Сама битва начинается не сразу: сначала на Костю прямо у киоска нападают какие-то парни. Он отбивается, как может, но их пятеро или шестеро, а он один. Ошалев от внезапности этого нападения, пару мгновений я сижу в машине неподвижно, а потом какая-то сила выбрасывает меня из неё. Я наношу удары направо и налево, ору что-то, но один мощный удар вышибает из меня дух вон.
* * *
Ослепительное солнце бьёт мне в глаза, я лежу, а надо мной склонились какие-то люди. Воздух, который льётся мне в грудь, удивительно чистый и свежий – таким я никогда в жизни не дышала. Это не городской воздух, и то, на чём я лежу, не может быть асфальтом улицы. Похоже, это трава: мои пальцы сжимают её, и она шелковисто скользит между ними.
– Вставай, Анастасия, – зовёт меня неземной, ласковый голос. – Пора, твой час настал.
* * *
Телефонный звонок разорвал тонкое полотно моей дрёмы. Странный сон мне снился: как будто на Костю напали, а потом я попала в какое-то дивное место с чистым воздухом, и кто-то сказал, что мне пора вставать. Подняв тяжёлую голову от подушки, я нащупала рукой телефон.
– Да...
– Анастасия? – услышала я тот самый голос, который говорил со мной во сне. – Вставайте, уже утро. Вам пора.
Вздрогнув, я проснулась окончательно. Вот это да! Разве так бывает? Ничего не понимаю.
– Кто это? – пробормотала я.
– Вы что, уже забыли? – засмеялся голос. – Мы же вчера с вами договорились о встрече. Я уже час жду вас в назначенном месте, а вас нет. Нехорошо опаздывать. Проспали?
Я откинула одеяло и села.
– Ах да, простите! Кажется, я и правда проспала... Надеюсь, вы не подумаете обо мне плохо из-за этого?
– Ну что вы, Анастасия, – улыбнулся голос. – Ничего страшного, со всеми бывает.
– Как там насчёт работы? – поинтересовалась я. – Ничего не изменилось?
– Всё в силе, – ответил голос. – Ваша работа вас ждёт.
* * *
Господи, какая красота! Что это за место? Такие горы я видела только на картинках. Снежные вершины и зелёные склоны, внизу – синяя лента реки, а над головой – бескрайнее небо, чистое, как в раю. Во сне это или наяву? Может быть, я умерла и попала на тот свет?
Рядом со мной стоят двое незнакомцев в длинных белых одеждах, с прекрасными, светлыми лицами, гладкими, как у девушек, но фигуры у них мужские – могучие и широкоплечие. У одного прямые белые волосы до плеч, второй – обладатель шапки золотых кудрей. Первый держит длинное копьё, очень древнее, с трухлявым древком и ржавым наконечником, второй – ветхий, потёртый и треснувший круглый щит с потускневшими узорами в центре и красной полосой по краю – впрочем, цвет её с трудом угадывается. Я смотрю с недоумением на этот антиквариат: и этим я должна сражаться? Они, должно быть, смеются надо мной!.. Первый незнакомец улыбается:
– Не смущайся видом этого оружия, Анастасия. С него нужно лишь стряхнуть прах веков, и оно снова заблистает в руке победителя.
Мне думается, что этому оружию потребуются гораздо большие усилия по реставрации, чем просто стряхивание пыли, но первый незнакомец дует на него, подняв в воздух облачко бурого порошка. Когда пыль рассеивается, я вижу, как это старьё преобразилось. Древко копья посветлело и стало гладким, наконечник сверкает на солнце, а щит стал настоящим произведением искусства: потускневшие узоры теперь сияют, как новенькие, усыпанные драгоценными камнями, алая кайма поражает насыщенностью цвета. В мгновение ока оружие помолодело на пару тысяч лет и стало пригодно для использования по его прямому назначению.
– Иди, Анастасия, и ничего не страшись, – говорит второй незнакомец серьёзно, без улыбки, но взгляд его сияет добротой. – Будет тяжко тебе – призывай Господа, и будут у тебя силы опять.
Кудрявый мальчик в подпоясанной красным кушаком рубашке подводит ко мне осёдланного белого коня. Беловолосый говорит, указывая рукой вверх:
– Путь долог, поедешь верхом по этой тропе, пока не увидишь одинокое старое дерево. Остановись там, привяжи коня и поднимись пешей до белых камней. Там брось вызов ему – зови, пока не ответит. Когда ответит, сама поймёшь, что делать.
Их голоса звучат мягко, отдаваясь в пространстве музыкальным эхом. На мне белая туника до колен, сверкающая кольчуга, железные наголенники, а обута я в лёгкие кожаные сандалии. Я протягиваю руку, и белогривый конь мягко щекочет мне ладонь губами. Мальчик поддерживает стремя, и я сажусь в седло, а двое в белых одеждах подают мне сияющее копьё и великолепный щит. Просунув руку под кожаный ремень щита, ею же я беру поводья, и конь, как будто зная дорогу, сам везёт меня по тонкой тропе.
* * *
Какой странный сон мне приснился: как будто я ехала по тропе в горах на белом коне, в кольчуге и наголенниках, со щитом и копьём! А сейчас я ехала в чёрной машине с незнакомцем в чёрном плаще, с глазами, удивительно похожими на глаза златокудрого человека, подавшего мне щит. Сентябрьское утро было серым, моросил дождик, и улицы выглядели по-осеннему уныло.
– Так в чём же будет состоять моя работа? – спросила я.
– Вы и сами это давно знаете, Анастасия, – ответил незнакомец. – Это работа, ради которой вы и пришли на эту грешную землю. Денег вы за неё не получите, ибо цены у неё нет, но награда вам последует. Его зовут не Якушев, а КувЕяш – те же буквы, но переставленные в другом порядке. Это его настоящее имя.
Когда машина остановилась у того же самого киоска, к которому в моём сне Костя вышел купить сигарет, у меня пробежали по телу ледяные мурашки. Кувеяш – я как будто слышала это имя.
– Я неспроста привёз вас на это место, – сказал незнакомец. – Вы сами всё поймёте, когда выйдете.
Мы вышли из машины под проливной дождь, и я всё увидела. Я увидела себя лежащей на асфальте в луже крови, а возле меня на коленях рыдал окровавленный Костя. Подъехала «скорая», и нас увезли. Страшная боль в животе согнула меня пополам, и я осела на асфальт, ловя ртом воздух.
– Что это?.. Что это?..
– Врачи сейчас борются за вашу жизнь, – сказал незнакомец, глаза которого были мне до странности знакомы. – А пока они борются, у вас есть время сделать то, что вам суждено сделать. Вставайте, Анастасия, настал ваш час.
Серое небо изливало на город потоки дождя, серые лужи разлились по асфальту. Незнакомец со знакомыми глазами вручил мне чёрный зонтик.
– Вот ваше оружие. – В ответ на мой недоумевающий взгляд он улыбнулся. – Не смущайтесь его видом: разумеется, это не простой зонтик. Когда дойдёт до дела, сами увидите, на что он способен. Надеюсь, дорогу к кабинету доктора Якушева помните?
Я беспомощно огляделась. Мокрый город продолжал суетиться, никому не было дела до того, что меня отправляют на бой. Никого не интересовало, что меня выдернули из постели – даже не из постели, а, как оказалось, из моего собственного тела – и сказали: «Ты будешь драться с ним сейчас».
– Но послушайте, – пробормотала я. – Понимаете, я не готова... Вы бы хоть предупредили меня заранее, что это будет сегодня! Хотя бы дня за три!
Знакомые глаза незнакомца смотрели на меня серьёзно и строго.
– А вас предупредили гораздо раньше, Анастасия. Это было, если помните, восемь месяцев назад, тридцать первого декабря, когда вы впервые увидели, кто такой Якушев. Все эти восемь месяцев вы знали, что этот день настанет. Что, скажете, нет?
Он был прав: я всё время это знала. Под его взглядом я чувствовала себя провинившейся школьницей, которая, будучи уличённой, тем не менее, пыталась изворачиваться. Его взгляд был серьёзный и проницательный, всезнающий и добрый.
– Ничего не страшитесь, Анастасия, – сказал он мягко, и от его слов мне стало тепло. – Идите смело и не отступайте. Где его кабинет, вы знаете, мы находимся совсем близко. Там бросите ему вызов, и свершится то, что должно свершиться.
* * *
У старого, кривого дерева я спешиваюсь с коня и привязываю его к ветке. Безоблачное небо тем временем начинают затягивать тучи, тёмно-сизые, грозные, поднимается ветер. Конь тревожно ржёт, и я успокаиваю его, обняв его тёплую шею. Трава низко стелется под порывами ветра, трепещущий край туники льнёт к моим коленям, а я иду под страшным сизым небом, со щитом на плече и копьём в руке; железные наголенники поблёскивают при каждом моём шаге, а кольчуга позванивает.
Через какое-то время я вижу белые камни – высокие, островерхие скалы, похожие на сторожевые башни. Между ними узкий проход, и я, остановившись перед ним, что есть сил кричу:
– Кувеяш, я здесь! Вызываю тебя на бой, поганый пёс!
Одно мгновение в воздухе висит тишина, а потом небо рассекает ветвистая молния, и моё копьё по всей длине вспыхивает ровным ярким сиянием. Лёгкие мурашки бегут по телу, и я кричу ещё раз:
– Выходи и сражайся с мной, трусливый гад! Я к тебе обращаюсь, Кувеяш! Слышишь меня?
– Я слышу тебя, – прокатывается из-под туч громовой голос, от которого дрожит земля. – Напрасно ты пришла, найдёшь ты здесь лишь погибель свою! Не твоё это дело, дева, не по силам тебе победить меня. Уходи, и я отпущу отца и мать твоих, а также того, по ком болит твоя душа.
– Я тебе не верю, лживая собака! – кричу я, захлёбываясь от почти ураганного ветра. – Я здесь по мольбам тех, кто мучается у тебя в плену, и не намерена отступать! Я изгоню тебя с земли, пришёл конец твоим злодействам!
– Мне нравится на земле, и я не покину её, – громыхает в ответ. – А тебя, глупая дева, ежели не хочешь уйти подобру-поздорову, я обращу в пепел!
Если бы не мой чудесный щит, от меня точно осталась бы лишь горстка пепла: с вершин белых камней на меня с гудением низвергается поток огня. Присев под щитом, я остаюсь невредима, даже краешка моей туники огонь не опаляет. Как только поток огня иссякает, я, не теряя ни секунды, бросаюсь в расщелину между белыми скалами.
Я оказываюсь на открытой площадке на вершине горы, и вид отсюда открывается величественный – огромная зелёная долина, над которой нависли тяжёлые тучи, выглядит сумрачно и тревожно. Под моими ногами шуршат мелкие камушки, ветер изо всех сил старается сдуть меня с площадки, но он является и моим преимуществом: он дует мне в спину, а взгромоздившемуся на вершину белой скалы хвостатому чудовищу – в морду, и новый поток огня из его пасти, выпущенный против ветра, меня не достигает.
– Ветер не на твоей стороне! – кричу я ему.
Чудовище, подняв хвост и пригнув плоскую треугольную голову на длинной чешуйчатой шее, издаёт жуткий звук – длинный сиплый полувздох, полухрип. Оно понимает, что со скалы ему меня не достать, и, взмахнув большими перепончатыми крыльями, снимается со своего насеста. Чудовище с клёкотом кружит над площадкой, щеря зубастую пасть, но сияющее копьё направлено ему в брюхо, и снижаться оно опасается. Оно обдаёт меня огнём с другой стороны – по ветру, и только щит меня спасает от поджаривания. Он начинает сиять так, что слепит даже меня, и я направляю его чудовищу в морду, отчего оно злобно верещит и отворачивается.
– Что, не нравится? – торжествующе кричу я, к сиянию щита добавляя блеск копья.
* * *
Такого странного и жуткого сна я в жизни не видела: будто надо мной кружится мерзкое крылатое и хвостатое чудовище, изрыгающее потоки огня, а я ослепляю его сиянием своего щита и копья. Но то, что происходило со мной сейчас, было не менее жутко и странно. Я шла с зонтиком по сумрачным коридорам с выложенными плиткой стенами и полом, проходя через залы с надписями на стенах: «Площадь сдаётся в аренду». Стук моих каблуков гулко отдавался в мрачной, как в морге, тишине этих пустых стен, и я знала: он здесь.
Да, вот эта дверь с табличкой: «А.Ф. Якушев, мануальный терапевт». Он был там, за этой дверью, и мне было самое время привести зонтик в боевую готовность. Я нажала на его ручке кнопку, и чёрное полотно, растянутое спицами, исчезло, а у меня в руке оказался меч с широким лезвием, серебристо светящимся в полумраке коридора. Хороший зонтик, подумала я.
Я вошла в кабинет без стука, просто распахнув дверь. Там всё было по-прежнему: стол, тумбочка, кулер, плакат, кушетка. Окно было завешено чёрной шторой, и повсюду в сумраке горели свечи разных калибров – большие, маленькие, круглые, квадратные, гелевые свечи в стаканах. Якушев сидел за столом в своей медицинской спецодежде и курил трубку с длинным чубуком, пуская в потолок дым.
– Как насчёт сеанса массажа с ароматерапией? Расслабляет и снимает любую боль, даже душевную, – гулко прозвучал его голос.
– Хватит меня лечить, – сказала я. – Ты не запудришь мне мозги.
– Вижу, пришла ты ко мне не с миром, но с мечом, – проговорил он с усмешкой. – А я до последнего надеялся, что у нас с тобой всё-таки что-нибудь срастётся.
– Ничего у нас с тобой не срастётся, – ответила я. – Недурно ты устроился среди людей, но теперь пришёл конец твоему благоденствию.
Встав из-за стола, Якушев прошёлся по кабинету.
– Признаю, с твоим папой и Альбиной я погорячился. Если хочешь, я могу их отпустить – взамен на твоё сотрудничество, конечно.
– Я не стану с тобой заключать никаких сделок, – сказала я, поднимая меч. – Я пришла не за этим, Кувеяш, и ты это знаешь!
При звуке этого имени в глазах Якушева вспыхнули жутковатые огоньки.
– Да, я знаю, и я ждал тебя двадцать веков, – сказал он, и его голос стал вибрирующим и низким, а его лицо преобразилось, покрывшись бледностью, на которой резче выступили потемневшие брови. – Я ждал тебя так много лет, Настя, и ты так меня разочаровала!
Свечи моргнули и запылали ярче, а Якушев стоял передо мной уже совсем другой – в чёрном струящемся плаще, а трубка в его руке вытянулась и превратилась в длинный меч.
– Я хотел, чтобы ты стала моей верной спутницей, моей возлюбленной подругой, – проговорил он раскатистым басом. – Только такая, как ты, была бы меня достойна. Но ты пошла против меня, и мне жаль, что придётся уничтожить столь прекрасное существо! Я хотел назвать тебя своей невестой, но ты разбила мне сердце.
Рассечённый мечами воздух всколыхнулся, погасив свечи, и от страшного, гулкого удара двух клинков потрескалась плитка в коридоре.
* * *
Сквозь сизые тучи пробиваются к земле длинные бледные лучи, и долина озарена мертвенным, тусклым светом. На мой щит обрушилось бессчётное множество потоков огня, но он даже не нагрелся, а копьё сияет нестерпимо ярко, чем я и пользуюсь, чтобы ослеплять моего противника. Но Кувеяш начинает летать вокруг меня с такой скоростью, что у меня рябит в глазах и идёт кругом голова. Круги сужаются, чудовище почти касается меня крылом, а я не успеваю, просто не успеваю за ним! И оно хватает меня.
Моя талия зажата в его когтистой лапе, покрытой холодными чешуйками, над моей головой хлопают кожистые крылья, а внизу мелькает земля. Я знаю, что если нанесу ему удар сейчас, то рухну вниз вместе с ним, и мне не остаётся ничего, как только ждать. Кувеяш ныряет вместе со мной в жерло потухшего вулкана, и мы со свистом пикируем вниз. Не знаю, сколько мы падаем в темноте, но мне кажется, что эта пропасть уходит вниз на многие километры. Не могу описать всю жуть этого падения: у меня перехватило дыхание, и я почти ничего не вижу, только гул стоит в ушах. Становится всё жарче, и внизу брезжит оранжевый свет; чем ближе он становится, тем невыносимее телу терпеть повышающуюся температуру. Меня охватывает клокочущее рыжее зарево, вся моя кожа натягивается на мне от обжигающего, невероятного жара. Кувеяш несёт меня над рекой из кипящей лавы, а вдали, как мне кажется, – обрыв, с которого лава устремляется вниз водопадом. Поджаренная, как шашлык, я всё-таки соображаю, что пора что-то предпринять, иначе Кувеяш сбросит меня в приближающуюся пропасть, где я заживо испарюсь. Изловчившись, я протыкаю копьём его перепончатое крыло во время маха в нижнем положении и, по-видимому, попадаю в кость, потому что он воет и начинает стремительно снижаться. На мгновение я жалею, что сделала это: мы оба можем рухнуть прямо в лаву. Его лапа разжимается, но я цепляюсь за неё что есть сил. Кувеяш, разумеется, борется за свою жизнь, а потому всё-таки дотягивает до каменистого берега, и я, отпустив его лапу, падаю на раскалённые камни. Опустившись рядом, он оборачивается ко мне с жутким оскалом всех своих зубов. Я прикрываюсь щитом, и вовремя: он изрыгает из пасти пламя. Мы находимся очень глубоко, и я решаю, что тут мне и погибнуть: сама выбраться отсюда я точно не смогу. Терять мне уже нечего, и я готовлюсь метать копьё.
* * *
Не знаю, что видели люди снаружи, но внутри вся отделка здания была погублена: плитка потрескалась и осыпалась, двери были выворочены с петель, перила лестниц во многих местах перерублены – всё это безобразие учинили мы с Якушевым во время нашего поединка. Я во многих местах задела его, но его раны мгновенно заживали, а вот мои ужасно болели и кровоточили.
– Тебе не под силу меня одолеть! – кричал он. – Не волнуйся, скоро ты увидишься со своими родителями и Альбиной... И ты будешь смотреть на их страдания – вот какая мука тебя ожидает!
Я не сдавалась. Не знаю, откуда у меня было умение биться мечом: мои руки как будто знали это всегда. Внезапно страшная боль в пояснице подкосила меня, хотя удара туда я не получала; по торжествующему смеху Якушева я поняла, что это был его козырь в рукаве...
– Зря ты тогда не стала долечиваться, дорогая Настя! Ты пожалела денег за мои сеансы... Следовало тогда раскошелиться, потому что сейчас это тебе гораздо дороже обойдётся. У тебя есть слабое место, твоя ахиллесова пята, и она сослужит тебе плохую службу!
Господи... На всё воля Твоя. Не покинь меня, дай мне сил сделать это. Он занёс надо мной меч, а я не могу разогнуться. Помоги мне, Господи!
Внезапно боль опустила, и в самую последнюю секунду я ушла от его меча. Удар, предназначавшийся мне, был такой силы, что клинок глубоко вонзился в пол, и Якушев не сразу смог его вытащить. Этого мне было достаточно, чтобы одним точным ударом снести ему голову. Его тело, тем не менее, продолжало двигаться, ища меня на ощупь, а откатившаяся к стене голова жутким голосом крикнула:
– Тебе не убить меня!
– Это мы ещё посмотрим, – сказала я.
С отделённой от туловища головой он был уже не так силён, и я, взяв его голову за волосы, подняла её и заглянула в её красные глаза.
– Убить тебя я вряд ли смогу, но вот изгнать тебя можно.
На меня смотрели добрые глаза доктора Андрея Фёдоровича, полные слёз.
– Я любил тебя, Настя, – сказал он чуть слышно. – А ты не дала мне шанса... За что ты так со мной?
Поверите ли, но это чуть не сработало. Хоть в моей руке и был меч, но в груди у меня было сердце женщины, которое можно было тронуть, сыграв на нужных струнках, а он это умел как никто другой. Цепляясь за соломинку, пытаясь использовать свой последний шанс, он подобрался к моему сердцу очень, очень близко... Но растопить его всё же не смог.
– Ты убил моего отца, – сказала я, проглотив солёный ком в горле. – И Алю. И ты мучаешь многих людей. Думаешь, я поверю в то, что ты способен любить? Не смеши меня.
– Имей хотя бы милосердие, – глухо прошептала голова. – Ведь это твоё главное качество... Добей меня. Ещё один удар – и мне конец.
– Э, нет, – усмехнулась я. – Я на эту уловку не куплюсь. От второго удара ты, пожалуй, встанешь, и все мои усилия пойдут прахом. Я лучше сделаю вот что.
Положив голову на пол, я осенила её крестом и сказала:
– Именем Господа нашего, изыди, враг, из этого дома и из этого мира, и возвращайся к себе ни с чем! Назад дороги тебе больше нет!
Глаза Якушева вылезли из орбит, рот оскалился, всё его лицо почернело и вздулось, исказившись до неузнаваемости, но он ещё цеплялся за этот мир, сверля меня взглядом выпученных глаз.
– Не в твоей власти изгонять меня, – прохрипел он.
– Ошибаешься, это в её власти, – прозвучал у меня за плечом повелительный и спокойный голос. – Ибо в устах её имя Господне.
Вздувшись ещё больше, голова прорычала:
– Я ещё вернусь...
– Это вряд ли, – сказала я.
Бах! – голова лопнула, рассыпавшись светящимися брызгами, которые через мгновение растаяли без следа. Спустя секунду то же самое стало и с телом, и от Якушева в этом мире ничего не осталось.
Только теперь я почувствовала, что изнемогаю от ран, и осела на пол. Всё тело ужасно саднило, голова плыла, меня подташнивало. Опираясь на меч, я всё-таки встала и побрела к выходу.
Меня встретил дождь, и я подставила ему лицо, чтобы он как следует меня умыл. Сквозь тучи проглянуло солнце, и над городом встала высокая и яркая радуга. Я нажала на рукоятке меча кнопку, и он раскрылся над моей головой зонтиком.
* * *
Копьё вонзается Кувеяшу в глаз и выходит из его затылка. С диким высоким криком он валится кверху брюхом на горячие камни и корчится, а потом его голова лопается и рассыпается светящимися брызгами, следом обугливается всё его тело, превращаясь в скелет, который тоже недолго держится и распадается прахом. Стоя на берегу реки из кипящей лавы, я думаю: уничтожить-то я его уничтожила, но как мне теперь выбраться на поверхность? Или я должна погибнуть вместе с ним, сгорев в этом пекле?
– Господи, – тихонько зову я – громко кричать я просто не могу от пышущего вокруг меня жара. – Не оставь меня здесь...
Дышать всё труднее и труднее, голова плывёт, и мне кажется, что даже моя кровь вскипает. Ослабев от жара, я опускаюсь на горячий камень...