Я — амазонка. Ветру вопреки Как птица я лечу По вдоль реки. Колчана звон И пенье тетивы Милей мне соловья И уханья совы. А впереди нас ждут Сплошной степной простор, Свобода без границ, Узды, седла и шпор. Мы с лошадью одно, И нас не удержать Оковами любви. Одна слепая страсть Нас гонит по степи — И это наш удел — Свобода и полет, Колчан, что полон стрел, Да лук, чья тетива, Вбирая ветра, стон И музыки дождя Протяжный перезвон, Поет о том, что жизнь — Свобода от оков… И песне тетивы Не нужно вовсе слов.

Что это было? Снежная лавина? А может сель из грязи и камней? Лавина с головой меня накрыла, И силы не было, чтобы бороться с ней. Все замерло. И времени теченье На миг какой-то прекратило бег. Дыханья нет, и нет сердцебиенья. Есть только двое: Б-г и человек. Вот Он зовет. Конец земным мученьям, И впереди спокойствия простор. Уже не будет жажды приключений, Желания ввязаться в каждый спор. Не будет ни забот, ни суеты. Не будет ни любви, ни состраданья. Покой, прозренье… Только Он и ты. Исчезли и усталость, и страданья. Как манит тишина успокоенья! Но вдруг, вздохнув и приоткрыв глаза, Ты сбрасываешь это наважденье, Решив вернуться в мир добра и зла.

Город. Дождь. В мостовых Отраженья домов Словно в дымке дрожат Нереальностью снов. Тех, где грань пробужденья Невозможно познать, Тех, где смех и рыданья Нету силы сдержать. И сквозь слезы и горечь Ощущаешь тогда Мятый сумрачный город Из забытого сна.

По лабиринтам сна катись цветной клубок, Все дальше за собой мой разум увлекая. За дальний поворот зовет меня манок. Его призывный зов звучит, не умолкая. В сплетеньи дивных грез мне чудится порой Решение проблем душевным исцеленьем, И кажется, что там, пройдя мороз и зной, Я, наконец, найду природу вдохновенья. Найти, преодолеть — задача всех задач — Раскрыть в себе секрет душевного застоя. Чтоб смочь остановить внутри кровавый плач, И данность принимать уверенно и стоя. Ну, что ж… Катись клубок, мой отмечая путь. Я за тобой бреду, и планов я не строю. Быть может, я наткнусь на собственную суть, Тогда, скорей всего, пойму чего я стою.

Из котла, где любовное зелье Закипало в дожде и ветру, Отхлебнувши, ушла в безвременье И очнулась лишь только к утру. Ели кружатся в пляске шаманской, Звоном бубна наполнился лес. Все вокруг в королевском убранстве, Словно боги спустились с небес. В золотисто — серебряной дымке, Путеводную видя звезду, По ковру изумрудной тропинки, Закипая любовью бреду. И готова любовью любого Одарить, ни о чем не моля, Вижу ауру каждого слова, Настроение каждого дня.

Осеннего листа тревожен перезвон… Сусальным золотом на солнце лист сверкает, Но капли слез дождя и ветра нудный стон Его в густую грязь мгновенно превращают. На солнце розовым был наш родной гранит, Но дождь его отмыл в цвет серого асфальта. Над серой гладью вод душа моя болит И тоненько поет на сердце голос альта. Сусальных куполов громады над Невой Под солнцем рвутся ввысь, безудержно сияя, Но отраженные неровною волной Рассыпятся они, на водной глади тая.

Вот сон — реальной жизни оттиск, Его печаль, его печать, — Как неотступный нудный отпрыск, Меня преследует опять. В нем нет сюжета. Лишь тревога Да страх. И больше ничего. Неотвратимость пораженья, Но неизвестно от кого. В нем все гнетет. Не видно смысла. Уходят зренье, слух и звук…. И, как ведро на коромысле, Меня несут под мерный стук Шагов каких-то непонятных, Грозящих душу расплескать. И нет конца… И все неясно… И что же дальше не узнать. Вот сон — реальной жизни оттиск, Его печаль, его печать, — Как неотступный нудный отпрыск, Меня преследует опять.

Узкое запястье схвачено в браслет, Длинные сережки, дым от сигарет, Трепетные плечи, кольца, шаль с каймой, Вязью разговоры… Сон любимый мой… Я в том сне чужая… так… со стороны… Слушаю, вдыхаю боль своей страны… Знаю: разобьется хрупкая краса, Все травой на поле, выкосит коса. Словно из-за ширмы я гляжу на них: Ярких и крамольных, очень молодых… Хочется сберечь их от невзгод и бед, Что загасят вскоре этот ясный свет. Но стою в сторонке… Ведь не в силах я Изменить их судьбы, взяв их на себя…

На горном перевале я одна. Давно палатка ветром снесена. А я бреду, не ведая куда, и точно знаю: впереди беда. Беда, которой имя не дано, та самая, что ждет меня давно, которая давно внутри меня. Бреду к беде, во всем себя виня. Хочу проснуться, только нету сил… Мольбу-молитву ветер утащил, сорвавши вместе с кожей с губ сухих, оставив лишь оскомину на них. Вернуться бы, но нет пути назад: замел дорогу страшный снегопад. Ну что же делать? Я плетусь вперед. Сорвусь, наверно: под ногами лед. И, кажется, что выход, может быть, сорваться в пропасть, обо всем забыть. Сорвусь, проснусь, и обойдет тогда, Быть может, стороной меня беда.

Здесь нет ни неба, ни земли: кругом туман… Внутри тумана ты один, туманом пьян. В тумане некуда идти, в нем тонет свет. И кто-то шепчет мне: «Ищи, чего здесь нет!». В тумане хочется уснуть, закрыть глаза. Но кто-то шепчет: «Снова в путь идти пора». Нет твердой почвы под ногой, Скользит нога. Сама себе кричу: «Постой! Идешь куда?» Но что-то гонит сквозь туман вперед, вперед. И, кажется что, где-то там нас что-то ждет. И нет конца тому пути. Скорей проснись! Ведь может воли не хватить вернуться в жизнь. Здесь нет ни неба, ни земли: кругом туман… Внутри тумана ты один, туманом пьян.

Отпечатки когда-то потерянных снов что-то в жизни меняют, зовут нас невнятно. Их потеря, как будто потеря основ, не дает продвигаться и мАнит обратно. По крупицам всплывает… то ли явь, то ли сон… Как понять, что тут было реально, что снилось? Если сон, что в реальности было потом? Если было реально, почему позабылось? Отпечатки когда-то потерянных слов давят душу живую и сердце двукратно. Недосказанность жизни, как ветви кустов, разметённых в пространстве. И все непонятно. Как вернуть тот момент, чтобы точно сказать, чтоб со всеми словами разобраться до звука? Сколько нужно отдать, чтобы вовремя знать, чтобы слово звучала в ритм сердечного стука?

Дудочки тихий зов слышится лишь во сне. Детство ведь не ушло: где-то живет себе. Там глубоко внутри прячется, но во тьме яркий его цветок снова цветет во мне. Радужной арки свод мАнит, зовет к себе. Где-то за ней живет баба Яга в избе. Где-то волшебный принц ждет. На лихом коне (время когда придет) он прилетит ко мне. Только не долог сон. Спать уж пора Луне. Детство мое заснет там глубоко во мне.

Эликсир радости Что возьмем? Никаких лягушачьих лапок! Чан любви, дарящей нам силы к жизни, чашу страсти, что зелью дает пикантность, каплю жалости близких (совсем не обидной), женской мудрости пару столовых ложек, десять капель удачи, немного транса. А еще мы в зелье свое положим всю мелодию песни и ритм танца. Закипевшее зелье мешаем ложкой, варим долго, чтобы смешалось лучше. Ну, в конце понемногу добавить можно сахар, соль и разных приправ по вкусу.

Оберег По кувшинчикам мелким эликсир разольем, и на шею повесим для защиты от сглаза. Мы все песни о счастье, что знаем споем, так споем, как не пели ни разу. Будет радостной жизнь защищенных людей. Над шатрами дымком будет счастье струиться. От напастей любых средь бескрайних степей оберегом хотим защититься.

Колдовство Разожженный костер, жар и искры кругом, ожидание полного счастья. Песня вторит луне, танец — звездный поток, В ясном небе ни тени ненастья. На огромном костре что-то варит шаман, мы кружимся, как тени шальные, чтобы с наших голов ни один волосок не упал бы без пользы отныне. Круг растет, словно сдобный пирог на дрожжах, песня к небу ручьями струится. Наш шаман зелья варит, от транса дрожа, Может нам его зелье сгодиться.

Сердце? Да нет, не болит, Лишь щемит понемногу… Вдруг иногда замолчит, видимо, внемлет Б-гу. Часто душа дрожит, бьётся, как птица в клетке, вырваться норовит, петь соловьём на ветке. Сильно болит душа: выхода ищет, видно. Вырвется навсегда, будет вдвойне обидно. Жду я, едва дыша: может, её услышу? Стонет моя душа… Крылья стучат о крышу. Страшно ей взаперти, тесно, темно и плохо… Шепчет мне «Отпусти! Мне здесь так одиноко… Сердце останови: хватит ему уж биться». «Хватит», — кричу: «Прости!» Мне это только снится…

Безмятежному лету приходит конец. Солнце ниже и ниже в привычное время. И всё чаще залив заливает свинец, и от ветра звенит и качается стремя. В небе птицы сбиваются в росчерки-стаи: им пора отправляться за солнцем в полёт. Жёлтый лист в нежном танце на землю слетает, Мы седлаем коней, отправляясь в поход. Вслед за солнцем мы скачем, теряя подковы, перелётные птицы нам чертят маршрут. Кони рвутся в Пегасы, взрывая основы, поднимаясь на крыльях, вырываясь из пут. Безгранично пространство осеннего неба, наш полёт бесконечен и свободен, как сон. Нам не надо ни песен, ни зрелищ, ни хлеба, лишь полёт, только ветра безумного звон. Это счастье, как небо, глубоко и бездонно, только в нём наша жизнь неразрывна с конём, радость жизни тепла, широка и бессонна… Мы вернёмся, как птицы… коль дорогу найдём…

Безумным аллюром… А пропасть уж рядом. Безумным аллюром… И пот водопадом. Несёт меня лошадь по горам и скалам, несёт мою лошадь аллюром усталым. А пропасть всё ближе, и сбиты подковы, А пропасть всё ближе… Узды и основы не чувствует вроде, летит, словно птица, совсем не к свободе, к провалу стремится. Быть может, лошадка — крылатый Пегас? Лишь эта отгадка спасти может нас.

Цветные пятна позабытых снов лишь на изнанке чуть прикрытых век напоминают отсветы костров, неугасимых словно бы вовек. Они о чём-то важном говорят, таят в себе огонь былых надежд, воспоминания в них как будто спят и прячут где-то недоступный свет. Но я их не сумею разгадать, пока воспоминанья не верну, а так хотелось бы их суть узнать, но их опять забуду я к утру. Не помню я, что снится мне в ночи, а в ярких пятнах снов не разглядеть. Ну, вот уж вспомнила я сон… почти… Столь ясно, что уже готова петь. Но всё пропало, нет былых картин, сны спрятались за веками, в мозгу, их часть уже засыпал нафталин, и ничего я вспомнить не могу. Цветные пятна позабытых снов… Я их посланья снова не пойму. Призвать на помощь, разве, колдунов? Хотя, наверно, это ни к чему.

Они играли в эту игру, можно сказать, всегда. Она жила в соседнем пруду, он там гулял иногда. И, если мимо он проходил, не глядя в её глаза, она оставалась совсем без сил, почти тонула одна. Она кричала ему: «Ау!», а он отзывался: «Да?» Она, нырнув головой к хвосту, пряталась возле дна. И знала она: у него семья, и он ей совсем ни к чему… Но снова кричала: «Привет! Вот я!» и вновь улыбалась ему. Она его каждый день ждала так долго, из года в год, хотела узнать, как его дела… Но больше он не придёт.

Сказочный город, которого нету нигде, Сказочный город, явившийся как-то во сне, Город, где воздух от счастья, как звезды, искрит, Город, в котором душа у людей не болит. В городе этом сады не вовне, а внутри. Вечером в городе ярко горят фонари. Солнце там ярко, и ветер так нежно поет, утро там греет, а вечер прохладу дает. В городе этом веселые люди живут: утром танцуют, а вечером песни поют. Ясные мысли гуляют у них в головах. Мрак в этот город пройти не сумеет никак. Снова хочу в этот город, хотя бы во сне, но не приходит он больше на встречу ко мне. Радость сбежала, похоже, туда навсегда. Мне с ней не встретиться, видно, уже никогда.

Мне приснилось любви мерцанье, предвкушение, тонкий искус. Все, что дарит нам ожиданья сладко-горько-соленый привкус. За мерцаньем звезды далекой, тихим зовом чужих небес поплыву я на яхте легонькой в ожиданьи былых чудес. За зовущим к себе мерцанием полечу среди чуждых звезд, переполнена ожиданием исполнения давних грез.

Мой муж-кузнец, и я при нём кручусь, верчусь весь день. А завтра с табором уйдём под звёзд густую сень. В кибитке ветер не чужой, а яркий цвет платков — такой любимый и родной — дополнит свет костров. С утра гуляет по степи весёлый табор наш. Ты лишь кибитку отцепи, и вот готов шалаш. Гитар весёлый перебор да песни у костра, вокруг кибитки, как забор, от ночи до утра. Кочевье наше, как полёт к свободе и любви. Неважно, что нас завтра ждёт, кочуем по степи. Кто хочет будущее знать, иди скорее к нам, мы сможем всё вам рассказать, что светит в жизни вам. А нам не нужно знать о нём: живём одним лишь днём, сегодня пляшем и поём, ну, а потом уйдём…

Зеркала, кругом зеркала… Я брожу меж ними одна. Оглянулась, а в них не я. (Видно, тихо схожу с ума). Смотрит грустно мама моя Из зеркал с тоской на меня. Зеркала кругом, зеркала… Страшно мне оставаться одной. Не хочу, чтоб из них за мной Постоянно следили… Постой! Ведь такого не может быть! Успокойся. Ну, что с тобой? Зеркала за моей спиной… Ну, и что же? Ты в них одна. Нет, смотри… Оглянись и стой. Вижу, снова теряя покой, Предки в них бредут чередой, Наблюдая оттуда за мной.

Мне настоящей женщиной не быть: Боюсь зеркал. Не то, чтоб их разбить, Я в них смотреть пугаюсь по утрам — Боюсь, что призраков могу увидеть там. Совсем не верю хитрым зеркалам, Что отражают жизнь «от сих до сих». Мне кажется, что прячут по углам Всех, кто, хоть раз, да отразился в них. И жизнью отдельною живут Те отраженья многие года, И счет загадочный по-своему ведут, Считая лень, поступки и дела.

Зеркальный отблеск в комнате моей, Зеркальный отблеск света фонарей, А я лежу и не смыкаю глаз, И вспоминаю мелочи о нас. На этот отблеск в зеркале гляжу: Я в нем воспоминанья нахожу. И, вот, они плывут передо мной, Сводя на нет моей души покой. В этом зеркале снова я вижу тебя. Дальше (в темных зрачках) — отраженье себя. Словно отблеск души твоей в сердце моем, Словно снова живу, словно снова вдвоем. Словно снова люблю глубину этих глаз, Словно радость и счастье опять в первый раз. Словно снова горчит слов любви новизна. Даже то, что потом, вспоминаю без зла. В зеркальный отблеск света фонарей Смотрю, воспринимая все острей. От зеркала не отрывая глаз, Я засыпаю, думая о нас.