ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Итак, надо было сделать новую попытку достигнуть вершины Эвереста, на этот раз с напряжением всех сил.

Для этого предстояло вновь сорганизовать экспедицию, и после возвращения Говарда Бэри с его отрядом спешно приступили к приготовлениям. Нельзя было терять ни одного дня. Из отчета Мэллори следовало, что восхождение необходимо закончить до начала муссонов, которые наступают там в июне. Вторая половина мая и первая неделя июня ― это то время, в течение которого альпинисты должны совершить подъем на Эверест. Поэтому экспедиции нужно было выйти из Дарджилинга не позднее конца марта, а все запасы и снаряжение отправить из Англии не позднее января 1922г. Нужно было очень спешить, так как уже наступил ноябрь 1921 г.

Но сначала необходимо было решить самый важный вопрос ― о начальнике экспедиции. Г. Бэри, руководитель первой экспедиции, провел ее так хорошо и сделал для нее так много, что было бы жестоко говорить об его устранении.

Но борьба за Эверест время от времени требует индивидуальных, жертв во имя общей цели. На этот раз во главе экспедиции должен был стать человек исключительных организационных и административных способностей, и Г. Бэри рыцарски отказался от дальнейшего руководства в интересах дела в целом.

Генерал К.Г. Брус не принимал участия в первой экспедиции, так как ему не позволила служба. Теперь он мог иметь длительный отпуск. Правда, он был слишком стар для альпиниста и трудно было предположить, что он сам сможет достигнуть вершины: опыт показал, что только люди гибкого, легкого сложения, с небольшим весом, могут подниматься на большие высоты. Но как руководитель всей экспедиции он не имел соперников: он знал Гималаи и их население, как никто. Он служил в Гурском национальном полку и провел почти все время своей службы в Гималаях. Именно гурки населяют Непал, в котором находится половина массива Эвереста. Брус участвовал во многих Гималайских экспедициях, начиная с 1892 г. под начальством сэра Мартина. Искусству альпинизма он учился еще в юности, в Альпах, и, кроме того, многое в этом отношении он заимствовал у гурков. Он так хорошо знал и понимал этих горцев и так умел входить в близкие отношения с ними, что, несомненно, при нем можно было использовать, их лучше, чем при ком-либо другом. Эта особенность Бруса, дававшая ему возможность влиять на горцев, делала его идеальным руководителем всякой экспедиции в Гималаях.

В нем удивительно сочетались черты юноши и зрелого мужа. Трудно было определить, беседуете ли вы с молодым или со взрослым человеком. Кажется, если бы он прожил 100 лет, он всегда оставался бы юным. И в то же время в нем чувствовался зрелый человек. В нем было много дерзости, вечной кипучести, соединенной почти с мальчишеским весельем. Он принадлежал к проницательным, компетентным людям, которые не останавливаются перед пустяками. В нем было замечательное и очень ценное качество ― то особенное мужество, которое никогда не позволяло ему падать духом. Его бодрое состояние заражало других. Вот почему Брус был так желателен в качестве руководителя.

Много рассказов существует о Брусе. Так, однажды, когда в одной экспедиции возник спор о старшинстве ее участников, Брус сказал: «хорошо, я ― только носильщик», ― взял груз и понес его.

Итак, этого человека пригласили руководить экспедицией и с его помощью выбрали остальных участников. К счастью Мэллори мог снова присоединиться к ним, но Бэллок должен был возвратиться к своим консульским обязанностям и ждал отправления из Гавра. К этому времени выздоровел Финч, и в его лице экспедиция приобрела опытного альпиниста, проведшего в юности много времени в Швейцарии и совершавшего подъемы в горах зимой так же хорошо, как и летом. Даже Мэллори не мог превзойти его своим пылким стремлением и решимостью во что бы то ни стало победить Эверест. Участие их обоих было особенно желательным. Кроме того в Англии пригласили еще двух новых членов экспедиции: Нортона и Сомервелля.

Майора Е.Ф. Нортона хорошо знали в Клубе альпинистов. Он не только изучил науку альпинизма. В его прошлом имелось еще одно преимущество: он служил в Индии и принимал участие в Гималайской экспедиции охотников, поэтому он владел индусским языком и умел должным образом обращаться с туземцами. Сосредоточенный, внимательный и точный, привыкший управлять людьми, он сразу внушал к себе доверие. Оно увеличивалось еще больше благодаря, его доброте и сердечности. Несомненно он обладал многими выдающимися качествами. Как офицер конной артиллерии он был выдвинут за прекрасную работу его батареи; на войне ему дали отличие; он прошел штабную академию. Кроме того Нортон был страстным любителем птиц и художником, более чем средних способностей. Во всем он был методичен и ловок. Он гордился своей пунктуальностью и никогда не приходил слишком рано или слишком поздно. Так, отправляясь в Индию, он приехал на вокзал за минуту до отхода поезда, не спеша попрощался с друзьями и спокойно вошел в поезд, когда тот был уже на ходу, еще продолжая свой разговор. При нем были невозможны растерянность и смятение, и в критических обстоятельствах он всегда предусматривал всякую случайность. Можно было быть вполне уверенным, что в затруднительный момент он проявит весь запас своей энергии для решительного шага. Не менее, даже, может быть, более сведущим был Говард Сомервелль. Хирург по профессии, он был ловким и смелым альпинистом и в то же время незаурядным художником и музыкантом. Происходил он из Озерной области, всю жизнь провел среди гор и очень любил их. Решительный и очень стойкий, это был человек с громадным запасом энергии и жизненных сил. Но ценнее всего в нем было мужество, сердечность и теплота. Прямой и настолько доступный для всех, что всякий чувствовал себя с ним, как дома, ловкий и внимательный, он всегда был там, где требовалось оказать услугу. Он был большим и сильным человеком не только физически, но и духовно, с неиссякаемой энергией. Его наружность не представляла ничего особенного. Стройности Нортона и громадной силы Бруса в нем не было, но в то же время его нельзя было назвать сухим, жилистым человеком. Может быть, самой характерной его чертой являлась гибкость, не только физическая, но и умственная, ― гибкость пружины, способной поддаваться, но упорно возвращающейся назад.

Сомервелль принадлежал к литературному кругу. Человек науки и искусства, очень впечатлительный он несомненно в будущем даст что-то ценное об Эвересте, когда воспоминания физических страданий, пережитых в экспедиции, побледнеют, и в его сознании полностью созреет трагедия Эвереста. Поэтому издатели должны терпеливо выждать появления его работы, которую он напишет много лет спустя.

Мэллори и Финч, Нортон и Сомервелль предназначались для восхождения на вершину. Полковник Е.Л. Струтт, доктор Уекфильд, капитан Джофрей Брус и С.Г. Крауфорд, служивший на гражданской службе в Индии, должны были образовать вспомогательный отряд, так как они были или слишком стары или не владели опытом альпинистов, чтобы участвовать в подъеме на большие высоты.

Струтт имел большой опыт по восхождениям в Альпах. Он несомненно мог бы подняться на Эверест, если бы это случилось на несколько лет раньше. Его считали очень ценным в качестве помощника начальника экспедиции на то время, когда отряд выступит из основного лагеря, где останется Брус.

Доктор Уокфильд, так же, как и Сомервелль, происходил из Озерной области и в молодости проделывал удивительные с точки зрения альпинизма трюки. Он имел свой врачебный кабинет в Канаде, но так страстно хотел присоединиться к экспедиции, что продал его и уехал в Англию.

Джофрей Брус, молодой кузен генерала Бруса, еще не был технически тренированным альпинистом. Но он бывал в окрестностях Гималаев и принадлежал к Гурскому полку. Он мог быть полезен в сношениях с непальцами и тибетцами и на крайний случай его имели в виду для подъема на вершину с более опытными альпинистами.

Крауфорд, смелый альпинист, служивший в горной области Индии, с энтузиазмом отнесся к идее восхождения на Эверест. Его знание местного языка и приемов обращения с горцами могло быть также полезно экспедиции.

В качестве доктора и натуралиста к экспедиции присоединился опытный гималайский альпинист, д-р Т. Г. Лонгстаф, за которым еще оставался рекорд достижения высочайшей вершины. Правда, некоторые путешественники поднимались выше его, но только по склону гор. Но никто не достигал более высокой вершины, чем вершины Тризул (в 7000 метров), на которую Лонгстаф поднялся в 1907 г. Он открыл также замечательную область оледененья в Каракорумских Гималаях. Благодаря его обширному опыту, связанному с Альпами и Гималаями, его оценка условий, создающихся при исключительно высоких подъемах, являлась ценной для экспедиции. По природе это был энтузиаст, что было также важным качеством.

На этот раз экспедиция предполагала иметь специального фотографа. В 1913 г. капитан Ноэль совершил путешествие из Сиккима в направлении к Эвересту и с этого времени очень заинтересовался подъемом на него. Он был очень опытным и искусным фотографом, особенно в кинематографии. Может быть, главной его способностью было всегда владеть положением, быть выше случайностей. Где чувствовалась потребность в помощи, Ноэль всегда приходил туда. Он обладал большой настойчивостью и был страстным любителем горных красот.

Одно время возникла даже идея пригласить выдающегося художника сопровождать экспедицию, чтобы он мог зарисовать дивные ландшафты гор. Правда, Эверест из основного лагеря производит впечатление не больше, чем гора Монблан. Основной лагерь расположен так высоко, что Эверест возвышается над ним не больше чем Монблан или гора Монт-Роза над окружающими их долинами. Тем не менее он имеет особое очарование, которое неудержимо влечет людей к этой высочайшей вершине мира. Из долины Кама Эверест и Макалу представляют зрелище, несравнимое ни с одной вершиной в Европе. Дело в том, что даже Тибетское плато и нижние склоны Тибетских гор, безводные, голые и неинтересные, преображаются во время муссонов, когда они одеваются как бы особым флером, который приводил в отчаяние Сомервелля, ― так трудно было отыскать на его палитре достаточно сверкающий и яркий голубой цвет, чтобы воспроизвести окраску далей на 30 или 45 километров. Очевидно в области Эвереста открывалось широкое поле для работы первоклассного художника. Кроме того на пути к Тибету через Сикким лежали горные и лесные ландшафты грандиозного масштаба. Однако не удалось отыскать ни одного крупного художника, обладающего физическими данными для путешествия. Поэтому экспедиции пришлось удовлетвориться фотографиями Ноэля и картинами Сомервелля, набросанными спешно при подъеме, чтобы воспроизвести впечатление, которое дают горы.

Во время разгара всех этих приготовлений возник вопрос: не применить ли кислород при восхождении? Келлас производил опыты над употреблением кислорода при высоких подъемах. Почему не продолжить их? Одна из самых серьезных трудностей при достижении вершины заключалась в недостатке кислорода в воздухе. Казалось, что, если только снабдить альпинистов им, то они взойдут на нее завтра же.

До сих пор Комитет Эвереста еще не думал о снабжении экспедиции кислородом. Было сомнительно, возможно ли иметь его в портативной форме. И кроме того в сознании таилась мысль, что еще нет точно установленных приемов для его употребления. Можно доказывать, конечно, что введение кислорода в организм человека не требует особых методов так же, как глоток водки или бульона. Но оставался бесспорным факт, что достижение вершины без кислорода будет иметь преимущественное значение перед подъемом с кислородом. Не спросят альпиниста возбуждал ли он себя с помощью чая на протяжении всего пути к вершине. Но если он прибегал к кислороду, мы наверное оценим его достижение ниже, чем если бы он пользовался только обычными приемами подкрепления. Таковы были возражения против кислорода. Комитет разделял их, но потом он отказался от этого решения, хотя было бы лучше, если бы он сохранил его, так как впоследствии выяснилось, что тело человека само без помощи кислорода приспособляется к необычайным условиям высот. Люди акклиматизируются и могут подниматься даже до 8530 метров, как это было доказано позже.

Однако в 1922 г., когда производились приготовления ко второй экспедиции, многое не было известно. Тогда никто еще не поднимался выше 7500 метров. Многим ученым казалось немыслимым, чтобы кто-либо достиг вершины без вспомогательных средств. Многие альпинисты и среди новых членов экспедиции, особенно Финч, были также большими поклонниками применения кислорода.

- Если вы хотите наверное взойти на вершину, прибегните к кислороду, ― говорили они.

И когда Сомервелль произнес сильную и убедительную речь за применение кислорода, Комитет окончательно и единодушно согласился с ним.

Но все же это было решение, принятое с известными колебаниями, и можно было сомневаться в его благоразумии. Кроме одного или двух членов, экспедиция в целом не имела точных данных по этому вопросу. Аппараты для кислорода были тяжелы и неуклюжи, и сам Сомервелль никогда не употреблял их. И если бы только не эта его реальная вера, кислород не имел бы успеха.

Наиболее веским соображением для Комитета являлось следующее: двое людей, снабженных кислородом смогут прокладывать дорогу для второй пары, без кислорода. Может быть, легче будет достигнуть 7925 метров, 8230 метров или даже большей высоты с помощью кислорода; когда однажды путь уже проложен, остальные легче взойдут. В действительности оказалось наоборот: впереди всегда шли люди без кислорода.

Все это происходило потому, что мы слишком привыкли зависеть от научных данных и очень мало полагаться на свое «я». Эверест требует индивидуального напряжения. И чем сильнее будет вера в духовные силы человека, тем будут лучшие результаты.

 

ОТЪЕЗД

24 марта Брус первым приехал в Дарджилинг, чтобы сделать там все необходимые приготовления. Здесь он был в своей сфере: в Индии среди гор и горцев. К его приезду Увезералл, местный агент экспедиции, уже проделал значительную часть предварительной работы: ремонт палаток предыдущей экспедиции, закупку муки, риса и других местных продуктов; кроме того были уже завербованы, в числе 150 человек носильщики из местных народностей, Шерпас, Ботас и других из районов Непала и. Тибета; из них Брусу предстояло выбрать отряд, который бы отвечал его специальным требованиям. Налицо имелись прекрасные условия для соперничества; все эти горцы обладали необычайной выносливостью и несомненно имели склонность к предприятиям, связанным с риском, если они находились с сагибом или начальником, к которому питали доверие. При таких условиях Брус сформировал прекрасный отряд носильщиков. Он внушил им чувство честолюбия и заразил жаждой славы и известности, которая выпадет на их долю в случае успешного исхода экспедиции, и им приятно стало сознание участия на началах товарищества в этом большом деле.

Но наряду с этими высокими качествами горцы имели и слабые стороны, которые Брус хорошо знал, ― легкомыслие и малое сознание ответственности, как у детей, особенно когда имелась возможность выпить, к чему они были очень склонны. Поэтому в подкрепление своего собственного строгого предостережения не пить, Брус обратился к местному духовенству с просьбой повлиять на них в том же направлении. Перед отъездом буддийские и браминские священники благословили их, что имело громадное значение. Их религии не свойственна особенная утонченность; но как все люди, стоящие в непосредственной близости к природе и постоянно соприкасающиеся с ней, они всегда носят в себе чувство зависимости от какой-то могущественной и таинственной непонятной для них силы, скрывающейся в явлениях природы. Духовенство и «святые люди», в ком по их понятиям хотя бы в слабой степени представлено это божество, пользуются среди них большим уважением. Они бывают счастливы и чувствуют себя увереннее, если получают одобрение со стороны этих земных представителей верховной силы.

Второй вопрос, которому Брус уделил особое внимание, был выбор поваров. Брус был как бы отцом экспедиции в этом и во многих других отношениях. Поэтому зная, как много последняя экспедиция страдала от плохого и неопрятного приготовления пищи, он пригласил нескольких поваров, взял их в горы и, оценив там их работу, выбрал четверых лучших.

Во всех этих работах ему помогали Джофрей Брус и капитан Моррис -другой офицер Гурского полка, который говорил по-непалски и умел обращаться с горцами.

Пригласили также переводчика, молодого тибетца, Карма Поль, получившего воспитание в Дарджилинге. Он оказался вполне удачным, и Брус характеризовал его «как приятного компаньона, всегда веселого». Он имел прекрасные манеры и знал все тонкости обращения с тибетцами. Это имело громадное значение, так как у тибетцев, как и вообще у всех восточных народов, выработался очень сложный этикет, и они очень ценят в других его знание. Плохо воспитанный в этом отношении переводчик мог погубить все дело.

К путешественникам, прибывшим в течение марта из Англии, присоединился еще С.Г. Крауфорд и майор Морсхэд, этот энтузиаст, которому удалось получить отпуск и войти в экспедицию на этот раз не как прикомандированному для охраны и наблюдений офицеру, но как ее члену.

Наконец вторая экспедиция сформировалась, хотя аппараты для кислорода Запоздали на несколько дней. Весь отряд перед выступлением был принят буддийской ассоциацией и местным Горным обществом под председательством Ладен Ла. 26 марта экспедиция выступила из Дарджилинга, сопровождаемая лучшими пожеланиями со всех сторон.

Переход через Сикким и Тибет до основного лагеря в долине Ронгбук не требует подробного описания. Вторая экспедиция направилась той же дорогой, что и первая, но она выступила на два месяца раньше и поэтому шла в условиях суровой зимней погоды. Рододендроны, составляющие главную прелесть Сиккима, еще не цвели. И когда 6 апреля путешественники прибыли в Фари, зима не вполне еще закончилась. В глубоком снегу 8 апреля прошли перевал Танг-Ла при ветре, переходившем почти в ураган. Дальше на Камба-Дзонг взяли более короткое направление, но зато самый перевал в 5000 метров пришлось пройти под завывающим ветром, дувшим прямо вниз с ледяных полей Гималаев.

11 апреля прибыли к могиле Келласа и нашли ее в порядке: с четко вырезанными надписями на английском и тибетском языках. В тех условиях внимание к памяти покойного можно было выразить только одним способом ― увеличить число больших камней на могиле, что альпинисты и сделали.

Дальше путь экспедиции лежал на Шекар, куда пришли 24 апреля. Здесь снова посетили главного местного ламу. На Бруса он произвел совершенно иное впечатление, чем на членов первой экспедиции. Брус считал его хитрым стариком и первоклассным торговцем. У него была огромная коллекция тибетских и китайских редкостей и он знал цену каждой из них так же хорошо, как профессиональный торговец. Остальные ламы представляли очень неопрятную толпу, такого же типа, как Брус встречал раньше в Тибете.

Но лама в Ронгбукском монастыре, произвел совершенно иное впечатление, чем Шекарский лама. Из этого монастыря уже открывается вид на Эверест, находящийся в 24 километрах отсюда, и лама его рассматривается как воплощение бога ― Чонорайсая. Старик около 60 лет «с очень интеллигентным и умным лицом и с удивительно привлекательной улыбкой,- он держался с полным достоинством». Народ относился к нему с величайшим почтением, и он с своей стороны просил Бруса заботиться о людях и животных. Лама предупредил, что нельзя отнимать чью бы то ни было жизнь в этой стране, нельзя убивать диких животных, наоборот их здесь кормят. Дикие овцы, так пугающиеся приближения человека на Индийских склонах Гималаев, здесь были совершенно ручными и часто подходили совсем близко к лагерю.

Но зачем англичане хотят подняться на Эверест ― это вызывало у ламы недоумение и он подробно расспрашивал о цели экспедиции. Брус дал очень интересный ответ. Он сказал, что они идут на поклонение. Это был единственный способ объяснить такому человеку, как этот лама, что экспедиция не имела каких-либо практических целей, как, например, отыскание золота, угля или бриллиантов, и что ее цель не была материальной. Такой же случай произошел однажды еще в Англии: представителям одной секты, которая поклонялась горам, Брус сказал, что они идут поклониться высочайшей в мире вершине.

Выше по долине встретилось 6 или 7 хижин отшельников. В крохотных клетках-кельях набожные отшельники никогда не разводили огня и не имели теплой пищи. Их кормили монастыри, и целые годы они проводили в размышлениях и созерцании божества ― Ом-Годхид. Здесь, на высоте 4800 метров над уровнем моря, в суровые тибетские зимы, они жестоко страдали от холода. Но тибетцы обладают невероятной выносливостью. Вопреки всякому ожиданию, на них совсем незаметна печать угнетения, и некоторые из них выходят из такого испытания, сохранив приветливый и чувствительный характер. Это было последнее место человеческого обитания. 1 мая, точно по программе, Брус привел экспедицию, состоявшую из 13 англичан, 30-40 непальцев, около 100 тибетцев с 300 яков, к одному из языков Ронгбукского ледника, где предстояло устроить основной лагерь, уже в виду самого Эвереста.

 Такое многочисленное вторжение в пределы вершины должно было быть удивительным для нее. Борьба с Эверестом начиналась серьезно. За исключением Финча все участники экспедиции прибыли в бодром, здоровом состоянии. Внимательное отношение к питанию дало хорошие результаты. Месячный переход через Тибет, хотя и утомительный вследствие пронизывающих ветров, постоянного пребывания в безводной равнине и созерцания однообразных Тибетских гор, сказался на путешественниках также хорошо, закалив и акклиматизировав их. На этих больших высотах всякое сильное физическое напряжение скорее уменьшает, чем увеличивает уже приобретенную приспособленность, и Брус побуждал путешественников большую часть дороги ехать, а не идти. Но они все же порядочно прошли, чтобы привыкнуть к подъемам, и теперь чувствовали себя достаточно тренированными для овладения Эверестом в этот короткий промежуток: времени, около трех недель, между суровым зимним холодом и началом муссонов, когда только и могла гора подвергнуться штурму. По одной узкой линии среди всего этого громадного пространства и только в этот короткий промежуток времени во всем году Эверест был уязвим и именно в этот момент на него следовало совершить нападение. Нужно было только, чтобы штурмующие проявили величайшее напряжение сил.

Основной лагерь и Эверест при вечернем освещении

Для подъема необходимо было поставить две маленьких палатки для ночлега на северной грани Эвереста в какой-нибудь нише у северо-восточного отрога на высоте 8230 метров. Если бы это удалось, 4 альпиниста смогли бы переночевать там и, выйдя на следующее утро, имели бы возможность пройти остающиеся 600 метров по вертикальной линии к вершине. В тех условиях невозможно сделать в один день больше чем 600 метров. Скорость, с которой альпинисты могут подниматься, быстро уменьшается по мере возрастания высоты. Таким образом все зависело от того, смогут ли носильщики снести две палатки со спальными мешками, провизию и легкую кухонную посуду для лагеря на высоту 8230 метров.

Это было, конечно, большое требование по отношению к носильщикам, так как до сих пор даже без всякого груза люди не поднимались выше 7500 метров. Подъем нагруженных людей на эти лишние 730 метров мог оказаться последней каплей выше их сил. Но если носильщики не будут в состоянии его сделать, тогда останется совсем мало шансов для альпинистов достичь вершины. Правда, вместо двух палаток можно обойтись одной, и двум альпинистам вместо четырех поручить это последнее усилие.

Но в этом был бы большой риск. Один из них мог заболеть, или в силу какой-нибудь случайности с одним, другой был бы даже не в силах снести его обратно вниз. Четыре альпиниста для последних 600 метров и две палатки на высоте 8230 метров казались той основной задачей, к разрешению которой следовало стремиться.

Для выполнения этого плана необходимо было иметь еще лагерь на высоте 7620 метров, который находился бы посередине между самым высоким лагерем и лагерем на Северном перевале (7010 метров). В свою очередь между лагерем на Северном перевале и основным необходимо было разбить целую цепь, по крайней мере, из трех лагерей на Восточном Ронгбукском леднике, который служил путем к Северному перевалу. Перенесение палаток для этих лагерей, муки, мяса и остальной провизии для альпинистов и носильщиков, доставка сухого навоза яков для топлива и других мелочей, необходимых для лагерного хозяйства, требовало организации транспорта в той или иной форме. Для самых высоких лагерей, выше ледника, пригодны были только специальные носильщики Бруса. Одна эта работа утомила бы их в полной мере. Поэтому Брус был озабочен тем, чтобы взять местных людей для работы на леднике, освободив от нее лучших 40 непальских носильщиков и сохранив их для громадных усилий на самой вершине.

Теоретически такие условия представлялись идеальными. Но действительность никогда не совпадает точно с заранее выработанным планом. И все же необходимо всегда предварительно создавать план и стремится приблизиться к нему насколько возможно. По дороге к основному лагерю в течение последних переходов Брус выработал такой план.

Он сделал попытку уговорить 100 носильщиков тибетцев работать на леднике выше основного лагеря. Он полагал, что ему удалось убедить 90. Но пока дошли, из них осталось только 45. Но и эти последние проработали только два дня и потом ушли домой, так как в Тибете в мае обрабатывают землю, и они были очень нужны на своих полях. Даже хорошая плата, предложенная им, не соблазнила их. Не подействовал на них и усиленный призыв к чести, любви к славе, которые ожидают их. Да и в самом деле, не так уж много было чести в обязанности переносить палатки и запасы в пределах ледника.

С уходом тибетских носильщиков создалось затруднительное положение, которое могло оказаться критическим для всей экспедиции. Если бы не проницательность Бруса, благодаря которой он взял из окрестностей Дарджилинга свой специальный отряд, подъем на Эверест совсем не состоялся бы. При создавшихся условиях, первоначальный план приходилось значительно сократить. Его пришлось бы сократить еще больше, если бы Брус не сумел достать носильщиков из ближайших деревень, хотя бы на день или на два для временной работы. Пришли мужчины и женщины, некоторые женщины с детьми на руках. Этот поток местных носильщиков направили на устройство 1 и 2 лагеря на леднике, но выше они не пошли. И снова выносливость тибетцев вызывала удивление: даже женщины и дети спали под открытым небом у скал на высоте 4800-5000 метров.

В это время Струтт, Лонгстаф и Морсхэд отправились обследовать Восточной Ронгбукский ледник, так как в прошлый раз Мэллори видел только его верхнюю часть, а Уиллер только конец, и никто не прошел его вверх на всем протяжении. Необходимо было найти к нему путь и именно лучший и, кроме того, наметить места для лагерей в наиболее удобных условиях.

Мир, в который вступили здесь Струтт и его спутники, был необыкновенный, совершенно волшебный.

 Средняя часть Восточного Ронгбукского ледника представляет удивительное зрелище. Вообразите море ледяных башен удивительно фантастичной формы, ослепительно блестящих на солнце и иногда просвечивающих голубым и зеленым цветом в глубоких впадинах, образовавшихся в них от неравномерного таяния льда.

Было найдено великолепное место для 1-го лагеря. На нем Джофрей Брус построил несколько каменных хижин, употребив для крыш добавочные части палаток. Стены создавали некоторую защиту от ветра, хотя внутри гуляли сквозняки, которые в достаточной степени могли беспокоить менее закаленных людей. Этот лагерь находился на высоте 5350 метров, или около трех часов пути от основного лагеря.

Волшебная страна льдов

На 400 метров выше по леднику расположили 2-й лагерь, в 4 часах ходьбы от 1-го. Он находился под ледяной стеной вблизи наиболее фантастической части этого изумительного ледяного мира. Еще выше ледяные башни постепенно погружались в ниспадающий ледяной поток, но угол падения не был крут и не образовывал ледопада.

3-й лагерь разбили на морене, на высоте 6300 метров, в 4 часах ходьбы от 2-го. Он находился под защитой Северного пика и по утрам освещался солнцем, так как был обращен на восток. Но солнце заходило здесь очень рано, вскоре после 3 часов дня, и вечера были холодные и мрачные.

Отряд Струтта, прибывший сюда довольно рано, в мае, испытывал сильный холод и очень страдал от обычных здесь пронизывающих ветров. Лонгстаф, чувствовавший себя последнее время не особенно хорошо, не мог принимать дальнейшего участия в работе выше этого лагеря. Организовав в каждом лагере приготовление пищи для отрядов, которым предстояло теперь часто через них проходить, все трое возвратились в основной лагерь.

Закончив обследование ледника, установив на нем лагери, продвинув до 3-го лагеря запасы и снаряжение, необходимые для восхождения на Северный перевал и разбивки на нем лагеря, альпинисты могли теперь идти вперед в атаку. Было еще сравнительно раннее время сезона. Но в тех условиях никогда нельзя предсказать точно начало муссонов. Поэтому лучше было выступить возможно раньше. 10 мая Мэллори и Сомервелль покинули основной лагерь и через два с половиной часа пришли в 1-й, где они сразу почувствовали себя, как дома: их встретил повар и тотчас же предложил чай. Так со сравнительным комфортом, они дошли до 3-го лагеря, где для них начиналась настоящая тяжелая работа.

Второй лагерь

 Теоретически этих двух превосходных альпинистов, «звезд» всей экспедиции, следовало бы дольше удержать в резерве. Подготовку пути можно было бы поручить второстепенным людям, в то время как этим двум нужно было бы предоставить лучшие условия жизни в основном лагере, или в одном из лагерей на леднике, где они могли бы упражняться в подъемах на соседние вершины и акклиматизироваться, но всегда иметь возможность возвратиться под защиту удобного лагеря с хорошим питанием и условиями для отдыха, в то время как тяжелая работа там впереди была бы проделана для них другими. После того как весь путь был бы налажен, они легко, быстро и с удобствами прошли» бы его и в возможно лучших условиях проявили бы последнее высшее напряжение, от которого зависела победа над Эверестом. Теоретически так должно было быть. Но снова теория разошлась с действительностью.

Еще в прошлом году Мэллори установил, что подъем на Северный перевал ― самая трудная и опасная часть всего пути к вершине. Это была почти вертикальная стена или очень крутой скат изо льда и снега с-трещинами и под угрозой лавин. Лишь исключительно опытные альпинисты могли преодолеть такое препятствие. Из всего отряда только 4 или 5 человек в этот момент были приспособлены и подготовлены в такой степени, чтобы им можно было поручить этот подъем. Это были Мэллори, Сомервелль, Финч и Нортон. Но два последних предназначались для восхождения на Эверест с кислородом, поэтому Мэллори и Сомервелль шли в первую очередь на борьбу с преодолимым, но трудным и опасным препятствием на их пути.

Сомервелль впервые очутился так высоко в Гималаях. Сгорая от нетерпения увидеть высокогорные ландшафты, он в первый же день, как только прибыл в 3-й лагерь, поднялся на перевал Рапью-Ла тут же против их лагеря, побуждаемый своим обычным исканием красоты в природе. С Рапью-Ла он заглянул вниз, в чудесную долину р. Кама и на прекрасную вершину Макалу. Поспешно он сделал эскиз или вернее только наметил штрихи для него и вместе с Мэллори возвратился обратно в 5 ч. 30 м. дня.

На следующий день, 13 мая, они вышли из 3-го лагеря, с одним носильщиком, который нес палатку, запасные веревки и деревянные колья. Их задача заключалась в том, чтобы проложить путь на Северный перевал и подготовить там устройство лагеря. Предстояло найти надежное направление и устроить путь для постоянного каравана носильщиков, поднимающихся с грузом к верхним лагерям и спускающихся обратно за снаряжением и запасами. Требовалась некоторая вдумчивость в окружающие условия, чтобы найти такой путь и сделать его безопасным. Мэллори видел эту ледяную стену уже раньше. Но с того времени, в предшествовавшую осень, произошли изменения. Тогда Мэллори поднимался по мягкому снегу, теперь там блестел сверкающий голубой лед, голый и твердый и совершенно недоступный. Приходилось отыскивать иное направление. Влево расположилась безнадежная группа непроходимых ледяных скал. Направо шел очень крутой ледяной склон в 90 или 120 метров длины, а за ним коридор тоже наклонный, покрытый снегом. Необходимо было устроить ступеньки на этом ледяном склоне и веревочные перила для носильщиков. Зато выше, к самому перевалу, хотя склон становился круче, уже не было таких трудных условий.

На Северный перевал прибыли благополучно. Безопасный путь для носильщиков был подготовлен. Разбили крошечную палатку, как знак победы. Наконец наступил момент, когда альпинисты могли насладиться раскрывающимся перед ними видом. Это было на высоте 7000 метров, на 2135 метров выше, чем Монблан, и поэтому отсюда открывался необъятный вид. С одной стороны возвышался еще на 1830 метров Эверест, с другой ― Северный пик на 610 метров. Но горизонт альпинистов был все еще ограничен. Перед ними вставала величественная северо-западная грань Эвереста, с ее блестящими ледяными обрывами и суровыми безднами, и такое же положение занимала прекрасная вершина Пумори.

Вершина Пумори ― это пигмей среди гигантов этой страны, всего в 7010 метров высотой. Но ее очертания, необычайно красивы. «Ее снежная шапка, ― говорит Мэллори, ― поддерживается основанием удивительной, архитектуры; пирамидальная форма горы, крутые падения ее углов и граней к югу и западу, скалистые и ледяные ущелья к востоку и северу украшаются целою цепью пиков, простирающихся к северо-западу вдоль легкого фантастического по своим очертаниям хребта, ни с чем не сравнимого по изысканной красоте его карнизов и башен».

Эта чудная панорама вознаграждала за тяжелую работу. На долю остальных участников экспедиции выпадало мало таких моментов наслаждения красотой, в награду за их труды. Их путь лежал через замкнутые долины в нижних частях гор, которые часто бывали некрасивы. Кроме того они находились значительно выше границы растительной жизни: ни дерева, ни куста, ни кусочка зелени не было в иоле зрения. Там, где отсутствовал снег, лед и ущелья, преобладали склоны, покрытые обломками горных пород.

Покинув установленную на Северном перевале палатку, служившую знаком водворения человека, Мэллори и Сомервелль с носильщиком налегке спустились к 3-му лагерю во вторую половину того же дня. Влияние высоты сказалось на них очень сильно. Но после двух дней отдыха они возвратились к нормальному состоянию и снова так горели стремлением выполнить грандиозную задачу, стоявшую перед ними, что готовы были подниматься выше по Северному перевалу даже без палатки. К счастью эта мысль не осуществилась: вообще сомнительно, может ли человек, провести ночь на Склоне Эвереста под открытым небом и остаться живым, так как там господствуют сильные ветры, а безветренные ночи страшно холодны. Последующий опыт показал, что даже внутри палатки ветер и холод с трудом переносятся.

16 мая 3-й лагерь получил подкрепление в лице Струтта, Морсхэда, Нортона и Крауфорда, пришедших с большими запасами. Половина мая уже прошла. Три недели, на протяжении которых только и была доступна гора, уже начались. Одно обстоятельство, которое заметил Мэллори 16 мая с перевала Рапью-Ла, побуждало отряд выступить немедленно. Заглянув в долину реки Кама, Мэллори увидел, что «облака, как бы кипевшие в этом огромном и ужасном котле, не отливали уже белизной, но были зловеще серыми». Мэллори заключил, что уже приближался муссон. Необходимо было торопиться и взойти на вершину пока еще не поздно.

Утром 17 мая, не теряя ни одного дня больше, Струтт, Мэллори, Сомервелль, Нортон и Морсхэд с носильщиками, из которых каждый нес от 10 до 14 кило, вышли на Северный перевал, в то время как Крауфорд возвратился в основной лагерь, так как чувствовал себя больным. По склону вверх ветра совсем не было, и альпинисты даже чувствовали тепло и ослепительный свет утреннего солнца, ударявшего прямо в глаза. Мэллори и Сомервелль уже меньше ощущали влияние высоты, чем при первом подъеме: так сказывалась акклиматизация. Может быть, основываясь на этой способности человека приспособляться к новым условиям на большой высоте, не следует задерживать альпинистов, предназначенных для восхождений на высокие вершины, слишком долго внизу. Для них очень полезно провести несколько дней на высоте в 6400 и 7000 метров, прежде чем они отправятся выше.

18 мая провели в отдыхе в 4-м лагере на Северном перевале, устраивая самый лагерь. На следующий день прибыла вторая партия грузов, и альпинисты действительно оказались в условиях сравнительного комфорта. Палатки их были разбиты, конечно, в снегу, так как там не было удобных скал или осыпей. Но от пронизывающего западного ветра их защищали громадные массы возвышавшегося льда. Пища у них имелась в изобилии, и была очень разнообразна по составу: чай, какао, суп из бобов, бисквиты, ветчина, сыр, сосиски, сардины, сельди, язык, копченая грудинка, мармелад, шоколад, консервы и макароны. Все было предусмотрено относительно твердой пищи. Но с водой дело обстояло плохо. На Северном перевале и выше лед и снег никогда не тают: они просто испаряются. Поэтому там нельзя встретить не только ручьев, но даже капли воды. Всю воду для питья в этом и других высоких лагерях можно было получать только из снега, при его нагревании.

20 мая начался подъем на самую вершину Эвереста.

 

АТАКА ЭВЕРЕСТА

Мэллори был полон надежд накануне их героического выступления. И если при недостаточной организации экспедиции он не мог быть вполне уверен в том, что они взойдут на вершину, во всяком случае он надеялся на это. Но все зависело от носильщиков. До какой высоты они смогут донести оборудование для последнего, самого высокого лагеря?

Утром 20 мая только 9 носильщиков могли отправиться в путь, и среди них только четверо были вполне надежны. Груз состоял из 2 палаток по 6,5 килограмма каждая, 2 двойных спальных мешка, посуды и провизии на полтора дня. Все это распределили в 4 тюка, по 9 килограммов каждый. Эти тюки предназначались для 9 носильщиков, чем облегчалось их положение, хотя все они были горцы и привыкли всю свою жизнь носить тяжести.

В отряд входили ― Мэллори, Сомервелль, Нортон и Морсхэд. Струтт возвратился в 3-й лагерь, так как он еще не вполне приспособился к большим высотам.

B 7 ч. 30 м. утра партия выступила. В этот момент впервые на протяжении всего исторического времени человек, действительно, встал на самый Эверест. Миллионы лет назад на нем кипела жизнь; тогда море погребло его. Позднее он стал тропическим островом, покрытым пальмами и папоротниками с мириадами птиц и насекомых. Но все это было до появления человека, а на протяжении всей человеческой истории его знали как снегом одетую гору. И если непалцы и тибетцы ни разу не отважились подняться на него, можно сказать с уверенностью, что первобытные люди также никогда этого не делали. Таким образом 20 мая 1922 г. следует принять за дату, соответствующую тому моменту, когда человек впервые поставил ногу на Эверест. Но история не сохранила точных указаний, кто именно из четырех поднимавшихся первый вступил на склон, ведущий к вершине со стороны Северного перевала. Впрочем, упоминается Морсхэд. Возможно, эта честь принадлежит ему. И это было бы вполне уместно, так как ой работал в том отделе департамента по обследованию Индии, который первый открыл и определил высоту и положение вершины, назвав ее по имени своего начальника, исследователя, сэра Георга Эвереста. Как же выглядела вершина теперь, когда альпинисты были так близко к ней? На расстоянии она казалась доступной. Была ли она такой же при подъеме? Северная сторона с подножия ее склона выглядела слегка вогнутой, становясь круче по мере приближения к ней северо-восточного отрога. Поднимающиеся альпинисты могли или придерживаться округленного края этой стороны слева, или взять параллельный путь по слегка уходящей в сторону грани справа. В обоих случаях подъем обещал быть не трудным. В одном месте лежала широкая полоса снега, которая представляла удобный путь, и затруднение заключалось не в самой вершине, но в страшном холоде и влиянии большой высоты на людей. На этот раз прекрасное, тихое утро благоприятствовало им, тогда как обычно здесь свирепствовали ужасные ветры. Но на 365 метров выше воздух сделался очень холодным и альпинисты оделись теплее. Солнце скрылось за облака. Холод все увеличивался по мере того, как они поднимались. Начинала сильно сказываться высота, становилось трудно дышать, приходилось делать несколько вздохов между каждыми двумя шагами.

К 11 ч. 30 м. были на высоте в 7620 метров. Здесь трудности возросли еще больше. Им хотелось подняться до 7925 метров. Но возникал вопрос, найдется ли горизонтальное место даже для таких крошечных палаток, которые были с ними. Все скалы круто падали вниз, и даже в местах изломов уступы были слишком круты, чтобы удержать палатку. Таким образом положение осложнялось. Но отыскать для палаток место было необходимо, и найти его нужно было как можно скорее, чтобы носильщики имели еще время возвратиться на Северный перевал до наступления плохой погоды, так как две палатки могли вместить только альпинистов. В поисках плоского, удобного для разбивки палатки места пошли по подветренной части горы, по краю ее грани. Густые облака застилали все вокруг. Приходилось нащупывать предметы даже вблизи. Наконец около двух часов Сомервелль с носильщиками нашел площадку для одной палатки. Для второй пришлось взять менее подходящее место и извлечь из него возможную выгоду; оно лежало у основания длинной каменной плиты. На ней устроили небольшую платформу и разбили палатку. В 3 часа отослали носильщиков вниз на Северный перевал.

Отыскать для маленькой палатки даже небольшое место с горизонтальной поверхностью было невероятно трудно не только на этот раз, но и в следующую экспедицию. Это обстоятельство хорошо рисует характер поверхности горы. Склоны ее не изрезаны ущельями, они представляют сплошную поверхность, круто спускающуюся вниз.

Наступила почти теплая ночь, термометр не спускался ниже 3°С. На следующий день альпинисты намеревались подняться на вершину. Она лежала совсем перед ними, на расстоянии только полутора километров по прямой линии; в прозрачном воздухе она казалась еще ближе. Можно предположить, что в тот момент у таких пылких натур, как Мэллори и Сомервелль, должен был быть необычайный подъем духа. А между тем в записках Мэллори отмечено, что партия их в это утро не отличалась особенно бодрым настроением. Очевидно, оно не свойственно высотам в 7620 метров. Все чувствовали себя изнуренными, задыхающимися, как спортсмен-бегун в конце длинного пробега. Если бы здесь находилась толпа, восторженно рукоплескающая им, или если бы они могли читать мысли на расстоянии у тех, кто там дома с жадностью следил воображением за их продвижением, они, может быть, испытывали бы некоторую гордость. Но они боролись за достижение своей цели в мертвой тишине. В холодной пустыне этих величайших высот человеческому духу приходилось завоевывать свой путь в подавленном состоянии.

Утром 21 мая пошел снег, густой туман закрыл вершину. Напяливание замерзшей обуви и приготовление кое-какого горячего завтрака заняло много времени: вышли только в 8 ч. утра. Альпинисты двинулись прямо к вершине, предполагая дойти до северо-восточного отрога ― того самого, который был уже виден и Дарджилинга и Камба-Дзонг и который так широко известен по фотографическим снимкам Эвереста, и дальше идти вдоль него. Только что они вышли, как Морсхэд заявил, что ему лучше остаться. Он ослабел и, не желая связывать товарищей своим присутствием, вернулся в палатку ждать их возвращения.

Подъем был по-прежнему крут, хотя не был особенно труден. По этим шероховатым склонам почти везде можно было идти, не прибегая к гимнастическим: упражнениям и не подтягиваясь на руках.

Альпинисты поднимались не по самому хребту, но близко к нему по грани, почти по самому ее краю. Главное затруднение создавало дыхание. Нужно было избегать поспешных, резких усилий и двигаться ритмически. Усталые до изнеможения, они должны были сохранять равновесие в движениях. Необходимо было делать, длинные, глубокие вдыхания ртом, но не через нос, и всю работу следовало выполнять методически.

Поступая так, они могли двигаться непрерывно 20-30 минут, после чего отдыхали 3-4 минуты. Но движение вперед в таких условиях шло очень медленно: не больше 120 метров в час. Оно замедлилось еще больше при дальнейшем подъеме. И постепенно альпинисты убедились в том, что не смогут достигнуть вершины. В это время они отошли от своего лагеря на 1220 метров, а при их скорости им нужно было еще по крайней мере 10 ч. до вершины. Кроме того необходимо было иметь в запасе достаточно времени и сил, чтобы обеспечить себе благополучный спуск. Эти веские соображения заставили их в 2 ч. 30 м. повернуть обратно, так как стало очевидно, что поставленная цель им не по силам.

Место, с которого они повернули, позднее определенное теодолитом, находилось на высоте 8225 метров над уровнем моря.

Можно было думать, что теперь, при достижении новой высоты, превосходящей все предыдущие подъемы на 790 метров, альпинисты испытают чувство гордости. Можно было предположить также, что, находясь на расстоянии всего 90 или 120 метров от водораздела северо-восточного отрога, они захотят подняться на него и заглянуть вниз по другую его сторону, чтобы, может быть, увидеть Дарджилинский хребет и, во всяком случае, испытать волнение при виде такого гиганта, как вершина Чо-Уйо, почти в 8230 метров высоты. Но Мэллори и его спутники не испытывали этих переживаний. Всякие чувства иссякли в них. Они пришли к убеждению, что не могут, достигнуть вершины, и, приняв это решение, повернули обратно с затаенным чувством некоторого удовлетворения. Сомервелль допускает даже, что в тот момент ему было безразлично, дошел ли он до вершины или нет. Всякая возможность дальнейших усилий и даже ощущение чувства радости совершенно исчезли в них.

В 4 часа они подошли к палатке, в которой оставался Морсхэд. Его настроение было бодрым, но физически он чувствовал себя неважно. При спуске на Северном перевале к нему требовалось особенное внимание. На обратном пути с альпинистами произошел неприятный случай, который показал, что даже легкий путь на Эвересте имеет опасности. Все четыре альпиниста были связаны вместе веревкой. Из них Мэллори шел впереди. Вдруг один из них, третий по счету, почему-то поскользнулся, увлекая за собой четвертого своей тяжестью. Второй мог бы остановиться, но у него не хватило сил удержать упавших двух. И в один момент все трое начали скользить вниз по крутому склону восточного хребта. Быстрота их падения все возрастала, и уже близок был момент, когда они полетели бы в бездну в 900 или 1200 метров глубины на верную гибель. В это мгновение Мэллори, инстинктивно почувствовав, что позади него творится что-то ужасное, быстро воткнул свою альпийскую палку в снег, замотал вокруг нее веревку и со всей силой уперся. Так удалось остановить падение тех троих. К счастью палка и веревка выдержали напряжение, и три жизни были спасены благодаря необычайной ловкости Мэллори, как альпиниста.

Но это было еще не последнее их испытание. Дальше путь лежал по снежному склону, в котором нужно было пробивать ступеньки в снегу. Эта работа доводила до изнеможения. К тому же Морсхэд чувствовал себя совсем плохо, и его необходимо было поддерживать. Начинало смеркаться, а им предстоял еще длинный путь, и двигались они очень медленно, так как приходилось впотьмах нащупывать в снегу путь, руководствуясь только видимыми очертаниями голых скал. Наконец они подошли к Северному перевалу, но здесь нужно было отыскивать путь между высокими ледяными глыбами и глубокими трещинами. Это было нелегко, так как даже при свете фонаря они попадали в опасные места. И только в 11 ч. 30 м. ночи пришли к палаткам. Можно было думать, что все затруднения их уже окончились и что они получат пищу, а главное, горячее питье; у них было такое ощущение, будто тело их высушено страшной жаждой, которую обычно испытывают все люди на высоких горах от частых вдыханий огромных количеств холодного сухого воздуха. Каково же было их отчаяние, когда обнаружилось, что в палатке было все необходимое, кроме посуды. Они не могли даже растопить снегу, и не могли получить ничего теплого. Изнывая от жажды, альпинисты, наконец, несколько утолили ее земляничным мармеладом, растолченным с замерзшим консервным молоком и снегом.

Ничего не имея больше для своего подкрепления после того, как они совершили этот рекордный подъем, усталые и изнуренные, они залезли в свои спальные мешки. Неудивительна после этого заметка Нортона, что для следующей экспедиции необходим вспомогательный отряд на Северном перевале, который бы заботливо встретил возвращающихся альпинистов и немедленно предложил бы им горячее питье и пищу. Опыт учит и учит жестоко.

На следующее утро, 22 мая, им предстояло еще совершить спуск к 3-му лагерю, что было не так легко. Выпало много снегу, и старые следы исчезли. Нужно было не только найти новый путь, но и вырубать в снегу ступеньки, чтобы носильщики могли уверенно пройти к лагерю на Северный перевал и принести оттуда спальные мешки.

Выйдя в 6 ч., отряд прибыл в 3-й лагерь около полудня в полном изнеможении. Тотчас же Уокфильд принял на себя заботу о них. Возвратившимся было предложено неограниченное количество чая, и мало-помалу они начали оживать. Но пальцы у Морсхэда оказались сильно отмороженными, и долго еще оставалось под вопросом, уцелеют ли они.

 

ПОДЪЕМ С КИСЛОРОДОМ

При спуске с Северного перевала, Мэллори и его отряд встретили Финча, идущего на Эверест с кислородом. Финч был большим сторонником применения кислорода в альпинизме. Состоя лектором по химии, он, как большинство деятелей науки, с воодушевлением проводил научные идеи в жизнь. Все, за что бы он ни брался, он делал с величайшей тщательностью и полным вниманием ко всем деталям. Финч первый начал проповедовать применение кислорода и особенно внимательно продумал его с того времени, когда решили применить его в экспедиции на Эверест.

До сих пор кислород постоянно употреблялся при подъемах авиаторов. Но еще не было попытки со стороны альпинистов использовать его. Поэтому не существовало даже кислородных аппаратов для целей альпинизма. И только теперь специально для подъема на Эверест их сконструировали. Разумеется в них должны были обнаружиться недостатки при первом же опыте. И Финч потратил много времени на исправление этих дефектов и на тренировку альпинистов в обращении с ними. Впрочем это обучение было почти безнадежным: трудно представить себе здорового человека, который бы охотно надел на себя громоздкий аппарат и душил бы себя ужасной маской, являвшейся вначале непременной принадлежностью аппарата. Но Финч был фанатик, как всякий, кто страстно хочет провести новую идею в жизнь.

Решимость человека ― энтузиаста и альпиниста ― была в нем непобедима. Еще покидая Англию, он чувствовал себя не вполне здоровым. Но в Тибете у него уже вполне определенно нарушилось пищеварение. Однако напряжением воли он сумел уменьшить свое болезненное состояние и привести себя почти в норму. 16 мая он выступил из основного лагеря в поход на Эверест. Предполагалось, что Нортон будет сопровождать Финча, но ввиду нездоровья последнего в момент выхода Мэллори и Сомервелля Нортон с Морсхэдом присоединились к ним. Поэтому Финч взял с собою Джоффрея Бруса.

С точки зрения Клуба альпинистов Джоффрей Брус не был настоящим альпинистом, а только любителем, хотя и очень искусным. Все его сложение как нельзя больше отвечало требованиям альпинизма: он был высоким и гибким и в то же время не слишком коренастым и плотным. Едва ли следует упоминать о том, что он имел прекрасный характер; впрочем, последнее качество являлось отличительной чертой всех участников экспедиции. Брус обладал также гибкостью и пытливостью мысли, касалось ли это альпинизма или применения кислорода.

Третьим участником этой «кислородной» партии был веселый маленький гурка, кавалерийский фельдфебель Тежбир, которому поручили нести запасные цилиндры возможно выше, чтобы альпинисты, пользуясь ими, смогли подняться дальше. Он отдал дань этой тяжелой работе для тех, кого в будущем ожидала слава. Было неизбежно, чтобы на кого-нибудь падал скромный, но тяжелый труд в экспедиции. И никто так не ценил этого, как те альпинисты, пожинатели славы, которые были так обязаны ею исполнителям тяжелой черновой работы.

Уокфильд также присоединился бы к этой партии, если бы на нем неожиданно не сказалась довольно сильно влияние высоты; он был уже не так молод, как тогда, когда совершил свое славное восхождение на Кумберлянд. Поэтому он удовлетворился теперь только ролью медика в передовой базе, сопровождая Финча и Джоффрея Бруса до 3-го лагеря, чтобы там в последний раз освидетельствовать их и подготовить для высокого подъема.

В пути по леднику Джоффрея Бруса и Тежбира обучали искусству ходить по льду и вообще приемам альпинизма. 19 мая все трое пришли в 3-й лагерь. Как раз в этот день отряд Мэллори поднялся на Северный перевал. Предстояло еще произвести поправки и улучшения в кислородных аппаратах и особенно в трубках для рта, которые служили для вдыхания кислорода. 22 мая Финч и его отряд поднялись на Северный перевал, чтобы там встретить партию Мэллори, оказать ей помощь, и, кроме того, там же окончательно испытать аппараты. Отряд Финча благополучно достиг перевала и в тот же день после полудня возвратился в 3-й лагерь. Их подъем продолжался 3 часа, а спуск 50 минут; Финч был вполне удовлетворен результатами.

К отряду Финча присоединился еще Ноэль. Последний был только фотографом и только любителем в альпинизме, но идея восхождения на Эверест так воодушевляла его, как никого другого в экспедиции. Это была его собственная мысль на протяжении многих предшествовавших лет. Ноэль был человек глубокой натуры, тонко чувствовавший красоту гор. Ему хотелось возможно совершеннее воспроизвести жизнь экспедиции не только с помощью обычного фотографического аппарата, но, кроме того, и кинематографического. Он стремился уловить и выразить то настроение, переходящее порою почти в благоговение, которое вызывают вершины, их потрясающий характер, их мощь и величие и, вместе с тем, их непреодолимую притягательную силу. В нем чувствовался большой художник, и в то же время это был неутомимый работник.

Все участники экспедиции по возвращении рассказывали, что Ноэль очень много работал. Если он не был занят где-нибудь на склоне горы фотографированием, он часами сидел в палатке над обработкой снимков, и при этом в очень трудных условиях, так как непрерывно дующие сильные ветры постоянно приносили пыль и крупинки снега, а вода и растворы немедленно замерзали. Другим условием, затруднявшим в экспедиции фотографирование, была необычайная сухость воздуха. Как только начинал работать кинематографический аппарат, сейчас же возникали маленькие электрические искры, дававшие пятна на изображении.

Но захватить Ноэля с его аппаратами высоко на Эверест ― это было выше тех транспортных возможностей, которыми располагала экспедиция. Однако Северный перевал в этом отношении входил в ее расчеты. Вот почему Ноэль сопровождал Финча и Джоффрея Бруса, когда они 24 мая выступили в так называемый кислородный поход на вершину. Ночь всю провели в лагере на Северном перевале. Оставив Ноэля здесь, Финч и его отряд отправились на вершину 25 мая.

Их сопровождали 12 носильщиков, несших цилиндры с кислородом, провизию на один день и снаряжение для лагеря. Носильщики отправились вперед, альпинисты на полтора часа позднее. Каждый из последних нес груз немного больше 12 кило, таков был вес аппарата для кислорода. Но подкрепляя себя вдыханием кислорода, они обогнали носильщиков уже на высоте 7350 метров и прошли вперед, рассчитывая разбить лагерь на высоте около 7800 метров. Однако это оказалось невозможным. Около часу дня усилился ветер и пошел снег, погода становилась угрожающей. Нужно было немедленно найти место для лагеря, так как носильщики должны были возвратиться на Северный перевал. Иначе их жизнь подвергалась бы опасности во время спуска в бурю.

Отряд остановился немного ниже, чем рассчитывали альпинисты, и еще на достаточно большом расстоянии от вершины, около 1 000 метров по вертикальной линии, т. е. на расстоянии, которое уже не было возможности сделать туда и обратно в один день. Не оставалось ничего больше, как устроить маленькую площадку на выбранном месте, на ней разбить палатку и отпустить носильщиков обратно на Северный перевал.

Положение, в котором остались Финч, Брус и Теж-бир, было очень ненадежно, они почти висели на склоне горы, цепляясь за него руками, не чувствуя под ногами твердой почвы. Они помещались на краю ужасной бездны, с падением вниз к Ронгбукскому леднику на 1200 метров. При этом черные нависшие тучи указывали на приближение бури, начинал идти снег и мелкие, как порошок, снежинки, задуваемые внутрь палатки, проникали всюду. Был жестокий холод. Все трое жались друг к другу, пытаясь согреться горячим питьем, приготовленным из снега, но и это не удавалось, так как на такой высоте вода кипит при очень низкой температуре и нельзя получить действительно горячей воды. Ничего, кроме чуть тепловатого чая или супа, нельзя было приготовить.

После захода солнца буря разразилась над ними со страшной яростью. Она бесновалась вокруг маленькой тщедушной палатки и угрожала смести ее со склона горы со всеми ее обитателями. Приходилось часто вылезать наружу, в этот свирепствовавший ураган, чтобы натягивать веревки и укреплять колья с помощью камней. Борьба со стихией продолжалась всю ночь, нисколько не ослабевая. О сне не могло быть и речи: палатку немилосердно трепало и все время нужно было бодрствовать, иначе их снесло бы в пропасть. Порывы ветра непрерывно врывались внутрь палатки, и ветер проникал сквозь спальные мешки и платье, причиняя острые страдания.

На рассвете снегопад прекратился, но ветер остался таким же сильным, как накануне. Не было никакой надежды не только продолжать восхождение на вершину, но даже спуститься вниз. Альпинисты вынуждены были оставаться там, где они провели ночь. К полудню буря еще увеличилась, и упавшим камнем пробило дыру в палатке, отчего их положение еще ухудшилось. Наконец, около часа ветер вдруг упал до степени сильного бриза, и создались условия, при которых можно было благополучно спуститься вниз к Северному перевалу.

Если бы альпинисты всегда руководствовались прежде всего благополучием, тогда, конечно, это следовало бы сделать. Однако их неукротимое стремление вперед еще не истощилось. Они все еще цеплялись за надежду возобновить свой подъем на следующий день. Перед вечером прибыло ободряющее подкрепление. Послышались голоса снаружи палатки, и появились носильщики, присланные Ноэлем с Северного перевала. Они принесли термосы с горячим бульоном и чаем.

Этот маленький случай сам по себе хорошо рисует ту образцовую исполнительность носильщиков, которой удалось достигнуть, если можно было в такую скверную погоду послать людей с термосами на высоту в 7620 метров, почти ночью. Каково же должно быть чувство сознания своих обязанностей у людей, которые это сделали! Удивительно также, как в упорной борьбе за достижение высшей точки на земном шаре это и многое совершалось само собой вполне естественно.

Альпинисты с признательностью взяли фляги и отослали носильщиков обратно на Северный перевал. К этому времени все трое были очень изнурены. Бессонная ночь, холод и постоянное напряжение, которое требовалось для укрепления палатки, оказали свое действие, и они ослабели. И в этом тяжелом состоянии они вдруг вспомнили о кислороде. После нескольких вдыханий по всему телу начала разливаться приятная теплота.

В течение ночи несколько раз прибегали к помощи кислорода и благодаря его действию могли спать большую часть ночи.

Перед рассветом снова приготовились к подъему. Обувь от мороза совершенно отвердела. Потребовался целый час, чтобы оттаять ее над свечей. В 6 ч. 30 м. путешественники вышли; Финч и Брус с кислородными аппаратами, фотографическими камерами, термосами и т.д., всего около 18 кило у каждого; Тежбир нес два дополнительных цилиндра, в общей сложности около 23 кило. В тех условиях это была громадная тяжесть для человека. Но вера, которая побуждала людей к этому, казалось, была достаточной, чтобы сдвинуть с места даже Эверест. Оправдалась ли она ― это другой вопрос.

Финч предполагал подниматься по ребру грани Эвереста к хребту. Тежбира с запасными цилиндрами хотели взять до хребта и потом отослать обратно в палатку ждать их возвращения. Но груз оказался слишком большим для бедного Тежбира и после нескольких сот метров он совсем ослабел. Все убеждения Бруса были напрасны: его пришлось отослать обратно. То, что он сделал, и так было уже чудом, и, конечно, его труд был оценен, в должной степени. Он поднялся почти до высоты 7925 метров.

Оставшиеся продолжали подниматься, и так как идти было безопасно, то они шли свободно, без веревок. По пути им встретились две небольшие почти горизонтальные площадки, которые были очень удобны для лагеря. Им удалось подняться до 8075 метров. К этому времени ветер усилился настолько, что Финч решил перейти на самую грань вершины, прямо пересекая ее. Он надеялся найти здесь большую защиту от леденящего ветра, чем в том случае, если бы они продолжали идти по ребру грани.

Но путь здесь оказался менее удобным. Угол падения сделался гораздо круче, слои горных пород так располагались, что альпинистам приходилось нырять-то вверх, то вниз. Иногда в некоторых местах между каменными глыбами залегал предательский мелкий снег с обманчивой тонкой корой, которая казалась довольно плотной, но почти никогда не выдерживала тяжести человека. Но Финч, чтобы сохранить время, все еще не прибегал к веревкам; он и Брус пересекали грань независимо друг от друга.

Теперь они двигались почти в горизонтальном направлении, почему их подъем по вертикали был совсем не велик. Но в смысле расстояния они ближе подошли к вершине, и это их ободряло. На высоте в 8230 метров альпинисты направились по диагонали вверх к той точке ребра, которая лежала приблизительно на половине расстояния от них до вершины. В этот момент кислородный аппарат Бруса вдруг испортился. Тогда Финч соединил Бруса со своим так, чтобы тот мог продолжать вдыхание кислорода, установил причину бездействия аппарата и вполне удовлетворительно исправил его.

«Установил причину порчи аппарата и удовлетворительно исправил его», ― одно это было уже подвигом, так как способности человека на высоте в 8300 метров замирают почти до полного их угасания. У человека на такой высоте с трудом, дочти механически работает сознание. Но у Финча сохранилась еще некоторая живость мысли и сила воли, и поэтому он мог починить аппарат. Несмотря на это затруднение, Финч и Брус прошли довольно далеко, но вдруг они почувствовали общую слабость от голода и от изнеможения прошлой ночью в борьбе с ветром. А расстояние до вершины оставалось все еще слишком большим, чтобы можно было иметь хотя бы маленькую надежду подняться на нее. Не было смысла идти дальше, и им оставалось только возвратиться назад. Суровая действительность была против них.

В этот момент высшего напряжения альпинисты находились на склоне Эвереста на высоте в 8300 метров. Что видели они оттуда и как чувствовали себя там? И на этот раз записей сделано очень мало по той простой причине, что сохранившиеся в небольшом количестве активность мысли и внимание целиком поглощались непосредственно стоявшими перед человеком задачами ― движением вверх на гору и спуском вниз. Все, что мог рассказать Финч, сводилось к тому, что было очень много облаков и что Пумори ― эта красивая вершина в 700 метров ― едва была видна и выглядела маленьким наростом вблизи Ронгбукского ледника. Он забыл даже сделать фотографический снимок, хотя камера находилась при нем. Все мысли сосредоточивались в тот момент на возвращении вниз.

Решив возвратиться, Финч и Брус быстро начали спуск. На этот раз они были связаны друг с другом веревкой на случай внезапного перерыва в снабжении кислородом. Продвижение при спуске шло более быстро, хотя также требовалась Осторожность. Около 2 часов пополудни они снова пошли по краю грани и здесь оставили четыре цилиндра. Через полчаса альпинисты пришли к своей палатке, где нашли Тежбира, уютно завернутого во все три спальные мешка и спавшего глубоким сном после крайней усталости. Уже виднелись носильщики, поднимавшиеся сюда, чтобы снести все снаряжение лагеря вниз. Финч и Брус, не беспокоя Тежбира до прихода носильщиков, отправились немедленно на Северный перевал. Они чувствовали слабость и большую надорванность сил. Почти шатаясь, шли они дальше и к 4 часам достигли лагеря на Северном перевале, где Ноэль уже приготовил для них горячий чай и закуску. Через 3-4 часа, чувствуя себя подкрепленными и более сильными, они пошли снова вниз. Ноэль заботливо сопровождал их по крутым снежным и ледяным склонам, почти до горизонтальной поверхности ледника. В 5 ч. 30 м. они были уже в 3-м лагере, пройдя при спуске 1830 метров от самой высокой точки, которой они достигли.

Попытка подняться на вершину снова не удалась. Но этот подъем с кислородом представляет удивительный пример громадного нечеловеческого напряжения. Это образец холодного непоколебимого решения, которое едва ли имеет сравнение.

 

ЛАВИНА

Итак был совершен еще один великий подвиг альпинизма, установлен новый рекорд высоты, но Эверест все еще оставался непобедимым. Такова была жестокая Действительность, перед которой приходилось стоять лицом к лицу. Эверест все еще был не побежден, а силы экспедиции почти истощились, и не было достаточно сильного резерва. Лучшие альпинисты уже отдали все свои силы на этот подвиг, и трудно было предположить, чтобы один? и тот же человек в течение сезона был способен дважды проявить то величайшее напряжение, которого требует Эверест. Однако альпинисты не могли примириться с мыслью о поражении. Они должны йоги вперед, пока не будут окончательно сломлены. Такова была их позиция после возвращения в основной лагерь.

Из всех альпинистов Сомервелль во всех отношениях оставался наиболее приспособленным. Мэллори страдал оттого, что некоторые части его тела были слегка обморожены, и на его сердце в известной степени отразилось влияние высоты. Нортон также был обморожен и у него ослабело сердце. Морсхэда мучили обмороженные пальцы, и опасались даже, что он может их потерять. Двум последним немедленно нужно было возвратиться в Сикким. Когда же Финч и Джоффрей Брус прибыли в основной лагерь, обнаружилось, что ноги последнего так жестоко обморожены, что он совсем не может ходить. Сам Финч, хотя он и находился в крайней степени изнеможения, уберегся от обмораживания и не повредил себе сердца. Словом в конце мая не осталось уже вполне надежных альпинистов. Струтт также слишком переутомился, Лонгстафф вообще не был уже прежним человеком. Ни Уокфильд, ни Крауфорд не акклиматизировались достаточно для больших высот.

Но сейчас перед наступлением муссонов как раз было время сделать еще одно усилие, если бы состояние выздоравливающих альпинистов немного улучшилось. Но Струтт, Морсхэд, Джоффрей Брус, Нортон и Лонгстафф должны были по состоянию здоровья немедленно отправиться в Сикким. Однако оставалась еще надежда, что сердце Мэллори улучшится и Финч. оправится от своего утомления.

3 июня врач осмотрел Мэллори и нашел его состояние удовлетворительным. Тотчас же решили, что необходимо сделать третью попытку, хотя генерал Брус предупреждал, что не следует подвергать отряд крайнему риску в связи с наступлением муссонов. Мэллори, Сомервелль и Финч должны были составить отряд для подъема, Уокфильд и Крауфорд ― вспомогательный, отряд, который предполагалось оставить в 3-м лагере. Оба отряда снабдили носильщиками в достаточном количестве. В тот же самый день партия достигла 1-го лагеря, но здесь обнаружилось, что Финч не в силах дальше идти. На следующий день он возвратился обратно и присоединился к партии «инвалидов» с Лонгстаффом во главе, отправлявшейся в Сикким. Несомненно Финч уже выполнил полностью свою долю участия, и трудно было бы ожидать от него большего.

В этот же день, 4 июня, показались первые предвестники муссонов: пошел густой снег, и отряд должен был остановиться в том месте, где его застала метель. Альпинисты могли бы возвратиться обратно, убедившись на деле, что муссон уже разразился и что дальше невозможны никакие попытки. Но в тех местах начало муссона не особенно определенно. Выпадает глубокий снег, потом наступает перерыв и некоторое время продолжается хорошая погода, и Мэллори рассчитывал еще на возможность такой хорошей погоды, хотя бы на короткий срок. Описывая этот подъем, 1 говорит, что в поступках их не было намерения бросаться в очевидную опасность и они скорее предпочли бы отступить перед явно рискованным положением, к которому не были готовы, чем потерпеть поражение вследствие общих неблагоприятных условий.

Вторую ночь в 1-м лагере шел снег, но утром 5 июня погода улучшилась, и альпинисты опять решились выступить вверх. Их удивило, что выпавший снег почти не оказал никакого влияния на ледник. Большая часть снега растаяла или испарилась, минуя жидкое состояние, и он покрывал лед только на 15 сантиметров. Пройдя без остановки 2-й лагерь, отряд направился прямо к 3-му. Здесь снег стал гораздо глубже, и весь ландшафт с нависшими по склонам горы тучами окрасился в серые, мрачные тона. Тем не менее разбили палатки. Пока их расставили, они оказались наполовину заполненными снегом и льдом. Запасы продуктов утонули в глубоком снегу и их пришлось откапывать.

Возможно ли было при этих условиях идти дальше? Были ли какие-либо реальные основания предполагать, что на этот раз альпинисты достигнут вершины или поднимутся выше, чем они поднялись в предыдущий раз? В этот вечер такие предположения казались сомнительными. Но на следующее утро погода установилась. Небо прояснилось, и все засияло на солнце. И снова ожили надежды, особенно, когда ветер очистил северо-восточный хребет от снега, и путь по хребту снова казался удобным.

Теперь опять все надежды возлагались на кислород, без которого невозможно было бы устроить второй лагерь выше Северного перевала. А без второго лагеря ― это было хорошо известно ― невозможно было подняться выше, чем уже поднялись. Кислород должен был сделать чудеса. Финч познакомил Сомервелля со всеми деталями механизма, так что Сомервелль мог управлять аппаратами. А те, кто применял кислород, были так убеждены в его действии, что и Мэллори и Сомервелль также поверили в него. Они рассчитывали воспользоваться опытом. Финча. Предполагалось разбить лагерь на высоте 7925 метров, а употребление кислорода начать с 7620 метров.

Но прежде всего нужно было взойти на ледяную стену, ведущую к Северному перевалу. Альпинисты не рассчитывали подняться на перевал в один день, так как количество нового снега было огромно, но они немедленно могли начать передвижение грузов на некоторую часть пути, чтобы использовать хорошую погоду, и в тот же день началась эта работа.

Отряд выступил в 8 ч. утра. Несмотря на сильный мороз ночью, снеговая корка проваливалась под тяжестью тела, и люди погружались в снег до колен почти при каждом шаге. При таких условиях можно было ждать лавин. Но их боялись только в одном месте, на протяжении последних 60 метров по крутому склону, ниже карниза, на котором помещался 4-й лагерь. Там следовало продвигаться с большой осторожностью, испытывая снег, прежде чем пересечь склон. Остальной путь, казалось, не представлял опасностей.

Уокфильда оставили в 3-ем лагере, как вспомогательное лицо. Отряд, поднимавшийся на ледяную стену Северного перевала, состоял из Мэллори, Сомервелля, Крауффорда и 14 носильщиков. Естественно, альпиниста, не имевшие груза, должны были прокладывать путь для нагруженных носильщиков при подъеме по крутому ледяному склону, теперь покрытому снегом. Снег так плотно прилегал ко льду, что можно было подниматься, не вырубливая ступени. В критическом месте, чтобы уменьшить возможность лавин, приняли все меры предосторожности, вырубая канавы в снегу. Но никакого движения снега не было. Пройдя опасное место, дальше продвигались без колебаний. Если снег не начал ползти вниз там, трудно было ожидать этого на более пологом склоне. Выше уже опасности как будто не было.

Но дальше началась борьба с глубоким снегом. Это было очень изнурительно, так как после каждого-вытаскивания ноги требовалась остановка для целого ряда вздохов, прежде чем центр тяжести тела переносился на другую ногу. К счастью погода стояла ясная и тихая. В 1 ч. 30 м. альпинисты находились в 120 метрах от огромной ледяной скалы и всего на 180 метров ниже Северного перевала, на пологом склоне ледяного коридора. Здесь они приостановились на некоторое время для отдыха, пока носильщики, следовавшие за ними на трех отдельных веревках, не подошли к ним. Потом весь отряд двинулся снова вперед также осторожно и конечно, не подозревая опасности. Прошли только 30 метров. Сомервелль шел впереди, двигаясь скорее вверх по склону, чем пересекая его. Последняя партия носильщиков только еще начинала вступать на их следы, когда вдруг все были поражены зловещим, острым, сильным и в то же время сдавленным и как бы мягким звуком, какой бывает при взрыве пороха. Мэллори никогда раньше не слышал такого звука, но он инстинктивно почувствовал, что он значит. В этот момент он увидел, как поверхность снега ломалась и покрывалась морщинами. Потом движущийся снег медленно понес его вниз, увлекая с непреодолимой силой. Он пытался отойти в сторону, чтобы избежать стремительного потока. В течение одной или двух секунд казалось, что он уже гибнет, так как он начал скользить со снегом прямо вниз; в этот момент веревка вокруг его талии натянулась и потащила его обратно. Волна снега прошла через него и погребла его. Казалось, все было против него. Но в это мгновение он вспомнил, что лучший способ для спасения в таких случаях ― это плыть по снегу. Тогда он выбросил руки выше головы и начал, лежа на спине, делать плавательные движения. Он почувствовал, как облегчилось движение лавины через него и затем оно прекратилось. Его руки освободились, а ноги находились уже близко от поверхности снега. После короткой борьбы он стоял на ногах, удивленный и задыхающийся, среди неподвижной массы снега. Но веревка еще была обвязана вокруг его талии: он подозревал, что носильщик, связанный с ним, находился глубоко под снегом. К большому удивлению Мэллори носильщик вынырнул невредимым. Сомервелль и Крауфорд также скоро выбрались. Они испытали то же, что и Мэллори.

На 45 метров ниже виднелась группа из четверых носильщиков, очевидно, остальные находились ниже. Мэллори и его спутники поспешили к ним. Скоро они увидели, что за тем местом, где стояли носильщики, произошел громадный обвал ― упала ледяная скала в 12 метров вышины. Отсутствующие носильщики были, очевидно, снесены ею. Альпинисты быстро обогнули скалу, и их худшие опасения подтвердились. Они поспешно откопали одного человека: он был еще жив и потом оправился. Другого, несшего 4 цилиндра с кислородом на стальной раме, нашли опрокинутым вверх ногами; он еще дышал, хотя находился под снегом около 40 минут. Он также оправился и даже сам смог идти к 3-му лагерю. Остальные семь были мертвы.

Так окончилась трагедией третья попытка штурма вершины: очевидно отряду не следовало в это время подвергать себя риску на склонах Северного перевала. Но легко оценивать события после того, как они совершились. Тогда же все условия казались вполне надежными. К тому же Мэллори и Сомервелль были опытными и очень осторожными альпинистами. Следует допустить, что условия на этот раз вообще были неблагоприятны, но Мэллори и Сомервелль никогда не подвергали отряд безрассудному риску и тем более не стали бы без необходимости подвергать риску жизнь бедных носильщиков, несших тяжелый груз, ибо к этим носильщикам у них, несомненно, было большое чувство уважения и привязанности.

Это несчастье вызвало глубокое сожаление у английских членов экспедиции по отношению к туземцам, отдавшим свою жизнь и честно выполнившим свою роль в этом великом деле. Впечатление, которое произвело это печальное событие на родственников и друзей погибших, а также на все местное население, описано генералом Брусом да нескольких страницах его отчета, и это описание особенно ценно, так как оно раскрывает отношение местных людей к случаям такого рода.

Генерал Брус сообщил о происшедшем несчастии великому ламе Ронгбукского монастыря, который «вообще благосклонно относился ко всей экспедиции». Им немедленно были организованы службы в буддийских монастырях по погибшим для их родственников. Все носильщики и родственники умерших были приняты ламой и получили от него особое благословение. Позднее генерал Брус получил письмо от своего друга магараджи Непала с выражением соболезнования по поводу несчастья с носильщиками. «Мне вспоминается, ― пишет магараджа,- любопытное поверье, которое упорно существует здесь среди народа, и с которым я познакомился уже давно, еще в то время, когда при нашем общем друге, капитане Маннерс Смизе вами был поднят вопрос о разрешении правительству Англии осуществить проект экспедиции через Непал, и этот вопрос обсуждался у нас в совете Барадарс. С точки зрения этого поверья вершина представляется местообитанием бога и богини Шива и Парвати, и всякое вторжение в их уединенное убежище является святотатством, которое влечет за собой ужасные последствия для страны Гинду (Индия) и ее народа. Эта вера или суеверие, назовите его как хотите, так сильна и крепка, что народ приписывает настоящий трагический случай божественному гневу, которого они ни в каком случае не хотели бы навлечь на свои головы каким-нибудь действием».

Так рассматривалось это несчастье тибетцами и непалцами, живущими у Эвереста с северной и южной стороны. Брус говорит о тибетцах, что в них любопытным образом сочеталось суеверие с тонкостью чувств. То же самое, очевидно, он мог бы сказать о непалцах.

Дальше Брус говорит, что среди непалских племен, живущих высоко в горах, а также среди племен Шерпа и Бутиас распространено поверие, что если человек погибает в горах, ― это жертва богу и именно богу этой горы. Далее они верят, что всякого, кому случится быть на этой же самой горе, в том же месте, в тот же день и час, обязательно постигнет та же участь.

Однако несмотря на это несчастье и на эти суеверия, остальные носильщики экспедиции скоро возвратились к обычному бодрому состоянию. Они стояли на очень простой точке зрения, что очевидно время погибших людей пришло. Если бы не наступил момент их смерти, они не умерли бы, он наступил, и они умерли. Трудно добавить что-либо. В этом выражалась их фаталистическая вера. И поэтому они были совершенно готовы присоединиться ко всякой другой экспедиции на Эверест. Если им предначертано умереть, они там умрут, и если, наоборот, это не предназначено, они не умрут. Так просто исчерпывался вопрос.

Несчастье не поразило ни носильщиков ни других местных людей. Как те, так и другие с готовностью предлагали дальше свои услуги для следующей экспедиции, так же как и для этой.

Тем не менее сами участники экспедиции были глубоко взволнованы этим трагическим случаем. Им казалось, что на них, как на альпинистов, легло пятно. Но если бы даже это было и так, Мэллори и Сомервелль два года спустя целиком смыли его на том же самом месте вершины, о чем мы услышим позднее.

 

ЖИЗНЬ НА БОЛЬШИХ ВЫСОТАХ

Хотя на самую вершину подняться не удалось, но человек дошел до высоты в 8230 метров над уровнем моря, пользуясь только собственными силами без всяких вспомогательных средств. Существует ли жизнь на этих высотах? Достигают ли такой громадной высоты какие-нибудь животные, насекомые или птицы? Это было сомнительно. Правда, два года позднее особый род птиц ― клушицы ― сопровождал экспедиционный отряд до этой же высоты, подбирая остатки их пищи. Но, разумеется, клушицы не летали из-за прекрасных видов или для славы. И это был первый случай в истории мира, что пища была занесена до высоты 8230 метров. Мы убеждены, что раньше ни одна клушица не залетала так высоко. На большую высоту поднимаются грифы; в 1921 г. Уоллостон наблюдал грифа, парящего над Северным пиком на высоте 7620 метров. Но уже на 600 метров выше их не было. И это наибольшая высота, при которой видели грифов. Они не поднимаются выше, чем им нужно; очевидно, для них нет никакой необходимости летать до высоты в 8230 метров.

В 1922 г. человек, как известно, достиг наибольшей высоты своими собственными силами, какой когда-либо достигало живое существо. На собственных ногах он поднялся выше, чем крылатые создания.

Для участников экспедиции представился прекрасный случай изучить, как высоко заходят различные животные. Еще подробнее этот вопрос был исследован натуралистом следующей экспедиции, майором Гингтоном, сотрудником Индийской медицинской организации. Но каждая из трех экспедиций внесла научный вклад в эту область и здесь не лишним будет поделиться полученными результатами.

Преобладающими обитателями высочайших мест земли являются пауки; майор Гингстон находил их на высоте 6700 метров; это были маленькие паучки (Attid spiders) черного цвета, не достигшие взрослого состояния. Они жили по осыпям, заползая в трещины и прячась под камни. Чем они питаются ― является тайной, так как на такой высоте нет ничего кроме голых скал и льда и, разумеется, невозможно говорить ни о растительной ни о какой-либо другой органической жизни. Пчелы, бабочки и различные моли заносятся сюда случайно ветром, но только для пауков эти высоты являются естественным местообитанием: они здесь постоянные жителя ― не мигранты.

Из растений наиболее высоко забирается крошечная аренария (A. musciformis); Уоллостон находил ее растущей в виде плоских подушек в несколько сантиметров ширины, на высоте в 6100 метров. Он нашел также несколько экземпляров злаков, мхов и эдельвейсов на высоте 6100 метров.

Таковы были обитатели самых высоких мест. Среди случайных посетителей, кроме ягнятников, которых Уоллостон видел, как сказано, летающими на высоте 7620 метров, и клушиц, сопровождавших отряд в 1924 г. до 8230 метров, Сомервелль видел клушиц, кружившихся над вершиной Карта-Фу на высоте 7205 метров. Следы зверей, встречавшиеся на снегу на высоте 6550 метров, почти наверное принадлежат волкам, которых видели несколько ниже ― на высоте 5790 метров. На 6400 метров Уоллостон дважды видел удода, летавшего над ледником Карта. Там же летал и небольшой бледно-оперенный ястреб.

У 3-го лагеря (6 400 метров) Гингстон видел клушиц и одну ворону; казалось, их привлек лагерь. Снегирь, которого он случайно встретил здесь, по-видимому, мигрировал через хребет. Другим случайным посетителем был шмель. Следы лисы и зайца Уоллостон видел на высоте 6400 метров, а их самих несколько выше 6100 метров.

Лагерь на леднике Карта (6100 метров) ежедневно посещался ягнятником, вороном, красноклювой альпийской клушицей. Дикие овцы очень обычны здесь между 5180 и 5790 метров. Между 4570 и 6100 метров был встречен новый вид пищухи (Ochotona wollastoni). Мышь, которую не удалось видеть, приходила в палатку и ела пищу на высоте в 6100 метров.

Из растений на высоте 5790 метров в долине Карта были встречены карликовые голубые меконопсисы, множество саксифраг ― крупные сложноцветные, покрытые волосками.

В той же долине на высоте 5485 метров росли крошечные рододендроны (R. setosum и R. Zepidotum) и карликовый голубой, покрытый волосками, дельфиниум (D. brunnoneamm). На этой же высоте Уоллостон видел очень красивого красногрудого Carpodacus roseus. А Гингстон нашел незрелую форму нового рода кузнечика, которая живет на пустынных моренах на высоте в 5485 метров и здесь же встретил большую горихвостку.

При спуске книзу от 5200 метров количество живых существ быстро увеличивается. Из растений в долине Карта по берегам ручьев растет красивая генциана (G. nubigena), имеющая до 6 цветов на одном стебле. Рядом с ней ― душистая маленькая пурпурная и желтая астра (A. heterochoeta) и яркий желтый сенеций (S. arnicoides) со светлыми блестящими листьями. На сухой почве рос змееголовник (Dracocephalum speeiosum). Упоминается также прелестная генциана ― (Gentiana ornata), но к какой высоте она приурочена ― не совсем ясно из описаний участников экспедиции.

На этой же высоте появляется человек. Гингстон рассказывает, что отдельные отшельники добровольно заключают себя в кельи в долине Ронгбук даже на высоте 5200 метров. Здесь же он видел осу-охотника, тибетских зайцев, пищуху; кроме того он нашел панцырь черепахи и встретил бабочку Аполон.

В долине Карта Уоллостоном отмечено несколько видов птиц. Тибетская полярная куропатка (Tetraogallus tibetanus) обычно встречается здесь большими стаями до снеговой линии. У ручьев находили нырков (Oinclus cashmiriensis), а на больших моренных валунах маленьких темно-окрашенных птиц ― крапивников. Снежный вьюрок и восточная горная завирушка считаются постоянными обитателями до снеговой линии. В сентябре на высоте 5200 метров видели нескольких мигрирующих птиц и между ними белохвостого кулика-воробья, ярко окрашенного, и острохвостого кулика (Rostratula capensis), а также городскую ласточку; не раз по ночам слышались крики мигрирующих болотных птиц. Во всяком случае крик кроншнепа был безошибочно узнан.

На высоте около 4900 метров, где находился Ронгбукский монастырь, у основного лагеря Гингстон видел горных вьюрков, коричневую завирушку, стенолазку, воронов, ягнятников, горных голубей и клушиц. Здесь же гнездится большой горный вьюрок и большая горихвостка Гулденстадта. Навозные жуки встречаются на каждой кучке навоза и под трупами животных. Кое-где попадались маленькие осы, занятые работой в глине. Были найдены клопы, а под камнями прятались клещи.

4900 метров почти соответствует высоте вершины Монблана) в Европе, поэтому нет необходимости останавливаться на растительной и животной жизни ниже этой высоты. Интересно только отметить разнообразие живых существ, которое свойственно областям, расположенным выше самой высокой горы в Европе. Гингстон говорит, что животные поднимаются по склонам гор до такой высоты, на которой они могут получить свойственную им пищу, и что они не страдают там от суровых физических условий, перенося холодный ветер и разреженный воздух, если только для них обеспечен достаточный корм. Он полагает, что если бы удалось разбить лагерь на самой вершине Эвереста, галки наверное прилетели бы и туда.

 

ГЛАВНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ЭКСПЕДИЦИИ

Итак, подняться на Эверест не удалось, необходимо было организовать еще одну экспедицию для этой цели. Каких же результатов достигла вторая экспедиция результатов, которыми могла бы воспользоваться следующая для сокращения своего опыта?

Второй экспедицией сделаны открытия исключительной важности не только для будущей экспедиции, но для всего человечества.

Она прежде всего установила, что человек привыкает к условиям высочайших высот и акклиматизируется. Люди приспособляются к дыханию все более и более разреженным воздухом и к уменьшению кислорода по мере поднятия вверх. Если дух человека, его любовь к риску, его гордость собой, его радость при полном напряжении собственных сил и при обнаружении их перед своими товарищами, его жажда получить одобрение, похвалу и поощрение ― заставляют его подниматься на высочайшие точки мира, то он очевидно находит в себе силы преодолевать всякие условия и случайности, и его тело и разум могут ответить на призыв его духа.

Это открытие, сделанное второй экспедицией, в полной мере подтвердила третья экспедиция. Значение его становится особенно ясным, если мы припомним мнение ученых по этому вопросу, существовавшее до экспедиции на Эверест. Тогда думали, что акклиматизация невозможна выше 6100 метров. Именно: если вы поднимаетесь от 6100 до 6800 метров дважды, то вы чувствуете влияние высоты во второй раз больше, чем в первый. И если вы взберетесь до 6800 метров в третий раз, вы будете чувствовать себя еще хуже. Равным образом, если вы останетесь на высоте 6800 метров два дня, на второй день вы почувствуете себя хуже, чем в первый. И если вы пробудете там три дня, с вами будет еще хуже. Вы уже перейдете границу акклиматизации. Вы не сможете дальше приспособляться к изменяющимся условиям, в которых бы находитесь. Вместо того чтобы преодолеть суровые условия, вы будете побеждены ими. Вы должны принять свое поражение со стороны окружающих материальных условий, вместо того чтобы испытать радость победы над ними.

Таков был печальный взгляд многих ученых до экспедиции. Он вытекал из недостатка уверенности в самих себя. Ученые безгранично верили в свою науку, но по какому-то непонятному побуждению они всегда сосредоточивали свое внимание на физической, химической и механической стороне мира, в частности, на микробах и болезнях, и слишком мало уделяли внимания самому человеку, или лучше сказать ― человеку в целом; и даже в том случае, когда они изучали всего человека, их внимание сосредоточивалось главным образом на теле и преимущественно на теле больном. Обычно они имеют дело с маленьким отвлечением человека, но не с реальным человеком в целом, так же как и с отвлеченной идеей мира, но не с самим миром, и вследствие этого они часто приходят к неверным выводам.

Экспедиция на Эверест, наоборот, установила, что если человек дважды поднимается до высоты в 7000 метров, то во второй раз он меньше ощущает влияние высоты, чем в первый. Этот опыт в данной экспедиции повторялся на людях много раз и даже на больших высотах, чем 7000 метров, и неизменно давал один и тот же результат. В этом отношении экспедиции посчастливилось, так как она имела медика, работавшего в течение нескольких лет перед этим в области физиологии, который сам поднимался высоко на Эверест, до 8200 метров без кислорода и вел записи своих наблюдений.

Говоря о подъеме на Северный перевал, до 7000 метров, Сомервелль пишет: «Я никогда не забуду наш первый подъем по этому проклятому склону, покрытому снегом и льдом; каждый шаг ― это томительная работа, каждый метр ― это тяжелая борьба, пока мы, наконец, не очутились лежащими наверху почти в полном изнеможении». Таково было впечатление от первого восхождения до 7000 метров.

Послушаем теперь, что говорит он о втором подъеме на те же 7000 метров. «После одного из двух дней, проведенных в 3-м лагере (6400 метров), ― пишет он, ― мы снова отправились на перевал. Подъем на него был трудным, но не более того; взойдя на перевал, Морсхэд и я чувствовали себя достаточно бодрыми, чтобы сейчас же отправиться отыскивать путь на Эверест».

Таким образом влияние высоты сказалось на Сомервелле во второй раз меньше, чем в первый. Вот что говорит он о своем третьем восхождении до 7000 метров: «Через день или два мы снова поднялись на Северный перевал; на этот раз мы не испытывали уже ничего неприятного, кроме затрудненного дыхания... за те немногие дни, что мы прожили на высоте 6400 метров, мы, очевидно, приспособились к нашим высотам замечательным образом, и то, что раньше казалось тяжелым достижением, теперь сделалось сравнительно легким».

Из этого следует, что Сомервелль чувствовал влияние высоты все меньше и меньше. Ощущения других вполне согласуются с его собственными. Очевидно, что люди приспособляются даже к высоте в 7000 метров.

И это приспособление организма к условиям высочайших высот дало Сомервеллю физическую силу достигнуть 8200 метров без кислорода. Его опыт, вполне совпадающий с опытом других, доказывает как быстроту акклиматизации, так и ее стойкость. Приспособление к большим высотам вполне возможно и совершается быстро.

Следует отметить еще, что акклиматизация распространяется не только на тело, но и на психику. Тело, без участия сознания, с помощью каких-то подсознательных процессов само приспособляется к меняющимся условиям. Количество красных кровяных телец увеличивается, и несомненно происходят еще другие изменения в организме. Умственные способности также приспособляются. Когда впервые путешественники и носильщики отправились на Северный перевал, им казалось сомнительным, чтобы так или иначе они могли достичь высоты в 7000 метров с тем малым количеством энергии, которое у них сохранилось для подъема вверх. Но достижение этой высоты подняло их настроение. В последующие восхождения они уже мало думали об этой высоте. Носильщики время от времени несколько раз поднимались сюда и спускались отсюда. Ноэль спал здесь три ночи подряд. Мэллори и Сомервелль, Финч и Брус ночевали еще выше. Когда экспедиция отправлялась на вершину, лагерь на высоте 6400 метров рассматривался как операционная база. Возвратившись с вершины, они смотрели на Северный перевал, как на пункт своего отправления. Их мысль поднималась по шкале достижений и акклиматизировалась, как их тело, по отношению к возраставшим высотам.

Но получила ли экспедиция какие-либо доказательства приспособления организма к условиям выше 7000 метров? Да, но немного. Каждому из путешественников только один раз пришлось быть выше. Но носильщики дважды поднимались до 7620 метров. В первый раз было невероятно трудно заставить их идти так высоко. Второй раз они поднимались почти нормально. Это было тогда, когда Финч и Джофрей Брус, застигнутые бурей, сидели в палатке на высоте 7620 метров и могли находиться в опасности. Нозль, который в это время был в лагере на высоте 6 900 метров, призвал одного или двух носильщиков и сказал им: «возьмите эти термосы с горячим чаем и снесите их сагибу Финчу» ― и они тотчас пошли. Ветер свирепствовал, приближались сумерки, и ночь могла наступить раньше, чем они возвратятся. Но носильщики прекрасно выполнили поручение. И это происходило на 300 метров выше той границы, до которой до этого времени достигал человек!

Все это заставляет Сомервелля думать, что теоретически до самой вершины Эвереста нет границы, выше которой невозможно приспособление человеческого организма. Он утверждает, что для достижения вершины уже достаточно приспособление к высоте в 7000 метров и что подъем возможен без применения кислорода. Он думает также, что многие смогут взойти на вершину без вспомогательных средств только благодаря физическим реакциям приспособления в их теле, которые у них произойдут после нескольких дней жизни на высоте в 6300 метров. «Если бы несколько человек прожили на высоте, соответствующей 3-му лагерю в 6400 метров, приблизительно в течение двух недель, совершая небольшие экскурсии до 7000-7300 метров, я не сомневаюсь в том, что они, с физиологической точки зрения, способны были бы взойти на Эверест при благоприятной погоде и отсутствии сильного ветра». Он полагает также, что «лучший метод достигнуть вершины Эвереста ― это послать в наиболее высокий лагерь 9 или 10 альпинистов, которые смогут остаться там некоторое время, совершенно акклиматизироваться, и тогда сделать серию экспедиций на гору ― три или больше, сколько позволит погода».

Очень жаль, что эти выводы не были своевременно приняты в соображение. Автор настоящей книги считает и себя достойным того порицания, которое он таким образом здесь косвенно высказывает по отношению к лицам, ответственным за организацию третьей экспедиции. Но человеческий ум до сих пор еще не освоился с идеей приспособления организма к большим высотам. А в 1923 г. все были поглощены мыслью о необходимости кислорода. Это порицание относится в известной степени также и к Сомервеллю, так как именно он настойчиво побуждал Комитет Эвереста снабдить экспедицию 1922 г. кислородным снаряжением. Поэтому третью экспедицию также снабдили кислородом, как и вторую.

Правда, мы все еще не оценили достаточно того обстоятельства, что раса человеческая очень молода: ее возраст не более полумиллиона лет. Мы находимся еще в стадии испытания и пробы своих способностей. По отношению ко всему миру мы еще не закончили подъемов на высокие горы нашей маленькой планеты и еще продолжаем испытывать, что мы можем делать и куда мы можем идти. Нам кажется трудным в настоящее время вскарабкаться на вершину Эвереста, и мы катимся вниз при первой попытке; но мы не знаем еще наших способностей и в этом случае мы должны взять пример с животных и птиц, которые так смело вверяются своим крыльям, и своим ногам.

Среди результатов, полученных этой и следующей экспедициями, одно обстоятельство заслуживает особенного внимания: человеческие способности растут, и чем больше их упражняют, тем пышнее они развиваются. В этом полное основание для большей веры в самих себя.

 

ПРИМЕНЕНИЕ КИСЛОРОДА

Некоторое объяснение применению кислорода во время подъема на Эверест можно найти только в одном: в 1922 г. мы еще слишком мало знали о способности человека подниматься выше 7620 метров, и казалось странным не прибегнуть к кислороду, когда для этого имелась полная возможность. Но в результате кислород послужил ядом для экспедиции. Его применение проповедовал главным образом Финч, и в первое время Сомервелль. Трагедия заключается в том, что этот прекрасный альпинист, обладающий выдающимся опытом и ловкостью с его абсолютно непобедимой волей и его жаждой славы мог бы взойти на вершину Эвереста без помощи кислорода. Его ввело в заблуждение мнение ученых, которое господствовало тогда, до экспедиции на Эверест именно, что человек не может жить в разреженном воздухе на крайних высотах. Для Финча, как человека науки, казалось просто глупым отказаться от употребления кислорода. С кислородом, если удастся отыскать способ его доставки достаточно высоко, можно наверное взойти на вершину. Наоборот, почти с такой же уверенностью думали, что без кислорода взобраться на Эверест невозможно. А между тем альпинисты хотели достигнуть вершины во что бы то ни стало. Поэтому очевидный план действий заключался в применении кислорода. Так развертывался логический ход мыслей Финча, а он был ученый и настойчиво проводил в жизнь научные идеи. Ему хотелось применить кислород и, в соответствии со всем его характером, он так проникся этой идеей, что не мог отказаться от нее даже тогда, когда было уже установлено, что люди быстро приспособляются к условиям таких высот, как 7000 метров.

Экспедиция рассчитывала на Финча именно в связи с применением кислорода, а он основывал свои заключения на сравнении результатов двух высоких подъемов, одного без кислорода, 22 мая, и другого с кислородом, 27 мая. «После 6 часов подъема, ― говорит он, ― Мэллори, Нортон и Сомервелль достигли высоты, в 8200 метров, то есть со времени выхода их из последнего наиболее высокого лагеря они поднялись по вертикали на 630 метров, скорость их подъема равнялась 100 метров в час. Место, с которого они повернули обратно, находилось от вершины приблизительно на расстоянии 1700 метров, а по вертикали на 600 метров ниже ее. Их спуск начался в 2 ч. 30 м. пополудни, а в лагерь они пришли в 4 ч. Скорость при спуске равнялась 400 метров в час Немного позже 4 ч. они в сопровождении Морсхэда отправились на Северный перевал, куда прибыли в 11 ч. 30 м. ночи, на этот раз со скоростью 80 метров в час». Дальше он описывает, как встретил их на следующее утро по дороге к 3-му Матерю «в крайней степени изнеможения».

Этот подъем он сравнивает со своим собственным с применением кислорода. 27 мая в 6 ч. утра, проведя перед этим две ночи и день в страшном напряжении, почти без отдыха, он, Джоффрей Брус и Тежбир,. к тому же полуголодные, вышли из лагеря, расположенного на высоте 7 800 метров, окрыленные надеждой достигнуть вершины. Через полчаса Тежбир ослабел и возвратился обратно. На высоте около 8 100 метров Финч и Джоффрей Брус перешли на самую грань Эвереста, сделав 300 метров от последнего лагеря в полтора часа, несмотря на то, что каждый из них нес груз в 18 кило. После этого они мало поднялись вверх, но все же приблизились к вершине. Точка, с которой начался их спуск, находилась от вершины меньше, чем в полкилометра расстояния, а по вертикали около 500 метров. В вертикальном направлении они поднялись только на 91 метр выше, чем партия без кислорода, тем не менее они приблизились к вершине почти в два раза.

Подводя итоги этому сравнению, Финч говорит: «Первая партия организовала лагерь на высоте 7620 метров, провела в нем одну ночь и, достигнув в конечном результате высшей точки в 8224 метра и не дойдя до вершины полтора километра, возвратилась без остановки на Северный перевал. Вторая партия устроила лагерь на высоте в 7770 метров, провела в нем две ночи и почти два дня, поднялась до 8320 метров и, не дойдя до вершины меньше чем полкилометра, возвратилась без остановки к 3-му лагерю». Он отмечает еще, что в смысле погоды отряд с кислородом находился в несравненно худших условиях, чем первый.

Отсюда Финч заключает, что «спор относительно того, уравновешивается ли неудобство тяжелых аппаратов тем преимуществом, которое дает снабжение кислородом, должен быть оставлен, как совершенно беспочвенный», и добавляет, что в каждой будущей экспедиции кислород составит главную часть ее снаряжения.

Все это теперь, может быть, и совершенно верно, и надо считать установленным, что альпинисты могут взойти на Эверест с кислородом, если они будут иметь в достаточном количестве носильщиков, которые понесут не только палатки и все необходимое снаряжение, но и цилиндры с кислородом, и если при этом с аппаратами не случится аварии в пути. Если вообще не останется хотя бы самой слабой возможности подняться на вершину без кислорода, тогда, конечно, необходимо к нему прибегнуть. Но экспедиция 1922г. показала, что имеется полная возможность подняться на Эверест без кислорода. Принимая все во внимание-недостаток носильщиков, дефекты в аппаратах и т.д., получим такие же шансы для подъема без кислорода, как и с ним. Восхождение на Эверест без кислорода будет иметь, конечно, несравненно большее значение, чем при помощи кислорода. Это была бы прекрасная демонстрация перед учеными способностей и приспособляемости человеческого тела. А для обыкновенных людей такой подвиг дал бы гораздо больше удовлетворения, какого им никогда не даст подъем с кислородом.

Если опыт экспедиции 1922 г. доказал что-либо, то прежде всего он установил, что на Эверест возможно подняться как с кислородом, так и без него, но что нельзя взойти на вершину Эвереста, не сделав предварительно выбора между этими двумя методами и не остановившись на одном из них без всяких колебаний. Мысль альпиниста не должна двоиться. К Эвересту он должен подходить с цельной мыслью, и его план должен быть совершенно прост.

Два соображения высказывались против употребления кислорода. Первое, что еще не изобретены действительно удобные аппараты. Второе,- и более важное ― кислородные цилиндры и аппараты должны занять носильщиков, которые иначе были бы использованы для переноса палаток и остального снаряжения, а количество носильщиков на высотах всегда ограничено. И если один метод требует носильщиков меньше, чем другой, предпочесть следует первый.

Восторженные ученые, желая во что бы то ни стало продемонстрировать способ употребления кислорода, могут отправиться на Эверест с неуклюжими аппаратами, вскарабкаться по его склонам и даже, может быть, сидеть на самой вершине, вдыхая кислород.

Но если человек хочет знать объем и силу своих способностей, он должен рассчитывать только на свои собственные силы. Он может взять цилиндр с кислородом для медицинских целей, как он взял бы бутылку водки, но он не должен зависеть от него. Весь наш опыт показывает, что человек имеет полное основание доверять самому себе.

Сомервелль говорит, что к концу экспедиции он чувствовал себя «вполне хорошо на 8230 метров». Носильщики несли груз до 7620 и даже 7770 метров; можно было надеяться, что они донесут маленькую палатку и до 8230 метров. Если это будет выполнено, тогда два альпиниста, чувствующие себя «вполне хорошо», смогут сделать оставшиеся 610 метров без кислорода. И если это удастся, то это будет подвиг гораздо более значительный; он даст большое удовлетворение и радость. Он покажет, что сами по себе условия больших высот не могут помешать человеку взобраться на гору какой угодно высоты.

Сторонники кислорода могут заявлять, что, если бы экспедиция сосредоточила свое внимание на кислороде и только на нем одном, Эверест был бы уже побежден. Возможно, что это так. Но если бы они действительно были правы, мы не сделали бы самого ценного открытия, что люди приспособляются к условиям высочайших высот. Мы недооценили бы того факта, что человек, упражняя свои способности, увеличивает их. И мы впали бы в еще большую зависимость от внешних возбудителей вместо того, чтобы опираться на свою собственную природную энергию при восхождении на высокие горы. Мы никогда, может быть, не узнали бы, какие возможности заключаются в нас самих. Известная отрасль науки получила бы некоторые Достижения, но человек потерял бы возможность узнать самого себя.

Это был урок, который мы не имели до экспедиции 1922 г. и который нам окончательно дала третья экспедиции.

Мы все еще колебались между верой в себя самих и верой в кислород; мы слишком полагались на то, что для нас может сделать физика и химия, и очень мало рассчитывали на свои силы. Поэтому следующая экспедиция также была снабжена кислородом.

Но, как мы увидим, это была ужасная ошибка. Она усложнила план атаки Эвереста, который всегда должен быть наиболее простым. Она изменила назначение носильщиков, которых важнее было использовать для подъема палаток и пищевых запасов, чем цилиндров с кислородом.

Впрочем, ошибки прошлого видеть легко, но тогда казалось прямо смешным не иметь с собой кислорода, по крайней мере про запас. И даже теперь все еще есть поклонники кислорода, рекомендующие его применение.

 

ДРУГИЕ ВЫВОДЫ ИЗ ОПЫТА ВТОРОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

Необходимо организовать два лагеря выше Северного перевала, один на высоте 7620 метров, другой ― 8230 метров для восхождения без кислорода, ― таково было заключение экспедиции. Подъем на вершину должен быть очень медленным, как бы ни были сильны альпинисты и как бы хорошо они ни акклиматизировались. Необходимо делать несколько вдохов после каждого шага. Можно сэкономить много сил, сохраняя равновесие и устойчивость и двигаясь ритмически. Однако, несмотря на все эти меры предосторожности, подъем на последние 610 метров не может быть больше 21 метра в час. Выход ранним утром на вершину в этих больших высотах почти невозможен. Когда удастся достигнуть вершины, необходимо иметь в своем распоряжении время для возвращения обратно, если возможно до Северного перевала. Спуск совершается в три раза быстрее подъема. Но для него следует иметь в запасе 4 или 5 часов. Пункт отправления на вершину должен быть возможно ближе к 8230 метрам. Необходимо также иметь носильщиков для переноса груза даже до этой ужасающей высоты, если альпинисты рассчитывают достигнуть вершины.

Другое заключение, на основании экспедиционного опыта, касалось возраста альпинистов, участвующих в подъеме на вершину. Они должны быть не слишком стары, не свыше 40 лет или лучше около 30 лет, так как в большем возрасте затрудняется акклиматизация. Это был очень ценный вывод, потому что до сих пор не знали, какой возраст удобнее ― более молодой или более пожилой. Казалось, что люди старшего возраста в некоторых отношениях лучше подходят для этой ветры там постоянны. Они так часто дуют и с такой бешеной силой, что альпинисты склонны считать их в тех областях за нормальное явление. Трудно сказать, в какое время года они особенно свирепствуют. Но в течение того короткого периода, когда там вообще были возможны подъемы, альпинисты не могли позволить себе выжидать безветренных дней. Если только ветер не переходил в ураган, они отправлялись в поход на вершину, все равно, было ли ветрено или тихо. Но если это так, путешественники и носильщики должны быть снабжены платьем, возможно более непроницаемым для ветра, какое только вообще может быть. Необходимы также палатки, по возможности не пропускающие ветра. Правда, нет такого материала, кроме разве твердой стали, который был бы совершенно непроницаем для ветра на Эвересте. Но для материалов существует различная степень проницаемости, и необходимо выбрать наименее проницаемый, если только он достаточно прочен и удобен для перевозки.

Таковы ценные выводы, полученные экспедицией, и если следующая экспедиция использует их, ее успех, несомненно, будет более вероятен.