1

– Да, они вправду все ушли, – сказал Ноэль, осторожно заглянув внутрь. – И все это вполне естественно. Все разрешилось, и только священнику осталось пробормотать поминальную молитву по падшему неверному.

– Вперед! – свирепо рявкнула Диана, втолкнув Ноэля в зал.

* * *

Готт недоуменно смотрел на Эплби.

– Вы хотите сказать, что воздержались бы? Вы не нашли все это убедительным?

Эплби беспокойно расхаживал по комнате, словно чего-то ожидая.

– Я не воздерживался, когда вы все это вывалили Сэндфорду. И разумеется, все было убедительно, даже очень. Вот только, мой дорогой Джайлз, вы излагали все это со своих позиций. Знаете, чего не хватало?

– Чего же?

– Опытного адвоката по уголовным делам, чтобы высмеять вас в суде. – Голос Эплби звучал сухо, но без злобы или сарказма.

– Что, все так плохо?

– Ну, взять хотя бы эпизод с черепом Олдирна. Прозвучит ли это убедительно, убедительно в суде, если его станет опровергать ловкий юрист?

– Но все же сходится.

– Именно так. И я думаю, что это триумф. Однако не кажется ли вам, что суд упустит тот факт, что это триумф вашего ремесла – захватывающей беллетристики? Все могло произойти именно так. Звучит прекрасно. Но не существует ровным счетом никаких доказательств того, что Нейв вообще брал в руки этот крест, прикидывал плотность черепных костей Олдирна или смазал весь драматический эффект, использовав револьвер. Адвокат минут за десять докажет, что все это – прекрасный вымысел.

– Вы не верите?..

– Да при чем здесь я! Моя работа – думать о судье и присяжных. И когда я смотрю на дело с их точки зрения, мне становится страшно. Скажем, мне нужны доказательства.

– Послания.

– Подброшены.

– Свежий отпечаток пальца Нейва на строчке про ворона. Вы обнаружили его через три минуты после того, как из его комнаты поступило послание. Это и есть доказательство. Вы же сами говорили, что отпечатки пальцев помогают ловить преступников пачками. Нейв знал, что нельзя оставлять никаких следов на револьвере или на кресте. Однако, проведя пальцем по странице «Гамлета», он как-то об этом не подумал.

– Да, этот отпечаток… – Эплби рассеянно пинал по ковру какой-то воображаемый предмет. – Именно на основании этого отпечатка я некоторым образом дал согласие на действия Сэндфорда. Сказать по правде, если Нейв пойдет под суд и его признают виновным, то этот отпечаток спасет меня от позора. – Эплби застыл как вкопанный. – Он говорит, что принимал ванну.

– Во время шестого послания? А что он говорит об отпечатке?

Эплби почти снисходительно покачал головой:

– Слава богу, он пока еще об этом не знает. Пока придержим этот отпечаток. И обещаю вам, что к нему потребуется прибавить что-то еще. Нужны доказательства – вот в чем штука. Кстати, Джайлз, о мотиве. Вам не кажется, что вы немного увлеклись?

– Возможно, я его немного утрировал.

– Именно так. В каком же нестабильном мире мы нынче живем. И поэтому некий Ричард Нейв, возведенный в рыцарское звание, обладающий одними убеждениями, злодейски убил некоего Йэна Стюарта, барона Олдирна, обладавшего другими…

– Право же, Джон.

– Хорошо, хорошо. Но я говорю лишь то, что будет представлено в суде. Они сведут все к тому, что дело станет выглядеть именно так. А какие у нас доказательства? В случае с Маллохом у нас, по крайней мере, имелась реальная смертельная вражда, и мы могли предоставить ее свидетелей. Однако с Нейвом у нас нет ни единого свидетельства того, что он вынашивал хоть какие-то планы мести Олдирну – с момента рождения и по сей день включительно. Все сказанное вами о силе безличной идеологической ненависти может действительно оказаться сущей правдой. Однако среди присяжных не будет тех, кого вы называете «интеллектуалами и широко мыслящими людьми». Там будут мясники и пекари – что, возможно, и к лучшему. И они окажутся основательно сбитыми с толку, когда им скажут, что в деле нет личного или частного элемента и что Нейв – убийца, поскольку он является закоренелым номиналистом, отвергающим мотивированность субъективно понимаемой эпистемологической проблемы…

– Я не…

– Но именно это они и скажут! И я сам вам говорил, что мотив слаб. Он частично исходит из вашего образа мыслей, Джайлз. Если говорить о ненависти, то никто не ненавидит открытого и воинствующего атеиста вроде Нейва столь сильно, как запутавшийся и апологетический агностик вроде вас, сознательно увязший в постулатах христианской традиции.

Готт быстро провел рукой по волосам.

– Все верно, – ответил он. – Полагаю, что вскоре вы сможете убедить меня, что я свалял страшного дурака.

– Дело в нас, а не в вас. Однако главный вопрос – доказательства. Согласитесь – нам не хватает доказательств.

– Да, но я хочу услышать ваше мнение, Джон. Если взять дело против Нейва в моей трактовке, есть ли там что-то, чему вы откровенно не верите?

– Да, есть. И именно это заставляет меня думать, что дело еще не закончено. Разумеется, без большего количества доказательств мы проиграем в суде. Не думаю, что вы действительно разъяснили загвоздку, то есть происшествие с Банни и не подлежащее сомнению алиби Нейва на этот счет. Я согласен с сильной стороной вашей аргументации: зачем нападать, если можно просто украсть? Но дальше этого я пойти не могу. Я не представляю себе шпионов, ведущих меня по всему Скамнуму. И что бы там ни говорили вы и ваш драгоценный близорукий Раут, я не могу представить себя в качестве двойника Банни. Если бы речь шла о настоящих двойниках, например, о близняшках Терборг, я бы принял эту версию. Но дело в том, что сходство не такое уж близкое. Прежде чем вот так ударить человека по голове, неплохо бы удостовериться, кого бьешь. И это адвокат распознает в вашей версии как еще один элемент беллетристики. Мне нужно более правдоподобное объяснение случившегося с Банни. Пока что я знаю, что это станет слабым местом в версии.

Готт задумчиво взглянул на Эплби.

– Кажется, вы вообще не верите моей версии.

– Нет, – очень осторожно ответил Эплби. – Если бы я вообще не верил вашей версии, я бы выступил против ареста – по принципиальным, если не прагматическим соображениям. Существует дело против Нейва, и оно слишком серьезно, чтобы вообще ему не верить. Его арест был оправдан. Однако у меня есть кое-какие сомнения. И в основе их – по крайней мере, в некотором роде – лежит факт, что это ваше дело, Джайлз. Столь блистательно ваше. Поймите меня правильно. Мне просто страшно от ваших умопомрачительных способностей в подобных вещах. Вы создали великолепное дело или, по крайней мере, великолепный эффект. Однако кто-то скажет, что вы могли проделать то же самое с полудюжиной других подозреваемых.

– На самом деле я безответственный сочинитель. Знаете, все было совсем не так.

– Я не говорю, что это было так. Уверен, что вы тщательно взвесили все вероятностные варианты, прежде чем позволили мне проводить вас к Сэндфорду. Однако вы знаете, что я на самом деле имею в виду.

– Вы имеете в виду, что моя извращенная фантазия готова ухватиться за что угодно. Подтолкните ее, и она полетит. И это отчасти верно. Но я отверг очень много фальстартов, поскольку они представляли собой лишь сюжеты для пустого фантазирования. Я прошелся по всему, что произошло за последнюю неделю, и в процессе этого проанализировал все события, мнения и точки зрения. Вещи, сказанные тем или иным человеком, от которых, полагаю, может оттолкнуться сочинитель.

Эплби все никак не мог успокоиться, расхаживая по комнате и нещадно пыхтя трубкой.

– Да… да. Например?

– Хотя бы Пайпер. Я уже вам об этом говорил. Пайпер демонстрировал неотступную тягу к чему-то злодейскому и порочному. От этого можно оттолкнуться.

– Что-нибудь еще?

Готт раздраженно взмахнул рукой.

– Пустые фантазии, – ответил он. – Например, герцогиня. Проезжая по подъездной дорожке в своей машине, Олдирн сказал о герцогине что-то такое, что можно расценить как едкую иронию. Она неделями работала взаперти, чтобы достичь сиюминутного совершенства – или, возможно, сиюминутного абсурда. А чуть позже Элизабет сказала нечто мрачное о Банни: что он шпион в черном, что он прячет государственные тайны в черном ящике.

Что-то хрустнуло. Эплби подхватил падающую трубку, вытащил изо рта откусанный мундштук и посмотрел на него. Затем он взглянул на Готта и направился к двери.

– Джон, что это все значит? И куда это вы собрались?

– Это значит, что забрезжил первый огонек истины. Я собрался по-дружески поболтать с Нейвом. С глазу на глаз, не привлекая внимания.

Не успел он дойти до двери, как она открылась. В образовавшемся проеме показалась голова мистера Гилби.

– Слушайте, можно нам войти? Диане кажется, что она сорвала аутодафе.

– Она что?

– Прекратила преследования еретика Нейва. Видите ли…

– Вперед! – раздался из коридора голос Дианы. Через мгновение она влетела в комнату и резким движением протянула Эплби мягкий белый предмет. – Вот! – воскликнула она.

Эплби осмотрел его.

– Да. Но там, знаете ли, все обыскали…

– Обыскали! – хмыкнула Диана. – Похоже, у ваших сыщиков нет носов. Понюхайте-ка.

Эплби принюхался.

– Да, – сказал он и протянул предмет Готту. Тот втянул носом воздух и покачал головой. Эплби повернулся к Ноэлю: – А вы?

Ноэль также покачал головой. Эплби бросил предмет на стол.

– Как и следовало ожидать, – произнес он, – запах еле уловимый. Однако, хотя мы с мисс Сэндис чувствуем его, это не доказательство. Но это ниточка. – Он повернулся к Диане: – Это мадам Меркаловой?

– Ее, – довольным голосом ответила Диана.

– А сообщник… – Эплби напряг память. – Один из пяти: герцог, Джервейс Криспин, доктор Биддл, Клэй и Коуп.

Готт недоуменно уставился на него:

– Боже мой, почему именно они?

– Потому что эти пятеро находились на задней сцене, а потом разговаривали с вдовствующей герцогиней Хортон.

* * *

Клэй и Элизабет шли по длинному коридору к своим спальням.

– Как же хорошо, что все кончилось, – сказал Клэй. – Однако на самом деле, разумеется, еще ничего не кончилось. Полицейский суд, потом суд присяжных и так далее – все это ужасно.

– Все-таки жаль, что его нельзя по-тихому отправить в сумасшедший дом. Это представляется самым разумным решением.

Клэй покачал головой:

– Возможно, что и так – но только после суда. Безумен он или нет, но ему надо дать последний шанс. Однако он все равно опасен и, как мне кажется, страшно мучается. Лучше уж ему умереть. Лично я был бы рад, если бы его повесили.

Элизабет чуть вздрогнула. Они остановились у двери Клэя.

– Боюсь, – произнес Клэй, – что вы все еще испытываете потрясение. Пока есть тайна, напряжение заставляет двигаться. Но потом обычно понимаешь, что ощущаешь лишь сильное потрясение.

– Нет, – твердо ответила Элизабет, сделавшись в чем-то похожей на Диану, поскольку его слова явно намекали на ее принадлежность к слабому полу. – Потрясения я не ощущаю. Только сильный голод.

– Боже мой! Тогда съешьте печенье. – С этими словами Клэй скрылся за дверью и вскоре появился с небольшой серебряной коробочкой в руках.

Элизабет взяла печенье, а затем удивленно уставилась на коробочку. Там оставалось не меньше дюжины печений.

– Вот оно что! – весело воскликнула она. – Так это вы пробрались в кладовку и расстроили Раута!

– Мне ничего об этом не известно, – ответил Клэй.

– Но ведь больше шести никогда не кладут… – Элизабет посмотрела на Клэя. Их взгляды встретились, и она умолкла. Он совершил ошибку – возможно, первую за все время, – и знал это. Теперь это знала и она. И он об этом тоже знал.

Элизабет героически надкусила печенье.

– Как глупо с моей стороны, – пробормотала она, едва отдавая отчет своим словам. – Спасибо вам. Спокойной ночи. – Она неторопливо направилась к себе, хотя мысли вихрем неслись у нее в голове.

Она закрыла дверь и прислонилась к ней, ожидая, пока буря уляжется и голова сделается ясной. Она поняла, что не узнала ничего нового. Все время или с того момента, когда Клэй показывал изумительные фокусы в малой гостиной, она знала… что-то знала. Теперь она просто увидела, что именно.

– Глупо! – сказала она вслух, стараясь не впасть в истерику. Затем, не обращая внимания на пораженную камеристку, она открыла дверь и снова вышла в коридор. Возможно, на нее просто нашло какое-то затмение. В любом случае она собиралась довести дело до конца.

По коридору и за угол – и вот она снова у двери Клэя. Она вдруг ощутила мимолетный порыв постучать в дверь напротив, к Чарлзу Пайперу. Однако она подавила его и подняла руку, чтобы постучаться к Клэю. За дверью она услышала голос, и что-то – возможно, что-то в интонации доносившегося сквозь толстое дерево бормотания – снова заставило ее остановиться. Она вдруг поняла, что находится на грани опасности, что все приличия не имеют значения и что она хочет осуществить задуманное. Ее поднятая рука скользнула к дверной ручке, повернула ее и осторожно приоткрыла дверь на полсантиметра. Она явственно услышала голос Клэя, тихо, но возбужденно говорившего по внутреннему телефону:

– Анна, ты одна? Слушай. Через пятнадцать минут, возможно, через десять, они все узнают. Можешь прямо сейчас подойти к коровнику? Знаешь, где это? Не бери ничего… нет… сперва туда… это спрятано там. Через стену… там станут ждать… Живей…

Элизабет неслышно закрыла дверь. Прямо сейчас к коровнику… спрятано там… станут ждать. Она повернулась, побежала к себе и буквально влетела в комнату.

– Джин, найди полицейских, мистера Готта, мистера Гилби. Скажи им сейчас же идти к коровнику. Сейчас же, понимаешь. Ступай живо!

Нынче в Скамнуме могло случиться что угодно. Сама же Джин была из Кинкрея. Эти странные события попортили ей немало нервов, и она решила, что это не должно повториться.

– Да, миледи, – ответила она и выбежала из комнаты.

Элизабет сбросила вечерние туфли и надела уличные. Затем она выскочила из комнаты и побежала налево по коридору, чтобы не пройти мимо комнаты Клэя. Через минуту она оказалась внизу и выскользнула на улицу через боковую дверь.

– Бежим, девочки, бежим! – подгоняла она себя. Ее взгляды на женский спорт были диллоновскими и ироничными. Однако ее дух сочетал в себе Диллонов и Криспинов, когда она неслась вниз по ступенькам террас. Последние ступени она преодолела одним прыжком. Ее сердце стучало в такт бегу: спрятано там… спрятано там.

* * *

Чарлз Пайпер сидел у себя в комнате и записывал события уходящего дня. Будучи особого мнения о том, что интересно, а что нет, он был далек от того, чтобы посвятить свое внимание исключительно загадочному и печальному делу сэра Ричарда Нейва. Он имел дивную беседу с Ванессой Терборг – интересным типажом – и записывал свои впечатления о ней. Он придумал небольшой рассказ, действие которого происходит в Венеции, для круга читателей вроде герцогини. Потом он изменил Венецию на Пьенцу как на менее банальное место действия. А затем его мысли обратились к Мелвиллу Клэю.

Из всех находившихся в Скамнуме Клэй интересовал его больше всего. Дело заключалось не в его головокружительной карьере, когда он появился из ниоткуда и за несколько лет достиг огромной известности. Дело было в нем самом. Взять, например, его женственность… Как он тем самым утром стоял спиной к окну, вертя зеркальцем для бритья вокруг лица то так, то сяк.

Пайпер нахмурился. Потом хмурый взгляд сменился удивлением. В зале после убийства, когда он мельком из-за занавеса увидел Клэя, говорившего с вдовствующей герцогиней… Конечно, там присутствовало похожее выражение… связанное с чем? С напускной легкостью – вот с чем! Легкость осанки и движений, которые на самом деле представлялись пристальному взору результатом огромной сосредоточенности и внутреннего напряжения. Зачем? Почему? И еще одно мимолетное видение в зале, попавшее в самый край поля зрения Пайпера… Что-то удивительное… Странная картина… Ну конечно же – старая дама спала.

А зеркальце?.. Пайпер вскочил на ноги, слегка вскрикнув, оглянулся, словно в поисках оружия, а потом выбежал в коридор к двери Клэя. На мгновение он замер. Затем открыл дверь и вошел внутрь – прямо в мир мелодрамы. Клэй исчез. Однако на полу лежала камеристка – камеристка Элизабет, – связанная и с кляпом во рту.

Пайпер тотчас принялся действовать. Он развязал девушку, выслушал ее, позвонил и отправил ее к полицейским. Затем он подскочил к окну и вскочил на подоконник. Затем спрыгнул на внешний бордюр, потом на козырек крыши, на колоннаду и, наконец, на землю. Пайпер побежал изо всех сил. Он порвал тапочки и в кровь расцарапал ноги – но, безусловно, подобным образом он выиграл тридцать секунд.

Он бежал быстро и ровно, как бегают те, кто занимается дыхательной гимнастикой.

 

2

Элизабет осторожно остановилась на пороге живописного коровника герцога Питера. Оттуда не доносилось ни звука. Она успела опередить их. И если повезет, полиция тоже успеет опередить их и поймать в ловушку. Если только – и от этой мысли она вздрогнула – они сами уже не были здесь и не устроили ловушку. Тут Элизабет поняла, что совершенно по-дурацки стоит под арочным входом. Она быстро скользнула в тень.

Коровник, обычно воспринимавшийся как милая нелепость, теперь выглядел зловеще. Низкая полоска луны мелькала среди сгущавшихся туч. Мерцающий свет плясал среди декоративных развалин, играя на ступенях, так искусно стертых, словно по ним прошли целые поколения праведников, скользя по тщательно вытесанным одеяниям святых, расставленных по прихоти хозяина без голов или рук. Полуразвалившаяся башня, изначально построенная таковой, взмывала вверх, вызывая беспокойство и страх. Обвивавший башню плющ тускло вспыхивал под ночным ветерком мириадами зеленых огоньков, вокруг мелькали летучие мыши, из какой-то бойницы доносилось глухое уханье совы. Элизабет подумала, что все это очень бы понравилось Питеру, но сейчас обстановка еще больше действовала на нервы. На мгновение выглянула луна. Элизабет проскользнула внутрь. Там царила полная темнота. Внезапно запаниковав, она резко обернулась, словно кто-то хотел ее зарезать, как Боуза. Никого и ничего. Она прижалась спиной к стене и замерла, чувствуя, как покалывает ладони. Плющ зашуршал от легкого порыва ветра. Снова выглянула луна. Элизабет вглядывалась в образовавшийся полумрак, но увидела лишь неясные тени. И вдруг она едва не вскрикнула. На бледном каменном полу она заметила россыпь красных капель.

Однако красное отдавало каким-то странным свечением. Элизабет издала осторожный вздох облегчения, взглянув на намеренно разбитый ажурный узор окна-розетки и на рубиновые осколки намеренно расколотых витражей.

– Ах, Питер, – выдохнула она, – как же ты меня напугал!

После этого она смело двинулась вперед. В этом мире романов ужасов надо просто взять себя в руки, и все будет хорошо: любую ужасную тайну легко разгадать. Но стоит расслабиться, и сразу перекричишь Стеллу Терборг.

Это спрятано здесь. Если бы она знала, что именно спрятано, она бы догадалась, где лучше всего это искать. И она хотела это найти. Кто-то, что-то – возможно, машина – ждал Клэя и женщину за стеной. Если бы Клэй оказался здесь, скажем, в течение пары минут, он бы, вероятно, успел опередить полицию. И скрыться, скрыться с этим.

Коровник использовался как склад садового инвентаря. На полках, поставленных вокруг старых стойл, громоздились цветочные горшки, мешки с известью и минеральными удобрениями, инструменты и прочее. Она быстро прошла к дальнему стойлу, и ее взгляд, словно обретя поразительную зоркость, на мгновение задержался на верхней полке. Там рядком стояли небольшие мешки. Они казались одинаковыми, но из одного из них на пол высыпалась горка какого-то беловатого вещества. Элизабет потянулась к мешку. Верховина его была завернута, но не зашита. Она засунула руку внутрь.

– Есть! – ликующе прошептала она, воодушевленная своим успехом.

И в тот же миг она услышала снаружи какой-то звук, не похожий ни на шелест плюща, ни на хлопанье крыльев летучей мыши, ни на уханье совы.

В мгновение ока она прошмыгнула в соседнее стойло и спряталась там, согнувшись в три погибели. Луна скрылась за тучами. Когда она снова показалась, Элизабет увидела поднятую руку – нет, тень поднятой руки, – тянувшуюся к открытому мешку. Секундой позже Клэй тихонько выругался. Элизабет сидела смирно почти в метре от него. Стук ее сердца, казалось, заставит каменные руины герцога Питера скрипеть и дрожать, как мельницу. Она вспомнила – не столько вспомнила, сколько вновь остро ощутила – само присутствие около нее этого человека, его каждодневную непринужденную настороженность, его тщательно выверенные движения и взгляды. Теперь он тоже застыл, напряженно прислушиваясь. Она представила его таким же, как в сцене в женском монастыре, – Гамлетом, напряженным до предела в ожидании скрытых врагов. Стоило ему хорошенько поискать, и ей конец. Где же Джайлз, Ноэль, полиция? Джин наверняка успела им давно все рассказать.

Клэй обшаривал стойла. И пока он это делал, он находился между ней и дверью. Тогда ей конец. В надежде найти хоть какое-то орудие защиты, она пальцами шарила в темноте. Коснувшись чего-то, она нащупала лишь пустую жестянку из-под краски, однако это навело ее на мысли. Над дверью располагалось незастекленное оконце в форме трилистника. Если бы она могла просунуть сквозь нее жестянку, у нее появился бы хоть какой-то шанс. Если это не удастся, ей надо только оставаться неподвижной.

Снова наступила темнота. Она подождала, пока зашелестит плющ, что скроет звук от легкого движения, после чего неуклюже двинулась к своей едва различимой цели. И жестянка пролезла в оконце. Снаружи раздался раскатистый грохот, явно намекавший, как она злорадно подумала, на появление настоящего готического привидения, закованного в цепи. В одно мгновение Клэй вылетел наружу, и в ту же секунду Элизабет рванулась за ним и прижалась к гребневидному выступу наружной стены.

Поднимался ветер. Луна то появлялась, то исчезала в разрывах тяжелых туч. Всполохи лунного света проносились над садами, словно мертвенно-бледные молнии. Элизабет увидела Клэя, стоявшего метрах в десяти от нее с револьвером в руке. Он осмотрелся, не заметив ее, повернулся и снова вбежал в коровник. Однако она еще не была в безопасности. Прямо перед ней лежала длинная дорожка к дому – триста метров пути между возвышавшимися живыми изгородями и бездушными статуями. По этой дорожке ей предстоит идти. Со стороны дома вскоре должна прийти помощь, однако на нее пока что не было ни малейшего намека. И через несколько секунд Клэй снова выйдет. А у нее не появится шанса ускользнуть незамеченной, пока она не одолеет сто с лишним метров дорожки.

Слева от нее виднелась едва заметная тропинка, петлявшая среди кустарника. Сможет ли она снова провести его так же, как ей это удалось в первый раз? Элизабет не стала терять время на расчеты. Она выбрала пару камней потяжелее из аккуратно сложенной груды булыжника герцога Питера. Элизабет испуганно вскрикнула и быстро бросила камни как можно дальше в заросли кустарника. Вполне могло показаться, что кто-то наугад пробирается через кусты, однако Элизабет услышала лишь звуки двух упавших камней. Она едва поверила своим глазам, когда Клэй выбежал наружу и промчался мимо нее на подозрительные звуки. Он двигался грациозно, как пантера. Тем не менее, отметила Элизабет, попавшись на подобную удочку, он наверняка испугается – даже сильнее, чем она. Она снова приподняла юбки волочившегося по земле платья и побежала. Мимо нее проносились похожие на утесы живые изгороди и бледные силуэты статуй, мелькавшие на их фоне.

Она одолела полпути, даже больше, чем полпути. И тут вдруг позади нее раздался голос Клэя, взорвавший ночь протяжным сигналом тревоги:

– Ан-на! О-на и-дет!

Почти в то же мгновение проблеск лунного света выхватил из мрака конец дорожки, по которой она бежала, и на секунду Элизабет заметила там выжидавшую что-то человеческую фигуру. Скорее всего это была женщина – Меркалова. Она наверняка вооружена. А позади себя Элизабет слышала, как приближался Клэй, что-то выискивая на своем пути. По обе стороны от нее стояли высокие непроходимые живые изгороди. А помощи и в помине не было.

Она оказалась в ловушке.

* * *

Эплби рванулся назад от стоявшего в гараже «Бентли». Слегка поскользнувшись на бегу, он снял с предохранителя массивный револьвер, который вытащил из машины. До остальных оставалось пятьдесят метров… сорок… тридцать пять.

* * *

Клэй набросился на Меркалову:

– Ты упустила ее!

– Нет! Но разве это важно? Это у тебя? – Она схватила его за руку. – Быстро назад и через стену.

Клэй выругался, всматриваясь в тени.

– Это у нее… и ты ее упустила… кто же еще… – Он вдруг умолк. Откуда-то из темноты доносился топот бегущих ног. – Ну ладно, назад. – Он резко развернулся, и в ту же секунду показалась луна. – Боже! – Он поднял руку и прицелился куда-то вверх. И тотчас же из корней живой изгороди выросла человеческая фигура, словно восставший из земли краснокожий, и ударила его в челюсть.

Клэй пошатнулся. Чарлз Пайпер в прыжке ринулся на него. Меркалова рванулась к Пайперу, чтобы застрелить его в упор, и на бегу попала под пулю, выпущенную Клэем.

В каком-то оцепенении они долю секунды смотрели друг на друга поверх бездыханного тела. Затем Клэй снова прицелился.

– Развернулся, – приказал он, – и пошел назад.

И тут Пайпер снова прыгнул на него. Сверкнула вспышка, раздался грохот, и Пайпер пошатнулся, слегка оглушенный касательным ранением в голову.

– Да чтоб тебя! – серьезным тоном прошипел Пайпер и снова двинулся на противника. На сей раз Клэй не спешил. Его револьвер опустился на уровень сердца Пайпера. Его лицо, холодное и сосредоточенное, белело в луче лунного света, похожего на огни рампы. И тут в сорока метрах от них раздался глухой, но мощный хлопок. Крупнокалиберная пуля попала Клэю прямо в лоб, отчего он подпрыгнул на пару сантиметров, а потом рухнул на спину, словно срубленное дерево.

Эплби выпрямился.

– Оба мертвы.

Наступило молчание. Луна почти скрылась. Ноэль включил электрический фонарик и на глаз прикинул расстояние.

– Господи, мистер Эплби, вот это выстрел!

Луч фонарика, хаотично плясавший по земле, выхватил из темноты то, что некогда было лицом Мелвилла Клэя. Как-то очень поспешно Ноэль прислонился к пьедесталу статуи какой-то слабо различимой богини и снова посмотрел на тела.

– Даже у подножия помпейской скульптуры, – произнес он с легким оттенком истерики в голосе.

Снова молчание. И тут из темноты раздался голос статуи.

– Неплохо бы мне сейчас одеться, – твердо изрекла она.

Все подпрыгнули от изумления. Ноэль вскрикнул:

– Какого дья!.

– Пандемийская Венера, – мягко отозвалась Элизабет со своего пьедестала.

 

3

Банни с обмотанной бинтами головой сел на постели. Его глаза возбужденно сверкали.

– Науке неизвестно, – начал он, – для каких целей…

Он умолк, словно поняв, что ему надо беречь силы, и взял в руки валик.

– А леди Элизабет удалось сохранить его, несмотря на все злоключения!

Он вставил валик в свой черный ящичек и щелкнул выключателем. Из диктофона донеслось:

«Что хочешь делать ты убить меня эй помогите помогите эй боже мой произошло несчастье прошу всех оставаться на своих местах очень плохие новости, матушка с йэном я собираюсь объявить что его застрелили у меня плохие новости пистолетный выстрел который вы все слышали был направлен против лорда олдирна он мертв в настоящий момент никто не должен покидать зал…

…сидите смирно тетя элизабет сейчас подойдет биддл спасибо Джервейс у меня нет желания бегать туда-сюда биддл возможно подойдет если захочет это так печально так печально мы не должны поддаваться панике тогда выпейте это сударыня вскоре мы сможем уйти надеюсь с вами все будет в порядке если сейчас я вернусь какое потрясение меморандум кабинета министров об организации основных химических производств в чрезвычайной ситуации дата второго шестого тридцать…»

– Благодарю вас, – сказал Эплби.

Со счастливой улыбкой на лице Банни выключил диктофон.

* * *

– Итак, – обратилась к Эплби герцогиня, – в конечном итоге это все-таки оказалась шпионская версия – от начала до конца.

– От начала до конца, но закамуфлированная таким образом, чтобы выглядеть совсем по-иному.

Герцогиня положила изящные руки на каменную балюстраду, уже теплую от утреннего солнца. Она посмотрела на Эплби, затем на герцога, а потом вновь перевела взгляд на Эплби. После этого она устремила свой взор на вершину Хортон-Хилл.

– Йэн погиб, и бедняга Боуз тоже. Элизабет же осталась жива лишь благодаря мужеству Пайпера, а Пайпер – лишь благодаря вашей меткости, мистер Эплби. Возможно, я никогда больше не захочу и слова услышать об этом. Однако я любопытна и хотела бы, чтобы вы рассказали мне обо всем этом в форме истории. Возможно, в знак благодарности за историю о Боузе, рассказанную мной ночью.

– Да-да, – подхватил герцог, – было бы интересно услышать все целиком еще раз. Однако боюсь, что не смогу остаться. Надо повидать Макдональда – венки и все такое, знаете ли. Прекрасный у вас получился выстрел, мистер Эплби, просто прекрасный. Вам обязательно надо как-нибудь приехать в Кинкрей. Всего доброго, всего наилучшего.

Герцогиня смотрела вслед удалявшейся фигуре мужа.

– Он никогда об этом больше не заговорит, – произнесла она. – Но я, боюсь, сделана из другого теста. Итак, мистер Эплби. – Она похлопала ладонью по балюстраде.

Эплби послушно сел.

– История начинается с Меркаловой. Она-то и была настоящей шпионкой. Она сблизилась с мистером Криспином, боюсь, просто оттого, чтобы совсем близко подобраться к источникам власти и информации. Примечательно, что Нейв заметил в их отношениях нечто странное и что некоторые дамы – не столь терпимые, как вы – думали о ней, скажем, нелицеприятно.

– Джервейс вел себя так, как будто состоял с ней в браке, – коротко бросила герцогиня.

– Что делает еще более поразительным тот факт, что она предпочла продолжать заниматься своей «профессией», если это можно так назвать. Однако дело обстояло именно так, и она, как я подозреваю, вовлекла в него Клэя. А Клэй был беспринципен, смел, решителен и к тому же артист. Более всего артист: скорее всего он ввязался в эту игру просто потому, что она открывала новые и несравненно восхитительные возможности для его артистического таланта. Разумеется, дело тут было не в деньгах, поскольку на сцене он зарабатывал гораздо больше. И это все хорошее – если это действительно так, – что можно о нем сказать.

Эта парочка направилась в Скамнум, возможно, без какого-то конкретного злого умысла. Меркалова потому, что ее взял с собой мистер Криспин, а Клэй потому, что здесь, по крайней мере, открывались многообещающие возможности и обширное поле для самой захватывающей из всех игр – шпионажа.

Герцогиня огорченно всплеснула руками.

– А я-то думала, что проявила недюжинную смекалку, заполучив его!

– Но вскоре замаячила вполне определенная перспектива. Собирался приехать Олдирн. Именно Олдирну поручались самые сложные дела и вопросы. К тому же – весьма возможно – им стало известно о несколько странной привычке Олдирна возить с собой важные документы. Именно тогда Клэю показалось, что стоит набросать предварительный план. Он был изобретательным, безжалостным и безрассудным субъектом, а шпионы, вопреки расхожему мнению, обычно редко обладают подобными качествами. И все эти качества вошли в его план, что, к моему огромному стыду, сбило нас с толку на раннем этапе расследования. Должен признаться, что мы попались на удочку, говоря: «Шпионы так не действуют», а Клэй подстроил все именно так, чтобы подвести нас к этой мысли.

Все должно было выглядеть жестоко, безысходно и – как в самом начале метко выразился Джайлз – театрально. Это преследовало две цели. Во-первых, придать делу окраску, как можно более далекую от шпионажа, встречающуюся разве что в дешевых авантюрных романах. Во-вторых, удовлетворить неуемную страсть Клэя к театральности – к драматическим эффектам. Задолго до того, как появилась реальная перспектива серьезного дела, связанного с Олдирном, он забавлялся тем, что тщательно обдумывал предполагаемые убийства. И тут они с Меркаловой начали рассылать послания.

– Чтобы тем самым переложить вину на Нейва.

– Да. Однако попытка втянуть Нейва в любое преступление, которое могло совершиться, на том этапе столь серьезно не разрабатывалась. Все, что планировал Клэй, – это определенное стечение обстоятельств и развитие событий, которые бы заставили полицию, по крайней мере, в течение некоторого времени расследовать убийство на почве какой-то личной непримиримой вражды. Его забавляла мысль о том, что мы в конце концов случайно раскроем анаграмму и вцепимся в Нейва. К тому же я думаю, что идею посланий о мести также подсказало знакомство с книгой Андерсона. То есть он думал, что нас можно заставить потратить время еще и на Маллоха. Однако, как заметил сам Маллох, вероятность того, что это сфабрикованное дело окажется полностью убедительным, представлялась очень малой. Клэй не мог рассчитывать на то, что Маллох окажется столь «уязвимым» касательно временных интервалов и пространственных перемещений, как это выяснилось в ходе разговора с ним. Еще меньше он мог рассчитывать на ошеломляющее дело, выстроенное против Нейва Джайлзом Готтом – костный леонтиаз и все остальное. – Эплби усмехнулся.

– Это было прекрасное дело, – с живостью возразила герцогиня. – И по словам доктора Биддла, этот самый леонтиаз являлся совершенно приемлемой версией. И если вы не поверили в нее сами, мистер Эплби, вы действовали очень безответственно. – Она взглянула на Эплби. – Или же полковник Сэндфорд, – добавила она.

– Моральная ответственность за арест Нейва, – серьезным тоном произнес Эплби, – лежала на мне, даже если официально она ложится на начальника полиции. Я склонялся к тому, чтобы верить этой версии, за исключением одной детали, что я вскоре разъясню. И в любом случае… – Тут он осекся.

– И в любом случае, – с внезапной проницательностью подсказала герцогиня, – вы считали, что это, возможно, разрядит обстановку.

Эплби посмотрел на нее с неподдельным восхищением.

– Иногда так случается, – ответил он. – Преступник постоянно находится в напряжении, и вдруг ему кажется, что опасность наконец миновала. После чего он на какое-то мгновение теряет бдительность. Именно так и произошло. Клэй на секунду расслабился, и тут-то леди Элизабет и «срезала» его.

Герцогиня не сказала «Он ее едва не зарезал»: нельзя все время опекать своих питомцев. Вместо этого она воскликнула:

– Бедный Джайлз!

– Да. Вы, очевидно, полагаете, что я не думал, что Сэндфорд официально потребует от него изложения его версии. По крайней мере, она скорее всего позабавила Клэя. Однако вернемся чуть назад. Мы должны снять с Клэя обвинение в попытке – на той ранней стадии – отправить другого человека на виселицу. Он просто старался создать атмосферу безумного преступления на почве личной неприязни и указать одного-двух подозреваемых, чтобы мы ими занимались. И все это, заметьте, являлось временной мерой на тот случай, если в игре появится более крупная ставка.

И она появилась. Нам неизвестно, как и когда он все узнал. Хотя если мы выйдем на шпионскую сеть, частью которой он был, мы еще сможем это выяснить. Подозреваю, что до начала пьесы он не только знал, что документ находился у Олдирна, но и имел представление о его содержании и о том, как он выглядит. Мне кажется, что на самом деле изначальный план основывался на подмене документа. Однако все предполагалось осуществить с изуверской жестокостью, план обязательно включал убийство – в этом-то отчасти и заключалось удовольствие. К этому времени, как я подозреваю, Меркалова превратилась в простую подручную. Она делала то, что приказывали, какими бы страшными эти приказы ни были. Вот таков был план…

– Совершенно очевидно, – прервала его герцогиня, – насколько прав был Джайлз, когда увидел, что все это как-то увязано с главной темой пьесы.

Эплби улыбнулся. Герцогиня явно была полна решимости убедиться, что несчастному Готту воздано должное.

– Совершенно верно. Вот только главным аспектом пьесы являлся не мотив личной мести, а вопрос о государственной власти. Там действительно шла борьба не на жизнь, а на смерть между Гамлетом и, скажем, правителями Эльсинора – или Скамнума.

Таков, повторяю, был план. Документ находился у Олдирна. Очень хорошо. Когда Олдирн останется один на задней сцене, Меркаловой просто оставалось выстрелить в него из своего укрытия между занавесами, выстрелить и тут же ускользнуть. Клэю, задержавшемуся на главной сцене ровно настолько, чтобы продемонстрировать, что он никоим образом не причастен к случившемуся, предстояло проскользнуть на заднюю сцену и завладеть документом. Он рассчитывал, что перед ним окажется только Боуз, и именно Боуза он мог послать за помощью. Преимущества подобного плана очевидны. Он сразу же отметал любую мысль о краже. Поскольку если бы кто-то заподозрил кражу, он бы тотчас заметил, что Олдирна застрелили при таких обстоятельствах, что покушавшийся просто не располагал временем, чтобы что-то похитить, прежде чем появятся Клэй или Боуз.

После завладения документом его планы целиком зависели от того, что подозревали, а что нет. Если бы тело Олдирна не обыскивали, он мог рассчитывать на то, что подозрений по поводу похищения не существует, что убийство расценивается таким, каким кажется на первый взгляд: безумным преступлением, совершенным автором посланий. В этом случае он считал, что сможет выйти из зала при отсутствии общего досмотра. Или, по крайней мере, ухитрится передать документ сообщнику из публики, который этому досмотру не подвергнется. Но если бы тело Олдирна обыскали, тем самым выказав подозрение, он предполагал, как мне кажется, прибегнуть к помощи поддельного документа, который он заранее заготовил. Он спрячет его в свиток, который подальше отшвырнет ногой, чтобы его не осматривали, а потом сделает так, что свиток вдруг найдется. Если поддельный документ на какое-то время примут за подлинный, и поэтому тревога немного уляжется, тогда у него снова появится неплохой шанс ускользнуть без общего досмотра. И наконец, в запасе у него оставался портативный фотоаппарат Меркаловой. В самом худшем случае он надеялся скрыться в своей уборной и там сфотографировать документ, что технически довольно непросто, а позже благополучно вынести крохотную камеру за пределы зала. Возможно, у него и был план, предусматривавший довольно большую вероятность этого. Я не могу его себе представить, однако уверен, что Джайлз смог бы.

Так вот, именно так – с небольшим отклонением от плана, к которому я подойду, – обстояли дела, когда сразу после выстрела Клэю пришел в голову более изощренный способ. И если вы думаете, что он действовал на грани фантастики, вы должны помнить, что сам по себе документ его нисколько не заботил. Все, чего он хотел, – это выглядеть гениальным в глазах Мелвилла Клэя.

Первое, что он сделал, когда придумал новый способ, – это освободился от средств, обеспечивавших старый план. Он избавился от ставшего ненужным фотоаппарата Меркаловой, и избавился от него при содействии мистера Криспина. Это был великолепный ход.

Эплби умолк, как показалось герцогине, словно Лионель Диллон, умолкавший при упоминании плотна Эль Греко «Погребение графа Оргаса». Он умолк, словно воздавая Клэю дань профессионального восхищения.

– Это был ход гениального ума, которым я хотел бы обладать. Ведь тем самым он подготовил ловкий трюк, когда подослал Меркалову, чтобы та набросилась на нас в комнате мистера Криспина и пафосно воскликнула: «Джервейс, они узнали?!» – после чего швырнула фотоаппарат на кровать. Эта сцена, разумеется, почти неразрывно связала мистера Криспина и Меркалову у меня в голове. И когда я выяснил, что мистер Криспин не может подозреваться в шпионаже, я автоматически оправдал и ее в этом аспекте.

Эплби сочувственно посмотрел на герцогиню. Она была ему симпатична.

– На самом деле, – продолжил он, – мне кажется, что есть вероятность того, что это дело станет известно у нас в конторе под названием «Полный крах Эплби».

Герцогиня рассмеялась:

– Весьма надеюсь на это: нынче утром мое сочувствие не распространяется дальше Джайлза и Нейва. Однако я в это не верю. Вы так складно все излагаете и, несомненно, напишете великолепно аргументированный отчет. А теперь, как вы неустанно повторяли всем вчера, продолжайте, пожалуйста.

– Так вот, Клэй избавился от фотоаппарата и, вне всякого сомнения, сжег поддельный документ, как и мисс… но это не важно. Затем он начал ждать момента, чтобы сыграть лучшую роль в своей жизни. В первом ряду, вдали от остальной публики, совершенно одна сидела вдовствующая герцогиня, престарелая дама, постоянно клевавшая носом и засыпавшая. А рядом с ней стоял аппарат Банни, тихонько урчавший и готовый записать все, что в него скажут. Несколько человек подходили поговорить с пожилой дамой. Это, похоже, не считалось общением со зрителями. Так что Клэй дождался, пока она снова заснула после микстуры Биддла, сошел с главной сцены, участливо сел рядом с ней, изобразил отрывки утешительного разговора, чтобы сидевшие рядом слышали это. А тем временем он мало-помалу прочитал весь документ в устройство Банни. Бумагу он держал, полагаю, спрятанной в программке, так что с виду сидевшим сзади казалось, что он две-три минуты учтиво беседовал с пожилой дамой. Вскоре он ушел и вернулся со старым мистером Коупом – великолепное завершение сценического эффекта. Затем он просто вложил документ в свиток, где его впоследствии и нашли. Если бы его не обнаружил Боуз, Клэй, несомненно, придумал бы что-нибудь сам.

Однако он ни в коей мере не был в безопасности. Ведь герцог, несмотря на запоздалое обнаружение документа, все же принял меры предосторожности. Он отпустил зрителей, воспрепятствовав любому общение между ними и актерами. А затем он продержал актеров в зале до моего приезда из Лондона. К этому времени Клэй уже вытащил валик из аппарата – проделать это незаметно при его недюжинных способностях было нетрудно – и разгуливал с ним в кармане. Теперь-то он догадался, что предстоит досмотр. Мне чрезвычайно стыдно признаться в том, что он легко и непринужденно переправил валик за пределы зала прямо у меня перед носом. Он просто опустил его в пустой кофейник, который Бэгот машинально унес перед тем, как принести полный, и который стоявший у двери констебль так же машинально позволил вынести. Все это было довольно фантастично – слишком фантастично, разумеется, для меня, поскольку я стоял на сцене и внимательно следил, как Бэгот выходит. Но опять же вспомните, что Клэй не был заурядным шпионом, стремящимся что-то похитить, благополучно улизнуть и получить «гонорар». Это был безрассудный и полный вдохновения человек, игравший главную роль своей жизни.

Вот таким образом закончился первый акт. В нем, с точки зрения Клэя, произошли два непредвиденных поворота. Первое. Меркалова стреляла в Олдирна не из укрытия между занавесами, а прямо с задней сцены. Второе. Содержимое документа теперь находилось, как это ни странно, на восковом валике в кофейнике, находившемся где-то в подсобных помещениях Скамнума. Первый их этих непредвиденных поворотов дал шанс мисс Сэндис, а второй – леди Элизабет.

Меркалова недотягивала до первоклассной шпионки и не являлась достойным Клэя партнером. У нее все шло чуть-чуть не так. Например, когда она набросилась на нас в комнате мистера Криспина, она дважды совершила ошибку. Она появилась как-то слишком вовремя, поэтому у меня сложилось смутное ощущение, что все это подстроено. Вреда это особого не принесло, это просто чуть дольше отвлекло мое внимание на несуществующий сговор Криспина и Меркаловой. Куда более серьезной ошибкой стала сплетня, которую она распустила о мисс Сэндис, серьезной потому, что она «подпитывала» шпионскую версию. У нее все шло слегка не так, поэтому неудивительно, что Клэй обвинил ее в том, что она прошлой ночью позволила леди Элизабет выскользнуть из ловушки, когда на самом деле леди Элизабет находилась совсем недалеко.

– Я рада за Элизабет, – сказала герцогиня. – Это было умно с ее стороны.

– Это было гениально. Но главное в том, что Меркалова боялась промахнуться. И именно за это зацепилась мисс Сэндис. И пока мы с Джайлзом обсуждали тонкие материи, почему убийца вышел из укрытия прямо под взгляд Боуза, железный крест, зловещего мстителя, версию Судьбы в «Предзнаменованиях» и все остальное, пока наши головы работали в этом направлении, голова мисс Сэндис работала следующим образом. Она искала ответ на вопрос: «Зачем выходить из укрытия, чтобы подойти поближе?» «Потому что боишься промахнуться». Затем она задалась другим вопросом: «Почему ты боишься промахнуться с такого сравнительно близкого расстояния?» И она нашла ответ – с несравненным блеском и объективностью, если принять во внимание ее феминистские взгляды: «Потому что ты женщина». Затем она пошла дальше в том, что в данном деле оказалось чисто сыскной работой. Револьвер нашли. Отпечатков пальцев там не было. Как не оставить отпечатков? Или протереть предмет после чего-то, или действовать в перчатках. В перчатках надежнее, поскольку вряд ли удастся тщательно стереть пальчики, особенно если мало времени. Мужчины были без перчаток, а женщины в перчатках: они пришли в зал переодеваться прямо с торжественного ужина. После досмотра они в большинстве своем ушли в актерских костюмах. Перчатки остались в зале. Так что мисс Сэндис проникла в зал вместе с мистером Гилби, нашла перчатки Меркаловой и убедила себя и меня – вряд ли кого-то еще, – что правая перчатка чуть-чуть пахнет порохом, чего в сложившихся обстоятельствах было бы вполне достаточно. В данном случае мисс Сэндис обскакала нас, и это придется изложить в, как вы сказали, великолепно аргументированном отчете.

Теперь другой момент – валик в кофейнике. Клэй знал, как все заведено в больших домах, и знал, что ни один слуга не станет мыть кофейник в два часа ночи. Его оставят на утро для посудомойки или мальчишки-подручного. И он примерно представлял себе, где искать кофейник глубокой ночью. Не знал он лишь о суровом и педантичном характере мистера Раута, которому нравится все запирать. Вследствие этого Клэю пришлось взломать замок в кладовке и тем самым оставить следы. Чтобы отвести подозрения от того, что он действительно там искал, он вскрыл жестянку с печеньем, набил им карманы, а потом переложил его в коробочку в своей спальне. Это-то его и сгубило. Ведь леди Элизабет, прекрасно знакомая с порядками, заведенными великолепным Раутом, знала, что и в каком количестве ставят в комнатах, и сразу догадалась, что скорее всего именно Клэй проник в кладовку. А сам Клэй совершил ошибку, став это отрицать.

Теперь рассмотрим ситуацию, сложившуюся на вчерашнее утро. Валик находился у Клэя, днем ему удалось спрятать его в коровнике. Опасности, возникшей оттого, что Боуз видел, как Меркалова стреляла, больше не существовало по той простой причине, что Клэй убил Боуза. Что же делать дальше? Да ничего, кроме как по возможности поддерживать представление о том, что все дело основывалось на личной мести. Были ли у полиции какие-то другие версии? Он получил ответ на этот вопрос, когда утром выглянул из окна и увидел, что дом охраняется и оцеплен по периметру. Тогда он понял, что у нас возникли серьезные подозрения. Возможно, он догадался, что мы перехватили сообщение, которое действительно перехватили: сообщение, обещавшее доставку товаров. В таком случае, если мы знали о присутствии шпионов, в данной ситуации лучше всего было убедить нас, что их операция не удалась. С этой целью он составил еще одно перехваченное послание. Я принял все меры для того, чтобы ночью из Скамнума нельзя было послать ни одного более или менее длинного сообщения с помощью световых сигналов. Но для этой цели требовалось лишь три-четыре слова. И он их отправил с помощью нескольких солнечных зайчиков, пущенных зеркальцем для бритья из окна спальни Пайпера в сторону Хортон-Хилл. Таким образом, второе сообщение априори предназначалось полиции и попало к ней: операция провалилась, убийства не имеют к ней отношения, шансов больше не осталось. Ему пришлось посылать сообщение из комнаты Пайпера: она являлась единственной, куда он мог войти и которая выходила окнами на холм. Однако он сильно рисковал, но риск он любил. Ведь Пайпер, хоть по натуре и медлительный, обладает острым аналитическим умом. И в самом деле – через несколько часов Пайпер обо всем догадался.

Чтобы подкрепить версию преступления, которую он старался навязать, Клэй пошел на риск протащить тело Боуза через полдома. Теперь лишь одно внушало ему серьезные опасения. Когда он передал послание с помощью аппарата Боуза, он не учел, какую роль этот аппарат сыграет чуть позже. В любой момент кому-нибудь могло прийти в голову исследовать голос, запись которого хранилась у Банни. Сомневаюсь, что сам этот факт его хоть как-то волновал. Однако опасность таилась в другом. Ведь как только Банни получит аппарат, чтобы осуществить свою идею на практике, он обнаружит, что последний валик с записью прерванного спектакля исчез. Отсюда и нападение на Банни. Клэй напрямую заговорил об этом за завтраком, а затем сделал так, чтобы Банни молчал, по крайней мере, в течение суток. Разумеется, он похитил валик с пометкой «Любопытное послание». Тем самым он убил двух зайцев. Во-первых, ликвидировалась любая потенциальная опасность, что его голос опознают. Во-вторых, появлялся мотив для нападения на Банни, который отвергал любой намек на связь со шпионской версией. Кстати сказать, был один момент, который положительно заинтересовал меня в версии Джайлза, – что Банни приняли за меня. Я пытался прикинуть, что бы это могло значить: что все-таки присутствовал сговор, что в конечном итоге здесь замешаны шпионы, когда меня целиком захватили последние бурные события.

Клэй сделал еще один ход для укрепления версии о мести. У него была привычка заходить в комнаты к людям, и вчера вечером он заглянул к Нейву. Тот принимал ванну. А на столе лежал томик Шекспира, открытый на второй сцене третьего акта «Гамлета». Видите ли, Нейв раньше всех догадался об анаграммах – на то он и психолог. Он знал, что кто-то хочет свалить вину на него, и прикидывал, что же еще может последовать. Вскоре он, словно зачарованный, стал просматривать Шекспира в поисках «воронов», «отмщений» и так далее. Он только что натолкнулся на самую подходящую строку, и почти убийственно для себя приложил к ней указательный палец. После этого вошел Клэй и увидел раскрытую книгу. Искушение оказалось непреодолимым, и он отправил шестое послание по телефону из комнаты самого «ворона». – Эплби ненадолго умолк. – Это был решающий ход, чтобы отправить Нейва на виселицу. Другими словами, Клэй был трусливым негодяем и вместе с тем весьма и весьма способным человеком.

А теперь мне надо пойти попрощаться с Джайлзом. «Смерть в Скамнум-Корте» не увенчалась для нас с ним удачной охотой. Это был «дамский день». Мисс Сэндис вычислила Меркалову, а леди Элизабет – Клэя.

Эплби поднялся.

– А герцогиня Хортон посреди ужасной ночи вспомнила, что надо рассказать историю так, как может только она.

* * *

Джин укладывала чемоданы в багажник машины Элизабет. Сама же Элизабет размещала собачек на заднем сиденье. А талантливый автор «Смерти в зоопарке» и «Отравленного загона» весьма нерешительно спускался по ступенькам.

– Уже уезжаете, Элизабет?

– Уезжаю. По-моему, они отправятся в Кинкрей раньше обычного, так что я выступаю в «авангарде». По отцовскому наказу. Это дело должно выветриться из девичьей головы.

– Хорошо бы оно выветрилось. Я совершил абсолютно ужасную…

– Скажите, Джайзл, Нейв злится?

– Нет. Вот что самое странное. Для него это дело представляет научный интерес. Я не верю в то, что, хотя он и бравирует своими радикальными убеждениями, он способен хоть на каплю ненависти к любому живому существу. Мы собираемся прогуляться после чая и все это обсудить. Подумать только! – Готт нервно провел пальцами по волосам и робко посмотрел на Элизабет. Как сказал Нейв: обостренные поиски ответов на вопрос «что делать дальше?». – Отрадно видеть вас целой и невредимой, Элизабет, – благодарение Богу и Пайперу.

– О да, – ответила Элизабет. – Пайпер действовал решительно. Кстати, я обязана ему одной идеей.

– Идеей?

– Да. Если бы вчера за завтраком он не попытался высмеять вас – помните, по поводу Пигмалиона и его статуи? – я никогда бы не подумала о пандемийской Венере.

Элизабет села в машину, затем вздохнула – почти как ее мать.

– Джайлз, как же все-таки жаль. Я о том, что все было совсем не так. А какая прекрасная вышла история.

– Послушайте, не надо преувеличивать.

– И все-таки прекрасная. Все должно было быть так. Можете передать Нейву мое мнение во время вашей прогулки.

Элизабет обернулась, чтобы убедиться, что Джин удобно устроилась, после чего нажала на стартер.

– До свидания, Элизабет. Надеюсь, что вы действительно выбросите это из головы – нашу пьесу и все, что случилось потом.

– Возможно, мы снова сыграем эту пьесу, Джайлз. – Элизабет включила передачу.

– И вы снова сыграете Офелию, даже если ставить буду я?

– Даже если вы сыграете Гамлета – безумного, сумасшедшего Гамлета.

Элизабет отпустила сцепление, и машина плавно покатилась вперед. А Готт отступил чуть назад.

– О, нимфа! Помяни, – произнес он вслед, – мои грехи в своих молитвах.