Глава 1

За полосой неудач, как известно, начинается территория кладбища. Если жив, значит еще не все потеряно. Напяливая на ходу свитер, я дико вертел головой, пытаясь решить нерешаемую задачку.

Куда? Чердак и подъезд перекрыты. Выход один – быстро вниз, к Рае. Только б была дома!

– Ты?! – Она открыла довольно быстро. – Каким чудом?

– Тем же, что в анекдоте: «Штирлиц выпал из окна и чудом зацепился за водосток». А вообще, ты просила зайти. Я обещал и, вот, зашел.

Рая отвела взгляд.

Ясно. После вчерашних откровений надобность в моем соблазнении отпала.

– Можешь дать мне адрес или телефон Анюты? – попросил я.

Рая вздохнула:

– Ох, Олег, не везет тебе на хороших девушек.

– А они существуют, хорошие?

– Существуют. Но им не везет на хороших парней.

Она долго рылась в сумочке, листала меню телефона, копалась в памяти.

– Адреса не скажу, не знаю. – Ее взгляд, наконец, поднялся на меня. – Вот номер телефона. Можешь просто набрать в поиске, она во всех соцсетях обитает. Рышкина Анна. А лучше просто езжай в первую городскую больницу, в хирургическое, она сейчас там.

Окатило холодом:

– Что с ней?

– С матерью. Какой-то поддонок сбил и уехал.

– Ясно. Спасибо. Рыжикина, ты сказала? Или Рыжикова? Рыжкова?

– Рышкина, через «ша».

Вспомнилось, что в старину аристократы давали внебрачным детям свою фамилию в усеченном виде. Не от Нарышкиных ли досталось? Впрочем, что мне до того. Зато фамилия теперь не забудется, память получила якорь.

– Можно пройти через квартиру?

– Пока да.

– Пока?

– Жду гостей. Успокойся, не прежних. И нескоро.

Я пронесся через все проходное, а затем по пожарной лестнице бегом на последний этаж, не глядя вниз, где мгновенно закопошились ребята в черных автомобилях. Мимо окна Владлена. Внутрь я даже не заглянул, заметит – застрелит. И – упс. Люк на крышу оказался заперт на висячий замок.

Снова бегом вниз. С первого этажа навстречу уже лезут по решетке, отпихивая друг дружку, громилы из конкурирующих организаций.

– Рая! – крикнул я, толкая недавно закрытую за собой дверь. – Где ключ от крыши?

– В квартире на последнем этаже. Только там сейчас никто не живет.

– Ни фига себе защита от пожара. Тогда, ломик, пожалуйста.

– Есть гвоздодер. Держи. А что тебе на крыше? Думаешь, другие подъезды не обложили?

– Спасибо за заботу, не думай об этом, береги ум для более насущных проблем. Счастливо оставаться!

Я вновь помчался по этажам вверх. Если придумали человека-паука, то мой образ напоминал боровшегося за жизнь человека-таракана, которого преследуют черные тапки. Или человека-зайца, скачущего от всего, что пугает, а пугает его все.

Меня едва не хватали за пятки. На этаже Владлена и Нины из квартиры донесся женский крик, одновременно – грохот выстрела. Смотреть было некогда, я едва успел выскочить на крышу.

– Откройся!

«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали…»

 

Глава 2

– Ти о аспеттато дуэ джорни! О сете! О фамэ!*

*(Я ждала тебя два дня! Я хочу пить! Есть!)

Если бы Челеста могла двигаться, она бы искусала меня на месте, а возможно и сожрала с потрохами. Если бы. Но нет. Она лежала на полу полностью обездвиженная. Взгляд готовился разорвать и одновременно облизывал, покрывая невыносимым слоем радости – необъяснимой, почти животной. Одежду бедняжки составлял растрепанный халат, прихваченный узлом на поясе, его верх и низ выглядели, будто девушку долго пинали, валяли и крутили в стиральной машинке. Но поза брошенной куклы с прямыми линиями конечностей свидетельствовала, что нечто уложило девушку с максимальным для нее удобством, ничего важного при этом не повредив.

В глаза бросился валявшийся у стены нож. Наверное, она пыталась вскрыть стены. Корабль защитился. А так же без моей команды не кормил и не поил.

– Отпусти ее, – разрешил я.

И будто встретился с разъяренной тигрицей. Меня едва не задушило в объятиях. Попутно Челеста высказала много скорее всего нехороших слов в мой адрес. Здорово, что не понимаю итальянского.

Нужно ее срочно выгулять, иначе съест, как сейчас набросилась на осточертевшие мне корабельные еду-питье.

– Шшшшш. Душ? – поинтересовался я, исполняя уже знакомую обоим композицию с поливанием себя воображаемыми струями. – Форели доча?

– Ва бе! Оттимо!*

*(Да. Отлично)

Корабль отправился за город, на знакомую поляну в дебрях-топях. Девушка осталась заниматься собой в гордом одиночестве, а я вышел, чтоб, как всегда, наблюдать за окрестностями, а заодно (ну, только иногда, честное слово) полюбоваться симпатичной напарницей снаружи. Но вышло не как всегда. На этот раз в наслаждении журчащим потоком Челеста предоставила свободу инстинктам, и зрелище оказалось откровеннее обычного. Кажется, за время обездвиженности девушка успела основательно настропалить себя на чувственный лад, теперь эмоции требовали выхода. Выражение ее лица ежесекундно менялось, глаза то зажмуривались, то закатывались, то глядели, не мигая, словно жизнь поставили на «паузу». В них что-то вспыхивало, а затем умирало, они взрывались салютом, то освещаясь изнутри, то погружаясь в глубины себя, а то косясь по сторонам. То, наоборот, напрягались и выплескивались энергией, что легко переместила бы корабль на другой материк.

Мне стало не по себе. Лоб покрылся испариной. Я спешно отвернулся… и не зря. Метрах в тридцати, не замечая открывшего рот меня, из леса глядели двое. Тоже с отвисшими челюстями. И с оружием.

Мужчины обалдело застыли перед нереальным зрелищем чувственно двигавшейся нагой прелестницы. У одного стандартный Калаш, у второго укороченный, а разгрузки увешаны, как елка игрушками, магазинами и прочими военными приблудами типа ножей и средств связи. Про последнее оба пока забыли, рты разинулись, лица остекленели. Форма на них… Нет, не форма, просто смесь войсковой и гражданской одежды. Головы в банданах из камуфляжа, на ногах кроссовки.

Первое, что пришло на ум – террористы, как их показывают в новостях. Но откуда им взяться в наших глухих местах?

Второе – дезертиры. И тоже нет, обоим лет по тридцать, не меньше. Староваты для салаг, а если кто и бежит из регулярных частей, то именно хилые духом новобранцы.

Контрактники такого неуважения к форме не допустят, если они на службе в местности, где их увидят, а они на службе, ибо с оружием.

Еще вариант – сбежавшие зеки. Зон по стране не меряно, и оружия в исправительных заведениях, редко кого исправляющих, тоже завались. Если так, то эти чудненько прибарахлились.

Кто бы они ни были, дела плохи. Если я побегу к кораблю, успеют пристрелить. Снаружи мне никакой корабль не поможет. Что тогда ждет Челесту? А что ждет корабль, попади он в ТАКИЕ руки?

Майка прилипла к спине: а что в этом случае ждет мир?

Один двинулся вперед, второй замер с автоматом наизготовку, присев для удобства стрельбы с колена. Видимо, в миражи оба не верили.

Ноги дрожали в желании броситься на помощь девушке. Сумбур в извилинах чуть-чуть прояснился. «Стань невидимым!» – мысленно приказал я.

Лесные бандиты оторопели. Искушающее наваждение рассеялось. Но было поздно. Пока один держал окружающее на мушке, второй упорно продолжал двигаться к кораблю. Сейчас он наткнется на невидимую стену, вскинет оружие…

«Откройся», – бросил я мысленную команду.

Вооруженный «партизан» не верил ни в Бога, ни в черта, он без раздумий влез в третье измерение, тоже став невидимым.

Второй переполошился, рука потянулась к кармашкам разгрузки на груди, где вполне могла помещаться парочка гранат. Еще не хватало.

Донесся девичий вопль – вопль ужаса.

Я не выдержал: «Видимость снаружи!»

Вместе со вторым зрителем мы увидели, как бандит, удивленно осмотревшись, толкает Челесту в грудь, опрокидывает на постель и, отставив в сторону автомат, начинает расстегивать амуницию.

Если б не второй, я бы…

Будто по моей команде второй поднялся из позиции для стрельбы и сделал два шага вперед. Ну же?! Едва он окажется внутри, корабль утихомирит обоих. Только бы быстрее. Челеста отбивалась, царапалась, но у нее почти не осталось сил. Бандит не церемонился, за сопротивление врезал по почкам, девушка застонала, ее скрючило. Явственно донеслось:

– Ольф аютами!*

*(Помоги мне!)

Если не вмешаться прямо сейчас…

Тот, что снаружи, остановился и внутрь больше не собирался. Видимо, решил прикрывать. Правильное решение, хотя до колик мечталось, чтоб противник был туп, как фашисты в большинстве старых советских фильмов, и невежественен, как русские во всех американских.

Я прекратил все еще лившийся в корабле дождь-душ. Насквозь мокрый бандит недоуменно осмотрелся.

Обездвижить? Но второй… С автоматом, с возможными гранатами… Как отреагирует? Если начнет палить во все и взрывать, когда с подельником что-то случится… Что для девушки будет хуже?

А что я еще могу? От злости на собственную бестолковость захотелось пнуть что-нибудь…

О!

Спина стоявшего на улице начала нервно выпрямляться, глаза полезли из орбит. Тот, что внутри, схвативший Челесту за ноги, отшатнулся, как от огня.

– ААААА!!!

Не разбирая дороги, врезаясь в углы проема, он с воплем помчался в лес. Второй присоединился. Через секунду уже ничего не намекало на недавние события.

Внутри корабля по моей следующей команде зеленый монстр «Сусанна» потихоньку втягивался обратно в постель.

 

Глава 3

Челеста лежала, похожая на мертвеца, губы дрожали, глаза уставились в одну точку. Не сразу узнав меня, она с рыданиями бросилась в объятия. Кажется, появившуюся из ниоткуда и вновь исчезнувшую «Сусанну» девушка даже не заметила – перед глазами еще кривилась в оскале гнусная похотливая рожа.

Я обернул напарницу халатом и долго укачивал как ребенка.

– Все, миленькая. Все хорошо. Успокойся.

Когда всхлипы прекратились, я осмотрелся.

В корабле остался трофей: настоящий АК-47 с перевязанным изолентой двойным рожком. Мои руки обняли автомат, как брата, с которым давно не виделся. Из рогатки тоже можно убить человека, но из пушки надежнее, то же с охотничьей Сайгой и боевым Калашниковым. Хотя выглядят как воспитанные в разных семьях близнецы. Первое хорошо, второе изумительно. Теперь с кем угодно повоюем. Поставив на предохранитель, я показал Челесте за окно:

– Прослежу.

Она, конечно, не поняла. Или поняла. Чужая душа – потемки.

Я послал корабль по спирали.

Беглецы нашлись быстро – между двух разлапистых сосен в стадии выяснения отношений. Здесь они никого не боялись: ни лесников, ни местных жителей, ни тех, кто может носить оружие по праву. Хозяева леса, понимаешь. Один нецензурно отчитывал второго за потерю автомата, и если опустить непечатное, смысл был таков:

– Что сказать бригадиру? В избушке на курьих ножках оставил? На ведьму польстился?

– Но ведь была чертовка, своими руками держал!

– Объяснять будешь не мне, потому придумай что-то правдоподобное.

– Но ты же видел?

– Мало ли что я видел. Во сне много чего вижу, под кайфом тем более.

– Давай вернемся. Может, получится забрать.

– Ответ правильный. С одним условием: в избушку сам пойдешь.

Они двинулись назад. Лес расступился, валежник почти не выдал чужого присутствия. Безоружный бочком, посекундно останавливаясь, вышел на центр поляны. Второй засел в кустах, держа окрестности под прицелом.

Долгое хождение вдоль и поперек ничего не дало. Еще раз обматерив друг друга, они повернули назад.

Корабль следовал над головами. Видимость и звук включены на «снаружи-внутрь». Высота – лишь бы деревья не задевать.

«Партизаны» знали лес назубок. Болотистую местность, где другому сгинуть – раз плюнуть, они миновали резвым шагом. Давненько тут обитают. Куда же направляются?

Через полчаса глазам открылся целый тренировочный центр. Землянки, полосы препятствий, все неплохо замаскировано. Не приглядись я внимательно, может, и не заметил бы.

Рядом – поляна. Плац или вертолетная площадка. Нигде ни военной техники, ни особых строений и охраняемого периметра, что присущи военным городкам. Ощущение, что со времен Великой Отечественной здесь окопались настоящие партизаны, которым забыли сообщить об окончании войны. Другое дело, что на вояк за Родину эти типусы не тянут. Живут и передвигаются скрытно, увешаны современным оружием, к мирному населению особого пиетета не испытывают, если судить по намерениям, проявленным к первой встречной, которой оказалась Челеста. Любопытное местечко.

Оба скрылись в одной из землянок. Надолго.

Черт с ними. Еще вернусь. Позже. Задача номер один – вернуть к жизни Челесту.

Во избежание новых встреч с кем бы то ни было, корабль завис над топью в самой непролазной чаще.

– Челеста, у тебя все нормально? Как ты?

Ладонь, которой я потряс за плечо отвернувшуюся к стенке напарницу, накрыло тонкими пальчиками. Пришлось присесть рядом.

Пальцы вцепились клещами и не отпускали. Выход виделся один, и я, развернувшись, прилег за девичьей спиной, ладони при этом сохранили сцепку. Буквально у носа из-под растрепанных кудрей торчало прозрачное ушко. Напряженное ушко. Оно ждало.

Отказать в столь простой услуге выглядело предательством.

– Я рядом. Больше ничего плохого не случится. А что было – забудется. – Успокаивающий голос тек ручьем и шумел прибоем. Сейчас сойдет что угодно, лишь бы выводило из шока. – Пройдет время, старое исчезнет под пластом нового, и это новое будет намного лучше. Помнишь Париж?

Может, зря напомнил о памятной ночи? Все же тот поцелуй оказался очень… как бы это сказать… интимным. Словно я и она – мы. Мы, конечно, рядом, но разве вместе? Для настоящего «вместе» требуется постоянное движение навстречу, а мы как вращающиеся с разной скоростью магниты – нас то притягивает, то отталкивает. Если нужно определение случившимся отношением, то мы – команда. Участники невообразимого квеста. Точнее, уже соучастники. Много пережившие товарищи по совместному приключению.

– Мне было хорошо с тобой. Мне всегда хорошо с тобой. И сейчас тоже. Я сделаю все, чтоб тебе тоже было хорошо. – Мой голос убаюкивал. Челеста не понимала слов, но смысл разве в словах? Говорила душа, говорила напрямую с другой душой. И девушка воспринимала сказанное по-женски интуитивно. –

Многое получается не так, как задумано, многое случается такого, чего не предусмотришь. Но я стараюсь. Верь мне, я больше не дам тебя в обиду.

К моей груди придвинулась тонкая спинка. Я ожидал подобного… нет, как выяснилось, не ожидал. Впервые мы оказались н а с т о л ь к о близки. Словно ложки в наборе, но не только телами, но и душой. Дар речи куда-то испарился.

Приподнявшаяся головка легла поверх одной моей руки; вторая рука, обретя свободу, бессознательно завершила полное объятие. Замок намертво скрепили ладони Челесты. И время остановилось.

Проявленное участие сработало – шок прошел. Девушка успокоилась. Точнее, я ее успокоил. Однако – какой ценой? Подлое подсознание не преминуло напомнить, что под халатиком, разделявшим две кожи – ничего. Организм проявил инициативу.

И это называется дружеским участием? Ей плохо, а тут я с утешениями, что больше похожи на приставания. И чем дальше, тем хуже. Хватит. Я не железный. Как было в поставленных мной условиях? Желание или просьба. Прекрасно сформулировал. Просителем никогда не буду, не то воспитание, а насчет желания с ее стороны… Какое, к черту, желание после произошедшего? Нужно вектор чувств, которые направлены внутрь, сменить на что-то внешнее. Лучше менять вместе с обстановкой и как-то растормошить, чтоб отвлечь от того, к чему снова идет.

Кудрявые локоны получили от меня братский поцелуй, руки высвободились, я поднялся.

– Синьорита, карета подана, кони роют копытами. Позвольте кучеру узнать направление, куда следовать.

Девушка не оборачивалась.

– Весь мир у твоих ног, Челеста, что хочешь увидеть? Куда слетать?

– Дичи синьорина, соно ль итальяна.*

*(Говори «синьорина», я итальянка)

А я что сказал? Показалось, что меня поправили. Или снова просится в Италию? Прозвучало похоже, дескать, синьорина просится в родную Итальянию.

Я знал, что однажды момент наступит, этот Дамоклов меч давно ковырял макушку. Однако сердце сдавило. От слова очень.

– Значит, все кончилось, и везти тебя домой?

Она не понимала. Жесты помочь не могли, поскольку руки опустились – во всех смыслах. Горло сипло выговорило на смеси родного и международно понятного:

– Ты хочешь домой? Хоум?*

*(Дом)

Девушку словно плитой придавило, и отнюдь не кухонной. По реакции не поймешь, воодушевило сказанное соседку или испугало. Однозначно – заставило напрячься и обернуться с одновременным запахиванием халатика:

– Ти каписко, ми ай бизоньо кванто ди ун кольпо нель седере.*

*(Понимаю тебя. Я нужна тебе, как рыбе зонтик. Буквально: как пинок в зад)

В ответ с моей стороны – незамысловатое пожатие плеч. Чем больше слов, тем меньше смысла для собеседника, неужели не понимает? Но ее прорвало, и Челеста не могла остановится.

– Ми манди а каза? Вуой леварси иль фастидьо? *

*(Отсылаешь меня домой? Хочешь избавиться от мороки?)

В жизни я не встречал глаз серьезней. А тихий щебет птицы, которой перебили крылья, продолжился:

– Димми Ольф, ту вуои пер ресто кон тэ?*

*(Скажи мне, Ольф, ты хочешь, чтобы я осталась с тобой?)

Слова по-прежнему непонятны, а вот движения глаз, повороты головы и шевеление ладоней, которые поочередно указали на меня, на корабль и на саму девушку, сомнений не оставляли. Она спрашивала, можно ли остаться еще.

– Конечно! Йес. Си-си. Я только рад. Оставайся, сколько захочешь.

– Ва бэнэ. Аллора риманго.*

*(Хорошо. Тогда я остаюсь)

Принятое решение расслабило ее мышцы, взгляд посветлел.

– Хоум – ноу? – на всякий случай продублировал я для уверенности. – В смысле, ноу гоу хоум?*

*(Дом нет? Нет ехать домой?)

Подтверждение кивком подвигло меня на действия.

– Тогда куда доставить милую синьорину? В Италию, но не домой? Нет проблем. И уже есть идея.

Снова мелькнули вниз-вверх непохожие друг на друга облака. Вдоль побережья Адриатики я вручную вывел корабль на Римини, у яхтенного причала с дельфинарием мы свернули над рекой вглубь, и вскоре в сторонке глаза нашли искомое.

– Прошу, синьорина. Вся Италия в одном флаконе.

Странно, что коренная итальянка здесь не бывала. Мы висели над парком «Италия в миниатюре», который сварганил на своем поле находчивый фермер, не желая по примеру соседей разводить овощи и оливки. Вокруг ровные ряды грядок и садов, а под нами – окруженный выкопанными прудами «сапог» со всеми микродостопримечательностями, среди которых можно побродить. Некоторые даже двигаются: летают игрушечные самолетики, плавают кораблики, ездят машинки и паровозики. Лепота. Рядом – уже не микро, а мини Венеция и прочее. Плюс аттракционы. Плюс пластиковые Альпы, за которыми стоят такие же микродостояния соседей.

Переодевшаяся Челеста выскочила в районе Альп, почти под Эйфелевой башней, растерявшей остальной Париж. Встав внутри этой невысокой конструкции, которую специально построили для подобных глупостей, девушка выставила руки в стороны, а мне прилетел воздушный поцелуй. Тонкий пальчик при этом указал на копию площадки, где мы целовались. В ответ захотелось присесть, и чтоб руки изобразили развевающиеся полы фрака. Именно так у нее разошлось той ночью на том же месте. Чувство меры не позволило уронить достоинство, шутку-напоминание не оценят. Я просто улыбнулся.

Невероятное платье из молний мелькало то там, то сям, а я остался наблюдать сверху. Хватит на сегодня неприятностей. Если кто-то заинтересуется посетительницей, которая не входила в ворота и не покупала билет…

Все прошло удачно. Челеста нагулялась быстро: большинство аттракционов оказались платными, энтузиазм поутих.

– Если синьорине нравятся маленькие страны, предлагаю слетать в Сан-Марино. Это рукой подать даже без корабля.

Особенность этого города-государства, никогда никем не завоеванного – расположение на верхушке высокой горы. Не завоевывали по простой причине: а зачем? Ни территории, ни сокровищ, ни полезных ископаемых. Впрочем, глядеть с крепостных стен в далекий-далекий низ, где даже машины не просматриваются из-за мелкости – круто. Нам обоим понравилось. Особенно с высшей точки – с верхушки башни, которая возвышалась над крепостью, горой и окрестностями.

Раз уж пошли микро-государства, то следующим пунктом путешествия я объявил Лихтенштейн. Корабль совершил маленький бросок на северо-запад. Повеяло бюргерско-надежным спокойным средневековьем. Германская строгость, красота и скука. За это люблю и не люблю Германию со всеми ее германоподобными ответвлениями. У этой красоты есть душа, но без куража южной Европы и отчаянной лихости Восточной. О непознаваемой Родине даже не упоминаю.

Далее – Люксембург. Он огромен по сравнению с прочими карликами. Этакий суровый карлик-великан, одновременно древний и современный. Почти настоящее государство со многими городами… гм, городишками. Все познается в сравнении.

Оттуда – Андорра. Хмурая, скучная и чрезвычайно скученная, хотя видно, что архитекторы очень старались. Горы, улицы, дороги. Тоже красиво, но, как говорится, не внушает. И выбраться из горной страны (в данном случае – странички) нормальным путем можно только в Испанию, хотя Франция ближе. Не хотел бы здесь жить. С другой стороны, многие ищут уединения и единения с горами и природой, а тут такое, да еще в самом сердце Европы. В общем, каждому свое.

Челеста удивила.

– Контрапас. – Пальчик указал на парную статую, когда корабль медленно барражировал вдоль улиц в ознакомительной экскурсии.

Бронзовые парень и девушка напомнили мне саму Челесту с ее покойным возлюбленным – взявшись за руки, эти тоже выпрыгивали с постамента куда-то в неизвестность.

– При чем здесь контрабас? – не понял я. – Прыжки под музыку? Как через костер на Ивана Купалу?

Бронзовая девушка придерживала… точнее, задирала на себе юбку намного выше колен, чтоб ткань не мешала ногам скакать вперед.

– Контрапас э иль балло пополарэ. Сарэтэ ди балларэ дэлла туа пьянэта?*

*(Контрапас – это название местного народного танца. На твоей планете умеют танцевать?)

– Балы? Слишком просто одеты эти ребята для придворных балов, а народ про возможность попасть на них только сказки сочинял про всяких Золушек – чтоб раз, и в дамки без всяких заслуг. Мечта всех лентяек – ничего не делать и получить все. Короче, фильм «Красотка» с Джулией Робертс и Гиром: со всеми переспать и выйти замуж за миллионера.

Куда далее? Ватикан я отбросил, это тот же Рим, куда Челеста пока не хочет. И не будем напоминать, сделаем вид, что такого государства на карте не существует. Это легко, когда другая страна составляет лишь квартал в твоем городе. Как если бы наш городской музей с двумя соседними малосемейками объявил себя суверенной территорией, и все по какой-то причине эту дичь официально признали.

Гибралтар? Отсюда рукой подать, только Испанию пересечь. Нет, это не государство, а английский протекторат.

Стоп, а Монако? И мы полетели в знаменитое княжество, которое два брата-грабителя захватили у монахов несколько столетий назад. Династия с тех пор не прерывалась, у нынешнего князя (европейцы говорят – принца или короля) та же фамилия – Гримальди. Между прочим, они гордятся фамилией бандитов, которые попросились переночевать в монастырь и ночью всех вырезали. Когда однажды я коснулся истории монакцев, главный удар меня ждал по выяснении, как называются монакцы. Не существует никаких монакцев, в Монако живут монегаски!

Какой-то чудный музей на краю горы над обрывом мы просто облетели, высадка прошла в парке со скульптурами. У расположенного рядом княжеского дворца как раз происходила смена стражи, у меня она вызвала смех: словно воздушный шар пытаются выдать за истребитель, если сравнивать с кремлевским разводом караула. Как говаривал один киногерой, увидев подобную же нелепость: «Ну, как дети малые!»

А больше и пойти некуда, здесь все перед дворцом, поскольку государство состоит из одной бухточки, окруженной одной горой. Тпррру, мысли-скакуны, а казино?! Знаменитое Монте-Карло!

Стоп. А деньги? Снова кого-то грабить? Увольте, не мое это.

Да и устали мы оба, если честно. Девушка прилегла набок, глаза бессмысленно глядели в окно и уже ничего не воспринимали. Кажется, на сегодня познавательных экскурсий достаточно. Что теперь? Если брать в общем, то я был готов хоть всю жизнь вот так колесить с прекрасной подружкой по миру…

Если б. Все дело в занозе, поселившейся в сердце, которую заноза «Челеста» не могла перебить ощущениями.

Пока не закончу все дела дома, покоя мне не видать.

– Теперь – на родину, – объявил я.

Вскоре мы приближались к моему городу – манившему и отталкивавшему. Сейчас зов перевесил. Необходимо узнать историю, что связана с Полиной, а помочь в этом могла Анюта.

Корабль завис над городской больницей номер один, о которой говорила Рая. Я осмотрелся. Машин на стоянке много, в двух из них в ожидании чего-то сидели люди. Возможно, что Сусанна не оставила без внимания мой вопрос к Анюте, и предупрежденный папаня принял меры. Рисковать не хотелось. Жизнь и так бьет ключом, и ключик этот, увы, не от счастья.

Челеста, видимо, переваривала последние приключения, она лежала в будуаре, взор устремлен в потолок, и что в нем – сам черт не разберет. Шевелившиеся пальчики рук и ног свидетельствовали о не прекращавшейся умственной деятельности. Пришлось извлечь девушку из плавания в воспоминаниях.

– Поможешь? Нужно позвать человека. – Усиленная жестикуляция по-прежнему являлась единственным средством общения, что приводило хоть к какому-то пониманию. – Отсюда, из хирургического. Гёрл. Нэйм Рышкина Анюта. Вывести за больничный корпус к кораблю. Хиа. Кол.*

*(Девушка. Имя. Сюда. Позвать)

Долгое моргание Челесты завершилось вскидыванием бровей, лицо прояснилось.

– Си-си. Рищкина Аниута. Синьора о синьорина?

– Анюта? Гм. Мадемуазель.

– Ва бене.* – Челеста отправилась переодеваться.

*(Ясно)

Корабль приземлился у хозблоков за внешними корпусами.

– Правильно поняла? – переспросил я.

В самодельном платье из молний и туфлях на каблуке моя посыльная будто на бал собралась. Бал неформалов. Несколько незаметных движений в разных местах – и подобный наряд подойдет для бала Воланда. Если б так одевались все исполнители спецзаданий, контрразведка умерла бы от скуки. Или от смеха.

Челеста безмолвно улыбнулась и вышла.

Она поняла правильно. Через минуту между стареньких крашеных корпусов они двигались вдвоем – удивленная Анюта, которая постоянно останавливалась, и подталкивавшая ее мощно жестикулировавшая Челеста. Итальянка отчаянно тарахтела по-своему, отчего мозги Анюты, возможно, отключились, и потому она больше не сопротивлялась.

Здесь, вдали от чужих глаз, я явился народу во всей непознаваемости заместителя пришельца. Корабль выплюнул меня почти под ноги девушкам. У возможного соглядатая должно возникнуть ощущение, что я прятался за углом.

Анютино лицо изумленно вскинулось, Челеста хмыкнула.

– Привет, – сказал я. – Что с мамой?

– Плохо. Врачи стараются, но…

Не люблю слез. Пришлось дружески обнять и погладить ладонью по локтю.

За этим ревниво наблюдала Челеста.

– Все образуется, – сказал я, отстраняясь от Анюты под испепеляющим взглядом сбоку. – Что произошло?

– Наезд. Скрылись, гады. Следователь сказал, что машину через час нашли разбитой.

– Хозяин объявился?

– А как же. А у следствия на руках сразу появилось заявление об угоне. Все концы в воду.

– Обычно так и делается. Если следователь не дурак…

– А если дурак? А если купленный дурак?

Тоже бывает. И не так редко, как хотелось бы.

– Фамилию следователя знаешь?

– Зачем тебе?

– На всякий случай. И как маму зовут.

– Рышкина Антонида Потаповна.

Анюта хотела продолжить, уже открыла рот… и закрыла..

– А ты пришел… – она напряглась, – насчет Альфалиэля?

Пришлось кивнуть:

– Расскажешь?

– Нет.

– Все так серьезно?

– Все так неприятно.

– Даже не намекнешь?

– Нет. И насчет следователя… Олег, не суйся ты в это дело. Запись с камеры наблюдения каким-то образом потерлась. В полиции на мои вопросы только глаза отводят. Важная шишка за рулем сидела. Боюсь, скоро угрозы начнутся, чтоб вообще заткнулась.

– Так кто ведет дело?

– Думаешь, если впряжешься – расскажу на бартер?

– Дура, – грубо оборвал я. – Или я узнаю от тебя фамилию следователя, или развернусь и уйду. Мимо твоего сознания как-то незаметно прошмыгнул толстый факт: мы больше не говорим об Альфалиэле. Мы говорим о твоей маме.

Анюта вздохнула. Пухлые формы колыхнулись, создав единую вязкую волну, сбоку донесся завистливый вздох Челесты.

– Садиков, – выдала, наконец, пышка, почерствевшая от переживаний. – Сергей Алексеевич. Подполковник юстиции.

– Данные хозяина машины знаешь?

– Нет. И не хочу.

– А найти на него управу хочешь?

В глазах девушки пронеслась молния, и громыхнул гром.

– Очень. Но мне такое не по зубам.

Несколько мгновений мы молчали. Я вспомнил о необходимом:

– У тебя запасного телефона нет?

– Только один.

– Жаль.

Анютины глазки с вопросом уставились мне в лицо, в них явственно пронеслись картинки погони и моего отчаянного удирания. Она догадалась:

– Проблемы со связью? Могу временно дать трубку матери. – Голос потускнел. – Ей пока не понадобится.

– И свой адрес, пожалуйста.

Через минуту Анюта ушла, провожаемая взглядом моей худышки, и мы тоже отбыли.

В корабле хмурая Челеста чертила что-то пальчиком по постели. Она молчала, мне тоже было не до светских бесед.

Наша летающая карета уже летела над примыкавшими к Запрядью полями. Немало времени понадобилось, чтоб выследить нужный грузовик. Мы долго следовали за ним, пока тот не выехал на безлюдный сельский проселок. Обогнав, я вышел из кустов с автоматом наперевес. Через минуту грохочущий агрегат поравнялся со мной.

– Олег?!

– Здорово. Как здоровье Кирилла Кирилловича?

Игореха поник.

– Все знаешь, да? – констатировал он с грустью, изучая грязные носки сапог. – Так получилось. Я только начал расспрашивать, что да как… Кириллыч меня за жабры, и вопрос ребром: я либо с ним, либо труп. Но я выцарапал гарантию, что тебе ничего не грозит. Взамен обещал разузнать про документы и глаз не спускать.

– Это Кирилл Кириллович сливал тебе информацию о следствии по моему делу?

– А кто же? Мало того, он и девчушку из ниоткуда добыл, и словечко о тебе в прокуратуре замолвил. Только документы ему отдать – и будешь как сыр в яйцах кататься. Вот такой консенсус.

– А если не отдать?

– Тогда из-под земли достанет.

– А с неба?

Сослуживец принял сказанное за шутку. Его голова тяжело опустилась на руки, лежавшие на руле. Затем он глухо осведомился:

– Могу чем-то помочь? Если, конечно, примешь от меня помощь. После всего.

– Приму, – кивнул я. – Сможешь узнать домашний адрес следователя по Рышкиной Антониде Потаповне? Подполковник юстиции Сергей Алексеевич Садиков. Еще нужно все про хозяина машины, которая сбила женщину. И все по Задольскому. Что узнаешь, скинь по новому номеру. – Игореха записал продиктованные цифры. – Надеюсь, об этом докладывать не будешь?

Он оскорблено стиснул зубы. Но промолчал. И правильно. Слова теперь ничего не стоят, а если предаст второй раз, я могу оказаться резвее Кирилла Кирилловича.

– Еще два вопроса. Первое. Ты говорил, что о землянке знают всего несколько человек. Двое деревенских летом притащили туда упиравшегося парня. Увидели что занято, ушли в лес. Хочу знать об этом все: кого, за что, что с ним сделали и почему.

Игореха сумрачно кивнул. Я продолжил:

– И второе. Что-нибудь слышал о полувоенном учебном центре? Отсюда на север, километров сорок-пятьдесят. Живут в лесу как партизаны.

– Откуда узнал?

– Сорока на хвосте принесла.

– Лагерь строили в девяностые для ребят из криминальных бригад. Сейчас открыт для всех, кому требуется такое обучение. Заведение частное, земля выкуплена, к себе никого не пускают.

– Какими делами там занимаются? Надеюсь, благотворительными и душеспасительными?

Игореха нехорошо хмыкнул:

– Боевиков там готовят. Городских и лесных партизан. Всем, кто платит. Дальше сам выводы делай.

– Ну, бывай. Просьбы не забудешь?

– Сейчас же займусь.

Я направился в лес. Сзади обдало чадом рыкнувшего грузовика, стальная махина угрохотала вдаль.

– Возвращаемся к нашим лешим, – проинформировал я Челесту, оказавшись в корабле.

Она снова лежала на постели, бесстрастно разглядывала потолок. Платье из молний, в котором гуляла в больнице, сократилось на несколько полос, а оставшиеся для удобства были расстегнуты в разных местах. Будь я фотохудожником, этот вид прославил бы или обеспечил парочкой международных премий. Хотелось любоваться бесконечно, с разных ракурсов, но, увы, настроение модели не соответствовало производимому впечатлению.

Ничего, сейчас развеселим девочку. Облетев лесной лагерь, я вышел с автоматом у замаскированного сарая, что находился в самом центре. Судя по всему, это склад. Именно он меня и интересовал. Здесь никого не было. Наверное, ужинают. Часовые, которые обязаны иметься в подобных местах, сидели в засаде где-то в дебрях на далеких подступах, а на территории сейчас я оказался один. Откуда-то слышалась брань, но из землянок никто не появлялся.

Сарай открылся свободно, здесь не запирали – не от кого, все свои. Внутри одна стена оказалась заставлена ящиками, а противоположная – тем, что меня сразу устроило: полными канистрами. Приоткрыв одну, я понюхал. Горючее.

Когда выходил, Челеста с карабином в руках наблюдала из корабля за мной и обстановкой. Приключение ее расшевелило, взор засиял детским чувством причастности к великому делу наведения справедливости. Затем я сузил видимую часть до минимума, чтоб не бросилось в глаза посторонним.

Дальше – дело техники. От облитых ящиков мокрая дорожка вывела наружу, где я отбросил канистру, пробормотав под нос:

– Добро должно быть с кулаками. Так, кажется?

– Ты кто? – раздался голос.

– Сигаретки не будет? – Я достал спички.

– Сига… чего?! Отойди, дурень, здесь курить нельзя, горючее и боеприпасы!

– Ай-я-яй, какая жалость. Ну, нельзя, так нельзя.

Подожженная спичка неспешно полетела на пол, одновременный прыжок вбросил меня в отворившийся корабль.

– Взлет!!!

Челеста на прощание помахала ручкой бросившемуся наутек верзиле. «На прощание» оказалось пророческим.

Бабахнуло отменно. На такой звонкой ноте жуткий день завершился.

В голову пришла замечательная идея: неплохо бы удалить Челесту на время, пока не закончу свои дела. Куда-нибудь в южные страны. Например, на необитаемый остров.

Я представил себе картинку. Нет, так буду беспокоиться: вдруг покалечится, с акулой повстречается или на обед к каннибалам попадет. Надо найти местечко поближе.

Забросить ее в любое из пустующих помещений, которых в мире пруд пруди? Не вариант. Если рядом есть люди, она останется в опасности, а когда люди отсутствуют на большом расстоянии – тем более. Вдруг понадобится помощь? В жизни все бывает – от проблем со здоровьем до землетрясений и падения метеоритов. Плюс проблемы с неуемной головушкой, которая всегда найдет приключения для пятой точки.

Что остается? Опять в квартиру, и строго наказать, чтоб сидела как мышь?

Не проследишь. Снова нервы. Тогда какой смысл?

Нужно сдать ее кому-нибудь под надзор. Вот. Только найти, кому. Успокоенная совесть похвалила мозг за дельную мысль. По негласно установившейся традиции раздевшись для ночлега до трусов, я залез в постель, пока Челеста плескалась у умывальника и чем-то мазалась.

Решив «что» делать, осталось придумать «как». Всего-то. Ночь подскажет, а если промолчит – хотя бы высплюсь.

Дверь «удобств» расползлась, глаза механически поймали в прицел смуглую фигурку, закованную для меня в броню парижских кружев. Именно, что для меня. Для кого же еще?

Помявшись немного, босые ступни прошуршали навстречу, Челеста осторожно влезла в будуар.

– Поссо?..*

*(Можно мне?..)

Она доверчиво прилегла рядом.

– Гм. Если понять на великом-могучем… то есть если в смысле Ниссан-Пассат, то кабинет рядом, но пользоваться им умеешь не хуже меня. Если же это вопрос ко мне… Вряд ли. Не знаю, Челеста. Хочешь что-то спросить – покажи руками. Или не руками. А раз уж влезла, лежи тихо, спать хочется.

Про то, что в ее присутствии хочется не только спать, решил вслух не упоминать.

Ничего, конечно, не поняв, но увидев похожее на равнодушие пожатие плеч, девушка радостно улыбнулась:

– Грациэ. Поссо дормирэ суль павименто ма ми пьяче старэ вичино ди тэ. Нон ти дистурбо.*

*(Спасибо. Могу спать на полу, но мне приятно быть рядом с тобой. Я тебя не побеспокою)

Она расположилась на своем конце постели, я отодвинулся ближе к другому.

– Спокойной ночи, Челеста.

– Буона ноттэ Ольф.* – Она отвернулась.

*(Доброй ночи)

Спокойной, да? Когда она вот так ворочается и во сне трется попкой? Ну-ну.

 

Глава 4

В такой компании сначала трудно засыпалось, затем нервно спалось. Хорошо, что соседка дрыхла без задних ног. Неужели ситуация на нее никак не влияет? Все до банальности просто: некие он и она в замкнутом помещении. Они явно нравятся друг другу. Скажем: в достаточной мере, чтобы не вызывать отторжения. А иногда так почти любовники, и загвоздка в этом «почти».

Моя рука потянулась к чужому гладкому бедру. Прикосновение грозило взрывом. Как минимум – гормональным.

А надо ли? Приятная компаньонка снова согласилась остаться. Со мной чувствует себя в безопасности. Если я нарушу сложившиеся отношения, на кого буду любоваться в последующем покорении мира? На зеленую «Сусанну»? На ощупь она, возможно, ничем не отличается от настоящей. И целоваться, уверен, сумеет не хуже. И затемнение можно довести до кромешной тьмы, чтоб глаза не видели, что целуют.

Кого я обманываю? Сейчас я хочу не абстрактную женщину, сейчас я хочу именно Челесту. А она меня не хочет, иначе как-то намекнула бы взглядом или движением. Или поступком. Насколько успел познакомиться с ее характером, отваги ей не занимать.

Рука вернулась на место.

Разбудило ощущение опасности. Взгляд по сторонам – Челеста в упор смотрит на медальон.

– Чего не спишь?

– Ми скузи. Дорми бене.*

*(Прости. Спи спокойно)

Виноватая улыбка поползла по встревоженному личику. Не тот ли это поступок, о котором грезилось перед засыпанием?

Увы. Искра не промелькнула, мускусом не запахло.

– Приснилось что-то? Бывает.

Кудрявая головка исчезла, приятная соседочка отвернулась.

Дальше я спал спокойно. Больше ничего не мешало. Кроме одного. Лишь оно по-прежнему беспокоило меня день за днем, наводя на тоскливые мысли. Если заявится истинный хозяин великолепия, которое я присвоил… Или другие его нечеловеческие сородичи…

Если явятся – милости прошу к нашему шалашу. Объясню, что ни на чью собственность не покушался, сама в руки свалилась. Точнее, я в нее. Если их техника читать мысли умеет, то хозяева тем более должны. Короче, разберемся.

А может и не придет никто за покинутым имуществом. Допустим, помер пилот от наших вирусов. Или погиб во время жесткой посадки. Или с гравитацией у нас не очень, и размазало его по полу сразу по прибытии.

Была еще одна версия. Оттого возник вопрос, с ответом на который вскоре может помочь Игореха. Тот парень, которого убили – кто он? За любую информацию о нем я отдал бы все… кроме родины и корабля. Парень, пусть земля ему будет пухом (или что говорят в таких случаях про утопших?), знал ценность медальона. Это навело на мысль, что он – мой предшественник. Почему нет? На инопланетянина убитый не походил, но если предположение насчет него верно, он, скорее всего, прилетел к нам из будущего. Это умозаключение упало не с потолка, предпосылка была, на мой взгляд, железобетонной. Какова причина случившегося с этим человеком, за что он пострадал? За связь с деревенскими девками. Или за то, что было принято за некие шуры-муры. Допускаю, что при нынешнем мировом курсе на толерантность и феминизм в будущем при победе глобалистов возможны проблемы с женским полом, и тогда прилет оттуда таких «секс-туристов» вполне объясним. Хотя…

Вряд ли он из будущего. Никакой логике не поддается выбор местности, куда прилетел гость. И выбор партнерш. Почему именно эти – Запрядьевские?

И как быть с парадоксом времени, известным как «эффект бабочки»? Улететь в прошлое, натворить там чего-то, а то и ребеночка кому-то оставить… а потом оказаться самому себе дедушкой? Или, того хлеще, зачать здесь самого себя. Тоже вариант. Но не вариант. Если изменится прошлое, одновременно изменится будущее, и из нового будущего тот же гость уже не прилетит. А если прилетит, то время не имеет начала и конца, а ходит по кругу от рождения этого хмыря до зачатия им самого себя при полете в прошлое. Как теория это все очень даже вероятно, а на практике плеваться хочется от таких предположений. Проще поверить в некоего натурального божка вроде тех, какими древние греки изображали жителей Олимпа – те тоже бросались на все, что шевелится, и другого смысла жизни не видели. Но у Зевса с компанией, насколько помню, не было техники, обходились своими силами и тем, люди считали чудесами.

С другой стороны… разве корабль не чудесен?

В общем, никаких подсказок, откуда мое чудо явилось в наше понятное измерение, найти я – пока – не сумел. И ладно. Мне разве не все равно, если быть до конца честным? А вот пользоваться плодами чужого умения до безумия здорово.

Утром открывшиеся глаза увидели уже «причесанную» Челесту, кромсавшую на дольки завтрак для меня. Накинутый халатик развевался без пояска, поскольку ночное неглиже по-прежнему присутствовало во всем блеске.

– Чао.*

*(Привет)

– Чао.

Челесте нравилось нравиться, мне нравилось за ней наблюдать. Всех все устраивало. Не жизнь, а сказка. Если б не некоторые тараканы в голове.

Обойдя непреднамеренную прелестницу, я достал телефон Анюты. Корабль, по мысленному требованию отправленный домой еще ночью, припарковался вблизи Запрядья.

Едва нашлась сеть, телефон вздрогнул сообщением. Игореха, уже созвонившийся с нужными людьми, каким-то чудом добыл требуемое:

«Если можешь войти в интернет, в конце даю сноску на собранную информацию. Или набери меня».

К сожалению, ни оставленная им трубка, ни одолженный у Анюты «мамин» телефон не были смартфонами, все их умения заключались в соединении людей «для поговорить» или путем многократного нажатия на каждую клавишу вызывать к жизни разные буквы, чтобы послать небольшие текстовые сообщения.

Я набрал номер.

– Ты? – раздался сонно-тревожный голос.

– Я. Говори.

– Ниссан-Мурано белого цвета угнан, согласно заявлению, за десять минут до наезда и последующего столкновения со столбом освещения. Владелец машины – Филозов Герман Кузьмич. Пятьдесят три года. Заместитель начальника охраны Задольского.

Опять Задольский. То ли мир настолько тесен, то ли карма такая – до конца жизни пересекаться с этой семейкой. И что-то говорит, что если не устрою пересечения в свою пользу, упомянутый конец долго себя ждать не заставит.

– Живет один. Постоянной спутницы не имеет. Своего угла нет, квартиру переписал на дочь от первого брака, когда та поступила в университет. Теперь обитает в однушке без удобств, жилье оставлено ему матерью.

– Где мать? Умерла?

– К дочке за границу уехала, за внучкой присматривать.

– Далеко?

– Во Францию. Лет десять назад. В досье все есть.

– А по следователю?

– Жены нет, детей нет, жилье съемное. Зато недавно машину купил, «Мерс» Е-шка трехлетка. Или подарили. За что-то.

– Чем дорожит?

– Да ничем. Собственно, кроме машины он гол как сокол. Ни имущества, ни привязанностей.

– Адрес, телефон?

– В папке. Сможешь посмотреть, или тебе распечатать и передать?

– Передать. Оставь в пакете в том месте, где последний раз встречались.

– Хорошо. Через два часа. Принтер есть только в конторе.

Я выключил телефон. Вот тебе и деревенский водитель. Все успевает.

Чтоб убить время, мы слетали в город. Челеста с любопытством впитывала незнакомый мир, что совершенно не похож на ее родной.

– Руссиа? – решила она проверить догадку.

– Си, Сиси. Россия. Лапти, водка, балалайка. Наверное, не понимаешь, где же медведи?

Она не понимала.

Под нами оказался городской музей. Я пробежался взглядом по вывеске.

– Посмотрим? Приехала выставка, сокровища скифов. Окна на этажах огромные, все видно. Если хочешь, у меня есть бинокль.

– Ке дичи?*

*(Что говоришь?)

– Выставка. Скифы. – Я показал рукой. – Там!

Челеста повела себя непредсказуемо. Она почему-то взбеленилась и отказалась продолжать разговор. Ну и ладно, не хочет, не надо. Только любопытно, что ей скифы сделали. Или ее семье. Кроме как личными счетами объяснить такое презрение к ископаемому народу невозможно.

Я снова повел корабль над городом.

– Ольф! Ке э интерессантэ.* – Девушка указывала на знакомое стрельбище.

*(Как интересно)

Там происходило нечто любопытное. Из луков неумело стреляли четыре девушки. Метров на десять. Четыре парня разной степени одетости стояли рядом. Пуск, попадание, подсчет очков…

Один из парней, блиставший хорошо прокачанным голым торсом, стащил с себя брюки. Все захлопали и со смехом поменялись местами – теперь парни взяли луки и отошли на длинную дистанцию, а девушки заняли места за их спинами. Прицел. Выстрел.

Осмотр результатов закончился смешками. Кто-то из девушек стащил с себя кофточку.

Ясно. Соревнуются четыре пары, одной своей вещью за проигравшего расплачивается партнер. Я повернулся к Челесте:

– Досмотрим?

Можно было не спрашивать, она все равно не понимала. Ее глаза внимательно следили за спортивно-озорным состязанием, неприятия не видно, скорее, наоборот. Мне тем более хотелось узнать, чем все закончится. И время проведем, раз уж в музей напарница не захотела… кхе-кхе, а тут те же скифы, но в другой ипостаси.

Корабль завис над головами участников, и мы склонились над панорамным окном, едва не стукаясь висками.

Плечи соприкоснулись. Это было приятно. Оба проигнорировали произошедшее, сделав вид, что ничего не происходит.

А разве происходит?

Минут через десять внизу выявилась пара-аутсайдер. Парень, будучи сам одет весьма прилично, оставил напарницу лишь в юбке и лифчике. Следующий выстрел поставил в соревновании точку – горе-стрелок вновь оказался худшим.

Девица выползла из юбки. Кто-то включил музыку, почему-то кавказскую. Под заводной танцевальный ритм оставшиеся в нижнем белье проигравшие исполнили неумелую, но задорную лезгинку. Остальные встали в круг и аплодировали, четко поддерживая такт.

Потом, делясь впечатлениями и подкалывая друг дружку, народ разошелся, остался только старый знакомый, у которого я выиграл лук. Человек, который сдержал слово. Себе в убыток. Такими знакомствами разбрасываться не хотелось.

– Челеста, у меня идея. Некоторое время ты сможешь быть в полной безопасности, а я устрою свои дела и вернусь счастливым и свободным.

Мое лицо сияло, девушка в ответ бессмысленно улыбалась, ее головка кивала, принимая сказанное, поскольку оно нравится мне. Идеальная женщина.

Она облачилась в молниевое платье и туфли. Это нелепо смотрелось в наших реалиях, но выбора не было. Намек на переобувку в кроссовки Челеста вызывающе проигнорировала, но по настоятельной просьбе укрылась камуфляжной курткой – погода у нас непредсказуема, а на улице осень.

Мы осторожно выбрались наружу из темного закутка у забора. Со стороны это смотрелось, будто мы занимались там чем-то предосудительным. Стрельбище состояло из двух частей: открытой, для хорошей погоды, и закрытой, большую часть которой покрывал навес. Вторая, помимо огромного зала, что тоже был перепрофилирован для стрельбы, включала в себя несколько мелких помещений – кладовок, туалетов-душевых, каких-то других комнат. Мы прошли через них и остановились перед последней дверью, где я попросил девушку обождать внутри.

– Привет искусным стрелкам!

– Здорово, охотник. – Меня узнали. – Странник, так, если не ошибаемся? Погремуху не менял на что-то менее пафосное?

После пожатия рук я обратился к рыжему:

– Уборщик еще требуется?

– Более-менее. Созрел? Или теперь хочешь сыграть на само помещение? Ищи дураков в другом месте.

– Есть кандидатура.

– Во сколько мне это станет?

– Найдется, где голову приклонить?

– Есть каптерка с диваном, вон та дверь справа.

– Тогда ночевка плюс питание. Э-э… хорошее питание.

Собеседник хитро сощурился:

– Насколько хорошее?

– Насколько совести хватит.

– Честно? На одной воде?!

– Если обидите – самих съем.

Рыжий улыбнулся:

– Что же за чудо-клинингового специалиста сватаешь на столь драконовских условиях?

– Замечательного человека, но у него маленькая проблемка.

– Так и знал, что где-то подвох.

– Этот человек не говорит по-русски.

– Средняя Азия?

– Много хуже. Европа.

– Интересненько. И когда же мы сможем его увидеть?

– Много хуже. Ее. Челеста!

Куртку Челеста несла в руках, поскольку та портила общее впечатление, а платье из молний в мое отсутствие разнообразилось сексуальными разрезами в самых неожиданных местах. Ох уж это вечное женское желание выглядеть отпадно. От глагола «падать», что должен касаться исключительно мужчин. Он и коснулся. Из дверей ожидалось корявое чудо-юдо, и появление такой красотки произвело фурор.

– Хочешь сказать… – у парня вылезли глаза, – этому прелестному созданию некуда приклонить голову?

– Если кто тронет – убью, – пообещал я.

– Хорошо, она принята. На твоих условиях. Кстати, меня зовут Руслан. – Рыжий пристально уставился на меня.

– Ольф, – нехотя сообщил я.

– Ольф так Ольф, – кивнул Руслан. – Представь меня. И как с ней общаться?

– Жестами. Она понятливая.

Челесте показали все, она вынужденно кивнула. Я попрощался. Девичий носик хлюпнул, глаза намокли, но она заставила себя принять все как должное. Капитан решил – юнга обязан подчиниться.

– Оставляю под твою ответственность, – объявил я рыжему, чье слово имело в этой компании основной вес, и на чье слово можно было положиться.

– Само собой. Проблем не будет. Она от кого-то скрывается? – догадался Руслан.

Я оставил вопрос без ответа.

 

Глава 5

Мой курс лежал в Ниццу. Игореха хорошо сработал. Явки, пароли… то есть адреса, состав семьи, увлечения – в полученной папке имелось все.

Главное – два местных адреса. Один – в центре, там жила с семьей сестра следователя. Второй – на полуострове Антиб, рядом с виллами особ королевской крови и дворцами российских олигархов, которые превышали по роскоши и размерам первую упомянутую категорию. Это как Лазоревское на Черном море – относится к Сочи, хотя далеко не Сочи. Но здесь приоритет сдвинут в обратную сторону. Для местных жителей в плане престижа Ницца рядом с Антибом – отстой.

При облете города стало жалко, что маленькая итальяночка не со мной. Ницца мне понравилась. Ей понравилась бы тоже. Я искупался в холодной морской воде – здесь это нормально для осени. В смысле, для приезжих нормально, которые купались в условиях и не столь райских. Море и пляжная галька – как в том же Лазоревском. Только Ницца. Факт купания свершился исключительно для пометочки: был в Ницце, купался. По аналогии: был в Париже, смотрел на город с Эйфелевой башни. Хотя в Париже на башне с девушкой и в Париже на башне без девушки – большая разница. Здесь та же ерунда. Но окажись я здесь с подружкой, вместо дел получились бы приключения. А дела требовали собранности, дерзости и полной самоотдачи.

Об этом думалось, когда летел сюда, но когда зеленые волны обволокли соскучившееся по удовольствиям тело – все забылось. Не хотелось быть одному, когда можно быть не одному.

Из нижнего белья по-прежнему имелись только семейники, что выполняли роль обиходную, ночную и, если приспичит, плавательную. Приспичило. Купаться пришлось в самом безлюдном месте и выпрыгивать в текущем «плавательном костюме» прямо в корабль.

Затем, набираясь сил перед главным действом, я совершил променад по набережной, полюбовался пальмами, поругался на невыносимых мигрантов, не оставлявших в покое ни на минуту. Хотелось подшутить над отдыхающими, которые крутились на колесе обозрения рядом с набережной, их проплывающие лица оказывались в нескольких метрах от невидимо замершего корабля. Если б нашлись соотечественники, так бы и сделал, а сеять панику среди иностранцев, чьих слов и действий не пойму, не решился. Получится не прикол, а чистое издевательство. Ну, не мое это.

Итог прогулки: сюда обязательно нужно приехать вдвоем. Ницца – рай для романтиков.

Вот бы показать этот уютный городишко Полине. Образ статной красавицы вытеснил остальные мысли. Челеста по сравнению с ней – птенец-недомерок, Сусанна – кичевый ширпотреб. Женщина, о которой мечтаешь, обязана быть идеальной во всем, Полина устраивала по всем статьям. Золотая середина: красива без излишеств, чувственна, душевна. И говорит по-русски.

Даю слово однажды вернуться сюда с Полиной. Она будет в восторге. И я, раз уж прибуду с ней и (главное!) буду с ней, тоже буду в восторге. Вот цель, которая стоит всего корабельного всемогущества. И итог размышления: все-таки я неисправимый романтик. И вопрос напоследок: а нужно ли с этим бороться?

Собравшись с духом, я отправился в дом Сусанниных родичей.

По сравнению с соседями-олигархами госпожа Задольская жила скромно. Примерно как тот политик, у которого мы с Челестой побывали в Париже. Ну, чуточку шикарнее. Сделав облет, корабль завис у распахнутого окна второго яруса. Оттуда прямо на меня смотрела… Сусанна.

Нарисованная. Огромный портрет, повешенный в холле.

Вот и встретились. Подмигнув улыбавшемуся холсту, я достал бумажку и тщательно вывел карандашом:

«Вниманию господина Задольского. Только обстоятельное, беспристрастное, всестороннее рассмотрение дела о случайной гибели вашего сына может дать шанс на дальнейшие добрые отношения. С надеждой на понимание и вашу всегдашнюю прозорливость. Очень ценящие справедливость деятельные доброжелатели».

Как-то заумно и одновременно по-детски получилось. Это непринципиально. Важен факт. Скатанную в рулончик записку я прикрутил скотчем около наконечника, и пущенная стрела воткнулась прямо в щурившийся плутовством глаз бывшей подружки.

Мелко, подленько, гнусно… но впечатление произведет. Как говорится, бей врага его же оружием.

И ведь никаких угрызений совести, что поступаю так же, как делал бы противник. Что это: с волками жить – по-волчьи выть? Почему безвариантно выбрался путь запугивания и шантажа? А потому. Голливудские фильмы и компьютерные игры убеждают: лишь герой-одиночка может противостоять системе и выиграть. Как делают ребята с Кавказа, когда у них возникает проблема? Они ищут в системе слабое звено, на него оказывается давление. Цепочка рвется, система дает сбой, результат достигается минимальным напряжением сил. Иду тем же путем.

С другой стороны: я вместе с Добром борюсь со Злом. Тот, кто подставляет людей, кто имеет возможность повлиять на полицию и пользуется этим в неблаговидных целях, разве не Зло? Да его убить мало!

Вечная дилемма. Бороться со Злом можно только злом. Но существовали святые, был Махатма Ганди, и, в конце концов, приходил Иисус, который принес себя в жертву за наши грехи. Разве путь Добра не лучше?

Подставить вторую щеку? Я не Иисус.

А логика добавляет: если меня распнут, Добро не восторжествует.

А если я кого-то распну по пути к насаждению добра силовыми методами?

Лес рубят, щепки летят. Не время для мерихлюндий. Дал волю чувствам – теперь займемся делом, перейдем ко второму вопросу.

Семья сестры замначальника охраны, который сбил Анютину маму, жила в нищете – если сравнивать с Задольскими. Трехкомнатная квартира в историческом центре. После предыдущих хором – бедняцкая халупа. В окно я увидел, как из квартиры вышла девочка-подросток, уже знакомая по предоставленному досье. В одной из спален перед включенным телевизором лежала немолодая женщина, также известная по собранной информации. Она совершенно не двигалась и, скорее всего, спала. Одно из окон было приоткрыто – грабителей-альпинистов здесь не боялись.

Корабль причалил максимально близко. Подоконник, где среди цветов едва нашлось местечко для ступней, со скрипом принял на себя не предназначенную для такого тяжесть. Мои руки, балансируя, некоторое время поработали крыльями и позволили не сверзиться, удержав в последний момент, когда дело уже казалось обреченным. Я проскользнул в спальню женщины.

Быстрое сканирование взглядом, секундное раздумье… Внимание привлекли очки на прикроватном столике – старые, в роговой оправе.

Вернувшись на корабль, я проследил за девочкой. Из подъезда она вышла уже с подружкой – видимо, из другой квартиры этого дома. Весело болтая по-французски, обе двинулись в направлении недалекого отсюда вокзала. Уж не в Монте-Карло ли намылились, или в Канны – на песочке понежиться? На электричке по полчаса пути в разные стороны. А мне вообще три секунды. Лететь так далеко охоты не было, следить дальше – тоже. Обогнав, я нашел местечко для незаметного десантирования и, прихватив Сусаннину видеокамеру, двинулся навстречу.

– Уважаемые мадмуазели, кто-нибудь из вас знает русский?

Вокруг полно народа, и девочки не испугались разговора с незнакомцем.

– Я знаю, – призналась племянница Филозова. – Чем-то помочь? Вы заблудились?

Мы стояли у входа в небольшой отель, что занимал один подъезд длинного трехэтажного дома. Мимо проносились люди. Суетились носильщики. Я демонстративно включил камеру и, отведя руку вбок, поймал в кадр себя вместе с девушкой.

– Хочу послать видеописьмо родственникам. И чтоб местная красавица передала родине привет. Скажете несколько слов?

– Любых?

Она добавила что-то по-французски, обе захихикали.

– Абсолютно, – разрешил я.

Девочка не стала блистать оригинальностью, а просто помахала в объектив ладошкой:

– Привет, родина!

– Спасибо! Мерси!

– Не за что.

Прежде, чем покинуть Лазурный Берег, я сделал еще кое-что, совсем не типичное для себя. Прямо-таки отвратительное. В другое время за такое башку бы любому отвинтил.

Корабль завис в полуметре над клумбой с цветущими розами. Как совесть не пинала подзуживаемый тестостероном организм, руки выворотили целый куст с корнями, и только тогда с чувством выполненного долга я погнал корабль подальше в горы. Там, на одной из вершин, я и заночевал – с видом на красивейший древний городок, отринувший современность.

Впервые за несколько дней я спал в одиночестве. Ноющая боль скрутила сердечную мышцу, выжимая, как прачка тряпку. Оказывается, я привык к непритязательному обществу Челесты, и теперь ее так не хватало…

Вот же, дьявольщина. Сознание грезит об одной… а успевшее соскучиться по ежедневным встряскам тело – о другой. Одно стремится к звездам, второе – к уюту и тихой взбалмошной радости. Как последнее сочетается между собой? Не знаю. Но что оно – такое – бывает, теперь знаю твердо.

 

Глава 6

Проспав до обеда, потом я еще некоторое время валял дурака, собираясь с силами. Как одиноко, оказывается, одному. Не на кого сердиться, некем любоваться. Некому на жизнь пожаловаться. Тоска.

Глянув еще раз на отменные горно-морские пейзажи, я взял курс на дом с данным себе зароком обязательно вернуться сюда вдвоем с… кем-нибудь.

«Дом» – это в понятии страны. Домой – то есть, к себе, в Россию. А уж в России, оказавшись над широкими безлюдными (по европейским меркам) просторами, сначала – в Запрядье, что звало и манило к себе, как «Газпром» карьериста.

С высоты деревня казалась рассыпанным набором кубиков. Подлетая, я заглядывал в окошки. Из-за времени года и намного более раннего часового пояса, чем средиземноморская Франция, в домах горел свет.

Прикольно. Как в телевизоре. Реалити-шоу. Здесь пьют, здесь буянят, здесь читают, здесь сами не могут оторваться от телевизора. Вот знакомую мне Саньку лупцует по закромам законный супружник. Вмешаться? Но у нее такое лицо, что не рискну лезть в чужие разборки. И правильно – Санька заняла круговую оборону, добралась до скалки и атака захлебнулась. Последовало контрнаступление.

А вот здесь…

– Стоп!

Корабль замер раньше, чем я открыл рот для произнесения этой команды. В глубине помещения под сводами низкого бревенчатого потолка сидела Полина. Грустная. Сосредоточенная. Взгляд направлен в выключенный телевизор. К ней вошла женщина. Перекинувшись парой слов, они вместе занялись хозяйством.

Выбрав в огороде свободное местечко поближе к окнам, я вкопал в холодную осеннюю землю розовый куст.

Подумает, что это Альфалиэль? Пусть. Если тот существует, он откроет ей истину. Не станет же бог присваивать чужие подвиги. Какой он тогда бог? А если не существует – значит, со временем истина откроется сама. Я никуда не спешу.

А если догадается, что это я…

Никчемные мечты сразу ушли на второй план, когда рукояти управления послали корабль вверх.

Итак, две главные цели: следователь и виновник наезда. План на день готов.

Машину следователя пришлось искать долго, ее не оказалось ни у работы, ни у дома. Удачу принес спиральный облет окрестностей. Мерседес с нужными номерами безмятежно спал на платной стоянке крайним во втором ряду.

Корабль опустился между стоянкой и высившейся напротив многоэтажкой. Хлопнула тетива, и протертая от отпечатков (на всякий случай) стрела сквозь сетку-рабицу полетела в дверь водителя. Стальное жало прошило железо и пластик дверцы насквозь, застряло лишь оперение. Если б водитель был на месте, его печени несдобровать.

Веселыми огоньками загорелся в ладони оживленный телефон, пальцы прошелестели по кнопкам.

– Садиков у телефона, – отрапортовал следователь, ожидая, что теперь назовется звонивший.

– Сергей Алексеевич, – сказал я, не представившись, – знаю, что на вас оказывается давление по делу о наезде на женщину и вроде бы угоне орудия преступления. Со своей стороны просто прошу расследовать данный случай честно и справедливо. Это в общих интересах. И это – ваша работа, за которую платят зарплату. Помните, наше счастье в наших руках. И чужое тоже. Подумайте об этом. Кстати, у вас машина с удаленной сигнализацией?

Нажавший отбой палец еще некоторое время давил кнопку, отключая телефон совсем. Надеюсь, не очень подставлю маму Анюты, используя ее номер. Даже если ее допросят вместе с дочкой, ничего нового обо мне не узнают. А когда у меня все получится – сочтемся.

Гм. Не «когда», а «если». Впрочем, я оптимист, причем деятельный. Где не удастся мытьем, возьму катаньем. Сусанна подтвердит, что вода камень точит, ведь изначально расстояние между нами как индивидуумами и совместным барахтаньем измерялось парсеками. По результатам проведенного эксперимента заявляю официально: пространство и время не властны над человеком, если чего-то очень хочется.

Итак, переходим ко второй части Марлезонского балета.

Вскоре корабль завис перед окнами Германа Кузьмича Филозова, владельца злополучного «Мурано», который сбил женщину. Я собрал волю в кулак, из груди с шумом вышел воздух. Начали.

Окна работавшего в охране человека оказались наглухо заперты. И балконная дверь. Тогда на пол балкона полетел маленький сверточек, а в руке застонал от производимого насилия телефон, полученный от Игорехи, другими словами – от организации-конкурента господина Задольского. Пальцы яростно давили цифры номера из досье. Если соперники запеленгуют и успеют прибыть быстро, контора Задольского станет защищать меня. Чтобы перехватить. Как догадываюсь, в случае прямого столкновения они лучше отпустят такого ценного товарища, но не отдадут. Сыграю на этом. А в суматохе улетучусь.

Пока летел сюда, долго думал и всячески представлял, как лучше прищучить Филозова. Изначально созревший в воспаленных мозгах жестокий план рассыпался в прах. Восстала совесть. Первоначально, под действием эмоций, я хотел показать сбившей человека и скрывшейся с места преступления сволочи отснятый на Лазурном Берегу фрагмент и предъявить очки, с которыми его родительница никогда не расставалась. И выбить необходимое признание. Вместе с обещанием уладить дело к удовольствию всех сторон.

Больше я так не думал. Когда из переключенного на просмотр экранчика видеокамеры раздалось моим обесцвеченным голосом:

– Хочу послать видеописьмо родственникам. И чтоб местная красавица передала родине привет…

Не могу. Бесчеловечно. Она же ребенок. Я бы за такое…

И камера отправилась на место.

Дочку Филозова, которая тоже жила в нашем городе, я по этому же поводу не стал искать и впутывать в делишки папаши. Взрослые люди должны решать свои взрослые проблемы взрослыми методами. Родители за сына могут ответить, а дети за отцов не отвечают. Это закон, за нарушение которого тоже нужно мстить. И тоже будет справедливо.

А дело уже завертелось.

– Здравствуйте, – сказал я в трубку, когда та четко выдала после трех гудков: «Филозов у телефона». – Меня зовут Олег. Тот самый, обвиненный в убийстве и краже документов. А ваше имя – Герман Кузьмич. Вы сидите в кресле напротив телевизора. В белой рубашке с расстегнутыми двумя верхними пуговицами.

Мужчина шарахнулся с прямой видимости. Мне было все равно, впечатление уже произведено. Пусть думает, что с соседних крыш в него целится снайпер.

– Простите, по красноречивому молчанию слышу, что вы меня узнали. Сильно Задольский свирепствует?

– Не очень. Просто закатает в асфальт при случае. Кожу сдерет. Живьем зажарит. Не больше. Он человек добрейшей души, мухи не обидит. Если та в суп не гадит.

– Спасибо на добром слове, буду иметь в виду. Вообще, я не по его душу, а по вашу. Вы покалечили женщину. Если бы записи с места происшествия непонятным образом не стерлись, я принял бы версию об угоне. Но они стерлись. Ничего не хотите сказать по этому поводу?

– А вы? Чувствую, у вас есть, что сказать.

– Увы. У вас на балконе лежит маленький сувенир. Простите, я не должен был его привозить. Это не давление и тем более не угроза. Просто демонстрация возможностей противной стороны, которую вы зовете быдлом и в грош не ставите.

Осторожно переместившись к балкону, Герман Кузьмич встал сбоку, потом присел и краем глаза снизу заглянул сквозь стекло.

Роговые очки в целлофане заставили его побелеть.

– Что с ней?!

– Мир жесток. Вы тому пример. Сбитая вами женщина лежит при смерти, у нее проблемы, а у вас… их не будет, если поступите по совести. Не прошу большего. Просто по совести.

– Признания ждете? Разговор, как понимаю, записывается?

– Неважно. Мне, например, совершенно не интересно, записываете ли его вы. Мне интересно, что говорит о совершенном вами совесть.

– Позволь вопрос, Олег. Ничего, что на «ты»?

– Учитывая разницу в возрасте – пожалуйста.

– Как ты удрал от наших ребят? Никто не видел. Даже перекрестные камеры слежения не засекли.

– Само как-то получилось.

Сверху мне стало видно, как за углом, на параллельной улице, высаживается десант живой мебели – шкафов, комодов, сервантов и прочих крупногабаритных одушевленных предметов с пистолетами на внутренних сторонах створок. Командовал шкафами гнусавый секретер:

– Где-то здесь. Брать осторожно! Живым!

– Интересно, что скажет обо всем этом Василий Платонович, – вбросил я пробный шар.

Собеседник удивленно застыл. Даже показалось, что поперхнулся.

– Знаешь Василия Платоновича? Понятно, почему легко ускользал. С такой поддержкой…

Больше он ни слова не прибавил. Загадочный Василий Платонович в очередной раз помог мне мифическим существованием, не сообщив принадлежности к какой-либо структуре.

– Я больше не появлюсь на вашем горизонте, – сказал я, наблюдая за копошившимися внизу громилами. – Обещаю. Только прошу подумать: если бы в реанимации оказался ваш родственник – что бы вы предприняли? До свидания.

Палец держал «отбой», пока трубка не пропела арию умирающего лебедя. Тогда я запустил мобильник подальше, за линию рассредоточившегося оцепления. Пусть ищут.

 

Глава 7

При подлете сердце радостно забилось – подаренный куст стоял на месте, радовал глаз и цвел, невзирая на холод.

Я приблизился настолько, чтоб заглянуть в окно. Там что-то происходило. Присутствовали двое. Оба на нервах. Взгляды напряженные, обозленные. Позы – будто убить друг друга готовы.

В доме о чем-то жарко спорили Полина и… мой сослуживец. Игореха размахивал руками, то ли виновато, то ли собираясь ударить. Полина большей частью молчала и уничтожала противника взглядом.

Наоравшись, Игореха удалился. Полина безвольно осела на скамью. Хлопнула входная дверь. Игореха вышел из дома.

Мое внимание не отрывалось от окна: Полина принялась лихорадочно собираться. Через минуту, в знакомой уже фуфайке поверх сарафана и в сапогах ладная фигурка появилась во дворе. Улыбнувшись моему цветку, девушка вышла через калитку, улочка повела ее к концу деревни.

Хотелось верить, что Полина все поняла, по волшебному подарку догадавшись о моем желании встретиться. Назначенные время и место для обоих тайны не составляли: полночь, поляна с кострами.

Тьма на душе развеялась вместе с мраком на сердце и раскрасила ночь огнями внутреннего салюта. Взгляд умиленно следил за лучом в темном царстве, который пробирался туда, где мы встретимся. Скоро. Очень скоро. Могу даже помочь, чтоб звенящие нервы случайно не порвались, выдавая рулады жуткой какофонии, в моих ушах звучавшей маршем победителя. Что бы ни говорили, а жизнь прекрасна.

Была. Из черноты противоположного домика выдвинулась тень. Парень. Городские пижоны возможности пофорсить не упустят; этот же явно местный, одет по-деревенски удобно. Ни слова не говоря, он пристроился за Полиной метрах в двадцати – вразвалочку, с ехидной улыбочкой. Нисколько не скрываясь.

Я последовал за… нет, над ними. Точнее, между и чуть выше. При желании рука могла погладить волосы девушки.

Полина обернулась:

– Куда собрался?

– Тот же вопрос, – ухмыльнулся тот.

Парень был ниже Полины, но крепкий и, как видно, задиристый.

– Я в лес. Травку одну набрать. Лечебную.

– Значит, и я в лес, – сообщил парень.

– Следить поставили?

Тот спокойно пожал плечами:

– Твой брат просил.

– А если я в свою очередь попрошу не делать этого?

Парень осклабился:

– Если очень-очень попросишь…

– Урод.

Полина отвернулась, сапоги продолжили чавкать в сторону леса.

Парень не отставал. Шли долго. Несмотря на наступившую темноту, Полина уверенно двигалась вперед.

– Отвернись, – сказала она на третий час молчаливых хождений зигзагами.

– Чего это?

– Писать хочу.

– Никто не мешает, темно. Заодно и я деревца полью.

Он бесцеремонно полез в штаны, и через миг послышалось журчание.

Зубы Полины что-то проскрежетали, но и ей пришлось присесть за соседним кустиком. Организм требовал, а соглядатай был непреклонен.

– Урод. И как Настюха с тобой живет.

Настюха? Вспомнилось появление Насти на ночном сборище: «Филька, скотина, никак не вырубался…» Затем: «Настюха, медь твою через коромысло! Ноги в руки и ко мне, паршивка!»…

Я его узнал. И стало понятно, почему не узнал сразу. Он сбрил бороду, оттого лицо резко помолодело. Это был один из двоих, убивших прежнего владельца медальона.

Странная парочка вновь углубилась в лес.

– Как ты свою травку в такой тьме искать будешь? – ядовито осведомился Филька.

– Уж как-нибудь.

Когда до «нашей» поляны на берегу оставалось совсем немного, Полина свернула в сторону.

– Здесь.

– Это хорошо. – Филька с удовольствием плюхнулся на землю. – Ищи. А я за тобой понаблюдаю, чтобы чего лишнего не нашла.

План Полины провалился окончательно. Она походила для виду по темной опавшей листве, но, в конце концов, прижав ладонями низ фуфайки, опустилась на поваленное дерево напротив преследователя.

– Не нашла.

– Так и думал.

– Все ты. Тонкие материи не терпят чужого присутствия.

– От тонких материй дети не родятся, – странно ухмыльнулся парень. – Замерзла?

– Только тронь, кобелина.

– Я про костер. Разжечь?

Девушка не возражала. Ей стало все равно. Проходя мимо, Филька нарочно коснулся ее пятерней.

– Холодная, как водка из морозильника. Что творишь? А мне потом за тебя отвечать?!

Он грубо обхватил девушку сзади, вроде как согреть. Именно, что «вроде». Согревают не так. Полина стала вырываться. Филька применил силу. Скрученные девичьи руки теперь едва могли пошевелиться, сдавленная грудь задыхалась, скулы рвали кожу. Глаза с ненавистью косились на оказавшееся рядом лицо, до которого не могли достать зубы.

– Ух, какая горячая штучка. – Филька довольно оскалился.

– Отпусти!

– Я же только руки погреть. Люди должны помогать друг другу, слыхала? О твоей горячности слухи ходят…

– Отпусти, говорю!

– А если нет?

– Все Настюхе расскажу!

– Спорим, не расскажешь. Настюха зыркалки-то тебе повыцарапывает, коли узнает, согласись.

Тело в его руках дернулось, тиски в ответ сжались еще крепче.

– Мерзавец!

– И что?

– Тварь! Подонок! Урод!

– Ну-ну, проявляй фантазию. Что-то все мелко, неказисто. И повторяешься. Скажи что-нибудь покруче, чтоб проняло.

Сарафан под распахнутой фуфа      йкой задрался, и его руки стали забираться глубже. Полину перекосило:

– Сейчас мотню оторву, бздюк!

– Уже лучше.

– Игорю расскажу!

– Совсем хорошо.

– Ау! – крикнул я, выпрыгивая в лес из корабля. – Есть кто?

Филька отпрянул, Полина быстро оправилась.

– Здравствуйте! – Я проявился из тьмы. – Наконец-то!

– Заблудился, что ль, малахольный? – настороженно прищурился парень.

– Не-е. У меня машина. Во-он там. – Я неопределенно махнул рукой в лес. – На трофи-рейд приехал, решил заранее трассу осмотреть. И вот.

– Значит, все же заблудился?

– Потерялся. С дороги сбился.

– А чего ночью поперся? – подозрительно уставился Филька.

Он шагнул вперед и занял место между мной и девушкой. Как бы защищая. Полина не возражала, даже спряталась за его спиной. Ну да, логично, вдруг – маньяк. Мало ей одного рядом.

– С вечера и ищу кого-нибудь.

Филька хмыкнул:

– Подтолкнуть, что ль, надобно?

– Я и говорю.

– Показывай. – Он обернулся к девушке. – Пойдешь с нами. Или могу отвести к брату и уже потом помочь человеку.

– Не надо к брату.

– То есть, про сегодняшние травки он не в курсе?

Полина вздохнула. Мы поплелись в лес.

Гуляние по бурелому ночью – не лучшее занятие. Я постоянно спотыкался обо что-то, рядом чертыхался спутник. Полина держалась позади.

– Теперь действительно заблудился, – сказал я минут через двадцать.

– Балбес, – добродушно ругнулся Филька. – Как зовут-то?

– Олег.

– Меня Филя. – Полину он не представил. – Сделаем так. Разведем костер, посидим, подумаем. Может, вспомнишь, куда идти. А нет – выведу к деревне, оттуда до ваших покатушек прямая дорога через поле.

– Прямая? – удивленно воззрился я. – Из Запрядья? В четырех местах развилки, а дальше – речка, тупик. Только через трассу, по параллельной…

– Проверка, – хмыкнул Филька. – Значит, точно пробовал проехать. Но через поле тоже можно. На речке, к сведению, брод имеется. Ниже по течению.

– Насколько глубокий? – Я вошел в роль.

– Наши деревенские на своих колымагах ездят, и ничего.

– Тогда, да.

Филька огляделся на открывшейся полянке. Место, видать, знакомое. Разворошенная листва полетела в сторону, под ней обнаружилось старое кострище.

– Помогай, водила с Тагила.

Мы с ним накидали хвороста и сухостоя. У парня нашлись спички, а пока он разжигал, я присел на упавшее дерево около девушки.

Филька мгновенно нарисовался рядом, его широкий зад втиснулся между нами. Втроем стали смотреть на костер. Повеяло теплом.

– Будете? – Филька достал из-за пазухи фляжку.

Пахнуло спиртом. Полина отвернулась. Я тоже отказался.

– Ну, что б всем всё и всегда. – Филька отпил. – С божьей помощью, не пропадем.

Он умолк.

– Ты веришь в бога? – обратилась ко мне девушка.

Филька настороженно заерзал. Я ответил:

– Если имеется в виду, что сильно религиозен или воцерковлен, то нет.

– А как – да?

– Видишь эти ботинки? – Я вытянул ноги. – Их сделал обувщик. Я его не знаю, никогда не видел, вряд ли когда-то увижу, но знаю, что он существует. Потому что существуют ботинки. Так же с миром вокруг.

– Его зовут Альфалиэль, – сказала Полина.

– Знаете что, ребята. – Происходящее надоело Фильке, он поднялся. – Пошлите-ка в деревню.

Раскиданный костер, умирая, обидчиво зашипел, в ответ был затоптан сапожищами и присыпан землей. Девушку подняли насильно, я двинулся замыкающим.

– Все, что мы знаем о мире – только думаем, что знаем, – произнесла Полина как бы в сторону, плетясь за прокладывавшим дорогу парнем. – Все придумано торгашами от религий – в борьбе за деньги и влияние. Сами религии. Их история. Соответственно – история мира. Истории нет, все врут.

– Ты сторонница альтернативной истории?

– Они тоже врут. Потому что основываются на тех же фактах, только толкуют иначе. А факты – не факты, просто историки договорились считать их фактами.

– Хватит человеку голову морочить, – встрял шагавший напролом Филька. Сквозь зубы вылетел смачный плевок.

– Почему, мне интересно, – сообщил я, ступая след в след за Полиной.

Кто-то скажет, что фуфайка и сапоги не красят женщину. Пусть так и думают, мне их жаль. Красивую женщину красит все. Красота не в линиях, она в том, как их видят. Я видел не фуфайку, а красоту, и никто никогда не сможет доказать, что это не так. Так. Свидетельство – перед глазами.

Девушка улыбнулась поддержке.

– Тогда пример. Слышал про Александрийский маяк?

– Одно из семи чудес света, – кивнул я.

– Расскажу его судьбу по официальным источникам. Подчеркиваю – по всеми признанным. Триста шестьдесят пятый год нашей эры – землетрясением разрушен сто восьмидесятиметровый Александрийский маяк. Четырехсотый год. Маяк упал. Шестьсот сорок второй – по арабским источникам, маяк спокойно выполняет свою функцию. Примерно семисотый – маяк снова уничтожен. Семьсот девяносто шестой – маяк остался без верхушки. Восемьсот пятидесятый – маяк сносят в поисках клада, что будто бы зарыт в подземелье. Восемьсот восьмидесятый – верхушку маяка переделывают в мечеть, но ее рушит налетевший ветер. Девятьсот пятьдесят шестой – землетрясение уничтожает верхушку маяка, остальное идет трещинами. Тысяча сотый год – от маяка ничего остается после землетрясения, на его месте воздвигают мечеть. Тысяча сто семьдесят пятый – европейский нотариус Бурхард, который ехал к Саладину, описывает спокойно действующий маяк, а в тысяча сто восемьдесят третьем это удостоверяет путешественник ибн-Джабар. Тысяча триста третий – маяк снова падает во время землетрясения. Тысяча триста двадцать шестой – это уже просто смешно: маяк снова падает во время землетрясения. Тысяча триста семьдесят пятый – уже не до смеха: маяк в седьмой раз разрушен землетрясением. Причем, надо заметить, за все время никто ни разу его не восстанавливал. Падает всегда один и тот же, тот, древний. Тысяча четыреста восьмидесятый…

– Еще не все?!

– В этом году султан Египта из развалин маяка строит форт, что сохранился поныне.

– Уф… – вздохнул я с облегчением.

Даже Филька улыбнулся.

Полина продолжила:

– На карте тысяча пятьсот семьдесят пятого года маяк стоит на месте. На карте тысяча шестьсот восемьдесят третьего – тоже, напротив дворца правителя, даже отражения в воде нарисованы. Карты детализированы, все остальные постройки стоят на своих местах, не доверять картографам резона нет.

– Как это понимать?

Девушка пожала плечами.

– Спроси у историков.

– Пришли, – остановился вдруг Филька. – Вон твоя дорога.

Мы оказались на окраине Запрядья. Полина бегом бросилась к своему дому.

– Спасибо, – сказал я, не особо рвясь отправиться в указанном направлении.

Пришлось. Через пару десятков метров, когда меня скрыла тьма, я побежал через лес назад и успел увидеть, как Филька, не догнав девушку, чертыхнулся и отправился к себе. Тогда я вышел на тропу, которой прибыли, глянул в дремучую тьму… и вздохнул, кляня себя.

Существует в мире замечательное правило: сначала думать, потом делать. И еще одно: чтобы легче найти, запоминай, где оставил.

 

Глава 8

Корабль я нашел под утро. Едва не отчаялся. Каким-то чудом в нужный момент свернул в нужную сторону – вот он, голубчик, ждет, миленький. Может не чудо, а медальон заставил меня свернуть? Знать бы. Если да, то у меня появится недурной навигатор. Только б инструкцию где-то найти, потому что практиковаться во вторичной потере и обнаружении невидимого корабля не хотелось.

Я вздремнул часик – больше не смог, подняли жажда жизни и виртуальное шило с другой стороны переда. Рановато, конечно, но следовало позвонить Анюте. Я включил телефон.

– Привет. Это Олег.

– Привет! А у нас новости. Представляешь, он пришел с повинной. Владелец машины. Никакого угона не было. Теперь под подпиской о невыезде ждет суда. А нам с мамой он оплатил операцию в Германии, уже собираем документы!

– Видишь, как все замечательно устроилось.

– Следователя сменили. Прежний ушел в запой.

– Бывает. Надеюсь, новый окажется честнее.

Поколебавшись, Анюта решилась:

– Это ты устроил?

– Неважно. Счастлив, что у тебя все налаживается.

Я собрался отключиться, она остановила:

– Постой. Ты спрашивал…

– Если думаешь, что я только поэтому… До свидания.

– Да подожди же. – Девушка грустно помолчала. Наверное, собиралась с силами. – Там только ужасные слухи. Катенька рассказывала…

– Катенька?! – Словно утюгом огрели. – Такая…

Я возбужденно обвел рукой в воздухе воображаемый силуэт. Ладонь нарисовала что-то невысокое, крепенькое и аппетитное. Вспомнив, что собеседница не экстрасенс и жестов не видит, пояснил:

– Смешливая, тихая, лет пятнадцати?

– Шестнадцати. Моя двоюродная сестра. Ты ее знаешь?

Я поперхнулся.

– Видел.

Анюта немного помолчала, но, в конце концов, продолжила:

– Некоторые деревенские девушки…

– А замужние?

Анюта нервно отреагировала:

– Ну да, а что? И замужние тоже. Они объединились в этакий… кружок по интересам.

– Если боишься сказать, что они там танцуют раздетыми, то не стесняйся, это я уже знаю.

– Да, и это тоже, – обреченно подтвердила Анюта, кажется, где-то в далекой дали вспыхнув, как тополиный пух от спички. – А позволь узнать…

– Откуда знаю? Пролетал мимо… на вертолете. Случайно увидел. Собрались, мантры поют, руками машут. Так в чем состоит главный интерес?

– Стоп. Ты сказал, видел Катеньку?

– Ну.

– Значит… она тоже?! – голос Анюты задрожал. – Аська, мерзавка… Предупреждала ведь ее, чтоб и мысли такой… – Девушка внезапно вспомнила про меня. – Аська – тоже двоюродная сестра, только старшая.

– Так для чего они…

– Новый взгляд на мир. Новое мироощущение. Новая история. Этот голос, что возникает прямо в твоей голове…

– Ты тоже слышала его?!

– Все! Больше ничего не скажу! – Во вдруг накатившем бешенстве Анюта отключилась.

– И тебе до свидания, – сказал я умолкшей трубке.

Интересно, заметит ли, что с вертолета я узнал имя ее сестренки. Вряд ли. А если и заметит?

Корабль взял курс на город, и уже через минуту я входил на стрельбище.

– Привет. Пролетал мимо, решил проведать. Челеста освоилась? С обязанностями справляется? Как ей здесь? Думаю, скоро заберу.

Пропуская, Руслан как-то странно глянул на меня, взгляд убежал в сторону.

Сердце сжало тисками. Ноги едва не перешли на бег. Полы оказались гулкими и отдавали сотрясающими басами. Или это был пульс? Дверная ручка каптерки почти выворотилась с мясом, хотя была не заперта. Дрожавшая Челеста, вся в слезах, забилась в угол дивана как в последнее прибежище. Голова даже не приподнялась посмотреть, кто пришел.

– Челеста?! Что с тобой?!

Неверяще вскинулись красные глаза, и девушка с рыданиями кинулась мне на шею. Пришлось подхватить на руки, чтоб не рухнула на подкосившихся ногах.

В двери осторожно возник Руслан.

– Это не я, – первое, что сказал он. – Сейчас все расскажу. Просто послушай.

И я послушал. С содрогающимся тельцем в руках. С ядом в крови. С жжением в жаждущих действия ногах.

– Я работаю посменно, – быстро говорил Руслан, – то менеджером в автосалоне, то здесь. И Лаврик, мой сменщик, так же.

Я не стал уточнять, имя это, прозвище или фамилия. Успею. Я слушал.

– Знаешь, здесь бывают иногда довольно нескромные игрища…

Я хмуро кивнул. То, что мы видели сверху с Челестой, как раз входило в эту категорию.

– Вчера была Генкина смена…

– Генка – это Лаврик?

– Да, – подтвердил Руслан.

Значит, фамилия. Вместе с именем они намертво отпечатались в мозгу.

– Гена – фанатик пейнтбола. Он принес маркеры, пригласил друзей. Многие пришли с девушками. Придумали игру: девушки одевают защитные костюмы и в дальней части стрельбища бегут по очереди от стенки до стенки, а мы, для большего веселья мешая друг другу, палим по ним краской. Цвет краски у каждого свой. За каждое попадание сраженная девушка целует удачливого стрелка. Челеста, наша всегдашняя зрительница, тоже присутствовала.

– Поясни насчет всегдашней зрительницы, – потребовал я.

– А чей ей еще заниматься? – оправдываясь, вскинулся Руслан. – У нее появилось свое место на скамье под навесом. Сидела, смотрела. И тренировки, и междусобойные соревнования. Я, к примеру, учил ее стрелять из лука… – Он немного смутился. – Лаврик – из своего любимого маркера. Гусейн – из пневматики…

Ох, и оставил же птичку в гадюшнике…

Насколько смог, я взял себя в руки, молча бурля в ожидании продолжения.

– Позавчера мы предложили Челесте турнир в ее честь. – Руслан еще больше смутился, красноватые щеки совсем покраснели. – За поцелуй победителю.

– Она согласилась?!

– По-моему, с радостью. В любом случае не отказалась.

– Откуда знаешь? Кто-то выучил язык или привели толмача?

– Я довольно сносно владею английским, намного лучше нее. В общем, как-то объяснялись.

– Кому достался приз?

Рыжий детина машинально сделал шаг назад.

– Мне.

– Она плачет поэтому тоже?

– Что ты!

– Дальше. По делу.

– Короче, предложили поучаствовать в новой игре, с которой я начал. Дали костюм, и она собрала больше всего попаданий.

Я помрачнел. Руслан виновато отступил еще, почти скрывшись за дверью.

– У нее привычки другие, совсем не для нашего менталитета. Увидев кого-то, она здоровается и норовит поцеловаться со всеми пришедшими, невзирая на пол и присутствие вторых половин. Причем, дважды: когда приходят, а потом когда уходят. Да еще по многу раз. Как поведал Яндекс, это у итальянцев национальное. А нашим парням как реагировать? Гена принял это за приглашение. А утром я застал здесь вот это. – Веснушчатая рука указала на вздрагивавшую в плаче Челесту.

Чтоб не взорваться, я отвел взгляд. На такое нельзя смотреть безучастно.

– Где он сейчас? – выдавило перехваченное горло.

– Только что ушел к остановке на углу.

– Как выглядит? Неважно, Челеста покажет. Мы уходим. Полицию вызывал?

– Нет. Ты же говорил – у нее проблемы.

– Лаврик на это же надеялся?

Рыжий отвернулся.

Еще поговорим. Когда буду в состоянии.

Я обхватил девушку и бережно повел ее к выходу. Взгляд боялся останавливаться на ней, чтоб не сорваться на невозможное – мужские слезы. Еще не хватало. Держаться было все труднее. Необходимо выпустить чувства наружу. Сделать это проще простого: мужчина обязан защищать женщину, а если не получилось, то отомстить. Око за око, один из главных постулатов Завета. Пусть Новый не совсем с этим согласен, но прежний вроде как тоже в силе. Все, кончаю мешать божий дар с яичницей, пора от слов переходить к поступкам.

– Этот? – Из корабля я показал всхлипывавшей девушке наружу. – Хи?*

*(Он?)

Челеста инстинктивно отшатнулась. Ясно.

Высокий крепыш в кепке одиноко маячил под навесом автобусной остановки. Мясистый нос, накачанная шея, пустой взгляд. Не люблю таких. И не говорите мне, что это эмоции кипят, потому что когда эмоции, то просто ненавижу!

Корабль завис над остановкой.

– Лаврик?

– Что? – Он принялся озираться. – Кто?

– Подойди к столбу.

Осторожный детина сделал два шага, но не к столбу, а наоборот.

– Кто зде…

Этого оказалось достаточно. Я высунулся, резко подхватил под мышки и втянул тяжелое тело внутрь. Одновременно корабль получил приказ обездвижить постороннего.

Счастье, что корабль признал опасность и команду исполнил. А если бы нет?! Как же все крепки задним умом. В следующий раз буду думать…

К черту. Не будет больше следующего раза. Думать надо до проблем, а не после, это единственный путь, чтоб их не было.

Мои нервы корабль не волновали, но в голове Лаврика явно происходило что-то, что напрашивалось на подобную реакцию техники, и для меня все закончилось хорошо. Я ткнул новоприбывшего мордой в пол, чтоб ничего не увидел. Рукоять управления проложила курс на заброшенную стройку.

Банально, но миг полета показался вечностью. Бетонный пол одного из этажей недостроенной многоэтажки вздрогнул от упавшего тела, которое тут же начало брыкаться. Я спрыгнул рядом.

Челеста осталась внутри. Нечего ей смотреть на такое.

Мыслей, если это можно назвать мыслями, возникло и упорно дралось за первенство всего две: подвесить за причиндалы к стреле башенного крана, чтоб, когда оторвутся, гаденыш отправился в ад с наибольшей скоростью, или просто отрезать их на фиг. Такому человеку (странно применять к моральному уроду это слово, но пока оставлю, чтоб не забывать, что я тоже человек) от них одни неприятности, лучше сразу избавить. Всем станет лучше. Если это существо в образе человека выживет.

Именно. Определение найдено. «Существо в образе человека». На душе полегчало, можно переходить к делу.

– Ты чего?! – заорал Лаврик оттаявшими голосовыми связками. – Совсем, что ли?!.. Из-за этой подстилки? Да она сама…

– Не сама.

– Думаешь, раз на меня пальцем показали, так остальные просто ангелы, один Лаврик виноват?

Ненавидящий лжет, бубнил я себе библейскую правду, стараясь не слышать.

На полу валялся ржавый гвоздь с большой шляпкой. В голове что-то сверкнуло, и гвоздь машинально отправился ко мне в карман. Затем я привалил подонка к деревянным козлам, на которых некогда что-то пилили строители. Теперь его руки, закрепленные позади деревянного основания, едва могли двигать пальцами. И по ним, чтоб не двигались, тоже хотелось двинуть. А он не унимался:

– А знаешь, на кого батон крошишь, да еще из-за какой-то потаскушки?

– Заткнись, выродок. Она не потаскушка.

– Ты бы видел ее, мокрую, хлюпающую, когда показывала небо в алмазах…

– Заткнись.

Лаврик не затыкался.

– Думаешь, ты ей нужен? Ей все нужны! Это же просто оболочка с медом внутри, везде вывешен белый флаг и принимают как родного. Сначала она, конечно, ломалась для виду, играла в недотрогу…

Ему зачем-то требовалось довести меня до белого каления, вывести за пределы гнева. Это что – такая защитная реакция? Умолять о пощаде некий аналог совести не позволяет (настоящей совестью в данном организме не пахнет), поэтому надо все испортить окончательно, чтоб потом вывести к чему-то несерьезному и достойному прощения. Если так, то логика поведения правильная. Он молодец. Одна ошибочка: со мной не пройдет.

Кулак со всей мочи навестил зубы, прекратив поток мерзости. Костяшки пальцев взныли, у нас обоих что-то хрустнуло. Пальцы частично отнялись. Зато Лаврик сразу умолк.

Мне на глаза попалась доска, что валялась невдалеке. Я принес ее и вставил как распорку между ног человекоподобного существа, которое еще вчера выдавало себя за человека.

– Фтой, офтанофифь! Ффе фоффем не так!..

От удара ноги его голова откинулась назад.

Под окном валялся строительный нож, похожий на усиленный канцелярский. Сточенное о гипсокартон лезвие было насмерть зазубрено, но нож оставался ножом и при должном желании мог выполнить свою функцию – я с трудом, но все же разрезал им середину брюк страшно мычавшего Лаврика. Тот делал страшные глаза, но внятно говорить не мог, не давал рот, полный крошева из зубов и крови.

Добравшись до главного, одной рукой я потянулся за обломком кирпича, другой достал из кармана гвоздь. Край кирпича брезгливо откинул сморщенное уродство, и я, примерившись, с силой вбил гвоздь сквозь мошонку. Смесь рева-стона сотрясла стройку. Я поднялся.

В судорожно цапнувшие пальцы Лаврика упал строительный нож. С веревками и человеческими тканями хлипкий инструментик справится, а с железным гвоздем – никогда.

Внизу быстро растекалось бурое пятно.

– Захочешь жить – поймешь, что надо делать.

И я ушел.