Глава 1

Сильный ветер мешал снижению посадочной капсулы – он начал биться о ее стенки с того самого момента, как капсула вошла в верхние слои атмосферы планеты под названием Скорбь. Пассажиров на борту капсулы в общем отсеке болтало в поясах безопасности, швыряя о переборки. В переднем отсеке всего двум пассажирам первого класса приходилось мириться с трудной посадкой. Чоя поднялся на ноги, не обращая внимания на нырки капсулы в воздушных ямах и ощутимые толчки, и принялся вышагивать по отсеку. Его спутник, даранианец, прикрыл глаза и часто-часто забормотал молитвы. Однако из-под густых ресниц даранианец продолжал следить, как шагает чоя. Хотя оба они были двуногими, как и большинство разумных существ, коренастое, поросшее густой шерстью тело даранианца нельзя было и сравнивать с телом чоя. Чоя был высоким и худощавым, но широкоплечим, его руки с двумя локтевыми суставами были мускулистыми и двигались грациозно, к тому же чоя держался с естественным высокомерием и уверенностью вожака – по-видимому, он был рожден для этой роли.

Капсула завибрировала с пронзительным скрипом, почти недоступным для их слуха. Чоя остановился и поднял голову; густые каштановые волосы водопадом заструилась по спине из-за высокого рогового гребня, венчающего его голову. В такой позе напряженного внимания он застыл всего на секунду, и тут же капсулу резким рывком кинуло вниз.

Даранианца выбросило из сидения, и он беспомощно заболтался на натянувшемся предохранительном поясе, но чоя почти без усилий удержался на ногах, пока капсула выравнивалась резкими толчками. Когда даранианцу удалось вернуться к сидению, он поразился тому, что чоя действовал, как будто заранее зная, что произойдет.

Чоя взглянул на спутника.

– Ну, хватит с нас, – произнес он и решительно, но сдержанно прошелся к дверце с табличкой «вход воспрещен», ведущей в кабину управления.

Даранианцу удалось скрыть торжествующую гримасу. Чоя был тезаром – значит, даранианец сделал правильный вывод, ведь только легендарный пилот-тезар не смог бы стерпеть двух вещей: такой вот болтанки и смешанных браков своих сородичей.

Чоя скрылся за переборкой. Даранианец прикрыл третий глаз и с еще большим рвением отдался молитвам.

Палатон с силой толкнул дверь второй переборки. Он переутомился, отрабатывая годичный контракт, и теперь, по правилам прибытия в Чертоги Союза, ему приходилось подвергаться неслыханному унижению – лететь в качестве пассажира. Он ощущал покалывания в роговом гребне – предвестники того, что в кабине управления что-то случилось, и как только дверь открылась, истерические вопли поразили Пала-тона, как удар в лицо.

Он не согласился бы на такое назначение и не принял бы его, если бы не приказ старшего. Две недели, проведенные в напряженной атмосфере политических страстей в Чертогах вряд ли можно было назвать желанным отдыхом. Его бахдар мерцал от утомления, предупреждая об опасном истощении, грозящем потерей ценного дара психики, но истерия пилота и штурмана вызвала раздражение. Палатон вздрогнул, собрался с силами и смачно выругался.

– Кто здесь старший? – затем спросил он, согнув руки и скрестив их на груди.

В кабине воцарилось немедленное изумленное молчание, как только пилот и штурман повернулись к нежданному гостю. Пилот, четырехрукий брахиатор, сморщил кожистое лицо, а штурман, пугливый крылатый ивриец, плюхнулся на свое сидение. Горман приподнял губы, обнажив клыки, и прорычал:

– Вы нарушили правила.

– А вы сбились с курса. Что случилось?

Ивриец в привычной угрозе пощелкал гибким клювом и залопотал:

– Мы попали в самую середину смерча. Мы были застигнуты врасплох.

Смерчи над Скорбью были весьма серьезной опасностью, но от профессионалов требовалось умение справляться с такой ситуацией. Правила гласили, что только нейтральные лица имеют право пилотировать капсулу от орбитальной станции, где причаливали корабли, предназначенные для дальнего космоса, но сейчас Палатон постарался забыть о правилах, которые подвергли бы его еще большему унижению.

– Дайте я попробую, – произнес он.

Его слова прозвучали тихо, но голос – а вернее, голоса, ибо у Палатона их было два – дрожали от нетерпения.

Капсула попала в еще один термальный поток, и ее резко бросило в сторону. Палатон перенес тяжесть тела на ступни и согнутые колени, но иврийцу не удалось удержаться на сидении, и он покатился кубарем, трепеща перьями. Пилот со стоном схватился за пульт и затряс шерстистой головой. Палатон коснулся переборки, чтобы удержать равновесие, прищурился и взглянул на пульт управления. Автопилот не был включен – при посадке на Скорбь запрещалось пользоваться высокочувствительными приборами, чтобы волны не повредили городу, населенному самыми различными существами. Но факт оставался фактом – мощный автопилот мог бы справиться с посадкой капсулы.

Горман грубо подтолкнул его.

– Вот, – предложил он. – Приступайте, – и закрыл лицо всеми четырьмя ладонями. Палатон не нуждался в более вежливом приглашении. Он прошел вперед и опустился во второе кресло. Присутствие гормана вызывало у него легкую дрожь отвращения, но он подавил брезгливость и занялся системой управления. Послав вперед свой бахдар, закрученный спиралью, он мысленно ощупывал края смерча с их понижениями и повышениями давления, нынешними и предстоящими столкновениями вихрей. На мгновение бахдар потускнел, мигнув, как перегоревшая лампочка, и сердце Палатона яростно заколотилось.

Тезар ничего не стоил без бахдара. Конечно, раньше или позже такое случалось со всеми – бахдар таял, сгорал дотла, как примитивная сальная свечка, но Палатон еще не был готов к этому. Он сбросил охватившее его оцепенение и попробовал вновь – на этот раз ему стало все понятно.

Капсула подчинилась его управлению, как ребенок матери, и, казалось, обрадовалась покою. В свою очередь Палатон успокаивал и убаюкивал ее, обходя яростные вихри, швыряющие капсулу, и выбирая чистые участки неба. Капсула двигалась пугливо, как птенец на еще не окрепших крыльях.

– Вам придется встать на ремонт, – вслух произнес Палатон, как только определил причину неисправности. – Вероятно, что-то стряслось с двигателем. Конечно, это вызвало бы затруднения у любого.

У любого, только не у тезара – Палатон не стал добавлять это. Он помнил, что это запрещено. Горман поднял голову. Крылья его широкого, приплюснутого носа подрагивали.

– Спасибо, тезар Палатон, – произнес он.

– Не за что, – отозвался чоя. – Если не возражаете, я сам посажу капсулу, ведь она неисправна.

Он собрался с остатками сил, отбросил тревогу и с гордостью принялся за дело. Он старался не замечать, как обессиленно мерцает его бахдар, но это было невозможно.

– Сочту за честь, – запоздало сказал пилот.

Ивриец ничего не сказал, но теперь его крылья трепетали не в смятении, а мягко и неторопливо. Пассажиры второго класса ничего не знали об опасности, от которой чудом спаслись, и даже даранианец только догадывался о случившемся.

Капсула еще раз дрогнула, но сразу же выровнялась, и ее перестало болтать. Чоя не вернулся из кабины управления, и даранианец в полном спокойствии ждал, когда закончится посадка.

Палатон с плохо скрытой гримасой недовольства слушал, каким восторженным тоном благодарил его даранианец, и напомнил себе, что эти благодарности заслужил только благодаря дару тезара. Он наблюдал, как даранианец вертится неподалеку, выбирая подходящий транспорт, чтобы добраться до Чертогов. Сам Палатон чувствовал себя так, как страдающее клаустрофобией существо, оказавшееся на свободе; встав против ветра, разгоняющего рассеянные облака, он глубоко вздохнул, стараясь прийти в норму. Страх, сжимающий его, наконец ослабил хватку, но Палатон не мог избавиться от беспокойства. Раньше, даже переутомившись, он был в состоянии справиться с собой. Потеряв свой дар, он станет ничтожеством. Он был безродным чоя – редкое обстоятельство, о котором предпочитали умалчивать – и без своего бахдара он лишился бы не только работы.

Каждому тезару приходилось примириться с неизбежным: когда-нибудь его дар должен был угаснуть. Такова была природа этого свойства психики. Но в роду чоя свойства психики не были преходящим явлением – они казались столь же неизменными, как любое из пяти более распространенных чувств у большинства разумных существ. Сущность этого дара скрывалась от соседей по космосу ради преимуществ в галактической политике, а также во избежание порабощения, но только этот необходимый для управления тезарианским устройством при межпространственных перелетах дар нес с собой грозное генетическое заболевание.

Палатон был еще слишком молод, чтобы заболеть, работал слишком мало, чтобы истощить свой дар. Он отчаянно гнал прочь мысль о том, что сегодняшнее событие – начало его конца. Вихри в верхних слоях стратосферы, тревожащие поверхность планеты, теперь превратились в промозглый ветер, обдувающий лицо Палатона. От ветра в уголках его глаз выступили слезы, но Палатон стоял на вулканической равнине до тех пор, пока у него в голове не прояснилось. Ветер предвещал бурю, а буря отражала его собственное внутреннее смятение. Стоя вблизи стоянки для капсул, вдыхая горячий запах воздуха после их посадки, вслушиваясь в скрежет остывающего и оседающего металла, а также многоязычный говор экипажей, Палатон постепенно успокаивался и собирался с духом. Наконец, он прошел на транспортную стоянку и намеренно выбрал быстроходные сани, предпочитая их традиционному автомобилю. Палатон терпеть не мог подражать степенным обитателям планеты.

В это раннее утро кристаллические каналы, ведущие к огромному городу, известному под названием Чертоги Союза, были почти пусты. Палатон снял шлем – будучи одинакового размера, эти шлемы подходили далеко не всем, особенно народу чоя, двойные полушария мозга которых и роговые гребни достигали внушительной величины. Несколько дождевых капель брызнули ему на лицо. Палатон оскалился, досадуя на непогоду. Ему совсем не хотелось попадать под ливень, но пока сани несли его по дорогам-каналам, дождь постепенно кончился.

По планете Скорбь разносился запах ранней весны. Погода менялась непрестанно, балансируя между весенней и зимней, как на тонком лезвии меча. Палатону нравился этот переход от зимы к весне. Он упивался воздухом, который от быстрого скольжения саней по каналу обдувал его лицо. Но стоило Палатону опустить голову, и он видел узников кристалла, со всей отчетливостью вспоминая, почему планета названа Скорбью. По мере приближения к Чертогам каналы сливались в застывшее озеро, пересеченное мостом из отдельной, без единой трещинки, совершенно прозрачной кварцевой арки, но смерть, заключенная в кристалле, явственно просматривалась сквозь его поверхность. Все желающие вступить в Союз должны были пройти через этот мост, и только самые решительные отваживались бросить беглый взгляд вниз.

Внутри кристалла погиб целый народ – спрессованные люди навечно застыли в каналах и озерах этой части материка. Ни один из народов, входящих в Союз, не знал, кем были погибшие и что с ними стало, но сам вид этой братской могилы служил постоянным напоминанием о них. Что же это было – война или массовые самоубийства? Уничтожение или наоборот, сохранение до того дня, когда люди из разбитого кристалла смогут вновь вернуться к жизни? Никто не строил на этот счет догадок, но кристалл был изготовлен так, что не представлялось возможности ни сделать что-либо подобное, ни разбить его. Обычно считали, что в гибели целого народа повинна война – этой версии всячески придерживались в надежде избежать еще одной войны, подобной той, в которую уже был втянут Союз.

В каком-то смысле надежда оправдалась: уже давно не вспыхивала война таких разрушительных масштабов. Палатон понимал, что этого и быть не могло: ни один из народов, входящих в Союз, не знал, как изготовить такое оружие, и, по-видимому, даже не осмеливался попробовать изобрести его. Вид с моста вызывал тошноту. Особенно сильно сжималось сердце при виде закованных в прозрачный кристалл детей.

Палатон въехал на мост с разгона, и монитор саней предупредил его об опасности, потребовав снизить скорость. Он не обратил внимания на грозное предупреждение. Будучи тезаром, Палатон точно знал, насколько он может превысить скорость. Сани подчинились ему, в высоком прыжке взлетев на арку моста. На мгновение сердце Палатона пропустило положенный удар. Сани вылетели на канал, и он резко затормозил – впереди была более оживленная дорога, а вдали уже виднелась стоянка. Подобно тому, как ветер разгоняет дождевые тучи, быстрая езда оживила его. Палатон повернул сани и медленно въехал в ворота стоянки.

– Это он, – сообщил даранианец существу, стоящему рядом с ним в тени. – Мы прибыли вместе с ним в капсуле. Он спас всех нас – капсулу едва не затянуло в смерч.

Существо, скрывающееся в тени, негромко отозвалось шипящим голосом:

– Значит, поможет и мне.

– Мне нет до этого дела, – возразил даранианец. – Я указал вам его. Мой долг и обязательство выполнены.

– Разумеется, – ответило существо в тени, но даранианец уже втянул голову в плечи и заковылял прочь. Темная фигура проследила за ним узкими глазами, привыкшими видеть даже ночью, и улыбнулась. Со своего наблюдательного поста неизвестное существо следило, как чоя проезжает мимо, а затем пружинисто потянулось, подпрыгнуло и направилось к воротам. Его оружие из пустотелой кости воспринималось как безвредное, поэтому охрана не обратила на него внимания. Постепенно прибавляя шаг, неизвестный настигал свою добычу, идя по ее следам в Чертоги Союза, но остерегаясь приближаться вплотную.

Докучливая болтовня служащих стоянки заставила Палатона вспомнить о своей обычной маске высокомерия. Она была необходима, чтобы выжить в Чертогах, особенно ему – больше, чем кому-либо из посланных сюда чоя. Никто из этих несчастных, навсегда привязанных к земле существ, не смел указывать ему, как и с какой скоростью следует водить транспорт – это ему, известному тезару!

Сосредоточившись и как можно глубже загнав подавленный страх потерять свой дар, Палатон был готов приступить к делам. Он зарегистрировался в администрации и подождал в вестибюле, пока не будет отпечатана его карта и ему не вручат маршрутные листы, но едва взяв их, Палатон уже знал, куда ему идти. Крыло, где заключались контракты, найти не составляло труда – оно располагалось в передней части муниципального комплекса. Значит, он окажется в окружении скорее бизнесменов, чем политиков, и это радовало Палатона.

Своему назначению Палатон был обязан слабому здоровью Моамеба, и хотя теперь он был измучен отработанным контрактом, предстояло провести целых две недели в этой чертовой дыре. Придется пересмотреть кипу контрактов, десятка два из них потребуют дополнительных переговоров. Работы было всегда хоть отбавляй, и тезары могли выбрать дело себе по вкусу. Они были повелителями Хаоса. Только они могли вести корабли по межпространственным каналам, соблюдая при этом максимальную точность. В этой лавке галактического союза тезары были главным товаром народа чоя. Никто из существ в Чертогах не должен был узнать, какой позор скрывает в себе Палатон – впрочем, такой позор было гораздо проще скрыть среди чужаков, чем среди своего народа.

Палатон обнаружил, что он угрюмо усмехается, шагая по дорожке к крылу, где заключались контракты. Когда-то подобная манера Моамеба раздражала его, но вскоре Палатон понял – все, что ни делает старший, имеет свою причину, каким бы изможденным болезнью он ни был. Терпеливые внушения старшего, его собственный пример и речи, обращенные к ученикам, приобретали для Палатона все большее значение. «Укрепляйте свою позицию в Союзе, – наставлял старший. – Вам нужна не только ваша репутация». Моамеб не обратил внимания, когда Палатон возразил, что он не политик, что он не обучен искусству компромисса. «Уметь найти компромиссное решение ничуть не сложнее, чем найти термальный поток. Ты ведь пилот, верно? Тогда, с Божьей помощью, лети по ветру!»

Аллеи были заполнены существами, каждое двигалось с целью и в направлении, известном только одному ему. Однако почти все они успевали выразить уважение Палатону – он чувствовал это. Он был тезаром, и они расступались перед ним. На мгновение он остановил их, чтобы насладиться этим уважением – совершенно ребяческая, но необходимая выходка, принесшая ему утешение. Тем не менее он не был вампиром, не желал питаться энергией у ничего не подозревающих существ, и уже приготовился отослать их.

Клейкий, отвратительный шквал эмоций охватил его. Палатон прищелкнул языком, как будто проглотил слишком большой кусок, но успел проследить, чтобы со стороны его походка выглядела такой, как прежде. Что-то неприятное и злое прошло стороной. Ощущение вражды преследовало его, но как только Палатон пустил в дело бахдар, оно исчезло. Внезапно он почувствовал беспокойство. Он не владел ни телепатией, ни даром предвидения, но все же что-то чувствовал и был уверен в этом. В переполненном коридоре делового крыла он быстро обернулся.

Даже в этой враждебной толпе он смог различить красоту здания из камня и стекла. Комплекс строений Союза возвышался на фоне гор со снеговыми шапками и синего неба – чистого, насыщенного влагой, по которому метались пурпурные отблески. Впрочем, Палатон отвлекся ненадолго и теперь снова рассматривал проходящие существа – большинство из них были двуногими и передвигались самостоятельно, некоторые пользовались удобными колясками. Ничто необычное или угрожающее не привлекло его внимание. Палатон замер, досадуя на недоверие к самому себе. Оказавшись один на чужой территории, он имел право доверять только собственным чувствам.

Так или иначе, сейчас ему предстояло завернуть за угол. Залы для деловых переговоров располагались на верхних этажах, и Палатон направился к лифту.

Только внутри лифта он назвал номер своего этажа и код зала. Лифт быстро скользнул вверх, отделяя его от толпы. Взглянув вниз, Палатон обнаружил, что никто и не думает преследовать его. Он еле слышно прищелкнул языком: налицо были все признаки чрезмерной осторожности. Но вспомнив о головокружительном прыжке через мост, Палатон усмехнулся над своим предположением. Еще продолжая усмехаться, он вышел из лифта и увидел, что возле двери зала его уже ждут посетители.

Абдрелик стоял спиной к нему, но челюсти Палатона резко сжались и к горлу подкатила тошнота. Он ненавидел амфибий, терпеть не мог ни их привычки, ни убеждения, ни внешний вид. Он был почти готов повернуться и уйти, но тут абдрелик почувствовал его присутствие и обернулся. Это было плотное, коренастое существо, с массивным телом, приспособленным для выживания и на суше, и в воде. Его буровато-зеленая кожа была покрыта толстым слоем слизи, а на бесформенной голове, подобно шляпе, восседала слизнеобразная тварь, деловито выискивая крошечных паразитов и грибки, которыми изобиловала кожа абдрелика. Пожирая их, оно производило довольно громкие чавкающие звуки.

Абдрелик взглянул на Палатона, широко распахнув два прикрытых тяжелыми морщинистыми веками глаза и изобразив гримасу, отдаленно напоминающую улыбку чоя.

– Палатон? – гулко произнес он. – Какая радостная встреча!

Как только ГНаск заговорил, из угла его рта потекла вязкая струйка слюны. Во встрече, которой порадовался абдрелик, Палатон не находил ничего приятного. Он молчал, и прежде чем нашелся, что ответить, к нему скользнули две фигуры. Это были незнакомые Палатону существа – по их осторожным и боязливым движениям он понял, что это люди, и когда они заговорили на общепринятом языке, трейде, их акцент подтвердил его предположение.

– Одну минуту, господин Палатон, – начал тот человек, что был повыше ростом. – Мы ждали… у нас контракт…

Такое вмешательство было серьезным нарушением протокола Союза, но в голосах этих двоих слышалась такая мольба, что Палатон решил ответить.

Абдрелик рассвирепел. В его голосе послышался скрежет – знак того, что вскоре он перейдет в рычание.

– Палатон, у нас назначена встреча.

Раздражение ГНаска лишь укрепило Палатона в решении поговорить с этими людьми. Он поклонился.

– ГНаск, они просят всего одну минуту. В конце концов, я… – он взглянул в сторону хронограммы – … прибыл раньше. – Он отступил, увлекая за собой оба существа подальше от абдрелика. – Чем могу вам помочь? – спросил он, не сводя глаз с раздувшейся от возмущения амфибии.

Абдрелик явно негодовал. Даже слизнеподобная тварь, его симбионт, прекратил жевать и свел поближе свои глаза на стебельках с выражением раздраженного любопытства. Подавив отвращение, Палатон склонился, слушая, что говорят люди.

Люди были новыми членами Союза, и Палатону еще не приходилось иметь с ними дела. Встретившись с одним из них взглядом, Палатон обнаружил, что на мгновение оцепенел – глаза этих существ были настолько похожи на его собственные, что он едва мог этому поверить. Таких огромных, блестящих и выразительных глаз он не встречал больше ни у каких существ. Глаза были зеркалом души этих людей.

– Господин Палатон?..

– Простите, – произнес он, внезапно возвращаясь к реальности. – Начнем еще раз. У вас контракт?

– Мы ждали несколько недель, чтобы тезар просмотрел его. Никто не пожелал встретиться с нами.

У людей не было постоянных представителей в Чертогах, к тому же их еще не полностью приняли в члены Союза. Никому не хотелось тратить силы и время, связываясь с этим народом. В силу своих странностей, даже самые молодые из посланников часто менялись, едва ли дослуживая положенное количество лет. У членов Союза едва хватало времени познакомиться с одним посланником людей, как тут же его сменял другой. Моамеб часто сетовал на ненадежность таких посольств. К тому же, как ясно давал понять абдрелик, люди считались ушедшими всего на один шаг вперед от неразумных существ, а потому зависели только от милости большинства народов, создавших Союз.

Но в Палатоне они неожиданно пробудили симпатию. Он потянулся за папкой, которую держал в руках один из людей.

– Совет уже рассматривал ваш контракт? Тот человек, что был пониже ростом, растерянно моргнул. Его одиночный голос повысился.

– Что это за Совет?

– А! – Палатон отдернул руку от папки, не взяв ее. – Вы упустили самый важный этап найма пилота. Совет просматривает все контракты и выносит им одобрение прежде, чем начнутся переговоры о назначении пилота.

Человек повыше покраснел.

– Нам никто не сказал об этом. Прошу прощения, капитан Палатон.

Палатону было незнакомо такое обращение, но по тону он догадался, что оно выражает уважение. Он слегка склонил голову.

– Рад был помочь вам. Когда вы представите свой контракт на Совете, скажите, что у вас преимущество системы класса Зет. Это означает, что вы прибыли из неразвитой системы и нуждаетесь в первоочередной помощи. В таком случае вы сбережете много времени.

Люди откланялись.

– …но целые недели! – долетел до Палатона дрожащий от возмущения голос того, что был пониже.

– А помочь… – отозвался рослый человек, и они скрылись за изгибом коридора.

ГНаск промолчал, когда люди прошли мимо него, но струя слюны повисла из угла его рта, вытянувшись до самого пола. Машинально он утер губы тыльной стороной ладони.

Очнувшись, посланник заметил устремленный на него взгляд Палатона.

– А теперь, тезар, когда вы закончили играть с представителями низших форм жизни…

– Прошу вас, посланник, – перебил Палатон, указывая на дверь зала. В дверях он на мгновение остановился и задумчиво обернулся. Его роговой гребень покалывало мелкими иглами, как будто он услышал что-то подозрительное, хотя и не в обычном для себя диапазоне слуха. Он просто не мог этого не услышать. Постояв, Палатон решительно двинулся к залу. В нем закипало раздражение. Он не имел права сомневаться в себе, да еще на виду у абдрелика, и испытывал отчаяние. Неужели это первые симптомы «болезни, которая вначале заберет у него бахдар, превратив в беспомощного неудачника, а затем медленно, но верно уничтожит остальное?

Он постарался отогнать от себя этим мысли, напоминая, что если случится страшное, тут уже ничем не поможешь. Палатон глубоко вздохнул и вошел в зал.

ГНаск заковылял за ним. Дверь с секретным устройством закрылась сама. ГНаск бросил папку на стол, неповоротливыми пальцами повозился с замками и извлек контрактные документы. Палатон сел, глядя на освещенный экран.

– Мне нужны только самые лучшие пилоты, – начал ГНаск. – Вот почему я назначил встречу с вами, как только услышал, что вы временно замещаете Моамеба.

Предчувствие сделало Палатона осторожным. Он положил руку на крышку стола, разделяющего их.

– Мое присутствие здесь еще не означает, что я именно тот тезар, который удовлетворяет вашим требованиям. – Он вгляделся в разделенное по горизонтали изображение экрана, на котором высветился текст контракта: сверху на языке абдрелика, снизу – на трейде. Палатон старался держаться нейтрально, удивляясь тому, что его глаза, подобно человеческим, могут его выдать. Неужели в них видно, какое отвращение и боль вызывает у него работа, предложенная абдреликом? И самое страшное – неужели глаза выдают его страх?

Представленный контракт оказался военным. Абдрелик тактично молчал, давая тезару время ознакомиться с ним.

– Выгодно для нас обоих, – наконец заметил ГНаск.

– Чтобы воевать, вам необязательно использовать полеты межпространственных лайнеров, – Палатон отвернулся от экрана.

– Без них не обойтись. Кирлианцы слишком хорошо вооружены. Без таких полетов нам не удастся обезвредить их, – ГНаск остановился. – Мы не сможем создать командный пост в системе, из которой будет нанесен удар, придется совершать атаку извне.

– Значит, они так сильны?

– И свирепы, – ГНаск растянул губы в улыбку. – Мне больше нравятся сильные соперники.

– Вы поможете им?

– Конечно. Они хотят отразить нападение ронинов.

Раздражение Палатона усилилось. Ронины были убийцами в отдельности и головорезами все вместе. Иглы, составляющие их головные уборы, были заполнены смертельными ядами, способными поразить противника на расстоянии десяти шагов. Прежде, чем прогнать ронинов, их пришлось бы разоружить, а это никоим образом не соответствовало их свирепой натуре или их кровожадным наклонностям. Чоя постучал ногтем по столу, размышляя над противоречивостью ситуации.

– Полагаю, ронины ведут нечестную игру.

Плоские, непроницаемые глаза ГНаска блеснули.

– Конечно. Поэтому мы разоружим чересчур ревностных вояк кирлианцев, а затем заключим с ними союз против ронинов, которые попытаются еще раз покорить кирлианцев, если только как следует не обожгутся на этом деле.

– Как вы говорите, выгодное предложение, – Палатон глубоко вздохнул. Его гребень подрагивал от отвращения, и ему пришлось внимательно следить, чтобы голоса прозвучали ровно. – Если Совет решил, что вам нужны пилоты-тезары, это еще не значит, что я согласен с его мнением, но вы получите их. Согласен, вам потребуется не менее шести пилотов и вы получите обещанных вам тезаров на срок, равный трем оборотам планеты. Вы удовлетворены?

– Нет, – ответил посланник, опираясь лапами на крышку стола и склоняясь над Палатоном. – Мне нужен чоя вашего калибра. Мне нужны вы.

– Это исключено.

– Вы стали разборчивым, Палатон? Или по уши увязли в местной политики?

– Мои дела вас не касаются, – напряжение повисло в воздухе зала. Палатон опасался, что у раздувшегося от злости ГНаска лопнут доспехи. Но как только абдрелик захрипел, опасение Палатона сменилось яростью, а он знал, что с яростью справится гораздо легче. Они в упор смотрели друг на друга.

– Не согласен, – прохрипел ГНаск. – У меня свой интерес к падению Звездного дома.

– На все воля Круга, – ровным тоном ответил Палатон, хотя аура вокруг головы ГНаска внезапно стала пронзительно-багровой, невыносимой для нормального зрения. – Такова жизнь.

– Шестьсот лет межпространственными полетами всегда руководил Звездный дом, – ГНаск перевел взгляд на свои тупые когти, а потом быстро поднял голову. – Должно быть, за это время в ваших рядах произошли значительные перемены. Тезары за свою короткую жизнь среди чоя уже оставили яркий след, а Звездный дом правит с тех пор, как появились тезарианские корабли. Вы лишитесь не только императора – вы лишитесь всего правящего дома! – голос ГНаска сорвался в хриплый шепот.

Палатон резко поднялся на ноги.

– Я, например, не собираюсь обсуждать с вами проблемы получения икры у абдреликов или у целебного ила. И вы не имеете права говорить со мной о моих братьях.

Багровый блеск над головой ГНаска усилился. Его маленькие глазки быстро мигнули вслед за движением Палатона.

– Нет, имею. Событие, свидетелем которого я стал сегодня утром, заинтересовало меня, к тому же ходят слухи…

Зная, что абдрелик намеренно старается завести его, Палатон все же не удержался:

– Какие слухи?

– Слухи о незаконных сделках между людьми и чоя. Сам я едва мог поверить этому, однако теперь вы с явной благосклонностью отнеслись к ним. Вероятно, услышанное мной – чистая правда… о том, что чоя отбирают лучших из людей и обучают их.

Такое нарушение правил Союза было немыслимым, и Палатон сам слышал отдельные сплетни, но в целом о разногласиях среди чоя предпочитали умалчивать. Но при чем тут люди? Палатон глубоко вздохнул. Глаза, подумал он, черт бы побрал эти глаза!

– Вспомните о своем контракте, – негромко произнес он и услышал опасные обертоны собственных голосов.

ГНаск резко выпрямился.

– Вы угрожаете мне?

– Я только предупреждаю вас, что любой контракт, одобренный Советом, может быть отменен или пересмотрен.

Абдрелик мрачно улыбнулся.

– Вы умеете настоять на своем. Вижу, я ступил на опасную почву. Вы можете позволить себе быть разборчивым, Палатон, потому что нет пилотов, подобных тезарам, и никакая техника не является столь надежной, как тезарианская. Но все-таки запомните – ярмо никто из нас не наденет по доброй воле, а если падет Звездный дом… многие будут рады воспользоваться этим, – ГНаск поднялся и потянулся к своей папке. – Я не воспринял ваши личные замечания как оскорбление.

Он лгал. Но Палатон склонившись над столом ответил ему правду:

– А я воспринял как оскорбление все ваши замечания, и если я узнаю, что вы или любой другой абдрелик сует нос в мои дела или дела любого дома чоя, я спущу с вас шкуру, ГНаск, и пусть ваши наследники сделают из нее корзину для яиц.

Посланник застыл с вытаращенными глазами. Его губы приоткрылись, обнажив клыки, способные на клочки разодрать Палатона. Ненависть захлестнула зал. Палатону не нужен был и бахдар, чтобы понять это. ГНаск поднял лапу, как будто собираясь что-то сказать, но лапа дрожала от ярости.

В этот момент убийца и нанес удар.

 

Глава 2

Палатон увернулся прежде, чем услышал негромкий хлопок. ГНаск повалился, успев выкрикнуть приказ потушить лампы, и зал погрузился в темноту. Палатон лег на пол. Мгновение он лежал не шевелясь и прислушивался. Его бахдар напрягся, ощущая страх и гнев абдрелика. Эмоции посланника мешали Палатону определить, где находится убийца. Палатон глубоко вздохнул и сосредоточился, отбрасывая поток чувств абдрелика прочь. В комнате присутствовали почти ощутимые запах и холод смерти – Палатон нащупал ее источник, и, хотя по его коже бежали мурашки, точно определил, где находится чужак. Он, несомненно, был наверху, неслышно ступая по балкону зала. Палатон чувствовал азарт убийцы и его радость – по-видимому, темнота была ему на руку.

– Он видит нас, – торопливо шепнул он ГНаску и начал продвигаться под прикрытие экрана, предоставив абдрелика самому себе и не желая больше тратить на него силы.

Темная массивная туша посланника двигалась по комнате, представляя собой удобную мишень для убийцы, но у Палатона не было намерения обнаруживать свои действия, приказывая зажечь свет на полную яркость. Ему пришлось бы делать это вручную, рискуя навлечь на себя огонь.

Палатон не представлял, кого из них убийца выбрал своей мишенью. Если бы Палатон принадлежал к любителям заключать пари, он мог бы поставить что угодно на абдрелика: посла в Чертогах недолюбливали. Однако именно его бахдар подавал тревожные сигналы все утро. Нет, решил Палатон, скорее всего мишень – это он сам, а следовательно, должен двигаться как можно осторожнее.

Палатон встал на колено у стены, где находился экран, и мысленно представил себе схему зала. Он знал, где должны быть расположены пульты ручного управления – возле двери и у помоста, на котором ГНаск раскладывал листы контракта.

Очевидно, оказавшись в западне, любой решил бы добраться до двери, распахнуть ее и вырваться на свободу, поэтому убийца должен был особенно пристально наблюдать за дверью. Тезар лег на пол, щекой прижавшись к прохладным мраморным плитам, перевел дыхание и пополз – неторопливо, осторожно, со всей хищной ловкостью, на которую было способно тело чоя, постепенно приближаясь к помосту. В темноте раздался еще один хлопок, и заряд пролетел мимо его гребня – так близко, что задел ауру. Палатон уловил быстро исчезнувший запах яда.

Свет затопил комнату – белый, яркий, такой сильный, что на мгновение Палатону показалось, что он лишился зрения. Он прищурился, слыша, как ГНаск невольно вскрикнул от удивления и досады.

Палатон услышал позади себя шум. Он обернулся и увидел, как гибкое тело изогнулось в воздухе и мягко приземлилось на ноги. Существо оказалось темным, окутанным плотным плащом, окруженным непроницаемой аурой. По краям аура струилась, распространяясь во все стороны, как тепло поднимается с нагретого асфальта. Палатон с раздражением понял, что незнакомец прибег к незаконным приемам защиты.

У убийцы были оружие и средства обороны, а они оказались застигнутыми врасплох. У Пала-тона был бахдар, но с ограниченными возможностями, к тому же ему не хотелось обнаруживать свой дар перед абдреликанским посланником. Чоя умели хранить свои тайны. Палатон быстро перебирал варианты, но тут убийца бесшумно начал продвигаться к середине зала.

Палатон понизил свои голоса и требовательно, с нажимом произнес:

– Беги!

При этом он представил, как подталкивает незнакомца, и поднял голову, взглянув на темное облако угрозы, надвигающееся на него.

Внутри облака он разглядел более плотный силуэт, уловил движение и понял, что убийца поднял свое оружие к губам. У Палатона пересохло во рту.

– Беги! – приказал он еще раз, и оба голоса угрожающе дрогнули. Они были усилены слабым сигналом тревоги – Палатон понял, что сигнал звучит с тех пор, как началась охота, но до сих пор он пропускал его мимо ушей. Теперь же шум стал отчетливее. Должно быть, патрульный отряд уже спешит сюда. Чтобы сбежать, у неизвестного оставались считанные секунды.

– Беги! – повторил он, и рука убийцы с зажатым оружием упала.

ГНаск толчком ноги распахнул дверь, в зал ворвался свежий воздух. Похоже, нервы гордеца окончательно сдали.

Убийца скользнул прочь, к задней двери зала, на которой были сломаны замки. В зале ясно послышался шум транспорта во внешних коридорах. Палатон достиг помоста и приглушил свет.

– Должно быть, вы пользуетесь известностью, – сдержанно заметил он ГНаску.

Посланник тяжело перекатился на ноги и встал, демонстрируя поразительную мускульную силу, спрятанную в грузном теле. Он пошевелил губами, но ответил не сразу.

– Я вам ничем не обязан.

– И я вам тоже.

В коридоре послышались шаги, и тут же в зал вошел отряд безопасности Союза. Его вожак начал без предисловий:

– На двери этого зала сломан замок. В целях вашей безопасности мы проводим вас в другую комнату.

– Не удивительно, – сухо заметил Палатон. Он наступил сапогом на отравленную стрелу, лежащую перед ним на полу, кроша ее в пыль. – Похоже, двери кто-то открыл. Тем не менее, – он повернулся к ГНаску, приподняв бровь, – я полагаю, наша встреча завершена.

Целую минуту они смотрели друг на друга, затем, по-видимому, абдрелик принял то же самое решение, что и Палатон. Никому из них не хотелось требовать долгого и утомительного расследования. Палатон не желал давать понять Союзу, что его персона привлекла внимание убийцы, а что касается абдрелика, у него было множество причин избегать расспросов. ГНаск взял под мышку свою папку и подтвердил:

– Уважаемый тезар совершенно прав. Продолжение встречи будет излишним. Вероятно, Палатону понадобится ваше сопровождение для следующей встречи, но не мне.

Он проковылял мимо патруля и вышел, а в комнате на мгновение потемнело, когда его массивная туша заслонила дверной проем, не пропуская внутрь солнечный свет. Однако сумерки продолжались всего мгновение, и абдрелик скрылся из виду.

Размышляя над замечаниями абдрелика, Палатон пришел к выводу: посланник вовсе не хотел сказать, что один из них мог бы оказаться мишенью убийцы. ГНаск дал Палатону понять – ему известно, что добычей был именно тезар. Палатон тревожился только о том, не наведет ли этот случай ГНаска на мысль свести с ним счеты.

Некоторое время отряд безопасности осматривал комнату и смежные с ней помещения. Вожак остановился у двери, печать на которой была сломана, и четырехпалой рукой, затянутой в перчатку, ощупал ее.

– Тонкая работа, – покачал он головой. – Тезар Палатон, неужели кто-то пытался ворваться сюда?

Палатон изменил выражение лица – стоило ему проявить чрезмерное равнодушие, и офицер поймет, что его обманывают.

– Понятия не имею. Мы разошлись во взглядах, и почтенный посланник толкнул дверь – довольно сильно. Вероятно, вы найдете следы его обуви. Думаю, печать могла сломаться при этом ударе. Однако целостность зала не пострадала, и мне не на что жаловаться.

Вожак собрал отряд.

– Благодарим вас. Вам не нужно сопровождение?

– Нет. Это лишнее. К тому же, – уголок рта Палатона дрогнул, – следующая встреча у меня назначена не со столь горячей особой, как абдрелик.

Он собрал со стола карту и маршрутные листы и вышел, предоставив патрульным закрыть за ним дверь. Легкость, с которой открылась дверь, заставила его вновь задуматься.

Значит, убийца ворвался, полагаясь на неожиданность и рассчитывая лишить жизни ГНаска или Палатона. А своим хитрым маневром ГНаск претендовал не на что иное, как на его душу.

Он отменил остальные встречи, чувствуя внезапную усталость, хотя был уверен, что убийца уже давно сбежал из Чертогов и был сейчас где-нибудь на порядочном расстоянии от планеты. Воспоминания о гибком теле внутри темного кокона и легкости, с которой убийца удержался на ногах, несмотря на прыжок с высокого балкона, помогли Палатону сделать вывод, что тот был из народа нортонов. Эти существа, по виду напоминающие представителей семейства кошачьих, редко соглашались стать наемными убийцами, но в их среде убийства были вполне приемлемым методом, чтобы достичь более высокого звания. Чем больше припоминал Палатон о способности видеть в темноте и скользящих движениях незнакомца, тем сильнее убеждался в собственной правоте.

Но интуиция не могла дать ему ответ на все вопросы. Почему? Почему выбрали именно его? Или же нортону было поручено убить тезара – любого тезара – который будет вести переговоры по контрактам?

А если так, неужели кто-то из его собственного народа послал Палатона в смертельную ловушку?

Круг повернулся, еще раз подумал он. В Чертогах Союза он был тезаром, пилотом, мастером своего дела, способным разобраться в лабиринтах Хаоса. В своем же Доме он был одним из презираемых, отпрыском смешанного брака – его мать даже отказалась назвать имя его отца, предоставив Палатону носить клеймо ее греха. Неужели его решили убить за это?

И как посмел ГНаск пренебрежительно намекнуть, что абдреликам известны его секреты? А может быть, посланник сыграл на свойствах натуры, присущих всем живым существам, каждое из которых имеет собственные тайны и за душой у него есть какая-нибудь провинность? Палатон досадовал на то, что выказал свое раздражение в присутствии абдрелика. Вероятно, все, что знал о нем посланник – что Палатон отличный пилот даже в народе отличных пилотов, и ничего более. Палатон не раз уверял себя в этом, но так и не верил себе. Внутренний диалог вызывал у него ощущение кома в горле. Он прошел через крыло для переговоров и вышел из здания на улицу, где влажный предгрозовой воздух был напоен множеством ароматов, а солнце неистово светило сквозь серые обрывки облаков. Он повернулся, чтобы взглянуть на купола храма, и внезапно почувствовал себя подавленным.

Палатон быстро зашагал в сторону, противоположную движущемуся потоку существ. Толпа расступалась перед ним, его движение рассекало надвое живое море. Палатон с достоинством принимал этот знак уважения, полагая, что только так и следует поступать тезару, и пользовался своим достоинством, чтобы скрыть внезапно возникшую растерянность.

Храмовое крыло Чертогов было не менее впечатляющим, чем деловое, хотя политики здесь оказывались зачастую более слабыми – и смертными. Палатон остановился и перевел дыхание, затем различил вдали силуэт храма чоя и направился к нему.

Внутри, в святилище чоя, он видел только представителей своего народа – мимо прошел секретарь Прелата, здесь были политики и мелкие служащие, и при одном только взгляде на них все тайные механизмы, движущие Чертогами Союза, показались детскими игрушками. Палатон пришел в храм, чтобы отдохнуть, и был уверен, что останется наедине со своими мыслями.

Среди зеленого луга он увидел каменное здание, формой напоминающее букву А. Его двери были открыты, призрачный свет пробивался изнутри. У Палатона забилось сердце. Он вошел внутрь, слегка согнувшись в низком дверном проеме, и остановился у внутреннего алтаря. Здесь он снял обувь.

По зданию разносилось журчание воды. Птицы летали под высоким выгнутым потолком – должно быть, их загнал сюда дождь, а может, птицы не знали, как выбраться обратно.

Под босыми ступнями ног деревянные доски пола казались необычно гладкими. Палатон подступил к берегу ручья, глядя на островок суши, окруженный водой. По ручью были разбросаны камни, но Палатон должен был перейти его именно вброд.

Вода была холодной, бодрящей и очищающей. Ручей на глаз был неопределенной ширины, но у Палатона были свои четкие мерки. Семь шагов до острова. Семь шагов покаяния. Вода забурлила, взбаламученная его ногами. Он выбрался на остров и застыл с переполненным сердцем и мягкой душой.

Скрестив ноги, он уселся в ложбину, заполненную сухими листьями и цветами. Они источали слабый аромат. Палатон закрыл глаза, думая о Доме, своем Доме, навсегда закрытом с того самого дня, когда его бахдар был проверен и выяснилось, что Палатон способен стать теза-ром. Только это спасло его от превращения жизни в настоящий ад, и все же… он не мог избавиться от мыслей о матери и Доме, в котором вырос.

Существовало три больших Дома чоя – Звездный, Небесный и Земной. В Звездном доме было преобладающее число пилотов, хотя способности управлять кораблями проявлялись у членов и Небесного, и Земного домов. Внутри домов имелись разделения, обозначающие положения чоя в Круге жизни – восходящего или нисходящего. В дома входили миллионы чоя, каждый занимал определенное положение в Круге. Каждый знал свой бахдар, знал свои способности и наклонности с самого рождения. Каждый старался достигнуть своего потолка – такова была борьба чоя, длиной в целую жизнь.

Палатон был единственным среди тезаров, знавшим только половину своих родных. Незаконное рождение низвело его в самые низшие слои чоя, он мало знал о генетическом предначертании, которое ему было суждено осуществить. Будучи пилотом, чувство направления которого развито безошибочно, он не мог избавиться от мысли, что затерялся среди миров. Когда же угаснет его бахдар, он исчезнет совсем. Неужели именно незаконное рождение стало причиной угасания его бахдара?

Птица внутри святилища перепрыгивала с балки на балку, и Палатон поднял голову, заслышав шум ее крыльев. Птица метнулась на верхушку цветочной шпалеры, а потом – на вечнозеленое деревце, перебирая лапками по гибкой ветке.

Палатон провел руками по лбу, потирая основание рогового гребня там, где его тяжесть иногда причиняла боль. Внезапно позади резко плеснула вода, и чоя вскочил на ноги с бьющимся сердцем.

Через ручей брел один из тех двух людей. Он выглядел забавно со своей тонкой ссутуленной фигурой, в закатанных до колен брюках. Он застыл на месте, заметив пристальный взгляд Палатона.

Помедлив, человек робко улыбнулся.

– Вот так встреча, – пробормотал он на трейде, слегка растягивая слова – как будто ему приходилось думать на родном языке, а потом делать грубый перевод. Он не совсем точно употреблял слова трейдового сленга, но бахдар помог Палатону услышать человеческую речь, и он успел сделать поправку.

Палатон не двигался, не в силах оправиться от потрясения, вызванного неожиданным вторжением.

– Вы часто приходите сюда? – спросил человек, перейдя ручей.

– Нет, – сдержанно ответил Палатон, чувствуя ауру незнакомца: он узнал ауру одного из тех людей, которые утром попросили у него помощи как раз перед встречей с ГНаском. Тогда Палатоном двигало просто отвращение к амфибии. По шкале паранормальных способностей это существо едва ли чем-то отличалось от каменной стены. Считалось, что человеческие существа обладают огромным запасом способностей, но редко пользуются хотя бы малой толикой их. Палатон расслабился, не чувствуя в нежданном госте ничего подозрительного.

– А я часто, – продолжал человек. – Здесь так тихо и безлюдно, – он присел на ближайший камень, запрокинул голову и глубоко вздохнул.

Палатон наблюдал, как человек наслаждается успокаивающей атмосферой святилища. Он пришел к заключению: его гость не имел представления, что нарушает границы, вторгаясь во владения чоя, и даже теперь не понимает, что находится в самом сердце храма. Палатон уже хотел рассказать обо всем незнакомцу, надеясь пристыдить его, но любопытство заставило его удержаться. Он ответил:

– Это место умиротворения.

– Снаружи этого не скажешь. Эти каналы, озеро… – одиночный голос человека дрогнул. – Ни в одном из отчетов об этом не говорилось. Почему вы… почему вы построили Чертоги именно здесь?

– Чтобы помнить. Скорбь сама совершила свой путь. Мы обнаружили ее уже после того, как жителей постигла их печальная судьба. Мы не знаем, почему и как это случилось – мы знаем только, что такая судьба ждет и нас, если мы не сумеем договориться между собой. Вероятно, в вашей истории случалось что-либо подобное?

– Пожалуй… – человек задумался. – Пирл-Харбор, – пробормотал он. – Мемориал войны – побережье, где погиб почти весь Тихоокеанский флот. До сих пор, спустя сотню лет, из затонувших судов выливается топливо, и люди на борту сгорают в своих могилах. Это страшно…

– Иногда нам необходимо почувствовать страх, чтобы сохранить мир.

Человек кивнул. Он раскатал штанины, спрятав бледные ноги.

– Вы – тот тезар, что помог нам раньше, верно?

Палатон сухо улыбнулся. В голосе этого существа уже не слышалось почтения. Вероятно, потому, что они оба сидели с мокрыми и босыми ногами в обстановке храма, скорее напоминающей парк.

– Да, это я.

– Я хочу поблагодарить вас за помощь. Протокол Чертогов – это мой камень преткновения. Я – Джон Тейлор Томас, только недавно был избран.

– Как и все люди. – Сорок лет для Союза были ничтожным промежутком времени. Пала-тона не удивляло, что эти существа до сих пор стараются понять свое место в Чертогах и принципы работы Союза.

Человек промолчал. Палатон поразился, обратив внимание, как похожи у них волосы – хотя волосы человека были гораздо короче и роговой гребень не защищал череп. Человек поднял голову.

– Я только что встречался с квино, – произнес он, – который утверждал, что знал одного из давно умерших американских президентов. Это меня потрясло.

– Напрасно, – ответил Палатон. – Вполне возможно, что он прав, хотя жителям Квиноны доверять нельзя. Скорее всего, этого человека знал кто-то из их роя, и поделился воспоминаниями. Жители Квиноны веками исследовали вашу систему, прежде чем сообщить о вашем существовании Союзу. Такое изучение незаконно, и его последствия будут проявляться еще целые десятилетия, – сам Палатон не любил насекомоподобных существ с их неестественно белой кожей, огромными головами и плоскими глазами невероятного размера, но больше всего ему была ненавистна психическая защита, которую они использовали, вызывая у других безотчетный страх. Палатон считал квино существами, не знающими жалости. Он предпочитал не общаться с ними. Поэтому сейчас он с охотой поделился знаниями с человеком: – Чертоги – небезопасное место. Здесь повсюду надо быть настороже. С вашей стороны было неразумно отпустить своего охранника.

– Но если не здесь, то где? Если не с друзьями, то с кем? – возразил человек. Он поднялся. Палатон еще раз взглянул в его удивительные глаза.

– Вы понимаете, что вторглись в чужие владения?

Человек пожал плечами – Палатон не ожидал такого легкого движения у столь неповоротливого существа.

– И вы просите меня уйти?

Палатон сухо посмеялся над самим собой. Ему следовало знать, как будет воспринят его вопрос.

– Теперь вы знаете, почему чоя носят роговые гребни на головах. Иначе нашим врагам было бы легко совладать с нами. Но как бы там ни было, вы – настойчивое существо. Вы загнали меня в угол. Что вам нужно?

– Звезды, – немедленно ответил человек, внезапно посмотрев на чоя в упор, и выражение лица Томаса поразило Палатона до глубины души. – Дайте нам свободу передвижения между звездами.

– Это не в моей компетенции.

– Но тезарианское устройство! Вы наверняка сможете поставить его на любой корабль!

– Нашей техникой могут управлять только тезары, – Палатон почувствовал, как сжимает его сердце тоска: вот и еще один народ стал докапываться до его секретов. Еще немного, и этот человек начнет презирать его за несговорчивость.

– Без этого, без доступа к контрактам, мы – заложники нашей собственной системы. Абдрелик считает нас частью питательной цепочки, квино обмениваются нами, как вышедшими из употребления монетами…

– Я не могу дать вам то, чего вы не в состоянии понять, даже если захочу нарушить законы своего народа, – Палатон развел руками. – Мы можем работать на вас в тех пределах, в каких это позволит Совет. Но больше мне нечего вам предложить.

– Вы имеете в виду, что больше нам не о чем говорить, – человек провел ладонью по волосам жестом отчаяния, который хорошо понял Палатон. – Теперь вы понимаете, что так раздражает всех союзников – люди, умоляющие о помощи. У вас есть все, а мы гибнем, и никто из вас не желает нам помочь. Вы забираете наших детей, не давая ничего взамен… – человек замолчал, проглотив остаток фразы.

Последние слова насторожили Палатона. Второй раз он услышал тот же самый намек, что и от абдрелика.

– Что вы имеете в виду? Какие дети?

– Мой ребенок, – торопливо ответил Джон Тейлор Томас. – Я не хочу расставаться с ней – объясните им это!

– Но нам ни к чему дети. То, о чем вы говорите – вопиющая эксплуатация. Она противоречит законам – как нашим, так и законам Союза.

Джон Тейлор Томас безнадежно взглянул на него.

– Мне казалось, – медленно произнес он, – что вы другой. Капитан среди чоя, которому неинтересны политические игры… Наши дети исчезают, их забирают чоя и никогда не возвращают обратно. Все, что мы получаем взамен – обещания помощи и защиты. Но даже этого мы никак не можем дождаться. Я хочу вернуть наших детей, тезар. Мне казалось, я могу попросить вас о помощи… – не говоря больше ни слова, человек пошел через ручей, приподняв свою обувь.

– Что это за дети? – в отчаянии спросил ему в спину Палатон, но человек молча уходил прочь. Палатон видел по тому, как согнулась его спина, что человек потерял последнюю надежду. Бесхитростные создания, прямые и откровенные… Но что имел в виду посланник? Что осквернил своим намеком ГНаск? Что было известно Моамебу и неизвестно ему?

 

Глава 3

Джон Тейлор Томас вернулся к своим апартаментам, где охрана торжественно поприветствовала его и пропустила внутрь. Он чувствовал, как охранники смотрят ему вслед, и думал, неужели они слышат, как колотится в его груди сердце. Он положил ладонь на замок своей комнаты, ощутил, как раздражающий пучок света на краткий миг коснулся его сетчатки, мешая видеть, и тут же оказался внутри – один и в безопасности.

Он рухнул на кровать, свесив ноги и уставившись в потолок, ожидая, когда пульс вернется в норму. В его ушах стоял ровный гул – повысилось давление. Постепенно Джон успокаивался.

В поведении этого чоя уверенность в себе граничила с высокомерием. Он мог понять это. Он, Джон, рассчитывал найти существо, которое снизойдет до его уровня, выслушает и ответит искренне, избегая политических уверток, которыми, казалось, пронизано абсолютно все, что говорилось и делалось в Чертогах Союза. Томаса постигло тяжкое разочарование: этот тезар, хотя и более благосклонный к ним, чем другие, оказался столь же непрошибаемым, как все.

Томас сел на постели и распустил обязательный для дипломата галстук. Из окна его комнаты открывался вид на массивные лиловые горы – гораздо лучший вид, чем из окна его кабинета. Он уставился вдаль, как будто надеясь отыскать на линии горизонта столь необходимый ему сейчас совет.

Он был избран на должность совершенно случайно, ненамного опередив остальных кандидатов, и теперь рисковал потерять поддержку своих избирателей. Должности посланников были выборными, что вполне справедливо: ни одна правительственная, национальная или интернациональная организация ни одной страны не могла доверить судьбу мира случайно назначенному человеку. Однако выборные кампании были рискованными затеями. Джон не представлял себе, что бы он делал без тайной поддержки. Сам себе он никогда не задавал вопрос, не была ли слишком высока цена его победы. Он был готов заплатить ее. Земля нуждалась в технологической помощи, чтобы избавиться от загрязнения, а инопланетяне могли обеспечить ее – если бы захотели. Пришло время проявить настойчивость в Чертогах Союза и потребовать помощи. И он потребует этой помощи, проявит настойчивость и заплатит за свою победу.

Но теперь, когда тайный доброжелатель связался с ним и потребовал возвратить долг, Джон понял, что ему придется пожертвовать своим единственным ребенком.

Томас невидяще уставился в окно, галстук скомкался в стиснутом кулаке. Помощи ждать было неоткуда. Он даже не мог связаться с ними – чтобы что-нибудь узнать, доброжелатели сами находили его. Его предупредили о необходимости хранить молчание. Сегодня он нарушил обещание под влиянием желания спасти свою дочь – а тезар сделал вид, что ни о чем не подозревает. А может быть, он, Джон, имел дело с другой группой чоя, совершенно обособленной, и никто не в силах помочь ему, поскольку никому не известно об их деятельности?

Джон не верил, что Палатон солгал ему. Понимание в глазах инопланетянина молчаливо свидетельствовало о том, чего нельзя было сказать вслух. Но что же оставалось теперь делать Томасу? Разве был у него какой-то выход?

Ему оставалось опробовать стратегию, в которой преуспели американцы – если нормальные люди не помогают вам, вероятно, помогут враги.

Томас потянулся к переговорному устройству и вызвал секретаря. Она ответила тотчас же.

– Бетти, устройте мне встречу с посланником ГНаском. Только выясните прежде, чтобы она не пришлась на время завтрака или другого приема пищи.

– Да, сэр, – невозмутимо ответила женщина. Томас отключился. Его стиснутый кулак расслабился, и смятый галстук упал на ковер.

ГНаск погрузился в наполненную илистой водой ванну, ждущую его. Тепловатая вода казалась одновременно прохладной и согревающей тело. Согнув ноги, посланник опустился на сидение, с натугой принявшее внушительный вес. ГНаск испустил долгий, удовлетворенный вздох. Тарш устроился на его руках, продолжая чистить кожу, а когда насытился, просто удовлетворенно развалился. ГНаск ласково погладил существо. Его тарш происходил из известного рода, столь же древнего, как и сами абдрелики. Абдрелик настолько хорош, насколько хорош его тарш – эту мудрость любили повторять в семье ГНаска, гордясь своим совершенством. ГНаску было искренне жаль, что низшие классы и военные не могут держать при себе своих симбионтов и пользуются вместо этого мазями, чтобы очищать кожу. Нет, тарш – гораздо лучше, несравненно лучше, всем своим успехам ГНаск был обязан именно ему. Он еще раз погладил существо и погрузился в ванну, устроив тяжелые складки шеи на выступе трубы.

Он наслаждался купанием добрый час, время от времени вокруг его тела бурлила вода, подогреваемая через трубу, – но вдруг настенный экран засветился, и его заполнила массивная голова секретаря.

– У вас назначена встреча, ваша честь. ГНаск поудобнее устроился на сидении.

– Проси, – уронил он, выходя из спокойного оцепенения, в которое позволил себе временно впасть. Он добавил холодной воды, заставляя себя сосредоточиться.

С щелчком и почти неслышным скрипом стенная панель открылась, пропуская маленькую, неуверенную фигурку. ГНаск нахмурился, злость и голод вскипели в нем, когда он узнал младшего посланника людей. Однако ГНаск успел подавить взрыв эмоций, потянулся за своим таршем и принялся поглаживать его, успокаиваясь. Положение, занимаемое им в Союзе, было достаточно высоким, чтобы не позволять эмоциям брать верх на рассудком. ГНаск не хотел, чтобы дело многих лет разрушилось за несколько минут.

Человек был бледен, как и большинство своих соплеменников – даже тех, чья кожа оттенком напоминала свежий ил. Он огляделся и без приглашения опустился в стоящее у стены кресло. ГНаск почувствовал, как сжались его челюсти. Почему эти жалкие существа всегда пробуждают в нем самые худшие чувства?

Вероятно, всему виной их огромные глаза и боязливое выражение – вид добычи, загнанной на мелководье и не способной сбежать или вступить в борьбу. В них нет никакого азарта, одни инстинкты и желание набить себе живот – ни больше ни меньше. Они загрязнили воды своей планеты до неузнаваемости, а теперь дерзают выпрашивать помощи у Союза – они, народ, сделавший шаг в космос!

Симбионт возбужденно задрожал от его ласки – это существо отлично разбиралось в оттенках настроения хозяина. ГНаск пошире открыл глаза, зная, что возникшие при этом обильные складки на лице подчеркнут его выражение.

– Добрый день, посланник. Человек кивнул и ответил:

– Насколько я понимаю, посланник, я должен извиниться перед вами, и пришел, чтобы сделать это лично.

ГНаск насторожился. В конце концов, этот человек не лишен сообразительности, а кроме того, он был позвоночным. ГНаску нравились позвоночные. У них из мяса было легче извлекать тонкие кости.

– Ваше извинение принято, Джон Тейлор Томас – особенно отрадно, что вы принесли его сами, лично.

– Кажется, так требуется по протоколу. – Человек смутился. Он казался тонким, как лист бумаги, но ГНаск уловил в его движениях пружинистую силу. Должно быть, он быстро бегает, легко плавает. ГНаск второй раз ощутил голодное урчание в желудке. – Я не жду от вас сочувствия, ваша честь, но политика на моей планете – сложная штука. Моего предшественника не заботило, что по моему поведению будут судить о моей планете и моем народе. Мне были оставлены всего несколько правил протокола – в сущности, краткие описания нескольких процедур. – На лице человека промелькнуло выражение, которое неожиданно напомнило ГНаску улыбку чоя. – Мне совершенно необходимо набраться опыта, и я глубоко сожалею, если мои жалкие усилия чем-то оскорбили вас.

– Забудем об этом, – махнул лапой ГНаск. Он обнаружил, что почти потерял интерес к этому существу. Прежде, чем вновь погрузить конечность в воду, он потянулся и прибавил температуру.

– Я знаю, что вы загружены делами, но, может быть, вы позволите мне задать вам несколько вопросов, прежде, чем я уйду?

Тарш завозился на груди у ГНаска, и тот мельком взглянул на него. Должно быть, этот человек и впрямь интересен, если сумел угодить таршу. Эта мысль вновь заставила ГНаска обратить внимание на посетителя. Он повернулся к нему, напустив на лицо маску внимательного ожидания.

– Если я в чем-либо смогу просветить вас, я сделаю это.

– Вы – один из основателей Союза, верно? Я имею в виду народ абдреликов и народ чоя.

– Да. Конечно, не я сам, но моя родословная восходит к первым дням Союза.

– Кто обнаружил Скорбь? Я пытался выяснить это, но безуспешно.

ГНаск почувствовал, как складки на его лице сжимаются от усмешки.

– Этого никто не знает – первооткрывателем мог быть исследователь-квино, тезар чоя или один из наших путешественников.

– И… люди здесь, на Скорби… всегда были такими?

– С тех пор, как была обнаружена эта планета. Страшное злодеяние – поступить так с целым народом, а затем исчезнуть, верно? Именно потому Союз был учрежден здесь. Вероятно, тот народ, что исчез отсюда, превосходил любого из наших нынешних противников.

– Но никто не знает, что здесь случилось.

– Кварц так прочен, что его трудно исследовать, и еще более трудно – взять пробы его содержимого. Обзорные труды – вот все, что мы имеем, поэтому не можем понять, какую загадку хранит эта планета.

Беглое выражение, похожее на тень, промелькнуло по лицу человека. ГНаск не понимал, чем оно вызвано, и задумался, не пытается ли человек обмануть его. Обязательно надо разобраться с языком гримас этого народа. А вокальные нюансы трейда очень трудно различить при таком сильном акценте.

– Если вам это интересно, – предложил ГНаск, – я попрошу секретаря найти первичные материалы наших архивов – материалы, которые в принципе недоступны для широкого круга, хотя и не считаются секретными.

– Был бы весьма признателен вам.

ГНаск почувствовал прилив удовольствия: это существо можно легко склонить на сторону абдреликов, приучить к их образу мысли – столь отличному от образа мысли чоя. Хотя этот человек не пользовался влиянием ни в одном из комитетов, лишний голос даже при принятии незначительных решений никогда не помешает.

– Но почему вы спрашиваете об этом?

– Полагаю, виной тому мое патологическое любопытство. Впечатления первооткрывателей новой планеты… вторжение…

– Вторжение? Вы считаете, что на Скорбь было совершено вторжение?

Еще одна гримаса – может быть, беспокойство? ГНаск слегка подался вперед. Тарш повел глазами, реагируя на изменение температуры. Человек неохотно ответил:

– Мой народ обладает свойством все примерять на себе.

Абдрелик быстро проанализировал эту мысль и ответил:

– То, как ведут себя квино по отношению к вашей планете, весьма прискорбно. Однако теперь с этим покончено. Насколько я припоминаю, были введены санкции, компенсирующие вам ущерб.

– Но есть и другие… – Голос Джона Тейлора Томаса сорвался. Он откашлялся. – От моего предшественника мне досталась нелегкая задача – почти невыполнимая: лишить преимущества наших непосредственных противников. Если нам удастся привлечь внимание к нашим проблемам, мы получим еще одну компенсацию – помощь, в которой отчаянно нуждаемся. Уверен, вы знаете о наших бедах.

ГНаск кивнул, слегка прикрывая веки и придавая себе не настороженный, а скорее скучающий вид – чтобы его собеседник не догадался, с какой жадностью он ловит каждое слово, анализируя каждую гримасу человека и пытаясь угадать, что скрывается за его словами.

– Существуют комитеты помощи в исследованиях, – подсказал ГНаск.

– К предметам моих… исследований относятся с большим почтением, – усмехнулся человек. – При любой попытке я натыкаюсь на непроницаемую стену – вряд ли мне вообще удастся добиться какой-то помощи.

Илистая вода в ванне забурлила от резкого движения ГНаска. У человека не хватило бы смелости явиться сюда, обвиняя в чем-то абдрелика. Значит, он пришел, зная о шатком равновесии сил между абдреликами и чоя. Не говоря об этом напрямую, он обвинял чоя. Несомненно, он надеется, что абдрелики пристально следят за состоянием своих противников. Уже не раз возникали туманные отчеты о появлении чоя там, где раньше их никогда не было – таких чоя, родословную которых нельзя было проследить до какого-либо из главных домов Чоя. И здесь у ГНаска появилось еще одно смутное предположение. Он долго размышлял о попытке убийства тезара Палатона – попытке, которую принял и на свой счет. Вероятно, следовало разобраться в мотивах этого преступления и использовать их против чоя. Вряд ли у человека хватило бы дерзости нанять убийцу, но если чоя вмешиваются в чьи-то дела, почему бы другим народам не последовать их примеру? ГНаск опередил человека, прежде чем тот заговорил вновь.

– Этот вопрос требует с моей стороны некоторых размышлений и консультаций. Мои подчиненные слишком загружены, но, вероятно, кто-нибудь из младшего персонала смог бы дать вам необходимые объяснения. Полагаю, посланник, вам следует после нашей встречи поговорить с моим секретарем. Дайте мне некоторое время – день-два, мы подумаем, сможем ли мы быть вам полезными.

Джон Тейлор Томас встал.

– Спасибо, ваша честь. Я в долгу перед вами.

Их взгляды встретились. Хотя человек был чужд ему, как и любое существо, ГНаск наполнился внезапной уверенностью: человек знает, ради чего он сделал этот долг, и готов отплатить его. Он кивнул. Человек поклонился и вышел.

ГНаск сидел, погрузившись в глубокое раздумье, пока вода в ванне не остыла полностью, а тарш не вскарабкался к нему на голову, спасаясь от холода.

 

Глава 4

Балансирование на грани между получением прибыли и политическими интересами, сопровождающее пребывание в Чертогах Союза, крайне утомило Палатона к тому времени, когда он совершил межпространственный перелет домой. Рейсовый полет помог ему добраться до нужного места, и, взяв напрокат машину, Палатон наконец закончил свое путешествие к Голубой Гряде.

Существовало три основные летные школы: общая, где вся масса учеников проходила тестирование и где развивали обнаруженный у них дар, школа Соляных Утесов, названная так по расположенным поблизости гигантским соляным скалам – здесь обучались в основном отпрыски правящих Домов, и Голубая Гряда, теперешнее место назначения Палатона. Каждого тезара влекло в ту школу, где он обучался. Палатон не был исключением – теплое чувство росло в нем по мере того, как он приближался к ставшей родной школе. Его машина остановилась на стоянке, Палатон вышел и с облегчением вздохнул. Мимо промчался вихрь, оставив острый запах, ибо ветры приходили с холмов, сплошь заросших дикими деревьями и кустарником, изобилующих цветами под названием тинли, известными своим сильным ароматом. Вихрь стремительно пронесся, там и тут вздымая крошечные смерчи пыли, покачивая зеленые ветви деревьев тара с мягкими длинными иглами.

Расположенные у самой границы города, казармы Голубой Гряды, казалось, должны были принимать на себя всю ярость ветра, но они были построены надежно, курсантам приходилось только время от времени очищать аллеи от сломанных ветром веток. Сейчас курсанты почти не обращали внимание на Палатона, хотя тот чувствовал, как они оборачиваются ему вслед.

У парадной двери Палатона ждал его учитель. Он широко улыбался. Вокруг рогового гребня на его голове серебрились волосы, а морщины на лице почти не были видны под украшениями. Темные глаза живо поблескивали. Для больного чоя Моамеб выглядел удивительно бодрым. Но бровь Палатона изогнулась от раздражения, когда учитель заговорил:

– Должно быть, путешествие было удачным, – произнес он. – Я слышал, ты чуть было не угробил самого себя.

– Ты хорошо выглядишь, – сухо заметил Палатон, удивляясь, почему учитель жаловался на нездоровье, посылая его вместо себя в Чертоги Союза.

Моамеб заметно смутился, и румянец ярко выступил под украшениями лица. Он почесал основание рогового гребня, ближе к правому полушарию – это было судорожное, неуверенное движение. Затем он ответил:

– Ты бы удивился, узнав, как быстро я сумел оправиться после отставки.

За сдержанными словами старшего угадывалась их многозначительность. У Палатона на мгновение перехватило дыхание. Отставка. Это значит – больше уже не придется летать. Его бахдар угас настолько, что ему больше не придется заниматься делом, для которого он предназначен. Болезнь будет сжирать его до самого конца… но тогда он уже будет мертв, ибо не сможет летать. Его горло внезапно сжалось, и он с трудом выговорил:

– Я…

Моамеб оборвал его:

– Не желаю слушать об этом, – двойной голос чоя угрожающе понизился, и Палатон понял, что старший не лжет. Ему действительно не хочется выслушивать слова утешения или сочувствия. Моамеб отступил в сторону: – Входи и расскажи мне, что случилось.

Вокруг них разносились напевные звуки мелодии линдара, почти неразличимой, отдаленной. В зале пахло свежевыпеченным хлебом, и Палатон чуть не улыбнулся, думая о вечерней трапезе курсантов. Он шагнул внутрь, и приветливая атмосфера зала охватила его, подобно кокону. Здесь он вырос, когда Дом его матери отказался от него, здесь он был дома, конечно, если тезар способен вообще считать казармы Домом. Здесь он был не один, делил свой Дом с восьмьюдесятью курсантами – из этих восьмидесяти шестьдесят стали тезарами. Их число неуклонно сокращалось – от смерти и истощения, поэтому тезаров никогда не бывало достаточно. Просторные казармы никогда не переполнялись, но и не пустовали. Из их кокона появлялись существа с невероятными способностями и ужасающей судьбой. Если они не умирали от болезни, то их уносили ее последствия, они пропадали в аду межпространственных прыжков, терялись в лабиринтах Хаоса, затянутые в безнадежные и бескрайние миры.

Моамеб усадил его в кресло у очага и сам устроился поближе к его теплу – Палатон постарался не обратить на это внимания, зная, что старым костям всегда зябко. Он рассказал наставнику обо всем, что с ним случилось. Он упомянул о выпаде посланника относительно людей, но не поведал о неприятном разговоре с человеком в храме, желая вначале проследить реакцию Моамеба на обвинения в адрес абдрелика.

Моамеб проницательно взглянул на него:

– По твоим словам, абдрелик был обеспокоен не меньше, чем ты.

– Пожалуй, да.

– Значит, это не он послал убийцу. Бровь Палатона дрогнула.

– Но не списывай со счетов посланника, – предупредил Моамеб. – Насколько я его помню, он вполне может быть опасен. И тем не менее, думаю, тебе не обязательно постоянно оглядываться через плечо. Есть шанс, что целью нортона (если это действительно был нортон – слава звездам, что не ронин) был любой тезар, которому предстояло проводить переговоры по новым контрактам. Поэтому на твоем месте вполне мог оказаться я или любой другой чоя.

– Но посланник пытался польстить мне. Моамеб рассмеялся.

– Это означает, что он был готов на что угодно, лишь бы прочесть твои мысли по выражению лица. Ты умеешь скрывать их, Палатон. А что касается дел чоя и людей, это еще менее важно – какой из народов не пытался завести с нами дружбу? Но предположения абдрелика совершенно безосновательны. За это несут ответственность квино, а не мы. Ты очень утомлен?

Палатон взглянул на пустой стакан в руке, содержимым которого он подкреплялся во время беседы. Отчасти, но не совсем, он был удовлетворен ответом Моамеба. Он решил, что не следует изводить себя последними словами человека. Он прибыл домой и нуждается в отдыхе.

– Я скорее удручен, чем утомлен, – признался он.

– Тогда пойдем со мной. Я вышел в отставку, но до сих пор числюсь здесь наблюдателем. Через несколько минут мне надо появиться на плато. Пойдем, посмотришь пару-другую полетов. До самого вечера тебе здесь нечего делать, – Моамеб коснулся наблюдательной линзы, висящей на шнуре у него на шее.

Палатон согласился. Молодое возбуждение и эмоции новых учеников могут подействовать заразительно. Он решил, что ему необходимо почувствовать новизну полета и всю его прелесть. Палатон поднялся.

– Идем.

На глиссере они добрались до плато, а затем по подвесной дороге поднялись на огромную, сглаженную ветрами столовую гору, где ни одна травинка не была способна устоять перед незримым воздушным потоком. Трава и кустарники здесь были жесткими, стелющимися и упругими, растущими у самой земли. Как и на Скорби, сейчас в полушарии этой планеты наступила весна – вернее, переломный момент между зимой и весной, и ветер еще был по-зимнему пронизывающим. Палатон видел ряды планеров и суетящихся вокруг них курсантов, пока их наставники выполняли последние приготовления у двойной катапульты.

– Это первый полет? – спросил Палатон. Он не мог не почувствовать атмосферу нервозности и возбуждения, царящую на плато. Только мертвец не ощутил бы ее.

– Нет, у них это третий.

– А!

Во время третьего полета курсантов разделяли на тезаров и учеников. Здесь они могли проявить все свое умение и внутренние способности. Этот полет совершался вслепую, и только собственный бахдар помогал ученикам удержаться в полете и выжить. Разумеется, за ними следили, но даже в таком, учебном полете, смертельные случаи были неизбежны. Знание давалось с трудом.

Моамеб тронул его за локоть.

– Это самой большой выпуск после твоего, – заметил он.

– Значит, им еще долго до истощения.

– Результаты тестов у всех очень высоки. Мы надеемся потерять самый незначительный процент, – седоволосый чоя выпрямился. – Они ждут нас.

Отвечая на приветствия и посматривая по сторонам, Палатон присоединился к курсантам.

По малиновым нашивкам на рукавах он понял, что это вторая группа – вторая по способностям среди всего выпуска. Курсанты с голубыми нашивками совершали полеты с площадки, расположенной высоко в горах, падения там были безусловно смертельными, а зеленые нашивки предназначались для тех, кто еще не отваживался летать без помощи инструктора.

Планеры были простейшими – после катапультирования их пилотам необходимо было только поймать термальный поток и парить над равниной, что оказывалось совсем не трудно при прыжке с такой высоты. Более сложные летательные аппараты и корабли, предназначенные для дальнего космоса, оставались напоследок. Прежде всего следовало проверить свои чувства, свои способности доверять заложенному в генах внутреннему дару, развитому в курсантах, а потом полагаться на технику, способную выдержать полет.

Курсанты выглядели моложе, чем во времена учебы Палатона. Он скрыл свою задумчивость, проходя мимо. Они украдкой подходили сбоку, прикасались к нему, как к талисману, приносящему удачу, а потом невозмутимо отходили, вновь наполняясь смелостью. Слишком высокий даже для чоя, Палатон оглянулся поверх их голов и пристально взглянул на Моамеба.

Палатон тут же отвернулся, догадываясь, какую роль отвел ему в этом событии старый наставник – сам он, лишенный бахдара, не мог даже поддержать курсанта, если он или она начинали падать. Палатон наблюдал, как Моамеб склонился над контейнерами, которыми пользовались долгие годы разные выпуски, пока они наконец не требовали ремонта, и начал выдавать шлемы.

Все курсанты, и юноши, и девушки, волос не убирали и ничем не украшали, чтобы было удобнее надевать шлемы. Теперь они торопливо выходили вперед, откликаясь на свои имена, и принимали шлемы из рук Моамеба. Те выглядели отвратительно – черные, островерхие и тяжелые. Палатон подавил дрожь, глядя на них и вспоминая, как когда-то сам ненавидел эти шлемы. Не из-за себя – а из-за своих друзей, которых шлемы не спасли от смерти. Обычно на этом этапе обучения курсанты не отсеивались – они погибали во время учебных полетов.

У планеров ждали курсанты-выпускники с лиловыми многолучевыми звездами на плечах. По одному выпускнику на каждый планер – считалось, что это обеспечивает дополнительную безопасность для пилота. Бахдар выпускников был уже достаточно сильным, чтобы поддержать любого пилота – так считалось теоретически, но в действительности все оказывалось далеко не так просто. Выпускники еще не сдали заключительные экзамены – в сущности, частью этих экзаменов становились полеты с младшими курсантами. Теперь, когда обе катапульты были готовы, должны были начаться полеты.

– Кто полетит первым?

Палатон обернулся на звук чистых, выразительных голосов инструктора. Он не ошибся – именно Кедра вышла из-за катапульты, где проверяла кое-какие детали установки. Палатону казалось, что он покраснел, ибо некогда был очень привязан к этой высокой, удивительной женщине с гривой бронзовых волос, закрывающих ее спину до самой талии. Заметив его, Кедра мельком улыбнулась и тут же отвернулась. Она держала ручку и автоматический блокнот.

– Итак?..

Внезапно все курсанты притихли, их смелость мгновенно испарилась. Лететь первым было всегда страшно. Они стояли, держа у локтя черные шлемы, и нейтральные цвета их летных костюмов казались яркими по сравнению с кожей, выдавая их страх.

– Я полечу, – Палатон с удивлением обнаружил, что произнес эти слова. – Давно уже не летал вслепую. Это отдых для души.

Моамеб торжествующе улыбнулся ему, протягивая шлем, и Палатон наконец-то понял, почему старший привел его на плато.

«Учи на собственном примере», – всегда наставлял его старший. Его привели на эту выровненную ветрами площадку, чтобы он подал пример. Палатон согрел шлем в ладонях, чтобы материал не холодил голову, повернулся и направился к планеру, загруженному в катапульту.

Кедра помогла ему взобраться на крыло. Лиловая звезда на плече выпускника вспыхнула, когда он подтянулся и полез следом. Инструктор отступила в сторону, одобрительно кивнув на его слова Палатону:

– Если я буду нужен тебе, я – рядом.

– Как положено тезару, – машинально ответил Палатон, и губы молодого чоя сжались от гордости. Палатон устроился поудобнее в кресле пилота, слегка отодвинув его назад, чтобы вытянуть ноги, но все равно кабина оказалась слишком узкой для его бедер и плеч. Он проверил подкрылки, хвостовой руль и штурвал управления. Затем взял с колен черный шлем и водрузил его на голову.

Свет немедленно погас, оставив только красноватый отблеск в глазах, угасающий по мере того, как они приспосабливались к полной темноте. Роговой гребень, скрытый под шлемом, ничего не чувствовал. Палатон ощущал только старый запах пота, въевшийся внутрь шлема. Все чувства исчезли, оставив внезапный сухой привкус во рту. Он попытался облизнуть губы. Страх? Нет, нет… скорее, напряженное ожидание.

Планер вздрогнул, и Палатон понял, что катапульта приподнялась, приготовившись к старту. Палатон ощутил легкое, как перышко, прикосновение направляющего бахдара, понял это и закрыл его. Если ему понадобятся еще одни глаза, он мог бы воспользоваться этим бахдаром, но для тезара это был крайний выход.

Механизм катапульты сработал. Планер так круто взмыл вверх, что внутри у Палатона все опустилось, а потом так же резко повернул носом вниз. Палатон затаил дыхание, и когда планер заскользил вперед, заставил себя медленно расслабиться.

Он открыл свой бахдар. Ему не нужно было видеть землю, чтобы чувствовать ее ауру, но сейчас он искал воздушный поток, мягко манипулируя штурвалом и слегка прикасаясь к педалям. Он не опасался, что вылетит за пределы столовой горы – ветер, укрощенный недавней бурей, был его союзником и Палатон управлял им, как опытный наездник.

Полет планера был чист, как юношеская любовь. Сердце Палатона заколотилось в радостном возбуждении, когда он почувствовал, что планер вошел в термальный поток и теперь парит высоко над столовой горой и над землей, раскинувшейся внизу. Аура земли сияла, как радуга после грозы.

Ему хотелось парить вот так весь день, и он смог бы, находя нужные потоки, но знал, что все курсанты наблюдают за ним – они хотят научится достигать той же свободы, какой наслаждался он сейчас. Он медленно повел планер вниз, постепенно снижаясь, пока пересохшее озеро у подножия столовой горы не послало ему вспышку своей ауры. Три мягких прыжка, и он остановил планер.

Здесь, на пересохшем озере, его ждали инструкторы, готовые погрузить планер на подъемник и доставить его обратно, и один из них постучал в колпак кабины. Палатон снял шлем и открыл кабину. Чоя улыбнулся ему, и Палатон с глуповатой радостью улыбнулся в ответ.

Курсанты уже выстроились в очередь, когда Палатон вновь достиг верхушки столовой горы. Пока подъемник медленно тащил его в гору, он успел пронаблюдать три полета. Первые два планера приземлились удивительно правильно. Третий же задрожал и сделал неловкий рывок, прежде чем приземлиться.

Моамеб ждал Палатона.

– Ты пристыдил их всех, – произнес наставник с безграничной гордостью в голосах. – Тебе следовало видеть их лица.

– Это было здорово, – Палатон взял флягу с соком у одного из выпускников и сделал большой глоток. – Что случилось с третьим пилотом?

– Она поддалась панике, но старшему курсанту удалось выправить планер, – тон Моамеба понизился до нейтрального. Оба они знали, что курсант не должен испытывать сомнения: либо он чувствует поток, либо нет.

Палатон наблюдал еще пять полетов. Затем его отвлекло смутное чувство беспокойства, и он заметил неподалеку выпускницу с лиловыми звездами на плечах. Она стояла напрягшись, жилы на ее шее натянулись, глаза были закрыты, и Палатон понял, что она устремлена вслед за своим бахдаром. Но планер еще не покинул вторую катапульту – ему предстояло взлетать только сейчас.

Планер задрожал, повторяя перепуганные движения пилота внутри него. Запертый внутри, курсант отчаянно хотел выбраться наружу. Взглянув на него, Палатон увидел, как курсант побелевшими пальцами вцепился в матерчатый купол планера. Планер ровно задрожал, и Палатон заметил, как катапульта начинает срабатывать – преждевременно, так как в воздухе находился другой планер. Он схватил Моамеба за руку и вскрикнул, но катапульта уже сработала, выбросив планер в воздух. Стоящая неподалеку выпускница вскрикнула и покачнулась.

 

Глава 5

Взлетевший планер устремился вверх. Оправившись от неожиданности, выпускники бросились поднимать упавшую девушку. Курсанты с малиновыми нашивками застыли на месте, переводя глаза с лежащей без сознания чоя на планеры и пилотов, оказавшихся в опасности. Палатон прерывисто вздохнул и поднял голову, взглянув на парящие в небе планеры.

Мгновение ему казалось, что они столкнутся, но затем второй планер нырнул вниз, отклонившись в сторону от первого. Они напоминали ястребов-соперников, которые летают кругами, то сближаясь, то вновь расходясь. Но первый из них уже достаточно сбился с курса и вот-вот должен был выйти за пределы столовой горы и термального потока; тут на него налетел боковой ветер, и планер тревожно завибрировал.

Моамеб приложил к глазам линзу и издал негромкий звук.

– Он ударился головой. Он без сознания.

Кедра закричала, пресекая панику своими повелительными голосами:

– Поднимите планер!

Выпускники, столпившиеся вокруг упавшей девушки, взглянули на инструктора. Простая левитация не поможет удержать планер… если только она не будет сочетаться с усилиями пилота, обладающего особым даром. Но это означало, что о втором пилоте придется забыть.

На счету было каждое мгновение. Второй планер, к счастью, поймал тепловой поток и, несмотря на неустойчивость корпуса, вернулся к вершине горы.

– Я займусь им, – неожиданно для себя произнес Палатон.

Выпускники с лиловыми звездами на плечах встали плечом к плечу, взялись за руки, и Палатон понял, что их бахдары устремились за первым планером. Радостный вскрик дал ему понять, что совместными усилиями им удалось выровнять полет и удерживать его, пока он посылал свой бахдар вдогонку запаниковавшему пилоту. Странно, ведь бахдар не мог ощущать холод – и тем не менее Палатон почувствовал озноб, достигнув перепуганного чоя. Он обнаружил, что курсант еще ворочается в кабине, не в силах снять шлем, разрывая застежку под подбородком. Его роговой гребень опух от усилий, и шлем стал теснее.

Чоя почувствовал яркое прикосновение бахдара Палатона. Он вспыхивал в темноте, как сигнальный огонь. На мгновение, коснувшись чужого бахдара, Палатон сам почувствовал тревогу, но тут же отделил свой бахдар. Должно быть, это случилось и с выпускницей, еще лежащей без сознания: перепуганный пилот передал ей свой страх, лишил ее сил, и то же самое он сделал бы с Палатоном, если бы только тот позволил ему.

Паразиты, подобные этому, заслуживают смерти. Эта мысль Палатона могла бы с легкостью передаться пилоту, поэтому он поспешно отбросил ее. Он не имел права судить. Он протянул ему, как спасительную руку, свой бахдар, позволяя видеть ауры, термальные потоки и управлять планером.

Но перепуганный пилот, казалось, не способен был воспользоваться этим шансом. Палатон чувствовал, как курсант отгораживается от него, будто щитом, истерично царапая кабину планера. Отчаяние пилота достигло небывалой силы, силы, которая испугала Палатона, несмотря на весь его опыт. Он вспомнил о погибающих чоя, способных утянуть за собой в могилу своих спасителей.

Рука Моамеба тяжело опустилась на его плечо, прерывая мысли, и наставник сказал:

– Делай все, что сможешь. Другой приземлился благополучно.

Палатон мигнул. Он был погружен в чужие зрительные представления, в полный мрак, как будто вновь надел шлем. Теперь же он увидел планер, витками спускающийся вниз, и понял, что ледяной ветер уносит его к краю горы. Как только планер коснется его…

– Он борется со мной, – выдохнул Палатон, преодолевая спазм в горле – он знал, что сейчас в нем натянулись все жилы. Основание его гребня покрыл пот.

– Делай все, что сможешь, – повторил Моамеб.

Палатон глубоко вздохнул и опять устремился во мраке за сознанием гибнущего пилота. Он почувствовал, как пилот схватил штурвал и рванул его, направляя планер вниз, не уверенный, правильно ли он поступает, но вместе с тем не способный отличить верх от низа и правое направление от левого. Планер вошел в пике, поддаваясь легчайшему прикосновению чужого бахдара, и теперь не подчинялся паникующему курсанту, в отчаянии дергающему все подряд ручки.

Бахдар вспыхивал в темноте оранжевым сиянием. Палатон совсем освободил его, давая отчаявшемуся пилоту все, что ему было необходимо, и даже больше. Он почувствовал, как пелена окутывает его, и узнал ощущение, которое испытывает тонущий человек.

Затем его бахдар погас – он потерял сознание пилота. Челюсти Палатона дрогнули в разделенном молчаливом вопле вместе с чоя в падающем планере.

Он очнулся от прикосновения Моамеба и обнаружил себя стоящим на коленях в жесткой траве, испускающей пряный аромат. Он поднял голову. Лицо Моамеба было бледным.

– Страшно терять курсанта вот так, – произнес старший, протягивая руку. – Но тут ничего не поделаешь. С бахдаром или без него, он сам ведет планер к гибели так же уверенно, как это сделал бы смерч.

Внезапно ветер усилился, и планер скрылся из виду. Палатон видел, как над краем вершины столовой горы поднялось облачко пыли, и услышал приглушенные крики. Ветер стих. Прошла минута, другая…

Потрясенный, он поднялся на ноги. От прикосновения теплой руки Моамеба на мгновение у него внутри все сжалось. Бахдар подвел его. Опять. Желчь подступила к горлу. Курсант погиб от этого. Надо сказать старшему о том, что это его вина, надо все объяснить…

– Ты ничего не смог бы поделать, – повторил Моамеб и сильнее сжал его руку.

К ним подошла Кедра. Подняв руку к голове Палатона, она отвела со лба прядь волос и вытерла пот.

– Спасибо тебе, – мягко пробормотала она, – за попытку.

Вначале он не мог ей ответить. Как же объяснить ей, что во всем виноват только он один? Что его бахдар неожиданно исчез, оставив их обоих беспомощными? Что он теперь не более тезар, чем погибший курсант?

– Я… – начал он, но не смог продолжать. Кедра убрала руку и повернулась к курсантам.

– Помогите чоя спуститься вниз. Она в шоке, – и она взглянула на Палатона. – В этом полете пострадал не только один курсант. – Она замолчала, когда мимо проносили на носилках чоя, окруженную молчаливыми товарищами. Подождав, пока они не отойдут подальше, Кедра продолжала: – Она и прежде работала с ним в паре. Она знала, что он пользуется чужим даром, но никому не сказала, думая, что сама справится с этим. Она виновна в его гибели.

– Они были влюбленными? – спросил Моамеб.

Кедра покачала головой.

– Нет. Еще нет. Но теперь становится ясно, что она усилила его бахдар, помогая ему учиться.

Или же погибший сам брал у нее силы, как пытался потом вытянуть у Палатона, пока внезапно исчезнувший дар Палатона не подвел их обоих. Он стоял на вершине горы и чувствовал, как почерневшее, опаленное нечто молчаливо прислушивается к тому, как они обсуждают случившееся.

Кедра взяла его за руку.

– Пойдем вниз, – предложила она. – Здесь уже ничем не поможешь. – Она зашагала по равнине, глядя в сторону горизонта. – Может, это и к лучшему, – пробормотала она, размышляя вслух.

Палатон побоялся поправить ее.

Ко времени их возвращения аппетитные запахи еды наполнили казармы. Глиссер брал сразу по двенадцать чоя, и наконец все курсанты, выпускники и инструкторы были спущены вниз. Желудок Палатона сжался, когда он вошел в зал и ощутил запахи.

Он ел потому, что должен был есть, механически пережевывая пищу, сидя среди курсантов, которые на этот раз были необычно молчаливыми. Первая смерть на курсе всегда подавляет. Палатон уже забыл об этом. Забыл о понятии чести молодых тезаров в выполнении своего предназначения и суровую реальность, в которой эта честь не всегда может быть благом. Сейчас погиб не только пилот – одна из выпускниц не сумела сдать экзамен. Ее умения оказалось недостаточно, чтобы летать. Тезар должен уметь поддерживать своих братьев любой ценой – в этом их сила.

Он взглянул на чоя несколько раз. Она напряженно сидела на скамье, уставясь на еду в своей тарелке и ковыряя ее двузубой вилкой. Она не ела, но старалась занять себя, чтобы не натыкаться на сочувственные взгляды товарищей. Палатону захотелось утешить ее.

Когда длинные, грубые деревянные столы уже были пусты, внутренние двери резко распахнулись, впустив едкие запахи кораблей и посадочных полей, песок на которых спекся от тепла, превратившись в стекловидную массу. Волосы на затылке Палатона шевельнулись, когда он повернулся, чтобы посмотреть на вошедшего.

В дверном проеме стоял Недар, его черная грива была закручена вокруг гребня. Темные быстрые глаза обежали длинный зал. Он стащил летную куртку и бросил ее на пол. Курсант с зеленой нашивкой поспешил поднять ее и повесить в углу.

Недар был тезаром из Звездного дома, пилотом с инстинктами хищника, выживающего в любых обстоятельствах, лучшим из боевых пилотов чоя. Он надменно прошагал вперед, поприветствовав Моамеба.

– Учитель, надо выпить в память о павшем. Здесь слишком тихо, – и рухнул на скамью.

Кедра выбралась из-за стола для инструкторов, стоящего в дальнем конце зала. Курсанты застыли, ожидая подтверждения требования Недара. Кедра на секунду задумалась, а потом коротко кивнула. Они бросились за бочонками и кружками.

Кедра прошла по залу.

– Недар, как приятно увидеть тебя! – ее голоса приветливо вздрогнули, однако их оттенки ясно давали понять, кто инструктор, а кто гость в казарме курсантов. Палатон изумился тонкости намека, хотя и счел, что для Недара он пройдет незамеченным.

– Мне самому еще приятнее. Сегодня зал для пилотов совершенно пуст. Я услышал, что Палатон преломил хлеб с курсантами, и решил присоединиться к нему. – Как выяснилось, Палатон не ошибся. Недар принял пенящуюся кружку и поставил ее перед собой.

Скорее всего, пилот явился, чтобы увести с собой Палатона и разузнать о новых контрактах. Палатон еще не заполнил их. Их глаза встретились, когда Недар со стуком поставил пустую кружку на стол. Моамеб подошел к ним, убирая падающие на лоб седые волосы.

– Палатон, сегодня ты и так слишком много помогал нам. Я освобождаю тебя от дальнейших обязанностей. Иди отдыхать.

Палатон выбрался из-за стола. Голоса Недара перекрыли нарастающий шум болтовни, треск выбиваемых из бочонков затычек и бульканье в наполняемых кружках.

– Пусть он останется, старший! Я не собираюсь уводить его.

– Тем не менее вам обоим пора отдохнуть. Курсанты должны выпить за погибшего в своем кругу.

Два тезара поднялись, поглядывая друг на друга – по обычаям полагалось оставлять курсантов одних, пока они оплакивали свои потери или радовались тому, что остались в живых. Старшие братья, такие, как Палатон и Недар, которые уже не раз на своем веку исполняли этот ритуал, сейчас были в зале непрошенными гостями. Палатон только и ждал конца трапезы, чтобы спокойно уйти, но вторжение Недара неожиданно помогло ему это ускорить. Недар щелкнул пальцами, и курсант, который унес его куртку, теперь поспешил принести ее обратно. Подняв свою вновь наполненную кружку, Недар осушил ее в три долгих глотка, отставил, громогласно произнес «За традицию!» и только тогда принял куртку от чоя, переминающегося рядом.

– Пойдем, брат. Нам есть что обсудить, – и Недар увел Палатона из казармы.

Недар расхаживал вокруг Палатона, пока работал на межпланетной связи, принимая и отправляя новые контракты. Здание, где жили тезары, полностью отличалось от казарм курсантов. В нем были не огромные, открытые залы, а ряды небольших комнат – некоторые для медитации, некоторые для переговоров, множество помещений для развлечений и игр, несколько небольших столовых и помещения, подобные этому, где можно было работать со связью. Повсюду на стенах висели портреты знаменитых пилотов и картины известных полетов. Палатон работал, сидя под портретом Квезана из Звездного дома, который начал свой жизненный путь тезаром, а завершил его императором.

Недар остановился, читая контракт через плечо Палатона.

– Вывоз отходов! – фыркнул он. – Неужели на этот раз нет ничего получше?

Палатон не ответил. Он еще не работал с контрактом ГНаска и знал, что Недар заметит его в тот же момент, когда контракт окажется на экране. По всей планете связь рассылала те же самые контракты для рассмотрения другим тезарам, но здесь был основной центр. Советники императора уже не раз делали предупреждения, и теперь подключаться к связи чоя имели право только тезары, уже работающие по контрактам, заинтересованные в них или же желающие узнать последние новости.

Тезары обычно узнавали, где и когда вскоре начнется война, еще до того, как это становилось известным самим воюющим сторонам.

В комнату вошел еще один пилот – с рыжими волосами, коренастый и низкорослый. Маленький рост был проклятием Земного дома, отпрыски которого с каждым поколением становились все толще и ниже. Заметив Недара, склонившегося над Палатоном, вошедший широко ухмыльнулся.

– Недар! Когда это ты успел прибыть?

– Какая разница? – пожал могучими плечами Недар. – Сегодня в полдень, если уж так хочешь знать.

– А когда улетаешь?

– Как только смогу.

Коренастый Хаторд остановился рядом с Палатоном.

– Многовато работы! Ходят слухи, что Паншинеа собирается лично просматривать все контракты, прежде чем заключать их. – Только на имени императора голоса Хата почтительно дрогнули. Все прочее для него было просто забавной игрой.

Пальцы Палатона зависли над клавиатурой. Он поднял голову.

– Ты это всерьез, Хат?

– Серьезнее не бывает. Император не желает, чтобы его лучшие тезары оказались занятыми в тот момент, когда придется защищать престол.

На лице Недара появилось подозрительное выражение.

– Откуда ты знаешь об этом?

– И когда узнал? – добавил Палатон.

– Вчера вечером, от сестры.

Сестра Хаторда служила в дипломатическом корпусе. Источник знаний Хата был безупречным, ибо эта серьезная особа из Земного дома не была склонна к шуткам и розыгрышам. Палатон готов был поверить всем ее словам, даже если она заявила бы, что вскоре небо станет желтым, а трава – белой. Недар наполнил маленький стеклянный бокал крепким ликером и теперь задумчиво покачивал его в руке.

Недару не надо было размышлять вслух, чтобы Палатон догадался о его мыслях. Если император установит такой жесткий контроль, реакция тезаров, независимость которых стала и легендарной, и необходимой, будет совершенно непредсказуема. Паншинеа мог обнаружить, что его слабые личные войска втянуты в гражданскую войну. Не в правилах тезаров было защищать правителя, для которого наступило время отречения от престола.

Вместо того, чтобы заговорить, Недар глотнул ликера. Хат беспечно добавил, как будто не замечая напряженной атмосферы в комнате:

– Я еще не слышал о столь решительных поступках Нисходящего на Круге.

– Еще не известно, Нисходящий ли он. Он вполне может быть Правым на Круге, – заметил Палатон. Он вернулся к своему делу, но пальцы двигались медленнее, позволяя одновременно поддерживать разговор с Хатордом.

Недар откашлялся.

– Его действия говорят сами за себя, Палатон. Звездный дом уже не такой, каким был прежде. Круг повернулся, это совершенно ясно. Престол должен быть свободен.

Хат издал короткий хриплый смешок.

– И каждый раз в этом помогает Небесный дом, – он неловко оборвал шутку, когда Недар круто повернулся к нему. Хат смущенно прокашлялся. Он был удивительно неловок даже для отпрыска Земного дома.

Палатон подавил улыбку и вновь переключил внимание на контракт абдрелика, который только что пришел по связи. Как он и предчувствовал, Недар моментально прилип к экрану.

– По-моему, это неплохо.

За его спиной Хат прищурился, и его глаза блеснули на морщинистом лице.

– Вездесущий Боже, как же эти слюнявые амфибии любят подраться!

– Это развлекает их, – отсутствующим тоном заметил Недар. – Горячит кровь… – Он допил ликер. – А ты что скажешь, Хат? Не желаешь присоединиться?

– Только не я! Посмотри на этот пункт: разоружение перенасыщенной оружием системы класса Зет – да они и приблизиться тебе не дадут! – Хат передернул плечами, отчего затряслось все его квадратное тело. – Меня больше привлекает перевозка грузов – никаких неожиданностей и приличная плата.

– Гм, – Недар дотронулся до руки Палатона, останавливая его. – Впиши сюда мое имя, когда закончишь обработку.

– Ты же только что отработал свой контракт, – заметил Палатон.

– Неважно! Это как раз то, что мне нравится – как мед детям.

– Ты сгоришь.

Темные глаза Недара прищурились.

– А ты что, живешь у меня в голове? Нет? Тогда я сам решу, что мне делать.

Хат почувствовал враждебность в его тоне и вмешался:

– Но контракт еще не окончательно принят, Недар. Его еще не рассматривал Совет.

– Они примут его. Абдреликам нужно семь пилотов. Как думаешь, сколько найдется желающих на этот контракт? Совету придется давать добро всем подряд и назначать на свободные места кого попало. Впиши мое имя, Палатон. – В блестящей глубине темных глаз промелькнуло выражение, которое напомнило Палатону то, что чувствовал его незримый бахдар. Чоя настойчиво закивал головой, черные пряди волос рассыпались вокруг рогового гребня.

– Это резня.

– Нет, обычный контракт.

– Ты не сможешь вернуться в Дом. Ты будешь вынужден лететь туда, куда абдрелики пошлют тебя.

– А ты будешь тосковать по моему обществу, Палатон? – Недар обнажил в улыбке белые зубы. – Эти амфибии хорошо платят.

Палатон возразил:

– Но там масса работы. Ты только что вернулся, отработав контракт, и еще не успел отдохнуть. Ты даже не успел пройти лечение…

– Прекрати. – Вытянутая рука выдавала напряжение Недара: вены отчетливо выступили под кожей. Палатон мог бы сосчитать его пульс, глядя на них. – Я не такой, как ты, а ты – не я. Мой бахдар горит ярко. Не раздражайте меня, братья, – со злобным присвистом добавил он, и этот присвист дал Палатону понять – нет, они не братья и не могут быть ими: они самые заклятые и вечные враги. Ему часто казалось, что Недар ненавидит его. Теперь Палатон знал это наверняка. Мы ненавидим то, чего больше всего боимся.

Палатон смотрел на руку Недара, пока чоя не убрал ее, а потом продолжил работу. Когда контракт был заполнен и принят, он вписал в него имя Недара.

– Благодарю, – уже спокойно произнес Недар. Он дышал, распространяя вокруг запах выпитого ликера.

Палатон закончил работу на связи.

– Не стоит благодарности, – ответил он.

Хат вновь пожал плечами. Он переводил взгляд с одного на другого, борясь со своими привычками землянина-миротворца. Палатон опустил руку на его плечо.

– Рассматриваться контракты будут утром.

– Кем?

– Думаю, это сделает Моамеб – ведь он в отставке.

Работающим тезарам не позволялось рассматривать контракты или делать назначения ввиду возможного столкновения интересов. Недар удивленно приподнял бровь, и Палатон восторжествовал. Очевидно, Недар не знал, что болезнь Моамеба усилилась. Палатон убрал руку с плеча друга.

– День был тяжелым, братья, и я намерен закончить его в одиночку.

Он покинул комнату связи, направляясь к себе домой, в западное крыло.

В последние несколько лет, пока он был в отъезде, его комнаты пустовали. Открыв дверь, Палатон почувствовал, как изнутри пахнуло нежилью, несмотря на травы, оставленные им на случай появления моли и затхлости. Пинком Палатон перекинул через порог свою набитую сумку. Ему не понравилось выражение, замеченное в глазах Недара, поэтому сейчас первым делом Палатон подошел к маленькому овальному зеркалу, висящему над столом. Он наклонился и всмотрелся в собственное отражение.

Как и ожидалось, у него был утомленный вид – во всем виноваты вынужденные полеты и ужас оттого, что роковой день может наступить раньше, чем думалось. Неужели у Недара есть тайны, которых он опасается? Палатон зажмурил на секунду глаза, открыл их, глубоко вздохнул и произнес несколько слов, отдавая двери приказ закрыться.

На его имя пришло личное сообщение – чтобы прослушать его, Палатон присел, поглаживая пальцами затылок.

Сообщение было датировано несколькими днями назад, произнесено голосами Моамеба. Палатон прислушался, пробежал глазами печатное подтверждение и застыл в напряженном молчании.

Его мать умерла. Единственная надежда узнать истину о своем предназначении умерла вместе с ней. Как он может исполнить предназначение, почти ничего не зная о нем? И почему Моамеб ничего не сказал об этой трагедии раньше?

 

Глава 6

Ему снилась Скорбь. Фигуры, навечно заключенные в прозрачные гробы, вены планеты – ее каналы и озера, заполненные трупами. Их молчаливая весть, которую он пытался понять и никак не мог.

Он проснулся. Простыни облепили его роговой гребень и лицо, губы были влажными от пота. Мгновение он лежал в оцепенении. Он думал о Кедре, о том, что гораздо приятнее было бы теперь лежать в постели вместе с ней, но он не смог предложить ей, а она ни о чем не попросила.

Сон вновь увлек его. Ему снилось, как он, подобно призрачной тени, входит в Дом своей матери и проходит по нему, разыскивая ее.

Вероятно, он превратился в нее, уже мертвую, ибо шел так, что ничто в его походке не напоминало о жизни. Ауры не окружали вещи, мимо которых он проходил, цвета поблекли. Деревца в кадках во дворе, которые он всегда считал синтетическими, теперь оказались живыми – он увидел, как один из бутонов лопнул и распустился прямо на его глазах, пока он медленно шел мимо.

Его ноги бесшумно ступали по каменным и деревянным полам. Прикосновение к ним казалось ледяным. Сердце тяжело колотилось в груди, нарастал страх, что он будет пойман здесь и заперт навсегда, но Палатон напомнил себе, что это всего лишь сон, и стал надеяться на лучшее. Чоя знали о других народах, существах, которых называли «живыми мертвыми», ибо большинству их чувства не позволяли распознавать жизнь и смерть. Они не чувствовали Вездесущего Бога. Вероятно, теперь он стал одним из этих существ, чужаком в Доме родной матери.

Дверь распахнулась перед ним прежде, чем он успел толкнуть ее ладонью – как будто дерево, некогда живое и до сих пор чувствующее, не могло вынести его прикосновение. Перегнувшись вниз, с галереи, обычной в домах чоя, он услышал голоса. Треза сидела, свернувшись на большом пуфе с вышивкой на коленях, и разговаривала с незнакомым чоя. Ни один из них не слышал, как вошел Палатон.

Искусство Трезы в вышивании было общеизвестным, и Палатон узнал в полузаконченном рукоделии на ее коленях гобелен, теперь висящий во дворце императора Паншинеа. Она уколола палец, и теперь сидела, решая, оставить ли пятнышки крови на ткани и нитях, как печать страданий мастерицы, или же слизнуть рубиновую каплю и сохранить свою работу безупречной.

Она решила слизнуть каплю, осмотрела палец и произнесла:

– Я не хочу, чтобы он прошел испытания.

Палатон каким-то образом понял, что мать говорит о нем. Сидящий напротив нее чоя казался массивным из-за своих широких плеч, его тело выглядело мускулистым даже под свободной рубашкой – его мышцы перекатывались и вздувались под тканью от движений.

– Здесь возможен только один результат из Двух.

Ее лицо стало упрямым.

– Но тем не менее вы захотите это узнать. Если я не скажу вам, кто его отец, вы попытаетесь выяснить все, что только сможете.

– Испытания всего лишь выявят его способности, – с таким же упрямством настаивал чоя, и удивленный Палатон понял, что это его дед, чоя, которого он всегда считал более старым. Но этот чоя был в расцвете своих лет, его голоса грохотали низко и густо: – Если он будет принят в школу тезаров, у него появится надежда, даже если ты сохранишь молчание.

Мать задумчиво сделала три стежка. Когда она вновь подняла голову, от ее печали не осталось и следа.

– У меня нет выбора, – произнесла она. – Молчание – это мое единственное спасение. И если вы считаете, что его единственным спасением будет его бахдар, так тому и быть. Он так молод…

– Мы отошлем его, когда он подрастет, но даже сама уверенность в том, что для него готово место среди курсантов, поможет ему.

– Я хотела, чтобы он стал священником. Я хотела, чтобы он принес пользу миру, – задумчиво проговорила она, как будто не слыша уверений своего отца. Она снова опустила ткань.

Палатон в изумлении слушал этот разговор. Все эти годы, пока он жил с матерью в Доме и во время кратких возвращений из школы, она никогда не заговаривала с ним о своих желаниях. Она вообще редко говорила с ним. Он шагнул вперед, стремясь заявить о своем присутствии в каком бы виде он ни был, но тут дед вскочил на ноги, с жаром осуждая священников, а Палатон почувствовал, как его уносит прочь. Серебряная нить сна порвалась, резко выбросив его из знакомой комнаты, из прошлого, лишив надежды.

Палатон пробудился, тяжело дыша. Он отшвырнул прочь душное одеяло, влажное от пота, и уставился вверх, в потолок.

Сейчас был мертв не он, а она. Она, а не он отнимала надежду. В этот момент он понял, что внезапная смерть матери была не смертью, а самоубийством. Он не знал, был ли этот сон отголоском детских воспоминаний, или же это было прощальной весточкой от матери, или же последствие его собственных постоянных терзаний.

И тем не менее он с облегчением почувствовал слабый признак жизни, вглядываясь в сторону зеркала, видя ауру собственной фигуры, лежащей на постели, смутную ауру действительности, окружающей его. По крайней мере внешне он больше не был чужаком среди своего народа.

Он проспал рассмотрение контрактов. Моамеб оставил ему сообщение, попросив подойти в восточную столовую – маленькую, уютную комнату, отделанную по старинной моде, с любовью и вниманием, несколько сот лет назад, когда только открылась школа. Столы здесь были небольшими, едва ли больше письменных. Вероятно, такими когда-то были и рабочие столы, еще до появления аппаратов связи. Теперь же на подносе между ними стояли кружки дымящегося брена, «сока пилотов», как называли его курсанты, поглощая в огромных количествах. Брен выглядел крепким, его ароматный пар казался аппетитным, а цвет – густым, как чернила поэта. Палатон опустился в кресло и с благодарностью взял кружку.

– Прости, – начал Моамеб. – Я не мог подобрать слова при первой встрече. Я думал сделать это на горе, но…

– Все правильно, – ответил Палатон. Седой чоя заметно расслабился. – Так что же я пропустил на утреннем совете?

– Ничего особенного. Недар уже отправился выполнять контракт с ГНаском. По-моему, мы бы ничего не добились, пытаясь отговорить его.

– А остальные шестеро?

– Четверо вызвались добровольно, двоих назначили.

Палатон вспомнил про коренастого Хаторда.

– А что с Хатом?

– Он собирается остаться здесь, в школе. Я буду учить его себе на смену.

Палатон не стал скрывать удовольствие – Хат всегда умел общаться с молодыми курсантами. Он осторожно отхлебнул из кружки.

– А я?

– Для тебя оставлен боевой контракт, но не с абдреликами.

Палатон держал кружку у губ, опираясь локтями о поверхность стола.

– Где?

– В отдаленной небольшой системе, вероятно, ты о ней даже не слышал. Это возможность узнать о новом мире и принести ему пользу.

Эхо знакомых слов заставило Палатона замереть, но он скрыл свое удивление.

– Значит, мне скоро придется улетать.

– На отдых у тебя осталось чуть больше недели. Я назначил тебе время для посещения храма – можешь воспользоваться этим, а еще несколько дней посвятить каким-нибудь развлечениям, – на лице Моамеба появилось хитроватое выражение.

Палатон пропустил мимо ушей последние слова. Он сделал большой глоток, и брен обжигающей струей потек по его горлу в желудок, небо ощутило ароматные масла. Он испытал прилив возбуждения и насладился им. Отставив кружку, он спросил:

– На какой срок заключен мой контракт?

– Шесть сезонов по нашему времени, – Моамеб помолчал. – Это война – она может продлиться больше или меньше.

– И я, конечно, буду воевать на стороне славных парней, – сухо заметил Палатон.

Лицо наставника задумчиво сморщилось. – Надеюсь, что да, – ответил Моамеб. – Я действительно на это надеюсь.

Семь шагов через ручей на Скорби представляли собой семь чувств, очищение которых испытывали те, кто посещал храм Вездесущего Бога. Пятью этими чувствами были зрение, слух, вкус, обоняние и осязание, шестым – паранормальные свойства, а седьмым – душа. Все тезары знали, что им не суждено испытать очищение шестого чувства, что как только начинается невропатия, этот процесс становится необратимым, но это не сдерживало религиозного рвения Палатона. Храмовые обряды и возбуждали, и одновременно успокаивали его. Переход через ручей был только одним из немногих ритуалов, а теперь Палатон собрался выполнить все положенные службы в храме.

Храм на территории школы, вероятно, появился здесь еще прежде самой школы, судя по его виду. Он был сложен из гранитных глыб, пригнанных так плотно друг к другу, что между ними не прошло бы и лезвие ножа, однако влажный ветер с плато каким-то образом находил дорогу внутрь. Подземные минеральные источники и естественные грязевые ванны влекли своим теплом, но как только купальщик выходил из их ласковых объятий, ветер уносил это тепло прочь.

За прошедшие четыре дня Палатон успел выполнить все, что требовалось. Он медитировал, постился, совершал омовения, сочинил новую мелодию для линдара, прочитал книгу одного из служителей храма о математическом анализе и сыграл в излюбленную здесь командную игру с мячом, во время которой лишился зуба и вынужден был заменить его, но это было совсем неважно, поскольку именно он забил один из решающих голов. И теперь, когда он был уже полностью готов, он отправился на беседу с Голосами Вездесущего Бога.

В келье храма было полутемно, как и должно быть, и Палатон осторожно вошел туда, пользуясь своим чувством ауры, чтобы отыскать низкие скамьи, выбрать ту, что была ему по вкусу и улечься на нее. Прикосновение скамьи, отполированной телами тех, кто укладывался на нее столетия назад, наполнило его трепетом. Он едва успел принять удобную позу, как по комнате пронесся шепот Голосов, потоком захлестнув его чувства – вот подол одеяния коснулся земли, послышался шорох обуви, разнесся аромат целебного мыла и еле уловимый сладкий запах. Палатон улыбнулся самому себе. У этих Голосов были хорошие зубы, и перед появлением здесь они явно ели сладости.

Голоса Вездесущего Бога помедлили, выбирая удобное положение. Их роль мог выполнять один из послушников или сам Прелат, а также любые другие служители храма. На мгновение Палатона насмешила мысль, не был ли Голосами на сей раз тот самый чоя, который пытался помешать ему забить решающий гол. Походка чоя показалась ему упругой – интересно, от молодости или увлечения атлетикой?

Разумеется, спросить об этом Палатон не мог, да и знал, что ему не ответят. Прошло еще несколько мгновений, и эти мысли улетели, как сухой лист на ветру.

Голоса заговорили – тенор и высокий баритон, их звуки радовали и успокаивали. Голоса прочитали ритуальную молитву, Палатон ответил тем же, и они перешли к обряду Голоса и Слушателя, хотя это название было не совсем точным – Голос отзывался на вопросы Палатона. Ему хотелось поговорить о своей боязни лишиться бахдара, но он не мог этого сделать – несмотря на тайну обряда, об этом случае все равно стало бы известно. Он лежал, томясь неуверенностью. Голоса молчали, а затем осторожно спросили:

– О чем ты думаешь, готовясь ко сну?

Палатон почувствовал, как запылало его лицо, а затем понял, что Голоса спрашивают отнюдь не о его сексуальных фантазиях или желаниях.

– Ты имеешь в виду – когда я хочу, но не могу уснуть?

– Да.

– О чистом полете, – эти слова вырвались у него неожиданно, но Палатон знал, что не кривит душой.

– О чистом полете?

– Да, полете не за плату, не по контракту, без помощи техники.

И без похожего на светильник сияния бахдара.

– Как на планере, или же ты имеешь в виду левитацию?

– Нет, не левитацию, – медленно отозвался Палатон. – Да, я сижу в летательном аппарате, но мне не нужно заботиться о топливе, мне не мешает гул моторов – значит, это не планер. Я управляю им и чувствую его, как вторую кожу. Он не зависит от термальных потоков. Я могу лететь наперерез ветрам, сквозь смерчи, если это понадобится. Но самое удивительное – я знаю, где я нахожусь, куда лечу и зачем. Я знаю, какая судьба меня ждет и каковы будут последствия этого полета.

– Всемогущество? – предположили Голоса.

Такое истолкование вызвало у Палатона прилив беспокойства.

– Пожалуй.

– Или, если не всемогущество, тогда… просветление?

– Да, просветление. – Палатон почувствовал телом скамью и завозился, пристраивая поудобнее бедра и плечи. Он ощущал, как роговой гребень на его голове упирается в стену, смягченный только тонким слоем волос. Незадолго до прихода в храм у него разболелась голова. Боль ушла, а он только теперь заметил это. И он во второй раз повторил: – Да, может быть, просветление.

– Почему же ты стремишься к этому чистому полету?

– Потому что так надо, – ответил Палатон, и был изумлен, услышав нетерпение в собственных словах.

Послышался негромкий шелест, как будто Голоса пристраивали блокнот на коленях.

– Дитя, – вновь заговорили Голоса. – Ты знаешь, чего ищешь?

– Я не ищу, – медленно ответил Палатон, не переставая удивляться самому себе. – Когда я вижу это… – он остановился, припоминая, как приходило к нему видение, – …я чувствую, что уже нашел, что бы это ни было. Я совершенен и чист, потому что исполнил то, что задумал.

– Значит, ты счастливец. Большинство из нас знают только, что они должны искать, – Голоса придвинулись поближе, и Палатон вновь ощутил сладкий аромат их дыхания. – Вероятно, ты нужен нам больше, чем мы тебе. Тебе грезится конец пути, в то время как большинству из нас – только опасности этого пути. Но ты должен спросить себя, не потому ли происходит это, что ты желаешь избежать пути, или же потому, что ты знаешь судьбу и знаешь, что путь будет успешным. Почти все мы живем день за днем, смиряясь с неудачами. Тебе приходилось когда-нибудь познать этот тяжкий урок или признать, что ты испытываешь слабость?

– Не знаю, – нехотя ответил Палатон. Перо легко прикоснулось к его бровям жестом благословения.

– Ты должен искать, Палатон. Ты совершил очищение. Ты волен оставить убежище, когда пожелаешь. Насколько я знаю, тебя ждет работа. До свидания.

Палатон почувствовал неудовлетворенность. Неужели это истолкование его грез означает, что священнику известно о его тайном позоре? Или же что он переживет свой бахдар? Или даже переборет болезнь – редчайшее явление среди тезаров? До сих пор было известно о двух подобных случаях. Он сел на скамье.

– Но как я узнаю?..

– Пройди путь. Ты все узнаешь только в конце пути.

– Подожди… – Палатон потянулся, надеясь поймать Голоса за руку или край одежды. Но рядом была только пустота. В келье остался только он один. Он не чувствовал даже самого слабого свечения ауры, указывающего на чужое присутствие. Он выпрямился. Он попытался уверить себя, что Голоса были просто телепортированы, а движение и шум ему всего-навсего почудились.

– Вездесущий Боже, – пробормотал Палатон. – С кем же я говорил?

Он откинул волосы со лба, убирая их под естественную тиару рогового гребня. Он вышел из кельи разочарованным, не зная, было ли это разочарование вызвано самими Голосами, или же его невниманием к их словам.

 

Глава 7

ГНаск приказал закрыть комнату, где они остались втроем – посланник людей, его ребенок и сам абдрелик. Ребенок посланника выглядел как бледная, толстая личинка; он решительно высвободился из рук отца и принялся бегать по комнате на ножках, которые казались слишком неуклюжими, чтобы развивать такую скорость. Абдрелик наблюдал за ним с чувством, с которым охотник смотрит на запретную добычу.

Джон Тейлор Томас с беспокойством произнес:

– Я очень рискую, решив вот так встретиться с вами.

ГНаск ответил:

– Мой риск не менее велик. Однако других способов осуществить задуманное нет.

– Зачем вы хотели увидеть моего ребенка?

Абдрелик не мог оторвать глаз от стремительных, ловких движений малышки. Он с трудом произнес:

– Мои возможности не безграничны. Мне не удалось найти информацию, необходимую для ее безопасности. Следовательно, в интересах нашего союза, нам надо внести изменения в наши планы.

Томас протянул руки, подзывая к себе дочь, но она с криком увернулась и побежала прочь, болтая короткой торчащей косичкой. Томас повернулся и в страхе взглянул на ГНаска.

– Изменения?

– Если она нужна чоя, они ее получат. Однако мы предпримем меры…

– Нет. Вы говорили не об этом. У нас была другая договоренность, посланник.

ГНаск поднял мускулистую лапу. Он был выше человека и примерно втрое толще. Он ничуть не боялся этого существа, хотя в его голосе явно звучало раздражение. ГНаску стоило великих усилий, чтобы сдержаться.

– Мы договорились о том, что я помогу вам – вот я и помогаю. Мои осведомители докладывают, что корабли чоя совершают постоянные перелеты: мы не можем узнать ни их цели, ни назначение, и, по-видимому, они не имеют отношения к трем основным домам чоя. Планета Чо закрыта для нас уже много столетий, и как бы мы ни старались быть в курсе событий, мы не настолько осведомлены об их делах.

– Они не получат мою дочь!

– Они обязательно получат ее, посланник. Это неизбежно, ведь чоя – хитрые и умные существа. Поскольку мы не можем помешать им, нам остается только проследить, куда ее повезут. Простая имплан…

Томас побелел. Он провел рукой по волосам.

– Они обнаружат это. Они избавятся от нее прежде, чем мы успеем вмешаться.

Абдрелик фыркнул, поражаясь излишней чувствительности человека, но тут же взял себя в руки.

– Обычный датчик они могут обнаружить, но только не органический. Он не будет передавать нам никаких сведений. Все, что он будет делать – это оказывать влияние на вашу дочь. Чоя не смогут контролировать ее поведение, ее внутренние желания, но пожелают что-либо ей внушить, поэтому мы должны действовать первыми.

Строгий интерьер комнаты составлял только небольшой, стерильно-чистый стол. ГНаск подошел поближе к столу. Слизень-симбионт, сидящий на его руке, начал сползать по ней вниз, оставляя за собой осклизлый след. Джон Тейлор Томас следил за ним с изумлением, слегка приоткрыв рот.

Наконец он спросил:

– Что вы намерены делать? ГНаск ответил коротко:

– Приведите сюда ребенка.

Томас смутился, но малышка подбежала к отцу и прижалась к его ноге, обхватив ее ручонками. ГНаск полез в карман и долго копался там, пока не нашел нужный инструмент и не извлек его наружу.

Томас взглянул на компактный, острый лазерный скальпель.

– Что вы хотите сделать? – напряженно повторил он.

– Снабдить ее тем, что необходимо, чтобы обеспечить ее безопасность и успех нашего союза. Вы хотите, чтобы она вернулась. Союзу нужно, чтобы чоя прекратили свою незаконную деятельность. – ГНаск обнажил клыки. – Мы сделаем то, что и должны сделать.

Лазерный нож блеснул, и как только симбионт оказался на крышке стола, абдрелик взмахнул ножом – едва уловимо и так неожиданно, что тарш лишь успел вздрогнуть. Сегмент длиной в палец отделился от тела тарша и свернулся на столе, начиная жить собственной жизнью.

ГНаск потянулся и забрал девочку у отца. Она вскрикнула, когда абдрелик поднял ее и посадил на стол. Прежде, чем она смогла увернуться, абдрелик поднял волосы на ее затылке и стремительным жестом надрезал кожу, поместив сегмент тарша в ранку.

– Боже мой! – беспомощно воскликнул Томас, когда слизень заворочался и исчез под кожей на шейке ребенка.

– Понадобится самое большее год, – объяснил ему ГНаск. – Ваш ребенок не выдержит дольше. Но тарш сделает свое дело. Вскоре рана затянется, а тарш ассимилируется в организме. Когда же он почувствует приближение смерти, он вернется в область надреза – здесь сформируется абсцесс. Придется принимать меры, только не прибегайте к помощи ваших врачей. Звоните мне. Как только абсцесс заживет, нельзя будет заметить ровным счетом ничего. Это не психологическое внушение, которое можно выявить. Изменится весь ее образ мышления. Чоя понадобится потрудиться, прежде чем они поймут, что мы сделали.

– И когда они заберут ее, она… она захочет вернуться?

– Не просто захочет. Желание будет настолько сильным, что она успокоится, только вновь оказавшись с нами. Она будет предавать чоя любым образом, каким только сможет, чтобы вернуться к вам. – ГНаск пристально посмотрел на мужчину. Когда тарш начнет регенерировать, организмы девочки будут насыщаться информацией о его происхождении. Даже если симбионт умрет быстрее, чем успеет прижиться, все равно сохраняется возможность для дальнейшего развития симбиоза. ГНаск задумался, каким образом это может повлиять на все человечество. Интересно, к примеру, сможет ли она справиться со своим желанием попробовать человеческое мясо?

ГНаск отбросил свои мысли.

– Итак, все готово. Я оставляю вам вашу дочь. Наслаждайтесь ее обществом и великим делом, начатым нами совместно. Ее жизнь и результаты ее усилий дадут возможность пользоваться новыми благами не только нам троим.

Он поднял своего тарша, пробормотал ему ласковые извинения и водворил себе на голову.

Ребенок непривычно тихо сидел на столе. Ее отец стоял в неуверенности как будто внезапно испытал неприязнь к собственной дочери. Он бросил последний взгляд на ГНаска, и тому вспомнились отвратительные глаза чоя.

– Мы союзники, – сказал абдрелик. – Нам незачем подводить друг друга.

На лице Джона Тейлора Томаса появилось необъяснимое выражение, он не издал ни звука до тех пор, пока абдрелик не распахнул дверь комнаты и не вышел, а свежий воздух ворвался внутрь, заполняя вакуум настороженности и ненависти.

– Это конец, – пробормотал он и нехотя взял на руки дочь.

Она не вскрикнула, но и не прижалась к нему с радостью. Ее блестящие глаза казались обращенными внутрь, к неслышному, но возбуждающему зову.

Что же он натворил?

 

Глава 8

Запах машин и механизмов просочился в кают-компанию. Воздух наполнился грохотом работающих автоматов, стаккато стука по металлу, шорохом и треском, ревом инструментов, вонью опаленного пластика и отвратительных запахов масла, смазки и топлива. Палатон постепенно привык к этому аду и даже начал считать его неотъемлемой частью утра, наравне с дымящейся кружкой брена. Было куда более неприятно прислушиваться к тишине и вдыхать запах растворителей в дни отдыха.

Он уселся за стол, вытянув перед собой босые ноги – он еще не успел надеть сапоги – и поставил перед собой обязательную кружку брена. Она оставляла неровные коричневые кольца на крышке, немного жидкости растеклось в стороны, на разложенные на столе карты. С отсутствующим взглядом Палатон протянул палец, отогнал крошечный ручеек в другом направлении, размышляя, в каком месте лучше всего ворваться в систему. Карандашом он аккуратно отмечал возможные места.

На подходах к ней наверняка расставлены спутниковые мины и другие средства защиты, но об этом Палатон не тревожился. Его задачей было провести корабль сквозь Хаос от этой станции до назначенной системы, а затем открыть люки корабля-матки и выпустить груз боевых судов. Далее он должен был вернуться в условленное место и ждать, пока не соберутся корабли. Пять кораблей-маток несли не менее пяти сотен боевых судов, но в этой войне количество не было решающим. Уже пять сезонов война продолжалась безуспешно, и было мало надежды, что это положение изменится в будущем.

Он представлял оборонительный план более отчетливо, чем карту, на которую сейчас смотрел, прищурив глаза.

Палатон со вздохом откинулся на спинку кресла. Кают-компания была пуста. По своей обычной беспокойной привычке он встал рано и теперь наслаждался одиночеством. Обхватив кружку ладонями, он поднес ее к губам; тепло нагретого металла передавалось его ладоням.

Он ничего не обсуждал с теми, кто нанял его, но знал, что выбранный курс грозит огромным риском. Это печалило его.

Шла война между народами трелков и гуранов, причем гураны старались избежать геноцида, а Союз придерживался нейтральной позиции. Палатон не старался разобраться, какие тонкости политики заставляют Союз сохранять нейтралитет в одних ситуациях и вмешиваться в других, но ему не хотелось, чтобы гураны оказались уничтоженными. Это был приветливый, простодушный маленький народец, и Палатон испытывал к нему уважение, что противоречило смыслу контракта.

Моамеб пообещал, что он сможет изменить ситуацию, но Палатон глубоко опасался, что случится обратное.

Он вновь перевел взгляд на разложенные перед ним карты – карты, изображающие паутину планетарных оборонительных сооружений и стратегических укреплений, особенно планетарные щиты и минные сети, которые не давали гуранам воспользоваться своим преимуществом в сражениях на планетах. Сейчас, ранним утром, зрение Палатона было затуманенным. Он потер глаза.

Полет этого дня был исключительно мирным, направленным на поиск окна, которое позволило бы ускользнуть с родной планеты стольким беженцам, сколько могли вместить корабли. В одном из миров Хаоса, в системе гуранов, сотни людей туманным утром садились на корабли, прощаясь с родной землей. Многим из них так и не удалось бежать, несмотря на прикрытие. Но не всем, и мечты трелков о тотальном геноциде не осуществились – маленькое, но все же важное изменение.

Позади него раздались шаги. Палатон выпрямился в кресле и обернулся. В кают-компании стоял Недар, карточка гостя свисала с воротника его летного костюма. Он выглядел утомленным, подавленным, белки его темных глаз заметно покраснели, но улыбка осталась надменной.

– Я слышал, что ты улетаешь с этой станции. Мне казалось, что тебе не по душе воевать.

– Меня назначили исполнять контракт, сам я к этому не стремился, – его голоса прозвучали устало, негромко, и Палатон поморщился, чувствуя, как они выдают неприязнь к его товарищу, тезару. Он сменил тон. – Присядь. Я всего лишь просматривал карты дневного полета.

– Нет, – отказался Недар. – Я только что отработал контракт и направляюсь домой. – Его глаза устремились к столу Палатона. – Я слышал об этой войне.

– Правда?

Чоя из Небесного дома надменно вздернул подбородок, его черные волосы выбились из-под криво надетого шлема.

– Ищешь удобный курс?

– Я просто стараюсь помочь.

Недар помолчал. Сняв шлем, он поднял руку и потер основание рогового гребня, как будто там его мучила боль.

– Однажды ты пытался предупредить меня, Палатон – так позволь отплатить тебе за эту услугу. Гораздо легче отработать контракт, если перестать изображать из себя героя, – Недар круто повернулся и покинул кают-компанию, хлопнув дверью.

После его ухода в кают-компании остался странный вакуум, в котором еще чувствовалось холодное присутствие чужака. Палатон вытаращил глаза, не понимая, зачем тому понадобилась такая выходка. Он вновь обратился к картам, почти ожидая, что Недар сейчас вернется и объяснится. Он обнаружил, что зрение вновь затуманилось, и досадливо протер глаза.

Открыв глаза, Палатон снова постарался сосредоточиться. Места расположения оборонительных сооружений, отмеченные несколько сезонов назад, внезапно возникли перед ним со всей четкостью. Материк Фимарл, где трелки обосновались наиболее прочно, был практически недосягаем благодаря щиту спутниковых сетей и систем предупреждения. Но теперь, когда Палатон смотрел на карту Фимарла, его бахдар засиял, как будто Палатон проглотил горсть красного перца, сеть стала прозрачной, а затем исчезла с карт.

Эта система обороны была уязвима. Он не знал почему, знал только, что так должно быть – это давало возможность нанести атаку и выпустить оборонительные спутники в окно, что означало захват гуранами более сильной позиции.

Палатон забарабанил пальцами по столу. Но если сеть неуязвима, тогда и он сам, и его пилоты погибнут, попытаясь проникнуть сквозь нее. А его корабль отнюдь не предназначен для полета в атмосфере, будучи полностью приспособленным для дальнего космоса.

Но если цепочка разомкнется хотя бы на несколько часов, тогда можно будет не только нанести удар, но и успеть вернуться в укрытие. Гураны внимательно относились к трелкам, пожалуй, даже уважали их, ни в коей мере не отказываясь от переговоров.

Карты вновь расплылись перед его глазами, а затем четко возникли вновь, и оборонительная сеть Фимарла оказалась на месте. Если следовать совету Недара, Палатон должен был пропустить такую возможность, но он не мог этого сделать, какими бы ни были последствия.

Палатон положил ладонь на материк на карте. Один корабль-матка уже был вынужден делать крюк, облетая территорию над Фимарлом. Сколько еще потерь им предстоит? Стоит ли игра свеч? Виффет, главнокомандующий гуранов, сочтет его помешанным. Но тем не менее он предложит то, что должен предложить, и: предоставит гуранам самим принимать решение.

Он потянулся за кружкой и глотнул. Брен совсем остыл. Вспышка интуиции заставила его сидеть в трансе до тех пор, пока напиток не стал ледяным. Палатон скорчил гримасу, отодвинул кресло и отправился за свежим бреном. Вернувшись, он обнаружил, что Виффет уже стоит у стола, разглядывая карты, и усталое выражение не сходит с его восьмиугольного лица. Он прикоснулся к картам громадной ладонью. Главнокомандующий говорил на трейде с забавным, но ; приятным акцентом.

– Так рано – и уже работаешь? А я-то думал, ты уже помнишь их наизусть.

– Я получил новые погодные карты.

Главнокомандующий любезно отозвался:

– Тебе незачем оправдываться передо мной.

– Я и не старался оправдаться.

Гуран пристально вгляделся ему в лицо, затем изобразил гримасу, отдаленно напоминающую улыбку чоя.

– Да, понимаю. Итак, тезар, твой контракт подходит к концу.

– Мне бы хотелось закончить его иначе. Виффет, мне хотелось бы обсудить с тобой некоторые изменения. Можно ли связаться с вашими сторонниками на Фимарле?

– Вероятно, – широкие, янтарные глаза гурана мрачно взглянули на него. – Но зачем? Нам надо думать о выживании, а не об обороне.

– Сейчас трелки думают только о том, как бы пресечь ваше бегство.

Гуран неловко затоптался, как будто чоя вздумал критиковать его.

– Мы знаем.

– Пришло время вашим сторонникам нанести удар и разрушить оборонительную сеть Фимарла. Это можно сделать. Это будет сделано, и я намерен оказаться там в тот момент, чтобы воспользоваться преимуществом.

– Что? – узкие зрачки в центре янтарных глаз недоверчиво расширились. – Что ты хочешь сделать?

Палатон объяснил ему быстро и сжато, умолчав только о своем предвидении. Когда он закончил, невысокий главнокомандующий рухнул в кресло. Он положил большую руку на стол, а меньшую, с нервно дергающимися пальцами, устроил на коленях.

Виффет вздохнул.

– Мне жаль подвергать наших сторонников риску. Я надеялся, что они смогут отвлечь внимание трелков, чтобы помочь нам. Кроме того, действия, которые ты предлагаешь, опасны для наших беженцев.

– Едва ли они будут подвергаться большей опасности, чем сейчас. – Палатон не настаивал. Он видел, как гуран обдумывает предложенный ему план. Больше Палатону было нечего предложить, чтобы убедить его.

Виффет поднял голову и нахмурил косматую бровь.

– Если же сеть не удастся прорвать, ты погибнешь. Не только ты, но и все боевые корабли.

– В операции должны участвовать только добровольцы, но вряд ли с ними у меня возникнут проблемы.

Пилоты охотно подчинялись его приказам, какими бы ни были обстоятельства. Кроме того, риск, который предчувствовал Виффет, значительно превышал предположения Палатона.

Гуран продолжал тщательно обдумывать план. Палатон молчал. Главнокомандующий положил на стол обе руки – большую и поменьше. Палатон знал, что этот жест имеет некое религиозное значение, но не мог вспомнить, какое именно. Последующие слова Виффета объяснили ему все:

– Ради блага моего народа, – с трудом произнес главнокомандующий, – я не могу приказать вам пойти на такой риск, и я не могу приказать нашим сторонникам… однако это наша планета. Мы никогда не будем счастливы нигде в мире, и мы знаем, что Союз не гарантирует нам гостеприимство. – Виффет поднял голову. Его глаза заблестели. – Мы не хотим улетать отсюда. Мы будем вечно благодарны, какую бы ничтожную надежду ты не подал нам.

– Тогда, командир, перед вами первый доброволец. Свяжитесь со сторонниками. Попросите их сделать все, что они только смогут. Я сделаю остальное. Полетит только мой корабль, а остальные займутся вывозом беженцев.

Виффет решительно кивнул.

– Понятно, – он смутился. – Спасибо тебе, тезар.

Голоса Палатона гулко разносились по огромному ангару, где находился его корабль и эскадрилья боевых кораблей. Он велел прекратить работу, и роботы и живые механики остановились и прислушались. Пилоты собирались медленно, но к концу его речи вокруг столпились все, встречая ее гробовым молчанием.

Он не гарантировал, что цепь обороны прорвется. Но пилоты знали, что если он чувствует это, если решился заговорить, то шансы на успех весьма велики. Если бы такое удалось сделать несколько сезонов назад, война уже была бы окончена. Вряд ли это стало возможным теперь – разве что по предчувствию Пала-тона.

Он разглядывал лица и их выражения. Он видел, что пилоты взвешивают свои шансы так же, как недавно это делал Виффет.

Старший из пилотов, признанный ас, взял с локтя летный шлем и уткнулся в него, вертя в руках.

– Я согласен, – решительно заявил он, словно отрубил.

Другие даже не стали сомневаться. Палатон чувствовал, с каким возбуждением они принялись обсуждать переоборудование кораблей и начали перепрограммировать согласно этому роботов-механиков.

Виффет подошел к нему перед самым вылетом транспортного судна. Боевые корабли уже были загружены в его брюхо, в просторном ангаре стало тихо. Но эта тишина отличалась от прежней. В ней чувствовалось ожидание – как у затаившегося хищника, прежде чем он сделает решающий бросок на добычу. В ней чувствовалась готовность, без страха и смущения. Палатон подошел к главнокомандующему гуранов, сдерживая нетерпение.

Виффет коснулся большой рукой плеча чоя.

– Мы связались с союзниками. Они готовы помочь.

Палатон задумался, хватит ли их усилий, чтобы прорвать сеть – это было вполне вероятно. Он отбросил беспокойство.

– Спасибо, командир. Если все будет хорошо, увидимся через двое суток.

– Надеюсь, – ответил гуран. – Ради нас всех.

Он отступил, странное кривобокое создание, и все возможные тревоги ясно читались на его лице.

Палатон наблюдал за ним до тех пор, пока не шагнул в люк корабля и не нажал кнопку лифта. Экипаж расступился, когда он вошел на мостик – он, единственный пилот-тезар. Он подождал, пока за ним закроется люк, опустился в кресло и улыбнулся, потянувшись к пульту.

Запуск был уже привычным. Как только корабль выбросило в дальний космос, Палатон прислонился к спинке кресла, думая, что он станет делать, когда корабль пробьет лабиринты Хаоса. Обычно им удавалось достичь пределов системы, но этот полет требовал максимального приближения к планете. Палатон чувствовал, что должен оказаться ближе – гораздо ближе.

Корабль набирал ускорение, на пульте замигали огни, предупреждая о межпространственном прыжке. Палатон ни к чему не прикасался. Его пилоты были готовы, и он был готов.

Момент проникновения в Хаос был всегда особенным. Исчезали цвета, звуки, очертания. Казалось, вокруг только пустота. Палатон обратился к бахдару. Корабль на мгновение помедлил, и рванулся вперед. Палатон быстро сделал необходимые вычисления, попутно манипулируя кнопками, узнавая обстановку скорее, чем это делали датчики, и вывел корабль на нужный курс.

Затем он вновь сел и задумался, наслаждаясь видом космоса – космоса в непрестанном и сложном движении, видом, напоминающим чуть размытые падающие капли фонтана. Прекрасное и пугающее зрелище – для тех, кому суждено затеряться в этом бесконечном пространстве навсегда. Палатону нравилось представлять, что этот мир – грань между жизнью и смертью.

Когда пришел подходящий момент, он вывел корабль ко второй луне планеты, отдав пилотам приказ приготовиться. При своей скорости они должны были достигнуть планеты за какие-нибудь несколько часов. Остальные корабли шли за ним следом.

– Не поддавайтесь ни на какие приманки, продолжайте атаку, – напомнил Палатон пилотам, передав им пространственные координаты для настройки навигационных систем. – Будьте готовы к старту.

На его экране засветилась сеть оборонительной и наступательной систем, расположенных внизу. Они находились на обратной стороне, напротив Фимарла, но Палатон не сомневался, что этот материк так же хорошо защищен. Маленькие цепи островов и небольшой материк, где размещались базы гуранов, оказался тоже покрытым защитной сетью, однако не такой плотной и неуязвимой.

– Сбой, – воскликнул один из пилотов.

Палатон недоуменно моргнул, затем выпрямился в кресле, глядя на экран. Он показывал достижение нужных координат, но благодаря скорости и размеру, их корабль настигали другие суда.

– Нет, – резко отозвался Палатон.

Он сообщил о своем намерении оторваться от остального флота – оно было принято с удивлением, но без вопросов. Положив руки на панель управления, Палатон объяснил задачу своим пилотам.

Он стартовал немедленно, быстро приближаясь сквозь затененную луной черноту ночи к поверхности планеты, направляясь к рассвету и материку Фимарл.

Мгновенно начали срабатывать автоматические защитные устройства. Экраны осветились, как только устройства заметили корабли и начали огонь.

Палатон почувствовал жжение в животе. Вероятно, причиной тому была вторая кружка брена ранним утром. Он не видел, как распадается защитная цепь над материками трелков. Неужели он неправильно истолковал то, что видел утром?

Ложный бахдар опасен почти так же, как отсутствие бахдара.

Он сел. Мышцы его плеч болели от напряжения, роговой гребень давил на череп так, что шея ныла, не в состоянии удерживать голову. Не мигая, он уставился на контрольные панели и множество экранов. Что-то должно произойти, иначе корабль попадет прямо под смертельный огонь, из которого ему не выбраться благополучно.

Сеть озарилась чередой вспышек. Он смотрел на спутниковые мины, запоминая порядок их огня. Закрыв глаза, он все равно видел эту сеть, ловушку во мраке. Внутри нее поджидала смерть.

Он знал, что сеть должна порваться – неизвестно, как и когда, но должна. Было бы глупо ждать, пока союзники что-нибудь предпримут. Он направил светящийся стержень своего бахдара к экранам, выискивая наиболее плотные места защиты и самый сильный огонь, а также те зоны, где прикрытие было слабым. Должны же быть в сети слабые места! Все, что ему надо – найти их.

Краем глаза он уловил золотистую вспышку, слегка повернул голову и отчетливо увидел ее. Да, это был наименее защищенный квадрат.

Возможно, им удастся проскочить здесь. Придется рискнуть, подняв давление до критического, к тому же они вызовут огонь на себя – в этом нет ни малейших сомнений. Но перекрестный огонь будет сведен до минимума. Палатон быстро вычертил курс, и корабль двинулся по кривой сквозь тень, выходя из пределов ночи к светлому полушарию над Фимарлом. Где-то внизу, должно быть, радары трелков подняли тревогу.

Корабль слушался его не так хорошо, как можно было пожелать. Он неуклюже развернулся и теперь не выдерживал точного курса. Выругавшись на языке чоя, Палатон перешел на ручное управление, чтобы выровнять корабль. Тот скорее пропахивал атмосферу, чем скользил в ней.

Корабль слегка вздрогнул, оказавшись в опасной зоне. Дернувшись, как пойманный в ловушку зверь, он выровнялся.

Палатон включил связь, приготовившись оставаться в этой зоне, пока не будут открыты люки.

– Начинаем, – произнес он. – Возможны вихревые потоки.

Сеть сработала. Огонь постепенно усиливался, и Палатон понял, что дальше придется еще тяжелее. На панели он видел, как лазерные заряды пролетают все ближе, корабль оказывается все в более узкой вилке. Можно было ожидать и худшего.

Капля пота прокатилась по его лбу и упала с кончика носа. Руки Палатона были заняты, и он так и не смог стереть ее.

Первое попадание. Он почти слышал скрежет металла. Обшивка выдержала, но один из ее секторов принял столь сильный удар, что Палатон почти видел, как в космосе над кораблем разлетаются огненные искры. Второй залп чуть не снес его заднее крыло. Корабль тяжело задрожал, но послушался руля и повернул вправо.

Возможно, следующее попадание не будет таким щадящим.

По включенной связи он слышал, как пилоты и роботы сообщают о повреждениях. Из всего отряда был потерян один корабль. Остальные еще держались.

В следующий раз все может быть хуже.

Палатон с трудом сглотнул – во рту у него пересохло, казалось, что он онемел. Он яростно потряс головой, капли пота разлетелись по кабине и заблестели на панели и экранах.

Он сменил курс. Корабль двигался неохотно – на него воздействовала атмосфера и притяжение планеты, слишком сильное, чтобы ускользнуть от удара, если это понадобится. Отряд боевых кораблей терпеливо ждал вылета.

Палатон напрягся. Сейчас ему требовалось решить, что делать – продолжать полет над планетой или поворачивать обратно.

Корабль вновь вздрогнул, когда лазерный луч прошил киль, правда, не нанеся тяжелого повреждения, но тормозя ход, как будто предупреждая о поджидающей его смерти.

Палатон неохотно потянулся к пульту.

И вдруг светящаяся сеть на экране погасла. Приборы безмолвствовали. Палатон застыл на месте, а затем его лицо осветилось мрачной усмешкой.

Нет, с системами корабля ничего не случилось – просто была прорвана защитная сеть, как он и предсказывал.

– Готовьтесь к вылету, – приказал Палатон, уводя корабль в угаданный квадрат.

Гураны торжественно отпраздновали завершение контракта. Их укрепленная станция пестрела пышным убранством, была переполнена торжествующими союзниками, в воздухе стояли запахи еды. Палатон вышел в зал, чувствуя себя неуютно в полной парадной форме. Виффет был настолько возбужден, насколько это вообще удавалось гуранам. Палатон улыбнулся, когда главнокомандующий отозвал его в сторону.

– Это удача, – произнес Виффет, – как вы и говорили. Наши спутники внутри их сети. Великолепно! Теперь они будут вынуждены считаться с нами. Они уже согласились на переговоры. Тезар Палатон, это уже победа.

– Предстоит еще немало трудов. Гуран кивнул.

– Знаем, – он помедлил и протянул большую руку. – Я еще никогда не чувствовал большего удовлетворения, закрывая контракт.

И я тоже, подумал Палатон. Он пожал гурану руку.

– Спасибо.

– Я получил сообщение для вас. Вам просили передать, что император Дома ждет встречи с вами как можно скорее, – гуран сморщил в подобии улыбки восьмиугольное лицо. – Похоже, он тоже нуждается в вас.

 

Глава 9

Он не был в имперской столице с тех пор, как официально был возведен в ранг тезара. Столица была древней, наполненной историей и воспоминаниями народа чоя. Нейтральная земля, она никогда не подвергалась нападениям. Казалось, Вездесущий Бог бережет ее от капризов погоды и стихий, от которых содрогалась остальная планета. Прижавшись к окну глиссера, Палатон чувствовал дыхание множества веков. Когда глиссер остановился в порту, он вышел, накинув куртку, ибо в этом полушарии планеты наступал прохладный сезон. Накрапывал дождь, серые тротуары почернели, покрывшись множеством слившихся капель. На улицах постепенно скапливались лужи.

Палатон поежился под курткой. Багаж везли впереди него. Повернувшись, он прочитал указатели, выбрал путь, ведущий ко дворцу, и зашагал в этом направлении. Гладкая дорожка привела его к внутренней, закрытой части столицы. Палатона мучил голод, и он гадал, потребуется ли сразу встретиться с императором или ему удастся где-нибудь перекусить, пока Паншинеа не выберет время для аудиенции. До сих пор ему еще не доводилось встречаться с императором.

Палатон сомневался, что Паншинеа желает видеть героя, даже признанного героя. Или тезара. Хотя он не мог избавиться от беспокойных покалываний в затылке, ему не удавалось догадаться, каковы намерения императора.

Тем не менее Палатон чувствовал необходимость быть настороже. Опальный император и опальный Дом не обещали ничего хорошего.

Несмотря на то, что искусный в технике Небесный дом дал возможность народу чоя совершать межпространственные полеты, именно Звездный дом сумел помочь ему занять надежное место среди народов множества галактик. Именно Звездный дом предугадал их способность пилотировать межпространственные корабли и выделиться среди соперников, обреченных летать меж планет и звезд. Чоя были одним из немногих народов, которые избежали колонизации. Одним из нескольких, миллионы членов которого были способны вести войну. Одним из тех, кто способен на равной ноге держаться с любым чужаком, не чувствуя себя приниженным.

Всего этого добился Звездный дом, а теперь его раздирали внутренние ссоры, как и все прочие дома, и народу чоя оставалось только гадать, что будет дальше. Следующим в Круге был Земной дом, но Круг поворачивался неравномерно с тех пор, как преимущества техники были пополнены паранормальными достижениями, и никто не мог поручиться, что Небесный дом не попытается узурпировать право Земного.

Вряд ли в Земном доме нашелся бы чоя, достаточно смелый и хитрый, чтобы попытаться завладеть престолом. Хат был типичным его представителем. Палатон сомневался, что кто-нибудь из его членов способен совершить решительный шаг и отвоевать свое право у представителей Небесного и Звездного домов. Но в отличие от других чоя, Палатон не задавался вопросом, нисходит ли в Круге Звездный дом – он знал это, как знал и сам Паншинеа. Могущество Звездного дома падало с катастрофической быстротой.

Единственное, о чем задумывался Палатон – грозит ли народу чоя гражданская война.

Он не делился мнением со своими братьями. Политика в те дни была опасным удовольствием. Все страшились будущих последствий, причем идущих не только от своих собратьев чоя, но и от абдреликов, ронинов и других воинственных народов Союза.

Тема смены власти была столь же запретной, как разговоры о браках за пределами Домов, смешении генов, в результате которого появлялись немногочисленные чоя, одаренные странными и опасными способностями, а тысячи других чоя погибали. Вероятно, поэтому Палатон чувствовал себя обязанным помочь гуранам – геноцид был страшным явлением.

Дорожка свернула в туннель, ведущий внутрь дворца. Палатон услышал слабое жужжание сканнеров, следящих за ним. Повернувшись и заняв такую позицию, он был виден лишь с двух сторон, Палатон уставился на свое отражение в полированной стене туннеля. Он выглядел так, как будто только что выбрался из драки. Скорчив недовольную гримасу, он отвернулся и пошел прочь.

В конце дорожки его ожидал вооруженный эскорт. Приветственные возгласы раздались сразу же, как только Палатон вступил на территорию дворца.

– Ваш багаж уже прибыл, – произнесла чоя-офицер, в ее голосах слышалась правильная пропорция властности и уважения. Ее роговой гребень был высоким, горделивым, окруженным массой бронзовых волос. Чоя была облачена в одежду цветов императора – сапфирового и золотого, со знаком Звездного дома на плече. На щеках под полупрозрачной кожей поблескивали причудливые узоры золотистых и серебристых бусин. Эти украшения придавали прелесть и без того привлекательному лицу.

Второй охранник казался менее ярким по сравнению с ней. Его коренастое тело было также облачено в сапфирово-золотистые одежды, но вместо эмблемы Дома на его плече виднелся знак священника. Ему не обязательно было говорить о своем происхождении из Земного дома – это выдавала квадратная приземистая фигура. В его волосах поблескивали серебристые нити, оттеняя естественный мышино-серый цвет. Казалось, он смирился с тем, что другие, более тщеславные молодые офицеры опережают его по службе.

Палатон удивился, увидев священника среди охранников императорского дворца, но без смущения спросил:

– Куда идти?

– Император ждет вас. Мы проводим вас в приемную – сюда, пожалуйста.

Палатону удалось скрыть свое разочарование. Он удлинил шаг, держась рядом с офицером так, что священник оказался позади них, явственно пыхтя. Как только они вышли из туннеля на открытый двор, дождь припустил сильнее. Охранники съежились и заторопились. Палатон последовал их примеру, смаргивая капли дождя с ресниц. Краем глаза он замечал, как торопятся подняться по ступеням служащие дворца. Многие из них носили шлемы, не позволяющие собеседникам прочитать их мысли. Палатон мрачно усмехнулся – это была тщетная защита от чоя из Звездного дома, славящихся телепатическими возможностями своего бахдара.

Дворец по виду весьма напоминал крепость, внушая скорее мысль о мощи, нежели о надменности и власти. Даже если Звездный дом лишится престола, этот бастион все равно останется в его руках. Многочисленная свора будет изгнана и перейдет во дворец нового правителя, кем бы он ни был. Палатон взглянул на Чаролон, как назывался дворец, и попробовал вообразить себе другой, обиталище будущего императора. И не смог. Уже четыреста лет это величественное строение было оплотом власти чоя, но появилось оно задолго до того.

Эскорт Палатона свернул на боковую дорожку и прошел через садовые ворота из обтесанного камня, под перекрученными, толстыми плетями ползучих растений, обнаженных сейчас; в другие сезоны прочные завитки удерживали их на решетке. Когда Палатон проходил под аркой ворот, последний высохший бурый лист сорвался с ветки, скользнул по его щеке и плавно опустился на землю. Формой лист напоминал звезду.

Дождь полил еще сильнее. Священник издал недовольное восклицание и прибавил шагу, гулко топая сапогами по дорожке сада. Палатона провели через зимний сад в зал, защищенный от непогоды высокой куполообразной крышей. Палатон задержался у неработающего фонтана и услышал доносящиеся откуда-то неясные звуки мелодии линдара. Внутри дворец был ярко освещен и казался уютным после серой дождевой хмари на улице. Здесь было тепло. Палатон взглянул на свои сапоги, до самого верха голенищ забрызганные грязью, и поморщился.

Послышался приглушенный, скрежещущий шум, и основание фонтана отодвинулось в сторону, открыв арку. Женщина-офицер прошла вперед, а ее сопровождающий пропустил Палатона и затопал вслед за ним.

Музыка линдара стала слышнее, когда они вступили в кабинет рядом с залом, и Палаток увидел императора Паншинеа, сидящего за инструментом. Длинные пальцы императора беспечно, но уверенно летали над струнами, разыгрывая причудливую мелодию.

Комната была наполнена теплом камина и ярким светом фонарей. Тяжелые ворсистые ковры покрывали мозаичный пол, низкие столики манили присесть или лечь на ковры у огня. Встроенные в стену полки занимали массивные тома, в углу виднелась подвесная библиотечная лестница. Растения в огромных вазах и подвешенных к стенам горшках вплетали в атмосферу комнаты свои сырые запахи.

Офицер и ее сопровождающий почтительно остановились, слушая, как император заканчивает пьесу. Струны дрогнули, пропев заключительный аккорд, и замерли.

Паншинеа был одет по-зимнему, как будто собирался выйти из дворца. Его подбитое соболем одеяние было оторочено тем же мехом на рукавах и воротнике, обувь была толстой и теплой. Палатон мысленно пожалел этого престарелого чоя, пытающегося спастись от холода старости, но тут же отогнал свои мысли, увидев, как император встает из-за инструмента.

Приблизившись, император протянул руки для пожатия, и когда их взгляды встретились, Палатон сразу понял: императору известно, о чем он думает. С помощью телепатии или чего-то иного, но этот чоя читал его мысли так же легко, как только что читал нотные строки музыкальной пьесы.

– В этом году в Чаролоне ранняя зима, – произнес Паншинеа и поднял правую руку.

– Император, – почтительно проговорил Палатон, склоняясь над ней.

– Надеюсь, мой офицер и ее помощник были обходительны с тобой, – Паншинеа отступил назад и оглядел Палатона. – Как я вижу, они провели тебя прямо через сад.

Женщина вспыхнула, и ее кожа потемнела, приобретя розовый оттенок.

– Прошу прощения, император… Паншинеа махнул рукой.

– Ничего страшного, Йорана. Тезару не мешает пройтись по земле. – Паншинеа отвел Палатона в сторону от эскорта. Йорана и священник отступили к потайной двери и застыли в неподвижности, как могли бы простоять не одни сутки, если бы понадобилось.

Паншинеа был не совсем типичным чоя Звездного дома – как правило, они отличались более светлой и блестящей кожей лица, их роговые гребни были толще и тяжелее, но и более тупы, кудрявые волосы имели красноватые и желтоватые оттенки, а глаза обычно были светло-голубыми, зеленоватыми или светло-карими. Грациозные движения двухлоктевых рук во время игры на линдаре были неудивительными для чоя из Звездного дома, однако его пружинисто-сильное тело казалось слишком узловатым. Ростом он был ниже Палатона, немного массивнее его. Вокруг блестящих глаз императора виднелись насмешливые морщины. Его светло-русые с красноватым оттенком волосы слегка поседели там, где они выбивались из-под рогового гребня. Светло-зеленые глаза окружал темный ободок. Ноздри имели изящный изгиб, а на скулах отсутствовали желваки вечно озабоченного торгаша – единственная неприятная черта, отличающая других чоя из Звездного дома.

Император провел Палатона через весь кабинет и усадил на заваленный подушками диван у камина. Сам он опустился в большое пухлое кресло напротив.

– Я помню тебя с тех пор, как тебе присвоили звание, – произнес Паншинеа.

Палатон польщено улыбнулся.

– Благодарю вас.

– Ты удивлен? Напрасно. Каждый год мы выпускаем из школ пятьсот тезаров, и число чоя из Звездного дома среди них неуклонно уменьшается. Я вижу, как прыткие чоя из Небесного дома обгоняют вас, и тревожусь.

Откровенные слова императора поразили Палатона сильнее, чем сам этот факт. И верно, число пилотов из Небесного дома росло с астрономической скоростью по сравнению с пилотами других домов – еще одно доказательство нисхождения Звездного дома, – хотя их общее число постоянно снижалось. И тем не менее в настоящий момент у Звездного дома должно было насчитываться более десяти тысяч пилотов, и то, что его заметили среди всех, изумило Палатона.

Император поудобнее устроился в кресле. Пламя камина освещало его профиль. Казалось, он уже собирается продолжить разговор, как вдруг у двери кабинета раздался шум и вошел чоя с переговорным устройством под мышкой.

– Прошу прощения, Паншинеа, – пробормотал он, пряча в морщинах темные умные глаза. В его черных волосах поблескивали нити белого золота. – Неприятности, – добавил он, настраивая переговорное устройство. Взглянув на Палатона, он тут же оценил ситуацию: – Если тезар будет так любезен пройти со мной, я устрою его в…

– Нет, – перебил Паншинеа. – Он останется. Скоро и так эта новость будет известна решительно всем. – Он пристроил датчик на лбу и вытянул вперед микрофон.

Пожилой чоя взглянул на Палатона, как на непрошенного гостя – таким взглядом его еще никто не награждал с тех пор, как Палатон стал тезаром. Он узнал в этом чоя главного советника и императора, Гатона, министра ресурсов. Губы Гатона дрогнули, но он промолчал, пренебрежительно разглядывая Палатона.

– Что случилось? – негромко спросил император, и в его голосах послышалась тщательно скрываемая досада. Он нетерпеливо выслушал ответ. – Сколько бунтовщиков и где вам удалось задержать их? А, понятно… Отправьте мне отчет. Проведите собрание и сообщите им еще раз, что у нас нет другого выхода. Пришло время Переселения, и необходимо предпринять то, что обычно.

Переселение. Палатон старался не прислушиваться к разговору, однако все слышал и понимал, что случилось. Ресурсы планеты истощились, многие из них удавалось поддерживать с величайшим трудом, население ограничили двумя сотнями миллионов – количеством, которое еще кое-как могла вынести планета. Но после многих тысяч лет цивилизации даже этой меры оказалось недостаточно – планета была загрязнена, истощенная почва стала непригодна для земледелия. Целые округа периодически приходилось насильственно переселять на новые места, перевозить в другую часть материка, до тех пор пустующую, отдыхающую, ждущую своей очереди в цикле.

Целые поселения оставались безлюдными. Чоя приходилось покидать могилы близких, расставаться с нажитым добром и родными землями. Когда-нибудь такая участь должна была постичь и Чаролон. Бунты и восстания казались неизбежными – иногда совершались кровопролития.

Вынырнув из потока своих мыслей, Палатон поднял голову и увидел, что разговор закончен. Паншинеа снял переговорное устройство и повернул к нему по-прежнему спокойное лицо.

– Переселение, – произнес император. – На что еще нам остается уповать?

Палатон сдержанно улыбнулся. Цитата показалась ему подходящей к случаю. Гатон стоял, держа на ладони переговорное устройство.

– Могу ли я быть еще чем-то полезен, император?

– Нет. Но попроси принести сюда дневную порцию брена и несколько бутербродов. – Когда министр вышел, Паншинеа с тяжелым вздохом откинулся на спинку кресла. – Расскажи мне о гуранах и трелках, – попросил он.

Палатон рассказал все, что мог, не нарушая условий конфиденциальности контракта. Император внимательно слушал и заинтересованно расспрашивал его, у него оказался живой ум и невероятно обширные познания. Когда принесли еду, Палатон пожалел, что поддался мгновенному раздражению, поскольку, как оказалось, Паншинеа угадывал почти все его мысли. Паншинеа заворочался в кресле.

– Об эвакуации было решено прежде, чем ты приступил к выполнению контракта, – произнес он.

– Да.

– А тебе известно, куда Союз дал согласие переселить их?

– Нет.

В состав Союза входило не так уж много благополучных планет, население большинства из них к тому же достигло угрожающих размеров. Такое переселение было бы несправедливым и с точки зрения закона, и здравого смысла.

– Если я попрошу тебя, Палатон – если твой император прикажет – ты сможешь определить, куда?

Палатон задумался над ответом, стараясь отогнать вопрос, почему императора это заинтересовало. Почему он вдруг захотел об этом узнать? Какую пользу принесет ему это знание?

– Я… попробую, – наконец произнес он.

– Тогда сделай это. Я прошу об этом не просто из любопытства, – Паншинеа поднялся. – Мы веками отдаляли неизбежное, но даже если это будет последним деянием при правлении Звездного дома, я намерен начать колонизацию. Ресурсы Чо слишком истощены, чтобы продолжать поддерживать жизненный баланс. Мы должны расширяться, мы должны расти. Надо обновлять население. У нас нет другого выбора, кроме как эмигрировать.

Несмотря на близость камина, источающего тепло, Палатон поежился. Чоя должны были жить на Чо – только здесь можно познать Вездесущего Бога и быть под его опекой. Покинуть планету значило покинуть Бога, искать его заново… и, вероятно, найти ложных богов на чужих планетах. Чоя по-разному отнесутся к этому, если они вообще выдержат. Дети станут мутантами, чтобы приспособиться к условиям новой планеты. Они будут меняться, сами того не зная. Чоя отдаляли этот конец веками, ведя борьбу за выживание на родной планете. Небесный дом воспротивится переселению всеми силами. Неужели Паншинеа хочет преждевременного падения своего дома?

Палатон поднялся, увидел впившиеся в его лицо блестящие глаза и понял, что император успел уловить каждую мысль, только что промчавшуюся в его голове.

 

Глава 10

– Но не снимай со лба тяжелый гребень, пока я крепким не забудусь сном, – с иронией процитировал Паншинеа. Он потянулся за кочергой и пошевелил угли, когда внезапно дождь громко застучал по крыше, как будто сразу разверзлись небеса. Снаружи, за окнами, все потемнело – казалось, ночь наступила раньше времени. – Нет, тезар, я не читаю твои мысли, да это мне и не нужно. Твое потрясенное выражение лица – открытая книга.

– Но ведь должны быть другие выходы, – Палатон чувствовал себя так, как будто диван, на котором он сидел, неожиданно оказался на нетвердой почве, колышущейся болотной трясине. Он вслушивался в шум капель по древней крыше и гадал, будет ли дождь в другом мире похож на родной, привычный домашний дождь. Конечно, думать об этом было нелепо – как пилот, он большую часть своей жизни провел в других мирах. Он уже знал, что стук капель может звучать совсем по-иному – в зависимости от того, каким материалом покрыта крыша и каков климат планеты.

– Конечно. Один из них – продолжать делать то, что мы делали до сих пор. Но этот выход не отвечает нашим интересам. Разве птицы всегда, поколение за поколением гнездятся на одном и том же дереве, несмотря на шум и недостаток листвы? Нет, они расправляют крылья и без боязни улетают прочь – к следующему дереву, затем к другому, и так далее. Но мы, чоя, не улетаем, так как боимся стать иными и забываем о том, что мы можем приобрести больше, чем потерять, – Паншинеа слегка помахивал кочергой, как будто дирижируя мелодией, которую не слышал Палатон. – Прежде, чем мысленно ты назовешь меня безумцем, пойми, что я провел большую часть своей жизни на престоле и успел кое о чем поразмыслить. Задай себе вопрос, почему из всех разумных существ только чоя способны проникать в лабиринты Хаоса? Разве мы тем самым не готовим себя к тому, чтобы покинуть собственное гнездо? Разве не так?

Палатон поднял голову.

– Не знаю, – он помедлил. – Но если вы хотите, чтобы я узнал, какая планета была выбрана для гуранов, то есть другие, кто более искушен и опытен в таких вопросах, чем я.

– Ты отказываешь мне?

– Я полагаю, что другие смогут принести вам большую пользу. Я пилот, император, а не дипломат.

– Твое поведение убеждает в обратном, – Паншинеа покачался на ступнях. Его мускулистое тело напряглось.

– Мы служим Чо и народу чоя так, как можем, – спокойно заявил Палатон, но его сердце заколотилось в темпе бешеного дождя, все еще стучащего по крыше. Его горло сжалось, как будто он вдруг почувствовал направленный на него бахдар, исходящий от императора, подобно сияющей молнии. В комнате повисло напряженное молчание.

Но Палатона ничто не коснулось. Паншинеа вновь сел в кресло, сморщившись от боли, и заметив это, Палатон тут же почувствовал, как расслабились мышцы его шеи.

В этот момент он, один из немногих чоя, понял, что императора, как и тезара, терзает невропатия – наследственная болезнь, сжигающая нервы. Значит, речь шла не о том, умрет ли Паншинеа императором – было еще неизвестно, что доконает его прежде: происки Небесного дома или болезнь. Палатон инстинктивно потянулся вперед, чтобы смягчить эту боль. Император испустил прерывистый вздох.

– Ты честный, – произнес он, как будто сделав вывод. – Мне надо поразмыслить над тем, смогу ли я доверять честному чоя. Йорана проводит тебя в твои комнаты. Встретимся утром.

Палатон встал. Йорана уже шагала через кабинет, бронзовые волосы трепетали от ее быстрых движений, как будто она прислушивалась к слабым голосам императора. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки от него, и Палатон понял, что встреча с Паншинеа окончена.

Они пошли прочь.

– Йорана!

Она быстро обернулась к императору.

– Быстрее возвращайся ко мне, – произнес Паншинеа, в глазах которого промелькнул странный блеск.

Она покраснела.

– Да, император.

Повернувшись к Палатону, она старалась не встречаться с ним взглядом.

Гатон ждал их снаружи, у дверей кабинета, на его губах застыла пренебрежительная усмешка. Йорана приостановилась, позволяя Палатону обменяться несколькими словами с министром.

– Все, что сказано в Чаролоне, следует держать в тайне, – произнес министр.

– Понимаю.

– Будьте осторожны, – Гатон вздернул подбородок, и Йорана прошагала мимо него. Палатон пошел следом. Он чувствовал, как пристальный взгляд черных глаз министра впивается ему в спину, пока не свернул за угол коридора, скрывшись из виду.

Палаток задумался, почему отпрыск Небесного дома стал министром при императоре из Звездного дома. Неужели врожденные способности и преданность Чо заставили его заняться ненавистной работой?

Лабиринты Чаролона казались бесконечными. Без проводника Палатон никогда не нашел бы свои комнаты, если бы только не воспользовался помощью бахдара. Йорана привела его к дверям и ушла. Палатон подошел к окну и увидел, что дождь превратился в сплошной ливень. Темно-серый туман повис над парком. Палатон распахнул окно и глубоко вздохнул. Только теперь он почувствовал, как устал, добираясь сюда, и присел на край кровати. Внутри Чаролона аура оказалась совершенно незнакомой – Палатон не мог определить, что она означает.

Его не просили быть доверенным лицом императора, но тяжесть этой обязанности уже угнетала его. Просто так император не выпустит его отсюда. Палатон задавал себе вопрос, что потребуется от него и сможет ли он сделать все, чтобы остаться в живых.

Морщась от неприятного ощущения во рту, напоминающего привкус пепла, Палатон лег и погрузился в сон.

Он проснулся от тихого стука в дверь. Он моргнул, сразу же позабыв о том, что ему снилось, рывком сел и взглянул на еще открытое окно. В комнате стало холодно, по черноте неба он догадался, что наступила глубокая ночь. Стук повторился, и Палатон вскочил на ноги.

На пороге, в слабом свете коридора, стояла Йорана. Ее волосы окружала золотистая аура.

– Я решила, что мне будет легче найти тебя, чем тебе – меня, – приветливо произнесла она и спокойно подала ему руку.

Палатон взял ее за руку и ввел в комнату. Она легко прильнула к нему.

– Я решил, что тебя ждет император.

– У Паншинеа другие развлечения, – возразила она низкими и ласковыми голосами.

Свернувшись возле Палатона уютным клубком, она не стала жаловаться на холод в комнате.

Вскоре Палатон ощутил, как тает от тепла ее тела.

Она встала на рассвете. Он лежал, открыв глаза, и наблюдал, как она одевается, ощущал ее запах – пряный и нежный, напоминающий то, что связало их. Йорана застегнула воротник, одной рукой проверив, на месте ли ее отличительные знаки. Затем она склонилась и быстро, ласково обняла его на прощание.

– Никому не доверяй, – произнесла она и пальцем прикрыла ему глаза.

Дождавшись, когда закроется дверь, он скользнул в теплоту под одеяло. Слова Йораны заставили его погрузиться в беспокойный сон. Когда Палатон вновь проснулся, бледный луч солнца пробивался сквозь тучи, а птицы под окном уже подняли шумную возню.

На завтрак следовало спуститься в общую столовую, обслуживающую тех, кто был занят во дворце. В комнате Палатон обнаружил кредитные карты и теперь расплатился ими за завтрак, состоящий из водянистого и некрепкого брена, свежих булочек, консервированных сочных апринов и омлета. Еда оказалась вкусной и горячей, априны – сладкими и сочными, хотя их сезон, лето, уже прошел и приближалась зима. Палатон смаковал вкус домашней пищи.

За едой он прислушивался к разговорам, не стремясь их поддерживать, но тем не менее вынужденный это делать. Больше всего обсуждали недавний бунт переселенцев – Паншинеа был прав, утверждая, что вскоре эта новость станет далеко не новостью. Чтобы осуществить эвакуацию округа Данби, туда были посланы войска; ожидались немалые жертвы.

Палатон знал, кто такие данбинцы. Суеверный народец, они вросли в свою долину у реки так же прочно, как окружающие их горы. Кроме того, он помнил, что река от неумеренного потребления воды превратилась в ручей и что Паншинеа, вероятно, ждал до последнего момента, прежде чем объявить Переселение. Странно, что население долины оставалось там до сих пор, хотя уже полностью разрушено экологическое равновесие, так и не пожелав переселяться добровольно, думал он, дожевывая омлет.

Но еще более странно то, что они решили бунтом усугубить ситуацию.

Палатон обнаружил, что его вчерашний сопровождающий из Земного дома ждет, пока он докончит завтрак. Чоя стоял неподалеку с почтительным выражением на круглом лице.

– Тезар Палатон, прошу вас следовать за мной.

Столь ранний вызов не удивил Палатона. Гораздо более он изумился, оглядев огромный зал, наполненный чоя и гостями-инопланетянами, и увидев тезара, шествующего через зал с надменным видом. Он застыл на месте и прищурился.

Тезар оказался лишь слегка повернутым к Палатону, и Палатону пришлось всмотреться, прежде чем он узнал ауру Недара. Задумавшись о цели прибытия Недара в Чаролон, он задался вопросом, не была ли эта цель такой же, как его собственная. Неужели Паншинеа вызвал и Недара? И если да, то зачем?

Охранник коснулся его рукава.

– Тезар! – терпеливо повторил он.

– Идем, – отсутствующим тоном отозвался Палатон и последовал за ним, размышляя об увиденном. Какая необходимость заставила Паншинеа отрывать от работы лучших пилотов?

Паншинеа стоял в своем официальном кабинете. При виде Палатона он широко улыбнулся.

– Итак, брат, министр Гатон убедил меня, что твоя инстинктивная сдержанность свидетельствует о неизменной корректности, и что ты совершенно не подходишь для той задачи, которую я предлагал вчера вечером. Однако я надеюсь, что ты проведешь у меня несколько сезонов – мне нужен личный пилот и честный чоя.

Палатон решил при случае поблагодарить столь неодобрительно отозвавшегося о нем министра. Он сдержанно улыбнулся.

– Как пилот я не всегда бываю свободен.

– Я – император, – решительно напомнил ему Паншинеа. – Сделать такое назначение – в моей власти, – в его глазах появился твердый блеск, и император повернулся. – Позволь представить тебе Прелата Звездного дома, маги Риндалана.

В дальнем углу овального кабинета, почти невидимый среди величественных колонн и богатой, старинной резной мебели, стоял верховный Прелат Вездесущего Бога, его глаза ярко поблескивали. Палатон почувствовал, как запульсировала вена у основания его шеи. Из трех прелатов трех домов Риндалан был, бесспорно, самым могущественным.

Прелат стоял, приветственно протянув руку; одежда складками свисала с его исхудалого тела. Роговой гребень Прелата был самым огромным, какой только доводилось видеть Палатону, редкие пряди кудрявых каштановых волос едва прикрывали выпуклый череп. Особое внимание привлекали чистые, светлые, голубые глаза Прелата и его неожиданно крепкое пожатие.

– Рад познакомиться с тобой, тезар Палатон, – произнес маги. – Твоя слава заставляет Чо гордиться тобой.

От руки Прелата исходил сильный накал, а такой ауры, как у него, Палатон тоже никогда не видел – она почти искрилась, вызывая ответный отблеск в светлых глазах прелата. Удовлетворенное выражение промелькнуло по лицу Прелата, и Палатон удивился, чем же он мог так порадовать нового знакомого.

– Я горжусь быть одним из чоя, – ответил Палатон. – Но, боюсь, моя репутация сильно преувеличена.

– Чепуха! – отозвался Паншинеа. – Ты блестяще отработал контракт с гуранами.

– Только благодаря способностям чоя, – пробормотал Палатон, ощущая беспокойство. – Я всего лишь один из множества. Атаку совершили мои пилоты…

– Скромен, как все из Земного дома, – добродушно отозвался Прелат. Он прохаживался по кабинету, и полы одежды шуршали, обвиваясь вокруг его ног. – Император, вы уверены, что он из наших?

Последовала долгая, томительная пауза. Палатон обнаружил, что ждет, затаив дыхание, желая узнать, что известно о нем императору. Неужели Риндалан разузнал о его сомнительном происхождении – а если да, неужели предупредил об этом императора? Палатон смутился, не зная, как быть. Паншинеа заполнил молчание смехом.

– У Риндалана весьма своеобразное чувство юмора, верно? – произнес император, затем грузно опустился в кресло и добавил: – Сейчас чувство юмора нам особенно необходимо – данбинцы поклялись наполнить свою реку кровью, прежде чем их увезут из родных мест.

Прелат предупреждающе поднял указательный палец – такой же худой и узловатый, как и все его тело, и взглянул на Палатона, который чувствовал себя чрезвычайно неловко.

– Тезары не вмешиваются в политику чоя, император, – сдержанно напомнил Риндалан.

– Это неважно, – возразил Паншинеа. – Завтра он вылетает вместе с нами.

Палатон ощутил, как недоуменно приподнялась его бровь прежде, чем смог сдержаться. Он слегка отвернулся от Прелата и императора, чтобы скрыть выражение своего лица, смущенный своей оплошностью.

– И вы считаете, – сухо заметил Риндалан, – что присутствие такого героя вас спасет?

– Во всяком случае, не повредит. Кроме того, мне нужен лучший из пилотов. Данбинцы заявляют, что будут пользоваться щитами, если мы пошлем на них радиоуправляемые корабли. Но они – просто крестьяне, их щиты не выдержат против такого чоя, как Палатон.

– Вы бросаете им вызов, – предупредил Риндалан. – Даже император не имеет права насмехаться над своим народом.

– Клянусь затухающей аурой, кто-то же должен вбить хоть немного здравого смысла в их непрошибаемые черепа! Долина Данби погибает. Они не живут, а перебиваются, их остается все меньше и меньше! Законы о Переселении были тщательно обдуманы, их следует выполнять. Здесь нет верных и неверных решений – только необходимость.

Риндалан углубился в изучение пятнышка на собственном рукаве, но голоса отчетливо разносились от склоненного лица.

– Мне говорили, кое-кто считает, что Переселению подлежит и сам Чаролон и что вопросы переселения или оседлости решаются… с точки зрения политики.

Краска залила лицо Паншинеа. Гневная гримаса, сопровождающая его слова, исказила привлекательное лицо.

– Они побегут из Чаролона, как жалкие грызуны, как только я умру – согласно словам моих недругов, ждать осталось недолго. Но Чаролон будет переселен только через мой труп!

Не поднимая головы, Риндалан успокаивающим тоном ответил:

– Ну-ну, император, вы же чоя в расцвете лет! К чему мысли о смерти? Нельзя поддаваться меланхолии. Предстоит большая работа, выполнить которую можете только вы один.

– Ты слышишь это, тезар? Верховный Прелат признает, что власть на Чо находится скорее в моих, нежели в его руках.

Стоя поодаль, Палатон, о котором на время позабыли, испытывал острое ощущение, что ему здесь не место, и не понимал, почему эти двое терпят его присутствие. Он не хотел вмешиваться в споры о престоле. Он не хотел быть свидетелем вспышек Паншинеа или признаков тщеславия Прелата.

– С вашего позволения, – произнес он, – если мне предстоит лететь, я хотел бы проследить, как будут готовить корабль.

Паншинеа резко обернулся к нему. Император смотрел на Палатона в упор, пока его лицо не приобрело обычный бледный цвет, а искаженные черты смягчились. Палатону казалось, что император позабыл, кто он такой и почему оказался здесь. Прелат также уставился на него, и хотя его лицо было наполовину скрыто за головой Паншинеа, в его неподвижности чувствовалось беспокойство.

– Разумеется, тебе не терпится лететь, – произнес император, и его голоса покровительственно дрогнули. – Как птица по ветру, лети, мой тезар, в небеса!

– Еще одна пьеса, император? Или на этот раз стихи? Ваши цитаты интригуют меня, – беспечно заметил Риндалан, как будто только что обратив внимание на жалкие попытки Палатона уйти.

Император скорчился, как от боли. С трудом, волоча ноги, он пересек кабинет и, оказавшись рядом с Прелатом, протянул ему руку. Риндалан взял ее. Когда они соприкоснулись, вспышка аур была настолько сильна, что на глазах у Палатона выступили слезы.

Паншинеа испустил глубокий, прерывистый вздох. Его бахдар слабо замерцал.

– Хорошо, – произнес он, – если тебе нужен корабль, Гатон покажет тебе, где его найти. Какой бы ты посоветовал?

– Лучше всего стингер, если вы хотите пролететь через щит, – Палатон проговорил эту фразу с трудом, но настороженное лицо Риндалана предупреждало его – надо действовать так, как будто ничего не случилось. Палатон только что оказался свидетелем акта вампиризма, но Прелат вел себя как ни в чем не бывало, как будто Паншинеа и не брал у него силы. Палатон вспомнил того курсанта-вампира, который погиб в школе – он почти не испытывал сочувствия к нему. Что же тогда он должен чувствовать по отношению к императору?

Палатон понятия не имел об этом. Прелат продолжал стоять, держа за руку императора.

– Ты знаешь, почему я намерен отправиться в Данби лично? – неожиданно спросил Паншинеа.

– Догадываюсь, – осторожно ответил Палатон. – Чтобы дать им понять, что они уязвимы.

Со своей стороны, я бы показал им, что охотно рискну собственной жизнью, чтобы предотвратить кровопролитие, которое может последовать, если бунт не прекратится. Но я не ограничился бы полетом – я приземлился бы и встретился с ними лицом к лицу.

– Пусть узнают, что никто не может уйти от закона, даже их император? – торжество послышалось в голосах императора. Его глаза блеснули ярче.

– Приблизительно так. Паншинеа мягко улыбнулся.

– Тогда мы – единомышленники. Я не доверил бы свою жизнь никому другому. Йорана проводит тебя к посадочной полосе. Гатон отправит вперед посыльного. Возьми тот корабль, который сочтешь подходящим. Я хочу вылететь сегодня днем, после приема, – и он повернулся к Риндалану.

Палатон уже был на полпути к двери, когда император произнес:

– У ГНаска есть весьма заманчивая идея – он предложил мне использовать наемников, чтобы не посылать чоя сражаться против чоя. Что вы думаете об абдреликах, Прелат?

– Я считаю это предложение нелепым.

– И я тоже. Посланник удивил меня своей осведомленностью о положении в Данби, но я не позволю абдреликам ступить на Чо. Они – хитрые существа… – К счастью, захлопнувшаяся дверь оборвала разговор.

Палатон остановился в коридоре, подавляя тошноту от увиденного, и перевел дыхание, чтобы избавиться от удушливого запаха болезни Паншинеа.

 

Глава 11

У него пересохло во рту. Он чувствовал, как бахдар Паншинеа и его аура ярко вспыхивают и гаснут, мерцают и тут же погружаются во тьму. Неужели он единственный чувствовал это? Не может быть, ведь аура Прелата Риндалана тоже вспыхивала… По самому своему положению, по близости к Вездесущему Богу, он не мог бы не замечать болезнь Паншинеа. Риндалан должен – знать, что Паншинеа берет у него силы. А что касается Гатона… министр из Небесного дома должен преследовать какие-то свои цели, но вряд ли Паншинеа может помешать ему.

Но так или иначе, Паншинеа ждет падение. Чем более неожиданным и сумасбродным будет его поведение, тем быстрее свершится ниспровержение. Палатон догадался, что, должно быть, Риндалан и Гатон стараются по возможности отдалить его, чтобы позаботиться о собственном будущем. Когда приблизится срок, он, Палатон, не дал бы и гроша за жизнь Паншинеа. Императору предстояло погибнуть.

За всю жизнь он еще не видел ничего подобного. Прежний император, дядя Паншинеа Клиберн, умер во сне, в зрелом возрасте – уверенный в себе как в выдающемся правителе. У Палатона сохранились детские воспоминания о траурных процессиях на улицах городов и унылых прощальных застольях, а также о восшествии на престол Паншинеа.

Его ладони зудели, как будто от неосуществленного желания схватиться за что-нибудь. Единственное, что ему оставалось – проследить, чтобы корабль был готов к тому моменту, как соберется император. Но последствия этого полета могут либо помочь Паншинеа, либо… его врагам. Палатону придется пересекать жестокие ветры и термальные потоки, налетающие на судно без предупреждения со всех сторон, стараясь сбить его с пути. С посасыванием в животе, напоминающем голод, Палатон свернул в коридор, который вывел его к комнате, где должен был ждать сопровождающий.

Двумя этажами выше при выходе из лифта его ждал помощник Йораны в наглухо застегнутой зимней форме. Он сдержанно улыбался.

– Тезар Палатон, – почтительно произнес он, – офицер в отпуске. Вы позволите проводить вас на аэродром?

Палатон едва сдержал разочарованный вздох, но тут же понял, что не вправе ожидать личного внимания со стороны Йораны. Он кивнул.

– Я только возьму куртку и присоединюсь к вам.

– Зовите меня Дарб, – попросил тот, проводив Палатона до дверей его комнаты и деликатно оставшись на пороге.

Палатон приступил к делу, не медля ни минуты. Он взял теплую куртку, сменил летный костюм, предчувствуя, что, может быть, ему не придется вернуться сюда. Он переобулся, уложил маленький рюкзак и вышел из комнаты. Его бахдар мерцал, заставляя подниматься волосы на затылке, костяной гребень коротко и часто пульсировал. Эта комната не была его домом – Палатон оставался здесь не более суток – однако ему пришлось бороться с желанием бросить прощальный взгляд на нее. Решительно подавив собственное суеверие, он вышел к Дарбу.

Они вышли из дворца подземным ходом, и Палатон подумал о тех давних временах истории чоя, когда вот такими ходами вассалы-соперники приводили к дворцу целые войска. Чаролон был достаточно старым, чтобы пережить такие междоусобицы. Его древние каменные стены излучали ауру, которую Палатон мог бы прочесть, если бы обладал такими способностями. Шагая вслед за Дарбом, он внезапно подумал, что никто, кроме приближенных императора и Недара не знает, где он находится. Он может исчезнуть с лица Чо, и никто не узнает, что произошло, если только не остановиться прочесть гневные вспышки ауры, похожей на пятна крови, на стенах этого подземного туннеля. По его спине пробежал озноб.

Туннель вывел их на поверхность, и косой луч солнца из разорванных туч осветил ждущую их машину. Дарб уселся на водительское место, заметив:

– Императору не всегда нравится привлекать к себе внимание.

– Догадываюсь, – сухо ответил Палатон, устраиваясь на своем месте. – Мы далеко от ангара?

– Примерно в двадцати минутах езды, – Дарб выбрал маршрут и завел мотор. Заурчав, машина как бы нехотя тронулась.

Они проезжали по новым кварталам города с их более чистыми и прямыми улицами, направляясь вверх, не привлекая ничьего внимания. Дарб уверенно вел машину, тени зданий пробегали по ней одна за другой, и Палатону вспомнились времена, когда он был курсантом и проводил корабли вслепую между стен каньонов, а его бахдар гудел, как сигнал пожарной тревоги.

Здесь жили те, кто не принадлежал к Домам – чоя, не имеющие экстрасенсорных способностей, или, по крайней мере, неблагонадежные и неприметные. Их звали заблудшими, эту немалую часть населения, зависимую от Домов. Выглянув из окна, Палатон наверное уже в сотый раз задался вопросом, что будет с ним, когда угаснет бахдар. Как же он будет жить, не отличая живых от мертвых, не чувствуя вибраций Вездесущего Бога, которые наполняют каждую частицу Чо, не чувствуя естественной гармонии собственной планеты?

Палатон вглядывался в лица чоя, мимо которых они проезжали – идущих по улицам, мелькающих у лавок, отражающихся в стеклах других машин – и ни одно из этих лиц не показалось ему тоскующим. Казалось, они с легкостью переживают свои лишения. Неправда, что нельзя тосковать по тому, чего никогда не имел – подтверждением этому были их постоянные столкновения с Домами. Палатон задумался о том, принадлежат ли данбинцы к какому-нибудь из Домов или же это – обычный неустроенный народ. Чоя из подобного поселения могли быть наделены немалыми присущими Домам способностями. Но, похоже, о данбианцах этого не скажешь. Не наделенные способностями, они не могли понять или почувствовать, какой ущерб наносят окружающей среде, а без внутреннего зрения они были не в состоянии поверить этому. Дарбу было незачем уделять управлению машиной много внимания. Переведя ее на автоматический режим, он повернул круглое лицо к Палатону.

– Интересно, кто такие данбинцы? Они Заблудшие?

– Они не принадлежат к Домам, если вы это имели в виду. – При этих словах Палатона тонкие губы Дарба сжались. Палатон видел, как по его лицу промелькнула тень отвращения, как гримаса исказила узор под тонким слоем кожи его левой щеки. Этот узор составляли всего лишь крупинки оникса, не слишком дорогое украшение, и Палатон задумался о прошлом своего со провождающего.

– Просто мне было интересно узнать, – спокойно продолжал он, – почему данбинцы отказались переселяться.

– Вы не принадлежали бы к Дому, если бы не испытывали к нему любви.

Дарб вновь вернулся к управлению машиной, а на лице его появилось мрачное выражение.

Палатон увидел, что ему не хочется продолжать этот разговор. Он ощутил недовольство собеседника, но не мог раскрыть все его причины, и понял, что лучше не рисковать. Откинувшись на спинку сидения, он стал продумывать полет, наблюдая, как жилые кварталы сменяются производственными зданиями, а затем возделанными полями.

Лесозащитная полоса деревьев, темная и голая, вытянулась вдоль взлетной дорожки, но и в таком виде она была подходящей. Вдалеке виднелась горстка строений и ангаров. Машина сделала поворот и подъехала к широким раздвижным дверям дальнего из строений.

Палатон вышел из машины и осмотрелся, прежде чем снять со спины свой рюкзак. Дарб остался на месте, делая пометки в путевом журнале, и Палатон не стал мешать ему, желая поскорее осмотреть корабль. Он вошел в ангар, ожидая услышать шум автоматических механизмов, готовящих к отлету стингер, но вместо этого его объяла тишина пустого громадного помещения. Палатон огляделся, думая, что небольшой, изящный летательный аппарат спрятан в каком-нибудь из тенистых углов ангара, но так ничего и не увидел. Услышав поспешные шаги Дарба, он повернулся и произнес, пряча раздражение и разочарование:

– Стингер еще не прибыл.

– И не прибудет – во всяком случае, сюда, – спокойно отозвался Дарб. – Этот аэродром заброшен уже несколько лет назад.

Его голоса угрожающим эхом разносились по пустынному помещению.

Палатон отбросил рюкзак, чтобы освободить руки, но Дарб выдернул из-за пояса оружие и застыл, прицелившись в тезара. Еле уловимая дрожь его голосов выдавала неуверенность, и Палатон заставил себя держаться спокойно.

– В чем дело? Неужели я оскорбил императора?

– Паншинеа? Нет. Его ты не оскорбил, – внезапно лицо Дарба стало старым и утомленным. Оружие дрожало, и он обхватил его второй рукой, чтобы удержать. – Отвернись, тезар – я не хочу, чтобы мое преступление отразилось в твоих глазах.

– Ты еще не совершил преступления. Еще не поздно одуматься.

Ноздри Дарба дрогнули, и он иронически фыркнул.

– Это приказ моего Дома. У меня нет выбора, – он шагнул в сторону. – Удивлен? Для тезара у тебя слишком короткая память. Ты и прежде сталкивался с наемными убийцами.

Не в силах справиться с волнением, он пытался замаскировать его сарказмом.

– Ты слишком льстишь самому себе, называясь убийцей.

С этими словами Палатон напряг бахдар, готовый сработать до того, как Дарб выстрелит. Он старался выровнять ауру, прежде чем заставить ее ярко вспыхнуть и погаснуть, создавая иллюзию, что застыл в неподвижности, а тем временем передвинуться в более безопасное место. Палатону никогда прежде не приходилось этого делать, он даже не знал, хватит ли у него ловкости, но это был единственный шанс спастись при явном преимуществе Дарба. Его мысли опережали слова, и он почувствовал, как становится плотнее его аура.

– Я не заслуживаю такого внимания.

– Мой Дом считает иначе.

– В Земном доме не занимаются убийствами. Оставьте грязные дела Небесному дому.

– Мы делаем то, что должны, ради собственного блага. Круг поворачивается – а вы отрицаете наше восхождение, вы все! Говорят, что мы не способны принять такой вызов, – губы Дарба скривились. – Но мы возьмем все, что только сможем.

– Я не стою на твоем пути.

– Если ты так считаешь, значит, ты гораздо глупее, чем я думал, – голоса Дарба напряглись, и Палатон чувствовал, как вместе с ними напрягаются его мышцы. Палец нащупал спусковой крючок.

Сейчас – или никогда. Аура Палатона вспыхнула и налилась теплом, образовавшим очертания его тела. Он бросился в сторону, перекатившись по пыльному, потрескавшемуся бетонному полу ангара за миг до того, как Дарб выстрелил в оставленную приманку. Оружие разрядилось, ослепив их обоих. Руки Дарба задрожали.

Палатон вскочил на ноги и бросился бежать, торопясь пересечь помещение. Дарб испустил вопль досады.

Прежде Палатон никогда не имел дела с таким оружием. Он не представлял себе, какого рода заряды содержатся в нем, но понимал, что они должны быть безусловно смертельными. На бегу он подпрыгнул, ухватился за крюк крана и на нем перенесся в тень. Оружие вновь выплюнуло заряд. Он пролетел так близко, что Палатон почувствовал горячий вихрь, а Дарб вновь вскрикнул.

Холодный и липкий страх сковал Палатона. Раскачавшись, он зацепился ногами за балку, тянущуюся вдоль ангара. На секунду, отпустив крюк крана, он повис вниз головой. Он видел, как по ангару мечется Дарб, похожий на мутную тень, а затем рывком перевернулся. Он видел, как в отчаянии обшаривает внизу углы Дарб.

Дарб назвал его глупцом – и вполне справедливо. Палатон подумал, что мир слишком велик и сложен, чтобы доверять ему. Он оказался на чьем-то пути, и теперь ему предстояло погибнуть. Почему это произошло, можно выяснить, только оставшись в живых.

Палатон осторожно встал. Балка не издала ни малейшего скрипа под тяжестью его тела и не выдала его. Палатон не рассчитывал, что ему удастся пройти по ней бесшумно – даже в этом случае Дарб обнаружит его по поднявшейся пыли. Он посмотрел наверх, на почерневшие стропила здания, и увидел провода, которые от времени провисли и теперь напоминали виноградные лозы.

Они вполне могут провиснуть еще сильнее или… Может случиться, что по проводам он доберется до крыши и вентиляционных решеток.

А может, ему даже удастся добраться до машины прежде, чем это сделает Дарб.

Палатон сжал руки, собираясь с силами. Коротко размахнувшись, он в прыжке схватился за кабель и повис на нем. Мгновение он висел, болтаясь высоко над полом, затем кабель с противным скрипом ослаб, и Палатон начал спускаться.

Дарб поднял голову и выстрелил. Ствол оружия был направлен вверх, заряд, подобно сияющему факелу, прорезал полумрак ангара, но в |этот момент Палатон скользнул вниз. На этот раз Дарб просто промахнулся, однако Палатон знал, что вряд ли он промахнется еще раз. Его собственный бахдар раскалился, но почему – Палатон не понимал. Он знал только, что ему хочется видеть этого типа неподвижным. Палатон на краткий миг лишился зрения, и прежде, чем оно восстановилось, он ощутил, как столкнулись их тела.

От удара у него из глаз посыпались искры, провод обмотался вокруг его тела, как сеть, а Дарб покатился прочь с громким воплем, за которым последовал отчетливый треск. Палатон скользнул на пол, чтобы восстановить дыхание, но готовый встать на ноги прежде, чем убийца вновь ринется на него.

Палатон осторожно поднялся на колени. Дарб не шевелился. Он распростерся на потрескавшемся бетоне, рука с оружием неловко подогнулась, форма была перепачкана пылью и смазочной грязью. Его шея изогнулась под немыслимым углом. Палатон вздрогнул, поняв, что удар перебил ее.

Чоя отличались невероятной крепостью шеи, которая стала таковой от веса роговых гребней, однако один участок, там, где затылок сливался с шеей, оставался незащищенным, и как раз на него приходился вес гребня. Только здесь шея была недостаточна крепкой, только здесь сильный удар мог перебить позвоночник, несмотря на мускулатуру.

На затылке Дарба виднелся отпечаток каблука. Палатон не смог бы ударить его сильнее, даже если бы спрыгнул с балки.

В его горле как будто распустился горячий обжигающий цветок. Он с трудом поднялся на ноги и сплюнул. Он оказал Дарбу хорошую услугу – Дом обошелся бы с ним гораздо хуже, если бы тот не исполнил приказа. Палатон уверял себя в этом, зная, что он прав, но все равно жалел о его смерти – и не только потому, что теперь Дарб не смог бы ответить на его вопросы.

Тихий голос позвал:

– Палатон!

Он оглянулся и смутился. В дверях ангара стояла Йорана с встревоженным лицом.

– Я все видела, – сказала она. – Никогда бы не поверила, если бы не увидела собственными глазами… Я не могла выстрелить так, чтобы не задеть тебя…

– Он мертв, – хрипло произнес Палатон.

Йорана прошла через ангар, опустилась на колени у трупа, коснулась его и отпрянула. Палатона поразила ее реакция при виде смерти – наверняка женщина-офицер встречалась с ней гораздо чаще, чем он.

– Он холодный, как камень, – произнесла она. – Но я видела, как он умер. Что ты с ним сделал?

– Ничего. Только произвел иллюзию ауры, чтобы сбежать. Он сломал шею, когда мы столкнулись…

Йорана круто повернулась и застыла на коленях рядом с Дарбом.

– Он не был способен на такое. Даже для представителя Земного дома он был слишком…

– Но он попытался.

Выразительные глаза устремились на Пала-тона.

– Кто же ты такой?

– Всего-навсего тезар.

Она отвернулась и вновь дотронулась до трупа, покачав головой.

– Даже если ты сам этого не знаешь, мне говорит об этом его смерть, – она медленно поднялась. – Чоя, не знающий самого себя – загадка.

Пересохший рот Палатона словно покрылся пылью. Он не мог познать себя, не зная, кем был его отец. Но он знал себя достаточно, чтобы предсказать собственное поведение и реакции, и никто в его Доме не пытался разгадать его.

– Я ничего не делал, – он решительно покачал головой. – Он привез меня сюда и направил на меня оружие. Я побежал, чтобы спастись. А что еще мне оставалось делать?

– Ничего, – Йорана задумчиво кивнула. – Вероятно, он убил бы и меня. Мне казалось, я хорошо знаю Дарба… – она резко сменила тон. – Я позабочусь о трупе. Ты сможешь уехать один?

– Если это необходимо.

– Это совершенно необходимо. Император готовится к обещанному тобой полету. Тебе придется поспешить. – Йорана отвернулась, и Палатон вышел из ангара, оставив ее скорбеть в одиночестве и исполнить необходимый ритуал.

У двери он подобрал свой рюкзак и направился к машине. Неподалеку стояла машина, на которой прибыла Йорана. Забравшись на сидение и просмотрев записи на экране, Палатон понял, что Дарб изменил координаты и имя водителя – согласно новой информации, Палатон вел машину.

Он откинулся на спинку сидения и минуту пребывал в неподвижности, не закрыв дверцу, слушая, как снаружи завывает ветер, и думая, что делать дальше.

Палатон потянулся и захлопнул дверцу. В памяти машины он обнаружил координаты аэродрома и скорректировал настройку. Пусть думают, что он заблудился и немного поплутал. Дарб исправил координаты – никто никогда не узнает, что он был здесь.

Из ангара вышла Йорана и задержалась у окна.

– Я стерла ауры. Когда труп обнаружат, то решат, что с ним расправились хищники. Вскоре этот аэродром будут сносить и перестраивать. По состоянию трупа будет трудно установить время смерти. Я внесла изменения в журнал – там сказано, что я отправила Дарба патрулировать территорию дворца. Она что-то не договорила.

– Что ты хочешь от меня?

Она была достаточно близко, чтобы прикоснуться к нему, но не сделала этого. Ее губы слегка скривились.

– У меня есть работа, – негромко произнесла она. – Мне пришлось немало потрудиться, чтобы войти в Дом. Я хотела стать пилотом, чтобы проникать в лабиринты Хаоса, но мне не хватило способностей. Но мой ребенок…

Ее предложение мгновенно пронзило его мозг, заставляя забыть о шоке нападения и смерти Дарба.

– Я здесь чужак. Ты предупреждала меня никому не доверять, но я трижды сделал ошибку. – Да, он доверился Риндалану, императору и Дарбу. Больше это не повторится.

– Впредь ты не будешь таким доверчивым. Ты получил урок, – произнесла она подрагивающими от сожаления голосами и отошла от машины.

Палатон отпустил тормоз, и машина рванулась вперед. Ему предстоял полет, и он заставил себя ради него позабыть обо всем. Казалось, это событие было единственной отрадой в быстро меняющемся мире.

 

Глава 12

– Никаких маршрутов, – заявил Паншинеа, притопнув каблуком.

– Это необходимо, император. Таковы правила. Если нас собьют, самый быстрый способ разыскать нас…

– Если нас собьют, тезар, Небесный дом начнет праздновать вовсю, и никому до нас не будет дела, – император меланхолично посмотрел в иллюминатор. – Я хочу, чтобы службы связи не знали, куда мы собираемся. У меня и так уже слишком много неприятностей с ними.

Тезарам не нужны маршруты полетов, они разрабатывались для менее талантливых и опытных, но Палатон хорошо знал правила, а приказ Паншинеа заставлял нарушить их. Риндалан отвернулся, и Палатон, взглянув на него, тут же понял, что от Прелата ему не дождаться поддержки.

– Хорошо, император, – ответил он. – Тогда мы готовы.

Император обернулся.

– А ты когда-нибудь бывал не готовым, Палатон?

Ему не требовалось много времени на размышления.

– Во всяком случае, не для полета, – коротко ответил Палатон, прошел в кабину, закрыл дверь и сел за пульт.

Диспетчер сообщил, что взлетная полоса освобождена для них. Провожающие отошли от корабля, на мгновения оказавшись вне поля зрения Палатона, а потом появившись вновь у ангара. Остался только сигнальщик с красными флажками. Он вывел Палатона на полосу. Небо потемнело, и казалось, что вскоре оно разразится дождем. На мгновение Палатону вспомнился Дарб, лежащий там, где они с Йораной покинули его – в заброшенном строении под хмурым небом. Выбросив из головы эту мысль, Палатон начал прогревать двигатель.

Корабль вздрогнул. Панели выжидательно засветились. Обтерев влажные ладони о штанины формы, Палатон начал запрос о координатах, местности, термальных потоках и месте назначения, которые он и так знал, поскольку это был он. Пульт подал сигнал готовности, и Палатон вывел судно на полосу. Сигнальщик подал знак, и Палатон прибавил скорость, готовясь ко взлету.

Он был рожден, чтобы летать – свободный, балансирующий между планетным притяжением и подъемной силой ветра, – а машина отзывалась на его мысленные приказы. Он склонился над пультом, действуя одновременно с помощью техники и бахдара. Географические и метеорологические условия планеты можно было считывать по приборам, но полету могли помешать не только они – именно те, неизвестные условия собирался выяснить сейчас Палатон: топографию спиритуальных полей, окружающую Чо, постоянно меняющуюся топографию, которая вычерчивалась и перестраивалась, менялась и исчезала, рождалась и разрушалась, влияя на физический мир таким образом, что он был доступен пониманию немногих.

Он не летал над Чо более двух лет, и теперь заново пробовал ауру планеты – сперва шелковистую и податливую, а потом жесткую и непробиваемую.

Позади раздались шаги, и, пригнувшись в дверях, в кабину вошел Паншинеа.

– Сколько времени осталось до посадки? Палатон бросил взгляд на приборы.

– Около двух часов.

– Пора вздремнуть, – заметил император, \ ушел и вскоре завозился на сидении. Как и весь корабль, его пассажирский салон был узким и вытянутым. Паншинеа мог бы лечь в полный рост, но повернуться с боку на бок ему бы не удалось, даже если бы улегся на полу. Палатон улыбнулся.

Он почувствовал, как медленно сползает с его лица улыбка, когда вновь погрузился в изучение атмосферы Чо, которую требовалось понять. Палатон поймал себя на том, что чувствует себя, как на Скорби, где под воздействием таинственности планеты его собственная тайна требовала разрешения. Пролетая в низких облаках, переполненных осенним дождем, корабль трясся и дрожал, а внизу, под ним, еще один слои атмосферного поля был беспокойным и требующим внимания.

Беспокойство Палатона усилилось еще больше, когда мимо них промчался боевой корабль, словно гнавшийся за тенью солнца, едва видной через клубы туч.

Палатон был погружен в молчание до тех пор, пока атмосфера в кабине неуловимым образом не изменилась, будто повеяло ладаном, и он понял, что вошел Прелат. Кресло второго пилота-стрелка скрипнуло под ним. Палатон повернулся, чтобы убедиться, что пульт стрелка отключен, прежде чем взглянул на непрошенного компаньона.

Риндалан сложил руки на закрытых одеянием коленях.

– Тебе когда-нибудь казалось, что Вездесущий Бог – твой второй пилот, тезар?

– Нет. Скорее уж им мог оказаться ветер.

– А! – Риндалан взглянул вперед. – Вероятно, это более подходящий вариант.

– И более желательный, – не задумываясь, добавил Палатон. Риндалан сухо усмехнулся.

– На твою должность было немало претендентов, – сообщил он Палатону. – Я до сих пор не уверен, что император сделал правильный выбор.

– Я не интересуюсь политикой.

– Понятно. Недар же искушен в политических играх, но слишком агрессивен. В сущности, я предпочел бы простого пилота, а не тезара, но Паншинеа пожелал проверить, заслуживаешь ли ты своей высокой репутации.

Так разрешился вопрос, уже некоторое время терзающий Палатона – почему Недар оказался в Чаролоне. На время он был погребен под горами других вопросов, требующих ответа, а теперь вновь всплыл наружу.

Палатон не спрашивал, почему император не сам управляет кораблем – оба они знали ответ. Вероятно, на его бахдар уже нельзя было надеяться. Не отвлекаясь на расстилающуюся перед ним панораму, избегая термальных боковых потоков, тряска на которых могла бы разбудить императора, Палатон произнес:

– Если бы вы пожелали просветить меня, возможно, я смог бы изменить свои взгляды.

Риндалан подался вперед. Палатон видел его профиль только краем глаза, и тем не менее Прелат показался ему сейчас настороженным хищником.

– В таком случае, – произнес Риндалан, – я Не стал бы доверять тебе так, как доверяю сейчас.

– Тогда, – уголок губ Палатона слегка дрогнул, – я согласен быть вторым из лучших и первым из избранных.

– Для тебя было бы лучше забыть об этом, – ответил прелат. – Приборы показывают оборонительные укрепления впереди.

– Мы приближаемся к Данби. Император проснулся?

– Нет еще. Я позабочусь об этом, – Риндалан поднялся из кресла. – Спасибо тебе, дитя. Может быть, ты и не искушен в политике, но ты очень непрост.

Напряжение в кабине заметно спало вместе с уходом Риндалана. Палатон пробежался пальцами по пульту, размышляя, как отнесся бы Прелат к рассказу о попытке Дарба его убить. Разве священник не имеет права на доверие? И вообще, имеет ли он какое-нибудь право?

Он включил экран внутренней связи и обнаружил, что Паншинеа внимательно следит за всеми его действиями. Палатону не хотелось вновь видеть гостя во втором кресле. Он проверил приборы.

– Приближаемся к бассейну реки Данби, император. Впереди начинается прикрытие, приборы показывают, что возможен огонь.

– Сообщите о нас, – ответил Паншинеа. Палатон представил себе, как император сидит на краю своего кресла, глядя в окно, а солнечный свет золотит его волосы.

– Выполняю. – Палатон передал собственные позывные и позывные судна. Ответ пришел так быстро, словно внизу заранее предвидели их появление. Им запретили полет над долиной реки. Палатон сообщил об этом императору, уже видя проход, оставшийся в плотном щите обороны.

– Мы должны пролететь над долиной, – непререкаемым тоном заявил Паншинеа.

Это была нелегкая задача. Защитное поле, или щит, мешал бахдару, не давая определить различия аур. Кроме того, Палатон не был уверен, что данбинцы не откроют стрельбу, поэтому приготовился к маневрированию и пересел так, чтобы замечать линии огня и заранее координировать свои действия. Когда аура ослепила его, он понял, что немногие тезары попытались бы сделать то, что старался он сейчас. Но он был уверен в своих силах и знал, что данбинцы должны смириться с Переселением.

Просчитав варианты, он быстро выбрал один из них. Корабль вздрогнул, бросаясь вперед. Он управлял им вручную, пользуясь помощью компьютера.

– Надеюсь, вы пристегнули пояса, – произнес он в микрофон и резко повел машину вниз.

Это снижение напоминало прохождение между нитями гобелена. Щит состоял из слоев, и корабль пробивался через них, ныряя и выпрямляясь, не пытаясь лететь напрямик. Управляемый вручную, он скользнул из стороны в сторону, дважды вздрогнув, когда неподалеку разорвался снаряд.

– Это автоматическая стрельба системы, – объяснил Палатон. Некоторые щиты были полностью автоматическими, некоторые частично, для выборочной стрельбы, а в остальных стрельбой управляли вручную.

Палатон слышал, как Паншинеа пробормотал:

– И ты надеешься этим успокоить меня? Палатон был слишком занят, чтобы отвечать. Пробив седьмой слой, они прошли через щит, избежав его стрельбы, но стрельба с земли заставила их снизиться.

Палатон запросил посадку. Ответ пришел неохотно, но все же ему выделили западную полосу.

– Я получил согласие на посадку, – сообщил он императору.

– Так садись, пока они не передумали.

Палатон кивнул, делая вираж и заводя корабль на полосу, зная, что ему не помешают другие суда, и надеясь, что его не собьют с земли. Покачав крыльями, он начал снижаться над полосой.

Воздух долины Данби оказался сухим и душным, несмотря на близость реки. Палатон учел перекрестные ветры над землей, но все же остался недоволен посадкой – следовало уделить больше внимания вихревым потокам. Взглянув вперед, он увидел, что к полосе приближается толпа, впереди которой, за щитами, движутся машины.

Он заметил Паншинеа, который стоял позади:

– Думаю, мы их удивили.

– Клянусь Вездесущим Богом, нам было чем поразить их.

Риндалан негромко фыркнул позади императора, но этот звук поглотил шум из-за ворот аэропорта, – это чоя выбежали из зданий и бросились на летное поле. Они что-то кричали.

– Что это? – спросил Паншинеа. Палатон не ответил – за него это сделал верховный Прелат.

– Похоже, император, они кричат «тезар».

Глава данбинского общества расположился напротив Паншинеа за столом переговоров. Это был массивный широкоплечий чоя, с причудливым гребнем и черными волосами, свободно свисающими вдоль спины. Он был не из тех, с кем Палатон пожелал бы враждовать, и даже Паншинеа беседовал с ним с уважительным выражением на лице. Этот чоя был из простонародья, но излучал доверие и ум, зная, что соплеменники поддерживают его.

Вошла робкая чоя, как будто понимающая, что мешает важным делам, и проскользнула по выложенному плиткой полу. Глава данбинцев прислушался к ее боязливому шепоту и нахмурился, а потом взглянул через стол.

Малаки остановился, напряженно подняв палец в сторону Паншинеа.

– Что случилось?

– Простите, император. Школа второй ступени прибыла с полными автобусами детей. Они хотят приветствовать тезара Палатона и отказываются уезжать.

Риндалан пробормотал в сторону Палатона:

– Это уже третья ваша встреча.

Палатон не ответил. Он привык к торжественным встречам, хотя и не гордился ими. Он встал, и Паншинеа произнес, не глядя на него:

– Я разрешаю тебе уйти.

Палатон и не думал просить разрешения.

– Заблудшие ждут меня.

Паншинеа махнул рукой.

Глава данбинцев проводил его взглядом золотисто-карих глаз. Разочаровавшись еще в детстве, многие чоя из простонародья не желали проходить тест. Палатон размышлял, сколько способностей скрывает эта массивная голова. Риндалан поднялся, оправляя одежды.

– Думаю, мне не мешает глотнуть свежего воздуха, Палатон. Можно мне сопровождать тебя?

Палатон кивнул. К тому времени, как Прелат прошел к двери, взгляд Малаки уже был переведен на крышку стола, на записи, лежащие перед ним.

Женщина-чоя ждала Палатона, ее руки нервно подрагивали. Дождавшись, пока он подойдет поближе, она улыбнулась.

– Этим детям пришлось совершить длительное путешествие, чтобы увидеть вас, – объяснила она.

– Я не собираюсь их разочаровывать, – ответил Палатон. – Вы часто проводите тестирование?

– Нет, – резко ответила чоя, уклоняясь от дальнейших объяснений. Он последовал за ней к дверям балкона ратуши.

Двор заполнили чоя. Палатон видел, что ближе к ратуше стоят малыши, дети постарше толпятся сзади. С блестящими глазами, вспыхивающими под дневным солнцем, дети его планеты толпились под балконом. Они не чувствовали его ауру, но жадно разглядывали его. Палатон поднял руку и поприветствовал их.

– Тезар! – послышался дружный крик. От этого звука по спине у Палатона прошел холодок. Он чувствовал, что в их голосах нет ни надежды, ни зависти. Они просто восхищались им.

Чоя протянула ему микрофон – обычный, нехитрый прибор, и взяв его, Палатон не знал, смогут ли расслышать слова задние ряды детей, заполнивших огромный двор.

– Спасибо вам, – произнес он, напрягая голоса. Толпа затихла и прислушалась. – Чоя из Данби проявили большую смелость, но вам предстоят еще более значительные подвиги. Я был рад доставить сюда императора. Он потребовал этого, заботясь о вашем благосостоянии и вашем будущем. Но моя радость смешана с болью – ведь чтобы сделать это, мне пришлось пробить ваш щит. Это было сделано только потому, что я тезар и способен на это. Однако за мной могут последовать другие – помните об этом. В компромиссах есть своя смелость.

Палатон оглядел восторженные лица детей и улыбнулся.

– Надеюсь встретиться с некоторыми из вас после следующего тестирования. Спасибо, – он вернул микрофон, внезапно вспомнив о Риндалане, стоящем совсем рядом, так что они могли бы воспользоваться одним микрофоном. Однако Прелат не произнес ни слова.

Толпа вновь закричала, ее голоса наполнили двор и бушевали столь мощно, что слова слились в неразличимый грохот. Палатон стоял на балконе, сколько мог, пока не увидел, что чоя настойчиво тянет его за рукав. Он подчинился ее требованию.

Балконная дверь за ними закрылась, обрывая восторженный шум. Риндалан пригладил редкие пряди волос, свисающих с гребня и еле слышно заметил:

– Прислушайся! Тезар вызывает больше восторгов, чем сам император, однако даже императора был бы достоин такой шум. Запомни это, тезар.

 

Глава 13

Паншинеа сумел скрыть внезапное беспокойство. Риндалан пробормотал несколько сбивчивых извинений, резко прервав разговор, и вместе с императором направился в приготовленные для них комнаты. Палатон смутился, когда Малаки окликнул его, и вопросительно взглянул на Риндалана. Прелат улыбнулся, вполголоса произнес «помни» и вышел следом за Паншинеа.

Малаки улыбнулся.

– Не тревожьтесь, – произнес он. – Мне уже объяснили, что вы просто пилот. Не хотите выпить? День был тяжелым.

Палатон с любопытством последовал за ним. Данбинец вышел через двери на террасу, откуда было видно, как от реки поднимается туман. На круглом столике уже были приготовлены бокалы и карафа вина, к стене был прислонен ручной линдар. Малаки подвинул его поближе, прежде чем сесть на место.

– Вы играете? – спросил он.

– Нет, но я люблю музыку. Вам налить?

– Сделайте одолжение, – попросил Малаки и взял инструмент поудобнее. Он начал быстро перебирать струны, как будто давая выход накопившейся энергии. Мелодия оказалась известным народным танцем, зажигательным и веселым, и бусинки пота выступили над бровями данбинца.

Он закончил играть, осушил бокал одним глотком, поднес его к свету и долго разглядывал пятна вина на стенках. Сейчас стекло бокала казалось желтоватым.

– Я убедил вас своим примером? – резко спросил Малаки.

Если бы Палатон не был знаком с несколькими чоя из простонародья, он пришел бы в крайнее изумление. Простые чоя ненавидели приписываемую им стереотипную грубость и проявление животных инстинктов. Палатон слегка улыбнулся.

– Каждый чоя – это настоящая загадка, – ответил он и поднял свой полупустой бокал. Он не мог пить без опасений, не зная, когда придется вновь вылетать. Палатон повернулся к Малаки.

– В чем же мы допустили ошибку?

– А, вот вы о чем. Это долгий разговор. Малаки перегнулся через линдар, чтобы налить себе еще вина.

– Странно, что вообще Заблудшие на что-то способны, да?

– Отчасти. Отчасти причиной всему стали недостаточные навыки. Но в основном это произошло потому, что никто из вас не решился стрелять в собственного императора.

– Никакого мужества, верно? – Малаки сделал долгий глоток. Если бледно-янтарное вино и оказывало на него какое-то воздействие, Малаки не выдавал этого. Он отбросил назад прямую прядь волос. – Кому принадлежала идея этого полета – вам или Паншинеа?

– Какое это имеет значение?

– Огромное. Если бы я знал, что это предложил Паншинеа, у меня появилось бы некоторое уважение к Падающей Звезде. – Малаки быстро пробежал пальцами по струнам линдара. Подняв голову, он успел уловить выражение глаз Палатона. – Пусть это вас не удивляет. Вы долго не были дома, тезар, совершая подвиги в других мирах. За время вашего отсутствия император потерял последние капли уважения к себе.

Палатон постарался смягчить голоса.

– Круг поворачивается – это всем известно. Иногда он движется медленно, иногда – с бешеной скоростью.

– Налить вам еще?

Палатон быстро прикрыл ладонью бокал.

– Нет, благодарю вас. Я выпил достаточно.

– Да, – проговорил Малаки, откидываясь на спинку кресла так быстро, что струны его инструмента жалобно застонали. – Полагаю, вы и в остальном довольны, – он оглядел ночной двор, гораздо меньше, чем тот, где толпы днем приветствовали Палатона. – Но мы не удовлетворены. Это наша река, наша долина, наша земля, наши дома. Без них мы не можем существовать.

– Объясните это императору.

– Я пытался. Весь день. Может быть, я всего лишь простолюдин, но я чувствовал, что Паншинеа не слушает. Переселение – не только экологический, но и политический маневр. Мы были выбраны примером, чтобы доказать остальным, что власть императора еще крепка. Да, тезар, теперь ее надо доказывать, – и Малаки принялся извлекать из струн инструмента другую мелодию, отбивая такт ногой и прихлопыванием по крышке линдара.

Палатон вслушался, улавливая силу, желание и гнев в этой песне. Он молчал всю игру, чтобы не пропустить ни малейшего нюанса. Малаки осушил бокал, пока на его дне не осталась последняя, дрожащая капля, похожая на желтый алмаз.

Утром его разбудил Риндалан. Пожилой чоя критически оглядел Палатона, прищурил глаза и произнес:

– Ты выглядишь отдохнувшим. В самый раз для полета.

– Разумеется, – он рывком вскочил с постели, начиная машинально одеваться. – Когда мы вылетаем?

– Как можно скорее. Император и Малаки беседуют с самого рассвета. Паншинеа выдвинул ультиматум. Теперь мы улетаем и будем ждать.

Палатон застыл на месте в одном сапоге, другой вывалился из его рук. Он услышал неодобрительную нотку в одном из голосов Прелата.

– Неприятности?

– Не из-за тебя. Тем не менее, – Риндалан прокашлялся, – прошлой ночью ты слишком много выпил.

– Но вы уже сказали, что я достаточно отдохнул для полета. – Палатон натянул сапог и взял рюкзак. – Я готов.

Прелат направился вперед, шурша одеждой, походкой уверенного, но осторожного ходока, предусмотрительного на тот случай, если тело внезапно подведет его. Палатон пошел следом, укорачивая шаги и стараясь не обгонять престарелого чоя.

Им не стали устраивать пышное прощание. Паншинеа нетерпеливо ждал под охраной только двоих приближенных Малаки, его щеки покраснели от утреннего холода. Ветер ворошил блестящие волосы, почти скрывая гребень. Он пронзительно уставился на Палатона.

– Ты сможешь лететь?

– Как всегда, – ответил за него Риндалан. – Но к чему такой ранний вылет? Нас выгоняют?

Он перебирал одежду узловатыми пальцами и напоминал ветку на ветру. За спиной Прелата висела тощая сумка.

– Можно сказать и так. Малаки просил семьдесят два часа, я хотел дать двадцать четыре, но согласился на двое суток. – Глаза Паншинеа заблестели, и он покосился на охранников, прислушивающихся к разговору, несмотря на завывания ветра. Палатон слушал императора вполуха, внимательно следя, как механики заправляют корабль и готовят его к полету.

– Сорок восемь часов, – повторил император, – или я объявляю военное положение, и Переселение будет осуществлено силой.

Палатон не сводил глаз с механиков, суетящихся вокруг машины.

– Мы будем готовы через несколько минут, – сообщил он.

– Отлично. – Паншинеа обернулся, окидывая взглядом панораму холмов, окаймляющих долину реки, не обращая внимания на неспешно удаляющихся охранников. Через несколько секунд они остались одни налетном поле. Палатон отпустил механиков и обошел корабль, делая последнюю проверку.

Выдвинув трап, он помог Риндалану вскарабкаться на него. Паншинеа торопливо взобрался по ступеням, стремясь побыстрее распроститься с Данби. Последним вошел Палатон.

Прелат занял свое мест и тяжело вздохнул. Палатон взглянул на него и перевел вопросительный взгляд на императора.

– Не беспокойся, – произнес Паншинеа. – Во всем виноват возраст, – император последовал за Палатоном в кабину, но молчал до тех пор, пока тот не начал прогревать двигатели.

– Ты сможешь совершить посадку где-нибудь неподалеку?

Палатон с удивлением обернулся к императору.

– Это боевая машина, – объяснил он. – Ей нужна достаточно длинная посадочная полоса. Но если местность будет ровной и длинной…

– Хорошо. Сделай круг, как только взлетишь. Щиты на некоторое время сняты. Ручаюсь, Малаки велит вновь поставить их, как только мы скроемся из виду. Но я хочу, чтобы ты вернулся. Здесь есть место, где бы я хотел оказаться.

Щит был поставлен вновь, едва корабль успел выбраться из его зоны. Он круто взмыл вверх, затем выровнялся, оставив за собой длинный белый след, как и хотел Паншинеа. Выбрав высоту, Палатон повел машину вниз, к счастью, вне зоны действия щитов и оружия данбинцев.

Император склонился над его плечом.

– Снижайся. Смотри!

Палатон помог императору навести прицел, чтобы приблизить мишень.

– Это промышленный комплекс, а может, и крематорий. По-видимому, он заброшен.

– Сможешь посадить нас здесь? Уверен, он только кажется заброшенным.

Черт бы побрал сумасшедшего императора-параноика! В его положении он имел право принимать решения. Палатон не смутился, когда разглядел поближе «посадочную площадку». Вдоль реки тянулась полоса, заросшая травой – вероятно, илистая, достаточно длинная и широкая для приземления и разворота. Он мог выполнить здесь маневр, но не был уверен, что хочет это сделать.

– Я могу посадить машину, если это необходимо.

– Это необходимо, – подтвердил Паншинеа. Он вышел из кабины и опустился в свое кресло, насвистывая классическую мелодию, а Палатон начал заходить на посадку.

И корабль, и река чуть не предали его. Травянистая полоса оказалась более илистой, чем он предполагал, поэтому пришлось пустить в ход тормоз, и стингер заболтало, снося к реке. Палатон напрягся и выровнял корабль, но когда он в конце концов остановился, руки Палатона дрожали от перенапряжения. Он слышал, как поднимаются с мест Паншинеа и Прелат, и предупредил:

– Подождите, пока не будет остановлен двигатель.

– Не стоит, – отозвался Паншинеа. – Нам может понадобиться срочный взлет.

У Палатона было достаточно топлива, чтобы оставить двигатели работать на холостом ходу, так он и сделал, но заблокировал шасси прежде, чем последовать за императором и Риндаланом. Паншинеа брел по кочкам, спотыкаясь, как ребенок. Он направлялся не к комплексу, а к крематорию, на который Палатон указал ему с воздуха. Наконец, он чертыхнулся и присел на корточки, слившись с речным мусором и горами пепла.

Риндалан сдержанно спросил:

– Что вы делаете, император?

На его бледные глаза навернулись слезы от холодного ветра.

– Об этом любопытном строении сообщил мне Гатон, – Паншинеа чуть привстал. – Этот крематорий незаконный, и, что хуже всего, не подходит для промышленных отходов. Но спрашивается, почему он продолжает существовать? Почему они не хотят разрушить его? Что они пытаются уничтожить так, чтобы мы никогда не обнаружили? – Император раскопал пустой флакон и поддел его на палку. – Что бы это ни было, они спрятали его здесь перед нашим прилетом, не успев до конца сжечь. Пожалуй, мы что-нибудь возьмем на пробу.

Двое спутников императора застыли в растерянности. Палатон оглядывал возвышающиеся позади императора кучи пепла.

– Ринди, выброси свои пилюли и дай мне тот большой флакон, который носишь с собой. Я возьму пробы почвы и пепла.

– Император, мои лекарства… я рискую, оставшись без них.

– Палатон за какие-нибудь пару часов доставит тебя в Чаролон. Пожертвуй лекарствами – потом мы все вернем тебе. Давай же, маги, где твоя вера в Вездесущего Бога?

Риндалан с кислым видом извлек довольно большой флакон из внутреннего кармана.

– Вездесущий Бог помогает тем, кто помогает сам себе, – пробормотал он. Он положил таблетку под язык, а затем высыпал остальные в грязь, прежде чем Палатон смог предложить ему помощь. Сгребая ногой пепел, он засыпал таблетки, а потом протянул флакон Паншинеа. Тот старательно наполнил его.

Палатон вынул из нагрудного кармана блокнот и сдернул с него защитный чехол. Блокнот он вернул в карман, а в чехол положил протянутый императором флакон с пеплом и тем, что выглядело как обугленные остатки блоков компьютерной памяти. Застегнув чехол, он протянул его Паншинеа.

– Так будет лучше. Полагаю, нам надо выбираться отсюда, император, пока мы не надышались загрязненным воздухом.

Риндалан с жаром ухватился за это предложение:

– Присоединяюсь!

Губы Прелата побледнели.

Паншинеа взял мешочек и выпрямился.

– И вы ни о чем не хотите расспросить меня?

Его спутники молчали. Император покачал головой.

– Вероятно, хотите. Задумайтесь, почему они не являются на тестирование, но приветствуют тезара с таким восторгом, как это сделали бы в любом Доме. Скорее всего, они не оставили надежды обрести способности – только выбрали другой способ.

– Остатки Потерянного дома, – пробормотал Палатон.

– Нет, не так просто. Тут все дело в генетических экспериментах, если Гатон не ошибается, – он поднял мешочек с флаконом. – Если здесь окажутся остатки ткани или сыворотки, тогда понятно, почему они отказываются покинуть Данби. Они проводят здесь эксперименты, которые нельзя приостановить и нельзя обнародовать.

Риндалан чихнул.

Суровое выражение сошло с лица императора, черты его лица смягчились.

– Пойдем, Ринди, не стоит стоять на ветру. – Он взял Прелата под руку и повел его к кораблю.

Палатон задумчиво последовал за ними. Генетические эксперименты были объявлены вне закона столетия назад, вскоре после того, как Потерянный дом уничтожил сам себя невероятными извращениями. Даже простолюдины не могут с таким пренебрежением относиться к последствиям… или все-таки могут? Он вспомнил о серьезных блестящих глазах Малаки и задумался. В конце концов, он решил, что это безумная идея Паншинеа и задумался еще сильнее.

 

Глава 14

Недар ждал их на летном поле.

Палатон сразу заметил его среди рабочих по надменной позе прежде, чем смог различить черты лица. Он осторожно зашел на посадку, чувствуя, как стискивает челюсти, и заставил себя держаться спокойно даже тогда, когда шасси корабля задымились, коснувшись полосы.

Зима в Чаролоне приближалась. Посадочная полоса обледенела, но ее посыпали песком, и Палатон сделал поправку на скольжение, посадив машину именно там, где и хотел. Он выровнял руль и остановил двигатели. В салоне было полутемно от задернутых штор.

Риндалан почти лежал в кресле, Паншинеа согнулся над ним, читая отрывки классических пьес, и его голоса дрожали от волнения. Взгляд Прелата был устремлен куда-то мимо императора.

– Мы дома?

– Да, наконец-то, – ответил Паншинеа, откладывая книгу. – Теперь ты примешь лекарство и успокоишься.

– Упаси Боже, – возразил священник. – У меня и так будет несварение от дозы, которую ты заставил меня принять. И все равно, – его бледные глаза обратились на Палатона, – хорошо оказаться дома.

Палатон открыл дверь и выдвинул трап. Он дождался, пока двое его спутников пройдут вперед и быстро оглядел кабину и салон, чтобы убедиться, что ничего не забыто.

Недар поприветствовал императора и Прелата и отошел в сторону, протягивая руку к обшивке стингера и намереваясь коснуться ее как раз в тот момент, когда Палатон взял его за запястье. Оба застыли почти в танцевальном движении, враждебность, как холод, охватила их.

– До моего корабля могу дотрагиваться только я, – объяснил Палатон.

Недар широко улыбнулся.

– Осторожный чоя! Интересно, с чего бы это? – Он быстро повернул руку, высвобождаясь из захвата Палатона, и опустил ее. – Стингер, – заметил он. – Недурно. Император вызвал меня и попросил дождаться его.

Палатон не ответил. Он знал, что пытается делать Недар – пользуясь ясновидением, он старался угадать, где они были. Палатону это не нравилось.

Улыбка Недара стала еще более хищной.

– Есть и другие способы, – произнес он и отвернулся. Быстрыми шагами нагнав Паншинеа, он предложил понести его сумку и пакет с пробами. Его способности были весьма сильны, и один вид пакета должен был дать ему понять, что они были в Данби – но только не то, каким образом Палатон пробил барьер. Для Палатона по необъяснимым причинам было важно, чтобы Недар знал как можно меньше об их полете.

Капсула доставила их в Чаролон. Оба пилота не разговаривали. Риндалан постанывал, его тощая фигура под одеждой выглядела так, как будто он мог разлететься на куски в любой момент, а на лице Паншинеа сияла торжествующая усмешка.

Йорана встретила их у бокового входа, сообщив, что операторы связи со вчерашнего вечера сбились с ног, а Гатон советует сделать заявление, независимо от того, хочет ли этого Паншинеа.

Император ответил:

– Тогда подготовь конференц-зал. Я буду там, как только переговорю с Гатоном.

Чоя кивнула. Прежде, чем отвернуться, ее взгляд задержался на лице Палатона.

Паншинеа отпустил Недара, затем обратился к Палатону:

– Остаток дня ты свободен. Прошу тебя, ни с кем не говори, даже если возникнет такая необходимость.

– Понимаю.

– Не уверен, – отозвался Паншинеа, проводя пальцем по тонким губам. Он подал руку Риндалану и повел его во дворец, оставив Палатона у входа.

В туннеле было холодно. Там и тут на каменной кладке лежал иней, который утреннее солнце не успело растопить. Зима все увереннее завладевала столицей. Палатон поежился под курткой и направился потайным коридором. Ауры Йораны и Недара еще светились впереди, отмечая для него дорогу.

Он вернулся к себе в комнаты, обнаружил там новый чехол для блокнота и внес в блокнот новые записи. Он не стал описывать Малаки и выражать удивление по поводу его способностей. Позже он посетил дворцовый храм и исполнил обряд очищения семи шагов, но не испытал удовлетворения.

Ужинал он один, просматривая видеозапись заявления Паншинеа. Сказано было только о том, что представители императора встретились с представителями данбинцев и что был выдвинут ультиматум сроком на сорок восемь часов. Палатон выключил экран, размышляя над этим ультиматумом.

Неужели город Малаки настолько непредсказуем, что сорока восьми часов будет достаточно, чтобы избавиться от всех улик до Переселения? Или же они решатся на общее уничтожение? Что они скрывают и что стремятся завершить? Дети, которые больше не являются на тестирование, чтобы проверить свои способности и узнать, смогут ли они войти в Дом – это могло изменить все общество Чо. Простолюдины, которых нельзя назвать Заблудшими, но которые совершенно не знают принципов использования своих бахдаров… Палатон предвидел настоящий хаос. Он даже представить себе не мог, что ждет планету в будущем.

А что видел Малаки, пытаясь заглянуть в будущее?

Палатон беспокойно вышагивал по комнате. Он подошел к окну и увидел, что столица замерла, пораженная первым по-настоящему холодным дыханием зимы – мимо окна пролетали снежные хлопья, они ложились на землю, заглушая звуки и цвета. Уличные фонари высвечивали вихри хлопьев, наполняющих город. Снег пошел совсем недавно – под ним еще кое-где виднелись черные мокрые плешины тротуаров. Палатон наблюдал за снегопадом. Должно быть, ночью он усилится. Затем он озяб и нырнул в пушистый свитер.

Он чувствовал, что его совершенно не клонит в сон. Связавшись со справочной службой дворца, Палатон обнаружил, что его нигде не ждут. Выйдя из комнаты, он направился по длинному изогнутому коридору. Палатон заметил, что его мысли странным образом возвращаются к детям – тем, которые приветствовали его в Данби, тем, о помощи которым просили его люди, тем, которых хотела иметь от него Йорана.

Дети были будущим. Дети без роду и племени, без знания своих возможностей, которым никто не поможет достичь этих возможностей… Он сам не знал свою судьбу и не мог иметь детей от Йораны, не открыв своего досадного прошлого. Сексуальные связи считались очень важными, предназначенными для продолжения рода, и Палатон не отрицал этого. Раньше отказываться от них было нетрудно, но теперь он находился в расцвете сил, и предложения стали делать ему самому. Этим он был обязан своему Дому и званию тезара, ибо в его роду способности устойчиво передавались по наследству, а новые чоя в его профессии были всегда необходимы. Всегда.

Но даже теперь, когда Йорана заговорила о ребенке, Палатон не считал, что сможет помочь ей. Он не чувствовал к ней любви и доверия, необходимых для того, чтобы открыться полностью. Ее красота не скрывала тщеславия. Совет «никому не доверяй», как опасался Палатон, относился и к самой Йоране.

Теперь, когда между ними стояла смерть Дарба, Палатон не знал, сколько времени сможет отказывать ей. Чем больше загадок оставляла смерть Дарба, тем больше сомнений они вызывали. Он совершил что-то такое, что нужно было утаивать, но это делало неясным его будущее. Вероятно, сегодня еще не слишком поздно все изменить, но как знать!

Палатон вынырнул из потока мыслей, поднял голову и обнаружил себя около частного выставочного зала Чаролона, цели его путешествия. Находясь внутри защитной системы дворца, зал оставался незапертым, хотя двери его были прикрыты. Мониторы не следили за его приближением.

Попросив позволения войти, он тут же получил его.

Внутри зал оказался завораживающим. Палатон застыл на пороге, внезапно пораженный зрелищем, открывшимся его взгляду. Спустя долгую минуту он прошел мимо неподвижных и движущихся скульптур, мимо картин и диаграмм, пока не достиг гобеленов и настенных панно. Его неудержимо влек к себе гобелен, вышитый его матерью.

Его изумляли все детали этого полотна, созданного переплетением нитей и вышивкой. Панорама заворожила его, пока Палатон не почувствовал, что стоит в оцепенении – и тут он понял, чего искал.

Перед ним вновь возник его давний сон. Рубиновая капля крови поблескивала на тонком пальце. Позволит ли ей Треза запятнать работу в знак мук и страданий мастерицы или нет? Она поднесла палец к губам… а сейчас, подойдя поближе и всмотревшись, Палатон увидел, что буроватое пятнышко, выцветшее, почти прозрачное, как слеза, коснулось немногих нитей.

Несколько лет после ее смерти он считал свой сон только ожившим воспоминанием, которое воскресило горе. Теперь же он не мог оторваться от этого пятнышка, забыв, где находится. В том сне-воспоминании мастерица передумала и не стала портить работу. Второй шанс. Палатон в удивлении прикоснулся пальцем к пятну.

Эта часть гобелена изображала Великий Круг Хаоса над Чо, а на его нитях балансировали символические изображения Звездного, Небесного и Земного домов. Круг завис над Чо, готовясь повернуться. А может, его готовится пожрать пламя, поднимающееся над Чо, размышлял Палатон, разглядывая гобелен.

Он долго простоял перед гобеленом. Что общего имеют эти языки пламени с Домами его народа? Это не было классическим представлением рождения Домов, Палатон не мог понять художественную интерпретацию матери. Но крошечное пятнышко крови на Круге вновь и вновь привлекало его внимание. Неужели это весточка, оставленная здесь только для него, чтобы он увидел и понял? Неужели она еще сможет что-то поведать, открыть ему?

– Я чувствую свою неполноценность, мама, – прошептал он, обращаясь к гобелену. – Ты оставила меня, и теперь я не слышу, что ты пытаешься мне сказать, – он устало опустил руки.

Стаккато тяжелых каблуков по полу галереи привлекло его внимание. Палатон бросился к открытой двери и скользнул в нее, слегка прикрыв, не желая быть замеченным. Его роговой гребень мерцал от предчувствия.

Свет в галерее стал приглушенным. Палатон смотрел в узкую щель двери, как в его сторону направляются двое посетителей – один стремительно и резко, другой – вяло, лениво и неохотно. Они оказались в поле его зрения, и Палатон затаил дыхание.

Это были Йорана и молодой чоя, совсем мальчик, блестящими глазами наблюдающий за своей спутницей. Палатон осторожно потянул носом, но не почувствовал исходящего от юноши запаха алкоголя или наркотика. По грубости его рогового гребня Палатон узнал в юноше представителя низшего класса.

Чоя оступился, судорожно схватившись за рукав спутницы, и упал, увлекая ее за собой. Его голова с отчетливым стуком ударилась об пол, и чоя завозился, стараясь подняться с гладких плиток. Йорана выругалась, встала на колени и взялась за плечо юноши, пытаясь помочь ему. Но он оказался слишком тяжелым. Палатон шагнул в зал.

– Можно я помогу вам?

От удивления глаза Йораны сначала расширились, а потом сузились, как щелки.

– Из всех неподходящих мест ты оказался в самом неподходящем. Уходи отсюда, Палатон.

Он нагнулся, чтобы поставить юношу на ноги. Чоя казался ошеломленным. Его губы безобразно растянулись, казалось, он представления не имеет где, с кем и зачем находится.

– Что случилось?

– Никаких вопросов! Ничего, – Йорана одернула мундир. – Прошу тебя, уходи.

Но Палатон уже все понял, ибо внезапно уловил мерцание ауры. Этот юноша совершенно не принадлежал себе, он был высосан, как пустая кожура плода, но его ауру покрывал маслянистый слой, и Палатон понял, чья это работа.

Паншинеа.

У императора другие развлечения, сказала ему Йорана. Например, кража бахдара у невинных и беспомощных? Издевательство над ребенком, не способным защититься? Йорана подняла голову и ахнула:

– Вездесущий Боже! Ты знаешь! Но как ты догадался?

– Как же я мог не догадаться? Куда мы идем?

– Я – уведу его отсюда, а ты – к себе в комнату. Подумай о собственной жизни. Уходи отсюда, пока можешь.

Он медлил еще минуту, отведя растрепанные пряди с ее лица, чтобы она видела лучше. Ее кожа казалась мягкой и нежной под его пальцами.

– Как ты могла смириться с этим? Ее губы сжались.

– Это поддерживает его, – пробормотала она. – Маленькое зло по сравнению… впрочем, я не знаю. Уходи же, пока тебя не обнаружили. Попозже я зайду к тебе, – пытаясь поддержать совершенно обмякшего мальчика, она оттолкнула Палатона.

Палатон огляделся. Он заметил, что в коридоре нет мониторов наблюдения – теперь он знал, почему.

Было гораздо важнее сохранить в тайне ужасные прихоти императора, чем шедевры искусства.

Он глубоко вздохнул и вышел.

Верная своему слову, Йорана пришла к нему за несколько часов до рассвета, когда все чоя крепко спят, а души немощных неслышно ускользают прочь.

Но он не был немощным, он не спал и вскочил на ноги в тот момент, когда дверь начала открываться.

Золотые и серебряные крупинки под ее прозрачной кожей не смогли скрыть утомление. Серо-голубые глаза хранили следы недавних слез. Йорана держала в одной руке флягу со свежим бреном, а в другой – две кружки.

Палатон втащил ее в комнату и плотно закрыл дверь.

– Кстати, к твоему сведению, – прошептала она, – записи наблюдательных служб этого сектора частично стерты.

Дрожа от усталости, она присела за круглый стол у окна и отдернула штору.

– Наконец-то снег прекратился, – произнесла она.

Ее руки были ледяными, когда она подала Палатону кружку. Очевидно, она была не в себе.

Палатон обдумывал слова утешения, но прежде, чем смог что-либо произнести, она заметила:

– Труп Дарба нашли сегодня днем. Было установлено, что на него напали хищники. От холода тело закоченело, и точно время смерти определить оказалось невозможным, – она глотнула брен. – Тебе повезло.

– И мне не следует искушать судьбу?

– Да, пожалуй, это незачем.

– Тогда я не буду расспрашивать тебя о том чоя.

– Отлично. – Она посмотрела в окно. В ее бронзовых волосах светились капли – там, где растаяли снежинки. – Я ничего не смогла бы ответить тебе, кроме того, что сейчас с ним все в порядке. Он лишился способностей… впрочем, которых и было немного. Он из простонародья.

– Но их было достаточно, чтобы насытить нашего императора. По своим способностям он мог бы войти в Дом? Откуда вы их берете?

Ее глаза блеснули.

– Мог бы, – с трудом произнесла она. – Это идея Гатона. Думаю, если Риндалан узнает об этом, он порвет все отношения с Паншинеа. Уже одно это событие способно сильно повредить престолу. Этого мы не можем допустить. Нельзя позволить, чтобы падение одного члена Звездного дома было истолковано как падение всего Дома, – она поставила кружку на стол. Он потянулся и взял ее за руки.

– Сколько времени твой род входит в Дом?

– Я попала в него первой, – в ее голосах смешались гордость и печаль.

Ему следовало удивиться, но он остался спокоен. Некоторые из вновь обращенных борются куда яростнее за право первородства, чем представители старинных фамилий. Он мог бы посочувствовать Йоране, но не императору.

– Надо остановить Паншинеа.

– Нет! Ему надо вылечиться!

– Невропатия неизлечима. Ее течение можно замедлить, но обратного пути нет.

– Он думает иначе… – Йорана резко остановилась. Она выдернула ладони из его рук. – Чем больше я рассказываю, тем большей опасности подвергаю тебя.

– Все верно, – Палатон откинулся в кресле. Брен приятно согревал ему горло, желудок наполнялся теплотой. – Я достаточно сделал для достижения равновесия.

– Равновесия? А, Дарб! – Йорана почти улыбнулась. – Быстро же ты постиг дворцовые тайны.

– Нет, – возразил он, – так пилот учится находить восходящие и нисходящие потоки.

– И остается на высоте.

Палатон слегка покачал головой.

– Не совсем так. – Он видел, как Йорана дрожит, несмотря на горячий напиток. Он отставил кружку и вновь протянул к ней руки. – Я знаю лучший способ согреть тебя.

Внезапная надежда промелькнула на ее лице и тут же погасла, как только она прочла выражение его глаз.

– Никаких обещаний? – уныло спросила она.

– Никаких.

Йорана встала и прижала руки к шее. Под ее пальцами бешено колотился пульс.

– Сейчас этого будет достаточно.

Она была с ним уже второй раз.

 

Глава 15

Его разбудило бьющее в окно солнце. Палатон заморгал от яркого света и тут же понял, что близится полдень, а свет отражается от снегового покрова вокруг Чаролона. Он протер слезящиеся глаза и сел, отбросив одеяло.

Йорана забормотала во сне и отодвинулась от него, ныряя в теплую пещеру постели. Ее лицо смягчилось, стало безмятежным и удовлетворенным. Палатон протянул руку, чтобы коснуться ее щеки, но его ладонь застыла на полпути.

Ей не следовало до сих пор оставаться в его постели.

Палатон замер, размышляя. Она беспечно спала, не тревожась о своих обязанностях. Либо сегодня у нее не было дежурства, либо… пребывание с ним входило в ее обязанности.

Вряд ли она хотела, чтобы их отношения стали явными. Нет, она и в самом деле вчера беспокоилась, чтобы об этом не узнали. Вчерашний инцидент не помешал ей прийти – в противном случае она тревожилась бы об осложнениях и пришла к нему только на следующую ночь.

Палатон отдернул руку. Он осторожно выбрался из постели, чтобы не потревожить ее, и отправился в душ. Потом переоделся в летный мундир, теплый даже зимой, и натянул сапоги. Палатона преследовало лицо Недара, ждущего их на летном поле, пытающегося выяснить, где они были и уверяющего, что его вызвал император.

Недар был здесь ни к чему, если Паншинеа выбрал своим пилотом Палатона. Во всяком случае до тех пор, пока не появится работа, которую сможет выполнить Недар, но не осилит Палатон.

Такая, например, как атака через щиты Данби прежде, чем истечет сорокавосьмичасовой срок ультиматума…

Палатон сдернул с вешалки куртку и поспешно вышел из комнаты. Он понимал, что никто не станет извещать его о результатах исследования привезенных вчера образцов, а также о решениях Паншинеа – он всего лишь пилот и не больше.

Но если им воспользовались, чтобы нанести смертельное поражение щитам Данби, чтобы Недар позднее мог уничтожить их – значит, это его дело. Они воспользовались его даром, таким, которым не обладал Недар. Паншинеа не допустил ошибку, он с самого начала предполагал прибегнуть к помощи тщеславного пилота из Небесного дома. Какими бы ни были последствия, надо лишить Недара преимуществ.

Он прошел к главному входу, лестница перед которым была посыпана песком, чтобы снег и лед на ступенях не представляли опасности. Аппараты связи по сторонам огромной лестницы бормотали о том, что император отменил на сегодня все свои встречи. Интересно, где сейчас был Паншинеа?

Наверняка налетном поле, наблюдая за вылетом боевых машин. Палатон нашел свободный транспорт, задал координаты и ускользнул от дворца прежде, чем его заметили.

Заброшенное летное поле уже не было заброшенным – здесь кипела бурная деятельность, в зимнем воздухе вздымались столбы пара от кораблей, разогревающих двигатели. Должно быть, Недар уже вылетел руководить атакой.

Он обнаружил Паншинеа в полном одиночестве, на краю взлетной полосы, с накинутым на плечи меховым плащом. Палатон вышел из машины и направился к императору.

При его приближении зеленые глаза Паншинеа расширились. Император сухо улыбнулся.

– Гатон предупреждал меня об этом.

– Мне следовало знать заранее, – Палатон с сожалением вздохнул.

– И ты бы попытался остановить меня?

– Да.

Император усмехнулся и погрузил руки в глубокие карманы плаща.

– Ты не сможешь спасти меня от самого себя, тезар.

– Но кто-то должен это сделать.

Их внимание отвлек стингер, с воем облетевший круг над полем и устремившийся вдаль.

Роговой гребень Палатона еще гудел от шума, когда Паншинеа сказал:

– Мы обнаружили отходы генетических экспериментов. Все, чего мы боялись, оказалось в привезенной пробе. Разумеется, я не стал оправдывать этим нарушение срока – если бы все открылось, поднялась бы слишком большая паника. Мы объявили о токсичных промышленных отходах, требующих немедленного уничтожения, и Переселении. Ради нашего же блага. Вначале Малаки запротестует, но когда поймет, что его дело плохо, попытается сохранить лицо. Он ничего не откроет. На этот раз ему придется захоронить отходы даже глубже, чем раньше. Эксперименты будут отложены надолго, может быть, нам удастся запугать его навсегда. – Но надо ли его запугивать? Паншинеа отвел взгляд от неба, в упор посмотрев на Палатона.

– Позволь объяснить тебе то, что ты в детстве не усвоил на уроках истории. Позволь напомнить о том, что неприемлемо для чоя ни при каких обстоятельствах. Потерянного дома больше нет. Мы уничтожили его, мы – Звездный, .Небесный и Земной дома. Считалось, что нашим общим прародителем был Огненный дом, но мы уничтожили его. Зачем? Да потому, что чоя в нем занимались тем же, что и Малаки. Мы потеряли дар исцеления, и виноват в этом был Огненный дом. Они вмешивались туда, куда не имеет права вмешиваться никто, кроме Вездесущего Бога. И с тех пор ни один император не пожалел о случившемся – даже я. Несмотря на то, что Огненный дом мог бы дать мне исцеление, – Паншинеа зябко поежился на ветру.

Эти слова мгновенно объяснили все. Палатон вновь обратил взгляд на императора. Он вспомнил гобелен своей матери. Великий Круг – нисходящий или восходящий из моря пламени на Чо. Неужели она знала об уничтоженном Доме?

– Когда… это случилось?

– Столетия назад. Еще до современной цивилизации. Не сомневаюсь, что нескольким из них удалось бежать – даже простаки обладают какими-то талантами – но они не вернулись. Мы рыскали повсюду. Мы не могли упустить многих. Наука способна творить чудеса. Но мы придерживаемся строгой этики в отношении наших технических достижений – правил, которыми Малаки предпочел пренебречь. Он поплатится за это. Может быть, поплатится так, что не рискнет возобновить свои опыты. Если же нет, ему грозит судьба Потерянного дома – я не изменю решения.

Паншинеа бросил на собеседника резкий взгляд. Он почти чувствовал, как вздрагивает Палатон. Император обнажил зубы в кривой ухмылке.

– Тебе недостаточно моего слова?

– Я ничего не сказал.

– Честному чоя это и не нужно. Твои мысли можно прочесть на лице, Палатон. Но я не смогу удержать тебя. Ты слишком решительно отказался присоединиться ко мне. Ты погибнешь, пытаясь меня спасти, и не в физическом смысле, как другие, а в нравственном. Я недостоин этого. Честный тезар заслуживает гораздо большего, чем развращенный император. Мы связались с Моамебом в Голубой Гряде. Тебя ждет контракт, и ты, конечно, его примешь.

– А если я откажусь?

Паншинеа внимательно взглянул на него.

– Тебе придется позабыть о полетах.

– Но не по собственной воле.

– Это неважно. Раньше или позже бахдар исчезает у каждого тезара. Никому не придет в голову проверять, что случилось с тобой. Все поверят, что ты сгорел, погиб.

– В школе этому не поверят.

Холод зимнего утра вызвал яркий румянец на величественном лице императора. Он отвернулся от Палатона.

– Ты не сможешь бороться со мной, – пар от его дыхания вился в воздухе. – Во всем есть свои тайны, и есть цена, которую трудно заплатить. Не заставляй преследовать тебя, Палатон.

Но поскольку его секрет остался нераскрытым, следовало умолчать об этом. Если ему предоставили выбор – летать или не летать, он предпочтет первое. По крайней мере, это еще в его власти. Палатон скрыл облегчение.

– Хорошо, император. Как вам будет угодно.

– Мне так угодно, – странный блеск промелькнул в глубине зеленых глаз. – Или же ты предпочитаешь остаться и спасти меня?

– Я бы спас вас… если бы мог.

– Тогда слушай меня внимательно, тезар – об этом не знает ни Гатон, ни даже мой преданный Ринди. Где-то и кому-то известно, как исцелить бахдар. Не моим жалким, отвратительным способом – кто-то знает, как правильно сделать это. Последний император пытался уничтожить этих чоя, и они стали хитрее. Разыщи их для меня, Палатон. Найди их и спаси нас всех. Даже самого себя, – император взял его за руку и железными тисками пальцев сжал запястье. – Он угасает и у тебя. Я знаю. Я вижу это в твоих глазах. Спаси себя и меня. Узнай, как они достигают исцеления. Пообещай мне.

От его прикосновения ледяной холод пронзил Палатона до самых костей, на время он потерял дар речи и смог ответить только кратким кивком.

Йорана не стала предлагать отправиться с ним. Она наблюдала, как Палатон укладывает свой немудреный багаж.

– Я попытаюсь убедить его вернуть тебя обратно.

– Я не хочу возвращаться. – Палатон застегнул рюкзак и остановился. – Я хочу летать через лабиринты Хаоса.

– Но тебе дали контракт на вывоз отходов!

– Пока. За то, что мне известно, он мог бы убить меня. Уже не в первый раз кто-то пытается это сделать.

Йорана слегка покраснела и обняла его за талию.

– Наверное, пройдет много времени, прежде чем мы вновь встретимся…

– И может быть, тогда я смогу дать тебе то, что не в силах дать сейчас, – он подарил ей жалкую надежду.

– Тебе трудно? – легкими голосами спросила она.

– Нет, не за тебя, – Палатон встряхнул рюкзак. – Может быть, Недар…

Она ударила его – не сильно, но щека тут же покраснела. Его глаза затуманились от боли, но тут же прояснились.

Йорана прошипела:

– Если мне недостаточно императора, как ты смеешь предлагать мне Недара?

– У тебя высокие требования, – медленно отозвался он.

Йорана взяла себя в руки. Встав, она прошла к двери, открыла ее и остановилась на пороге.

– Ты пропадешь, если попытаешься…

– А я должен пытаться? Ее глаза ярко блеснули.

– Нет, прошу тебя!

– Тогда я не буду. Я вернусь домой, в Голубую Гряду. Ты найдешь меня там, когда захочешь, – и Палатон пошел от нее.

– Спасибо, – прошептала Йорана ему вслед.

Палатон ждал капсулу, чтобы добраться до школы, желая побыстрее увидеться с Моамебом, как вдруг заметил неподалеку отряд охранников. На табло порта вспыхнули дипломатические знаки, а затем подъехала большая машина. Палатон увидел, как из нее выходит абдрелик, двигаясь со странной, скользящей грацией, как будто пренебрегая законами притяжения.

Палатон решил, что ГНаск впал в немилость у Паншинеа одновременно с ним. Не обращая внимания на суматоху в порту Чаролона, он вновь принялся за чтение.

Огромная тень ГНаска нависла над ним. От него пахло тиной, симбионт непрестанно издавал чавкающие звуки, пока внезапно не замолчал, как будто абдрелик каким-то образом оборвал шумное существо. Его эскорт – чоя и абдрелик – держались на почтительном расстоянии.

– Улетаете, тезар?

Палатон поднял голову. Абдрелик обнажил в улыбке кривые клыки.

– Посланник? Да, улетаю, только местным рейсом, а вы, по-видимому, покидаете планету.

– Жаль, что не придется путешествовать вместе, да? – ГНаск рассмеялся. Его симбионт затряс студенистым телом. – Я слышал, вы отвергли великодушное предложение Паншинеа.

– Предпочитаю дальний космос. Как любой тезар.

– Да, вас растили и готовили для него. Или, по крайней мере, так говорят., – ГНаск опустился на стол – тот был более подходящим для его веса, чем кресло. – Что касается меня, ненавижу путешествовать. К счастью, в моей работе это требуется редко.

– Возвращаетесь домой?

– Нет, к сожалению, не домой, а на Скорбь. А вы?

– Получил новое назначение. – Палатон искоса взглянул на посланника, чувствуя насмешку в его вопросах.

– Грязные дела творятся в Данби.

– Да, слышал.

ГНаск поскреб шершавую складчатую шею.

– Но такие события приближают колонизацию. Вы, чоя, ухитряетесь регулировать прирост населения, но земля уже слишком истощена. Новые планеты, новые земли – вам предстоит большое будущее.

Палатон промолчал. Он понимал, что абдрелику известны взгляды чоя на колонизацию.

– Желаю вам приятного пути, – вместо ответа произнес он.

– А я вам – осуществления судьбы, – иронически отозвался ГНаск, коверкая язык чоя. – Некогда вы спасли мне жизнь. Я намерен отблагодарить вас за это. Мой секретарь передал мне… скажем, небольшой сверток. Было бы затруднительно избавиться от него во время межпланетного перелета. Думаю, будет лучше оставить его вам. Он мне уже не пригодится. – Протянув пакет Палатону, он поднялся и прошествовал к выходу из порта, а охранники потянулись за ним, как нитка за иголкой. Палатон посмотрел ему вслед.

Посланник знал или догадывался о случившемся в Данби. Вероятно, Гатон, Риндалан и даже Йорана делают все возможное, чтобы поддержать Паншинеа. Стоит на Чо начаться гражданской войне, и абдрелики явятся сюда, подобно стервятникам, стремясь выведать у чоя их секреты.

Он ушел в отдельную кабину, прежде чем вскрыть пакет. На пакете стояла дипломатическая печать, и Палатон понял, что вряд ли абдрелика беспокоило его содержимое – трудности с провозом были плодом воображения ГНаска.

Первый предмет из пакета заставил его судорожно сглотнуть. Палатон смотрел на него отсутствующим взглядом. Это была восстановленная, частично обгорелая бумага, и Палатон понял, почему абдрелик не оставил ее у себя – для него она ничего не значила. Восстановленные документы считались сомнительным доказательством, слишком часто они оказывались подделками. Но эта бумага была явно делом рук чоя – должно быть, этого не понимал даже сам абдрелик, между тем как Палатон не сомневался в ее подлинности.

Документ оказался директивой Земного дома – в ней содержался приказ Дарбу убить Палатона. Приказ был кратким и лаконичным, без лишних объяснений, кроме того, что убийство должно быть совершено ради блага Чо. Сердце Палатона застучало в обычном ритме. Он заставил себя высыпать на стол остальное содержимое пакета.

Здесь был крошечный прозрачный флакон с ядом – всего одна инъекция. На нем оказалась печать абдреликов, но ярлык на языке чоя. Как увидел Палатон, яд предназначался для него – на ярлыке было написано несколько слов с эмблемой его Дома. «Спасайся. Остерегайся Паншинеа».

Палатон осторожно повертел в руках хрупкий флакон. Если его и впрямь прислали ему, он этого не забудет. Он потрогал ярлык с виньеткой деда. Аура была слишком слабой, слишком загрязненной абдреликом, чтобы понять ее. Откуда взялся этот предмет у абдреликов? И что он означает? Действительно ли яд предназначен для него или это просто подделка с целью запугать?

Последним предметом был еще один флакон, причудливый и маленький. Палатон повертел его в пальцах, вспоминая запах. От флакона распространялась настолько сильная аура, что ее не смогли загрязнить даже абдрелики… Йорана. На стекле виднелись ряды букв – инструкция, как пользоваться содержимым флакона. Палатон поставил флакон на стол, рядом с ядом, ибо это было еще более любопытное изобретение. Он слышал о подобных снадобьях, часто размышлял, существуют ли они вообще, а вот теперь держал в руках доказательство.

Это был афродизиак. Если бы он не уехал, если бы отказывался исполнить просьбу Йораны, она сумела бы воспользоваться его мужской силой без его ведома.

Он не представлял себе, как действуют такие снадобья, но Йорана, очевидно, была готова на все. Он прикоснулся к флакону пальцем и покрутил его на столе. Прозрачная пурпурная жидкость внутри слегка вспенилась. Палатон размышлял, не добыли ли флакон абдрелики из потайного места в ее комнате – или в его.

Двойная плодовитость партнеров-чоя почти исключала случайные беременности и сексуальные связи по политическим соображениям. Неужели его мать подвергла себя такому риску или заранее решилась на это, давая ему жизнь? Неужели в нем кровь его дома смешана с кровью другого, может быть, даже простого по происхождению… или же он появился на свет случайно, ведь она так и не назвала имя того, от кого зачала?

Никому не доверяй. Палатон включил печь для сжигания мусора и один за другим уничтожил все три предмета. Что заставило абдрелика передать их, Палатон не знал. Он только чувствовал, что не должен испытывать благодарность. Он знал также, что на этот раз, покидая Чо, он не станет оглядываться. Император приговорил его к изгнанию. Палатон был достаточно умен, чтобы бежать от родной планеты как можно дальше.

Объявили о посадке на его капсулу. Палатон закинул за спину рюкзак и поспешил к выходу. Его ждали лабиринты Хаоса.