Констатируя наличие такой тенденции – огосударствления детей, я вовсе не намерен предаваться модному ныне в России занятию – якобы либеральной критике государства за то, что оно, мол, стремится захватить в свои загребущие лапы все, что только может, и даже детишек – нашу гордость и надежду. Если оставить сейчас в стороне идейные истоки этой тенденции, а взглянуть на современную ситуацию, то легко обнаружить, что принятие государством на себя обязанности воспитания и образования детей – это не только и не столько результат его, государства, желания и стремления, сколько жестокая необходимость, вызванная тем, что дети оказываются, по существу, никому не нужны, кроме государства. Я просил бы, конечно, не истолковывать это суждение в буквальном смысле, как относящееся к каждой семье, каждому родителю и к каждому ребенку. Каждый родитель очень любит детей, каждая семья любит детей и заботится о них изо всех возможных сил, каждая женщина чувствует себя несчастной, если у нее нет детей, а каждый мужчина, еще не произведший на свет ребенка, в мечтах представляет себя гордым отцом. Вот только детей рождается все меньше и меньше. По данным, относящимся к одной из стран старой Европы (а эти данные сопоставимы с российскими), сейчас у каждых ста женщин рождается 66 дочерей, 44 внучки и 29 правнучек. А когда эти дети, эти внучки и правнучки, внуки и правнуки рождаются, родители как можно быстрее перекладывают их в услужливо подставленные руки государства. На вопрос «чей ребенок?» приходится ответить «ничей», он не нужен никому, кроме государства. Это и есть основная причина огосударствления детей.

У этой нелюбви к рождениям есть два глубоких основания. Первое – идеология самореализации, о которой мы много уже говорили выше. Вторая, о которой мы говорили меньше, – включения семьи и детей в экономическую калькуляцию жизни. С самореализацией это тесно связано. Повышение статуса предполагает рост доходов. Рост доходов предполагает повышение статуса. Поэтому самореализация – это еще и экономическая категория. Брачный рынок, как говорилось выше, побуждает не устанавливать прочных связей и не иметь детей. И то, и другое понижает ценность индивида на брачном рынке, в результате чего он может рассчитывать лишь на менее качественного партнера, а соответственно на менее качественный стиль жизни с этим партнером. Женщина с детьми на брачном рынке – это second hand на рынке, рекламный слоган которого (как, впрочем, и любого современного рынка): «Все самое новое и лучшего качества!» Нет ничего привлекательнее, чем «новая коллекция». Это не циничное, а экономическое суждение. «За такой товар слишком дорого!» – скажет покупатель, и он будет прав, потому что вырастить ребенка и дать ему образование сегодня – это предприятие, требующее не только титанических усилий (так было всегда с детьми), но и титанических затрат. Помимо того, что рождение ребенка круто меняет весь мир интересов и ценностей родителей, дети – это еще и самая крупная и с каждым годом растущая статья в бюджете семьи. Поэтому нормальная современная семья не может позволить себе много или даже несколько детей просто по экономическим причинам. Государственная помощь не решает основных проблем. Она приходит на самом начальном этапе (сейчас это материнский капитал, льготы в приобретении жилья, материнские пособия разного рода), но основные затраты, возникающие по мере взросления ребенка, несут сами родители.

Поэтому-то женщины и выбирают вместо ребенка карьеру или развлечения (новая машина, поездка в Гоа или на Мальдивы), а вместо деторождения – безопасный секс, в лучшем случае, или аборт – в худшем. Ну, а когда ребенок рождается, он сдается на руки государству. Таким образом, круг замыкается. В этом состоит одна из главных несправедливостей современного развития – не естественное неравенство, а именно человеческая несправедливость, потому что, несмотря на стихийность и неумолимость экономического развития, в руках политиков и менеджеров всегда было очень много рычагов, позволяющих не перераспределять общественный продукт в пользу семьи, а инвестировать его в семью. Ибо семья работает на все общество, внося огромный вклад в формирование будущего человеческого капитала. Затраты, связанные с выполнением семейных и родительских обязательств, никогда и никем толком не подсчитывались и оцениваются приблизительно и на глазок. Тем не менее эти суммы в разных странах исчисляются триллионами рублей, долларов и евро. Сюда входят затраты не только на питание, одежду и обувь, другие текущие затраты, но и очень высокие затраты на медицинское обслуживание и образование. И затраты эти делаются только родителями. Это инвестиции, причем инвестиции не столько в собственное будущее (современные системы социального обеспечения в развитых странах позволяют родителям не зависеть от детей в экономическом смысле), сколько в будущее страны. И тем не менее эти гигантские родительские затраты остаются не вознагражденными обществом. В частности, потому, что родительские инвестиции через посредство систем социального обеспечения уходят также и на финансирование пенсий тех, кто, «лето красное пропев», так и остался бездетным, а также и на пенсионное обеспечение и финансирование социальных пособий для миллионов иммигрантов, что не смогли или не захотели найти себе работу в новой стране. Родители – это те, перед кем современное общество в неоплатном и, как ни горько, в не подлежащем оплате долгу, настоящие скромные герои. Неслучайно профессор Больц, неоднократно цитированный в этом разделе, по сути дела, посвятил им свою книгу о современной семье, назвав ее «Герои семьи».

Нынешняя ситуация со стоимостью выращивания ребенка ни у нас в стране, ни в других странах так полностью и не осознана. При этом ситуация эта весьма и весьма противоречива. Мы рассуждали выше о том, что семейный, в частности родительский, труд оказывается безвозмездным трудом, не пополняющим национальное богатство. Это старая как мир истина. Больц цитирует национал-эконома конца XIX столетия Фридриха Листа: «Кто выращивает свиней – тот продуктивный член общества, кто выращивает людей – тот непродуктивный». С другой стороны, включение семейного и родительского труда в исчисление валового общественного продукта и соответственно подключение его к денежным потокам современной экономики – как бы это ни выглядело на практике! – неизбежно привело бы к разрушению оставшихся функций семьи, то есть к окончательному разрушению семьи вообще. А пока эта проблема не решена, налицо оказывается ситуация, когда родительский труд действительно монетаризируется, но причудливым и даже извращенным образом: например, когда домработница или няня убирает квартиру, готовит еду, ухаживает за ребенком и, естественно, получает за это деньги, в то время как другая женщина, скажем, няня или воспитательница в детском саду, также занята уборкой, приготовлением пищи и уходом за ребенком той самой домработницы. В результате струятся денежные потоки, бюджет получает налоги, растет ВВП. То есть национальное богатство вроде бы растет. И домработница, и няня в детском саду – обе являются производительными членами общества. В то же время страдает семья, которая постепенно начинает рассматриваться как некий отягощающий придаток к профессиональной работе, и страдает будущий человеческий капитал, который в условиях, когда воспитание ребенка и вообще семейная жизнь отданы, так сказать, на аутсорсинг, то есть выставлены на рынок и, будучи исполняемыми людьми, целью которых в конечном счете является только получение дохода, существенно теряют в качестве.

В общем, ситуация такова, что семейный и родительский труд не делает человека полезным членом общества, а делает его таковым только работа с целью получения дохода. Такая работа есть центральный фактор социальной жизни человека, который структурирует и определяет смысл всех прочих обстоятельств жизни. Именно поэтому молодые матери, отсидев положенный срок послеродового отпуска, спешат немедленно устроиться на работу, и именно поэтому всеобщим признаком успеха и благополучия в семейной политике является достаточное количество детских садов и школ с продленным днем, короче, учреждений, где дети проводят целый день, обеспечивая родителям возможность беспрепятственного выполнения своих рабочих дел. В результате дети есть, но их как бы и нет. Вопрос о том, как все это отражается на детях, – неполиткорректный вопрос. Во всяком случае, эта стратегия в экономической и семейной политике считается идеальной. Проблемы обсуждаются только тактические: потребное количество детских садов в расчете на тысячу детских душ, их размещение и т. п. Главное, чтобы женщины могли не отягощаться мыслями о детях, выходя на рынок труда.

Больц пишет: чем успешнее экономика и чем образованнее женщины, тем бесплоднее нация, чем продуктивнее женщина, тем она менее репродуктивна. Это относится и к индивидуальной женщине, и к обществу в целом. Индустриальные общества крайне продуктивны, но они же слабо воспроизводятся. Последние десятилетия и Запад, и Россия в том, что касается рождений, находятся в депрессивном состоянии. И причина этого проста: производство прибыльно, воспроизводство затратно. Но и управлять производством, конечно, легче: в случае производства приходится иметь дело с вещами и услугами, то есть с экономикой. В случае воспроизводства приходится иметь дело с людьми и обязательствами, то есть с антропологией и моралью. Ясно, что первое проще и легче поддается управлению. Результатом такой соглашательской и, главное, всем удобной стратегии стал осознанный уже всеми кризис семьи и демографическая катастрофа, или, как определил это Хайнсон, демографическая капитуляция Европы. Главное, поправить дело уже невозможно – нет реальной политической или экономической альтернативы. Можно восклицать «Назад к семье!» или «Назад к семейным ценностям!», но от этого ближе к ним не станешь. Вернуть женщин и детей в семью уже не получится. Это было бы коренным переворотом в идеологии современного мира – отрицанием императива самореализации, и если бы даже кто-то захотел и попытался это сделать, то такого насилия не вынес бы рынок труда, что привело бы к коллапсу экономики. Но если бы семью удалось включить в экономический процесс, то есть монетаризировать работу по дому и по уходу за своим ребенком, – это вроде бы позволит женщине самореализоваться, то есть стать «полезным членом общества», прямо в семье – то это, скорее всего, разрушило бы сам институт семьи.