каролина? Свет у нас сегодня будет?

— Я еще не успела. Закончим ужинать, и я смастерю пуговичную лампу.

— Что это такое? — удивился папа.

— Увидишь.

Когда папа ушел в хлев кормить животных, мама велела Кэрри принести мешок с лоскутками. Потом взяла немного колесной мази, положила ее на блюдечко и вырезала квадратный кусочек ситца.

— А теперь достань мне из мешка какую-нибудь пуговицу, Кэрри.

— Какую? — спросила Кэрри.

— Ну хотя бы от папиной старой куртки.

Мама положила пуговицу посередине ситцевого лоскутка, связала его концы крест-накрест и скрутила из них жгутик. Потом натерла узелок салом и положила на блюдечко в колесную мазь.

— Подождем папу, — сказала она.

В сгущавшихся сумерках Лора и Кэрри быстро вымыли посуду. Когда папа вернулся, уже совсем стемнело.

Мама взяла у папы спичку и зажгла сужавшийся кверху хвостик. Крошечное пламя мигнуло, а потом разгорелось ровным светом, втягивая в ткань растопленную колесную мазь. В темноте огонек пуговичной лампы напоминал пламя свечи.

— Ты у меня просто чудо, Каролина! — воскликнул папа. — Свет хоть и слабенький, но с ним сразу стало веселее. — Грея руки над печкой, он посмотрел на кучку сенных жгутов. — Этих жгутов на утро не хватит. Пойду накручу еще, а для этого мне света не надо.

Он ушел в пристройку, а Лора взяла у Мэри кофейную мельницу. Крутить рукоятку было очень тяжело, рука и плечи начинали так сильно болеть, молоть приходилось по очереди. Маленькая мельница молола очень медленно, и чтобы намолоть муки на завтрак и ужин, им придется крутить рукоятку целый день.

Мама взяла Грейс на руки, сняла с нее башмаки, согрела ей ноги возле печной дверки, переодела девочку в ночную рубашку и закутала шалью, которая грелась на стуле у печки.

— Пойдем, Кэрри, я уложу к тебе в постель Грейс, чтобы вам было теплее.

Оставив девочек в постели с теплой шалью и горячим утюгом, мама вернулась вниз.

— Теперь, Лора, молоть буду я, а вы с Мэри ложитесь спать. Как только вернется папа, мы тоже ляжем, чтобы не тратить понапрасну сено. Ведь его так тяжело тащить и скручивать.