Следующее утро снова выдалось солнечным. Ветер утих. От яркого солнца день казался теплее, чем был на самом деле.

— Какое прекрасное утро, — порадовалась мама за завтраком, но папа покачал головой:

— Солнце слишком уж ярко светит, надо запасти побольше сена на случай новой пурги, — сказал он и уехал.

Время от времени мама, Лора и Кэрри озабоченно выглядывали в замерзшее окно посмотреть, что творится на северо-западе. Когда папа благополучно вернулся домой с сеном, солнце все еще светило. Второй раз за этот день перекусив картошкой с черным хлебом, он пошел в лавку узнать новости.

Вскоре он, весело насвистывая, ворвался в кухню и крикнул:

— Угадайте, что я принес!

Грейс и Кэрри подбежали к нему и принялись ощупывать сверток, который он держал в руках.

— Кажется, это... это... — робко произнесла Кэрри, боясь ошибиться.

— Это говядина! Четыре фунта говядины! — объявил папа, протягивая маме сверток. — Неплохая добавка к хлебу с картошкой.

Мама просто глазам своим не поверила:

— Откуда ты взял говядину, Чарльз?

— Фостер зарезал своих волов, — отвечал папа. — Я пришел как раз вовремя. Все до последней косточки пошло по двадцать пять центов за фунт. Но я купил четыре фунта. Теперь мы заживем по-царски!

Мама быстро развернула мясо и сказала:

— Я его хорошенько обжарю и поставлю тушить.

У Лоры прямо слюнки потекли.

— Ты можешь сделать к нему мучную подливку? — спросила она.

— Конечно, могу. Этого мяса нам хватит на неделю, а там, глядишь, и поезд придет, — улыбнулась мама, но, взглянув на папу, перестала улыбаться и озабоченно спросила: — Что случилось, Чарльз?

— Я не хотел тебе говорить, — помедлив, отозвался папа. — Поезд не придет.

Все молча уставились на папу, а он откашлялся и продолжал:

— Железная дорога остановлена до весны.

Мама всплеснула руками и опустилась в кресло.

— Не может этого быть, Чарльз! Не может быть! До весны? Сегодня ведь только 1 января.

— Рабочие никак не могут расчистить дорогу. Рельсы в низине уже несколько раз откапывали, но начиналась пурга, и все опять заносило снегом. Между нашей станцией и Трейси застряло два поезда. Потом сугробы вырастали снова. Начальник станции Трейси в конце концов потерял терпение.

— Терпение! — вскричала мама. — Не понимаю, при чем тут его терпение! Он же знает, что мы сидим без припасов. Он подумал о том, как мы будем жить до весны? Не его дело терять или не терять терпение. Его дело — пустить поезда.

— Полно тебе, Каролина. — Папа погладил маму по плечу. Она перестала качаться в кресле и нервно перебирать руками фартук. — Поездов уже больше месяца не было, а у нас пока все в порядке.

— Да, это правда, — тихо сказала мама.

— Остается только январь, потом короткий февраль, а в марте уже начнется весна, — подбадривал ее папа.

Лора посмотрела на четыре фунта говядины и подумала о том, что у них осталось всего несколько картофелин да полмешка пшеницы в углу.

— А пшеница в городе еще есть? — шепотом спросила она.

— Не знаю, Лора, — каким-то странным голосом отвечал папа. — Но ты не беспокойся. Я ведь купил целый бушель пшеницы и она еще не кончилась.

— А ты не сможешь подстрелить зайца? — не удержавшись, спросила Лора.

Папа сел возле открытой духовки, посадил себе на колени Грейс.

— Поди сюда, Бочоночек. И ты тоже, Кэрри. Я расскажу вам одну историю.

Папа не ответил на Лорин вопрос. Но она и сама знала ответ. Во всей округе не осталось ни единого зайца. Они наверняка ушли на юг вслед за птицами. Отправляясь за сеном, папа ни разу не захватил с собой ружья. Значит, он не видел ни одного заячьего следа.

Грейс тесно прижалась к папе и засмеялась, когда он пощекотал ее бородой, как Лору, когда та была еще совсем маленькой. Он обнял ее и Кэрри, и всем сразу стало тепло и уютно. Из открытой плиты веяло жаром.

— А теперь послушайте, что я вам расскажу, Грейс, Кэрри и Лора. И мама с Мэри тоже. Это очень забавная история.

И папа рассказал им историю про начальника дороги.

Начальник дороги сидит в своей конторе на Востоке и отдает приказы диспетчерам, которые отвечают за движение поездов. Но машинисты доложили ему, что из-за снежных бурь поезда остановились.

«У нас на Востоке снежные бури не мешают движению поездов, — заявил начальник дороги. — Поддерживайте движение на западной дистанции пути. Это приказ».

Но на Западе поезда все время останавливались. Начальнику дороги доложили, что все низины завалены снегом.

«Расчищайте! — приказал он. — Соберите побольше людей. Поезда должны ходить. Не жалейте денег!»

На расчистку снега отправили дополнительные бригады рабочих. Это стоило огромных денег. Но поезда все равно не пошли.

Тогда начальник сказал: «Я сам туда поеду и расчищу пути. Этим людям давно пора показать, как работают у нас на Востоке!»

Он приехал в Трейси в своем личном вагоне, вышел из поезда в своей городской одежде, в перчатках, в пальто, отороченном мехом, и сказал: «Я буду здесь командовать сам. Я покажу вам, как должны ходить поезда».

Вообще-то он был неплохой парень. Он поехал на рабочем поезде в большую низину, что западнее Трейси. Он раскапывал снег вместе с рабочими и командовал, как заправский десятник. Благодаря ему снег убрали в два раза скорее, и через несколько дней путь был расчищен.

«Теперь вы видите, как это делается, — сказал он. — Завтра пускайте поезд и следите, чтобы он не останавливался».

Но вечером на Трейси опять налетела ужасная пурга, и поезд начальника застрял в низине: она опять наполнилась снегом до верхушек валов, которые начальник сам же и велел набросать по обеим сторонам дороги.

Он снова поехал туда с рабочими, и они снова расчистили пути в низине. Теперь на это ушло больше времени, потому что пришлось убирать еще больше снега, чем раньше. Но едва успев двинуться, рабочий поезд опять застрял в снегу, который намела новая метель.

Однако начальник дороги отличался невероятным упорством. Он снова заставил рабочих расчистить пути. Потом на Трейси обрушилась новая пурга. На этот раз он отправил в низину две новые рабочие бригады и два паровоза со снеговыми плугами.

На первом из этих паровозов он поехал сам. Теперь низина превратилась в настоящий холм. Между снежными валами, которые он набросал по обе стороны дороги, буря намела земли со снегом. Над путями намерзла огромная глыба толщиной в сотню футов и длиной в целую четверть мили.

«Ничего, ребята! — твердил он. — Мы раздолбим ее лопатами и кирками, а потом пустим снеговые плуги».

Два дня они работали с двойной скоростью и за двойную плату, но и после этого на путях все еще оставался слой снега толщиной не менее десятка футов. Однако к этому времени начальник дороги кое-чему научился.

Он приказал машинистам соединить вместе оба паровоза, поставить впереди снеговой плуг и погнать рабочий поезд в низину. Обе бригады вылезли из вагонов и часа за два убрали еще несколько футов снега. После этого начальник дороги велел прекратить работу.

«А теперь, ребята, — приказал он машинистам, — пройдите задним ходом две мили, остановитесь и на всех парах мчитесь обратно. За эти две мили вы разгоните поезд до сорока миль в час и пройдете снег легко, как нож через масло».

Машинисты залезли в свои паровозы. Но потом машинист первого паровоза спустился на землю. Рабочие стояли на снегу, топая ногами и хлопая руками, чтобы согреться. Они столпились вокруг машиниста послушать, что он скажет, но он пошел прямо к начальнику и заявил: «Я никуда не поеду. Я пятнадцать лет вожу поезда, и никто не назовет меня трусом. Но выполнить такой приказ все равно что кончить жизнь самоубийством. Если вы, господин начальник дороги, хотите, чтобы паровоз на скорости сорок миль в час пробил десять футов мерзлого снега, то ищите себе другого машиниста. Я прошу немедленно меня уволить».

Тут папа остановился, а Кэрри сказала:

— Я его не осуждаю.

— А я осуждаю — возразила Лора. — Он не должен был отказываться. Он должен был придумать какой-то другой способ, если считал, что этот не годится.

— Даже если он испугался, он должен был поступать так, как ему велят, — возразила Мэри. — Начальник дороги лучше знает, что надо делать, а иначе он не был бы начальником.

— Ничего он не знает, — отрезала Лора. — Если б он знал, то поезда бы ходили.

— Рассказывай дальше, папа! — взмолилась Грейс.

— Надо сказать «пожалуйста», Грейс, — заметила мама.

— Пожалуйста, папа! Расскажи, что было дальше!

— Да, папа. Что сделал начальник? — спросила Мэри.

— Он, конечно, его уволил, — сказала Лора. — Ведь правда, папа?

— Начальник дороги посмотрел на этого машиниста, — продолжал свой рассказ папа, — посмотрел на собравшихся вокруг рабочих и сказал: «Я в свое время сам водил паровозы. И никогда не приказывал человеку делать то, чего я не могу сделать сам. Я сам поеду на этом паровозе».

Он забрался в паровоз, пустил его задним ходом, и оба паровоза двинулись назад.

Когда паровозы отошли на добрых две мили, они показались рабочим издали малюсенькими, как твой мизинчик, Грейс. Потом он дал свисток второму машинисту и оба поддали пару.

Два паровоза на всех парах неслись вперед, с каждой секундой увеличивая скорость. Черные клубы угольного дыма уносило назад ветром, головные огни ослепительно сияли на солнце, колеса стучали все громче и громче, и на скорости пятьдесят миль в час они с ревом врезались в замерзший снег.

— И что... что было дальше? — задыхаясь от волнения, спросила Кэрри.

— В воздух фонтаном взлетели комья снега. Их разметало на сорок ярдов во все стороны. С минуту никто ничего не мог разобрать, и никто не понял, что произошло. Но когда рабочие подбежали посмотреть, они увидели, что второй паровоз стоит наполовину в снегу, а сзади из него выбирается машинист. Его сильно растрясло, но он не пострадал.

«Где начальник? Что с ним случилось?» — спросили у него рабочие.

«А я почем знаю? — только и мог он ответить. — Я знаю только, что меня не убило. Я в жизни такого больше делать не стану. Даже за миллион долларов золотом!»

Десятники велели рабочим взяться за кирки и лопаты. Они откопали второй паровоз и расчистили снег. Машинист отогнал его назад, чтобы он не мешал, а рабочие принялись судорожно раскапывать снег впереди, пытаясь добраться до первого паровоза с начальником дороги. Вскоре они наткнулись на твердый лед.

Первый паровоз на полной скорости весь полностью врезался в снег. Он был горячий от пара. Пар растопил снег вокруг него, а потом вода замерзла и обледенела. Начальник дороги, задыхаясь от ярости, сидел в кабине паровоза, который вмерз в ледяную глыбу!

Грейс, Кэрри и Лора расхохотались. Даже мама — и та улыбнулась.

— Бедняжка, — сказала Мэри. — Не вижу тут ничего смешного.

— А я вижу, — возразила Лора. — Пусть не воображает, что он умнее всех.

— Гордыня до добра не доводит, — заметила мама.

— Пожалуйста, расскажи, что было дальше, папа! — взмолилась Кэрри. — Его откопали?

— Конечно, откопали. Рабочие разрыли снег, разбили лед, проделали в нем дыру, пробрались к паровозу и вытащили оттуда начальника. Он остался цел и невредим, и паровоз тоже. Весь удар пришелся на снеговой плуг. Начальник дороги пошел назад ко второму паровозу и спросил машиниста: «Вы можете осадить назад?» Машинист ответил, что уже и сам об этом подумал.

«В таком случае действуйте! — распорядился начальник, а когда рабочие освободили из-под снега его паровоз, объявил: — По вагонам! Едем обратно в Трейси. До весны все работы прекращаются».

— Вот видите, девочки, вся беда в том, что у него не хватило терпения, — закончил свой рассказ папа.

— И настойчивости, — добавила мама.

— Вот именно, — согласился папа. — Убедившись, что с помощью лопат и снегового плуга пробиться невозможно, он решил, что это невозможно вообще, и оставил все попытки. Беда в том, что он — человек с Востока. Здесь, на Западе, без терпения и настойчивости ничего не сделаешь.

— И он уехал? — спросила Лора.

— Сегодня утром. Об этом сообщили по телеграфу, а телеграфист в Трейси рассказал все Вудворту, — отвечал папа. — Ну ладно, теперь мне пора идти кормить животных, пока еще окончательно не стемнело.

Потрепав по плечу Лору, он спустил с колен Грейс и Кэрри. Лора поняла, что папа хотел ей сказать: она уже большая и в тяжелые времена должна поддерживать папу и маму. Ей нельзя впадать в уныние — она должна держаться стойко и подбадривать остальных.

Поэтому, когда мама стала укладывать Грейс в постель, она запела:

Лора подхватила, сказав:

— Пой, Кэрри!

Кэрри тоже запела, а потом и Мэри вступила своим чистым сопрано:

Закат алыми лучами окрасил замерзшие окна и осветил розовым светом кухню, где у теплой печки переодевались перед сном сестры. Но Лоре показалось, что ветер переменился и в нем зазвучали дикие грозные ноты.

Когда мама, плотно укутав девочек теплыми одеялами, спустилась вниз, они услышали, как буря с новой силой обрушилась на дом. Дрожа от холода, девочки тесно прижались друг к другу и прислушались. Лора представила, как затерянные в снегу слепые одинокие домики стоят, съежившись под ударами злобной стихии. В городе было много домов, но ни единый лучик света из одного окна не достигал другого. И город тоже остался совсем один среди бесконечной замерзшей прерии, над которой носились снежные вихри, ревели ветры, а пурга своею темной пеленой окутала солнце и звезды.

Лора старалась думать о том, как вкусно будет пахнуть завтра за обедом жареное мясо, но все равно не могла забыть, что город до весны остался отрезанным от всех. У них в доме еще есть полмешка пшеницы, из которой можно намолоть муки, и несколько картофелин, но до прихода поезда не будет больше ничего съестного. Пшеницы и картошки им, конечно, не хватит.