После того обеда мы не разговаривали неделю. Эти дни прошли, как в тумане, я жила по инерции. Отец три дня выпивал, на четвёртый наконец пошёл на работу, а я даже не заметила его запоя, хотя всегда болезненно реагировала на это. Может быть, он уже тогда что-то заподозрил. Позвонила Ника, пригласила погулять в парке. Я машинально согласилась, хотя больше всего мне хотелось лечь и умереть.

 В парке, несмотря на невесёлую погоду, гуляли люди. Небо пряталось за непроглядными тучами, из которых в любой момент мог пролиться дождь и испортить нам удовольствие. Впрочем, о каком удовольствии можно было говорить? Мы бродили по парку, я рассеянно слушала Нику, пыталась что-то отвечать, но получалось невпопад.

 – Что это с тобой сегодня? – спросила она наконец. – Ты как будто на другой планете.

 – Так и есть, – усмехнулась я. – Извини, стресс… Отец опять пил. Не знаю, почему я так сильно реагирую на это. Принимаю близко к сердцу… Давай просто погуляем, подышим воздухом, помолчим. Из меня сегодня и правда неважный собеседник.

 Некоторое время мы шли молча, но Ника не выдержала.

 – Нет, так – скучно… Давай лучше о чём-нибудь поговорим, чтобы просто отвлечься. А то, если всё время думать, можно вообще свихнуться.

 – Это верно, – вздохнула я. – Только я сейчас как бетонной плитой придавленная… И на языке как будто чугунная гиря. Может, выпьем пива?

 Мы купили в палатке по бутылке «Сибирской короны» и большую пачку чипсов. Начал накрапывать мелкий дождичек, и мы устроились за столиком под навесом. Ника сидела, задумчиво подперев подбородок рукой, её рассеянный взгляд блуждал по верхушкам старых высоких елей, росших вдоль аллеи. Мы опять молчали.  Непривычно было видеть её с короткой стрижкой, которую она сделала две недели назад; перед этим она долго думала, стричься или не стричься, сомневалась, пойдёт ли ей, хотя, на мой взгляд, тут и думать было нечего. Её многострадальные волосы уже давно имели больной вид, безнадёжно испорченные многочисленными экспериментами – перекрашиванием, мелированием, химией, и всё, что оставалось – это только коротко их постричь.

 ...Когда две недели назад я позвонила, Ника ответила, что она сейчас в парикмахерской.

 «И какую стрижку ты делаешь?» – поинтересовалась я.

 «Под ноль», – с нервным смехом ответила она.

 «Что, в самом деле?» – не поверила я.

 «Слышишь – машинка жужжит?»

 Конечно, она пошутила. Когда через полчаса мы встретились у парикмахерской, она вышла из дверей постриженная хоть и не под ноль, но всё-таки довольно коротко. С круглой, мальчишеской головой на длинной худой шее, в джинсах и кроссовках, она резво сбежала вниз по ступенькам, сияя мне улыбкой от уха до уха, чмокнула в щёку.

 «Ну, как?»

 «Мне нравится», – сказала я.

 Подумать только, как стрижка может изменить человека! Настроение у Ники было отличное, и мы отправились гулять. День был жаркий и душный, и стрижка была весьма кстати. Пока мы шли, Ника  заглядывала в каждую мало-мальски отражающую поверхность, трогала стриженый затылок:

 «Так непривычно! Я теперь похожа на парня».

 «Тебе хорошо так», – заверила я её.

 «Сзади машинкой стригли, – сказала Ника. – Я даже испугалась – думала, налысо брить будут! И как раз в это время ты позвонила».

 Она не ожидала, что такая стрижка ей пойдёт, и созналась, что очень боялась подставлять голову под ножницы, но теперь ей даже нравилось, как она выглядела.

 «Стрижка тебя молодит», – сказала я.

 И это было действительно так: Ника стала похожа на мальчика. Аккуратно подстриженные и вымытые, её волосы блестели на солнце и выглядели ухоженными. Она всегда была угловатой, как худой мальчик-подросток, зачем-то отрастивший длинные волосы, и сейчас было ясно, что короткая стрижка – именно то, что ей всегда было нужно. С ней она была самой собой.

 День мы провели весело: гуляли в парке, выпили пива и даже прокатились на каруселях, много смеялись. Захмелев от пива, Ника дурачилась, висела на турнике, пытаясь подтянуться, но у неё не получалось, и она смеялась над собственной неловкостью. Ей удалось вскарабкаться на брусья и даже повиснуть вниз головой. Я погладила и взъерошила ей макушку, и она засмеялась. Потом она слезла на землю, а я попыталась повторить её упражнение. Когда я висела вниз головой, наблюдая перевёрнутые деревья, перевёрнутая Ника подошла ко мне, взяла моё лицо в свои ладони и крепко чмокнула в губы.

 «Ты чего?» – удивилась я.

 Она засмеялась и чмокнула снова, ещё крепче.

 Потом мы взяли ещё по пиву и сидели на скамейке. Над верхушками  деревьев висело неловкое молчание.

 Когда мы шли домой, она сказала:

 «Наверно, пиво в голову ударило».

 ...Горьковато-терпкий глоток прохладно пролился мне в горло, на зубах захрустела солёная картофельная пластинка. Край навеса колыхался, то втягиваясь внутрь, то трепеща наружу, а асфальт аллеи уже потемнел и поблёскивал, на нём резче выступила белая разметка. Опустив чёрные щёточки ресниц, Ника порылась в сумочке и достала изящную розовую пачку тонких «дамских» сигарет и обыкновенную дешёвенькую зажигалку. Я приподняла брови.

 – Опять куришь?

 Она со смущённой усмешкой отвела глаза.

 – Да так, купила зачем-то на днях…

 В пачке уже не было двух сигарет. Моя подруга вытряхнула ещё одну, нерешительно протянула мне. Я качнула головой:

 – Я в завязке. Бесповоротно.

 Подумав секунду, Ника зажгла сигарету и слабо затянулась, выпустила маленькую струйку дыма, а потом долго держала сигарету в пальцах. В её бутылке таял у стекла тоненький ободок пены. Я хотела спросить, видела ли её мать эту пачку, но у меня в сумочке проснулся и запищал, моргая экраном, маленький нарушитель моего покоя. Я ещё не видела, что высвечивалось на его дисплее, но уже знала, кому так срочно требовалось услышать меня.

 – Извини, – сказала я Нике и вышла из-под навеса.

 Предчувствие не обманывало меня: это была Альбина. И чему так обрадовалось моё глупое сердце? Почему оно запрыгало в груди, почему мне стало трудно дышать? Выйдя по влажной траве на асфальт, я нажала кнопку и приложила телефон к уху.

 – Да.

 – Настенька… Я тебя не побеспокоила? Ты можешь сейчас говорить?

 – Да, Аля.

 – Здравствуй, моё солнышко. Прости меня… Прости, я не могу без тебя. Я больше не могу, ты нужна мне, милая.

 Дождь, как только я вышла из-под навеса, закапал чаще. На голову мне падали холодные капли, куртка на плечах покрылась тёмными пятнышками. 

 – Я думала, ты всё сказала тогда, Аля… У нас ничего не получится, ведь так?

 – Настя! Пожалуйста, не будь жестокой…

 – По-моему, это ты сказала жестокие слова, Аля. 

 – Прости меня! Прости, малыш… Да, я сказала это, но с собой я ничего не могу поделать. Я не могу без твоих рук, без твоих губ, без твоего голоса, твоего дыхания… Прости меня, я люблю тебя. Ты мне нужна, как воздух. Пожалуйста, давай встретимся.

 Дождь припустил по-настоящему, на асфальте уже не осталось ни одного сухого местечка, а люди как будто вмиг испарились из парка. Там, где ещё пять минут назад бегали дети, было пусто и мокро. Я подняла капюшон и огляделась по сторонам. Парк был пуст.

 – Когда? – спросила я.

 – Когда скажешь, Настенька. Когда тебе удобно. Но я бы не стала возражать, если бы мы встретились прямо сейчас.

 Ника сидела под навесом, таская из пакета чипсы. Её сигарета дымилась в пепельнице.

 – Прямо сейчас я не могу, Аля. Я не дома. Я перезвоню тебе, как приду домой.

 – Хорошо, малыш. Я жду. Целую тебя, милая… Только обязательно позвони, я жду!

 – Да, Аля. Пока.

 Я вернулась под навес и села на своё место. Ника хрустела чипсами, запивая их пивом. Я взяла свою бутылку и тоже приложилась к горлышку, сделав длинный глоток.

 – Ника, наверно, я пойду домой. Что-то погода не располагает к прогулкам.

 Она вздохнула.

 – Ну ладно… Пошли.

 – Посидим ещё, – сказала я. – Пиво допьём и пойдём. Может, дождь кончится.

 Дождь не кончился, но немного утих. Правда, пока мы шли, он пару раз снова припускал, но потом унимался, переходя в еле заметную изморось.

 – А кто тебе звонил? – полюбопытствовала Ника. – Если не секрет, конечно.

 – Почему тебе это так интересно? – усмехнулась я.

 – Ну… После этого звонка ты стала немножко другая. В глазах у тебя что-то такое появилось… Не знаю, как сказать. Колись, кто это был?

 Что я могла ответить?

 – Ты всё равно не знаешь. Долго объяснять.

 Ника нахмурилась.

 – Что, познакомилась с кем-то?

 – Да, познакомилась, – вздохнула я. – Ещё весной.

 Я не сказала Нике, что это был не мужчина. Когда мы подошли к её дому, она пригласила меня зайти, но я отказалась: было уже три часа, а я ещё не приготовила обед. Мы попрощались возле подъезда, и я пошла быстрым шагом домой, в душе надеясь, что не успею промокнуть. Но стоило мне немного отойти от её дома, как дождь опять разошёлся, причём не на шутку. Я спряталась под крышу остановки, а через минуту очень кстати подошёл автобус. Уже через десять минут я была дома, но сразу звонить Альбине не стала. Сняв мокрую куртку и сбросив ботинки, я завертелась, как белка в колесе: кастрюлю – на плиту, сама – на балкон за картошкой. Через полчаса суеты был готов куриный суп с вермишелью на бульоне из пакетика, и я со спокойной совестью приняла душ и вымыла голову, а уж только после этого позвонила Альбине. 

 – Аля, я дома. Если ты хочешь встретиться, то я готова.

 – Я заеду за тобой, малыш.

 Ожидая её, я успела высушить феном волосы и одеться, написать отцу записку и выйти на крыльцо. Дождь не только не ослабел, но даже усилился, и из водосточной трубы в подставленную кем-то белую детскую ванночку хлестал поток воды. Ванночка давно переполнилась, и вода, переливаясь через край, текла мутным ручьём во двор. С козырька над крыльцом падали тяжёлые капли, шлёпаясь в уже набравшуюся на крыльце лужу. Укрывшись от дождя под козырьком, я смотрела на дорогу и ждала, когда появится машина Альбины. Минуты шли, мимо медлительно ползли автобусы, их обгоняли наглые маршрутки, поднимая колёсами брызги и соревнуясь с легковыми автомобилями. Наконец показался знакомый джип, и я вытянула шею, провожая его взглядом, но машина промчалась мимо и скрылась из виду. Я вздохнула. Да, слишком уж быстро появился этот джип, это не могла быть Альбина. Мало ли в городе ещё таких машин?

 Ещё десять минут ожидания – и снова джип. С лёгким щекотным волнением в животе я наблюдала, как машина снизила скорость, свернула к магазину возле дома, обогнула клёны и медленно вползла в наш двор, покачиваясь на колдобинах. У меня не осталось никаких сомнений в том, что это был джип Альбины, серебристо-серый «Ниссан». Дождавшись, когда джип остановится напротив крыльца, – Рюрик всегда останавливал машину с точностью до сантиметра – я бегом спустилась по мокрым ступенькам, обошла машину и открыла заднюю дверцу с противоположной от водителя стороны. И я не ошиблась: Альбина сидела на заднем сиденье слева, за спиной Рюрика, держа на коленях большой букет белых роз с тугими, почти не распустившимися бутонами.

 – Это я, – предупредила я, забираясь на сиденье. – Я на крыльце стояла, поэтому так быстро.

 Она улыбнулась.

 – Ты не сердишься на меня, малыш?

 Я вздохнула.

 – За что мне на тебя сердиться, Аля? Нет, я не сержусь. Просто мне было… тяжело. Плохо.

 – И мне было плохо без тебя, – сказала она и протянула мне розы.

 – Опять букетище, – засмеялась я. – Аля, это просто разорительно!

 – Не бойся, я от этого не обеднею, – улыбнулась Альбина.

 Я прижала букет к себе, касаясь губами прохладных лепестков. Сегодня Альбина была в чёрном кожаном пиджаке, чёрных бриджах и чёрно-серых гольфах, а на ногах у неё блестели чёрные лакированные ботинки. Белым был только шарфик, обёрнутый вокруг шеи и заколотый брошкой-бабочкой. Она была без парика, её голова была повязана шёлковым чёрным платком. Я накрыла её руку своей, и она, сжав мои пальцы, сказала:

 – Рюрик, домой.

 14 октября

 – Настенька, мы приехали.

 Мы спускаемся с мечущих молнии облаков. Я снова на земле, точнее – на сиденье джипа. Рюрик помогает выйти Альбине, а она подаёт руку мне, и я лезу из машины, умудрившись не забыть свой пакет с «походным» набором. Взбираемся по ступенькам крыльца, откуда-то выбегает облачко с серебристым голосом:

 – Альбина Несторовна, обед ещё не готов. Что же вы не предупредили, что у нас гостья?

 – Наша гостья хочет сейчас не есть, а спать, – отвечает голос Альбины.

 Мне не одолеть подъёма на третий этаж, я это понимаю сразу. Это равносильно подъёму на Эверест без альпинистского снаряжения.

 – Аля, меня что-то совсем развезло, – шевелятся мои губы.

 Голос Альбины распоряжается:

 – Рюрик, помоги ей, отнеси её в спальню.

 Могучий ураган поднимает меня, как девочку Элли из Канзаса, взвивает над крышами домов, над лесами и озёрами, а потом опускает на широкую кровать. Перед тем как провалиться в необъятное Ничто, я успеваю пробормотать, что парик Альбины у меня в пакете.

* * *

 Альбина стряхнула кожаный пиджак со своих плеч на руки домработницы Мадины, отстегнула брошку и размотала шарфик, оставшись в тонкой облегающей блузке цвета морской волны.

 – Мадиночка, повесь в гардероб, пожалуйста. Брошку – на место. После этого ты свободна до завтра.

 – Хорошо, Альбина Несторовна. Во сколько завтра мне прийти?

 – Часам к девяти.

 Мадина ушла с пиджаком, шарфиком и брошкой, а мне подумалось: как Альбина сможет проверить, не пропало ли что-нибудь из вещей? Та же брошка, скажем. Слепого человека легче обмануть, чем зрячего.

 – Аля, а Мадина у тебя не того?.. Не ворует? – спросила я вполголоса. – Ты ей доверяешь?

 – Понимаю, о чём ты подумала, – улыбнулась Альбина. – Хоть я и слепая, но меня трудно провести. Мадина работает у меня уже пять лет, и ни в чём таком я её не заметила.

 Заложив руки за спину, она ходила вдоль кромки ковра, и я догадалась, что она ждала ухода домработницы. Любуясь её длинными стройными ногами в чёрных бриджах и гольфах, я опустилась в кресло и тоже стала ждать. Наконец Мадина вышла, уже в куртке и платке, с зонтиком и сумочкой.

 – Альбина Несторовна, стол накрыт, вино откупорено, ваша постель приготовлена. Пижамка на подушке, как обычно.

 – Спасибо, Мадина, ты свободна до завтра, – сказала Альбина.

 Мы остались вдвоём. Альбина перестала расхаживать вдоль ковра и с улыбкой протянула мне руку. Я встала с кресла и вложила в неё свою, и мы пошли в столовую. На безупречно сервированном столе горели ровным, неподвижным пламенем две высокие свечи, а плотно закрытые шторы создавали уютный полумрак.

 – Извини, в ресторан тебя не приглашаю, – сказала Альбина, нащупывая рукой стул. – Ты понимаешь, по какой причине. Но романтическую обстановку можно создать и дома, правда? А Мадина готовит не хуже ресторанных шеф-поваров.

 – Я полностью с тобой согласна. – Я села к столу, заняв другой стул, не тот, за спинку которого взялась Альбина. – Кроме того, я и не одета для ресторана.

 Оторвав руку от спинки стула, Альбина точно и ловко нашла на столе бутылку вина, скользнула пальцами по горлышку, проверяя, откупорена ли она, и, убедившись в этом, протянула руку:

 – Дай-ка мне бокал, малыш.

 Я подала ей сначала один бокал, чтобы она наполнила его, следом за ним – второй, потом взяла у неё бутылку и поставила на место. Сквозь ткань своей блузки я почувствовала тепло руки Альбины, мягко опустившейся мне на плечо. 

 – Подожди минутку, милая, – негромко прозвучал над моим ухом её голос. – Я сейчас вернусь, только кое-что возьму.

 – Может, тебе помочь? – встрепенулась я. – Что-нибудь найти, подать?

 – Спасибо, зайка, я справлюсь, – ответила она с улыбкой. – В своём собственном доме я хорошо ориентируюсь, не беспокойся. Кроме того, это сюрприз, – добавила она, легонько целуя меня в ухо.

 Она вышла из столовой скользящей походкой, прямая и стройная, взблёскивая лаком чёрных ботинок. Пока её не было, я отпила глоточек вина из своего бокала, понюхала все блюда на столе, съела несколько виноградных ягод и, раздвинув края штор, выглянула в окно. Серое небо всё так же поливало землю дождём, в сплошной пелене туч не было видно ни намёка на просвет. К тому же, разгулялся ветер – настоящий, по-осеннему холодный ветрище, который чуть ли не вырывал деревья с корнем. Лёгкие шаги за спиной: вернулась Альбина с каким-то небольшим красным футляром в руках.

 – Какая непогода разыгралась, Аля! – сообщила я. – Как же я домой пойду? Я даже зонтик не взяла.

 – А ты что, уже собралась уходить? – улыбнулась Альбина.

 – Нет, конечно, я просто…

 Я умолкла на полуслове, потому что пальцы Альбины подняли крышку футляра, и оттуда заблестело мягкими жёлтыми переливами золото и засверкали камни, прозрачные, как слеза, и яркие, как звёздочки. На бархатистой чёрной подложке переливался комплект: колечко, серьги и тонкое маленькое ожерелье.

 – Что это, Аля?

 – Это тебе. – Альбина опустила футляр на мои ладони.

 – Мне?! Господи, это что, настоящие бриллианты?

 – А ты думаешь, я стала бы дарить тебе искусственные?

 – Господи, какой ужас! То есть, я хочу сказать, это ведь ужасно дорого, Алюня!

 – Это не имеет значения, малыш. Могу я сделать моей любимой девушке подарок или нет?   

 Я положила футляр на стол и обняла Альбину за шею.

 – Аленька, я люблю тебя и так… Вовсе не обязательно дарить мне такие дорогие украшения, которые я даже надеть-то побоюсь. Да и куда мне их надевать? Я, ты знаешь, в высшем свете не вращаюсь…

 – А это уже другой вопрос, – улыбнулась Альбина. – Были бы украшения, а повод их надеть когда-нибудь найдётся.

 14 октября

 Когда я возвращаюсь из Ничего, мои наручные часы сообщают мне, что уже пять часов вечера. Во рту сухо, как в пустыне, в горле першит, глаза тоже сухие, и при каждом моргании веки трутся о них, как наждак. Сажусь на кровати. В голове слегка звенит, к горлу поднимается лёгкая дурнота. Сейчас бы выпить воды, проплывает в ватных мозгах пластмассовая мысль. Да, Ничто здорово потрудилось и над моим телом, и над душой.

 Спускаюсь на кухню. Попутно отмечаю: в бильярдной какие-то голоса. Один, кажется, Альбины, а второй – незнакомый. Мадина смотрит маленький кухонный телевизор и грызёт сухарики. Заметив меня, сразу встаёт и приветливо частит:

 – Ну как, выспались? Что-то вы бледненькая. Кушать будете? Правда, всё уже остыло, но я могу разогреть.

 – Спасибо, ничего не надо, – отвечаю я. – Мне только попить.

 – Чего вам? Минералочки, сока, чаю?

 – Чаю. Если можно, зелёного.

 – Сейчас сделаем.

 На экране – «Федеральный судья». Прокурор излагает суть обвинения: двое парней стукнули в тёмном подъезде по голове женщину.

 А отец, наверно, должен скоро прийти домой с работы.

 – Вам чай в пакетиках или листовой? Есть и такой, и такой.

 – Можно в пакетиках.

 Допрос потерпевшей. Поздно возвращалась с работы, зашла в подъезд, темно. Какие-то две фигуры вошли следом, удар – и больше ничего не помню. Очнулась в больнице.

 Я спрашиваю:

 – А где Альбина?

 – Она в бильярдной, – сообщает Мадина. – Её подруга Маргарита зашла минут двадцать назад.

 Значит, вот чей голос в бильярдной. Маргарита. Подруга? Гм. Мадина, присев к столу, с интересом наблюдает за судебными страстями.

 – А кто эта Маргарита? – интересуюсь я.

 – Старая подруга, – отвечает Мадина. – Они с Альбиной Несторовной ещё со школы, кажется, дружат.

 Маленький глоток зелёного чая без сахара. Мадина, бросив на меня взгляд, чуть улыбается. Её азиатские глаза – цвета янтаря, волосы – иссиня-чёрные, между бровями пробивается тёмный пушок.

 Я кладу в кружку два кусочка сахара, это улучшает вкус чая. Хоть я и смотрю на экран и слышу слова, но ничего не понимаю – точнее, не стараюсь понять. Мои мысли сейчас с Альбиной, которая находится в обществе некой Маргариты. Нет, не то чтобы я ревную, просто на сердце скребётся смутное, неприятное чувство. Слышатся шаги, и на пороге кухни появляется незнакомка в чёрных брюках и лакированных сапогах, коротко стриженая, темноволосая, но со светло-серыми глазами. Строго говоря, её нельзя назвать красавицей, но черты лица у неё, пожалуй, приятные. Увидев меня, она замирает на несколько секунд, как будто увидела нечто ошеломительное, а потом уголки её губ вздрагивают в улыбке. Я здороваюсь первой. 

 – Здравствуйте и вы, милая незнакомка, – улыбается она в ответ. – А откуда вы здесь взялись? Я вас, кажется, не видела.

 Не придумываю иного ответа, кроме:

 – Спустилась попить чаю.

 Незнакомка, переведя взгляд на Мадину, спрашивает:

 – Мадиночка, откуда она спустилась? Не с небес, случайно?

 Мадина бесхитростно отвечает:

 – Нет, из спальни.

 Стриженая незнакомка переводит взгляд обратно на меня. Ещё никто не смотрел на меня с таким восхищением, и мне становится слегка не по себе.

 – Кажется, я знаю, кто вы, – говорит гостья. – Вы – та самая девушка, которая покорила неприступное Алино сердце. Я догадывалась, что у Али появилась некая таинственная сердечная зазноба, но мне никак не удавалось на неё посмотреть. Наконец-то я с вами познакомилась! Можно узнать ваше имя?

 – Настя, – представляюсь я.

 – Значит, Настенька. Чудесно. А я Маргарита. Для друзей – Марго.

 – Очень приятно.

 Марго сверкает улыбкой. Зубы у неё мелкие, ровные и, по всей видимости, не так давно отбеленные.

 – А уж как мне приятно! Можно вас поцеловать? Не бойтесь, в щёчку.

 Марго прижимается губами к моей щеке, обдав меня волной прохладного и горьковатого аромата мужской туалетной воды. Я вижу вблизи её глаза, прозрачно-серые, ясные, с длинными ресницами. Она обводит кухню взглядом, смеётся.

 – Кажется, я забыла, зачем пришла. Всё из-за вас, Настенька.

 Я не знаю, куда деться от её прямого, сверкающего взгляда, смущённо отпиваю глоток чая. Лет сто назад ей можно было бы сделать замечание: неприлично так глазеть на незнакомую девушку.

 – Ах, да, вспомнила! Я же пришла за чаем. Мадиночка, два зелёных.

 – Сию минуту.

 Мадина снова кипятит чайник. Я стою со своей кружкой у окна и делаю вид, что любуюсь облетающим клёном, а Марго – посреди кухни, расставив ноги и держа руки в карманах. Хоть я на неё и не смотрю, но чувствую: она не сводит с меня глаз. Скорее бы она ушла.

 – Ваш чай, Маргарита Альбертовна.

 – Спасибо, Мадиночка.

 Марго берёт кружки, но в дверях останавливается.

 – Настенька, а пойдёмте к нам, – приглашает она приветливо. – А то Аля что-то хандрит. По-моему, её нужно срочно обнять и поцеловать. Да и вы тут скучаете.

 Я беру свою кружку и иду за ней в бильярдную. На длинном кожаном диване сидит Альбина – в парике и в очках, как за закрытым забралом. Марго с порога бодрым голосом объявляет:

 – А вот и мы!

 Альбина сразу настораживается и приподнимет подбородок, повернув незрячее лицо в мою сторону.

 – Да, Аля, ты правильно навострила ушки, – смеётся Марго. – Кое-кто пришёл.

 – Настенька. – Альбина протягивает ко мне руку.

 Я беру её руку и сажусь рядом. Она щупает мне лоб, гладит по волосам.

 – Как ты себя чувствуешь, малыш?

 В уголках её губ – сдержанная улыбка. Может быть, она так сдержанна при Маргарите, хотя если Марго тоже, то причин для сдержанности не должно быть. Впрочем, Марго так смотрит на нас, что я заражаюсь сдержанностью Альбины. Только в моём случае это скованность.

 – Всё нормально, Аля, – отвечаю я.

 Чего ждёт Марго? Что мы начнём целоваться? Вряд ли Альбина поцелует меня при постороннем. Хотя, впрочем, если Марго – её подруга, то всё может быть.

 – Вот чай, Аля, – говорит Марго.

 – Спасибо, – отвечает Альбина.

 Я беру кружку и вкладываю в её руку.

 – Осторожно, горячо.

 Марго, глядя то на меня, то на Альбину, улыбается, грея о свою кружку ладони.

 – Аля, ну, наконец-то. Ты просто молодчина, поздравляю тебя. А можно узнать, как вы с Настенькой познакомились?

 Альбина молчит, и я решаюсь подать голос.

 – Аля с Рюриком чуть не сбили меня машиной. К счастью, всё обошлось, рентген показал, что перелома не было, но Аля жутко перепугалась. 

 – А вы? – улыбается Марго.

 – А я даже не успела испугаться, – говорю я. – Точнее, меня напугал даже не сам факт того, что меня чуть не сбили, а Рюрик. Он как выскочил из машины и как начал на меня орать… Если бы Аля его вовремя не осадила, меня пришлось бы везти не в травмпункт, а в кардиологию – с сердечным приступом.

 – Кто бы мог подумать, – говорит Марго задумчиво. – Знаете, Настенька, я пыталась познакомить Алю, даже два раза. Но из этого ничего не вышло. А она взяла, да и сама познакомилась.

 – Не ожидала от меня такой прыти? – усмехается Альбина.

 – Да, если честно, не ожидала, – отвечает Маргарита. – И я очень за тебя рада. Слушай, у тебя ведь скоро день рождения. Может, соберёмся, так сказать, узким кругом? Ты, я, Карина, Алиса, ну, может, ещё пара девчонок. Ну, и, разумеется, Настенька.

 – Не думаю, что это хорошая идея, – говорит Альбина сухо.

 – Да ладно тебе, Аля, – улыбается Марго, наклоняясь вперёд и кладя руку на рукав Альбины фамильярным жестом старого друга. – Ты же знаешь, мы все тебя по-прежнему любим, никто от тебя никогда не отворачивался. Это ты сама всех гонишь от себя, залезаешь в свою раковину…

 – У меня испортился характер, это верно, – перебивает Альбина. – Но я никого не заставляю со мной общаться.

 – Аля, перестань, – вздыхает Марго. – Изменения налицо, и изменения к лучшему. Думаю, это благодаря Настеньке.

 – Я уже не стану прежней, – говорит Альбина тихо.

 – Любовь творит чудеса. – Марго бросает на меня из-под ресниц задумчивый взгляд. – А насчёт дня рождения ты всё-таки подумай. Если надумаешь – позвони мне, я всё устрою.