Я люблю этот город. Его красота Сочетаний и красок Различных полна. В нем всегда ты найдешь Отражение сна. Дух его невозможно Исчерпать до дна. Разве город какой-нибудь В мире иной Человеческим строем Сравнится с тобой? Петербург был подстать Человеку всегда, За плечами его Человечья судьба. Он в пеленках блистал Чистотой куполов И зеркальными залами Царских дворцов. А потом он подрос. Как подросток колюч, Он дворами колодцами С шапками туч Стал на мир вдруг смотреть, Нагоняя тоску. Трудно было ему, Как любому юнцу. Повзрослел… И, когда к нему зрелость пришла, Наступила иная, Дурная пора. И как люди, бывало, Он имя сменил. Отказался от прошлого, Но не забыл… Новый крестный отец Расплатился сполна! То цена за предательство. Ну и цена! Так, прожив в этом ужасе, Множество лет, Возвратился к истокам, Уж будучи сед. Есть грехи у него, Но живая душа Без греха не бывает. Как жить, не дыша?

Вот снова осень, и тревожно на душе. Кошмар на мягких лапах подступает. И город мой (в который раз уже?) Как будто близкий друг переживает. Он все простит и, как никто, поймёт. С ним жизнь, наверно, как со мной, играет. Ведь осень также и его трясёт. И правила игры он принимает. Он не спокоен так же, как и я: Средь солнца яркого вдруг ни с чего рыдает. И, как тревога душу у меня, Вода Неву до края наполняет. А ветер тучи продолжает гнать, Рябь на воде его черты меняет, И Питер начинает понимать: В душе своей ещё не всё он знает. И тогда дождём омытый город, Чьё смятенье сквозь кривые зеркала Отражают, словно вспышек всполох, В ряби вод своих Фонтанка и Нева, Думает о будущем, терзаясь, Будто человек с живой душой. Часто он себя не понимает. Ищет дух его, как наш, покой. Интеллигентский путь ему не чужд. В самокопаньи нет проблем решенья, И нет спасения от каждодневных нужд, Но без него душе нет утешенья. Так наши души, как одна душа, Бредут по жизни с помощью друг друга. И если наша жизнь не хороша, То городу, наверно, тоже туго.

Этот город не однозначен: Кем-то проклят, кому-то свят. Толерантность и нетерпимость Сквозь туман на тебя глядят. Купола разноликих храмов Рвутся ввысь до небесных врат. Иглы, луковки, минареты Всех позвать за собой хотят. Здесь мечеть, дацан, синагога Растворились среди церквей. С основанья здесь было много Человечьего древа ветвей. Все, что было, мы пережили. И куда бы теперь ни шли От рождения до могилы Будем частью его души.

Снова воду нагнало с залива… Ветер, ты же все крыши снесешь! К парапетам Нева подступила, И Фонтанка повергнута в дрожь. В страхе замер Васильевский остров: Наводнения нового ждет. И случайный прохожий у мoста Счет прошедшим стихиям ведет. Валят хлопья весеннего снега, Позабывшего выпасть зимой. Нету солнца, прибиты побеги… А вчера еще пахло весной. Дует ветер, вода прибывает… Город, словно в ознобе, дрожит. Как при гриппе весь город ломает, Но еще ничего не болит.

Апостол Петр… Град Петров… Ворота в рай? Нет, каждый камень, Сняв с души, Ему отдай. Ведь Петр камень Приказал Сюда везти, Чтоб строить город — Стольный град Всея Руси. Коль Петр — камень, Город наш и впрямь Петров: Камней с души Он горы взял На свой покров. И нынче, грех наш обратив В свои дома, Он дарит радость, красотой Сводя с ума. Все стоны наши, все грехи Себе забрав, Он тяжкий крест несет один, Нам счастье дав. Ко всем и каждому терпим, Все нам отдав, Стоит красавец-исполин, С нас ношу сняв. Атлантом каменным стоит, Неся наш груз, Не допуская между нас Разрыва уз.

Там — в Нидерландах — Давно уж тюльпаны в цвету. Я же бреду, пробиваясь Сквозь злую пургу. Мимо Фонтанка Усталые воды несет, И на волнах, словно в люльке, Качается лед. Снятся мне поля Солнечных тюльпанов, Пляжи у каймы Теплых океанов. Где-то в Испании Мавров таинственный след, Жаркой сиесты В крови, закипающей, свет… Здесь же во мраке Тягучей весенней зимы В каждый луч солнца Мы все без ума влюблены. Снятся мне слоны, Солнце и верблюды, Запах пряных трав, Странные Бермуды. Где-то встают Пирамиды Из мрака времен, Где-то громадой развалин Стоит Парфенон. Здесь же над крыльями К взлету готовых мостов Светлое небо и Белые ночи без снов. Снятся мне моря, Джунгли и вулканы, Яхты, якоря, Древние курганы. Здесь ты найдешь и Венецию, И Амстердам. Духа имперского зов Ни за что не отдам. Дух первородства И дикого севера дух Зернышки счастья Посеют внутри и вокруг. Снятся мне ручьи, Горы и долины, Шелест диких трав, Древние былины.

Жемчужно-серый в изящной оправе Сусальным золотом покрытых куполов, Нежным ожерельем в бархатной бумаге Белой ночи город… Нету слов. Болью в сердце я его частица. Нежность через край мне душу рвет. Разве можно в Питер не влюбиться, Коли ощутишь его полет? И парят от дуновенья ветра, Серой шалью дымка и туман. В ласковых глазах его таится Память пережившего обман, Боль забвения и радость всепрощенья, Счастье встреч и горе от разлук. С городом нечастое общенье Дарит жизни запах, вкус и звук.

Бегу по городу… Погода, как всегда, что значит: всюду хлюпает вода. Но мокрый город — вовсе не беда, Для питерцев — привычная среда. Бегу по городу… Фонтанка и Нева сплошь серые… Картинка не нова. Рябь темная ознобом реки бьет, и ветром согнутый кругом народ бредет. Бегу по городу… Но что-то здесь не так: Луч света там, где вечный полумрак, мелькнул на миг, согрел своим теплом, и серость заиграла серебром. Бегу по городу… А лучик по воде бежит вперед, дорогу торя мне. Мне главное его не потерять. Так трудно среди луж потом поймать! Бегу по городу за светлой полосой, ища за ней реальности иной. Вдруг ветер стих. Затихла и вода. Играют с лучиком Фонтанка и Нева. Бегу по городу, а он совсем другой — любимый, вечно серый город мой! Здесь солнце отражают купола, и ярко синие Фонтанка и Нева.

Мой графический город любимый… От решеток, колодцев-дворов Прямо к серому небу прорывы Снизу вверх, как в полетах из снов. Серо небо и серые реки, Ткань оград, как рисунок ковров. Свет пронзает закрытые веки, Избавляя от сонных оков. Пробуждаясь, как в белые ночи, Даже в темные ночи зимы, Понимаешь, как связаны прочно Наш единственный город и мы.

Снегом слепит глаза, воздух — одна вода, ветром меня несет: В город пришла весна. Лужей течет сугроб, плачет весенний снег. Зябко дрожа, Нева свой продолжает бег. Город простужен весь, бьется в ознобе он. Кашляет снегом высь, Ветра протяжен стон.

Воздух пахнет огурцами и весною. Время корюшки короткое такое. Город замер в ожиданьи белой ночи. Дует ветер, и река внизу клокочет. Утром солнце, и заспаться невозможно. Ночи темные вдруг станут зимней ложью. Скоро-скоро будут дни длиною в сутки, и заполнит лето время до минутки. В небо взмоют фейерверки из сирени, легким дымом разгоняя злые тени. Ландыш запахом наполнит воздух ночи… Ждите! Ночи все короче и короче.

Я сижу на крыльце. Невозможно уснуть в свете ночи, где солнце с луною — подружки. Мягкой дымкой укрыты деревья вокруг, нереальностью сна манят думки-подушки. Соловьиного соло свирельную трель оборвал шум дождя, тихий шорох по листьям. Трубы ветра несут барабанную дробь, не давая уснуть и зовя насладиться. Запах мокрой сирени смешался с дымком сигареты моей, да и запахом кофе. Темно серые тучи, пролившись дождем, напоили водой аромат белой ночи. Так спокойно и тихо. Дождик стих, ветра нет. Мне с крыльца не уйти и поспать не удастся. Белой ночи за дымкой таинственный свет волшебством манит в сказку пойти прогуляться.

На исходе волшебные ночи с немотой от взлетевших мостов. Ночь за ночью дни нынче короче, и густеет небесный покров. Колдовство красоты за вуалью на излёте. Из сумерков ночь, потеряв волшебство синей дали, изгоняет бессонницу прочь. Август нас одарит звездопадом, осень — стуком дождя за окном. Волшебство к нам вернётся отрадой белой ночи, потерянным сном.

Сусальным золотом рассыпалась листва, как будто в лужах отразились купола, а я по золоту шуршащему бреду под грустных дождиков осенних череду. Наш мокрый город снова осенью больной, волочит ноги, шелестит, как я, листвой. Мы с ним глядим в речные зеркала. Волнуются Фонтанка и Нева, вбирая слезы неба в свой поток, их воды будто созданы из строк стихов о городе, стоящем над Невой, написанных влюблённого рукой.

Гуляет осень над Фонтанкой и Невой, дождём проходит по Садовой и Сенной. Шуршит листвою под ногами Летний сад, и мокрым золотом шуршать весь город рад. Качает ветер петербуржские мосты, водой набухли даже мрачные «Кресты», залив пугает наводнением опять, а дождь и ветер всем мешают спать. Листом осенним зазвенели купола, издали лёгкий звон колокола, звенящий ветер, словно музыка поёт. Стук каблучков… так дождь по городу идёт.

Город сер. Серый день и дождь. Свет небес нагоняет дрожь. К наводненью дрожит Нева, туч качаются кружева. Ветер дует осенний, злой и над Мойкой, и над Невой, он с залива нагнал воды. Город замер и ждёт беды. Дождь на крышах и мостовой, словно ноет, шуршит листвой. Зябко, зыбко, в ознобе бьёт все деревья, срывая влёт с них остатки былых одежд и листы золотых надежд.

Профиль города в плотном тумане, точно вырезан силуэт. В небо врезался куполами, сквозь туман добывая свет. Город графики с позолотой, не кричащей, а бытовой, словно кольца иной хозяйки, бытом занятой с головой. Сквозь туман проступает контур, шпили острые, как стилет, разрезают тягучий воздух, облакам обернувшись вслед. И дворцы, подобно Атлантам, низким небом накрыты вкось, Ну, а Мойка, Нева, Фонтанка промывают Земную ось. В этом тонком графичном мире где на зданиях небосвод, как в любимой родной квартире, сердце что-то всегда поёт.

Разгулялся ветер в городе без сна, снова пахнет свежей корюшкой весна. Этот запах, где б когда б ни жили мы, вечно будет первым признаком весны. По Неве плывут-плывут кусочки льда, их в залив несёт весенняя вода, светит солнце и, как облачко, луна: не успела, видно, спрятаться она. На гранитных тихих спусках у Невы греют в солнце спины каменные львы, умываются холодною водой и любуются Фонтанкой и Невой. Словно в зеркало глядятся купола, лёд звенит как будто их колокола, золотой кораблик по Неве плывёт, словно шпиль Адмиралтейства колет лёд. Акварелью красят реки и канал, будто ярко разрисованный журнал, отражения дворцов в воде дрожат, на балу у ветра в вальсе закружат. Разгулялся ветер в городе без сна, снова пахнет свежей корюшкой весна.

Городу душно: совсем не привык к южной жаре нежный северный город. Ночью раскинули крылья мосты: город как будто на части расколот. Бронзой загара покрылся гранит, сфинксы к Неве чуть поближе спустились, львы моют лапы в прохладной воде, видно, от солнца они утомились. Вздыбился конь на горячей скале, словно гранит ему плавит подковы, он не покорен привычной узде, коли копыта не чуют основы. Солнце вдвойне, отразясь в куполах, греет наш бронзово-каменный город. Ливни грибные стучат по воде. Город умытый особенно молод. Питер не спит, но в ночной тишине дремлют и львы, и усталые сфинксы. Вон у Невы прикорнул «Эрмитаж» древним Кощеем над золотом скифским. Гордо раскинули крылья мосты, в небо стремясь непокорной душою. Снятся мостам предполётные сны, как пролетают они над Невою. Клодтовы кони лишь дремлют, не спят, даже во сне они бредят свободой, рвутся на волю с уздечек в полёт, чтоб одолеть узы всякого рода. Городу душно: совсем не привык к южной жаре нежный северный город. В город начинкой впекаемся мы, прячась внутри, в его тесто, как в полог.

На асфальте лужи, в лужах светит солнце, бродят облака. Под ногами лужи, лужи, как оконца. Тень от рыбака. Я бреду вдоль Мойки, впереди Исакий — в лужах купола. В небе их увидит далеко не всякий: синь почти бела. И в реке осенней ничего не видно: высока вода. Листьям на решётке грустно и обидно: осень — их беда. Ветер с моря дует, волны нагоняет, и вода темна. Отраженья в лужах чьи-то тайны знают, факты, имена…

Город — чёрно-белое кино, где цветные только светофоры. Цвет исчез, исчез уже давно, разбросав вокруг тугие споры. Споры эти по весне дадут яркие и нежные росточки, что бегом по улицам бегут, из души стирая заморочки. А пока на улице зима, графика обманутых деревьев, и душа — безмолвна и пуста — тихо спит, уткнувшись в крыльев перья. В воздухе весенний запах жив… лишь чуть-чуть… как будто понарошку… И капель тихонечко журчит, умывая в подворотне кошку. Душу запах этот бередит, разгоняя сонные виденья, но она пока что крепко спит, начисто забыв о вдохновеньи. Растекаясь лужами вокруг, тает снег на тёмных тротуарах. Тишину превозмогает стук об асфальт сосулек — мокрых, старых. В чёрно-белой тишине зимы что-то просыпается внезапно и, разбив сиреневые сны, душу норовит слегка царапнуть.

Петропавловский, в небо врезаясь наподобье готических кирх, режет небо, нутром сознавая, что привёл Петербург в этот мир. В окруженьи забора из пушек, очень крепко стоит на земле, невысокий, но очень могучий Пребраженский (нет краше, по мне). Видно, к балу готовится Смольный: в бальном платье, с прямою спиной. Залюбуешься платьем невольно, да и гордой его головой. И сливается с небом Никольский, а в канале не тонущий Спас — леденец очень яркий и скользкий, как московский гостинец для нас. Лондон словно вложился в Исакий, а Казанский из Рима зашёл. И по-питерски выражен всякий — будь то кирха, собор иль костёл.

Птицами мосты взмыли над Невой, разбросав свои крылья, И черёмух дух, аромат густой в воздухе повис пылью. Свет от куполов разрядит туман северной седой ночи. В сумерках на них светит лишь луна, но зато со всей мочи. Скоро зацветёт фонарём сирень, и каштан зажжёт свечи, ландышами звёзд каждый новый день будет укрывать плечи. Светлой ночи дух всё перевернёт и накроет нас шалью. Не успев зайти, солнышко взойдёт и поманит в путь далью.

Закрыта дамба, но вода стремится в улицы, на волю, и поднимается со дна вся ярость тёмною волною. Загнав Неву в гранитный плен, мы сами выбирали долю, и поднимаются с колен Фонтанка с Мойкой и Невою. Им вторит ветер штормовой, холодный дождь им помогает: снабжая ледяной водой, людей из улиц вымывает. Который день грозит бедой нам штормовое наводненье. На генном уровне порой во сне приходят нам виденья. В них скачет памятник на нас, топча копытами проспекты, водою заливает «Спас», мечты смывая и прожекты. Во снах боимся мы воды не меньше, чем огня порою. И призрак сумрачный беды навис над городом горою.

Город в лужах под ногами. Город-дубль. Питер 2. Меряю его шагами, с ним болтаю иногда. Этот город как-то ближе, он размыт, как акварель, в нём дома немного ниже, и уже почти апрель. Город в лужах под ногами весь изогнут, весь дрожит, как Колбасова картинка, возле ног твоих лежит. Как забрать её с собою, чтоб ни капли не пролить? Вышить золотой иглою, вдёрнув золотую нить? Город в лужах под ногами близкий и такой родной, весь расплёсканный шагами, город в капле дождевой.

Город снова графичен, как старый чертёж. Воздух смятою калькой его накрывает. В каллиграфии Питер всё так же хорош, письменами над реками город всплывает. Тонкой кистью очерчены рек берега, тушь впитали в себя прутья каждой решётки. Кони Клодта с Фонтанки собрались в бега, их движенья понятны, прекрасны и чётки. Силуэт корабля в облаках проплывёт, львы сыграют в футбол под «Зенитовским» флагом, и грифоны в далёкий собрались в полёт… Я лишь мимо пройду, не спеша, тихим шагом.

Треснул лёд, и белёсые глыбы то ли тонут, то ль дальше плывут. Выплывают, как крупные рыбы, образуя блестящий редут. Чешуёю на утреннем солнце под мостами Фонтанка блестит, отражая, как будто в оконцах, и решётки, и серый гранит. Тень решёток висит кружевами, под ногами прохожих лежит, ветер в водах играет лучами по утрам, когда солнце не спит.

По высокой воде на просторы Невы анфиладой из арок на Зимней канавке выплываем в пространство петербургской весны… Или лета? Неважно. Во время их схватки. Затаивши дыханье, глядим сквозь туман, видим в водах Невы куполов отраженье, а потом в рукава, и плывём к островам, там лишь парки и дачи по ходу по движенья. Белой ночи предвестье. Темнее слегка на обратном пути, но в вечерней подсветке только ярче Нева и её берега, по воде разбросали отсветов монетки. По высокой воде, по просторам Невы, мимо Летнего сада, как в клетке решётки, по Фонтанке к причалу, минуя мосты, силуэты которых так ярки и чётки.

С утра поплакав над своим стареньем, он улыбнулся сдержанно друзьям и принимает нынче поздравленья, а гости веселятся тут и там. Его природе южные гулянья не очень-то понятны: он суров, но танцам в такт слегка качнулись зданья, и выслушал он много добрых слов. А вечером китайские салюты раскрасят светлый белой ночи дым, и станут улицы с проспектами приютом его гостям душою молодым. Пусть веселятся! Все его сомненья для них лишь дымка, белой ночи свет. Но у гостей есть собственные мненья… Лишь в красоте его сомнений нет.

Осколками стихов засыпанный асфальт, и воздух, пахнущий обрывками мелодий… Таков мой Петербург. Он твёрд, как сталь, хоть рек своих глаза гранитами подводит. Белой ночи закатно-рассветная тень, лишь слегка разделившая дни плёнкой ночи, фейерверком засыпала в город сирень. Звёзд упавшие ландыши что-то пророчат. Взмыли птицами ввысь разводные мосты, на рыбалку собрались крикливые чайки, даже тучи при виде такой красоты, образуют над городом серые стайки. Осколками стихов искрится рек вода, подсвечена она зеркальным отраженьем, в них золотом своим играют купола, и чуть звенят каким-то птичьим пеньем.

Быть завтра ветру: над Невою горит малиновый закат. Слегка ущербною луною украшен праздничный парад. Нева сегодня неспокойна: рябит серебряной волной, а с ней волнуюсь я невольно и мерзну телом и душой. Вот в небо рвутся кони Клодта, львы греются игрою в мяч, лишь только сфинксы знают что-то, и шепчут небу: «Ты не плачь!» Закрыты купола лесами, не отразиться солнцу в них. Без куполов должны мы сами гореть огнём, чтоб ветер стих. Быть завтра ветру над заливом, быть может, даже будет шторм. И штормовым звучит мотивом гранит и мрамор разных форм.