Первый Кубанский авиационный отряд. Военный комиссар Василий Шкуро. Снова в Астрахани. Ураган над аэродромом. Контрреволюционный мятеж в городе. Удары с воздуха по мятежникам. Приезд Сергея Мироновича Кирова. Приключения летчика Демченко и моториста Сероглазова.
Военная обстановка на юге Советской России в конце 1918 года была крайне сложной. В сентябре началось наступление на Царицын донских белоказаков. Одновременно перешла в наступление на Северном Кавказе белая армия генерала Деникина. По мере того как Деникин охватывал районы Северного Кавказа, развертывалось формирование контрреволюционных сил на Кубани и Тереке. В Закавказье власть захватили буржуазные националисты, меньшевики и эсеры.
В ноябре 1918 года был образован Революционный военный Совет Каспийско-Кавказского фронта, в подчинение которого вошли 11-я и 12-я армии, находившиеся на Северном Кавказе, и все части Красной Армии и флота Астраханского края. Реввоенсовет находился в Астрахани. В то же время в Астрахани сформировалось Полевое управление авиации и воздухоплавания Каспийско-Кавказского фронта. В ноябре в Астрахань по железной дороге с Царицынского фронта прибыл 1-й Кубанский авиационный отряд. Наш Астраханский отряд расформировали и направили на доукомплектование прибывшего 1-го Кубанского отряда. Командиром 1-го Кубанского авиационного отряда был летчик Кучинский, а комиссаром — Василий Карпович Шкуро. Кучинский — бывший солдат старой армии; Шкуро — авиационный моторист. Столяров, Набоков и Левашев были откомандированы и не вошли в состав нового отряда.
Я был оставлен на прежней должности аэронавигатора и готовился выполнять обязанности летчика-наблюдателя.
В конце ноября 1918 года поступил приказе перебазировании отряда на Северный Кавказ, в город Святой Крест.
Этот приказ вызвал большой подъем. Все были рады тому, что начнется, наконец, настоящая боевая жизнь. Подготовка к перебазированию велась с рассвета и до глубокой ночи. Большие трудности представлял перелет на изношенных самолетах, которыми располагал отряд, через почти безлюдную степь, лишенную каких-либо характерных ориентиров. От Астрахани до города Святой Крест по прямой было около трехсот пятидесяти километров. Сейчас такое расстояние для самолета кажется ничтожным. Но в те времена такой перелет был делом весьма нелегким.
Обстановка на Северном Кавказе в это время была изменчивой и тревожной. Сведения в Астрахань поступали оттуда с большим опозданием. Можно было опасаться, что ко времени перелета самолетов, а особенно переезда наземного эшелона, обстановка на Северном Кавказе может значительно измениться, и неизвестно, как еще удастся собраться отряду на новом месте.
Мы считали, что наш 1-й Кубанский отряд достаточно боеспособен: у нас имелось четыре исправных самолета с четырьмя опытными летчиками, штат отряда был укомплектован, кроме того, мы располагали большим запасом технического имущества.
В Святой Крест выслали на грузовой автомашине небольшую команду во главе с помощником моториста Федоровым. Задача этой команды заключалась в том, чтобы найти у города Святой Крест подходящее поле под отрядный аэродром и встретить прилетающие самолеты. Чтобы определить направление ветра, они должны были разжечь в центре поля большой костер.
Первыми должны были вылететь из Астрахани командир отряда Кучинский и летчик Демченко, за ними Лапса и Фокин. «Ньюпоры» не могли пролететь весь маршрут и нуждались в дозаправке горючим где-нибудь на промежуточной посадочной площадке. С этой целью командир отряда выслал специальную команду с одной конной повозкой с горючим и запасными частями в село Яндыковское, находящееся в 115 километрах от Астрахани. Начальником этой команды назначили моториста Кузьмина. Он должен был отыскать и подготовить с помощью местных жителей посадочную площадку.
Комиссар отряда Шкуро с небольшой группой, в которую входил и я, готовился отправиться из Астрахани на грузовой автомашине.
На эту автомашину имелось в виду погрузить и часть технического имущества.
Механик отряда Ванин и мотористы, работавшие на «Ньюпорах», должны были отправиться в Святой Крест после вылета самолетов. Последней намечалась отправка из Астрахани конного транспорта с имуществом отряда, а также всего оставшегося личного состава. Возглавить этот эшелон поручалось летчику-наблюдателю Витьевскому.
5 декабря от передовой команды получили донесение, что она прибыла в город Святой Крест, нашла и подготовила посадочную площадку и ожидает прилета самолетов.
На другой день ранним утром почти весь личный состав отряда был на аэродроме. Командир отряда Кучинский должен был лететь с мотористом Карновским на «Вуазене», а Демченко с мотористом Сероглазовым — на «Фармане».
Все мы несколько тревожились за благополучный исход предстоящего перелета. На самолетах не было компасов. В ясную погоду можно было грубо определить страны света по солнцу и таким образом как-то ориентироваться. Но что делать, когда солнце закрыто облаками? Ведь лететь приходилось над однообразной равниной, не имеющей заметных ориентиров. И при всем этом следовало иметь в виду, что запас бензина был крайне ограничен. Вынужденная посадка в безлюдной степи могла кончиться плохо.
Моторист Карновский, стоя в гондоле спиной к Кучинскому, начал запускать рукояткой мотор. С первой же попытки мотор заработал с ровным тихим гулом. Все в порядке. Через несколько минут Кучинский был уже в воздухе. Летчик Демченко с мотористом Сероглазовым вылетели только через час: на их самолете отказал карбюратор.
На другой день рано утром отправилась на грузовой автомашине группа, возглавляемая комиссаром отряда. Но нас постигла неудача. Автомашина сломалась, и мы через несколько дней вынуждены были возвратиться в Астрахань.
В дороге представилась возможность поближе познакомиться с новым военным комиссаром. Он оказался кубанцем. В 1914 году по мобилизации попал в авиационные мастерские. Затем работал в качестве помощника моториста, а потом мотористом в авиационном отряде, действовавшем на Юго-Западном фронте. В 1917 году на фронте Василий Шкуро вступил в партию.
Василий Карпович Шкуро, комиссар отряда
Характер у комиссара был довольно тяжелый. Он легко раздражался, был резок. Но авиационную службу знал хорошо. Очень требовательный, он вместе с тем проявлял исключительную заботу о подчиненных.
Перебазирование нашего отряда проходило с большими трудностями. Только командир отряда достиг цели. Летчик Демченко не прилетел в Святой Крест, и о нем и его мотористе не было никаких сведений.
Летчик Фокин, вылетев из Астрахани на «Ньюпоре», совершил вынужденную посадку из-за неисправности мотора всего в двадцати километрах от города. При посадке самолет разбился, но летчик не пострадал.
Конный транспорт и строевая команда отряда из Астрахани не были отправлены, а Лапса не вылетал. Что случилось с нашей передовой командой, никто не знал.
Временно «остатками» отряда командовал летчик Фокин. Его мало кто знал: он был назначен в отряд недавно. По словам комиссара, Фокин в 1917 году был эсером, а сейчас не то в шутку, не то всерьез заявлял, что он анархист-индивидуалист. По окончании реального училища в России Фокин учился в Англии в каком-то высшем техническом учебном заведении. В Россию он возвратился в 1917 году. Школу летчиков окончил тоже в Англии. Внешне Фокин производил впечатление физически очень хрупкого, слабого юноши. Он был красив: тонкие черты лица, миндалевидные темные глаза, вьющиеся волосы. Фокин прекрасно играл на пианино.
У Кучинского при перелете в Святой Крест закапризничал мотор. Тотчас же моторист Карновский вылез из кабины на плоскость, спустился на шасси. С большим трудом он перебрался на ось задних колес и там, стоя на ней и держась одной рукой за подкос, другой рукой стал копаться в моторе. Ему удалось в воздухе устранить неисправность. Случай этот, конечно, беспримерный. Карновский обморозил лицо и руки. Когда они прилетели в Святой Крест, Карновского пришлось положить на несколько дней в госпиталь. Потом Кучинский с Карновским перелетели в город Георгиевск.
Поступок Карновского вызвал у нас восхищение. Удивительное бесстрашие решиться в полете вылезти из кабины самолета и, стоя на шасси, в потоке холодного воздуха устранять неисправности в моторе, работая в непосредственной близости от вращающегося винта.
Прилетев в Георгиевск, Кучинский и Карновский узнали, что наши войска отступают. Как это часто бывает в такое время, своевременной информации об истинном положении дел на фронте не имелось.
Через город проходили наши отступающие кавалерийские части и обозы. Подъезжавшие к самолетам кавалерийские начальники говорили, что белые недалеко, и советовали улетать. Но как это было сделать, когда в самолете обнаружилась серьезная неисправность?
Белоказаки внезапно ворвались в Георгиевск. Кучинский и Карновский успели скрыться в городе. «Вуазен» захватили белоказаки.
Все эти сведения дошли до нас только много времени спустя, когда Кучинскому и Карновскому удалось пробраться в расположение наших войск, отступающих к Астрахани. Кучинский, после того как возвратился, заболел и умер; Карновский был направлен на учебу в летную школу.
В январе 1919 года отряд продолжал оставаться на Астраханском аэродроме, но численность его уменьшилась. Прежнее наименование «1-й Кубанский» было отменено, и нам дали номер «47».
Из боевого состава в отряде остались два летчика — Фокин и Лапса и два летчика-наблюдателя — Витьевский и Николаев. В отряде было только два самолета: «Ньюпор-17» и «Сопвич», который мы недавно получили. Это была двухместная машина с мотором «РОН» мощностью 120 лошадиных сил. Его максимальная скорость достигала 150 километров в час, максимальная высота полета 5000 метров. Продолжительность полета «Сопвича» составляла около 4 часов, бомбовая нагрузка — до 100 килограммов. Проверив «Сопвич» в полете, Фокин оставил его за собой.
В феврале в отряд вернулся на автомашине шофер Ваня и привез целыми и невредимыми всех из передовой команды, высылавшейся в Святой Крест. Команда пыталась пробраться в Георгиевск, но в связи с отступлением наших войск ей это сделать не удалось. Не получая никаких приказаний, Федоров, возглавлявший команду, решил возвратиться в Астрахань.
В середине февраля резко потеплело. Задула «моряна» — местный юго-восточный ветер; небо заволокли низкие, быстро несущиеся серые облака, то и дело сеющие дождь. Тонкий снежный покров быстро исчез. Дороги и немощеные астраханские улицы стали развороченными и грязными.
Аэродром размок. Полетов не было. Время проходило в нудном бездействии. Весь личный состав отряда размещался в городе в четырехэтажном каменном доме, в районе, прилегающем к аэродрому. В доме было много комнат, но почти все пустые. Мебель успел кто-то вывезти. Спали вповалку на полу, а обедали в одной из комнат, где стоял длинный, грубо сколоченный стол. Чемоданы и сундуки с личными вещами были в беспорядке сложены вдоль стен комнат.
Шапки, шлемы, тужурки, полотенца, револьверы, ремни висели на дверных ручках и гвоздях, в изобилии вбитых нами в стены. В доме в течение всего вечера не умолкала игра на рояле; у одних что-то выходило, другие пробовали свои силы впервые.
На третий день оттепели погода еще более ухудшилась. Дождь лил беспрерывно. Вечером начался ураган. С аэродрома позвонили, что ветер грозит сорвать ангарную палатку. Дежурный наряд, находившийся в течение многих часов на аэродроме, выбиваясь из сил, едва удерживал палатку со стоявшими в ней самолетами от порывов ветра.
Как только об этом стало известно, по приказу командира все устремились на аэродром. На единственной в отряде грузовой автомашине уехали летчики и мотористы. Остальные добирались до аэродрома кто как мог, но большей частью на «мобилизованных» своей властью легковых извозчиках.
На аэродроме аврал, вся ангарная палатка облеплена людьми, напрягавшими все силы, чтобы не дать порывам ветра снести ее. Под ударами ветра палатка порывисто надувалась, и веревки, удерживающие ее, стремились выдернуть из земли колья, к которым они были привязаны. Вертикальные и горизонтальные шнуровки то там, то тут рвались. Не удерживаемые шнуровкой полотнища хлопали от ветра, издавая звуки, похожие на винтовочную стрельбу. В образовавшиеся дыры внутрь палатки врывались ветер и дождь. Это было очень опасно. Стоило только порваться какой-либо части палатки, как ветер начал бы рвать одно полотнище за другим, и палатка была бы снесена, а находящиеся в ней самолеты разрушены. В старой армии на фронте такие случаи бывали не раз. Об этом хорошо помнили многие и ясно представляли себе эту опасность.
Рев ветра, шум дождя, хлопанье полотнищ палатки, удары молотов по забиваемым в землю кольям, крики мотористов и красноармейцев — все это сливалось в общий беспорядочный хаос звуков.
Несколько часов продолжалась беспрерывная борьба со стихией, грозившей уничтожением самолетов. Почти у всех руки были в кровавых мозолях, ссадинах и ожогах от рвущихся из рук канатов и бечевок.
Только к утру ураган стих, и опасность миновала.
Фокин и комиссар Шкуро распорядились выдать каждому немного разбавленного спирта. Измученные, но довольные, в приподнятом настроении садились мы завтракать. Сознание выполненного долга повышало, усиливало чувство взаимной спаянности всех в отряде.
В этот же день вечером комиссар созвал партийное собрание, на нем были приняты в члены партии Мошков, помощник моториста Федоров, помощник моториста Быков.
10 марта рано утром в общежитии отряда всех всполошила частая винтовочная и пулеметная стрельба. Через несколько минут в отряд сообщили по телефону, что в городе начался контрреволюционный мятеж.
Командир и комиссар отряда приказали всем как можно скорее следовать на аэродром охранять самолеты. Многие имели винтовки. Кроме того, в отряде было два легких ручных пулемета: один из них находился у Федорова, другой — у Мошкова. Комиссар ускакал на единственной в отряде верховой лошади к Сергею Мироновичу Кирову выяснить обстановку и получить указания.
В районе аэродрома было спокойно. Мятеж начался в противоположной, юго-западной, части города. Фокин быстро разбил нас на группы, назначил старших и указал участки обороны, выдвинутые на 300–400 метров от палатки-ангара в сторону города. Окопчики рыть не стали. Решили использовать местные укрытия.
Стрельба в городе то затихала, то вспыхивала с новой силой. Примерно через час возвратился комиссар Шкуро. Он собрал всех у ангара-палатки, оставив на боевых участках только дежурных, и рассказал нам, что произошло в городе. Контрреволюционный мятеж подняли бывшие офицеры, казаки.
К мятежникам присоединилась некоторая часть мелкой буржуазии: кустари-собственники, лавочники, спекулянты. В некоторых соседних с городом селах начались кулацкие восстания. Главными организаторами и руководителями мятежа являлись английские агенты. Имелись сведения о том, что организованная англичанами на Каспийском море военная флотилия направляется из Петровска к Астрахани.
Против мятежников начали наступление части Красной Армии, революционные моряки, вооруженные коммунисты города и добровольцы-рабочие.
Подавлением мятежа руководил председатель Военно-революционного комитета Астраханского края — Сергей Миронович Киров, возглавлявший всю военную и гражданскую власть в городе и крае.
Киров поставил задачу авиационному отряду бомбить мятежников с воздуха и охранять аэродром. В то же время Сергей Миронович предупредил, что, нанося с воздуха удар по мятежникам, следует быть крайне осторожными, чтобы по ошибке не сбросить бомбы на мирное население.
Вскоре было установлено, что неизвестно где находятся летчик-наблюдатель Николаев и красноармеец Сомов. Последний поступил в отряд недавно, из числа мобилизованных в городе жителей. Это был здоровяк с ярко-рыжей шевелюрой, усами и небольшой курчавой бородкой. До революции он был мясником на Малых Исадах — местном городском рынке. На общих собраниях отряда Сомов часто начинал выступления, не спрашивая разрешения председателя собрания. На замечания председателя собрания: «Я тебе, Сомов, слова не давал», он обычно отвечал: «А я тебя и не спрашивал, я анархист и сам беру слово».
По приказанию командира мотористы выкатили из палатки его самолет «Сопвич» и начали готовить к полету. Фокин решил лететь на выполнение ответственного задания, полученного от товарища Кирова, с Витьевским. Но комиссар заявил, что он намерен сам лететь в качестве летчика-наблюдателя.
Когда Фокин и Шкуро были готовы к полету, на аэродром примчался верхом на коне бравый матрос. Он подскакал прямо к самолету и громко крикнул:
— Кто командир авиации? Давай сюда, я от Кирова!
Фокин и Шкуро вышли из самолета. Матрос с важным видом вынул из кармана план Астрахани.
— Так вот, братишка, — начал он, обращаясь к Фокину. — Сергей Миронович Киров посылает тебе эту карту и наказал мне объяснить, где наши, а где беляки.
И, тыча пальцем в план города, матрос принялся уточнять положение наших войск и районы, еще занятые мятежниками. Объяснял он примерно так:
— На Цареве каланчу пожарную видел? Так вот, от нее через квартал к Волге уже беляки… Как подашься через бывший царевский рынок, так и давай жару белякам.
Из всех этих объяснений с трудом можно было понять, где находятся мятежники. Пожалуй, более важным было сообщение матроса о том, что по приказанию товарища Кирова все наши воинские части, ведущие бой, предупреждены о возможном появлении советского самолета и стрелять по нему не будут.
Не дожидаясь вылета, матрос ускакал.
Все понимали, что задание это сложное. Нанести удар с воздуха по мятежникам, засевшим в некоторых районах города, можно было только с малых высот, порядка двухсот — трехсот метров. Малейшая неточность при бомбометании и пулеметном обстреле была бы опасна не только для частей Красной Армии, но и для мирного населения.
Кроме того, полет на такой малой высоте на самолете «Сопвич», где летчик и наблюдатель помещались в не защищенном от пуль фюзеляже, представлял большую опасность. Даже посредственный стрелок мог без особого труда попасть в летчиков.
Но кто не подвергал себя опасности на войне?
Командир и комиссар торопились с вылетом. Помимо бомб, они захватили с собой легкий пулемет с несколькими дисками.
Взлетев, «Сопвич» взял курс на юго-западную часть города. Там самолет начал делать большие, круги и медленно снижаться. С высоты примерно двухсот метров летчики сбросили бомбы. Послышались разрывы, потом стала ясно слышна пулеметная стрельба, снова взрывы бомб и пулеметные очереди.
Через несколько минут самолет опять начал набирать высоту. Покружившись над городом, чтобы сориентироваться, Фокин вторично пошел на снижение. Так повторялось несколько раз. Самолет находился в воздухе минут сорок. Наконец он снизился настолько, что мы перестали видеть его из-за крыш домов.
Прошла минута, другая — и вдруг воздух огласился ворвавшимся грохотом мотора.
«Сопвич» неожиданно «выскочил» из-за крыши большого дома, стоявшего недалеко от аэродрома. Развернувшись против ветра, самолет пошел на посадку. Благополучное возвращение летчиков всех очень обрадовало. Им наперебой жали руки, поздравляли с успешным выполнением задания.
Да, задание было выполнено. Фокин появился над районом, занятым мятежниками, на большой высоте. Надо было ориентироваться и выбрать цели. Кроме того, Фокин хотел, чтобы самолет увидели наши бойцы и враги. У первых он хотел поднять боевой дух, а у вторых вызвать страх.
Мятеж был быстро подавлен благодаря энергичным мерам, предпринятым Сергеем Мироновичем Кировым, и его исключительно высокому авторитету среди трудящихся города и в частях Красной Армии. Атака с воздуха имела успех. Правда, мятежники понесли незначительные потери, но моральное и психологическое значение этой атаки было велико. Как потом рассказывали захваченные контрреволюционеры, каждому из них казалось, что большевистский самолет снижается именно на него. В рядах мятежников поднялась паника, многие разбежались.
Летчик-наблюдатель отряда Николаев оказался изменником. Позднее удалось установить, что он был одним из руководителей заговора и с оружием в руках активно участвовал в мятеже. Николаев пытался скрыться, но был схвачен и расстрелян.
Сомов появился в отряде как ни в чем не бывало тотчас же после подавления мятежа.
Этот «анархист» ко всему прочему был большим трусом. Он не примкнул к мятежникам, но и не боролся с ними. Как установило следствие, Сомов во время мятежа вместе со своими приятелями — уголовниками грабил магазин. Он был предан суду военного трибунала.
Дней через десять после ликвидации контрреволюционного мятежа в Астрахани к нам на аэродром приехал Сергей Миронович Киров. К его приезду оба самолета были выведены из палатки-ангара, возле них собрался весь летный и технический состав отряда.
Киров одет был во все кожаное. Стоя около «Сопвича», он расспрашивал Фокина о летных и технических качествах этого самолета. Командир подробно докладывал. Сергей Миронович попросил запустить мотор и внимательно наблюдал работу мотористов. Фокин, сидя в кабине, обратился ко мне с вопросом:
— Хотите полетать?
Видя мои загоревшиеся от восторга глаза, он предложил:
— Полетаем над аэродромом, оденьтесь и привяжитесь.
Мошков стал помогать мне одеваться. Откровенно говоря, поглощенный мыслями о предстоящем, первом в моей жизни полете, я не отдавал себе должного отчета в том, что происходит вокруг. Самолет легко, как невесомый, побежал по земле. Я как сейчас помню улыбающееся лицо товарища Кирова, стоявшего около него комиссара Шкуро, хмуро и как-то настороженно смотревшего на меня, Фокина, Мошкова. Вырулив на старт, Фокин оглянулся, посмотрел на меня, затем вперед, на поле аэродрома.
(В следующий момент мотор заработал на полную мощность. «Сопвич» стремительно двинулся вперед. Земля начала резко проваливаться. Вот под нами промелькнуло кладбище. Значит, мы летим уже над окраиной аэродрома. Я поднял взгляд — и невиданное никогда ранее зрелище развернулось передо мною. Вид, открывшийся мне, был настолько прекрасен, новизна и сила моих впечатлений так необычны, что я запомнил этот полет на всю жизнь. И сейчас, спустя много-много лет, я отчетливо представляю его себе в деталях.
Впереди расстилалась бесконечная даль; вот перед нами голубая лента рукава Волги — реки Болды, вот проток Казачий Ерик. Так хорошо знакомые мне места, где прошло мое детство! Панорама быстро менялась. Неожиданно для меня прекратилась работа мотора, стал слышен свист тросов летящего самолета, и я увидел быстро несущееся на нас поле нашего аэродрома. Самолет шел на посадку.
Еще в самолете, когда мы подрулили к палатке-ангару, Фокин, повернувшись в кабине, протянул мне руку и поздравил с первым полетом.
— Спасибо, спасибо, — говорил я, взволнованный пережитыми ощущениями полета и, что греха таить, радостью его благополучного завершения.
Только что я успел выйти из гондолы, ко мне подошел товарищ Киров и тоже поздравил с участием в первом полете. Ему, наверное, рассказали о моем стремлении стать летчиком.
После Фокина летал на своем «Ньюпоре» Лапса. Сергей Миронович хотел посмотреть взлет, полет и посадку самолета-истребителя, видимо с целью проверить состояние самолетов и степень подготовки летчиков.
Киров остался доволен полетами и, собрав нас у ангара-палатки, стал расспрашивать о наших нуждах. Нас особенно тревожил недостаток авиационного бензина. Подвоз бензина с Кавказа давно прекратился, а запасы, хранившиеся в Астрахани, были на исходе. В отряде было мало и самолетов и летчиков. Высказывая свои просьбы, все заверяли товарища Кирова, что всегда готовы выполнить любой приказ советского командования.
Сергей Миронович записал все, что мы говорили ему, и обещал оказать помощь. Потом поблагодарил нас за верную службу Родине и отметил, что он вполне полагается на такой революционный отряд, как наш. Это заявление товарища Кирова имело очень большое значение в дальнейшей работе по укреплению политико-морального состояния всего личного состава отряда.
Так этот день оказался для меня вдвойне знаменательным: во-первых, я близко видел товарища Кирова, разговаривал с ним; во-вторых, первый раз в жизни я летал на самолете.
Неожиданно в отряд возвратились летчик Демченко и моторист Сероглазов. Связь в те времена была плохая, и розыски «пропавших без вести» успеха не имели. Как оказалось, перелет Демченко из Астрахани в Святой Крест был неудачным. Километрах в пятидесяти от города на высоте около 600 метров начались неполадки в работе мотора. Демченко вынужден был спуститься и совершить посадку в степи. При осмотре мотора выяснилось, что засорились жиклеры карбюраторов. Наскоро прочистив карбюраторы, Демченко и Сероглазов решили лететь дальше. Не успели пролететь 5–6 километров, как мотор снова стал давать перебои, и Демченко вынужден был вновь совершить посадку. После вторичного ремонта Демченко взлетел, стремясь во что бы то ни стало добраться до города Святой Крест. Но летчиков постигла новая неудача: от выхлопов загорелось крыло под мотором.
Пожар тотчас же заметил Сероглазов. Он сообщил об этом Демченко. Летчик поспешил посадить самолет, который тут же сгорел. Летчики едва успели выскочить из машины.
Только к вечеру Демченко и Сероглазов вышли на малонаезженную полевую дорогу, никого не встретив в степи. Шли с остановками всю ночь. На рассвете вдали от дороги увидели какой-то сарай. Там оказался небольшой склад невывезенной овечьей шерсти, вблизи находились загородки для отар и были заметны следы стоявших здесь когда-то кибиток.
Усталые летчики соорудили из шерсти себе постели под навесом и уснули. Проспали до двух часов дня и пошли дальше. Сильно оказывалась усталость. Только к вечеру, когда уже начало смеркаться, увидели в километре от дороги всадника. Он оказался пастухом, стерегущим невдалеке отару овец. Старик ехал как раз на склад шерсти, где ночевали наши вынужденные путешественники.
Демченко и Сероглазов, держась от усталости за стремена, добрались со стариком пастухом к месту нахождения отары. Там они поели и отдохнули. Из рассказов пастухов выяснилось, что Демченко и Сероглазов шли не к городу Святой Крест, как они предполагали, а в сторону от него.
После долгих скитаний Демченко и Сероглазов добрались все-таки до города, когда Кучинский уже улетел в Георгиевск, а передовая команда отряда выехала из города. С отступающими нашими частями они возвратились в Астрахань.