Посланник Джон Тейлор Томас шагал по аллеям Союза, пренебрегая проходящим мимо транспортом и разминая ноги после дня, проведенного в кабинете. Это вошло у его в привычку – предпочитать пешие прогулки поездкам в транспорте, привычка, помогающая ему сохранить форму и оставаться на грани между зрелостью и старостью. Лишь дождевые капли, падавшие на его редеющие волосу, напоминая, что он уже не молод.

Головы проходящих мимо существ поворачивались вслед ему, отмечая, что посланник облачен в защитную одежду, а значит, совсем не так беспомощен, как кажется. Одежда искажала тень, которая поднималась и опадала в такт его шагам. Разумеется, такая защита могла выдержать не всякое нападение, но при покушении вполне могла помочь ему сохранить жизнь. Так уже случалось, хотя давным-давно.

Томас запрокинул голову и взглянул на небо, учуянное серыми тучами, движущимися слишком быстро, чтобы пролить дождь на город Союза. Он вдохнул свежий воздух. Каким бы ни было прошлое Скорби, ее народ был либо слишком умен, чтобы сохранить свою планету, либо вымер слишком давно, и равновесие на планете восстановилось. Посланник завидовал их мудрости.

Он замедлил шаги, приблизившись к заполненной прозрачным кристаллом реке. Во всем городе были естественные водоемы, ручьи, пруды и озера, а с утесов, возвышающихся на горизонте, изливались водопады – их питали холодные горные озера. Но кристаллизованные реки и озера в городе были не природного происхождения, их наполняла не вода, а материал, напоминающий кварц – он превратил эти реки и озера в могилы.

Томас задержался у берега реки. Большинство живущих в Чертогах Союза быстро привыкали к этому зрелищу. Посланник так и не смог к нему привыкнуть и знал, что нескольких его знакомых по-прежнему потрясал этот вид. Одним из этих знакомых был чоя, которому посланник хотел бы доверять.

Набережная слегка расширялась, и здесь, среди рощи осыпанных золотистыми пятнами деревьев, Томас нашел скамью и сел. Хотя скамья и не совсем подходила для человеческого тела, она не причиняла слишком большого неудобства. Позицию Томас выбрал не случайно – здесь кварцевый поток переходил в озеро, отсюда мост тянулся в центральный район города, и здесь мертвые были видны особенно отчетливо.

Как мотыльки, на целую вечность заключенные в янтаре, мертвые существа были заключены в кристалл. Томасу казалось, что на их лицах отражается и изумление, и испуг. Матери прижимали к себе детей. Юные влюбленные обнимали друг друга, как будто страсть могла спасти их от неминуемой гибели. Никто не знал, что здесь случилось, какие враги явились и погубили целый народ, как это было сделано, ибо превратить воду в кварц казалось невозможным, однако доказательство было налицо. Бережно сохранив свою планету, этот народ подвергся нападению врагов – неизвестных, неназванных.

Скорбь нашли, и увиденное на ней зрелище стали считать предзнаменованием. «Такая судьба и смерть ждет и вас», казалось, говорила планета тем, кто еще не одумался. Поэтому постоянно враждующие между собой инопланетяне, которые обнаружили планету, оставили ее нетронутой и основали на ней Союз. Трупы в кварце сохранились неповрежденными, несмотря на отчаянные попытки ксенобиологов и археологов исследовать их.

Позади Джона Тейлора Томаса послышался шорох, он уловил и его, и знакомый запах, и понял, что существо, с которым он назначил встречу, уже прибыло. Посланник не шелохнулся – никогда не следовало проявлять страх перед врагами.

– Вы до сих пор не побороли нерешительность, посланник?

– Пожалуй, да, посланник, – ответил Томас ГНаску, а затем повернулся на скамье.

Абдрелик устроился у подножия одного из деревьев. Кожа на его лице собралась в глубокие морщины.

– Можете убрать защиту, Томас. Думаю, нас с вами многое связывает.

Проклиная себя за нанесенное абдрелику оскорбление, Томас убрал защитное поле до минимального уровня. Его встреча с абдреликом обещала быть краткой, и Томас решил не церемониться.

– Где она?

– У меня. С ней все в порядке, если не считать, что мы успели забрать ее из самого пекла.

Томас взглянул в поросячьи глазки абдрелика.

– Она ранена?

– Разумеется, нет. Ваша дочь – поразительная… особь. Разум и чувство здравого смысла сочетаются в ней с пониманием, когда необходимо воспользоваться тем или иным.

Томас почувствовал облегчение. Алекса в безопасности. Настолько в безопасности, насколько может быть после вживления симбионта. Настолько здорова, насколько возможно… после всего.

– Значит, вы добились всего, чего хотели.

– Не совсем так, – ГНаск сделал чудовищно глубокий вдох. ГНаск был амфибией, и внезапное осознание, насколько опасен он может быть под водой, поразило Томаса. – Нашим друзьям не понравилось это маленькое исследование. Они уничтожили свое поселение и доказательство, которое было нам необходимо. Однако… думаю, мы можем причинить чоя еще немало неприятностей.

– Мы говорили не только о неприятностях. Мы решили обвинить их во вмешательстве в дела другого народа, нарушении прав народа планеты класса Зет.

ГНаск поднес тыльную сторону мясистой ладони к углу рта и слегка вытер его.

– Договоренность была такой, что если подтвердится вмешательство чоя, они не останутся безнаказанными. Паншинеа – умнейшее существо, посланник. Я не решусь обвинить его, не представив самые убедительные доказательства. И как только мне это удастся, вы получите свою дочь обратно.

– Но мы можем хотя бы увидеться? Что-то промелькнуло в мутных глазах ГНаска.

– Если она этого захочет, – сказал он и поднялся. – Мы будем поддерживать связь, Томас. И перестаньте тревожиться. Ей неплохо живется с нами.

С этими словами абдрелик повернулся и ушел, взбираясь на холм, по направлению к заросшей травой аллее, ведущей к улицам и кварталам города.

Томас стоял, глядя ему вслед. Он закрыл глаза, чтобы облегчить боль. Значит, она не погибла на Аризаре, хотя он знал, что его единственная и любимая дочь умерла уже много лет назад – когда абдрелик впервые вживил своего симбионта в ее тело. Томас открыл глаза и обнаружил, что его кулак сжался, а ногти впились в ладонь.

ГНаск не знал, что нанятый Томасом биохимик уже работал над поисками нейтрального средства, чтобы избавить Алексу от симбионта, как только она вернется к отцу. Работа была долгой и нудной, но последние вести, полученные Томасом, оказались обнадеживающими – чрезвычайно обнадеживающими.

– Мы не настолько просты, как тебе кажется, – пробормотал Томас. Лист сорвался с ветки над его головой и опустился на его плечо. Томас поднял голову и прибавил защитное поле на полную мощность. На этой планете он жил среди врагов и никогда не должен был забывать об этом.

Рэнд не отходил от иллюминатора, несмотря на предупреждение на пульте, что вскоре он будет закрыт при прохождении через Хаос. Его рука и бедро слегка побаливали – эта находящая приливами боль напоминала Рэнду и о том, что он был ранен, и о том, что дело идет на поправку. Он наблюдал, как планета, на которую он возлагал столько надежд и в конце концов ничего не получил, становится маленькой, умещающейся в иллюминаторе.

Он не слышал, как вошел Палатон, но внезапно ощутил его присутствие. Рэнд повернулся и заметил:

– Там ничего не осталось.

– Да, почти ничего.

Двойные голоса чоя подчеркивали один другой. Рэнд слышал скорбь и силу в обоих голосах, и различие было едва уловимым, так что Рэнд сам удивлялся, как мог заметить его. Рэнд смутился.

– Мне следовало быть там.

Палатон взглянул на него. Морщины прорезали его лоб с неуправляемой прядью волос и гордо вздымающимся над ним остроконечным роговым гребнем.

– Но неужели нам ничего не удалось сохранить – оттуда, с Аризара? Никакой надежды, взаимопонимания?

– Мне не… – Рэнд замолчал и сделал отчаянный жест ладонью, не находя слов.

– Да, – кивнул Палатон, – может быть. Но у тебя еще все впереди – вот что самое главное.

Впереди было осуществление возможностей. Исполнение надежд. Именно это разглядел в нем чоя и ради этого спас его. Именно это чоя видели везде, куда ни обращались – потенциал. Понимание того, как мыслит чужое ему существо, на мгновение ошеломило Рэнда.

Должно быть, это напоминает ситуацию, когда глядя на что-нибудь, видишь не только моментальную сущность этого предмета, но и возможности, скрытые в нем? Что, если они ошибаются? Откуда они знают о своей правоте? Должно быть, такую уверенность придает им опыт. Рэнд задумался об уверенности, приходящей с опытом. Неудивительно, что чоя возглавили Союз космических народов. Неудивительно, что они стали пилотами, покорителями Хаоса. Единственное, что удивляло Рэнда – то, что Палатон разглядел нечто именно в нем.

Палатон сел гибким и плавным движением. Протянув руку, он положил ее Рэнду на плечо и тут же убрал. Этот жест был таким быстрым, что Рэнд не был уверен, не почудилось ли это ему.

Чоя не любили случайных физических контактов. Рэнд взглянул на инопланетянина, на его роговой гребень, подхватывающий гриву волос, которые спускались с затылка массивной головы Палатона. Интересно, бились ли они своими гребнями, как лоси и олени, на заре развития их народа? А может, роговая корона выросла, чтобы защитить их мощный мозг внутри черепа? Откуда взялся их инстинкт всегда держаться друг от друга на расстоянии вытянутой руки? Рэнд подумал, что никогда об этом не узнает. Если он мало что знал о самом себе, своем народе, вряд ли можно было надеяться узнать что-то о совершенно чужих существах.

Он принялся противоречить сам себе, как только увидел тень, промелькнувшую в глазах чоя с золотистыми крапинками. В душе Рэнда нарастало сомнение и беспокойство.

– Ты не сказал Риндалану, – заметил он, слегка запнувшись на имени старого чоя.

Палатон во вздохом откинулся на спинку своего кресла.

– Нет. Да и как я мог? Все мы, чоя, связаны вместе в различных замыслах единого Вездесущего Бога. Он не понял бы, какая связь существует между нами.

Рэнд добавил тихо:

– Он не понял бы, что я ношу твой бахдар.

– Да, – лицо Палатона напряглось, как будто он собирался с мыслями. – И никто бы этого не понял. Думаю, Ринди мог бы попытаться, но поскольку я не смогу прочесть его мысли… лучше не рисковать. Рэнд, это очень важно. Ты должен понять, что я не могу, допустить, чтобы о связи между нами узнали. Рэнд склонил голову.

– Кажется, я понимаю.

– Правда? – Палатон отвернулся от иллюминатора, за которым взгляд натыкался только на черный бархат пространства. – Я прошу об этом не ради себя, а ради Чо.

Минуту Рэнд молчал, думая о доме, в котором с помощью единственного человека все обернулось бы иначе, но, вероятно, такого не могло бы случиться, хотя одному Богу известно, сколько тысяч человек пытались сделать это на протяжении всей истории. Но быть императором планеты… его мысли и зрение затуманились. Рэнд провел руками по лицу, отгоняя туман и зная, что эта временная слепота – последствие препарата, данного в школе еще до бегства и налета. Этот препарат должен был искусственно поставить его в зависимость от чужого существа, сидящего рядом. Совсем необязательно было так делать. Вероятно, чоя не имели представления о дружбе, потому и пытались добиться связи такими методами. Рэнд знал, что мало-помалу слепота овладеет им, ему придется это пережить, а затем все пройдет. Он радовался тому, что не получил полную дозу препарата. Ему предстояло менее тяжкое испытание.

Но чистота мыслей была совсем иным делом. Казалось, в его голове умещаются мысли и его самого, и чоя… и Рэнд ничего не понимал, кроме того, что его мысли затеняются, каждое их слово вызывает противоречие, каждый образ заменяется совершенно иным. Даже его голос принадлежал одновременно и ему, и кому-то еще… Рэнд глубоко вздохнул, и этот вздох привлек внимание Палатона.

– Ты устал, – чоя поднялся. – Мне бы не хотелось делать это сейчас, но боюсь, потом нам не хватит времени, а тебе необходимо узнать, как защититься, как сберечь то, что ты носишь в себе, – лицо Палатона напряглось. – Если они об этом узнают, то уничтожат не только меня, но и тебя.

Рэнд сухо подумал, что он уже привык подвергать себя опасности, но мысль о потере Палатона вызвала в нем странное чувство, чем-то родственное панике. Он ощутил, как это чувство постепенно уходит, заменяясь пустотой, и насторожился.

– Объясни мне, что надо делать, – попросил он.

Рэнд не пытался понять, почему то, что объясняет ему Палатон, должно подействовать – он просто слушал и пытался повторить сам.

В общем это походило на приглушение биения собственного сердца, на электрический ток, порожденный его мыслями. Повторить это оказалось легче, чем предполагал Рэнд, когда Палатон подробно объяснил ему способ защиты. Как только Рэнду это удалось, он почувствовал облегчение. Спор двух существ в нем утих, если не совсем исчез.

Рэнд вопросительно взглянул на Палатона.

– Я все понял. Когда я должен это делать?

– Постоянно, – отозвался пилот. – Не тревожься, вскоре это войдет в привычку.

Действительно, он оказался прав. Но непривычные усилия утомили Рэнда, и он обмяк, хоть и старался держаться.

Палатон подхватил его.

– Тебе уже пора отправляться в свою каюту, – в его голосе прозвучала тревога – предстоял межпространственный прыжок.

– Нет, – все давнее желание Рэнда слилось в его внутреннем голосе, давно знакомом голосе, подчиняться которому он привык. – Разреши мне посмотреть на Хаос вместе с тобой.

Чоя слегка покачал головой, глядя на человека. Палатон не носил украшений на лице, подобно многим чоя, и нити тонких лицевых мышц привычно напрягались под первым, прозрачным слоем кожи. Его выражение стало слишком явным.

– Нет, – отказался он.

В трейде, на котором они говорили, не было слова «пожалуйста». Эквивалентами считались выражения «подумай еще раз» или «не торопись», которыми пользовались, желая заключить сделку. Слово, которое чуть не слетело с его губ, разозлило Рэнда, но он сдержался. Между ними не могло и речи быть о сделке – возможна была только мольба. Рэнд не представлял, что ему откажут. Он сразу сбросил щит, который только что с таким трудом воздвиг.

Второй голос, тень, мечущаяся в его голове, подсказал нужное слово. Рэнд произнес его, и Палатон вздрогнул, как от удара. Его губы приоткрылись, он помолчал, а затем осторожно произнес:

– Ты рискуешь своим рассудком. Только тезары могут без опасений совершать то, о чем ты просишь. Там искажается реальность…

– Я знаю, что меня ждет. Я не хочу сидеть в безопасности, я хочу летать! – Рэнд вскочил на ноги, несмотря на гипс и боль, которая прошила его от резкого движения. – Я хочу лететь туда, куда летишь ты, видеть то, что ты видишь. Я покинул дом, чтобы получить на это право!

Кривая усмешка коснулась губ Палатона.

– Ты хочешь видеть то, что, по-твоему, видел я? Никто в моем народе не смог бы пообещать сделать из тебя пилота, неважно, какими бы отступниками ни были эти чоя. Ты не представляешь, чего это стоит, и твои надежды и желания тут вовсе ни при чем – все зависит от генетического кода, от того, что ты не в силах изменить.

– Но как мне узнать об этом, откуда это известно вам, если вы не даете нам даже малейшего шанса? Никто другой не позволит мне того, что можешь позволить ты.

– Потому что это невозможно.

– Тезарианское устройство – всего-навсего маленький черный ящик. Я видел его. Я видел, как пилоты носят его с корабля на корабль. Это машина. Так научи меня управлять ею!

Палатон поднес руку ко лбу, к тому месту, где располагалось основание рогового гребня, как будто желая потереть его. Он устало опустил руку, не донеся ее до головы.

– Не могу.

– Я прошу тебя дать мне шанс заслужить это право.

– Никакое это не право!

Его голоса пронзили голову Рэнда. Он почувствовал себя оскорбленным и приниженным.

– Значит, ты пытаешься объяснить мне, что пилотами рождаются. Значит, ты знал, кем будешь, прежде, чем научился ходить?

Губы Палатона слегка искривились.

– Не совсем так, но ты почти прав. Пилотами рождаются, а не становятся. Пилоты появляются, как алмазы – их очищают, полируют, гранят… но камень с самого начала должен быть алмазом. Тезарианское устройство… – Палатон смутился, затем закончил: – …этим устройством может управлять только тот, кто рожден быть тезаром.

– Это несправедливо, – возмутился Рэнд. – Если кто-нибудь из вас страстно желает стать пилотом…

– Невозможное остается невозможным.

– Знаешь, – Рэнд старался удержаться на ногах, каждая кость в его теле ныла, но ничто не уязвляло его так сильно, как тянущая боль в груди, – Союз не слишком уважительно относится к моей планете. Думаю, мы этого заслуживаем – мы натворили слишком многое даже у себя дома. Но у нас каждый может стать таким, каким хочет – надо только постараться. Есть планеты, которые… – голос подвел Рэнда, но ему удалось сдержаться, – …еще необжитые, совсем молодые. Которые спасут мою планету, если мы сможем их достичь. Если нам позволят. У нас есть ценности, которыми мы сможем торговать. Мы сами – одна из таких ценностей.

– Прости. Я бы хотел суметь объяснить тебе все более подробно. Пилотом невозможно стать тому, кто не рожден быть тезаром. Это не поддается воздействию. Неважно, откуда ты, с какой планеты. Это свойство чоя, и даже в моем народе немногие могут осуществить то, чего им хочется.

Рэнд проглотил угловатый ком в горле. Однако он не мог отступить, не мог сдаться. Желание, которое заставило его пролететь неизмеримые расстояния, не позволило ему смириться с отказом. Вместо этого он тихо повторил то слово на языке чоя, пришло к нему неизвестно откуда.

– Десанда! По крайней мере, разреши мне взглянуть. На минуту. Разреши посмотреть, что такое Хаос.

На мгновение Палатон прикрыл глаза. Затем вздохнул.

– Этот корабль веду не я. Надо еще узнать, позволит ли Руфин. Если она согласится, мы увидим Хаос вместе.

Руфин неодобрительно скривила пухлые губы. Ее коренастое тело чоя из Земного дома заполнило кресло в кабине.

– Если бы об этом меня попросил кто-нибудь другой…

– Тогда ответь мне так же, как ответила бы кому-нибудь другому. Ты – командир крейсера.

Ее серые глаза метнулись в сторону мальчика, мающегося в коридоре у двери, на почтительном расстоянии.

– Я тезар, как и ты, – ответила она Палатону. – Я все понимаю. Но то, о чем ты просишь… – она передернула плечами. – Это кощунство.

– Это просьба и ничего больше.

– Наши тайны…

– Останутся для него тайнами, – перебил Палатон, надеясь, что не солгал. – Неужели ты считаешь, что существо с планеты класса Зет способно разобраться в том, над чем столетия ломали головы умнейшие из ронинов и абдреликов?

Руфин моргнула.

– Однако их мы не приглашали в кабины управления, – заметила она.

Палатон не дрогнул.

– Он покинул дом, – объяснил он. – Ему пообещали звезды – те, кто не мог их дать. Он не понимает, почему он никогда не добьется, чего желает, почему только мы способны проникать в эти лабиринты. Его сердце изнывает от обмана, и только ты и я сможем объяснить ему, что – возможно, а что – нет, так, чтобы он все понял и смирился.

Палатон не собирался сообщать Руфин столь многое, но внезапно он почувствовал доверие к этой коренастой чоя, которая, как и он, предпочла расстаться с Домом ради того, чтобы стать тезаром.

Блестящие серые глаза Руфин слегка расширились.

– Кто это ему пообещал звезды? – спросила она.

– Еще не знаю точно, – отозвался Палатон. – Но это были чоя.

Ее пухлые губы сжались, как только намек дошел до Руфин. Она приняла решение.

– Входите, – произнесла она, отступая в сторону и повышая голоса. – И будьте осторожны – вскоре предстоит межпространственный прыжок.

Ей было незачем объяснять это Палатону. Он чувствовал ауру Хаоса всем своим существом. И мальчик позади него, каким бы Заблудшим он ни был, должен был ощутить ее тем, что носил в себе. Палатон ступил через высокий порог в кабину и протянул руку, чтобы помочь Рэнду.

Он помог Рэнду сесть, ощущая дрожь в его теле, разместить поудобнее загипсованную ногу и пристегнуть пояс. Затем он занял место рядом с Руфин.

– Спасибо тебе.

Она бросила в его сторону косой взгляд.

– Что сделано, то сделано, – сдержанно заметила она. – Вряд ли ты бы стал просить, заранее предвидя отказ, – она положила руку на клавиатуру черного ящика, оставив вторую на пульте крейсера. – Приготовиться… старт!

Рэнд судорожно вздохнул, когда крейсер вздрогнул, прокалывая незримый барьер, и перед его глазами открылся обычный черный бархат космоса, усеянного алмазными капельками звезд, затем он превратился в мешанину красок, сотворенную неведомой рукой. Казалось, стены кабины растворились, и Рэнд обнаружил себя подвешенным в кресле, как кусок мяса перед тем, как его бросят в кастрюлю с супом. На его лице выступил пот, сердце загрохотало от внезапной паники.

Обшивка крейсера куда-то исчезла. Рэнд не имел представления, куда, но он летел через космос незащищенный, безо всякого корабля. Как только Хаос окружил его, Рэнд понял, что эти лабиринты способны пожрать его целиком.

Он попробовал глотнуть. Это не помогло: подлокотники кресла, в которое он вцепился, растаяли, как воск, отделившись, как мясо от костей. Взглянув на Палатона, Рэнд напомнил себе, что сам захотел этого.

Палатон не уловил замешательство мальчика. Он не мог думать ни о чем, кроме самого себя, ибо впервые в жизни он пытался пересечь Хаос без бахдара. Ощущение ему не понравилось. Беспорядочное смешение красок, мутное при отсутствии луча бахдара, и тем не менее обступающее его со всех сторон, только чтобы медленно превратиться во мрак, раствориться и смешаться с пустотой, поразили его. Он попытался удержаться от прилива смущения и паники, которая угрожающе нарастала.

– Тезар! – тихие голоса Руфин были наполнены беспокойством. – Что-нибудь случилось?

Признаться другому пилоту, что он лишился души? Никогда. Палатон сдержался и не выдал себя.

– Ничего, Руфин.

Что она могла заподозрить? Каждый тезар на своем пути встречался с различными лабиринтами Хаоса. Некоторые испытывали смятение, не зная, какой путь выбрать, а другие часто пользовались одним и тем же путем с ясными отметками, по которым можно было ориентироваться. И то, что одним из таких несчастных сейчас оказался сам Палатон, только усиливало его страх. Но теперь Руфин не смогла бы понять его, она слишком поглощена тем, чтобы поскорее вывести крейсер. А что касается… от старого Ринди он защитился. Лишенный бахдара, Палатон еще обладал внутренним щитом, чтобы отражать чужое вторжение. Случайный поиск не смог бы пробить его. Даже если бы Руфин захотела, она не смогла бы разобраться в его эмоциях.

И он будет бороться до смерти, прежде чем позволит кому-нибудь проникнуть в его душу. Но земляне были солью Чо. В их генах было заложено стремление уравновесить окружающие их силы. Руфин не принадлежала бы к Земному дому, если бы не почувствовала его напряжение и не пожелала бы его смягчить.

– Тезар, я знаю, как трудно позволить другому вести корабль, на котором летишь. Может быть, ты попробуешь сделать это сам?

Она загнала его в угол. Палатон не смог бы отказаться от ее любезного предложения, не выдав себя. Он коротко взглянул на ее лицо – на нем не виднелось отражения никакого дьявольского замысла, ничто не затуманивало ее глаза – однако Руфин поддела его так искусно, как не могла бы сделать даже соблазнительница.

Палатон открыл рот, чтобы отказаться, когда Рэнд издал беспокойный шум, завозившись в предохранительном ремне. Палатон среагировал инстинктивно, как поступил бы с ребенком-чоя, выскочив с кресла и не обращая внимания на мгновенно растворившуюся реальность. На головокружительный миг под его ногами разверзлась бездна, простирающаяся до самых границ вселенной.

Руфин что-то бормотала, работая на пульте. Палатону не нужен был особенный дар, чтобы понять, что она внезапно встревожилась. Ее движения привлекли внимание Палатона, и он отвернулся от Рэнда.

Она подняла голову.

– Лабиринты сместились.

– Я не стал бы вмешиваться, тезар, даю слово.

– Но кто-то вмешался, – Руфин покачала головой и раздраженно вздохнула. – Вот опять! Мои привычные пути ускользают. Я еще никогда не видела подобных коридоров.

– Ты сможешь вывести нас обратно?

– Думаю, да. Старый Ринди, должно быть, дремлет.

Палатон слегка удивился ее заявлению, но тут же вспомнил, что старый Прелат обладает более сильным бахдаром, чем два любых вместе взятых чоя, хотя и не обладает всем даром, необходимым для пилотирования межпространственных кораблей. Может быть, он пытается вмешаться во сне? Палатон отстегнул пояс.

– Я пойду к нему.

Подбородок Руфин раздраженно дернулся.

– Ты можешь понадобиться мне здесь.

– Его надо остановить, – Палатон не мог объяснить ей, что ему нечем помочь.

Руфин прикусила губу, затем кивнула.

– Все в порядке.. Путь будет коротким. Я воспользуюсь всем, что имею.

Если бы Палатон видел это, он заметил бы, что ее аура раскалилась от усилий, когда она пыталась задействовать всю свою энергию и контролировать полет в Хаосе. Крейсер вздрогнул и рванулся вперед, слушая ее команды.

Рэнд тоже отозвался тихим криком боли.

Палатон сдержался, когда Рэнд вырвался из кресла, разорвав пояс и с воплем вскочив на ноги. Его бирюзовые глаза были широко открыты. На бледном лице появилось выражение такой потери, что у Палатона дрогнуло сердце.

Рэнд поднял руку и потянулся к нему. Их пальцы коснулись на краткий миг, и Палатон ощутил сияние бахдара, который ему больше не принадлежал… а потом его захлестнули потоки ужаса и смятения человека.

Мальчик рухнул на пол кабины, как мертвый.