Ветер трепал волосы Светолики, солнце путалось в них золотыми нитями, а перед княжной необъятно раскинулась долина горной реки. Синяя водная лента холодно блестела, по берегам кучерявились деревья и кусты, русло огибало зелёные островки и песчаные косы. Простор щекотал душу зябким трепетом и наполнял желанием раскинуть руки и взлететь…

– Ну, довольно прохлаждаться, приступим, – сказала княжна, сплюнув последнюю косточку и отдавая шапку с крупной, глянцево-красной черешней Истоме.

Истома и Будина, загорелые кошки-близнецы с белыми, как одуванчиковый пух, головами, принялись помогать княжне с лямками и ремнями парящего крыла. Целую седмицу они возились, переделывая и заново обтягивая кожей его остов: прошлые испытания показали, что необходимо слегка изменить очертания крыла для лучшей управляемости. И вот, обновлённое крыло было готово к новым пробам.

Оттолкнувшись ногами от края обрыва, Светолика поймала струю воздуха и ощутила под собою гулкую пустоту. Солнечно-ослепительное чувство полёта наделяло душу крыльями, небо раскрывало навстречу ей свои безоблачные объятия, и всё казалось возможным. Из горла Светолики вырвался крик восторга: она летела подобно птице, и ветер пел свою песню, властно и упруго упираясь ей в грудь. Воздух – владение бога Ветроструя – покорился её дерзкому натиску, внизу блестела река и зеленела трава, а снежные вершины гор дивились новоявленному чуду: человек взлетел в поднебесье. Древние мудрые горы, наблюдая за полётом, гадали: упадёт смелая кошка или не упадёт? Однако княжна всё продумала, и на случай неудачи внизу ждала пышная копна душистого сена; стоило только открыть к ней проход в пространстве – и мягкое приземление было обеспечено.

Помощницы-сёстры остались далеко на обрыве и сейчас, наверное, следили за испытанием крыла в подзорные трубы – в три раза меньше той, что стояла на вершине башни. Будучи верными последовательницами княжны, Истома с Будиной первыми получали от Светолики знания, которые та черпала в земных книгах и чудесном потустороннем источнике, открывшемся ей в юности. Они вместе ломали голову над чертежами, испытывали изобретения; часто, не отрываясь от работы, ели и пили с княжной, а порой и засыпали в покоях для научных занятий, чтобы с утра с новыми силами приняться за дело. Происходили эти кошки из рода оружейниц, но семейное дело не продолжили, предоставив это своим сёстрам. Истому привлекало зодчество и градостроительство, а у Будины обнаружилась удивительная способность к языкам, и благодаря покровительству княжны она отправилась на обучение в Великую Библиотеку в Евнаполе – городе на берегу тёплого Зелёного моря, омывавшего страну Еладию. Когда-то и сама княжна училась там, да и сейчас нередко посещала этот храм науки. Будина перевела и переписала немало трудов, которые пополнили собрания книг княжны и её родительницы Лесияры, а Истома построила в южном городе Заряславле водопровод. Лесияра, заметив её одарённость, привлекла эту умелицу для прокладки оного и в столицу, дабы наладить бесперебойное снабжение Белого города водой из чистейших горных источников.

Крыло плавно скользило над долиной, как огромная хищная птица, несущая в лапах добычу. Его тень плыла по зелёной земле над пасущимися стадами, и княжна ликовала: кажется, последние исправления в расчётах оказались правильными, и им наконец удалось довести устройство летательного приспособления до ума. Нелишним оказалось и введение в остов стальных частей с особой волшбой, помогающей крылу лучше держаться в воздухе и преодолевать зависимость от направления ветра. Растворяясь душой в величественной красоте долины, Светолика предавалась размышлениям: стал ли этот полёт возможным с милостивого позволения богов или являлся вызовом им? Природа не наделила ни людей, ни женщин-кошек крыльями, и небо не входило в их владения, но не оттого ли им ещё сильнее хотелось устремить в неосвоенные пространства свои дерзновенные исследовательские усилия?

Треугольная рама под крылом слушалась малейшего нажима, и Светолика, изменяя направление полёта, не могла нарадоваться творению своих рук. Кажущаяся простота его устройства была итогом большой работы, множества испытаний, падений… Не всегда удавалось вырулить точно в копну сена, и княжна с помощницами набили себе немало шишек, пока не привели крыло к его нынешнему виду. Успех зависел от незаметных на первый взгляд мелочей: угла между частями остова, ширине крыла, натяжении кожаных полотен, прочности узлов… Полвершка там, полвершка сям – и всякий раз крыло вело себя в воздухе иначе. Расчёты порой показывали одно, а на деле получалось совсем по-другому.

Но сейчас всё наконец-то шло как нельзя лучше. Светолика летела над колосящимися полями, сочно-зелёными пастбищами, изобильными садами. А вот и горное село, раскинувшееся по обе стороны длинной узкой впадины, которая с высоты птичьего полёта казалась лишь морщинкой на лице земли… Белёные каменные домики, лоскутное одеяло огородов и полей, стадо овец вдали. Жительницы задирали головы к небу, с изумлением вглядываясь: что за птица такая? На орла вроде не похожа… Княжна засмеялась и стала снижаться, чтобы дать селянкам рассмотреть себя получше. Народ в окрестностях её усадьбы уже привык к испытательным полётам и почти не обращал на кошек-лётчиц внимания, зная о «чудачествах» наследницы белогорского престола, но сегодня Светолика избрала новую местность для проб, весьма удалённую от своих владений. Княжну-изобретательницу до смешливой щекотки под рёбрами забавляло удивление, с которым местные таращились на неё; какая-то пастушка так задрала голову и вывернула шею, что обронила шапку и опрокинулась навзничь, и Светолика с хохотом качнула крылом… Зря она забыла о равновесии! Коварные струи воздуха сразу властно заиграли ею, как могучие волны жалкой щепкой, небо и земля слились в одну тошнотворную круговерть – не иначе, бог ветра показывал ей, кто в поднебесье хозяин… Всё произошло так стремительно, что Светолика не успела даже подумать о проходе.

Треск веток – и исцарапанная княжна повисла, запутавшись в ремнях. Над нею шелестела яблоневая крона, пропуская ослепительные солнечные лучи, а внизу раскинулся большой, старый куст крыжовника; его шипы, длиною едва ли не со швейную иглу, были грозно нацелены в нависший над кустом зад потерпевшей крушение лётчицы. Яблоко, сорвавшись с ветки, весомо стукнуло Светолике по лбу.

– Уйй, – прошипела она, потирая ушибленное место. И пробормотала: – Нет, на сей раз это не ошибка в расчётах… Нечего на расчёты пенять, коли руки кривы.

Молодой звонкий смех, словно хлыст, огрел её меж лопаток. Это была та самая пастушка, которую зрелище полёта заставило потерять шапку и упасть, и теперь настал её черёд потешаться. Чёрный кафтан с короткими рукавами облегал её стройный стан, а тугие, как чулки, голенища мягких сапогов выгодно обрисовывали изящные икры; из-под рукавов кафтана белели рукава рубашки, а воротник-стойку украшала искусная вышивка. Белая барашковая шапка была уже на своём месте – на темноволосой кучерявой голове пастушки, которая хохотала над Светоликой во весь свой белозубый рот. Раскаты её смеха, словно гром сияющего на солнце водопада, поразили сердце княжны своей чистой, освежающей прозрачностью, и Светолика, очарованная этим звуком, даже забыла обидеться. В один этот смех можно было влюбиться.

– Лучше б помогла мне слезть, хохотушка, – хмыкнула она.

Молодая кошка, сверкая тёмными, как мокрая чёрная смородина, глазами, оскалилась в клыкастой улыбке, и рот Светолики тоже весело растянулся от уха до уха: смешливая «зараза» распространялась молниеносно. Но тут – крак! – крепления ремней не выдержали, и княжна с получеловеческим, полукошачьим воем рухнула прямо в куст крыжовника.

– Рряуу-яууу!

Боль от множества чудовищных шипов свела тело судорогой. От движений становилось ещё больнее, и Светолика замерла, с ужасом думая о том, как ей придётся выбираться из этой ловушки. Пастушка смеялась уже с оттенком сострадания, и на её темнобровом, подвижном лице выразилась искренняя жалость к мукам незадачливой лётчицы.

– Обожди, не дёргайся! – посоветовала она, окидывая княжну взглядом и соображая, как её лучше вызволить. – А то шипы ещё сильнее вонзятся.

– Да я уж догадалась, – прорычала Светолика. – Сними меня с этих… копий!

Теперь она на своей шкуре прочувствовала, каково бывает зверю, рухнувшему в яму с кольями. Пастушка склонилась и предложила княжне обхватить её за шею – авось, как-нибудь удастся подняться.

– Аррр… Мрряяяя! – взвыла та, когда темноглазая кошка рывком сдёрнула её с шипов, на которых она была распластана бабочкой. – Ты сдурела – так резко?!

– Лучше резко и быстро, чем медленно и мучительно, – усмехнулась пастушка.

Растянувшись на животе, Светолика блаженно прильнула щекой к прохладной траве, а пастушка, присев рядом, принялась заботливо вытаскивать из её зада шипы.

– Что ж-ж з-за крыж-жовник у вас рас-стёт, – шипела княжна, морщась и вздрагивая. – Колючки вместо гвоздей забивать можно… Как вы ягоды-то собираете? Яу!

– Тш-ш, терпи, – хмыкнула пастушка. – Куст не виноват, что вырос на том месте, где тебе вздумалось рухнуть с неба… – И спросила в свою очередь, косясь на застрявшее на яблоне крыло: – Это что за приспособа такая?

– Парящее крыло, – ответила Светолика, кривясь и сцепив зубы от боли. – С его помощью можно плыть по воздуху, как птица, раскинувшая крылья. Испытывала я его в деле, да вот на тебя отвлеклась и не справилась с управлением.

– Это тебе урок, – покачала головой пастушка. – Не дано людям быть властелинами ветра – нечего и богов гневить.

– Пытаться, моя любезная, всегда стоит, – поучительно молвила княжна. – Как тебя звать, кстати?

– Вéсной меня кличут, – последовал ответ.

– А чей это сад? – пожелала узнать старшая дочь Лесияры.

– Моей родительнице он принадлежит, – сказала Весна. – А ты кто будешь?

Подумав, Светолика не стала пока говорить, что она – наследница белогорского престола, чтоб не смущать темноглазую пастушку, и ограничилась лишь именем. Сад, уютно шелестевший вокруг, раскинулся весьма широко; росли тут и яблони, и груши, и ягодные кусты, а цветы благоухали не в отдельном цветнике, а были рассыпаны свободно у подножий деревьев, среди травы. В тенистых уголках притаилась, покачивая в дыхании ветерка бархатными листочками, душистая мята; высокие, выше человеческого роста, кусты малины кое-где оплёл белый вьюнок.

– Хорошо у вас тут, – вдохнув полной грудью, улыбнулась Светолика. – А чем ты занимаешься, Весна?

– Покуда в брачный возраст не вошла – пасу стада моей родительницы, – ответила молодая кошка. – А найду супругу – своим домом жить стану, свои стада буду пасти.

– Знаешь, а по сердцу ты мне, – сказала княжна. – По глазам, по лицу вижу – славная ты. Была бы рада тебя в сёстрах иметь.

Весна блеснула ясноглазой улыбкой, солнечной и бесхитростно-приветливой.

– И ты мне люба, хоть и свалилась ты с небес на чуднóм приспособлении, коего я в жизни не видывала… Дозволь тебя в дом пригласить.

Посреди обширного сада стоял большой, окружённый тенистыми старыми яблонями каменный дом. На натянутой меж стволами верёвке развешивала свежевыстиранное бельё невысокая, изысканно красивая женщина; густые чёрные брови горделиво изгибались роскошными дугами, а большие тёмно-карие глаза с томными, словно бы усталыми веками смотрели сосредоточенно и серьёзно. Чем-то она напомнила Светолике прекрасных дев жаркой Еладии – таких же чернобровых, с точёными, благородными носиками и бездонно-тёмными, как южная ночь, бархатными глазами. С одной из этих дев княжна в пору своей учёбы в Евнапольской библиотеке целовалась под старой оливой…

– Матушка Деянира, – обратилась к женщине Весна, – это Светолика, наша гостья. Попала она в наши места необычным способом – по воздуху… Примем её, как подобает?

– Отчего не принять, коли гостья знатная, – улыбнулась та, и по её произношению Светолика заподозрила, что говорила она на неродном для себя языке. Да и чужеземное имя наводило на мысли… Знакомое имя!

А в окошке девичьей светёлки наверху на миг показалось столь же темноглазое личико. Выглянув, как солнышко из-за туч, оно тут же скрылось, взволновав сердце княжны и до крайности возбудив её любопытство. Хорошенькие девушки были её слабостью, при виде их Светолика хмелела и проваливалась в сладкий, головокружительный плен пушистых ресниц и нежных губ. Вот и сейчас по её коже пробежала сначала волна бодрящего холодка, а после низ живота наполнился беспокойным жаром, словно там страстно распускался огненный цветок.

Мозаичные стены и потолки дома дышали приятной прохладой. Деянира, опустив опахала тенистых ресниц, поднесла Светолике братинку с мёдом-вишняком.

– Не побрезгуй, княжна, отведай, – поклонилась она, качнув длинными янтарными серёжками, которые оттягивали розовые мочки её ушей, выглядывавшие из-под белого головного платка.

Глаза Весны изумлённо распахнулись.

– Княжна?!

Светолика замешкалась, провалившись в ночную бездну взгляда Деяниры, а на лестнице, ведущей наверх, послышалось шуршание женской одежды и тихое, сдавленное «ах!» Быстрая дробь удаляющихся шагов – как копытца горной козочки… Что её спугнуло – приход незваной гостьи или слово «княжна», сорвавшееся сначала с уст Деяниры, а потом и Весны? Светолика расправила плечи, дрогнула ноздрями, как зверь, почуявший добычу, и окликнула обладательницу лёгкой поступи:

– Чего ты испугалась, красавица?

Она непременно устремилась бы следом за девушкой, если бы не тёплая ладонь, опустившаяся ей на плечо и мягко придержавшая её.

– Пусть идёт, – предостерегающе качнув головой, сказала Деянира. – Это моя младшая… Застенчивая она у нас. Коли захочет – спустится потом.

А Светолика пошатнулась под ураганом охвативших её чувств, которые смешались в один жаркий, пьянящий клубок. Если мать Весны узнала её, значит, это действительно она. Только имя её произносилось тридцать лет назад иначе…

Тем временем вернулась глава семейства – рослая, голубоглазая кошка с золотисто-русыми волосами, своим обликом отдалённо напоминавшая саму Светолику. Узнав, что в гости пожаловала наследница белогорского престола, Пауница почтительно поклонилась и велела супруге накрывать щедрый стол.

– Чем богаты, тем и рады тебя потчевать, госпожа! Чем мы обязаны такой честью?

Светолика, блестя беспечной улыбкой и приправляя свою речь весёлыми остротами, принялась рассказывать, какими ветрами – в буквальном смысле! – её занесло сюда. Хотя её зад ещё побаливал от колючек, но она сумела изрядно потешить хозяйку дома, описывая своё падение в крыжовник. Не щадя собственной княжеской особы, Светолика стремилась выставить себя в самом смехотворном свете – отчасти чтобы побороть смятение от нахлынувших воспоминаний и волнение при мысли о милой девушке, стеснительно прятавшейся наверху. Может быть, та снова подкралась к лестнице и слушала разговор? Светолике мерещилось, что она слышит лёгкое девичье дыхание и чует сладкий запах юной шёлковой кожи.

– Испытывая свои изобретения, я нередко нахожу приключения себе на… гм, одно место, – разглагольствовала она, чувствуя на себе пристальный взор матери семейства. – Что есть, то есть!

Этот взор и отрезвлял, и вгонял в оцепенение, перед ним Светолика была вся как на ладони. Глубокие и тёмные, как тёплый небосвод над ночным Евнаполем, очи читали все её сокровенные мысли, угадывали малейшие намерения, и их чуть приметная грустноватая насмешливость выбивала у княжны почву из-под ног. Таила ли эта женщина обиду? Тридцать лет прошло, но Светолика вспомнила те мимолётные поцелуи так, словно это случилось вчера.

– Однако и крыжовник у вас! – едва не подавившись большим глотком мёда, хмыкнула княжна. – Его колючки меня чуть насквозь не пропороли!

– Это дикий крыжовник, мы его прямо с гор взяли, – пояснила, посмеиваясь, Пауница. – Прижился, растёт… Шипы у него только через несколько поколений послабее станут, зато он и слаще, и душистее садового.

Когда обед был подан, застенчивая обитательница светёлки наконец решилась выйти в горницу. Ничего не взяв от своей родительницы-кошки, обликом она уродилась в Деяниру – Светолика остолбенела, словно попав в прошлое. Брови – как пушистый, лоснящийся соболий мех, носик – само совершенство, достойное быть увековеченным в мраморе, а глаза – почти чёрная небесная бездонность с удивительными, тёплыми золотинками янтаря. Такой была Деянира, когда Светолика жадно приникала к её устам в ночном саду, под оливой… Даже оттенок кожи тот же – с лёгким налётом южной, не белогорской смуглости, которая, в отличие от загара, не выцветала даже зимой.

– Гóринка, девица на выданье, – с гордостью представила свою дочь Пауница. – Красавица, каких поискать! Вся в матушку.

Едва густые щёточки ресниц девушки поднялись, как тут же её взгляд подёрнулся обморочной дымкой, и Горинка повалилась на поспешно подставленные руки Светолики. Давным-давно княжна, увлечённая науками, не посещала весенних гуляний и уже почти позабыла, что сие явление означало, но ей, конечно же, радостно напомнили.

– О, кажется, кто-то встретил свою половинку! – засмеялась Пауница, помогая дочери усесться за стол и ласково похлопывая её по щёчкам, дабы та скорее пришла в чувство.

Юная смуглянка, открыв глаза, обвела мутным, ничего не узнающим взором вокруг себя, а Светолика вдруг растерялась. Ещё совсем недавно она созерцала простор речной долины на краю обрыва, готовая к полёту, не связанная никакими узами, и только ветер бестолково ласкал и путал пряди её волос, как вдруг – лицо в окошке, девица на выданье, обморок и замаячивший вдали призрак шумных свадебных торжеств. Липкая и вязкая, как мёд, неизбежность засасывала её – не двинуть рукой, не вздохнуть, не выбраться… Вот это влипла так влипла!… Неужто отгуляла свой холостяцкий век? Светолике смутно помнилось, что встрече с суженой вроде бы должны предшествовать какие-то знаки – сны, видения… Ничего подобного она не испытывала. Ни снов, ни видений, ни предчувствий – сплошная свобода, насквозь пропахшая ветром и горным простором.

А в руку ей уже кто-то вложил тёплые девичьи пальчики – тоненькие, почти детские и оттого пугающе хрупкие. Княжна боялась их слишком сильно сжать, причинив боль, а потому держала в своей ладони осторожно, едва-едва обхватывая.

– Совет да любовь, – прогудел над ухом голос Пауницы, а Деянира неулыбчиво молчала, вопрошающе сверля княжну своими невыносимо бездонными очами.

О чём они спрашивали, эти глаза?… Может быть, о том, как провела Светолика эти три десятка лет разлуки? С кем встречалась, кого любила, о чём думала и мечтала? Сколько книг прочла, сколько рассветов встретила? Далёкая страна, шелест моря, пальмы, оливы и душистый жасмин, город с величественно прямыми улицами и гулкими мостовыми, хмельное дыхание звёздной ночи, горячий влажный плен женских губ и слова любви на чужом языке… Сморгнув наваждение из прошлого, Светолика с озадаченной улыбкой молвила:

– Да, я вечная жертва собственных изобретений, чего только со мной не случалось… Но это – всем приключениям приключение! Я отправилась испытывать парящее крыло, а нашла невесту… – И засмеялась: – Нет, правда! Только со мной могло такое стрястись!

Вишнёвый мёд лился за обедом рекой. Глава семейства на радостях изрядно выпила, Весна тоже порядком окосела и уже совсем по-родственному обнимала Светолику за плечи, а вот княжну хмель как будто не брал. Её отрезвляла гулкая бездна глаз Деяниры.

– Ох, я ведь совсем забыла! – спохватилась она. – Меня ведь там Истома с Будиной заждались, потеряли уж, наверное! Подождите меня немного, я отлучусь на мгновение – только скажу им, чтоб не беспокоились…

– Так зови их сюда, чего они там одни сидеть будут? – тут же предложила Весна, слегка заплетаясь языком. – Чем больше гостей, тем за столом веселей!

– Посмотрим, – пробормотала Светолика, шагая в проход.

Это было ей необходимо, чтобы глотнуть вольного воздуха и опомниться: казалось, ещё немного этого звенящего предсвадебного угара – и она сойдёт с ума. Помощницы, однако, ждали её с большим удобством, сидя у расстеленной на траве скатерти, изобиловавшей кушаньями. Истома как раз вонзила зубы в баранью ногу, а Будина лила себе в рот брагу из кубка, когда княжна шагнула из прохода.

– Сидите, сидите, – сказала она помощницам, приподнявшимся было с травы. – Я там это… задержусь малость в гостях, не ждите меня.

– А крыло где, госпожа? Как испытание прошло? Снова переделывать, поди, придётся? – обрушили на неё кошки град вопросов.

– Да всё ладно с крылом, – торопливо ответила Светолика, плеснув и себе полкубка. – На сей раз мы сделали всё как надо. Сама, по своей оплошности на дерево грохнулась: не надо было по сторонам глазеть и ворон считать. Но не в этом дело… – Единым духом осушив кубок и крякнув, княжна многозначительно помолчала и договорила: – Встретила я кое-кого.

Глаза сестёр игриво и понимающе заискрились.

– Так-так… Опять девица какая-нибудь подвернулась?

– Подвернулась – не то слово, – усмехнулась Светолика, всё ещё не в силах выпутаться из тенёт наваждения. – Влипла я, как муха в мёд. Кажись, женюсь я, подруги мои.

Белокурые кошки потрясённо повскакивали со своих мест.

– Вот это новости! Госпожа, а на ком?!

– После, всё после, – отмахнулась Светолика. – Мне пора, а то невеста моя там заскучает, боюсь… А хотя… Берите-ка, сестрицы, свои пожитки и айда со мной. Вы тоже на пир званы.

Помощницы не заставили просить себя дважды. Проворно свернув свой обед, они проследовали сквозь пространство за княжной и были радушно встречены на другом конце прохода хлебосольными хозяевами.

После ещё нескольких кубков мёда было решено отправиться в сад – проветриться и разогнать хмель, да чтобы еда в животах лучше улеглась. Самой трезвой оставалась Светолика, которая под взглядом Деяниры постоянно ощущала себя словно на краю пропасти, причём без крыла за плечами. Один неосторожный шаг, потеря равновесия – и…

– Так вот, покачиваюсь я, значит, на ремнях, а вот эта голубушка так и хохочет, так и потешается надо мною, – снова рассказывала княжна, подведя всех к яблоне, в кроне которой торчало застрявшее крыло.

– Ага, а зад как раз над крыжовником завис, – с хохотом поддержала Весна.

– Бедный старый куст! Примяла я его преизрядно, – с напускным сожалением вздохнула Светолика и подмигнула смущённо улыбавшейся Горинке. – Признаться честно, Весна, когда я тебя увидала, мне захотелось спросить: а нет ли у тебя сестрицы на выданье? Уж больно ты по душе мне пришлась с первого взгляда…

Нет, видно, хмель всё-таки брал своё: кажется, она несла жуткую чушь… Порядком пьяненьким кошкам, может быть, её болтовня и казалась верхом остроумия, и они с удовольствием хохотали над рассказом точно так же, как и в первый раз, но две смуглянки – мать и дочь – держались так, будто им было невыносимо неловко всё это слушать. Деянира молчала загадочно, а Горинка – учтиво, и Светолике вдруг захотелось увлечь её подальше от всех, в какой-нибудь тихий лесной уголок, чтобы там уже без свидетелей жарким шёпотом говорить в это изящное ушко всяческие пошлости, пока оно не покраснеет. Впрочем, княжна удержалась от исполнения этого разнузданного желания и лишь приложилась губами к пальчикам новообретённой невесты.

Как странно звучало это слово – невеста! Ещё сегодня утром Светолика и не помышляла о том, чтобы остепениться, и вдруг, как гром среди ясного неба – этот обморок. Но… какая девушка! Утопая в её очах, княжна тщетно пыталась нащупать дно у этого вязкого и сладкого омута, ей не хватало воздуха, собственный смех казался искусственным, а речи – несусветной, бессвязной дичью.

Мудрая и внимательная хозяйка, окинув взглядом сидящих за столом и увидев, что хмельное питьё уже готово политься из них обратно, ласково и вкрадчиво предложила:

– А не пора ли отдохнуть? Уж вечер на пороге, да и выпито немало. Постели готовы, перины взбиты – пожалуйте на боковую!

Кошки, конечно же, зашумели, что могут выпить столько же, а потом ещё два раза по столько – всё им нипочём и горы по плечо, но мягкая непреклонность Деяниры действовала, как волна, гладко обтачивающая гальку. Взяв супругу под руку, она повлекла её в сторону опочивальни, и Пауница, понемногу поддаваясь голосу женской мудрости, согласилась пойти спать. Икая и выписывая ногами кренделя, она с поддержкой жены покинула горницу. Близнецам их комнату показала Горинка, а Весна уснула прямо за столом, уронив голову на руки, и растолкать её, похоже, было делом безнадёжным.

Светолике предоставили отдельную опочивальню: дом был просторен и мог вместить много гостей. Провожавшая княжну Горинка проявляла удивительную вёрткость, уклоняясь от поцелуев и выскальзывая из её хмельных объятий.

– Не надо, госпожа, не надо, – смущённо лепетала она. – Отдыхай сейчас… ты изволила много выпить.

– Ну хотя бы побудь со мною, – упрашивала Светолика, пытаясь поймать и сжать в руках неуловимые, как бабочки, пальчики избранницы.

– Отдохни, госпожа, поспи, – втекал ей в уши ласковый и обволакивающий, как тёплое молоко, полушёпот.

Горинка выскользнула из комнаты, и княжна осталась в одиночестве, покачиваясь на тошнотворных волнах головокружения. Она тонула, захлёбывалась в перине, проваливаясь в неё, как в бездонный сугроб, а где-то вдали, за кромкой памяти, шелестело тёплое море, покачивались пальмы, благоухал жасмин и позвякивали золотые запястья на руках танцующей с покрывалом девы.

Хмельной дурман выветривался долго и мучительно. Светолика со стоном оторвала гудящую голову от подушки, когда на сад уже спустилась голубая дымка сонных сумерек, и только далёкий край неба розовел остатками вечерней зари. Лоб горел, словно в лихорадке, боль разламывала череп, а во рту стояла полынно-горькая сушь. Княжна покинула опостылевшую постель и, ударяясь попутно обо все дверные косяки, поплелась на свежий воздух.

Вечерняя прохлада живительным снадобьем наполнила грудь и освежила голову. Светолика умылась из дождевой бочки возле дома, в которую вода стекала по желобам на крыше; прогуливаясь по сумрачным дорожкам, она вздрогнула: на резной скамеечке среди вишнёвых деревьев сидела задумчивая Деянира. Странно было видеть на ней не спускающийся вольными складками наряд её родной страны, сшитый из полувоздушных, струящихся тканей, а белогорскую одежду… Ушла в прошлое затейливая и сложная причёска в виде венца из туго накрученных, лоснящихся локонов – теперь чёрный шёлк кос скромно прятался под белым платком и вышитой шапочкой жены и матери.

– Боги великие, сколько лет прошло! – пробормотала Светолика. – А ты ничуть не изменилась… Всё так же прекрасна.

Дурман этих очей не уступал по своей силе самому сногсшибательному хмелю. Их манящая тьма, как лесная чаща, влекла своей грустной шелестящей тайной, и Светолика с трудом преодолела желание упасть к ногам этой женщины и покрыть её колени поцелуями.

– Какие шутки порой играет с нами жизнь, – проронила Деянира, и по её губам скользнул призрак улыбки. – Я бы скорее поверила, что реки потекут вспять, чем в то, что когда-нибудь снова встречу тебя… даже будучи здесь.

– Как же тебя занесло в Белые горы? – присаживаясь рядом и накрепко запрещая себе касаться руки Деяниры, спросила Светолика.

– Не поверишь… отправилась следом за тобой, – усмехнулась та. – Тоска по тебе заставила меня покинуть родные края. Меня задержали на границе, и я месяц прожила в городке-крепости, пока туда не прибыла Пауница. Было это весною… В эту пору вы как раз празднуете Лаладин день. Уж не знаю, как она меня разыскала, только сказала она, что я по всем признакам – её суженая… Что она видела меня во сне, и сердце подсказало ей, где меня искать. И когда наши глаза встретились, на меня что-то накатило… в точности так, как сегодня – на Горинку.

– А вот у меня не было никаких снов и подсказок сердца, – подумала Светолика вслух. – Почему так?

– Пути судьбы загадочны, – устремив туманный взор в вечереющую даль, молвила Деянира. – Нам лишь кажется, что мы знаем, куда приведёт нас дорога… Я погналась за тобой, а встретила свою супругу. Ты отправилась испытывать своё летающее крыло, но судьбе было угодно, чтобы оно подвело тебя именно над нашим садом.

Слушая звук её голоса, княжна словно смаковала сдобренное пряностями заморское вино; когда они расстались, Деянира знала всего несколько слов и выражений, которым её научила Светолика, а теперь изъяснялась безупречно, и только лёгкий иноземный выговор выдавал её происхождение.

Почти неуловимая тень улыбки горчила в уголках губ Деяниры. Деанейра – так на родном языке произносилось её имя тридцать лет назад, когда Светолика жила в доме её родителей, проходя обучение в Евнапольской библиотеке…

***

– Я всегда полагала, что человечество делится только на мужчин и женщин. Вы, жительницы Белых гор, удивительные существа…

Светолика, до сих пор учившая еладийский язык у себя дома, дивилась звукам живой речи, вившейся кружевным узором, как затейливая музыка этих краёв. Она не всегда могла всё разобрать в беглом говоре, но пробелы в понимании легко восполнялись красотой плавных движений, улыбкой обольстительных губ, запахом благовонных масел и трепетом ресниц.

Их тела обнимала тёплая душистая вода каменной купели, а над головами возвышались величественные колонны. Чистоплотность жителей этого края Светолике как женщине-кошке пришлась по душе: в этом вопросе два народа были схожи. Однако бани здесь походили на дворцы – с богатой лепниной сводчатых потолков, искусным узором мозаик и гладким мрамором полов. Капельки розового масла и лепестки колыхались на поверхности воды, а в глубине угадывались очертания живота и бёдер Деяниры.

– Чем же вы зачинаете детей, хотелось бы мне знать, – промолвила девушка, проводя губкой по безупречной коже, лоснившейся от влаги.

– Могу показать, – усмехнулась Светолика.

Она погрузилась в воду с головой и на глубине, в зеленоватой дымке, открыла глаза. Тело Деяниры, беззащитно-нагое, находилось в её власти, в полной досягаемости, стоило только протянуть руки и скользнуть по крутым изгибам бёдер – весьма упитанных, надо сказать. Но полнота эта выглядела здоровой, и даже небольшой запас жира на выпуклом животике лишь подчёркивал изящество талии, а точёные щиколотки и маленькие ступни вызывали в глубинах души Светолики щемящую нежность. Наполовину погружённая в воду грудь двумя чашами примыкала к серебристо колышущейся поверхности, и ладони Светолики с наслаждением примяли её. Деянира сперва дёрнулась, а потом в ожидании замерла, по-видимому, одолеваемая любопытством…

…Пламя плясало в многочисленных плошках, озаряя рыже-янтарным светом пространство дома. Струилась песня струн, оттеняемая серебристым звоном бубна, и до лица Светолики долетали волны воздуха от покрывала, которым взмахивала Деянира. Девушки-служанки умело сопровождали её танец, двигаясь более скромно и сдержанно, и тем выгоднее среди них смотрелась яркая, блистающая очами и украшениями хозяйская дочь. Родители благосклонно взирали на неё: они не возражали против того, чтобы Деянира показала гостье из далёкой страны танцы Еладии. Это был приятный семейный вечер, похожий на маленький праздник; отщипывая от грозди крупные, брызжущие липким сладким соком виноградины, Светолика не отрывала жадного взора от ножек девушки, выписывавших на полу диковинный неуловимый узор. Угощения уже пресытили её, и всё, чего она сейчас хотела – это созерцать девичью пляску бесконечно.

Дыхание Деяниры было чище ветра, пропитанного колдовским духом жасмина и сирени, смазанные оливковым маслом губки влажно и призывно блестели, а глаза мерцали тёплыми агатами под сенью густых ресниц. Её родители воспринимали Светолику как женщину и даже не помышляли о том, что сердцу их дочери могло что-то угрожать… Сама княжна усердно занималась учёбой и делала вид, будто ничто, кроме науки, её не волнует, но вокруг было столько прелестных девушек, что Светолика во власти их красоты частенько теряла голову и таяла под жарким солнцем, как кусок масла на сковородке – не спасали ни фрукты, ни прохладительные напитки. Сосредоточиться в таких условиях было временами трудновато.

Вечер перетёк в ночь, и огромная луна сияла над садом, серебрясь в сонных струях фонтана, вытекавших из разверстых пастей каменных чудовищ. Несколько стволов древней оливы причудливо переплетались, и ночной сумрак придавал им ещё более диковинный и даже страшноватый вид, нежели днём. Крона таинственно шептала что-то на непонятном языке, и казалось, что чудовищное дерево вот-вот оживёт, вытянет из земли свои корни и, поскрипывая, зашагает прочь. Прислонившись к прохладной замшелой коре, Светолика скользнула пальцами по щеке Деяниры, покрытой нежным персиковым пушком. Зарываясь носом в её атласные локоны, она утопала в сладких чарах жасминового масла, запах которого исходил от волос и лебедино-гибкой шеи девушки. Губы Деяниры сами доверчиво тянулись к ней, и княжна не смогла отказаться от этого подарка – накрыла их своими и погрузилась в жаркую глубину ротика, ещё не знавшего поцелуев. Их дыхание смешалось, лунный свет играл на самозабвенно сомкнутых ресницах, а пальцы сплелись.

– С того дня, как я тебя увидела, мужчины перестали меня привлекать, – стыдливо потупившись, призналась Деянира. – Раньше я любовалась юношами и размышляла о том, что кто-то из них однажды станет моим мужем… Я спокойно жила с этим представлением о своём будущем, считая его единственно возможным, пока ты не ворвалась в мою душу и не перевернула в ней всё с ног на голову. Ты – совершенство, дивное творение природы, я люблю тебя!

Возносясь душой к луне, Светолика окунулась в жаркий шёлк нового поцелуя. Она была готова поклясться, что тоже любит, и пронзила бы мечом всякого, кто сказал бы, что это не так. Перекинувшись в кошку, она катала Деяниру на себе по саду верхом, а потом улеглась на спину и позволила девушке всё. Та с тихим смехом тискала и чесала её, целовала в нос и уши, зарываясь пальцами в мех на тёплом кошачьем животе.

Неслышно проскользнув в спальню, Светолика в облике кошки улеглась на постель рядом с девушкой. Ресницы Деяниры разомкнулись, меж век заискрилось пробуждение, а на губах медленно проступила томная полуулыбка: красавица не испугалась спросонок огромного зверя и была рада его приходу. Она шептала непонятные ласковые слова и нежные прозвища, а Светолика ублажала её языком, пока девушка не начала глубоко дышать и постанывать. В миг наивысшего упоения Деянира, забывшись, безжалостно вцепилась в шерсть Светолики, но княжна-кошка не подала вида, что ей больно, продолжив ласково мурлыкать.

Днём они сидели в саду с миской птичьей вишни – удивительно вкусных ягод глубокого красно-чёрного оттенка.

– Забери меня с собой в Белые горы, – прильнув к плечу Светолики, сказала Деянира. – Сделай своей женой…

Дразня её ягодками-близняшками на сросшихся плодоножках, княжна вздохнула.

– У нас слишком холодные зимы для тебя, а ты – теплолюбивая пташка. Ты выросла в жаркой стране, моя милая… Боюсь, как бы ты не заболела и не зачахла.

– Я не заболею! Что значит холод? Меня будет греть любовь! – пылко настаивала девушка.

Она пыталась поймать губами ягоды, а княжна в шутку не давала ей этого сделать, отдёргивая сладкую парочку черешен от её рта. Уста Светолики сковала угрюмая печать молчания: в безоблачном небе темнокрылой птицей нависла грозная необходимость принять какое-то решение… Бесконечно продолжаться эта сказка, увы, не могла.

Однажды гостеприимный дом, приютивший Светолику на время учёбы, посетила княгиня Лесияра: захотелось ей проведать дочь, узнать, как у неё успехи. Родители Деяниры, люди весьма зажиточные, приняли правительницу далёкой Белогорской земли приветливо, дав в её честь роскошный праздничный приём с щедрым угощением, музыкой и плясками, который продлился целый день и ещё добрую половину ночи. Княжна старалась не подавать вида, что между ней и хозяйской дочкой что-то происходит, но, видимо, чем-то влюблённые всё-таки выдали себя, потому что на следующее утро родительница вызвала Светолику для серьёзного разговора.

– Скажи мне, дитя моё: для чего ты здесь? Ты пришла сюда учиться или соблазнять девушек? – без обиняков спросила она княжну. – Или, быть может, тебя уже посещали какие-то знамения скорой встречи с суженой?

Соблазн солгать, что знаки указали именно на Деяниру, был велик, но… Светолика слишком хорошо знала свою родительницу, чтобы пытаться её обмануть. Лесияра распознавала ложь своим чутким сердцем.

– Нет, каких-либо предзнаменований я пока не видела, – вынуждена была признаться княжна с каменной тяжестью на сердце. – Но Деянира – такая прекрасная девушка, что я… не удержалась. Прости, государыня.

Внимательно заглянув Светолике в глаза, княгиня покачала головой и вздохнула.

– В таком случае твои отношения с нею обречены. Для чего ты вообще их начинала, зачем вскружила и заморочила девушке голову надеждами, которым не суждено сбыться? Ежели знаков не было, то она – не твоя судьба. Дитя моё, я вынуждена просить тебя вести себя благоразумнее и ответственнее относиться к учёбе… С этого дня жить ты будешь дома, а библиотеку посещать только для работы с книгами и встреч с твоими наставниками. Унижать тебя слежкой за каждым твоим шагом я не стану, но надеюсь, что ты не ослушаешься меня и не продолжишь встречаться с Деянирой за моей спиной.

Умом Светолика понимала, что родительница права, но сердце бунтовало, не желая мириться с этим. Хоть она и соскучилась по родным краям, по знакомым и привычным ягодам и цветам, по снегу и весенним ручьям, но жаркая Еладия манила её к себе снова и снова. Зима в ней не слишком отличалась от лета, только ветер ощутимее дышал прохладой, да чаще перепадали дожди; одним таким дождливым вечером в самом конце зимы княжна объяснила Деянире, почему им не следует больше встречаться. Девушка сначала разрыдалась, потом обрушила на плечи Светолики град яростных ударов и наконец, став белее савана, без сил осела на мокрые каменные плиты около фонтана… Откинув влажные пряди волос, прилипшие к её лбу, Светолика поцеловала её меж бровей и ушла, срезав перед этим несколько черенков птичьей вишни. Уж очень вкусна была эта южная, требовательная к теплу ягода, и княжна хотела попробовать вырастить её на Белогорской земле – в память о прекрасной Деянире и о счастливых днях и ночах, проведенных с нею.

***

– Ну вот, как видишь, я не заболела и не зачахла, – сказала Деянира. – Я, уроженка жарких краёв, живу в Белых горах, и снежные зимы меня не страшат.

Спустя тридцать лет после того дождливого вечера они сидели рядом на лавочке среди вишняка и наблюдали, как угасает заря.

– А знаешь, я всё-таки вырастила черешню, – проронила Светолика. – У меня теперь целый сад черешневых деревьев. Наверно, ты права: даже теплолюбивые пташки поют в холодных странах, если их окружать любовью и заботой…

***

На свой восемнадцатый день рождения Светолика получила Заряславль с окрестными землями – точно так же, как когда-то её родительница Лесияра. Город этот стал личным имением наследниц белогорского престола, в котором они учились править и хозяйствовать, набирались опыта. К молодой градоначальнице Лесиярой были приставлены три мудрые советницы из Старших Сестёр, которые давали княжне ненавязчивые подсказки и помогали во всём. В начале своей служебной стези Светолика придерживалась обычая руководства, издревле прижившегося в Белогорской земле, и старалась подражать своей родительнице, перенимая её приёмы, привычки и управленческий почерк. Она стремилась стать такой же рачительной, доброй и внимательной хозяйкой в своих владениях, каковою славилась государыня Лесияра, и прилагала все усилия, чтобы заслужить уважение и любовь народа. Светолика самолично обходила свои земли, беседовала как с жительницами города, так и с селянками, узнавала, как им живётся, чего не хватает, чтобы учесть это в будущем. Благодаря этому мало кто во владениях Светолики не знал её в лицо.

Ежемесячно княжна являлась к государыне с докладом о положении дел в Заряславле, участвовала в советах Старших Сестёр, и Лесияра одобряла её усердие. Однако ежели жить одними только трудами, недолго и заработаться до искр в глазах, и хорошо отдохнуть наследница тоже была не прочь. Установив себе два выходных дня в седмицу, Светолика использовала их для весёлого и приятного времяпрепровождения: пиров, рыбалки, прогулок по горам и ратных состязаний. Девушки… О, это всегда была особая статья в приходно-расходной книге её сердца. Они кружили княжне голову с младых ногтей и всегда служили для неё источником вдохновения; даже просто полюбовавшись красавицей, Светолика чувствовала прилив сил и готовность к новым подвигам.

Поохотиться в зверином облике, как и все кошки, княжна тоже любила. Примерно раз в месяц где-то под сердцем зарождался горячий клубок охотничьего азарта, а клыки нервно звенели от желания впиться в живую плоть и обагриться свежей, парной кровью… Перекинувшись в рыжую в белых «носочках» кошку, княжна рыскала по лесу в поисках добычи: в такие мгновения она не променяла бы влажную, солоновато-сладкую мягкость сырого мяса ни на какие прочие яства, пусть даже самые вкусные и роскошные, но приготовленные на огне.

Пушистое ушко косули чутко вслушивалось в звенящий покой леса, точёное копытце замерло, чуть приподнятое над влажной травой. Солнечная безмятежность, струясь между старых, замшелых стволов, выхватывала из зелёной сени дрожащую паутинку между ветками, цедилась сквозь перистый лист папоротника, ласково выискивала спрятавшиеся в траве алые бусинки земляники; какая-то пташка, чуя беду, испуганно чирикнула и вспорхнула быстрой тенью, а опустевшая ветка ещё некоторое время слегка колыхалась… Лес хранил молчание, а косуля, не переставая сторожко внимать тишине, склонила шею и принялась пощипывать траву. Время от времени она отрывалась от еды и вскидывала голову, вся напряжённо-пружинистая, собранная и готовая при малейшем намёке на опасность сорваться в бешеный бег.

На солнце наползали тучи, свет время от времени мерк, и в лесу становилось пасмурно и тревожно. Косуля немного послушала, кося тёмным влажным глазом, и снова склонилась к траве; в один из пасмурных промежутков наконец показалась между стволами, чуть дыша, её рыжая в белых «носочках» погибель. Пышный хвост и мягкие сильные лапы, хрустально-холодный блеск голубых глаз, туго перекатывающиеся под шерстью мускулы – такова была смерть косули, неслышно стлавшаяся по траве, словно дым.

Княжна-кошка подобралась к легконогой козочке так, что та не могла ни услышать, ни почуять её. Любуясь издали изящной красотой животного, пушистая охотница ощущала, как пасть наполняется слюной, а клыки готовятся стать смертельным оружием. Ещё пара мгновений созерцания стройных ног косули – и она смертоносной рыжей молнией метнулась вперёд. Слишком поздно лесная красавица почуяла опасность, а потому успела сделать всего несколько пружинисто-высоких, отчаянных скачков, прежде чем Светолика её настигла. Тёплая кровь добычи хлынула кошке в горло. Раздирая тушу, она привередливо выбирала только самые лучшие, нежные куски, а из потрохов полакомилась лишь печёнкой. Облизывая окровавленные усы, княжна-кошка улеглась на траву и сыто замурчала. Нетронутого мяса после трапезы осталось ещё много – то-то обрадуется вороньё да звери-падальщики, рыскающие по лесу в поисках лакомого кусочка…

Переваривание прошло в уютных объятиях сытой дрёмы. Вечерело, кошачий бок пригревало солнце, и княжна слилась с летним стрекочущим пространством, плывя на волнах благодарности земле, горам, небу и лесу. Впрочем, солнце всё чаще пряталось, ощутимо веяло холодом, и усиливающиеся порывы ветра принудили Светолику проснуться. Пропитанные серой влагой тучи плыли неспокойно и стремительно, а вскоре небесная утроба раскатисто загрохотала, словно где-то опрокинулась огромная повозка с камнями. Первые редкие капли тяжелыми смачными плевками зашлёпали по листьям и траве, а через несколько мгновений с неба обрушился такой поток, что Светолика немедленно перекинулась в человека и перенеслась к одиноко стоявшей старой ели, где под пёстрым от лишайника камнем она оставила свою одежду, кинжал и цепочку с подвеской-капелькой. Широкий и плотный, смолистый шатёр тёмно-зелёных, мрачно нависших лап спасал от нещадно хлеставшего серебристо-серого безумия; одеваясь, Светолика уловила сквозь сырое дыхание дождя слабый запах: кто-то притаился по другую сторону толстого ствола.

– Эй! – окликнула княжна.

Послышался тоненький всхлип. Заглянув за ствол, Светолика увидела боязливо прижавшуюся к морщинистой и шершавой коре девочку лет десяти. Мышасто-русая косичка намокла, превратившись в жалкий крысиный хвостик, болотно-зелёные глазищи в пол-лица смотрели настороженно; своей хрупкостью и напряжённой пугливостью она напомнила Светолике недавно заваленную косулю. Зябко поёживаясь, девочка молчала – то ли от страха, то ли от застенчивости. Приглядевшись, княжна её узнала: это была Зденка, младшая дочь оружейницы Мечаты, чью мастерскую Светолика посещала несколько дней назад.

– Ты чего тут сидишь? Почему домой не идёшь? – спросила княжна. – Вон какая гроза разыгралась!

Вопрос был излишним: кольца на руке девочки не оказалось.

– А где твоё колечко? – Светолика, взяв Зденку за подбородок, внимательно заглянула ей в глаза, в грязно-зелёной глубине которых плясали болотными кикиморами колючие и диковатые искорки.

Та плаксиво сморщилась и горестно всхлипнула:

– Я… потеряла…

– Как же это тебя угораздило? – покачала головой Светолика. – Негоже волшебным кольцом этак-то разбрасываться… Родительница твоя его для тебя со старанием и любовью делала, а ты не сберегла!

Зденка виновато опустила мокрые от выступивших слёз ресницы, шмыгая носом. К сердцу княжны урчащим котёнком приласкался пушистый комочек тепла, захотелось обнять и утешить девчушку. Шутливо ущипнув её за нос, Светолика усмехнулась:

– Ничего, найдёте его потом вместе с родительницей. А ты разве не знаешь, что в одиноко стоящие деревья молния может попасть? Давай-ка лучше перепрячемся.

Чуть выше по склону темнел плотный строй горделивых елей, но чтобы туда попасть, нужно было пересечь обширное пространство, заполненное густой дождевой тканью. Без кольца Зденка не могла проследовать за Светоликой в проход, а ветер так и бесновался, так и гнул деревья – даже в груди холодело от его безудержных порывов. Княжна с девочкой сидели на серых каменных глыбах, а под ногами у них журчали потоки воды, не успевавшей впитываться в пресыщенную влагой землю и струившейся вниз по склону.

– Ух, как ненастье-то разбушевалось, – озадаченно молвила Светолика, обнимая оробевшую Зденку за плечи. – Высунешь из-под ёлки нос – пожалуй, в один миг до нитки промокнешь. Пережидать придётся.

– А как же молния, госпожа? Вдруг… ударит? – В болотной зелени глаз девчонки всколыхнулась озабоченность и забегали огоньки страха.

– От молнии попробуем поставить защиту, – сказала Светолика.

Конечно, она могла и попросить Ветроструя унести грозу подальше, но слишком часто такое проделывать – это не по-хозяйски: поля, леса и сады пострадают, не получив необходимой им влаги. «Пусть землица пьёт», – решила княжна, доставая из ножен кинжал. Вспышка молнии облизнула клинок холодным голубоватым светом, когда Светолика, очерчивая им защитный купол вокруг себя и Зденки, мысленно обратилась к оружию с просьбой о помощи: «Защити нас силою Огуни и светом Лалады!» Невидимый щит воздвигся над ними, натянувшись прозрачным парусом над макушкой укрывавшей их ели и окутав дерево от верха до самого подножья. Светолика вонзила кинжал в землю.

– Всё, теперь даже если молния ударит в то место, где мы сидим, то просто стечёт по куполу защиты и уйдёт в земную твердь, – ободрила она изрядно трусившую девочку.

Зденка хлопала ресницами, озадаченно всматриваясь вверх, но, само собой, ничего не видела. Однако уверенный вид княжны успокаивал её: уж госпожа Светолика-то, поди, знает, что делает, а значит, беспокоиться не о чем. Впрочем, от ветра и временами залетающих под еловый шатёр брызг незримый купол их не спасал, и Светолика накинула Зденке на плечи свой плащ, заботливо укутав девочку им с головы до ног. Вышло что-то вроде свёртка, из которого выглядывало лишь личико.

– Так теплее? – спросила княжна.

– Благодарю тебя, госпожа, – улыбнулась дочка Мечаты.

Едва она вымолвила это, как раздался страшный треск и гул: это загудел защитный купол, подёрнувшийся сетью голубовато светящихся молний. Пронзительный визг Зденки заставил Светолику от неожиданности откинуться назад; поскользнувшись, она упала на локоть, и свесившаяся с её шеи цепочка коснулась рукояти торчавшего из земли кинжала…

Её щека покоилась на прохладном шёлке зелёной травы, бесконечная синь солнечного неба манила повернуться к ней лицом и раскинуть руки… Светолика так и сделала, заодно убедившись, что жива, хотя телесные ощущения странно притупились. Вот только ни старой ели, ни Зденки поблизости не было видно. «Уж не переместилась ли я куда-то по проходу?» – проползла в голове ленивая мысль.

Светолика стала лёгкой и пустой, как пузырёк воздуха в воде, и нежилась в лучах солнца. Маленькой беспокойной занозой заныла мысль о Зденке, но Светолика почему-то была уверена, что с девочкой всё хорошо сейчас. Да и сама княжна чувствовала себя необычно, но тоже вполне уютно и спокойно.

«Здравствуй, Светолика, – раздался в её голове приятный женский мыслеголос. – Рада тебя видеть».

Солнечный свет заслонила собой изящная фигура в белом платье до пят. Края подола и колоколообразно расширенных рукавов золотились широкой тесьмой, а на бёдрах незнакомки лежал сверкающий вышитый пояс, спереди изгибаясь клином книзу. Большие и чистые глаза удивительного голубовато-сиреневого оттенка смотрели на княжну внимательно и ласково, а красивые светло-розовые губы приветливо улыбались. Волосы незнакомки окутывали её фигуру золотисто-пшеничным плащом почти до колен. Охватившее княжну восхищение смягчило и обезболило страшноватую догадку: а может, её убило молнией? Кто эта озарённая солнцем дева, ясноликая и прекрасная? Неужели… сама Лалада?

«Нет, меня зовут Нэя, – прозвенело в голове Светолики. – Ты не умерла, просто твоя душа временно оказалась за пределами грубого телесного мира. Я наблюдаю за тобой с самого твоего рождения, оберегаю тебя и иногда даю подсказки».

Светолика вцепилась пальцами в траву – та была совершенно осязаема, да и солнце вполне ощутимо грело кожу, вонзаясь тысячами крошечных тёплых игл.

«Это пространство имеет иные свойства, нежели телесный мир, и чувственные способности твоей души сейчас работают по-другому, – ответил на её не заданный вопрос мыслеголос Нэи. – Но ощущения получаются в итоге похожими на привычные: так уж устроено твоё восприятие. Всё, что тебя окружает – плод созидательной способности твоего воображения. Здесь мысль имеет воплощающую силу».

Светолика, очарованная журчанием голоса Нэи в своей голове, перебирала пальцами розовато-белые головки клевера. Букашка ползла по травинке, вдалеке ослепительно сверкала река, а на дальнем берегу колыхалась на ветру зелёная роща. Неужели всё это, такое настоящее – на самом деле выдумка?

«Нет, не выдумка. Каждый человек – творец своего бытия, – сказала Нэя, присаживаясь рядом на траву. – Просто это пространство более отзывчиво к колебаниям мысли. Оно податливо, как воск, и из него можно лепить силой воображения всё что угодно».

«Вообще всё?» – также мысленно переспросила Светолика.

Нэя кивнула.

«И ты тоже… придумана мной?» – озадачилась княжна.

«Нет, я сама создала себе облик, – улыбнулась ясноглазая дева. – Так уж вышло, что он совпал с твоими вкусами».

Огонёк любознательности не давал Светолике покоя, жёг изнутри, требовал действий, и она, повинуясь его зову, попыталась представить в своей руке ожерелье из синих яхонтов – во всех мелочах, до последнего серебристого завитка оправы, до малейшей острой искорки внутри переливчато сияющих камней. Получилось! Ожерелье засверкало на ладони, и Светолика, по-детски радуясь, засмеялась.

«Возьми, это тебе», – протянула она украшение Нэе.

«Схватываешь на лету», – улыбнулась та, принимая подарок.

А Светолику уже влекло к сверкающей под солнцем реке: ей хотелось изучить здешнюю воду, узнать, так ли она мокра и текуча, как в телесном мире. Может быть, воображаемая вода – какая-то другая? Не успела она об этом подумать, как в мгновение ока преодолела пространство цветущего луга, и это было похоже на перемещение с помощью прохода. С виду – самая обычная река, заросшая по берегам осокой и оплакиваемая склонёнными над водой ивами, длинные листья которых блестели серебристой изнанкой, когда ветер ворошил кроны.

«Ты придаёшь пространству свойства привычного тебе окружения, – прозвенело в голове княжны. – И то, что у тебя в итоге получается, не может отличаться от знакомого тебе мира, поскольку ты даже в воображении не выходишь за рамки своих представлений. Ты не видела миров с иными свойствами, а потому можешь представить себе только то, что сама когда-либо ощущала на своём опыте».

Нэя стояла рядом, и ветер играл прядями её волос, а солнце вплетало в них нити расплавленного золота.

«То есть, сухую воду я не смогу создать, даже если очень постараюсь себе её представить?» – усмехнулась Светолика.

«В твоём распоряжении только те образы и те связи между предметами и явлениями, которые имеются в твоём жизненном опыте, – ответила Нэя. – Они и являются кирпичиками, из которых ты строишь этот уголок. То, чего нет в освоенном тобой мире, не может появиться и здесь. Впрочем, – добавила она, присев в блестящую взъерошенную осоку и погрузив пальцы в воду, – то, что ты видишь перед собой – не совсем река. Точнее, оно лишь имеет такой облик, потому что твоему сознанию так удобнее его воспринимать».

«А что это?» – сразу насторожилась княжна, зачарованно любуясь красотой своей собеседницы и пытаясь за умиротворяющим видом солнечной реки разглядеть таинственную суть этого неведомого явления.

«Река – это иносказание, предложенное твоим сознанием взамен того, чего ты не можешь себе представить, – улыбнулась Нэя, ласково щуря на солнце золотые щёточки ресниц. – Твоё воображение подставляет знакомый образ реки под явление, для коего нет даже названия в твоём языке. Назовём его Рекой Времён – хранилищем всех знаний и достижений, когда-либо выработанных людьми. Там можно найти знания как из прошлого, так и из будущего… И даже знания из иных миров».

Светлый трепет охватил душу княжны, когда она, следуя примеру Нэи, присела около воды и позволила волнам лизать её пальцы. Тихая и спокойная, озарённая светом ясного дня мечта всей её жизни величественно текла мимо, пряча в своей прохладной толще то, чего Светолика так жаждала – мудрость.

«Надо сказать, весьма своеобразно ты представляешь себе вместилище знаний, – заметила Нэя, роняя с пальцев алмазно сверкающие капли. – Гораздо более ожидаемым образом могла бы стать библиотека, но для тебя, по-видимому, знания – не скопище пыльных книг, а живая и подвижная сила, растворённая в окружающем мире… В каждой травинке, в воздухе, в воде, в солнечном свете. И этот образ, как ни странно, гораздо ближе к истине. Мне нравится ход твоих мыслей. Он отличает тебя от большинства…»

«А мне нравишься ты», – сказала Светолика первое, что пришло ей в голову при взгляде на безупречные черты ясноглазой девы.

«Хотя некоторая взбалмошность и непостоянство тебе тоже порой свойственны», – закончила Нэя свою мысль, и уголок её свежих, чистых губ тронула усмешка.

«Уж какова есть, не обессудь», – рассмеялась княжна и, недолго думая, бросилась в сияющие волны Реки Времён.

То, что внешне поразительно походило на воду, на деле оказалось каким-то густым воздухом: Светолика не задыхалась, сколько ни плавала в колышущихся отблесках света. А может, просто её воображаемое тело не нуждалось в дыхании? Как бы то ни было, Светолика баловалась, как дитя, кувыркалась и с лёгкостью рыбы рассекала это наполненное загадкой пространство, пока не ошалела от неожиданности: на неё с леденящей скоростью мчалось испускающее дым чудовище на колёсах. Своё змеиное тело оно тащило по странной дороге, похожей на растянутую по земле лестницу, издавая при этом мерный грохот: «Тудух-тудух… тудух-тудух…» Дёрнувшись в сторону, Светолика увидела над собой другое чудовище – на сей раз крылатое, гладкое брюхо которого серебристо поблёскивало среди… облаков? Да, стальная птица летела в небе, а внутри её головы сидели двое людей с непонятными круглыми приспособлениями на ушах. Гул «птица» издавала оглушительный: волной звука Светолику отбросило вниз, прямо на полупрозрачную башню с круглой «тарелкой» под крышей. На «блюде» чернели двенадцать числовых знаков, а посередине были прикреплены две стрелы – короткая и длинная. Вращаясь по кругу, они указывали на числа. «Что это?» – спросила Светолика у живой, дышащей «воды», и в её голове тут же вспыхнула светлой молнией мысль: «Часы». Мысль эта была явно не её собственная: это Река Времён так отвечала ей, не иначе. Светолике стало жаль, что она не успела спросить о стальной птице и змее на колёсах…

А между тем ей уже открылось внутреннее устройство часов. Бесплотным призраком Светолика проникла в башню сквозь стену, и её взгляду предстало множество хитроумно сцепленных между собою частей, которые двигались без участия человека и заставляли вращаться стрелки. Гул и лязг механизма нарастал, пока княжне не стало невыносимо тошно. Зубастая боль стиснула челюсти на её черепе, а глубина Реки разверзалась под ногами всё шире и затягивала в бездну… Сердце пискнуло пойманной в силки птахой: неужели тяга к знаниям завела её в смертельную ловушку?

Чья-то невидимая рука схватила Светолику за шиворот и дёрнула кверху, как крошечного котёнка – так ей показалось. Солнце раскалённым золотом выжигало глаза, и княжна сморщилась. Хвала богам, засасывающей бездны под ногами больше не было.

«Погружаться в Реку Времён не так-то просто, – живительным ручейком тепла влился в её голову мыслеголос Нэи. – Слишком много впечатлений может обрушиться на тебя за краткие мгновения, и на это у души уходит много сил. Для первого раза тебе достаточно».

Снова – берег и поникшие серебристые ивы, шелковисто блестящая осока и режущий глаза расплав солнца на поверхности воды… Впрочем, теперь Светолика взглянула на реку совсем иными глазами: она знала, какое чудо скрывалось под этой безмятежной гладью.

«Не всё сможет уложиться в твоей голове, – сказала Нэя, чаруя княжну сиреневой глубиной мягкого и мудрого взора. – Для некоторых знаний ты ещё не созрела, а что-то будет просто неуместным или несвоевременным для твоего мира. С этим следует быть осторожной…»

Нежась в лучах красоты Нэи, Светолика переваривала впечатления. Внутри всё клокотало, рвалось, бунтовало, чувства ворочались огромным беспокойным зверем.

«А боги? – вдруг ощутив новый укол любознательности, встрепенулась она. – Я могу их здесь как-то увидеть, ощутить?»

«Те, кого вы зовёте богами – это духовные сущности высшего порядка, – качая Светолику на волнах золотого очарования своих ресниц, молвила Нэя. – И они – тоже творцы, только в неизмеримо большем размахе, чем отдельно взятый человек. Точно так же, как ты сейчас создала свой уголок, – Нэя искрящимся тёплым взглядом окинула берег реки и цветущие травы, – они порождают целые миры, совершенствуясь в этом искусстве. И ощущать их ты можешь каждое мгновение. Впрочем… Всякому знанию – своё время и место, Светолика. Ты всё узнаешь в свой час, а пока ты ещё в самом начале своего пути».

– Госпожа Светолика… Встань, поднимись, прошу тебя…

Вместо безоблачного неба – еловый купол, вместо шелковистой травки под спиной – жёсткие сырые камни, а Нэя превратилась в заплаканную дочку Мечаты. Приподнявшись на локте, Светолика застонала от боли. Одежда висела обугленными клочьями, порванные сапоги дымились неподалёку от княжны, а на её босых ногах алели влажные трещины: кожа лопнула, открыв кровоточащую плоть. Страшный ливень стих, громовые раскаты глухо ворчали вдалеке, а взъерошенный грозой лес прохладно вздыхал. Звук падения каждой капли больно отдавался в гудящей голове наследницы белогорского престола.

– Ты живая, госпожа Светолика! – возликовала Зденка, от радости забыв о почтительности и повиснув на шее княжны. – А я уж подумала, что молоньёй тебя убило…

Этот вопль счастья и облегчения вонзился в мозг Светолики раскалённым клинком.

– Ох, что ж ты так орёшь-то, – простонала она, садясь и поглаживая девочку по отсыревшей косичке и хрупким выступающим лопаткам.

На шее и груди горела полоска ожога, а цепочка с кулоном исчезла – видимо, расплавилась и испарилась. Кинжал, однако, удар молнии выдержал и остался невредим: крепкой оказалась волшба. От него исходил парок: это кипела вода, пропитавшая землю, в которую он был вонзён. До рукояти невозможно было дотронуться.

Светолика стиснула зубы и сдавила руками раскалывающийся от боли череп. Сквозь туманную дымку дурноты призрачно сиял сиреневато-голубой свет мудрых глаз Нэи… Неужели ей всё это привиделось, пока она лежала без чувств? Или действительно её душа выскочила на время из тела и витала где-то в ином мире?

– Ты-то сама как? Цела? – запоздало спросила княжна девочку.

– Цела, госпожа… Что мне сделается-то, – отозвалась Зденка, боязливо прижимаясь к Светолике.

Чудо… Всю свою силу молния обрушила на княжну, а дрожавшую рядом дочку Мечаты не затронула. Вся одежда на Светолике превратилась в обугленные лохмотья, сапоги слетели с ног, а плащ, в который Зденка была закутана, даже не занялся.

– Ладно… Непогода как будто унялась, – сказала Светолика. – Посиди тут, а я пришлю к тебе кого-нибудь из дружины, чтоб проводили тебя домой.

Но стоило ей привстать, как девочка отчаянно вцепилась в неё и разревелась, не желая отпускать.

– Госпожа Светолика, не уходи… Мне боязно… А вдруг гроза вернётся и молонья снова ударит? Не уходи, не оставляй меня одну!

– Глупенькая, гроза прошла уж, – попыталась ласково успокоить её княжна. – Не вернётся она, не выдумывай.

Но девочкой словно безумие овладело. Рыдая, она цеплялась за остатки одежды Светолики, и разжать её судорожно стиснутые руки, не изломав хрупких пальчиков, было невозможно. Вздохнув, Светолика обняла Зденку, успокоительно гладя по спине и мелко вздрагивающим плечам. Отчасти она понимала девочку: увидеть, как рядом с тобой в кого-то попала молния – зрелище не из приятных; однако, с другой стороны, не сидеть же им здесь до скончания времён? Зденка вцепилась мёртвой хваткой – ни туда, ни сюда не сдвинуться.

– Ну, ну… Тихо. Я с тобой.

Постепенно дрожь Зденки унялась, но она по-прежнему отказывалась разомкнуть объятия, и во всём её тонком тельце чувствовалось каменное напряжение – казалось, она готова была вот-вот лопнуть, будто до предела натянутая струнка. Пронзительная смесь страха, тревоги и мольбы в её глазах захлестнула Светолику за сердце невидимой петлёй: у неё просто не хватало духу силой оторвать девочку от себя.

– Что же с тобой делать-то, бедолажка ты моя? – вздохнула княжна, гладя её по голове.

Огромные глаза Зденки остекленело и растерянно уставились вдаль, она съёжилась в жалкий комочек, подрагивая, как промокшая собачонка – ну, как её оставить? Светолика немного погрела своим дыханием её озябшие ручонки, размышляя о том, как выйти из положения. Будь у девочки кольцо – всё оказалось бы намного проще, а если идти пешком… Мысль об этом вызывала содрогание. До дома Зденки было версты три-четыре, не более; казалось бы, невелика прогулка, но это – для здоровых ног. Края лопнувшей кожи широко разошлись, открывая зияющие раны, похожие на глубокие порезы, нанесённые изуверской рукой.

Оставалось единственное средство – кинжал. Созданное, чтобы убивать и ранить, белогорское оружие при этом обладало способностью на время снимать боль.

Светолика коснулась губами светлого клинка и обратилась к богиням, чья сила текла в узоре волшбы.

– Именем Лалады и Огуни заклинаю тебя, мой верный кинжал, возьми мою муку, избавь от страдания, – прошептала княжна.

Рисунок волшбы проступил сплетением светящихся жилок, и Светолика приложила клинок к своим ранам. По сетке рисунка побежал красный свет, наполняя собой каждый завиток и придавая кинжалу зловещий окровавленный вид, а боль словно впитывалась в оружие, уходя из надтреснутой плоти.

– Благодарю тебя, друг, – шепнула Светолика кинжалу и убрала его в ножны.

Ступни охватило лёгкое онемение, по коже прохладными лапками бежали мурашки. Подтащив к себе надорванные в нескольких местах сапоги, Светолика осторожно всунула в них ноги. Это удалось сделать безболезненно.

– Ну, пошли домой, что ли, – сказала она Зденке.

Крепкие порывы ветра трепали лохмотья одежды Светолики, каким-то чудом ещё державшиеся на ней. Гроза ощутимо охладила воздух, и княжна, получше укутав девочку в свой плащ, вышла с нею на руках из-под елового шатра.

– Благодарю тебя, бабушка-ель, за приют, – улыбнулась она дереву.

Высунув из-под плаща холодные ручонки, Зденка обняла её за шею, и Светолика ей ободряюще подмигнула. Оставалось только надеяться, что обезболивающего действия кинжала хватит до дома Мечаты.

Небо тем временем расчищалось. Солнце сверкало на мокрой листве и траве, смотрелось в лужи и дрожало в паутинках, и Зденка понемногу приободрилась. Светолика шагала, не чувствуя боли, лишь небольшое жжение напоминало о трещинах. Белокрылой голубкой реяло над её головой воспоминание-видение – Нэя в золотом плаще волос, стоящая у тихой воды… Сердце пылало светлым жаром, ноги пружинисто толкали землю, по жилам струилась сила, грудь щекотал изнутри смех, Светолике хотелось крушить горы и поворачивать вспять реки – одним словом, она снова чувствовала на себе живительное действие женской красоты.

А между тем вдалеке показались дома в окружении пышной зелени садов. Зденка оживилась, выбросив вперёд руку с вытянутым указательным пальцем:

– Мы пришли! Вон, вон там я живу!

– Знаю, – усмехнулась Светолика. – Я заходила к вам недавно в гости, дорогу помню.

На каменных плитках дорожки, ведущей к дому, она спустила девочку с рук, чувствуя покалывание в ступнях. Зденка со всех ног кинулась к крыльцу с криком:

– Матушка! Матушка Свентава, дай госпоже Светолике какую-нибудь одёжу!

Прихрамывая, княжна вошла в уютный и светлый, чисто прибранный дом и сразу же оказалась в плену вкусных запахов: видно, хозяйка готовила ужин. Когда из кухни вышла супруга Мечаты, Светолика смутилась от своего неприглядного облика: сквозь отрепья проглядывало голое тело. Впрочем, даже в самом ветхом и нищем рубище она оставалась княжной Светоликой, и Свентава приветствовала её низким поклоном. Хороша собой была хозяюшка: солнечно-голубые глаза излучали летнее тепло, скромно сомкнутый розовый рот учтиво удерживал в себе вот-вот готовые вырваться вопросы, а на затылке, охваченном узкой полосой белого платка, покоились в золотой сеточке тяжёлые льняные косы.

– Что стряслось, госпожа? – только и позволила она себе спросить.

– Гроза нас со Зденкой настигла в лесу, – ответила княжна, невольно любуясь мягкой и тёплой, как свежевыпеченный хлеб, светлой красотой женщины. – Она колечко своё где-то обронила, а одна идти боялась.

– Вот же растяпа! – нахмурилась Свентава. – Ох, не стоило трудиться, госпожа… Эта растеряха сама бы домой дошла, ничего бы с нею, право слово, не случилось! Уж третий раз кольцо теряет…

У Светолики вырвался стон: боль, словно вздувшаяся по весне река, опрокинула плотину, на время воздвигнутую кинжалом, и пробилась наружу. Заботливо подхваченная Свентавой под локоть, княжна прошла к лавке и, морщась, села. В обуви что-то влажно хлюпало. Свентава осторожно потянула правый сапог с её ноги, и Светолика еле сдержала крик.

– Нет, этак мне не разуться, – прокряхтела она, вынимая кинжал из ножен.

Пришедших в негодность сапогов было уже не жаль, и она просто разрезала их, после чего смогла стащить с ног. Крови оказалось столько, что Свентава испуганно отпрянула, ахнув, а на полу возле лавки тут же натекла алая лужица.

– Прости, хозяюшка, что напачкала тебе тут, – криво усмехнулась Светолика, кусая губы от боли. – Это молния в меня угодила, вот кожа и лопнула. Сама удивляюсь, каким чудом я осталась жива. Видно, всё-таки кинжал беду отвёл…

Свентава быстро справилась с первым испугом. Она расторопно принесла тазик с водой и кусок чистого полотна, обмыла ноги княжны и перевязала. Вода в посудине тут же покраснела, а на полосках ткани, туго наматываемых ловкими пальцами Свентавы, проступили пятна. Губы женщины беззвучно шевелились, и по их движению Светолика узнала заговор на остановку крови. Повязки стянули ноги панцирем, боль жгуче билась и стучала, но тепло, струившееся из пальцев женщины, прогоняло её. Светолика наклонилась вперёд, а Свентава настороженно подняла голову, и их губы очутились в волнующей близости, разделённые только прослойкой из тёплого дыхания… Впрочем, рядом крутилась любопытная Зденка, и княжна с улыбкой откинулась назад, втайне наслаждаясь смущением Свентавы.

Переодевшись в гостеприимно поднесённые ей рубашку и портки главы семейства, Светолика устроилась на печной лежанке.

– Оставайся у нас, госпожа, пока твои ноги не заживут, – предложила Свентава. И, покачав головой, добавила: – Ох, как же ты шла-то?! Страшно представить… А всё из-за Зденки… Право же, не стоило такую боль терпеть, её до дома провожая!

– Да ничего, – улыбнулась княжна, удобно располагая многострадальные ноги на подушке, заботливо подложенной Свентавой. – Идти мне нетрудно было, кинжал на время боль снял.

Вскоре из кузни пришла Мечата с двумя старшими дочерьми. Её пепельно-русая коса развернулась и повисла, когда оружейница с поклоном сняла шапку; белокурые и светлоглазые дочери-кошки также поклонились гостье, которая всё-таки кое-как слезла с печки, несмотря на уговоры Свентавы не беспокоить ноги передвижениями. Узнав, что младшенькая опять посеяла кольцо, Мечата вздохнула:

– Ох и разинюшка же ты, Зденка. Ладно, не тужи, найдём.

Ругать дочку она не стала. В её глазах точь-в-точь такого же болотно-зелёного цвета тихо светилась ласка, большая рабочая рука тяжело скользнула по головке Зденки и шутливо подёргала за косичку, а та уже взахлёб рассказывала о своём приключении в грозу и о том, как в Светолику попала молния.

– Ну надо же, – озадаченно молвила Мечата. – Похоже, лишь чудом ты осталась жива, госпожа. А за Зденку признательна я тебе безмерно… Мы только рады будем, ежели ты погостишь у нас. Оставайся столько, сколько будет необходимо, наш дом – твой дом.

– Благодарствую на гостеприимстве, – кивнула Светолика. – Надолго я вас не обременю, раны заживут уже к завтрашнему вечеру, а может, и скорее: то заслуга исцеляющих рук твоей прекрасной супруги.

И снова, будто тень от стремительно плывущего облака в солнечный день, на лице Свентавы промелькнуло смущение. На ужин она подала пшённую кашу с кусочками куриного мяса, пирожки с земляникой и кисель с молоком. Вечерняя трапеза легла и в желудок, и на душу княжны тёплым и добрым грузом, а на печке она вновь унеслась мыслями в тот светлый уголок, где качались ивы и сверкала река, а всезнающие глаза Нэи видели её насквозь. Лениво поскрипывал сверчок, по полу ползло пятно лунного света, а Светолике думалось: а может, всё это – сон почившего Рода? «Может, трава, луна, сосны и реки, люди с их чувствами и метаниями – всё это лишь снится ушедшему на покой богу, а мы думаем, что это происходит с нами на самом деле», – плыло в её отягощённой новыми знаниями голове.

Кто-то маленький и вёрткий карабкался на печку.

– Госпожа Светолика… Можно к тебе? – послышался шёпот Зденки.

– Иди сюда, малявка, – шепнула в ответ княжна, приподнимая руку, чтобы девочка могла устроиться рядышком.

Пыхтя и сопя, та тёмным колобком с косичкой подкатилась к ней под бок. Некоторое время они вместе слушали стрекот ночи, а потом Зденка чуть слышно спросила:

– А тебе больно было, когда молонья в тебя ударила, госпожа?

– Нет, моя хорошая, не больно, – ответила княжна даже не вполголоса, а в его четвертинку. – Я… как бы это сказать… уснула.

Зденка поворочалась, шмыгнула носом, утерла его пальцем.

– Уснула? А тебе что-нибудь снилось?

– Ага… Дивный сон, – дохнула ей в макушку Светолика. – Чудесное место: чистое небо, луг и река, над которой склонились плакучие ивы… А на воде нестерпимо сверкает солнце. А рядом со мной – прекрасная дева с такими волосами… ну, почти как у твоей матушки Свентавы. И глаза очень похожи, только потемнее… как синий колокольчик. Мы с нею разговаривали, разговаривали…

– А о чём, госпожа? – полюбопытствовала Зденка.

– Про это тебе ещё рано знать. Спи давай, егоза.

Прислонившись к пушистому боку дрёмы, Светолика пару раз вздрогнула: натруженное и уставшее за день тело расслаблялось перед сном. Ступни почти не беспокоили её, несильная боль прокалывала их только при резком неосторожном движении. Стараясь лишний раз не шевелить ногами, Светолика поудобнее устроила щёку на подушке и закрыла глаза…

…А открыла в таинственной колыхающейся толще воды, чувствуя себя лёгкой и бесплотной. Растворённый повсюду нежно-сиреневый свет с лиловыми и розовыми отблесками ласкал глаза, а на княжну надвигались башенные часы… или это она летела прямо на них? Чёрные стрелки, украшенные затейливыми завитками, стали похожи на усы, а числа заморгали, словно глаза; изумлённую до полного оцепенения Светолику втянуло внутрь, и она опять увидела перед собой огромные колёса с зубцами, валы, цепи и гири. В глубинах души Светолики зародился нестерпимый зуд познания – ей захотелось подробно изучить механизм и понять, как вся эта совокупность частей действует вместе и какую роль исполняет каждая часть в отдельности.

«Нет ничего проще, – словно бы ответила сиреневая вода Реки Времён. – Смотри».

Не то чтобы Светолика услышала какие-то слова – скорее, почувствовала сердцем или уловила краем сознания. Время тянулось, как тесто, струясь в бесконечность; княжна уж и забыла о нём, поглощённая изучением устройства часов… Ум её сам начал работать, как эти часы – чётко и остро, проницательно ухватывая суть взаимодействия движущихся частей. Лишь на первый взгляд всё казалось сложным и непонятным, а если присмотреться как следует и понаблюдать, то неясности рассеивались, а на их месте вспыхивало понимание, озаряя душу радостью. Светолика пересчитала все зубцы у колёс, измерила пальцами все длины, ширины и поперечники, и на это у неё ушло… может, час, а может, и много лет. Время текло здесь как-то иначе, оно стало живым разумным существом, склонившимся вместе с княжной над воображаемым чертежом. На полупрозрачном полотне Светолика рисовала пальцем все эти колёса и валы, и всё начерченное начало оживать, двигаться. Оно работало.

Это много позже княжна будет изучать в Евнапольской библиотеке труды иноземных учёных, описывающих законы движения тел, узнает много иноязычных названий для предметов и явлений, а сейчас она просто жила и дышала вместе с этими безымянными штуковинами, она понимала, как и почему они движутся и каким образом влияют друг на друга, и это казалось таким же простым и естественным, как спать и есть. Это знание впиталось в неё, прижилось и пустило корни. Лишь об одном она жалела, всплывая на поверхность яви и возвращаясь к телесным ощущениям – о том, что она не успела увидеться с Нэей. Она чувствовала, что посетила тот же самый неземной чертог, в который попала после удара молнии, а значит, и прекрасная хранительница и наставница её души должна была находиться где-то неподалёку, но… Увы, глаза Светолики открылись навстречу телесному миру с его звуками, запахами и чувствами.

В окна ещё струился голубой предрассветный сумрак, а вся семья была уже на ногах. Соблазнительно пахло разогретой пищей: это Свентава накрывала стол к завтраку, спокойная, лучезарная и так чарующе похожая на Нэю, что Светолика долго не могла оправиться от наваждения, уставившись на неё с печки. Почувствовав на себе взгляд, женщина застыла на мгновение с блюдом пирожков в руках, и княжна утонула в блёклой полуденной голубизне её очей.

– Хорошо ли спала-почивала, госпожа? – взяв себя в руки, учтиво спросила супруга Мечаты. – Как твои раны?

– Благодарю, спала я славно, – всеми силами стараясь сдержать очарованную улыбку, ответила княжна. Сев на лежанке и спустив с печки затянутые кровавыми повязками ноги, она добавила: – Раны не болят – твоими стараниями, прекрасная хозяюшка.

Пятна на повязках стали тёмно-бурыми, и это был хороший знак: за ночь свежей крови из трещин не пролилось. Мечата помогла Светолике спуститься и на руках отнесла за стол, чтоб княжна ходьбой не бередила начавшие заживать раны.

На пальчике Зденки снова блестело кольцо: родительнице не составило труда его отыскать, ведь она сама его ковала для дочери, а значит, всегда могла просто перенестись к нему с помощью прохода, где бы оно ни находилось.

– В дырку в трухлявом пеньке провалилось, – сообщила девочка, любуясь своим сокровищем. – Я его больше никогда-никогда не потеряю, как зеницу ока беречь буду!

– Ты и предыдущие два раза так говорила, – усмехнулась Свентава.

– Нет, теперь уж точно – всё! Не потеряю, – твёрдо пообещала Зденка.

– Ну, поглядим, как ты своё слово сдержишь, – ласково потрепав её по косичке, сказала Мечата.

А Светолику жгло и лишало покоя её ночное видение. Её подхлёстывало желание воочию увидеть и пощупать руками то, что до сих пор лишь колыхалось призраком в толще вод загадочной Реки, и не имело значения, сколько времени и усилий уйдёт на воплощение замысла. Горячая искорка беспокойства зажглась под сердцем, приводя в готовность ум и тело, и никакие раны на ногах не могли остановить деятельную княжну.

– У меня к тебе дельце одно, Мечата, – сказала она.

– Слушаю тебя, госпожа, – отозвалась оружейница.

– Да нет, ты сейчас ступай на работу, а я пока набросаю свою задумку… нарисую, что да как. А когда придёшь домой к обеду, тогда и поговорим.

– Хорошо, княжна, как скажешь.

Когда Мечата с дочерьми-подмастерьями ушла в кузню, Светолика подозвала Зденку, усадила к себе на колени и подмигнула.

– Не в службу, а в дружбу, девица… Скажи-ка, ведь ты видела мою усадьбу?

Девочка живо закивала. Она бывала в тех местах.

– Ну, тогда тебе будет нетрудно сбегать туда, а теперь, когда колечко к тебе вернулось, это и времени много не отнимет. Скажи моим домочадцам, что тебя послала я с поручением. Пусть мне принесут сюда свиток писчей кожи пошире да письменный прибор.

Зденка в порыве исполнительности соскочила с колен княжны и козочкой запрыгала к выходу.

– Да пусть одёжу мне принесут и какую-нибудь обувь помягче! – успела со смехом крикнуть ей вслед Светолика.

– Ага! – весело прозвенел голосок девочки уже из-за порога.

Зденка исполнила всё быстро и толково. Скоро явились три девушки-служанки со всеми названными вещами; увидев кровавые повязки на ногах госпожи, они заохали, но Светолика прервала их причитания и заодно ответила на ещё не заданные, но уже готовые сорваться с уст вопросы.

– Не хныкать… Заживёт, никуда не денется! Вот что, красавицы мои… Дела у меня кое-какие тут. Когда дома буду, не знаю: может, нынче к ужину, а может, и завтра – наперёд точно сказать не могу. Ну, ступайте. Ежели мне что-то понадобится, девочка вам передаст.

Девушки ушли, а Свентава обратилась к княжне:

– Повязки сменить не надобно ли, госпожа?

– Потом, чуть попозже, – рассеянно отозвалась Светолика: ей не терпелось скорее взяться за дело.

Переодевшись в свои вещи и обув мягкие кожаные чуни, она расстелила на столе прямоугольный кусок тонкой кожи шириною в полтора локтя и длиною в два. Дорогую привозную бумагу Светолика на чертежи решила не переводить: при надобности с кожи чернила можно было смыть, а испорченный листок пришлось бы выбросить.

Опасения, что увиденное во сне устройство воспроизвести не удастся, оказались напрасными: живой чертёж, который Светолика выводила пальцем на прозрачном полотне, вставал перед глазами чётко и ярко, стоило лишь мысленно к нему обратиться. Он был словно высечен у неё в мозгу. Сперва княжна обозначила основные линии с помощью иглы и узкой дощечки для разметки строк, а уж потом, убедившись, что всё точно, взялась за писало и чернила. Сверху она начертила часовой механизм в собранном виде, а под ним – все его части по отдельности, причём в двух видах – спереди и сбоку. Изобразила она и «лицо» часов с двенадцатью делениями и стрелками; его она предполагала сделать наподобие круглой рамы-оконницы, в ячейки которой вставлены листы слюды. Слюда будет пропускать свет в помещение с «внутренностями» часов, и дополнительные окна не понадобятся, а в тёмное время суток можно будет подсвечивать «лицо». В довершение Светолика нарисовала общий вид башни – точно такой же, какую она видела в Реке.

Зденка крутилась около стола с горящими любопытством глазёнками и внимательно следила за работой Светолики, то и дело отвлекая её вопросами.

– Не лезь госпоже под руку, – строго одёрнула её мать, когда девочка локтем чуть не смахнула на пол чернильницу. – Иди вон лучше за прялку да делом займись. Чтоб к обеду мне целый моток напряла!

На личике Зденки живо отобразилось разочарование: гораздо увлекательнее было наблюдать за созданием чертежа, чем слушать усыпляющее жужжание прялки и тянуть бесконечную нить. Светолика затаила вздох: облик строгой хозяйки и воспитательницы был Свентаве не менее к лицу, чем самая лучистая из улыбок.

Время за работой пролетело незаметно, подошёл обед, и на крыльце раздались шаги Мечаты и её дочерей-помощниц. Подойдя к столу, оружейница с любопытством рассмотрела чертёж.

– Это что, госпожа?

– Башенные часы, – пояснила Светолика. – Они будут показывать время и днём, и ночью, и в ясную погоду, и в хмурую. Устроить их можно в любой из башен моей усадьбы, более всего подходит сторожевая. Вот смотри…

Светолика принялась разъяснять Мечате, как работает часовой механизм, а та слушала с почтительным вниманием. В её глазах постепенно разгорался огонёк интереса – почти как у Зденки, только девочка смотрела на чертёж с всеохватывающим детским любопытством, а Мечата окидывала его взглядом мастера, пытающегося уложить у себя в голове новую задачу.

– Никогда прежде таких часов не видала, – молвила она.

– А таких у нас и нет пока нигде, – ответила княжна. – Эти будут первыми.

– Ну и голова у тебя, госпожа, – усмехнулась оружейница. – Это ж надо такое выдумать!

– Твоя тоже неплохо соображает, потому я к тебе с этим делом и хочу обратиться, – улыбнулась Светолика, не став пока вдаваться в подробности об источнике своего изобретательского озарения. – Как думаешь, сможем мы такое сделать?

– Да попробовать-то можно, – почесала в затылке Мечата. – Вот только одной мне эта работа будет не под силу, даже если дочек привлеку на помощь…

– Что за беда! Других мастериц пригласим, – заверила Светолика. – Об этом не беспокойся, это моя забота. Найду столько помощниц, сколько потребуется.

– Хорошо, – кивнула оружейница. – Сперва надо бы маленькие часы сделать – поглядеть, как оно выйдет, а ежели всё получится, тогда и за большие можно браться.

– Верно мыслишь, – согласилась Светолика.

К вечеру она сняла повязки: от страшных трещин уже ничего не осталось. Когда Свентава смыла с её ног запёкшуюся кровь, на месте ран розовела свежая кожа. Прикосновение мягких рук женщины будило в Светолике звонкие струнки волнения, и она опять с головой провалилась в чистую безоблачность этих глаз…

Не ошиблась Светолика с выбором исполнительницы для своей задумки: ум у Мечаты действительно был светлым и цепким. Около месяца у неё ушло на изготовление уменьшенного образца часов; трудилась она увлечённо и не стеснялась обращаться к княжне-разработчице с вопросами, если что-то не ладилось. Светолика ежедневно наведывалась в кузню, где на стене висела кожа с чертежом, тщательно растянутая и прибитая гвоздиками.

И вот настал день, когда княжна смогла увидеть первое пробное воплощение своего замысла: на деревянной подставке высотой в человеческий рост, условно изображающей башню, тикали часы. Стрелки с завитушками, круглое слюдяное «лицо» – всё вышло точь-в-точь так, как она себе представляла! А самое главное – новые часы исправно шли и показывали полдень: Мечата уже сверилась с солнечными и выставила нужное время. Она поднесла снизу зажжённую лампу, и круглая слюдяная рама озарилась светом. Из груди княжны вырвался радостный смех.

– Умница же ты, Мечата! – обняв мастерицу, воскликнула Светолика.

– Да я-то что, – усмехнулась та. – Я лишь исполнила то, что задумала ты, госпожа.

– Чтоб толково исполнить, надо иметь ясную голову и умелые руки, – сказала княжна. – А у тебя есть и то, и другое!

Настала пора приступать к изготовлению и сборке больших часов. К этому времени Светолика выполнила более подробные и усовершенствованные чертежи, а также ввела в часовой механизм музыкальное устройство для отбивания времени, причём с разной громкостью. Утром и днём часы должны были бить звонко и раскатисто, а ночью – приглушённо, чтобы не будить народ в округе. Княжна пригласила в помощь Мечате ещё семь оружейниц, причём четверо из них были молодыми, недавно получившими звание мастера и согласными на любую работу. Впрочем, невзирая на молодой возраст, они оказались сообразительными и без особого труда разобрались в устройстве часов уже на наглядном пособии – уменьшенном образце с недавно добавленным боем.

Светолика лично руководила всеми работами. Для начала потребовалось проделать большую круглую дыру в стене сторожевой башни; смотровую площадку можно было по-прежнему использовать по назначению, а помещение под нею начали обустраивать под часовой механизм. Оружейницы тем временем приступили к изготовлению всех необходимых частей – уже в настоящую величину.

Мастерицы были слишком загружены работой, чтобы отлучаться домой на обед, и служанки княжны приносили им еду в корзинках сначала в кузню, а когда началась сборка часов – на башню. Мечате с дочерьми обед приносила сама Свентава, и её приход озарял всё вокруг медово-мягким летним светом, заставляя сердце молодой влюбчивой холостячки Светолики биться чаще. Умом княжна осознавала, что Свентава не свободна, что она – любящая супруга и мать троих дочерей, но чувства буйствовали, заставляя кружиться и голову. Однажды во время обеда Свентаве вздумалось взойти на смотровую площадку, чтобы поглядеть на окрестности с высоты; поев и отдохнув, оружейницы продолжили работу, а ноги княжны сами повлекли её туда, куда рвалось сердце – следом за Свентавой. Та всё ещё самозабвенно любовалась залитыми солнцем лугами и лесом, стоя у зубчатого ограждения, и от неожиданности вздрогнула, когда Светолика коснулась её плеча.

– Ах! – вскрикнула она, глянув вниз и пошатнувшись.

– Я держу тебя, – засмеялась Светолика, крепко обхватив её сзади за талию и разворачивая к себе лицом.

– Голова что-то… закружилась, – пробормотала супруга Мечаты.

Держа её в объятиях, княжна никак не могла в своём сердце выбрать, кто лучше – Нэя или она. При мысли о Нэе душу охватывала светлая, летучая тоска, хотелось покинуть землю и взмыть в небеса, в далёкую заоблачную страну, где обитала синеокая хранительница – может быть, самую чуточку занудная и велеречивая, но преисполненная манящего света знаний; Свентава же – земная, близкая и тёплая… Её пышная мягкая грудь взволнованно вздымалась, прижатая к груди Светолики, кожа пахла яблоками и мёдом, а руки – хлебом и травами. Перед мысленным взором княжны вмиг ожила недавно подсмотренная картинка: Свентава срывала губами малину в саду, полагая, что её никто не видит – столь чувственно, соблазнительно и трогательно… Этот яркий и сладкий от ягодного сока ротик так и манил, так и просил поцелуя! Находясь во власти неукротимого желания и жарко дыша, словно в хмельном бреду, Светолика без дальнейших раздумий прильнула к податливо-нежным, шелковисто-влажным губам Свентавы.

Она сорвала этот поцелуй, как сочную ягодку малины, но всего один: отвернув лицо, Свентава упёрлась Светолике руками в плечи. Как дивно хороша она была с пятнышками румянца на щеках и колючими искорками возмущения в ясных глазах! Но первые ощущения княжну не обманывали: красавица поддалась поцелую, не отвергла его сразу, и лишь потом разум взял в ней верх над бессознательными чувствами.

– Что ты делаешь, госпожа! Пусти! – зашептала Свентава, вырываясь.

– Не рвись так сильно, а то мы обе упадём, – сказала Светолика, игриво двинув бровью.

Женщина снова глянула вниз и обмякла, ослабела в её руках.

– Ох…

– Тебе нечего бояться, я крепко тебя держу, – дохнула ей в губы Светолика.

Она чувствовала своей грудью бешеное сердцебиение Свентавы, а испуганно-негодующий блеск чудесных глаз с пушистыми ресницами веселил княжну. Однако она разжала объятия, и супруга Мечаты, тут же воспользовавшись свободой, открыла проход и исчезла в нём.

Светолика ждала новой встречи с нетерпением. Механизм был собран, круглая слюдяная рама со стрелками установлена, и до пуска часов оставалось совсем немного – только щели в стене заделать да пол подмести. На следующий день все работы завершили, и Светолика с Мечатой торжественно установили правильное время и завели часы. Княжна выплатила всем, кто потрудился над ними, щедрое вознаграждение.

– Славно мы поработали, – сказала она, с улыбкой окидывая взглядом движущиеся части часового механизма. – Надо это отметить! Пусть все, кто приложил руку к созданию этих часов, приходят послезавтра ко мне на пир!

– А в какое время, раз уж у нас теперь есть такой точный измеритель? – с улыбкой спросила Мечата.

– Начало – в три часа пополудни, – подумав, добавила княжна.

– А что с маленькими часами прикажешь делать? – осведомилась оружейница.

– Хм, – задумалась Светолика. – Ну, пускай у тебя в кузне стоят и время тебе показывают.

Она составила список тех, кого хотела бы видеть за своим столом, и велела дружинницам ко всем наведаться с приглашением. Позвала она, конечно, и своих родительниц; матушка Златоцвета была, правда, в то время на сносях, и княгиня Лесияра тут же прислала дочери через дружинницу ответ: «Ежели Злата хорошо себя чувствовать будет, непременно придём».

В загородной усадьбе Светолики закипела подготовка к приёму гостей: множество домашней птицы и скотины попало под мясницкий нож, дружинницы несли свежедобытую дичь и рыбу, а кухарки с ног сбились, стряпая праздничные кушанья… Княжна, удалившись от всей этой кутерьмы, бродила по лугу среди цветущего разнотравья, и ей вдруг вспомнилась Нэя. Как ей захотелось погрузиться в мудрую колокольчиковую синеву её глаз и растянуться на траве возле сверкающей на солнце Реки Времён, слушая сказания о богах и людях! Светолика была готова принести жертву Ветрострую и молить его, чтобы тот нагнал грозовых туч, и тогда она без страха и с радостью подставилась бы под молнию, лишь бы снова очутиться в чудесном неземном чертоге, озарённом ласковым светом недосягаемой Нэи.

Впрочем, вместо этого княжна перенеслась к дому Мечаты – к другой, более близкой и земной, но не менее прекрасной женщине. Оружейница была на работе в кузне, и её ясноглазая супруга, мурлыкая что-то себе под нос, развешивала во дворе выстиранное бельё. Увидев незваную гостью, она вскрикнула и метнулась в малинник, но этим только пробудила в Светолике кошку-охотницу. Княжна вся исцарапалась о колючие, выше человеческого роста, ветки, но настигла «добычу» и через мгновение вновь ощущала мягкость её груди и чистый, сладкий запах её кожи.

– Госпожа, не надо, молю тебя, – слабо отбиваясь, стонала Свентава. – Не принуждай меня…

– Только если ты сама хочешь этого, – лаская дыханием её шею и нежный, чуть заметный пушок на щеках, шепнула Светолика. – А ты хочешь, я чувствую… Ты выдала себя тогда, на башне: поцелуй всё сказал лучше любых слов. Прекраснее тебя я ещё не видела никого!

– Для чего я тебе? – всхлипнула женщина. – Позабавиться? Ты ещё найдёшь свою суженую, ещё полюбишь по-настоящему… А я…

Стирая тёплые солёные капельки с её щёк, княжна помертвела от горестного холода, разливавшегося внутри. Нет, не этого она хотела, не затем сюда шла, чтобы видеть эти невинные, лучистые глаза полными слёз.

– Прости меня, – касаясь губами лба Свентавы, вздохнула Светолика. – Не плачь, прошу тебя… Я не хочу, чтобы ты горевала и корила себя за измену супруге, которую ты, я верю, любишь. И Мечату я слишком уважаю, чтобы так поступать с нею. Я не трону тебя… Прости.

Нырнув в проход и вновь оказавшись на солнечном лугу, княжна с рычанием кинулась в траву. Оставался только один способ сбросить теперь уже никому не нужное сладострастное напряжение, и она им здесь, вдали от чужих глаз, воспользовалась.

Впрочем, зато ей было не совестно смотреть в глаза Мечате на пиру, который, к слову, удался на славу. Столы смотрелись богато и едва ли не трещали от угощений, а гости глазели на башенные часы, разинув рты и задрав головы. Когда раздался красивый тягучий перезвон, все подумали, что на башне кто-то бьёт в колокола, но Светолика пригласила всех сомневающихся внутрь, дабы они воочию убедились, что там нет ни души, а часы бьют сами.

Родительницы на пир не прибыли. Незадолго до его начала княгиня Лесияра прислала весточку: «У твоей матушки Златоцветы начались схватки, а посему, возможно, припозднюсь». А между тем гости уже в который раз пили за здравие наследницы белогорского престола, прославляя её изобретательность и ум:

– Это ж надо было такое выдумать!

Светолика подняла свой кубок, но нутром ощутила укол совести: а заслужила ли она все эти похвалы? Она лишь почерпнула сведения в Реке Времён, не имея понятия, кому и в каком веке на самом деле принадлежало это изобретение. А может, это было и вовсе иномирное знание… Но сделанного не воротишь – часы шли, звучно отбивая время, и иного их создателя, кроме Светолики, мир пока не знал. Княжна пила, стараясь хмелем заполнить тоскливую пустоту внутри: не было рядом ни единой живой души, которой она могла бы доверить свои сомнения… Одна лишь Нэя, наверное, и знала ответы на её вопросы, но как до неё снова достучаться?

Правительница Белых гор явилась на пир уже почти под конец, но с её прибытием праздник получил новый виток, а к отяжелевшим от съеденного и выпитого гостям чудесным образом вернулась бодрость.

– Прошу прощения за опоздание, – сказала Лесияра. – У меня добрая весть: моя супруга Златоцвета благополучно разрешилась от бремени двойней!

На её немного бледном лице ещё лежала печать переживаний и усталости, но глаза сияли счастьем, и Светолика первой поспешила её поздравить. Родительница ответила ей крепкими объятиями, а вокруг поднялся весёлый гвалт. Радостная новость впрыснула в застолье новые соки, и гости с неведомо откуда взявшимися силами принялись пить за пополнение в семействе государыни.

– Ну, а ты по какому поводу гуляешь? – спросила княгиня у дочери.

Как раз в это мгновение часы начали бить, и Светолика с улыбкой вывела родительницу под озарённое последним отблеском заката небо. На первый взгляд казалось, что на сторожевой башне золотисто светится огромное круглое окно, но на этом окне чернели двенадцать отметок и затейливые стрелки.

– Вот эти часы мы с Мечатой и ещё семью мастерицами закончили устанавливать позавчера, – объявила Светолика. – Отмечаем окончание работы.

– Вот так диковинка, никогда прежде такого не видела, – озадаченно молвила Лесияра.

– Как видишь, солнце скрылось, а они показывают время, – уже в который раз за день пояснила княжна. – До полуночи осталось совсем немного – один час. Ежели пожелаешь, можем посмотреть, как эти часы устроены внутри.

– Было бы весьма любопытно взглянуть на их устройство, но… кажется, придётся отложить это до другого раза, – со смущённой усмешкой ответила княгиня, прикрывая праздничным плащом с богатой сверкающей вышивкой два влажных пятнышка на рубашке. – У Златы оказалось мало молока, и одну из твоих сестричек буду кормить я. Прости, я тебя покину… Надобно переодеться.

– Да, государыня, конечно, не смею тебя задерживать… Передавай привет матушке Златоцвете и поцелуй от меня сестричек, – проронила княжна, приподняв уголки губ в улыбке. – Очень хотелось бы их поскорее увидеть…

Лесияра уже повернулась, чтобы открыть проход, но вдруг остановилась и устремила на Светолику проницательно-ласковый взор.

– Мне это чудится, или тебя снедает какая-то печаль? Иди-ка сюда, дитя моё, обними меня…

Княжна, прогоняя хмурые тени с лица, от души обняла родительницу, и пятнышки от молока прохладно коснулись её груди.

– Всё хорошо, я не печалюсь ни о чём, государыня, – сказала она, с удивлением чувствуя, что тягостная пелена усталости сползает с души. – Я рада, что ты заглянула.

В конце концов, ради чего она всё это сделала? Не ради славы, нет! Не ради похвал и всеобщего восхищения… Ею двигала жажда познания и деятельности, стремление к совершенству и желание приносить пользу. Теперь люди в любую погоду, днём и ночью могли узнавать время. Осознав всё это, Светолика ощутила мир в своём сердце.

Гости упились до бесчувствия, и всех пришлось размещать на ночь в усадьбе, включая Мечату с дочерьми и прочих оружейниц, работавших над созданием часов. Светолика переборола свой хмель на ногах, опасаясь дурноты и головокружения в постели; проглянувшие звёзды застали её на смотровой площадке сторожевой башни, где она, кутаясь от ночной прохлады в плащ, устремляла взгляд к мерцающей тёмной бездне, а мысли – к недостижимому сияющему чертогу, в котором жила Нэя.

Ища лекарство от своих сердечных терзаний, Светолика с головой окунулась в дела, но ещё долго к ней приходил призрак Свентавы, закутанный в плащ из яблочно-медового духа, оплетённый колдовским шелестом трав и озарённый малиновыми лучами заката. Княжна старалась без крайней надобности не заходить к Мечате, а если требовалось встретиться, предпочитала приглашать оружейницу к себе, чтобы не идти в хлебосольный дом, где всегда было тепло и витали вкусные запахи. Так она держалась от сердечной боли подальше.

Но одна обитательница этого дома не желала прерывать завязавшейся между ними дружбы. Зеленоглазым оленёнком она резвилась неподалёку от усадьбы, искала грибы и ягоды в лесу, норовя как бы случайно встретиться с охотящейся княжной-кошкой. У Светолики не хватало духу прогнать Зденку, а сердце невольно согревалось при виде девочки, которая спешила к ней, забыв корзинку с земляникой… Растянувшись на солнцепёке в кошачьем облике, княжна нежилась под прикосновениями чешущих и ласкающих рук, позволяла озорной Зденке играть со своим хвостом и могла стерпеть от неё всё, даже дутьё в уши и нос, а также щекотание чувствительных подушечек лап.

Так пролетели три или четыре весны, шурша белоснежными крыльями и устилая землю душистой метелью яблоневых лепестков. Решив основательно отдохнуть от дел, княжна отправилась на долгую рыбалку со своими советницами и дружинницами; несколько дней кряду кошки соревновались, кто выловит самую крупную рыбину, а в промежутках между ловлей поглощали хмельное питьё в огромных количествах. Голова Светолики гудела в этой нескончаемой круговерти: вечером – властные объятия хмеля и искры, летящие в тёмное небо от костра, а поутру – отрезвление в ледяной воде горного родника. На шестой или седьмой день, отяжелевшая и уставшая от затяжного загула, Светолика сидела на камне и смотрела, как дружинницы чистят рыбу и насаживают её на вертелы над кострами; в голове стоял надсадный комариный писк, от которого никак нельзя было отделаться. Вдруг сквозь дымную завесу – или это мерещилось княжне? – проступили очертания знакомой девчоночьей фигурки. Высокая, голенастая и худенькая, с толстой пепельно-русой косой, Зденка, казалось, медлила на излёте своего детства, а порог девичества не торопилась перешагивать; под её рубашкой на груди едва-едва наметились два бугорка, все её движения ещё были полны детской порывистости, но время от времени в них уже сквозило отдалённое подобие кошачьей женственной плавности. Она шагала к костру Светолики, смущаясь от присутствия множества изрядно выпивших женщин-кошек, а её руку оттягивала корзинка, полная спелой лесной земляники.

– Ты? – удивилась княжна. – Ты чего пришла, козочка? Случилось что-нибудь?

Она не ожидала, что у Зденки достанет смелости явиться на эту рыбалку-попойку; это было не самое подходящее место для девочки, а взгляды, которые дружинницы бросали на неё, заставили княжну нахмуриться и напрячься.

– Ничего не случилось, госпожа, – тихо ответила Зденка, на миг потупив взор и ставя корзинку на береговой песок. – Просто соскучилась по тебе, захотелось тебя увидеть… Мне не следовало приходить?

Взглянув в эти жгуче-испытующие, пристально-зелёные очи, в которых уже проступала недетская, девичья томность, Светолика провалилась в вязкую глубь слегка хмельной озадаченности. А девочка-то подросла – уже не ребёнок, но ещё и не женщина. Трогательно угловатая хрупкость плеч, худоба длинных ножек и синие жилки на тоненьких запястьях – всё это вызывало у княжны щемящее желание прижать Зденку к себе и укрыть от посторонних взглядов.

– Это что за красавица к нам пожаловала? – послышался развязный голос советницы Солнцеславы. – Госпожа, тебя что, на совсем молоденьких потянуло?

Зденка вздрогнула и невольно придвинулась ближе к Светолике, увидев за своим плечом грозную женщину-кошку в высоких рыбацких сапогах, с угрюмым огнём в золотисто-карих глазах и со шрамами от когтей на щеке, оставшимися после давней схватки с Марушиным псом близ границы. Мудрая проседь в тёмных кудрях не старила её, а весь облик говорил о том, что эта кошка – умелый воин и многое на своём веку пережила.

Брошенные Солнцеславой слова привлекли внимание остальных кошек, и в их взглядах появился подогреваемый хмелем насмешливо-пошловатый огонёк. Глухое негодование зарокотало в душе Светолики, бешеным зверем встало на дыбы желание раздать оплеух и затрещин всем, кто позволил себе усмехнуться и косо посмотреть на её юную приятельницу… А потом вдруг какой-то трезвый, рассудительный внутренний голос сказал укоризненно: «А не твоя ли в том, княжна, вина?» Надо было или заканчивать с этой дружбой, или… что-то с этим делать, чтобы защитить честь невинной девочки, не позволить даже тени чужих похабных мыслей опорочить её чистый облик.

С непроницаемо-угрюмым лицом княжна многозначительно положила ладонь на рукоять кинжала на своём поясе, и все напряглись: что же сейчас будет?… Клинок с грозным лязгом сверкнул, вынутый из ножен, и вонзился в кусок рыбы, поджариваемой на углях. Все выдохнули.

– Солнцеслава, я уважаю тебя и всегда ценю твои советы, – проговорила Светолика, дуя на горячее розовое мясо, пахнущее дымком костра. – Я понимаю: все мы тут не вполне трезвы, а потому с языка может легко сорваться непотребное… Но прими мой совет на будущее: следи за тем, что говоришь, когда дело касается этой девочки. Она – моя названная сестра, и я не позволю никому марать её честь даже малейшим подозрением на… гм, на то, о чём вы все, пошлячки, подумали. Зденка, – добавила княжна, сменив грозный тон на ласковый, – иди сюда, сядь рядом…

Обняв девочку за плечи, она протянула ей пласт рыбы на кинжале, и та осторожно и скромно отщипнула кусочек, боясь даже посмотреть на Солнцеславу.

– Хм… Я прошу прощения, госпожа, – между тем молвила та. – И вправду, не подумав брякнула.

Поклонившись, она отошла, дабы более не смущать своим присутствием нахохлившуюся и настороженную Зденку.

– Не бойся, я не позволю никому тебя обидеть, – шепнула Светолика. – Не обращай внимания… Мы тут уже целую седмицу не просыхаем, совсем распоясались. Я тоже по тебе соскучилась, моя козочка, но сейчас и правда… не лучшее время и место. Уж не обижайся… От таких гулянок тебе лучше держаться подальше.

– Мне уйти? – подобравшись и потемнев лицом, спросила Зденка.

– Да, иди-ка домой, увидимся в другой раз… Хотя погоди, – княжна удержала за руку поднявшуюся и шагнувшую было прочь Зденку, а потом засмеялась смущённо и растерянно. – Сама не знаю… Не хочется тебя отпускать, хотя следовало бы.

– Угощайся, госпожа, – предложила вмиг повеселевшая Зденка, снова садясь подле княжны и ставя себе на колени корзинку. – С тобой я никого и ничего не боюсь.

Бросив в рот щепоть душистых ягод, Светолика чмокнула девочку в висок – туда, где под тонкой загорелой кожей щекотно билась голубая жилка. Поймав губами её биение и вдохнув запах травяного отвара от волос Зденки, она поплыла на волнах застарелого, многослойного хмеля, а девочка шепнула, доверчиво прильнув к её плечу:

– После того, как я увидела, как в тебя попала молния, меня уже ничто не сможет напугать. Но разве мы смешивали нашу кровь, чтобы ты называла меня сестрой, госпожа?

– Просто надо было как-то тебя оградить… от домыслов, – усмехнулась Светолика. – Но сделать это никогда не поздно.

Лезвие кинжала прорезало кожу, но боли княжна не почувствовала. Под сердцем урчала нежность при взгляде на изящный изгиб этих пушистых ресниц, на очертания маленького ушка с розовой мочкой, просвечивающей на солнце… Зденка последовала её примеру, порезав себе палец, и её лицо на краткий миг исказилось от боли, но она, закусив губку, даже не пискнула. Их пальцы соединились, и кровь смешалась липко и влажно, а в порезах стучал пульс.

– Ну вот, теперь мы с тобою породнились, – сказала Светолика. – Не зови меня госпожой, зови сестрицей.

Сквозь хмельную дрёму слипающихся ресниц она с усмешкой наблюдала, как осмелевшая Зденка щедро раздавала всем свою землянику, поднося корзинку то одной кошке, то другой, и те с улыбками принимали угощение. Только перед Солнцеславой Зденка сперва замешкалась, не решаясь к ней подойти, но потом всё же предложила ягод и ей.

– Ну вот, всё раздала, – усмехнулась советница, заглянув в почти опустевшую корзинку. – Домой-то что понесёшь?

– Ничего, себе я ещё наберу – благо, земляники в лесу много, – пролепетала девочка. – Бери, госпожа, угощайся…

Взяв себе горсть ягод, обладательница боевых шрамов поцеловала Зденку в щёчку, а та, смущённая, вернулась к Светолике.

– Ты Солнцеславы не бойся, – устало мурлыкнула княжна, обнимая плечи новоиспечённой сестрёнки и грея её в своих объятиях. – Тоскует она… Два года назад овдовела, а её младшая дочка – твоя ровесница.

Быстрокрылыми журавлями пролетели ещё несколько вёсен, превратив Зденку из нескладной девочки-подростка в милую большеглазую девушку, исполненную спокойной, чуть печальной, молчаливой красоты. Пепельно-русую косу толщиной в руку украшали вплетённые нити бисера, в ушах покачивались серёжки с алыми, как заря, лалами; на гуляньях она была тише воды, ниже травы – отмалчивалась где-нибудь в сторонке, плясать не любила. Озабоченные кошки-холостячки побаивались к ней приставать: все знали, что её названная сестра, княжна Светолика, горой за неё.

А Светолике не давали покоя сны о Реке Времён. Из всех виденных ею там вещей больше всего запала княжне в душу труба для дальнего видения, и она загорелась мыслью сделать её. Но где взять для неё стёкла? Княжна отправилась в путешествие в населённую узкоглазым народом Хину, откуда торговые гости привозили удивительные прозрачные кувшины и вазы, а также бумагу. Там она посетила стекловаренные мастерские и своими глазами наблюдала рождение изящнейших хрупких изделий, достойных украшать княжеские покои. Удалось ей и подсмотреть, как делается бумага, и по возвращении домой княжна озадачила заряславских мастериц новыми целями: научиться делать свою бумагу и своё стекло.

Это оказалось сложнее, чем башенные часы. Лишь через несколько лет упорного труда Светолика наконец получила в свои руки изогнутые стёкла с нужными свойствами, и сторожевую башню увенчала знаменитая подзорная труба – та самая, в которую Дарёна будет рассматривать черешневый сад и окрестный лесок.

Путешествуя по жарким странам с горячими песчаными пустынями и великолепными дворцами, Светолика пленилась роскошным и прихотливым, как закутанная в покрывало восточная девица, цветком – розой. Пышные, шелковисто-нежные бутоны цвели на колючих кустах, бросая своей неприступностью вызов пытливой княжне. Этот цветок был словно прихотливая женщина, сердце которой не так-то просто завоевать, и Светолика не устояла перед этими чарами и похитила предмет своей страсти, а попросту говоря – выкопала несколько кустов и посадила у себя в цветнике. Такое обращение с собой привередливая красавица сочла слишком грубым и начала чахнуть, сбросив все бутоны. Княжна была опечалена и озадачена. Разглядывая кусты и размышляя, что же им надо для благополучной жизни и обильного цветения, она вдруг услышала нежный, как воркование голубки, девичий голос:

– Не ладится что-то, сестрица? Может, я могу чем-то помочь?

Живо обернувшись, Светолика увидела скромницу Зденку, стоявшую в нескольких шагах от цветника и застенчиво теребившую кончик косы. Нежность властной волной сразу захлестнула сердце, и уже в следующее мгновение княжна кружила названную сестру на руках, а та осыпала всё вокруг серебристыми блёстками своего смеха.

– Будь они неладны, эти странствия! – воскликнула Светолика, поставив девушку на ноги и ласково сжав её пальчики. – Как же долго я тебя не видела! Какая ты стала…

Слова вдруг иссякли, утонув в тёплой, вопросительной глубине зрачков Зденки. «Какая ты красивая», – хотела Светолика сказать, но осеклась. Уместно ли это? Позволительно ли пожирать девушку, клятвенно смешавшую с ней свою кровь, совсем не сестринским взглядом? Как бы то ни было, Зденка расцвела, и хоть её неброскую красу нельзя было сравнить с ярким великолепием розы, но нежное очарование скромного, проникновенно-душистого ландыша вполне подходило для описания её набравшей полную силу девичьей прелести.

– Ну, как ты тут жила-поживала без меня? Наверно, уж сватался к тебе кто-то? – спросила Светолика, ощутив, к своему удивлению, укол ревности при мысли о том, что Зденка может стать чужой супругой. Казалось бы, что в том плохого? Ум понимал, что за девушку следовало бы в этом случае только порадоваться, но зеленоглазый змий-собственник вгрызался острыми зубами в сердце…

– Нет, сестрица Светолика, пустое это всё, – вздохнула Зденка, и тень грусти заволокла ясный свет её очей.

– Это отчего ж? – насторожилась княжна, беря её за подбородок. – А ну-ка, посмотри на меня… Почему пустое-то?

– А не судьба мне, – мёртвым осенним листом сорвались с губ Зденки слова, и среди ясного летнего дня вдруг потянуло промозглым холодом.

– Да почему не судьба-то? Кто тебе такое сказал? – нахмурилась княжна. – У тебя ещё всё впереди, козочка, рано тебе такие печальные думы в свою душу пускать… Ты ведь ещё и не искала толком свою половинку!

Жгучим холодом тревоги облилось сердце Светолики от взгляда Зденки, исполненного сдержанной тоски и смирения. Откуда взялось в глазах столь юной девы подобное уныние? Отчего такая мрачная картинка грядущего?

– Не выдумывай, сестрёнка, – только и смогла пробормотать Светолика, привлекая Зденку к себе и щекоча дыханием её лоб: тот как раз был на уровне губ княжны. – Не зарекайся. Судьба ещё постучится в твою дверь обязательно, вот увидишь.

Горькая улыбка тронула губы Зденки – усмешка безнадёжного больного, которому все твердят: «Ничего, не унывай, ты поправишься!» Да только он-то знает, что не дожить ему до следующей весны…

– Да ну, Зденка, перестань, – тряхнув волосами, решительно сказала Светолика. – Знаешь, ты мне ближе моих родных сестёр, и я хочу, чтобы у тебя всё сложилось хорошо! Не вздумай кручиниться по выдуманному поводу.

– Сердце не обманешь, – чуть слышно прошелестел грустный голос Зденки.

– Глупости, – отрезала княжна. – Какие твои годы! Рано записывать себя в старые девы, всё может ещё сто раз измениться. – И, чтобы перевести разговор в другое русло, подошла к привередливым кустам: – Глянь-ка вот лучше: добыла я в далёкой жаркой стране цветок невиданной красы. Хотела, чтобы в Белых горах он прижился и глаз нам радовал, да видать, не нравится ему здесь.

– А как цветок этот зовётся? – полюбопытствовала Зденка.

– У него на родине кличут его «гуль», а иные народы зовут розою или триандафилом – цветком о тридцати лепестках, – ответила Светолика. – Может, можно что-нибудь сделать? Влить, к примеру, в него силу Лалады, как это вы, девы, умеете?

Зденка подошла к кустам, задумчиво разглядывая их. Присев на корточки, она ласково щекотала и теребила тёмно-зелёные, блестящие на солнце листья, укололась о шип и тихо ойкнула.

– Своенравный цветок, – хмыкнула она.

А Светолика с замиранием сердца ждала чуда. Дочери Лалады обладали даром исцелять людей, а белогорские девы вливали во всё, что растёт на земле, живительную силу. Может быть, этот согревающий свет, заключённый в хрупких, полупрозрачных пальчиках Зденки, оживит розы и заставит их цвести на чужбине так же, как они цвели в своём родном краю?

– Ну же, – шептала девушка, осторожно касаясь листьев, – расскажите мне, что вас гнетёт? Вы тоскуете? Вам плохо? Чего вам не хватает?

Безветренное солнечное пространство натянулось и звенело золотой струной, а кусты вдруг зашелестели, словно отвечая Зденке и на что-то жалуясь. Та внимательно слушала их вздохи и шёпот, а потом улыбнулась и приняла на свои ладони протянувшиеся к ней веточки.

– С твоего позволения, сестрица, я сама буду за ними ухаживать, – сказала она, выпрямляясь. – Их любить надобно, поливать, разговаривать с ними… А как ударит первый морозец, потребуется кусты подрезать и хорошенько укутать. Под снежным одеялом они перезимуют, а весной, как освободим их из-под укрытия, проснутся и зацветут. Этим летом цветов мы от них уж не дождёмся: привыкнуть розам надо к новому месту, освоиться, прижиться, пропитаться духом нашей земли.

С тех пор каждое утро Светолика, пробуждаясь, сразу же выглядывала в окно, из которого был виден цветник. Первый румянец ещё только начинал заниматься на восточном краю неба, готовясь спугнуть росистую прохладу и разбудить птиц, а Зденка уже была около розовых кустов – удобряла, полола, рыхлила, а раз в семь дней обильно поливала. Нежно пропуская меж пальцев листочки, она шептала растениям ласковые слова, и мягкий, как утренняя заря, свет её улыбки вливал в кровь княжны пьянящее зелье. Кусты не цвели, но и не чахли, напротив – пускали новые зелёные побеги, разрастаясь всё пышнее, и в их шелесте слышалось довольство, когда девичьи ладошки подносили им в горстях чудесное питьё – свет Лалады. Но их будущее цветение зависело от того, как они перенесут свою первую зиму на чужбине.

Тихим, прохладным утром в конце лета Светолика, как всегда, выглянула в окно, чтобы полюбоваться Зденкой, хлопочущей около розовых кустов; каково же было её удивление, когда она увидела, что девушка там не одна. Советница Солнцеслава, носительница воинственных шрамов, склонилась к её ушку и что-то вкрадчиво и настойчиво говорила ей, а Зденка слушала, сдержанно опустив ресницы и стискивая в руках маленькую лопатку и грабельки, которыми она рыхлила почву под кустами. Солнцеслава пыталась заглянуть ей в глаза и, видно, добивалась от неё ответа на какой-то вопрос, но девушка хранила напряжённое молчание и избегала встречаться с женщиной-кошкой взглядом. Рассудив, что этот разговор Зденке неприятен, Светолика сочла нужным незамедлительно вмешаться.

Девушка вздрогнула, когда княжна неожиданно шагнула к ним из прохода, а Солнцеслава поклонилась.

– Доброго тебе утра, госпожа, – проговорила она почтительно. – Ты не подумай чего дурного… По сердцу мне твоя названная сестрица, а я, как ты знаешь, вдовствую. Я была бы счастлива, если бы Зденка озарила своим светом остаток моего жизненного пути. Вот и пришла я спросить у неё, как она к этому относится… Ничего плохого у меня и в мыслях нет, госпожа, поверь.

– А тебе не приходило в голову, что этим, возможно, ты сбиваешь её с предназначенного ей пути, а у кого-то отнимаешь будущую невесту? – нахмурилась княжна. – У неё вся жизнь впереди, и судьба её ещё не стучалась у порога.

– Так я и хотела узнать, не было ли у неё каких-либо знаков, предчувствий, – пояснила Солнцеслава. – И она сказала, что нет.

– Вот именно, ПОКА нет, – прикрывая Зденку плечом, сказала Светолика. – И вполне возможно, они ещё будут, поэтому не советую тебе спешить с предложениями. Кто знает, а вдруг у неё другая дорога, не связанная с тобой? Подождём ещё.

Пришлось Солнцеславе уйти несолоно хлебавши – лишь её угрюмоватые глаза колко блеснули, а ноздри дрогнули. Когда она исчезла из виду, Зденка облегчённо выдохнула.

– Благодарю тебя, сестрица, что замолвила за меня слово, – сказала она смущённо. – Солнцеслава уж давно посматривает на меня и делает намёки… Даже домой к нам приходила, с родительницами моими вела разговоры – мол, не против ли они.

– Похоже, не на шутку запала ты ей в душу, – усмехнулась княжна. – Знаешь, а она была бы тебе неплохой парой… Но, разумеется, ежели это не идёт вразрез с твоими чувствами.

– Ты взаправду так считаешь? – дрогнувшим голосом спросила Зденка, помрачнев.

– Слушай своё сердце, – вздохнула Светолика, нежно скользнув пальцами по её бархатистой щёчке. – Может быть, оно ещё подскажет тебе другой путь.

– Мой путь мне уже известен, – проронила девушка, присаживаясь около кустов и возобновляя свою работу.

– Опять ты за своё! – покачала головой княжна. – Ничего ещё не известно, запомни это.

Руки Зденки деловито орудовали лопаткой и грабельками, но от Светолики не укрылось подозрительно частое моргание и влажность её ресниц. Сердце княжны содрогнулось от нежной жалости, и она не сдержала порыв – прикоснулась тыльной стороной кисти к взволнованно рдеющей щёчке девушки. Спина Зденки напряжённо выпрямилась, словно та проглотила портновский аршин, веки затрепетали и блаженно сомкнулись, а потом пылающая щека прильнула к руке княжны. Столько отчаянной нежности, столько боли было в этом движении, а в горьком изломе едва наметившейся улыбки проступала такая обречённость, что Светолика окаменела, сражённая догадкой…

– Нет… Зденка, уж не вообразила ли ты себе, что… – начала она и осеклась под хлёстким, как пощёчина, взглядом болотно-зелёных глаз.

Слова были не нужны: пронзительные искорки в глубине печальных девичьих очей сказали всё. Светолика отступила, чувствуя, будто тяжесть всех Белых гор опустилась ей на плечи невидимым грузом.

– Дитя моё, это невозможно, – вздохнула она. – Мы смешали свою кровь, этим связав себя нерасторжимыми узами родства. Даже если бы я пожелала всем сердцем, я не смогла бы взять в жёны свою названную сестру.

Вонзив лопатку в старательно разрыхлённую землю, Зденка вскочила и бросилась бежать в сторону пруда. Светолике не составило труда настигнуть и поймать её в объятия; сперва пришлось вытерпеть кратковременный град ударов девичьих кулачков, а потом подставить грудь под поток слёз.

– Я знаю, – всхлипывала Зденка. – Я знаю, что это невозможно… Но не могу приказать себе не любить! Это ослепляет меня… Я не увижу знаков и не разгляжу в будущем иной судьбы для себя, пока ты властвуешь в моём сердце…

– Ну, ну… Тш-ш, – успокаивала её Светолика, покрывая мокрое от слёз лицо девушки лёгкими поцелуями. – Эта пелена мешает тебе видеть сейчас, но рано или поздно она поредеет и спадёт… Нужно только подождать и дать себе успокоиться. Ты обязательно найдёшь свою половинку. А я… увы, я не могу стать для тебя ею.

Эти слова вызвали новый взрыв рыданий, и Светолика крепко прижала Зденку к себе.

– Зденка, козочка моя… Я люблю тебя. Ты – моя сестрёнка… Самая родная на свете.

Лето кончилось, сад вспыхнул осенним пламенем, а потом сбросил свой прощальный наряд. Печальная Зденка по-прежнему приходила к розам и готовила их к зимовке – окучивала, насыпала у корней горки смешанного с опилками песка, обрывала не опавшие листья, чтоб розы перестали дышать и погрузились в зимний сон, подрезала ветки. Кусты пригнули воткнутыми в землю дугами, укрыли еловым лапником, а сверху щедрая зима намела толстое белоснежное одеяло. Теперь даже самый трескучий мороз не мог повредить нежные ветки восточной красавицы.

Но не вечно холоднокрылой птице-зиме царствовать: пригрело солнышко, обросли крыши прозрачной бородой сосулек, проклюнулись на проталинах белоголовые подснежники. На Масленой седмице к Светолике постучалась румяная, закутанная в яркий узорчатый платок Зденка – в красных сапожках, в вышитом бисером нарядном полушубочке… Загляденье, а не девица. А в руках у этой чаровницы было блюдо с горкой дымящихся блинов, на которой таял в золотистой лужице кусок масла.

– С весной тебя, сестрица, – поклонилась она вышедшей на крыльцо Светолике.

– М-м, – мурлыкнула княжна, вытащила из стопки блин, обмакнула его в масло и с урчанием съела. – Сама испекла?

– Сама, сестрица, – скромно улыбнулась Зденка, потупившись. – Но не просто так я пришла… Дозволь о деле с тобою поговорить.

Насторожившись, Светолика пригласила девушку в покои, усадила на лавку, а сама устроилась рядом.

– Слушаю тебя.

Немного помявшись, Зденка собралась с мыслями и начала:

– Не хочу я быть обузою своей семье, а потому ищу себе работу. Ключница твоя Листимира уже в весьма почтенном возрасте, и помощница была бы ей не лишней… А потом, когда она совсем служить не сможет, я бы её заменила. С самой Листимирою я переговорила – она не против. Слово за тобой, сестрица.

– Постой, – нахмурилась Светолика, – постой-ка… С каких это пор ты стала своей семье обузой? Из дома тебя, что ль, гонят? Нелады вышли с родными?

– Да нет, всё у нас ладно, никто меня не гонит, – отвечала Зденка, пряча взгляд под ресницами. – Я сама так пожелала. Любо мне за садом твоим ухаживать, вот и хотела бы я у тебя трудиться. Ты не сомневайся, хозяйство вести я умею! Пока в помощницах у Листимиры похожу – освоюсь здесь, а потом и сама управительницей твоих домашних дел смогу стать.

– Не могу взять в толк, для чего тебе это понадобилось, – озадаченно потёрла подбородок Светолика.

– Просто хочу при деле быть, – сказала девушка. – Пользу приносить, чтоб какой-никакой прок от меня был, раз уж судьба моя не складывается…

– Зденка! Сколько раз я тебе твердила – брось эти разговоры! – рассердилась княжна. – Не складывается, потому что ты сама себе это в голову втемяшила и иного видеть не хочешь. Не пойму я, зачем тебе ко мне в услужение идти… А за садом ты, ежели хочешь, и так можешь ухаживать, я всегда рада видеть тебя там, порхающую среди цветов, словно бабочка.

Из глаз Зденки хлынули ручьи слёз, она бухнулась перед княжной на колени и взмолилась:

– Прошу тебя, сестрица, заклинаю светлым сердцем Лалады… Опостылела мне моя светлица, душно мне дома! Рвётся моя душа сюда, к тебе – ступать ногами по полам, по которым ходишь ты, хлеб тебе печь, рубашки для тебя вышивать! Всё, что повелишь ты, исполнять… К тебе ближе быть хочу. Не избранницей, так служанкою готова твоей быть…

– А ну-ка… это ещё что такое! – нахмурилась Светолика, поднимая девушку с колен и заставляя её снова сесть на лавку. – Ну, ну, козочка… Вот, скушай блинок, возьми себя в руки.

Светолика велела подать мёда, и им принесли два кубка. Зденка так дрожала, что часть напитка пролилась мимо её рта. Княжна почти силой заставила её съесть пару блинов, чтобы та, жуя, успокоилась.

– Зденка, милая, ежели ты хочешь жить со мной – я буду рада взять тебя в свой дом, – сказала Светолика, когда девушка после нескольких глубоких вдохов наконец овладела собой. – Но только на правах моей сестры, а не служанки. Ты будешь такой же госпожой, как и я. Всё моё – твоё. Распоряжайся здесь всем, веди хозяйство, ежели тебе это нравится, копайся в саду – словом, делай всё, что тебе заблагорассудится. А коли вдруг случится такое счастье, и судьба всё же постучится в твоё окошко, ты вольна будешь покинуть мой дом, чтобы зажить своей семьёй.

Перед тем как забрать Зденку из родного дома, Светолике пришлось поговорить с её родительницами. Когда она перешагнула порог, погрузившись в тёплые чары знакомых запахов, среди которых главенствовал один – дразнящий медово-яблочный запах светлоокой хозяйки, когда-то так волновавшей её сердце, княжна с удивлением обнаружила, что отболела и зажила давняя рана, опустело гнездо, в котором ворочалась тоска. Спокойно смотрела Светолика на свою былую зазнобу, и уже ничто не сжималось болезненно в груди, только отголосок далёкой нежности аукнулся там кличем журавлиной стаи…

– За девичью честь вашей дочки можете не тревожиться, – заверила она. – Я и сама на неё покуситься не посмею, и никому другому не позволю обидеть. Даю слово, что будет она жить привольно и сытно, ни в чём не нуждаясь – не служанка, но хозяйка в моём доме. А коли встретит она свою судьбу, свадьбу устрою достойную. Ежели вы не против, то отныне все заботы о Зденке я сниму с ваших плеч и возьму на свои, ибо люблю её всей душой, как родную сестру.

Мечата со Свентавой были весьма удивлены желанием дочери покинуть родительский дом ещё до свадьбы, но княжне удалось развеять все их сомнения и подозрения. В тот же месяц Зденка поселилась в своих собственных богатых покоях, получив полное право отдавать повеления слугам наравне с владелицей усадьбы. Впрочем, девушка оставалась скромна в своих запросах и, когда домочадцы княжны обращались к ней «госпожа», смущалась и тяготилась этим. Она стремилась всё делать сама, прислуживать себе не позволяла, а со сходом снега почти всё время стала проводить в саду.

Светолика волновалась, когда с розовых кустов снимали пожелтевший под снегом лапник. Выдержали ли гостьи из тёплых краёв белогорскую зиму? Зденка переживала не меньше княжны и сразу бросилась расчищать песок с опилками, освобождая кусты. К каждому из них она приложила свои чудотворные руки, вливая в растения тёплую силу и живительный свет, а потом удовлетворённо кивнула:

– Живы… Надеюсь, милостью Лалады они нынче зацветут.

Она не ошиблась в своих предчувствиях. Скоро кусты зазеленели, выпустили новые побеги; весна оказалась коварной, и розы прихватило лёгкими заморозками, но Зденка выходила их, ежедневно вливая в них целительный свет Лалады, и дело пошло на лад. К началу лета на кустах показались первые тугие бутоны – белые, светло-розовые, ярко-малиновые и алые.

– Зацвели, красавицы мои! – радовалась Светолика. – А куда б вы делись, ежели за вами присматривает такая кудесница!

С этими словами княжна крепко чмокнула смущённую Зденку в щёчку.

– Да, хорошо прижились… Попробуем нынче размножить их, – сказала та, очаровательно зардевшись и опустив ресницы.

Она нарезала с кустов зелёных черенков, и усилия её волшебных рук принесли плоды: черенки успешно укоренились и в то же лето принялись расти с необычайной скоростью, щедро подпитываемые светом Лалады. Семь материнских кустов дали жизнь целому розарию, который по приказу княжны был обнесён изящной решётчатой оградой.

Зденка черпала радость в возне с цветами. Тоска почти улетучилась из её взгляда, лишь изредка он затуманивался задумчивостью, которая, впрочем, надолго не задерживалась – улетала прочь, словно влекомое ветром облако. Все обитатели усадьбы полюбили девушку за её скромность, приветливость и добрый нрав, а сад с её приходом начал быстро преображаться. В каждом его уголке чувствовалась рука хозяйки-волшебницы. Всюду распускались новые цветы, деревья обильно плодоносили, появилось несколько новых беседок, оплетённых живописным вьюнком, а на пруд однажды прилетела пара лебедей. Они смело подплывали на зов Зденки и брали из её рук пищу, а потом – чудо! – лебёдушка показалась с выводком смешных пушистых птенцов.

– Всем госпожа Зденка хороша, – сказала однажды Светолике пожилая ключница Листимира. – Счастье в доме вместе с нею поселилось… Зацвело всё вокруг, и дышится легко: в воздухе точно песня звенит. Да вот только не место здесь другой хозяюшке. Что будет, когда ты избранницу приведёшь?

– Да ну тебя, – засмеялась Светолика. – Зденка вперёд меня свою судьбу встретит, вот увидишь. Улетит, как пташка из родительского гнезда, и не придётся в доме двум хозяюшкам тесниться.

– А может, оплошала ты, госпожа, сестрицею-то её назвав? – проницательно предположила седовласая Листимира, задев потаённые струнки глубоко в душе княжны. – Ведь томится она от любви к тебе, хоть и улыбается для виду… Да и ты вся сияешь, когда смотришь на неё. Пара она тебе, самая что ни на есть подходящая пара! Да вот только одна беда – смешали вы кровь, породнились, и теперь этой любви ходу нет. Эхе-хе…

Старая ключница ушла, шаркая ногами, а Светолика погрузилась в невесёлые думы. Сквозь её безграничную сестринскую нежность к Зденке временами пробивалась шальная искра, подталкивавшая княжну пересечь черту родственных отношений – прижать девушку где-нибудь в тенистом и укромном уголке сада и впиться в её истосковавшиеся, отчаянно ждущие поцелуя губы… Но Светолика тут же одёрнула себя, насупив брови. Её сдерживала не только капелька общей крови, которая теперь текла в их жилах, но и обещание, данное родительницам Зденки – не прикасаться к ней иначе, чем как к сестре.

А тем временем подросли родные сёстры Светолики – близнецы Огнеслава и Лебедяна. С ними она виделась не очень часто – лишь когда посещала стольный город, прибывая ко двору своей родительницы на советы Старших Сестёр. Огнеславу готовили в наследницы и обучали так же, как когда-то саму Светолику, но к государственным делам у той душа явно не лежала. Лебедяна… А что Лебедяна? Весёлая попрыгунья, ласковая, как котёнок – вот и всё, что Светолика могла о ней сказать. Юная сестрица шумно радовалась подаркам, которые княжна ей приносила, висла на её шее и чмокала всюду, куда только могла дотянуться. Будоражащий сгусток смеха, подвижный солнечный зайчик, непоседливый шалун-ветерок – её невозможно было не обожать.

Зденку княжеское семейство приняло, вопреки опасениям девушки, благосклонно и приветливо; одного взгляда Лесияре оказалось достаточно, чтобы насквозь увидеть её чистую и светлую душу.

– Я была бы счастлива иметь такую дочь, – сказала княгиня. – Заботься о ней хорошо, Светолика. А коли недоглядишь – спрошу с тебя по всей строгости, так и знай.

Зденка провела в гостях у хлебосольной правительницы Белых гор целый месяц. Впрочем, роскошь княжеского дворца не пустила корней в её сердце, и она вернулась в усадьбу под Заряславлем всё той же простой дочерью оружейницы, какой она всегда была. Девушка не жаждала занять сколько-нибудь заметное место в правящей семье, не искала выгоды в своём положении. Она нашла своё призвание в том, чтобы создавать домашний уют для Светолики и колдовать в саду, превращая его в сказочный уголок для отдыха.

Желая восполнить пробелы в своём образовании, Светолика спросила разрешения у родительницы Лесияры отправиться в Евнапольскую библиотеку, дабы изучать там труды иноземных учёных: она уповала найти там какие-нибудь предпосылки или хотя бы намёки на вещи, которые ей грезились в снах о Реке Времён. Разрешение было ей дано, и жаркая Еладия распахнула княжне свои объятия; голова Светолики распухла от новых знаний, а в сердце к ней ослепительной звездой ворвалась Деянира… Песни, звуки, запахи и вкусы Еладии надолго пленили Светолику, она совершенно увязла в жарких чарах этой страны и – что греха таить! – влюбилась по уши в одну из её прекрасных жительниц, чьи губы были слаще черешни.

Впрочем, счастливо это приключение закончиться не могло, и с чужбины Светолика вернулась с разбитым сердцем и несколькими черенками птичьей вишни. Вручая их своей названной сестре, она сказала:

– Ну что, козочка, попробуем вырастить? Розу мы с тобой сумели приручить, вот ещё одна гостья из жарких краёв.

Тёплые ладошки Зденки легли сверху на руки княжны, сжимавшие пучок черенков, а оливковая зелень её глаз потемнела. Пристально глядя снизу вверх на Светолику, она спросила:

– Это она тебе дала?

Княжна вздрогнула. Она не обмолвилась Зденке о Деянире ни единым словом, зная, что это причинит ей боль, но та своим чутким любящим сердцем улавливала отголоски произошедшего, а может, прочитала всё по следам печали, оставшимся на лице Светолики.

– Нет, родная, это я сама срезала, – ответила княжна, склоняясь и приникая губами к дрожащим пальчикам Зденки. – Очень вкусные плоды у этого дерева, вот и захотелось мне его на нашей земле вырастить. С виду похожи на вишню, только сладкие. Я верю в эти чудесные, полные света Лалады руки.

Светолика расцеловала каждый палец на упомянутых руках, после чего медленно преклонила колени и прильнула головой к животу Зденки.

– Ты – моя твердыня… Моя надёжная скала, – прошептала она.

Черенки они сажали весной вместе: Светолика копала лунки, а Зденка втыкала веточки в землю и поливала водой из Тиши. Светлая волшба её рук снова совершила чудо: все черенки укоренились и уже в первый год стали небольшими деревцами в человеческий рост высотой.

Ещё несколько раз улетели и вернулись журавли. Огнеслава полюбила оружейное дело и принесла волосы в жертву Огуни, видя даже в собственном имени знак, указывающий на жизненный путь; родительница Лесияра не стала возражать против того, чтобы она овладела этим искусством. Для Лебедяны настала пора искать себе пару, и она нашла её в лице князя Искрена: тот, пленённый её очарованием и весёлым нравом, выразил желание породниться со своей могущественной соседкой, повелительницей женщин-кошек. Это был его второй брак: первая его супруга умерла бездетной.

А во владениях Светолики шумел уже огромный черешневый сад: весь он состоял из потомков самых первых деревьев, выращенных из черенков, которые княжна добыла в Еладии. Урожаи они давали баснословные – хватало, чтобы и самим наесться, и весь Заряславль накормить. Черешня пришлась жительницам города и его окрестностей по вкусу, многие захотели попробовать вырастить её в своих садах, и княжна поделилась черенками со всеми желающими. Зрела птичья вишня рано, в самом начале лета, и в это время около сада Светолики шныряли, облизываясь, ребятишки.

– Не вели их прогонять, – сказала однажды Зденка. – Урожаи огромные, некуда девать – пусть детки кушают.

Так и повелось с тех пор – звать на сбор урожая всех местных жительниц целыми семьями. Детям разрешалось есть черешню прямо с веток – вволю, пока обратно не полезет. Ух и рады же были ребятишки этому празднику! Вся малышня обожала княжну Светолику и её названную сестрицу за эту щедрость.

Вот уже Искрен с Лебедяной стали родителями, Огнеслава сыграла свадьбу с младшей дочерью Твердяны, а Зденка всё так же жила домом, садом и Светоликой, не помышляя о чём-то ином. Гуляний в Лаладину седмицу не посещала, словно и правда махнула рукой на своё личное счастье. Светолика пыталась вытаскивать её за пределы усадьбы хотя бы по праздникам – какое там!… Зденка упрямо твердила:

– Мне и так хорошо.

От грустноватого света нежной преданности в её глазах сердце княжны сжималось, и его начинал исподтишка глодать зубастый зверь – вина.

– Не смотри на меня так, козочка, – вздохнула Светолика. – Ежели ты никого не найдёшь себе в супруги, я… всю жизнь буду себя корить.

– Не вини себя ни в чём, сестрица, – улыбнулась в ответ Зденка. – Я давно говорила и сейчас повторю: это и есть моя судьба. И я счастлива тем, что имею.

– Я поверю, что ты счастлива, только когда печаль уйдёт из твоих глаз, – покачала головой княжна. – А она не уходит. Значит, тебе чего-то недостаёт. Ты достойна быть любимой.

– Я любима, – невозмутимо ответила Зденка. Улыбка растаяла на её губах, но осталась задумчивым светом во взоре. – Разве ты не любишь меня? Разве все в усадьбе и в округе меня не любят?

– Да, но я говорю о семье, – с горечью молвила Светолика. – О твоей собственной. О супруге, которая носила бы тебя на руках, о детишках, которым передался бы этот чудесный свет, который наполняет тебя… Я хочу видеть на земле твоё продолжение!

– А разве это всё, – Зденка показала в сторону черешневого сада, потом обернулась и обвела лебедино-плавным движением руки цветник с розами, – не моё продолжение? Я уйду, но эти деревья будут напоминать обо мне. Эти розы будут цвести и радовать всех, и люди, глядя на них, станут вспоминать меня добрым словом. Наши дела – это тоже наши дети.

Светолика читала в Евнапольской библиотеке целые труды, посвящённые искусству риторики и ведения спора, но тут применить свои познания не могла: у Зденки на всё находился ответ. Всё, что княжне оставалось – это каждый день выражать ей свою нежность, баловать подарками и покрывать поцелуями её руки, сотворившие столько чудес.

А тут случилось горе: скончалась при родах матушка Златоцвета, оставив Лесияру с новорождённой дочкой на руках. Глядя на окружённую пучками полевых цветов и можжевеловых веток родительницу, Светолика ловила себя на безумной мысли: была бы тут Зденка, она непременно спасла бы матушку, как неоднократно спасала прихваченные морозом цветы и деревья. Но Зденка испросила разрешения остаться дома: присутствовать у погребального костра она не нашла в себе мужества, да и не чувствовала себя полноправным членом княжеской семьи…

Вернувшись с похорон, Светолика долго не могла заговорить: слова застыли ледяной коркой на охваченном скорбью сердце. Лишь тёплая вода из Тиши, которой её умыли ласковые руки Зденки, смягчила это окаменение горла.

– Мне очень тебя не хватало там, – только и смогла она вымолвить. – Знаешь, мне казалось, стоит тебе лишь коснуться её, и она оживёт, как оживали эти розы.

– Увы, людей воскрешать из мёртвых я не могу, – вздохнула Зденка. – Прости, что не пошла с тобой. Это… слишком тяжело и грустно для меня. Утешает лишь одно: твоя матушка теперь с Лаладой. Она счастлива там.

Кто-то топит грусть в хмельном питье, а Светолика, как всегда, окунулась в каждодневные труды с утра до ночи, дабы не оставалось времени для печали. Ей хотелось сделать для людей что-нибудь полезное, и она принялась строить снегоудерживающие приспособления на склонах, чтобы защитить горные селения от схода лавин. Выполнив расчёты и разметку на местности, она руководила строительством стены над селом Беловьюжное, а также ещё в нескольких местах; работа шла неспешно, а между тем уже веяло осенней прохладой, и следовало поднажать, чтобы успеть до первого снега. Солнечные деньки, впрочем, ещё стояли, но прощальная грусть сквозила в остывших лучах; стоя на возвышении, Светолика смотрела на работающих женщин-кошек и думала о том, как бы заставить их пошевеливаться. «Право слово, впору опять самой спускаться и хвататься за камни и раствор! Как сонные мухи», – думала она недовольно.

Работницы были из местных, многим супруги приносили на стройку обед, и те, рассаживаясь на травке, принимались неспешно трапезничать, а за едой любили вести длинные беседы. Эта неторопливость раздражала Светолику, её жажда деятельности клокотала в ней и выплёскивалась через край, заставляя княжну то и дело подгонять строительниц, а частенько и подавать им личный пример, засучив рукава и обдирая о камни холеные руки. Нрав у здешних жительниц был и вправду медлителен – может быть, в силу какой-то колдовской неги, разлитой в воздухе этих мест. Как сладкий хмельной мёд, этот воздух расслаблял и способствовал ленивой размеренности мыслей и движений, склонял задумчиво любоваться богатой на оттенки красотой горных склонов, наполняя грудь мягкой осенней прохладой. Работать беловьюжанки умели, клали стену на совесть, но делали это, по мнению Светолики, слишком уж нерасторопно.

– Для себя же самих делаете, едри вас лешие и домовые налево коромыслом через кривой плетень да в навозную кучу! – теряя терпение, сердилась княжна. – Чтобы снегом с гор ваши домишки не понакрывало зимой! Шевелитесь!

– Ты не гони, госпожа, – невозмутимо отвечали ей. – Поспешишь – людей насмешишь, как известно.

В общем, чем дальше шла работа – тем длиннее становились ругательства Светолики, а строительницы только уважительно качали головами и цокали языками:

– Эк ты, княжна, загибаешь!… Забористо! Красота…

Впрочем, они и сами умели возводить многоступенчатые ругательные сооружения, переговариваясь между собой, чем пополнили словарный запас Светолики на много лет вперёд. Однажды, когда селянкам их жёны принесли обильный обед, который, как всегда, затянулся на два часа, княжна собралась было их слегка поторопить, но вдруг услышала нежный, как дыхание яблоневого цвета вешним днём, голос:

– Ты, госпожа, на моё слово не серчай: коль все обедают, то им не докучай. Ведь помаленьку трудятся они, не бьют баклуши, а ты пока вот угощенья моего откушай.

Голос принадлежал девушке с двумя корзинками, стоявшей в двух шагах от Светолики и улыбавшейся во все тридцать два крепких белых зуба. Волосы этой прелестницы, распущенные по плечам и схваченные очельем через лоб, были столь насыщенного и тёмного красно-рыжего цвета, что невольно закрадывалось подозрение: а не выдержали ли их в густом отваре луковой шелухи? Живым осенним огнём они струились до самого пояса незнакомки, чьё лицо покрывала россыпь светло-охряных веснушек, а прозрачные, бирюзово-зеленоватые глаза весело поблёскивали. Всего одна тягучая, как мёд, улыбка ягодно-красных губ – и Светолика ощутила жаркое биение в низу живота, а душу накрыл лёгкий и светлый, золотистый хмель.

– И чем же угостить меня ты пришла, красавица? – не в силах сдержать ответной улыбки, спросила она.

А девушка уже расстелила на траве чистую белую скатёрку, на которой разложила снедь из одной корзинки: калач, сладкую печёную репу, пироги с грибами и какой-то отвар в кувшинчике. Другая корзинка была полна совершенно белых ягод размером не крупнее рябины.

– Угощайся, госпожа: вся ядомь моя свежа. Вот, отведай-ка калач: съешь его – помчишься вскачь! Вот и пареная репа – силам добрая укрепа. Есть в корзинке пироги – и румяны, и туги! Не с горохом да бобами, глянь-ка – с белыми грибами. А целебный мой отвар снимет у́стали угар.

Светолика зачарованно слушала складный поток её речи, дивясь напевности и доброй, приветливой и душевной глубине голоса, произносившего слова, будто заклинания… Заклинания осенних чар.

– А что за ягоды? – полюбопытствовала она, с улыбкой присаживаясь у края скатерти.

– То белоягода целебная – бодрящая она, волшебная, – убаюкивающе-ласково прожурчал ответ незнакомки.

Поддавшись очарованию девушки и погожего осеннего денька в горах, Светолика принялась с наслаждением уплетать эту простую еду, будто редкие праздничные разносолы на княжеском пиру. Рыжую незнакомку, как выяснилось, звали Лугвеной, и была она дочкой местной травницы – матери-одиночки. Она и сама в травах знала толк, и доказательством тому стало ощущение окрыляющей бодрости, заструившееся по жилам Светолики после нескольких глотков терпкого духовитого отвара. А ещё княжну охватила искрящаяся, радужно-светлая весёлость, когда она бросила в рот несколько белых ягодок. На вкус они были вполне ничего – сладковатые с выраженной кислинкой, а пахли неописуемо – щемяще, свежо, с оттенком яблочной проникновенности и земляничной солнечности. Обвела Светолика вокруг себя взглядом, и подумалось ей: что за места здесь чудесные, красками осени дивно расцвеченные и благостно озарённые нежарким солнышком! А посмотрела на девушку – чудо как хороша… Конопатая колдунья с влекущими, сочными, как малина, губками.

– А я вот, княжна, тут сижу и гадаю: с избранницей ты аль ещё холостая? – придвигаясь к Светолике и шаловливо накручивая на пальчик травинку, спросила Лугвена.

– И откуда ты только взялась на мою голову, такая смелая? – рассмеялась Светолика. И ответила, невольно подражая песенно-складной речи своей собеседницы: – Свободна я, как ветер – вольная, ношусь средь гор, как… э-э… малахольная!

– Что малахольна ты – приму легко на веру, – дерзко и насмешливо заметила Лугвена. – Живёшь в шатре, хотя кругом жилья – без счёта и без меры!

– А я волю люблю, – не обижаясь, пояснила Светолика. – Воздух, землю… Слушай, а может, этот отвар с ягодками нашим работницам дадим? А то совсем не шевелятся! Может, хоть так дело быстрее пойдёт, а? А то ведь с такой скоростью и до зимы не успеем закончить. Нельзя ли их тоже угостить?

– Нельзя? Ну отчего же? Легко мы это можем, – подмигнула девушка и, подхватив кувшин и корзинку с ягодами, прыгучей козочкой помчалась к обедающим у недостроенной стены кошкам. Снизу донёсся светлый звон её голоса: – Эй, вы, сони, эге-гей! Оживайте побыстрей! Уймись скорее, сытая икота! Нужна усердная и спорая работа! А чтоб работалось легко и дружно, отвара чарочку принять всем нужно! А белоягода чудесная прогонит лень – за это отвечаю честно я!

Развеселившись, Светолика резво сбежала по склону: с ягод ли, с отвара ли, но за спиной точно раскинулись сотканные из света крылья.

– Чего вы развалились да зеваете? Нам стену надо строить, сами знаете! – зычно крикнула она, уперев руки в бока. И со смехом тряхнула волосами: – Тьфу ты, заразилась!

Отвар разлился в чарки – по полглоточка каждой работнице, да и ягоды рыжеволоска тоже умудрилась поделить на всех без обиды. Кошки, посмеиваясь, поднимались с насиженных мест.

– Ну, коли Лугвенка пришла, не видать нам покоя, – говорили они. – От её зелий и вприсядку пойдёшь, и замертво упадёшь…

Работая вместе со всеми, Светолика полюбопытствовала у одной из кошек:

– А эта девушка… Она всегда так… э-э… разговаривает?

– Лугвенка-то? Да частенько, – был ответ. – Как блажь ей в темечко стукнет, так и начинаются… лады-склады. А может и по-простому, как все, говорить. Хорошая она девка, чудная только малость.

Огненное волшебство, привнесённое Лугвеной в строительные будни, словно ускорило течение времени, превратив его в пёстрый, весёлый клубок, которым играла рыжая кошка – осень. Светолика не задумываясь пила отвар, который девушка ежедневно приносила ей, а к белым ягодам даже пристрастилась; расшевелились как будто и работницы – вместо двух часов стали управляться с обедом за один.

А однажды, когда склоны гор укутались в серо-стальные сумерки, Лугвена неслышно, как охотящаяся куница, скользнула в шатёр к Светолике. Та в это время раздевалась, собираясь влезть в бочку с нагретой водой, чтобы помыться; днюя и ночуя на строительстве, княжна на время забыла о бане и мылась наскоро, по-полевому. Поволока сумрака придала взгляду Лугвены колдовскую пристальность, и Светолика замерла перед ней, забыв о своей наготе.

– Ты что же это… – начала она, но девичий пальчик прервал её, прижав ей губы.

Отвар мыльного корня, который княжна собиралась вылить в бочку, едва не пролился мимо… Бульк! Струя всё же попала куда нужно, направленная рукой Лугвены, а красный кушак и чёрная клетчатая юбка-понёва упали к ногам девушки. Скинув вышитую безрукавку и распустив завязки на рубашке, она просто вышагнула из одежды, тоненькая и гибкая. При виде её сосков, вызывающе торчащих кверху и чуть в стороны, у Светолики пересохло во рту.

В бочке хватило места им обеим. Сначала Лугвена растирала княжне плечи, бока и грудь липовой мочалкой, потом её мокрые руки обвили шею Светолики жарким кольцом, а чистое, пахнущее каким-то цветком дыхание обожгло ей губы. Сердце княжны бухало, как кузнечный молот, а нутро скручивалось сладострастным вихрем оттого, что их тела под водой плотно прижимались друг к другу. Усевшись верхом на чуть выставленную вперёд и согнутую в колене ногу Светолики, Лугвена начала двигаться. На походном столике рядом с бочкой стоял кувшин с отваром, и княжна, чтобы промочить безумно пересохшее горло, потянулась к нему. Не сразу ей удалось до него добраться: оседлав её колено, девушка без стыда доставляла себе удовольствие и дразнила Светолику самозабвенно полуоткрытыми ярко-малиновыми губами. Наконец скользкие пальцы княжны сомкнулись на горлышке кувшина, и она влила в себя несколько огромных глотков. На лице Лугвены отобразилось блаженство, и она замерла, а потом выдохнула и обмякла. Светолика поднесла отвар и ей, и девушка не отказалась.

Их губы слились в первом поцелуе уже на походной постели княжны. Светолика закутала нагую Лугвену в одеяло: всё-таки осенний вечер царил за пологом шатра… А земля плыла, шептала, звенела золотыми колоколами, и Светолика, окутанная исходившим от неё жаром, даже не подумала одеться – просто не чувствовала холода. Глаза девушки стали томными и хмельными, на губах блуждала, то разгораясь, то угасая, полубезумная улыбка. Лугвена была в каком-то пьяном исступлении, жарко и лихорадочно дышала, а когда руки княжны раздвинули ей колени, лишь издала грудной стон. Хмель закрутился тёмной, ярко-звёздчатой пеленой, и Светолика, безнадёжно запутавшись в ней, излила из себя жар, скопившийся под подбородком. Тело дёрнулось, словно вытянутое ударом кнута, и растаяло в звенящем забытьи.

Потом, разглядывая безмятежное лицо спящей девушки в свете лампы, княжна мучилась головной болью и думала: что же за безумие охватило их обеих? Может, отвар виноват? Череп гудел и раскалывался, словно Светолика отчаянно перебрала хмельного. Укутавшись в свой плотный шерстяной плащ, а одеяло оставив Лугвене, княжна забылась короткой и мучительной, как горячечный бред, дрёмой до рассвета.

Утром в шатёр пробрался пронизывающий холод, и княжна проснулась оттого, что прижавшаяся к ней девушка дрожала и стучала зубами.

– Ух, замёрзла-то как, – прошептала Светолика, прижимая её к себе и грея её озябшие пальцы дыханием. И усмехнулась: – Ну что, травница, одурманила меня? Что же ты такое забористое в своё зелье добавляешь, что у меня теперь голова как медный котёл?

– Синюху столистную, – пробормотала Лугвена. – Кажется, переборщила в этот раз… Боги, что я натворила! Зачем я снова выпила!

И, скинув с себя одеяло, она начала лихорадочно одеваться, а Светолика, озадаченно ероша всклокоченную со сна золотистую гриву волос, пыталась понять, что сейчас творилось в душе девушки. Та была похожа на человека, чьи сказочные ожидания только что лоб в лоб столкнулись с жестокой действительностью.

– Лугвена… Ты чего? – только и решилась спросить Светолика, попытавшись поймать рыжеволоску за кушак.

– Ничего, – неожиданно неприветливо огрызнулась та. – Не ищи меня и не жди, я не приду больше.

– Вот так поворот, – нахмурилась княжна. Вдруг её осенило: – Постой, что значит «снова выпила»? Ты хочешь сказать, что… сама увлекаешься своими зельями? Так вот почему ты так разговариваешь! А сейчас тебя отпустило, и ты говоришь обычно, без этих твоих…

Лицо Лугвены болезненно скривилось. Выдернув конец своего кушака у Светолики, она выскользнула из шатра.

Оставшись одна, княжна долго сидела, стиснув больную голову руками. Из кувшина она вытряхнула себе в рот только одну капельку отвара… А пересохшее горло требовало влаги – Светолика выпила бы сейчас целую реку.

Больше Лугвена не появлялась на стройке, но и без её зелья работа спорилась. В воздухе всё крепчал дух предзимья, и кошки-строительницы поторапливались – Светолике не приходилось даже понукать их. Перестав принимать отвар и есть ягоды, княжна ощутила всей душой холод прозрения, пелена дурмана упала с глаз, но вместе с тем мир вдруг изрядно потерял краски. Под сердцем скреблась дождливая тоска по огневолосой и веснушчатой, странно разговаривающей девушке, и княжна, не выдержав, перенеслась к ней сквозь проход. Туда, где бы та сейчас ни находилась…

Проход привёл её к стоявшему на отшибе невзрачному домику, окружённому небольшим огородом. Опустевшие после сбора урожая грядки смотрелись тоскливо, во дворе меж столбов зябко колыхалось на верёвке бельё… Толкнув дверь, Светолика попала в довольно бедное, пропахшее травами и снадобьями жилище с мутными оконцами, пропускавшими мало света. Услышав наверху голоса, она поднялась по лестнице и вошла в горницу, увешанную по стенам вениками душистых трав.

Там за столом сидели трое: улыбающаяся Лугвена, её мать и, как ни странно, советница Солнцеслава. Мать девушки, крепкая и дородная, сильная телом женщина с хищновато-хитрыми и цепкими, рысьими глазами, не носила «замужнего» головного убора – её тёмно-русая коса без единого седого волоска спускалась ей на пышную, вольно дышащую грудь, а лоб украшало простое плетёное очелье-тесьма. Принаряженная и слегка нарумяненная Лугвена, увидев Светолику, перестала улыбаться и потупилась, а Солнцеслава поднялась со своего места.

– Здравствуй, госпожа… Не меня ли ты ищешь?

– Да нет, я за травкой целебной зашла, – хмыкнула княжна. – А тут ты.

Вышла заминка, которую, словно запутанный донельзя узел, разрубил грудной голос травницы:

– В счастливый миг ты пришла, дорогая гостья. Я-то вот век свой девкой прожила, дочку без супруги вырастила, а ей повезло больше, чем мне: госпожа знатная к ней посваталась, хочет её в жёны взять.

– Вот оно что, – пробормотала Светолика. – Что ж, поздравляю.

И стремглав выскочила из дома в проход.

Стену над Беловьюжным достроили в срок. В последний день осени сыграли свадьбу Солнцеславы с Лугвеной, и как раз на следующее утро на землю лёг первый снежок – успели до ухода Лалады на зиму.

А ровно через семь месяцев после свадьбы Лугвена родила дочку. Никто на эти сроки не обратил внимания: мало ли, может быть, супруги ещё до бракосочетания умудрились «набедокурить»… Солнцеслава с обретением молодой жены преобразилась: ледяная корочка угрюмости в её глазах растаяла, а в дочурке она души не чаяла и взялась сама выкармливать, чтобы из неё выросла женщина-кошка. Светолика увидела ребёнка через полгода, будучи в гостях у своей советницы. Глаза у малышки были не зеленовато-бирюзовые, как у Лугвены, и не желтовато-янтарные, как у другой родительницы, а цвета голубого горного хрусталя… Светолика словно в зеркало глянула.

Больше никаких девиц, решила она про себя. С каждой из них на её сердце оставалась новая трещинка, а ведь оно не каменное – может когда-нибудь и разбиться окончательно. Всю свою нежность Светолика отдавала Зденке, которая всё знала, всё видела, но не говорила ни слова упрёка. Кроткий свет её глаз, мудрых и прозорливых, как у Нэи, никогда не переставал сиять, даже когда чувственное затишье, воцарившееся в сердце Светолики, было потревожено Дарёной. В день, когда кареглазая певица забралась в черешневый сад, а потом была приглашена Светоликой на прогулку по её заряславским владениям, Зденка укрылась в своих покоях, и молодая супруга Млады её не увидела, но вечером княжна сама пришла к названной сестре. Та полулежала на подушках, снова и снова прослушивая хрустальный перезвон нового «изобретения» Светолики, выловленного ею в Реке Времён, – музыкальной шкатулки, под крышкой которой две игрушечные заводные фигурки угловато и неуклюже исполняли танец.

– Нет, козочка… Не думаешь же ты, что мне нужна чужая жена, да ещё и беременная? – вздохнула княжна, присаживаясь рядом и пытаясь поймать взгляд Зденки. – Ей ягод захотелось, а женщину с плодом во чреве из сада гнать грех, вот я её и угостила…

– Тебе не в чем передо мною оправдываться, – вскинув на Светолику взгляд из-под грустно поникших ресниц, улыбнулась Зденка. – Ты не можешь жить без занозы в сердце, твой взгляд тускнеет, когда в нём нет никакой зазнобы. Чувства для тебя всё равно что дрова для огня или путеводная звезда для мореплавателя… Все эти девушки, какими бы мимолётными ни были твои встречи с ними, – твои вдохновительницы.

– Ты – моя величайшая вдохновительница, – завладевая пальцами Зденки и держа их бережно, как сияющее сокровище, молвила Светолика. – И моя совесть.

***

Окунув голову в ведро с холодной водой, Светолика зарычала, по-звериному встряхнулась и окропила всё вокруг себя тучей сверкающих на солнце брызг. Заслонившись рукой, Зденка засмеялась:

– В чьём хлебосольном доме тебя угораздило так набраться-то? И Будина с Истомой туда же… Эх вы, гуляки!

Сад томно вздыхал, солнце путалось в листве, ветерок приятно обдувал лоб княжны, пробирался под рубашку и гладил её взмокшие лопатки. Искупаться бы сейчас, смыть пот… Недолго думая, Светолика окатила себя из ведра.

– Что ж ты делаешь-то, сестрица… Ну вот, вся вымокла до нитки, – обеспокоилась Зденка.

Стоя в мокрой одежде, Светолика рассмеялась.

– Принесёшь мне переодеться и опохмелиться – скажу, где мы гуляли.

– Да какое мне дело, где вы бражничали, – фыркнула Зденка.

– Сама ж спрашивала, «в каком хлебосольном доме», – осклабилась в улыбке наследница престола.

Зденка поворчала, но сухую одежду и кружку крепкого полынного пива она княжне всё же принесла. Светолика сперва обсохла голышом на солнышке, валяясь на траве и потягивая пиво, а после, одевшись, сжала руки Зденки в своих и вздохнула.

– Даже не знаю, как сказать… Испытывала я парящее крыло и упала на яблоню в саду. А у хозяйки того сада есть дочка, Горинкой её зовут. Увидела она меня и в обморок упала… Похоже, козочка моя, на сей раз мне не отвертеться – придётся свадьбу играть.

Светолика рассказывала полушутливо, но в глазах Зденки не промелькнуло даже тени улыбки – они смотрели на княжну пытливо и серьёзно.

– А в твоём сердце что-то дрогнуло? Зажглась искорка? – спросила она. – Какие-то предчувствия были? Знаки?

Светолика пожала плечами.

– Да как-то… не припомню ничего особенного. Но девушка чудо как хороша! Может, ну их к лешему, эти знаки? Ну, может, я просто неспособна их видеть? У неё-то обморок ведь был – и ладно. Значит, всё правильно.

– Знаешь, что? Пригласи-ка всё семейство к нам в гости, – сказала Зденка, задумчиво щурясь вдаль. – Выбери удобный миг и мысленно позови эту девушку, стоя у неё за спиной. Коли обернётся – значит, её душа тебя чувствует, тогда – твоя она избранница.

Задумано – сделано. На следующий день Светолика устроила праздничный обед в честь Горинки и её родных; чтобы легче переваривалось обильное угощение, она пригласила всех на прогулку в сад. Увидев янтарно-жёлтую, просвечивающую на солнце черешню на ветках, Горинка радостно обернулась к Светолике и спросила:

– Ой, можно? Я такой никогда не пробовала…

– Конечно, милая, угощайся, – улыбнулась княжна.

Девушка принялась рвать сочные черешенки и отправлять в рот, а Светолика, следуя совету Зденки, мысленно окликнула её всей душой по имени. «Горинка!» – полетел от сердца к сердцу неслышный зов, но обломал крылья, уткнувшись меж лопаток юной смуглянки. Та продолжала увлечённо есть птичью вишню, но через некоторое время, словно почувствовав спиной взгляд, всё же неуверенно оглянулась и одарила княжну детски-светлой, робкой улыбкой.

«Сработало или нет?» – гадала Светолика.

Вроде оглянулась… Но услышала ли?