Жаркий летний Чаролон казался прохладным после удушливого Баялака. Йорана глубоко вздохнула, втягивая запах города после речной вони и аромата панета. С сумкой в руке она прошла через ворота и уже приготовилась идти к гаражу, когда позади послышались шаги и сильная рука взяла ее повыше локтя.

Бах дар вспыхнул, сообщая ей, что рядом находится Малаки. Должно быть, он поджидал ее неподалеку. Открыв дверь в пустую комнату, он ввел Йорану туда.

– Ты уехала, даже не поговорив со мной, – укоризненно произнес он, перегораживая ей выход.

Йорана быстро оглядела комнату прежде, чем отвечать. Она не заметила никаких камер или устройств и поняла, что Малаки знал о существовании этой пустой, неприметной комнаты и решил воспользоваться ею. Она отошла и присела на край большого стола.

– Что же еще ты мог сообщить мне о ней?

Малаки глубоко вздохнул.

– Значит, ты нашла ее.

– А ты надеялся, что не найду? – неожиданная реакция Малаки привела ее в воинственное состояние.

Он сел на стул и теперь казался слегка виноватым.

– Я думал, что найдешь. Я не знал, что ты будешь искать. Я хотел поговорить с тобой прежде, сообщить о своих подозрениях, – внезапно он нахмурился. – Она и вправду прорицательница?

– О, да – она существует, и с ней все в порядке. Насколько верны ее предсказания, еще предстоит выяснить. У меня не было времени протестировать ее способности.

– Расскажи о ней.

– Она очень молода, пожалуй, даже красива. Она явно из простолюдинов, и, по-моему, сила у нее появилась слишком поздно. Вероятно, кто-то в ее родне входил в Дом. Ее дар достаточно силен – он горит ровно и ярко, и она не контролирует его. Хотя, пожалуй, я не знаю, может ли она быть полезной мне или тебе.

– Это меня не волнует.

Йорана приподняла бровь.

– В самом деле? Тогда зачем ты отправил меня туда? – Она вспомнила о том, что видела в порту Чирека. – Чирек – один из твоих чоя?

Малаки вздрогнул. Йорана поняла, что коснулась какого-то важного момента и повторила:

– Он – один из твоих сторонников, верно? Тогда что общего он имеет с прорицательницей?

– Я надеялся, – медленно проговорил Малаки, – что об этом расскажешь мне ты.

Йорана подняла подбородок.

– Если хочешь знать, тогда он – не твой сторонник, – подумав, она почувствовала укол интуиции и закончила: – Тогда ты – его помощник.

Малаки удивленно уставился на нее. Йорана видела, как в нем закипает гордость, гнев и тревога. Она спохватилась:

– Боже, Малаки, существует всего несколько чоя, способных сравниться с тобой, и я просто обнаружила одного из них. Но я знаю, ты не доверяешь Чиреку – тогда почему отправил его в Баялак? Зачем велел разыскать прорицательницу? Какая между ними связь?

Покачав головой, Малаки грузно поднялся на ноги.

– Я и забыл, какая у тебя интуиция, – пробормотал он. – Йорана, я ничего не могу тебе сказать. Ты и так ходишь по краю пропасти. И я боюсь за тебя – ты для меня слишком много значишь, – он направился к двери.

Йорана пнула ногой пустое кресло и с помощью бахдара перекрыла им выход. Малаки остановился и оглянулся.

– Почему ты не знал, что он там? – спросила она.

Малаки глубоко вздохнул.

– Он хотел скрыть от меня существование этой чоя. Пути служителя Бога так же извилисты, как пути преступника.

– Служителя Бога? Малаки, отец, ты же никогда в жизни не поклонялся Вездесущему Богу… – Йорана остановилась, пораженная внезапной мыслью.

– Он проповедует Преображение, – объяснил Малаки, и Йорана почувствовала головокружение.

– Изменник! Эта ересь была объявлена вне закона столетия назад!

– Ты видишь перед собой верного последователя.

Йорана прищурилась.

– Этого не может быть.

Он пожал плечами.

– Ну, может, не очень верного…

– Пусть так, но что у Чирека общего с ней? Почему он отправился туда сам и не послал кого-нибудь другого? К чему такой риск?

Малаки протянул руку.

– Не знаю, ничего не знаю. Но если бы ты прежде пришла ко мне, я смог бы кое-что сообщить, и ты отправилась бы в Баялак с открытыми глазами. Оба мы могли бы понять нечто большее. Но ты сообщила мне ценные сведения, которых я прежде не знал. Я не представлял, что Чирек связан с ней.

– Какая разница?

– Самая огромная. Просмотри записи нападения на Палатона. Просмотри их как можно внимательнее, и ты увидишь там чоя, с которой встречалась в Баялаке.

– Но почему?

– Потому, дорогая, что Чирек нанял троих чоя, чтобы задержать Палатона – не знаю, по каким причинам. Они не собирались убивать. Но мне сказали, что их было четверо, и четвертый, вернее, четвертая, оказалась рядом с Рэндом, но не причинила ему вреда. Посмотри записи и скажи, эту ли чоя ты видела в Баялаке.

– А если это окажется она?

В глубине темно-карих глаз Малаки вспыхнули золотистые искры.

– Тогда разыщи меня и сообщи все, о чем поведала тебе прорицательница. Возможно, на планете наступает канун Преображения, – с этими словами он отодвинул кресло в сторону и вышел.

Йорана оцепенела. Преображение планеты, когда все чоя обретут сияющий бахдар и все изменится, считалось апокалипсисом Чо. Многие предсказывали, что это событие станет не началом строительства нового общества, а мучительным концом жизни на планете. Она заморгала и вновь с удивлением вспомнила не только о том, как прорицательница вырвала себе глаза, а о том, что она уже готова расстаться с жизнью.

Связь со школой Голубой Гряды была неясной, мешала активность солнца, но вполне устраивала Гатона, которому, по-видимому, удалось застать Хата врасплох.

Хат ошеломленно взглянул на лицо Гатона на экране.

– Я не могу сообщить такую информацию, – нерешительно пробормотал он в ответ на просьбу министра.

Гатон пристально всмотрелся в лицо наставника школы. На нем появилось множество тонких морщинок, и следа которых еще не было десять лет назад, когда Хат стал помогать Моамебу. Он стал самым молодым наставником летной школы в истории Чо. Этот коренастый, умный, чрезвычайно добродушный чоя Земного дома получил лучшие рекомендации не из-за своих навыков пилота, а благодаря характеру, в котором больше всего нуждались наставники школ. Он стал курсантам и отцом, и матерью, выхаживал их, как младенцев, и воспитывал в них умение летать. Только благодаря ему процент отчисляемых из Голубой Гряды был заметно ниже, чем в других школах. Хат даже не представлял себе, как его ценят. Однако этого было недостаточно, чтобы защитить его от гнева императора – совсем недостаточно. Гатон подавил вздох и ответил:

– Хат, если мое личное внимание к этому делу не убеждает тебя в его важности, могу сказать, что это требование императора. Я не стану говорить, зачем ему понадобилась эта информация, но она нужна срочно. Уверяю тебя – никакого нападения или других военных действий в связи с ней не планируется.

Хат повел короткими пальцами по темным волосам, в которых солнце высвечивало почти рыжие пряди. В темных глазах сквозила нерешительность. Он оглянулся, как будто желая посоветоваться с кем-то, сидящим в удобном, красиво обставленном кабинете школы, но Га-тон уже знал, что в комнате пусто, если не считать самого Хата. Короткие пальцы затеребили V-образный вырез летной рубахи, которая уже стала тесноватой Хату.

– Таких сведений у меня может даже не оказаться, – пробормотал Хат.

Искусный дипломат Гатон сразу же признал в этих словах не слишком умелую попытку отговориться. Он присвистнул и ответил:

– Хотя император больше не просматривает и не подписывает контракты, нам известно, что между тремя летными школами существует тесная связь, – его лицо стало строгим. – Мне бы не хотелось придавать делу огласку, Хаторд, но я готов к любому повороту.

К счастью, Хат совсем не был дипломатом, и увертку попросту не заметил. Его лицо посветлело.

– Хорошо, – кивнул он. – Я свяжусь с вами.

– Выполняй, – приказал Гатон и с облегчением прервал связь. Кроме, как в школах, ему было негде найти ответ на вопрос императора. Он не знал, чего ждет от него Хат. Возможно, считает, что контракт будет прекращен или расторгнут. Гатон обмяк в кресле, нахмурился и задумался, перемогая боль во лбу. Паншинеа вскоре получит то, что хотел.

Хат отодвинулся от потемневшего экрана с ощущением подступающей тошноты. Он знал только одну причину, по которой Палатон, наместник императора, мог бы потребовать информацию о контрактах и местонахождении тезаров. Они знают о Недаре, понимают, что он жив, и начинают поиски. Палатон, по-видимому, собрался перевернуть весь свет в своих поисках, если прибег к имени императора, будучи всего-навсего наследником.

Хат протер глаза. Конечно, он мог предоставить Гатону нужную информацию. Имени Недара не было в списках. Хат не жалел о том, что приютил у себя друга, когда тот вернулся больным и несчастным, преследуемым Палатоном и изменниками с Аризара, но теперь… теперь Хату было совершенно необходимо знать, где он, получить его совет и помощь. Очевидно, он не погиб, атакуя Палатона, или же труп не обнаружен. Он не вернулся к чоя, правительнице Небесного дома. Он исчез, как будто и не существовал, и у Хата мучительно ныло сердце. Он не знал, как долго сможет защищать Недара от Палатона и других.

Недар доверял ему, и Хат никогда не согласился бы его предать, но знал, что если он не выполнит императорское требование, Палатон сам возьмется за расследование, и пребывание Недара в школе будет трудно скрыть. В комнате еще ощущалась его аура, неопровержимое доказательство недавнего присутствия, хотя Недару удалось не показываться курсантам, поскольку школа была заполнена менее чем наполовину. Будет лучше дать Гатону то, что он просит, чем открыть путь для целого ряда вопросов, ответить на которые окажется невозможным. Хат снова вытер глаза. Тезаров не следовало подвергать такому давлению. Без них Чо была бы пропащей планетой. Хат вновь вспомнил заверения Недара о том, что тезары должны быть преданы только друг другу, невзирая на различия между Домами. Прежде он не поддерживал Недара, но знал, что теперь обстоятельства изменились, вызванные причинами, которые он не мог контролировать.

С решительным вздохом Хат присел к экрану и вызвал список контрактов.

Худощавое тело под стерильными простынями по-прежнему оставалось неподвижным, но как только Рэнд присел, чоя довольно всхрапнул, и Рэнд обнаружил, что улыбается до ушей. Послышалось кряхтение и покашливание, отмечающие пробуждение Ринди. Некоторое время он лежал, рассеянно озираясь и облизывая губы. Затем его веки дрогнули, и Прелат поднял голову.

– Человек! Это ты?

– Я не хотел разбудить тебя.

– Чепуха. Меня разбудил мой собственный храп, – голоса Ринди, слабые от утомления, прозвучали с прежним юмором. Он протянул руку, нащупал кнопку, и изголовье кровати приподнялось, поддерживая его голову. Бледно-голубые глаза изучали Рэнда с нескрываемым любопытством. Наконец старый чоя снова заговорил: – Ты часто бывал здесь, верно?

Рэнд почувствовал, что краснеет. К счастью, стрижка по моде чоя скрывала его пылающие уши.

– Да, – признался он.

– Интересно, почему?

– Мне надоело быть одному, – объяснил Рэнд, – и не хотелось потерять тебя.

Риндалан поскреб основание гребня.

– Неужели все люди заводят себе друзей так легко, по самым неопределенным критериям?

Смущение Рэнда перешло в раздражение.

– Ты говорил мне правду, независимо от твоих или моих чувств. Я считал, что между нами есть какая-то связь.

– Даже если эта правда была тебе неприятна?

– Даже так.

– Гм…

С помощью своей заимствованной силы Рэнд вдруг понял, что Риндалан взвешивает способность к трезвым суждениям о дружбе и всему прочему без интуиции, присущей чоя. Даже Заблудшие не были поставлены в столь невыгодное положение. Рэнд понял, сколько в этих существах зависит от их шестого чувства и каким ограниченным считают его, неспособного познать истину. Однако сами они тоже были ограниченными – по сравнению с такими теза-рами, как Недар, занимающими выдающееся положение.

– Нас можно обмануть, – внезапно произнес Рэнд. – Каждого из нас.

Ринди заморгал, и его глаза прищурились, а в их уголках появились добродушные морщины.

– Значит, наша дружба – тоже обман?

– Вряд ли. На Земле мы бы назвали ее настоящей.

Тонкие и узловатые пальцы Прелата погладили простыню.

– Мне говорили, – заметил Ринди, – что ты разбудил меня.

Как же сказать ему об этом? Палатон никогда не позволит… И пока Рэнд взвешивал возможность лжи, Ринди продолжал:

– В своих снах я постоянно видел какое-то препятствие. Мне мешали спускаться вместе с Великим Кругом, я почти не слышал Вездесущего Бога. Мое внимание было отвлечено от Него. Теперь я знаю – это ты пытался разбудить меня, – Прелат испустил прерывистый вздох. – Я не могу уйти, пока не отвечу на твои вопросы.

Рэнд постарался не чувствовать себя виноватым.

– Хорошо, – решительно ответил он и поднялся. – Потому что я здесь не единственный, кто нуждается в тебе.

– Вот бы не подумал, – ответил Ринди, – судя по многочисленности посетителей.

Рэнд уже собирался его покинуть, но остановился на полпути.

– Тебе ничего не говорили? К примеру доктор Ниневер? Ты ничего не помнишь?

– О чем? – удивился Ринди.

– Ты сказал мне, что тебя отравили. Врачи не находили никаких признаков яда, но кома продолжалась – иначе ты бы давным-давно очнулся. Теперь твои комнаты охраняются. Только доктору Ниневер, нескольким сестрам и нам с Палатоном разрешен доступ сюда.

– Я? Сказал тебе? – бледно-голубые глаза расширились, и Рэнд заметил, как нарастает утомление Прелата. Он не хотел больше тревожить его.

– Врачи говорят, что это был препарат, блокирующий деятельность нервной системы, – Рэнд не договорил, боясь выдать себя.

– Яд? – Ринди приподнялся на постели, утомление исчезло из его глаз, и они яростно блеснули. – Значит, я лежал здесь совершенно беспомощный?

Рэнд кивнул.

– Кто еще знает об этом?

– Палатон, Йорана и Гатон. Это все. Даже Кативару пока не разрешают приходить к тебе.

Ярость слегка утихла. Ринди поджал губы, о чем-то размышляя.

– Должно быть, мой секретарь очень рад, – заметил он.

– Нет, как мне говорили – разъярен. У Йораны пока нет времени поговорить с ним.

Скрестив руки на груди, Ринди откинулся на подушку.

– Если моя безопасность в руках Йораны, я буду жить вечно – я доверяю ей больше, чем самому себе.

– И правильно, – ответил Рэнд. – По крайней мере, она не посылала тебя к мятежникам.

Ринди поднял сухой палец.

– Это мой народ. Они нуждаются во мне.

– Они едва не убили тебя.

Прелат вновь сделался усталым и печальным.

– С простолюдинами трудно договориться – это только наша вина. Церковь оттолкнула их еще в давние времена, и больше мы не пытались принять их обратно. Но я не мог допустить их самоубийства.

– Да, – согласился Рэнд. – И по этой причине я считаю тебя одним из своих друзей.

Ринди, который уже закрыл глаза и погрузился в размышления, взглянул на него и коротко рассмеялся.

– Ты поймал меня на слове, человек. Такого тонкого и мудрого намека я еще не слышал. Ну что же, принимаю его. Можешь считать меня своим другом, – Ринди расслабился. – А теперь дай старику подремать, – он прикрыл морщинистые веки, и прежде, чем Рэнд достиг порога комнаты, ее уже огласил гулкий храп.