Беспричинная усталость Навалилась мне на плечи. Больше мыслей не осталось, В голове гуляет ветер. Словно в бурю в чистом поле Все собою наполняя, Тучи черной тяжкой боли Он на сердце нагоняет. Бесконечная усталость Без единого просвета. Не тревога и не жалость… Ты — пустынная планета. Над тобой бушуют вихри Или ярко солнце светит. Но твоя душа живая Изменений не заметит. Нет ни разума, ни духа. Что же может быть задето? Ты — ничто, а сердце давит. Небо в тучах. Все без цвета. Не несет ни капли света День грядущий. Лишь тоска. От заката до рассвета Ни забвения, ни сна. Я сама себе противна, Неспособна ни на что! И бываю агрессивна, Превращаяся в ничто. Где же счастье затерялось? Видимо, моя звезда, Словно в космосе комета, Улетела в никуда. Ах, зачем хвостом виляла? Поманила… (демон злой!) Может, просто ты упала И лежишь на мостовой? Где искать тебя не знаю, Но иного нет пути. Чтобы сердце снова билось Надо мне тебя найти! Дни уходят, С ними годы… В серой дымке света нет. Ничего не происходит. У кого просить совет? Кто подскажет? (Боже! Боже! Ты же знаешь, я не зла.) Коли помощь опоздает, Можно выгореть дотла. А из пепла возродиться Не смогу я никогда: Я не Феникс. Феникс — птица. Боже! Где моя звезда?

Назойливый узор Осеннего ковра Под хмурым взглядом туч Виднеется едва И, будто бы укор, Привязчивый мотив, Так, словно смысл в нем, В ушах моих звучит. А дождь, потоком слез, Отчаянье пролив, Вдогонку длинно всхлипами Застенчиво шуршит. Нет ясности в душе, И на сердце пурга. Тревогу ливень слез Смывает иногда. Но нету ей конца, Приходит вновь и вновь И не помеха ей Ни жалость, ни любовь.

Не пишутся ни проза, ни стихи. И даже письма требуют ответа. Под слой из страха, пепла и трухи Доносятся дурацкие советы. Они жужжат и кружатся вокруг, Но не приносят капли облегченья. И даже друг (мой самый близкий друг) Никак не может разогнать смятенье. Оно давно в душе моей живет И требует все время на съеденье Ту часть души, что тихо, но поет, Которую не выел червь сомненья. Чего боюсь и чем угнетена, Я вам сказать, пожалуй, не сумею. Но точно знаю, что душа больна, А оболочка тянется за нею.

Любовь еще жива на дне души, Но словно. Просит: «Свет скорей туши!» Ей спать мешает огонек свечи С молитвой-просьбой: «В двери постучи». Зачем мне жить на свете, не любя, Не зная точно, встречу ли тебя? А, если встречу поздно, что тогда? Когда любовь уснула навсегда. Безумно одинокая душа Почти смирилась с пустотой внутри. Но, вот, ночами стонет до утра, Кок будто молит: «Приходи, спаси!». Любовь еще жива на дне души, Но словно. Просит: «Свет скорей туши!» Ей спать мешает огонек свечи С молитвой-просьбой: «В двери постучи».

Не душевная болезнь, А прощание с душой… Пустота внутри полезна. Пустота несет покой. Нет тревоги и волнений, Беспокойства и обид. Близких нет, друзей, сомнений, Нет души. Да вот болит. Частота фантомных болей — Память, что душа была, Но, уставши от побоев И обидевшись, ушла. Улетела, не оставив За собою ничего. Ну, скажи, зачем живу я, Если я теперь ничто? Не душевная болезнь, А прощание с душой… Пустота внутри полезна. Пустота несет покой.

Все, что я люблю и ненавижу, Чем горжусь я и чего стыжусь, Взором внутренним во сне я ясно вижу И тогда, то плачу, то смеюсь. Что же до реальности, то небо Вижу лишь на дне холодных луж, Мыслю лишь от зрелища до хлеба… А душа? Да, что уж… Не до душ… В этом суетном, дурном существованье, Где смешались дух и новодел, Там, где главным стало выживанье У души совсем другой удел. И душа в смятеньи закружилась В хороводе из безумных душ, Заметалась да и растворилась В зазеркалье грязных серых луж.

Нет снаружи ни рая, ни ада. Ад и рай пребывают внутри. И за стенами райского сада Боль и слезы, и крики: «Прости!» Что посеешь внутри, то и всходит. И сквозь сор прорастают порой: Здесь малины кусты сквозь крапиву, Там вьюнок, тут ирис полевой. А душа пребывает в смятенье И нигде не находит покой, Ей порой не хватает смиренья Для того, чтоб остаться собой.

Голос, что звучит внутри меня, Издавая легкий аромат, Неожиданно приходит и, пьяня, Будто бы приводит в райский сад. В час ночной, поднявшись из глубин, Надрываясь, он поет в тиши. В этот миг со мною он един, Так что лишь пиши, пиши, пиши… Этот голос, что кричит во мне, Разгораясь искрой и звеня, Словно колокольчик на дуге, За собою вдаль зовет меня. Я взлетаю птицей к небесам, Высью наслаждаясь и паря. Б-г ко мне, наверно, щедр сам, Это наслаждение даря. И неважно радость или грусть Будит этот голос у меня. Боже, пусть он будет, будет пусть! Лишь об этом я молю тебя!

Питер — выдох. Вдохнуть легко, Но без выдоха жизни нет. И без города моего Предо мной мутится свет. Тонкой свечкою на окне Город мне освещает путь. Как бы ни было трудно мне, Мне с дороги той не свернуть. Где бы, с кем бы я ни была, Как бы ни было плохо мне, Этот город во мне всегда: Наяву, в бреду и во сне. Путеводной горит звездой Каждый купол мне много лет, Коль погаснет тот свет живой, И меня, значит, больше нет.

Навалилось… Усталость клочьями, Словно вата, забилась повсюду… Я не слышу, не вижу, не чувствую И, наверное, скоро не буду… Неотступным сплошным заклинанием, Как обиду или простуду, Прогоняю ее, вытряхиваю… Мне б плотину или запруду… Повторяю одни движения, Как навязанную приблуду, И слова забываю вечные, А их поиск подобен зуду… Навалилось… Усталость клочьями, Словно вата, забилась повсюду… Я не слышу, не вижу, не чувствую И, наверное, скоро не буду…

Мерзнут мысли и бьются, хрупки, словно лед, разлетаясь иголками мелких осколков. Больно ранят и тают, вода лишь течет вместо мыслей привычных по мозгу без толку.

Тёмные воды Фонтанки, матовый свет фонарей. Дни коротки и неярки, ночи темней и длинней. В тёмной воде отраженья факелами дрожат. В душу закрались сомненья: средневековых армад прячется сонм под водою, может, всплывёт на парад, или готовится к бою? Будешь ли этому рад? Близится тёмное время, тёмное время в душе. Средневековое племя гнёзда свивает в судьбе. Холодом тёмного замка вдруг потянуло внутри, врезалось рабскою лямкой, слёзы и пот впереди. Движется время спиралью, но за зимою весна светит за дальнею далью в тёмное время без сна.