– Вы получите мою дочь и упаковку препарата. Но его формулу я вам не дам, – Джо!

Тейлор Томас стоял один, безоружный, возле грузового корабля.

Алекса удивленно отступила назад, ее губы были еще теплыми от прощального поцелуя отца.

– Мы же договорились!

– Это вы договорились, – ответил он, не глядя на нее и не спуская решительного взгляда с Недара.

– Мы сможем синтезировать препарат, – сухо заметил Недар.

– А до тех пор вам придется довольствоваться тем, что я передам вам.

– Хотите удержать меня на привязи, посланник?

– Нет. Но я не хочу иметь дела с препаратом, истинные свойства которого мне неизвестны. Вы, чоя, сильны и умеете хранить тайны, но вы ошибаетесь, считая, что мы будем повиноваться вам, не задавая вопросов. Я не стану этого делать, несмотря на то, что вам достается моя дочь.

Алекса обнаружила, что смотрит на этих двоих, затаив дыхание. Казалось, поза Недара стала менее напряженной, и улыбка осветила его лицо.

– Тогда мы должны договориться на будущее.

– И иметь возможность поддерживать связь, – казалось, ее отец не намерен отступать.

С этими словами Джон вышел через люк, а Недар шагнул и по-собственнически взял Алексу за локоть. Загудели сирены, предупреждая о немедленном отлете грузового корабля. Алекса расслышала, как Недар бормочет под прикрытием шума и вибрации:

– Я брал тебя, как обузу, а ты оказалась ценной заложницей. Твой отец знает больше, чем я ожидал. Вероятно, вы с ним встречались?

– Нет, – ответила Алекса, но ее голос дрогнул, и она выругала себя. Чоя с их двойными голосами мастерски читали любые оттенки тона. Она отвернулась, заметив, что Недар изучающе уставился на нее. За ее отцом давно закрылась дверь, разделив их.

– Соберись с мыслями, – велел ей Недар. – Мы выходим на связь сразу же, как только окажемся у Хаоса.

Экран связи на грузовом корабле был примитивным по всем меркам, но функционировал нормально, так что Алекса хорошо разглядела лиловые складки кожи ГНаска, переливающиеся темно-синими пятнами, и не сомневалась – абдрелик видит ее и Недара так же отчетливо.

– Какой бы старой ни была эта посудина, – произнесла она, – к тому времени, как ты решишь действовать, мы будем вне досягаемости. Так что можешь отправляться восвояси, дорогой ГНаск. Мой визит к отцу был кратким и насыщенным событиями, но теперь меня ждут более важные дела, – она чувствовала присутствие Недара рядом с собой.

– Приятно видеть вас обоих в добром здравии, – прорычал ГНаск. Нижний регистр его голоса связь не улавливала, но Алекса уже слышала, как говорит посланник, будучи раздраженным, и представляла его голос, напоминающий отдаленный и пугающий летний гром.

– И мы вас также рады видеть, посланник, – спокойно отозвался Недар. Он помедлил и добавил: – Будем весьма признательны, если вы сохраните в тайне наш… гм, визит к вам. Видите ли, мы любим сюрпризы.

Круглые, маленькие глазки абдрелика расширились и вновь прищурились.

– Как вам будет угодно, тезар, хотя я всегда хотел принять у себя на борту пилота вашего ранга, – он отодвинулся от экрана. – И хотя я приношу извинение за краткость разговора, теперь, увидев вас, я должен вернуться к другим делам.

Недар слегка поклонился.

– Понимаем.

Экран связи погас.

ГНаск в ярости обернулся, отчего задрожало все его массивное тело.

– Разнеси их в пыль! – приказал он ррРаску.

Абдрелик стоял рядом, терпеливо пережидая ярость ГНаска, налетевшую, будто цунами. Когда стало ясно, что он не собирается выполнять приказ, ГНаск осыпал его настолько продолжительными проклятиями, что в конце концов задохнулся.

Он погрузился в молчание, но вскоре собрался с мыслями и взглянул на ррРаска.

– Если ты не сможешь уничтожить грузовой корабль, уничтожь крейсер, едва он вылетит со станции.

– Это тоже невозможно. У нас не хватит ни времени, ни сил. Я не хотел бы заходить так далеко.

Гнев ГНаска еще не утих в нем, но посланник сдержался, громко скрипнув зубами.

– Что же ты предлагаешь, ррРаск?

– Нанести незначительный удар по кораблю посланника. Он узнает, кто нанес его, но ничего не сможет доказать. Все будет выглядеть, как случайная атака – если кому-нибудь вздумается начать расследование. Так и должно быть, иначе мы лишимся пилота. Посланник, я получил весть, что мы можем поймать куда более крупную рыбу.

– Какую?

– Наши сторонники-ронины уверены, что нашли беглецов с Аризара. Они держат их колонию под наблюдением.

– Это чоя?

– По-видимому, так.

ГНаск вскочил на ноги. Колония пилотов, изолированная от мира, отрекшаяся от Чо и Союза! Она окажется в его власти.

ррРаск обнажил клыки, когда ГНаск повернулся к нему. Лицо посланника сияло.

– Наконец-то! Ты принес отличную весть, ррРаск, – и он поспешил к себе. – Проложи курс. Но не забывай об осторожности. Наконец-то я отомщу им всем!

ррРаск поклонился посланнику.

– Слушаюсь, – коротко ответил он.

Недар прошел мимо Алексы, чтобы прервать связь, и на мгновение они коснулись друг друга. Алекса почувствовала, как в ней начало нарастать дикое возбуждение. Ее не касались вот так уже очень давно. Не питая никаких иллюзий насчет пилота, считая себя его заложницей, она знала, что сейчас он будет заботиться о ней – чтобы иметь возможность связаться с ее отцом. Но она больше не хотела пренебрегать своим возбуждением. Она оставалась одна слишком долго. Только Недар был в пределах доступности.

Она быстро оглянулась, чтобы проверить, почувствовал ли Недар биение ее сердца под ладонью, но лицо чоя осталось безучастным. Алекса подавила возбуждение и дала волю любопытству:

– Мы прибудем туда тайно? Что будет дальше?

– Нам обоим будет на пользу не испытывать терпение ГНаска. Если он поймет, что мы уже далеко, он не отправится следом и даст нам время для маневров. Возвращаясь на Чо, я не хотел бы привести за собой боевой корабль абдреликов, – он повел ее от помещения связи грузового корабля, увлекая к двери каюты.

Корабль был предназначен для перевозки руды и химикатов, внутри обшивка не скрывала поперечные брусья и балки, напоминающие скелет животного, системы освещения были приглушены за ненадобностью, а экипаж казался немногочисленным. Недар придержал дверь, пропуская Алексу мимо себя, но она задержалась на пороге, чтобы почувствовать его сильное тело.

Она взяла его за руку.

– Через несколько дней мы достигнем Галерна.

Да, она действительно не ошиблась – прикасаясь к нему, она возбуждалась, и это должно было возбудить чоя.

Недар взглянул на нее, в его темных глазах блеснули искры. Густые волосы падали с рогового гребня на череп и свисали на плечи.

– Да, – ответил он.

– Я могу предложить способ провести время, – заметила она.

Он не отпрянул немедленно, и Алекса поняла: пилот слушает ее с любопытством.

Ей пришлось потянуться, чтобы дотронуться кончиками пальцев до пряди, свисавшей на лоб.

– Знаешь, – тихо добавила она, – я никогда не думала, что решусь спать с другим существом, не человеком, но не могу оторваться от тебя. Меня привлекает твое тело. Мне интересно, как твой народ занимается любовью. Как думаешь, мы подходим друг другу? Смогу ли я возбудить тебя так, как ты волнуешь меня? – она осторожно провела ладонью по его щеке до твердого подбородка.

– Обычно мы не… – начал Недар, и его голоса стали непривычно хриплыми. Он остановился.

– Тебе трудно отказаться.

– Да, – Недар не отодвинулся, и Алекса прижалась к нему, тут же почувствовав через летный костюм, что между их народами больше сходства, чем различий. Она умоляюще взглянула на него.

– Я прошу совсем немногого…

Он смущенно коснулся руками ее волос, расправил кудри, запустил в них пальцы и придвинул ее голову к себе, запрокинув ее на спину.

– Я не должен этого делать, – еле слышно произнес он.

– Мы такие разные, – пробормотала она, – ты и я.

Он обнял ее, и Алекса ощутила силу этих объятий – более заметную, чем она испытывала когда-либо прежде, руки с двойными локтями тесно прижали ее к себе, обхватив так крепко, что она задохнулась от наслаждения.

Алекса испустила протяжный стон. Это было так странно, необычно, волнующе… вероятно, даже чудесно, думала она, пока Недар нес ее через каюту. Есть способы покорять народы, о которых не знают ни ГНаск, ни ее отец.

– Какая ты маленькая… – прошептал он, касаясь губами ее виска.

Она ответила ему всем телом, руками, губами и быстро подавила последнее сомнение чоя. В конце концов, любовь была всего лишь одним из видов охоты, причем приносящей гораздо больше удовольствия.

Высокий, элегантный чоя, любовник и секретарь Витерны, встретил Кативара у дверей консульства Небесного дома в Чаролоне. Астен впустил гостя, заметив только:

– У нее мало времени. У нас назначен осмотр рудников Галерна.

– Я не собираюсь вас задерживать, – поспешил успокоить его Кативар. Астен был ему полезен, но Кативар не желал подчиняться ему. Он снял летнюю куртку и стянул перчатки, протянул их Астену и направился в приемную. Он чувствовал, что секретарь смутился, но затем повернулся и положил одежду на старинный резной столик в передней.

Витерна ждала его. Как всегда, одетая в синее, она полулежала на диване, слушая записи Фасмы, известной исполнительницы на линдаре. Звук был приглушенным и почти неслышным. Витерна совсем убавила громкость, спустила ноги с дивана и села.

– Кативар! Как хорошо, что ты пришел вовремя – у меня очень мало времени.

Он взял ее за руку – тонкую, изящную, прохладную.

– Я рад видеть тебя – даже на столь короткое время.

Витерна взглянула через плечо Кативара на Астена, который нетерпеливо переминался у порога.

– Принеси вина, Астен, и оставь нас. Последовала неловкая, продолжительная пауза, и Астен вышел.

Витерна перевела глаза на Кативара – блестящие глаза, такие же сияющие, как ее грива. Правительница Небесного дома прилагала все усилия, чтобы поддержать свою красоту, и Кативар восхищался ее упорством.

Он вынул из-за пояса детектор и обвел им комнату. Витерна сжала губы в удивлении, но села на диван, не говоря ни слова. В настоящий момент в комнате не работали никакие системы наблюдения. Кативар убрал детектор.

– Очень хорошо, что ты решила встретиться со мной тайно.

Она приподняла бровь.

– Ты просил об этом, и я исполнила твою просьбу.

Каблуки защелкали по полу. Астен вошел, поставил поднос на стол у дивана и вышел, не говоря ни слова и не взглянув на них.

Витерна подождала, пока закроется дверь.

– Славный юноша, – заметила она, – но немного глуповатый. Он не всегда замечает различия между делом и удовольствием.

Кативар подал ей стакан золотистого вина, а потом наполнил свой.

– Вероятно, в чем-то он прав, – он приподнял стакан, приветствуя ее.

– В самом деле? Значит, это не визит вежливости? – заинтригованная Витерна отпила глоток. – Может, мне следует отменить полет на Галерн?

Разумеется, она не имела ни малейшего намерения поступать так, и оба они понимали это: межпланетные рейсы стоили дорого.

– Это было бы просто расточительство, – заметил Кативар. – Но мне кое-что пришло голову…

– Что же?

– Ты уже слышала новости о Риндалане?

– Кто этого не слышал? Его здоровье по-прежнему идет на поправку?

– И слишком быстро, – откровенно признался Кативар. Он поднес стакан к губам, присматриваясь к выражению лица Витерны и с радостью замечая удивление, вскоре сменившееся пониманием и любопытством.

– В случае смерти ты занял бы его место.

Кативар поставил стакан на стол, прежде чем опуститься на скамеечку у ее ног.

– Мы оба вынуждены иметь дело с чоя, зажившимися на этом свете и ставшими бесполезными для Чо. Ни Паншинеа, ни Риндалан не уступят своего места добровольно, хотя Круг поворачивается, и Дом почти нисходит на нем. Я хочу заполучить власть, по праву принадлежащую мне, прежде, чем Риндалан полностью оправится. Я могу помочь тебе обрести то, что принадлежит твоему Дому.

– Пока я не стану ни соглашаться с тобой, ни возражать – я слушаю.

Она не просто слушала: она впитывала каждое слово, ее губы приоткрылись, глаза живо заблестели. Но зачем – чтобы пленить его или чтобы показать, как она заинтересована его предложением? Кативар не мог прочесть ее мысли – бахдар надежно защищал ее, и ему оставалось только рискнуть.

– Я могу сделать так, чтобы апелляционный суд проголосовал в твою пользу, чтобы ты отозвала свой патент на очистку воды. И хотя этого не хватит, чтобы завоевать власть, ты сможешь поколебать положение Паншинеа – конечно, если действовать разумно.

– И за это ты хочешь?..

– Союза. Доступа к твоим ресурсам, если ты решишь заключить его.

Витерна слизнула каплю вина с губ.

– Что же будет тогда?

– Я смогу поставить Дома на колени, – ответил Кативар, подчеркнув эту фразу. – У меня есть препарат, который уничтожает бахдар.

Потрясение исказило ее черты, но Витерна быстро оправилась.

– Навсегда?

– На время применения препарата. Стоит прекратить принимать его, и начнется выздоровление – очень медленное, но верное.

Она отставила стакан.

– Похоже, я мало что смогу предложить тебе. Наш союз будет неравным, – «и небезопасным», явно хотела добавить она.

Кативар улыбнулся.

– Не беспокойся – мне понадобится твой ум и твой патент, Витерна, – он помедлил: – Препарат растворяется в воде.

Она подалась вперед, наполняя стаканы, и улыбнулась.

– Может быть, – тихо заметила она, – нам в конце концов повезет.

Некогда Мерлон царил в северных горах – ледяной дворец, где воздух большую часть года наполняло холодное дыхание зимы, а лето бывало жарким и коротким. Палатон вспомнил об этом, глядя на руины, оставленные зимними ветрами и войной: город дремал среди устремленных в небо прозрачно-голубых горных пиков, как будто спрашивая, куда девалась за годы его краса и слава. Мантия голубовато-белых снегов в горах никогда полностью не таяла, быстрые ручьи никогда не согревались. Каменистые подножия и пояс вечнозеленой растительности были источены временем и войнами. Мер-лон представлял собой огромный памятник многовековой борьбы чоя. Он напомнил Палатону о Скорби, о чужом народе, застывшем в прозрачном кристалле.

Но несмотря на то, что чоя никогда не пытались восстановить древнюю крепость, они ее так и не покинули. У ее разрушенных стен расположилась маленькая колония художников, которых прельщала возможность поспорить с жестокими ветрами и духами далекого прошлого. Палатон помнил, что зимой большинство жителей колонии разъезжалось, но те, кто решали остаться здесь постоянно, покидали колонию только после смерти.

Гости колонии, предпочитающие не задерживаться здесь надолго, проводили в горах весну и лето. Палатон смотрел на древнюю крепость, понимая, что такой же видела крепость его мать, ибо Мерлон почти не изменился за последние годы. Палатон выглядывал из-за плеча Руфин, пока та просила разрешения на посадку на маленькой площадке неподалеку от колонии. Лето в горах уже закончилось. Палатон видел выпавший за последние два-три дня снег, ожививший мантию гор и покрывший крыши домов белыми пятнами.

Руфин поежилась и заметила:

– Надеюсь, ты прихватил сапоги и куртку.

– Тебе придется только очищать окна от льда и не выключать обогрев, – напомнил Палатон.

Руфин сокрушенно прищелкнула языком. Она сбавила скорость, вошла в холодный термальный поток, идущий прямо от горных пиков, и вывела глиссер прямо к плато. На нем виднелись следы шасси.

– Туристы уже уехали, – заметила она.

– Какая погода ожидается в предстоящие два дня?

– По-прежнему ясная. Но взгляни на склоны – еще довольно тепло, и последний снежный покров ненадежен.

– Я запомню это.

– Постарайся, – насмешливо подтвердила Руфин. – Мне бы не хотелось откапывать тебя из обвала.

Встречный поток поднимался снизу, и корабль задрожал. Палатон испытал леденящее ощущение в животе при внезапной потере высоты, но тем не менее ему казалось, что это он ведет глиссер. Хотя он не мог пользоваться бахдаром, тем не менее замечал любые изменения в его движении – благодаря многолетнему опыту. Руфин аккуратно вывела судно на посадку.

Она посадила его без малейших толчков, и когда он остановился, Палатон не удержался и похвалил Руфин.

– Хорошая работа.

– Спасибо. С минуту мне казалось, что ты направляешь меня, держа за затылок.

Палатон только тут понял, что прочно обхватил подголовник ее кресла, и разжал руки со смущенным выражением.

Руфин рассмеялась.

– Кто был пилотом, навсегда им остается, – заметила она и повернулась в кресле. – Я буду в глиссере. Здесь ветрено, но я буду готова, как только понадоблюсь.

Палатон вышел, и его сразу же охватил ветер – более холодный, чем он представлял. Он набросил куртку, которую до тех пор нес в руке. Руфин выбросила вслед ему рюкзак.

Как и в Голубой Гряде, здесь маленькая подвесная дорога уносила прибывших от посадочной площадки. Палатон занял кабинку, старую и продуваемую всеми ветрами, и отправился в путь. По мере снижения ветер утих, но его порывы были по-прежнему ледяными.

Внизу его ждала чоя, ежась от ветра. Ее желтовато-белые волосы были упрятаны под вязаную шапочку, на морщинистом лице обозначилось явное неодобрение. Это лицо напоминало кусок кожи, годами пролежавший под ветрами, дождем и солнцем. Палатон так и не узнал, к какому Дому принадлежит чоя и каков ее возраст.

Она поклонилась.

– Мы не привыкли принимать гостей в такое время года и без предупреждения.

Палатон смутился. Открыв боковую дверцу, он вышел из кабины, закинув за плечо рюкзак.

– Прошу прощения, – произнес он. – У меня осталось слишком мало времени на отдых, и поскольку храм моего Дома временно закрыт, я решил приехать сюда. Моя сестра мечтает порисовать здесь, – он огляделся и глубоко вздохнул. Холодный воздух был свежим и бодрящим. – И теперь я понимаю, почему.

Неодобрение постепенно исчезало с морщинистого лица чоя. Она указала путь затянутой в перчатку рукой.

– Самые серьезные работы мы выполняем зимой, так что не можем предоставить вам жилье на выбор. Мы только недавно вернулись к работе, когда уехали ученики. Вы надолго?

– Надеюсь, я пробуду здесь всего несколько дней, – признался Палатон. – Мне необходимо только место, чтобы заночевать.

– Хорошо. Тогда вы будете жить с Гонри. Он работает с тканями, так что вы не побеспокоите его.

Чоя торопилась, чтобы идти наравне с Палатоном, ее дыхание туманом растворялось в воздухе. Она не стала прибегать к обычной вежливости, думал Палатон, шагая рядом с ней. Однако он ни о чем не жалел, ибо если этот Гонри окажется достаточно старым, он может быть в числе тех художников, которые видели здесь его мать.

Они достигли мощенной булыжником дорожки, которая превращалась в улицу, постепенно расширяясь. Горные растения, проросшие между камнями, уже пожухли и пожелтели, вновь напоминая, что здесь время движется иначе. Сухие листья хрустели под ногами. Возле каждого дома имелся свой садик, огромная поленница, солнечные батареи, направленные в небо, и цистерны с водой, что придавало домам совершенно независимый вид.

Многие художники работали на верандах и даже не взглянули на приезжего. Палатон подтянул большим пальцем лямку рюкзака.

– Здесь часто идет снег?

– Довольно часто. Но мы к этому готовы, – ответила чоя задыхающимися голосами, не замедляя шага. Она остановилась возле большого дома с серой оградой. – Это дом Гонри.

Судя по размерам и виду дома, Гонри был отнюдь не скромным и лишенным честолюбия чоя. Спутница Палатона перегнулась через ограду и свистнула. Обернувшись, она одарила Палатона еще одним откровенным взглядом.

– Я – Бака, – произнесла она, протягивая руку.

– Териот, – представился он в ответ.

Выражение ее лице не изменилось, и Палатон не понял, то ли чоя действительно не узнала его, то ли ей было все равно. Из дома послышался пронзительный свист, и Палатон обернулся, чтобы увидеть выход его хозяина. Первое, что бросилось ему в глаза – одежда чоя была заляпана пятнами краски и покрыта множеством обрывков нитей.

Гонри оказался высоким и сутулым, с чрезвычайно тонким и крючковатым носом, маленькими и круглыми, по меркам чоя, глазами и серебристо-черными волосами. Он был достаточно стар, чтобы быть одним из учителей Трезы. Растрепанные одежды окружали его словно аурой. Гонри подошел к ним и с любопытством оглядел Палатона. Палатон вновь не смог догадаться, к какому Дому принадлежит этот чоя, хотя, судя по цвету волос и глаз, он должен был быть сыном Небесного дома.

– Последний гость сезона, – представила его Бака, – Териот. Ты возьмешь его к себе?

Гонри слегка сморщил нос и пожал плечами.

– Почему бы и нет? Надолго останетесь здесь? С кем будете заниматься?

– Я пробуду здесь всего несколько дней. А учиться будет моя сестра – если, конечно, попадет в списки.

Гонри оглядел его сверху вниз и в обратном порядке, раздувая ноздри. Он заговорил вновь – на этот раз сквозь сжатые зубы.

– Мы не делаем поблажек своим ученикам.

– Этого я и не прошу. Ваша репутация известна далеко за пределами Мерлона, – Палатон помедлил, чувствуя прилив актерского вдохновения. – Кроме того, она принята в общество Фалиана.

– Фалианы! Да что они могут знать? Дети приезжают к ним на каникулы, а не для того, чтобы учиться! – Гонри в ярости повысил голоса.

Палатон решительно кивнул.

– Именно потому я и приехал сюда. Отец слишком потворствует ей. Она будет весьма поверхностной художницей, если не научится спускаться с небес и соприкасаться с реальностью. А все это – он еще раз вдохнул пронзительный горный воздух – вызывает жажду настоящей жизни.

Пренебрежительное выражение исчезло с лица Гонри, он взглянул на Баку и бросил:

– Пожалуй, я смогу приютить его на пару ночей.

– Хорошо – потому что больше ему некуда идти, – фыркнула Бака. – И будь повнимательнее с ним, Гонри – он прилетел на личном корабле, ждущем наверху.

Гонри изумленно приподнял брови, а чоя уже побрела прочь, спотыкаясь, запинаясь и дрожа всем телом.

Гонри открыл ворота. Палатон почувствовал в нем приглушенный бахдар, подобный угасающему огню.

Его хозяин широкими шагами направился к дому.

– У вашей сестры есть стоящие работы? – бесцеремонно спросил он, не оборачиваясь.

– Кое-какие, – ответил Палатон. – Ей нравится работать в стиле Трезы Волан.

Если Гонри решит проверить его, то имя матери было единственным из имен художников, которые помнил Палатон.

Гонри резко остановился.

– Трезы? – повторил он. – Раннего или позднего периода?

– Как она говорит, раннего. Времен ее юности, хотя мне самому больше нравятся поздние работы. Во всяком случае, все ее работы были бы хороши, не будь она такой взбалмошной.

– Треза никогда не была взбалмошной, – сурово возразил Гонри, – даже в юности, когда только появилась здесь.

Палатон с некоторым облегчением узнал, что несмотря на все годы, художественные сезоны и учеников, которых мог иметь этот чоя, имя Трезы еще сохранилось в его памяти. И в то же время, хотя он всю жизнь знал, что его мать – художница, теперь ему было странно думать о ней просто как о представительнице мира искусства, а не о матери.

Гонри отчистил дворовую грязь и камешки с подошв своих сапог, прежде чем подняться на веранду. Палатон последовал его примеру. На веранде висели рамы с натянутой основой, грубое полотно, полузаконченные гобелены из шерсти, волос и тонких, пушистых перьев, а также грубой пряжи. Палатон случайно задел один из них, но Гонри промолчал, только широко ухмыльнулся.

Комнату заполняли ручные станки, рамы, слишком большие для такого помещения, пяльцы для вышивания и другие непонятные предметы, между которыми умело лавировал Гонри, проводя гостя дальше. Палатон понял, что размер дома определялся характером занятий его владельца. Остальные комнаты не были так заставлены, и в конце концов наверху они нашли более-менее пустое помещение. Здесь было тепло благодаря тяжелым шторам на окнах и мягкому, роскошному стеганому одеялу на постели.

Гонри кивнул в сторону работ на стенах.

– Это работы учеников, – и бросил рюкзак Палатона в угол.

– Они выглядят многообещающими.

Последовала еще одна широкая ухмылка.

– Все мои ученики обещают чего-нибудь достичь. Увы, не многим удается пережить первую славу. Кроме того, наше ремесло во многом зависит от финансовых возможностей.

Услышав этот намек, Палатон выудил из кармана чековую книжку, чтобы заранее выписать чек. Гонри бесцеремонно забрал у него чек.

– Теперь я куплю хорошего вина, чтобы согреваться в зимние вечера.

– Я буду рад купить вина сам, – заметил Палатон. – Сегодня вечером оно бы не помешало.

– Как вам угодно. Я не намерен спорить с чоя, который способен оплатить свои причуды. Я мог бы даже продать вам пару гобеленов, чтобы воодушевить вашу сестру, – он уже повернулся, чтобы уйти, когда Палатон попросил:

– Назовите мне имена других художников, с которыми я бы мог поговорить.

– О вашей сестре?

– И о Трезе Волан.

Гонри резко обернулся к нему, его глаза холодно блеснули, листок чека зашуршал в руке.

Палатон беспечно добавил:

– Я весьма заинтересован ее работой.

Напряжение уходило из фигуры Гонри очень медленно, по мере того, как он брал себя в руки. Его нос побледнел, но Палатон сделал вид, что ничего не заметил.

Гонри наконец произнес:

– Попытайтесь что-нибудь узнать в храме. Глава нашей общины должен совершать там дневные медитации, – он вышел, комкая в кулаке чек, выписанный Палатоном.

Храм был построен из горного камня – грубых, обтесанных вручную глыб, намертво скрепленных друг с другом. Однако стоящее рядом здание музея было сравнительно новым, вероятно, построенным в последние несколько веков, и его синтетические стены хорошо защищали от ветров и снега. Палатон прежде всего направился к музею, надеясь увидеть коллекцию работ учеников, которые бывали здесь, а также мастеров, и он не был разочарован. Он нашел даже вышивку Трезы, изображающую один из домов, стоящий в отдалении, хотя таких домов в городе насчитывалось не более двух. К двери дома вела мощенная булыжником дорожка с пробивающимися между камнями растениями – такая же, как улица, по которой шел сегодня Палатон. За домом на гобелене возвышалась гора, восходящее солнце заливало дом, а в небе, вдалеке, еще виднелась последняя звезда.

Картину были великолепны, как и движущиеся и статичные скульптуры, но больше всего привлекло Палатона затемненное крыло музея, где он долго простоял в торжественном молчании. Здесь размещались предметы психокинетического искусства – картины и скульптуры, которые оживлялись бахдаром, а теперь оставались мертвыми, поскольку больше никто не мог привести Их в действие.

Палатон уже выходил, когда услышал вечерний звон колоколов, отдаленный звук, на который эхом отзывались горы. Храм казался пустым, Палатон нехотя вошел туда, не зная, найдет ли там кого-нибудь. Этот храм предназначался не для очищения, а для повседневных медитаций, в нем царила полная тишина. Палатон в нерешительности стоял на пороге, считая, что в храме присутствует он один, пока до него не донеслись слабые, еле слышные голоса.

– Должно быть, ты и есть тот состоятельный гость.

Палатон прищурился, оглядывая комнату, и наконец заметил чоя – худощавого и старого, лысый череп которого казался и по цвету, и по форме напоминающим камень, обкатанный бурной рекой. То, что в таком преклонном возрасте этот чоя еще занимал пост главы общины, свидетельствовало о глубине и силе его ума.

– Я прибыл сегодня днем, – ответил Палатон. – Я – Териот.

Глава общины не поднялся с кресла, лиловые глаза устремились на прибывшего из морщин лица, и он заметил:

– Мне все равно, каким именем ты пользуешься.

– Тогда, может быть, вы поможете мне кое в чем? – ответил Палатон, подходя поближе к старику.

– Пожалуй.

– Я приехал, чтобы узнать о Трезе.

Глава общины долго смотрел на него, не мигая, затем подался вперед.

– Хорошо, – пробормотал он, – что наконец-то кто-то пожелал о ней узнать. Но кто ты?

– Ее сын.

Эти слова вызвали из старческих бледных губ странный звук – полусмех, полуплач.

– Ее сын – тезар, – возразил глава, – а ты лишен силы, как яичная скорлупа.

– Когда-то у меня была сила, – с болью ответил Палатон. Он знал, что этот момент неизбежен, что рано или поздно кто-нибудь узнает о его тайне. Но услышать такие слова от старика оказалось мучительно. – И я надеюсь обрести ее вновь.

– Что сгорело, того не восстановишь.

– Я не сгорел.

Старик окинул его еще одним проницательным взглядом.

– Кто посмел украсть силу у тезара? – усмехнулся он.

– Она была отдана, и когда-нибудь я найду способ вернуть ее обратно.

Старик хмыкнул и заметил:

– Если у тебя не хватает смелости попросить о том, что принадлежит тебе, никто тебе не поможет, – он встал, завернувшись в свой длинный плащ.

– Я пришел говорить не о себе, а о Трезе.

Старик вскинул голову.

– Это все равно, – усмехнулся он. – Если ты ничего не знаешь, я не могу помочь тебе.

– Это не все равно, – возразил Палатон. – Существуют наследие, Дома и судьбы, о которых я ничего не знаю.

– Тогда зачем ты пришел сюда?

– Чтобы найти своего отца.

Тишина в храме стояла так долго, что Палатон начал слышать биение своего сердца, а затем старый чоя глубоко вздохнул.

– Ничем не могу тебе помочь, – старик медленно повернулся и взглянул на каменную стену, как будто видя расположенный за ней музей. – Ты должен помочь себе сам, – он вышел, шурша длинным плащом, и его узловатая, сутулая фигура напомнила Палатону гигантского паука.