Красное солнце, солнце безумья
всходит
над головой...
Рада и терновник
Зрение возвращалось рывками. К тому моменту, когда Пан, подтянувшись на руках, вылезла из подпола, глаза как раз начали различать очертания предметов достаточно четко, чтобы она смогла увернуться от нападающего уродца. Разглядеть его толком шутовка не успела, потому что предпочла выскользнуть на грань. Это удалось ей удивительно легко, вещи тотчас же приобрели четкие очертания и специфическую окраску. А еще Пан смогла разглядеть за стеной Рискла и Эйслин. Оставалось только выясить, обладает ли ведьма пограничным зрением хоть в какой-то степени, или опасаться нечего. Подобрав с земли камень - встречающийся только на границе кремень, искрящий при соприкосновении с воздухом реального мира - шутовка кинула его в Эйслин, как кидают гальку на водную гладь. Миниатюрной каметой, оставляя за собой горящий след, кремень пролетел по воздуху и упал прямо на подол белого платья ведьмы. Та огляделась, тщательно скрывая растерянность. удар она ощутила, это точно, но ни камня, ни Пан не видела. Значит, сладить с ней будет просто, и, скорее всего, шутовка еще успеет остановить гаденыша-оборотня, которому вздумалось совершить эффектное самоубиство.
Прижав ладони к груди чуть понижу ключиц, Пан прикрыла глаза, скользнула чуть дальше от границы, все еще опасно на ней балансируя, и попыталась изменить окружающий мир. Подул ветер, горячий, как в пустне. удовлетворенно ухмыльнувшись, шутовка проскользнула мимо ведьмы и плечом толкнула Рискла.
- Закрой глаза, - шепнула она. - И не раскрывай их ни в коем случае! Еще лучше, ложись на землю и закрывай голову руками.
Черному хватило ума промолчать. Веки его медленно опустились, что вызвало у Пан еще одну ухмылку. Ощущение власти над людьми, которое давала магия, никогда ее не пьянило, но сейчас шутовка ощутила что-то близкое к эйфории. Власть над магами куда привлекательнее.
Все еще не отнимая рук от груди, Пан переплела пальцы и попыталась вообразить нечто действительно чудовищное. Сила канзары была ограничена человеческим воображением, но уж на последнее шутовка пожаловаться не могла. Она позволила своим мыслям течь в произвольном направлении. Эфекта своих действий Пан видеть не могла - хотя могла предположить, что происходит в реальности, но только предположить - однако судя по нервозным движениям Эйслин, действия шутовки увенчались успехом. опустив наконец руки и стиснув кулаки, Пан подкралась к ведьме со спины. Эйслин резко обернулась, защищаясь.
- Вот вхмари! - ругнулась шутовка.
Эйслин умудрилась, даже не видя, схватить Пан за ворот рубахи, и - поскольку была выше - слегка приподнять. Силы в ведьме было, по всему, немеряно, и притом неженской. На шутовку из прорезей маски уставились дикие глаза.
"Личина безликой", - всплыл в голове Пан ленивый голос Злотана. Его величество в тот момент чувствовал себя лучше обычного и изволил завтракать на природе, а точнее - в оранжерее. Пели экзотические птички, свезенные на потеху болезненного правителя Ландора со всех концов земли; особенно надрывался чейнский соловей, обладающий, надо сказать, сильным и мерзким голосом, невзрачный, и невесть за какие заслуги прозванный "королевской птицей". Злотан полулежал в огромном плетеном кресле, кутаясь, как старуха, в вязаную шаль, пил своеобычный травяной отвар, прописанный лейб-медиком и просвящал свою шутовку. Это он чрезвычайно любил: делиться своими энциклопедическими знаниями.
"Личина безликой", - вещал король, - "это, дорогая моя, одна из жемчужин нашей коллекции. Видела у Леуты такую маску, вроде фарфоровой? Классическая "volto". Кстати, она никакая не фарфоровая, а из кости какого-то давно вымершего чудовища. Чем полезна? Ну, честно сказать, я не могу вспомнить ни одного действительно полезного чара... Она увеличивает каким-то образом физическую силу человека, снимает некоторые ограничения его магичесих способностей, делает его неуязвимым для мороков и иллюзий... Что еще..."
В этот момент короля, помниться, прервал тот самый проклятущий лейб-медик, а после к этому разговору не возвращались. Теперь Пан смотрела на чар, который, вообще-то, должен был находиться в хранилище под крылышком у леди Леуты и в полной мере ощущала, что значит "увеличивает физическую силу человека". Воротник давно уже трещал, а ноги шутовки почти оторвались от земли. Совершенно отстраненно - все-таки Пан не переставала потихоньку изменять реальность, придавая ей еще более жуткий вид - шутовка подумала: а как же это маска пропала прямо из-под недреманного ока Леуты?
Шутовка добавила миру немного красного. И еще немного красного. Пульсирующие, мясистые цвета. Сон безумца. Приоткрывший один глаз Рискл заорал, и как диковинный страус из королевского птичника попытался спрятать голову в песок. Удовлетворенная реакцией благодарного зрителя, канзара подбавила еще драматизма. Эйслин наконец пробрало, она разжала пальцы и отступила, прижимая ладони к лицу, вернее - к маске. Пан решилась на простейший фокус: заставила пальцы ведьмы растечься воском. Представила, как горячие капли падают на белое платье. Эйслин купилась и наконец-то заорала от ужаса. Оправляя рубашку, Пан отступила и осторожно выскользнула в нормальный мир. Медленно заходило солнце, вечер был безмятежен, а красный закат, видный в прореху неба между стволами деревьев, обещал назавтра отличную погоду. Пан с удовлетворением отметила, что зрение пришло в норму, бросила короткий взгляд на беснующуюся ведьму и побежала к лесной опушке, как она надеялась, в верную сторону.
* * *
Как Низу и предполагал, Стопа ничем особенным не выделялась, кроме душка сидовской магии, которой, впрочем, все здесь провоняло. Но на Тропу выйти оказалось значительно проще, чем обычно. На грани между двумя половинками мира было ветрено, и ветер этот одновременно порождался камнем и им же рвался в клочья. Пахло травами, палым листом и яблоками - особым осенним запахом.
- Скверно, - буркнул Низу.
Он особенно не любил таких мест: созданных для удовлетворения - сидов, людей или иных созданий, не важно. Рядом со Стопой всяческие мелкие желания исполнялись без затрат, просто в качестве подарка. Как правило, с подобными вещами шутить не стоит. Достаточно пожелать чего-то действительно серьезного, чтобы сильно влипнуть. Запах, это мелочи. И скапливающиеся на горизонте вереные подружки-тучи - тоже мелочь. Кабы не вышло что посерьезней.
Низу осторожно коснулся камня рукой. Стопа медленно отдавала накопленное за лето тепло, остывая. Зимой она должна была покрываться коркой льда, творения сидов вовсе не предназначены для холодов. С ноября дурной народец прячется в свои холмы и носа не кажет до тепла. Это было единственное, что лису в сидах нравилось.
Однако, стоило поторопиться: до сентября всего несколько дней, значит магия Стопы уже начала слабеть. Понятно, почему так торопилась ведьма. Уже в начале осени у камня нечего будет делать, а к концу октября он и вовсе погрузиться в спячку.
Лис опустился на колени и приложил к камню ухо, прислушиваясь. От Стопы исходила сила весьма враждебная, и последнее, что сейчас хотелось делать - колдовать. Тем более, что способ был не самый приятный. Низу очень смутно представлял, что надо делать, в конце-концов, дедушка-Малкирк предпочитал травничество, а позднее оборотень обучался скорее истории магии, чем ее практике. Лучший способ привести в действие подобный камень - принести кровавую жертву. Кровь - сильнейшее средство при любом колдовстве, и здесь даже деления на школы нет. Другое дело, что применять ее не брезгуют только некроманты, они и перед убийством ради колдовства не остановятся.
Кровь. Что бы там не думала королевская дура - а с нее станется - но рисковать своей жизнью, резать вены или превращаться в жертвенного агнца Низу не собирался. Для этого романтического в общем-то жеста он был чересчур прагматичен. Просто нужно было, находясь точно на границе (то есть, прямехонько на камне) выйти на эту самую границу и разрушить возведенную стену. Призванные сюда твари сами сбегут, как только почуют свободу. Легче сказать, чем сделать, все ж таки.
Низу стянул с себя куртку и начал разматывать бинты, с нехорошим чувством, что руки пострадают еще сильнее. Надо же, еще в начале лета он ими втайне гордился: сильные, аккуратные, в случае чего и придушить и заколдовать можно. Хотя, крови, к примеру, будет предостаточно. На сотню приношений. Она, давно уже пропитавшая бинты, теперь медленно капала на землю, пачкая траву. Низу на всякий случай отступил на пару шагов от камня, из чисто суеверных опасений. Прикасаться голыми израненными руками к серой ноздреватой поверхности валуна не хотелось. Впрочем, выбора не было, раз уж назвался трубочником, лезь на труп, как говаривал старина Петер. Вытерев руки припасенным куском полотенца, оборотень опасливо присел на край камня, потом лег, вытянувшись во весь рост. Точно. Такое ощущение, этот гроб, то есть - камень, скроили точно по мерке лиса. Что было странно: сиды отличаются как правило внушительной статью и ростом фута по четыре, чего нельзя сказать об оборотнях, и в особенности о Низу. Лису это очень не понравилось: очередная шуточка творения "дивных", от которых уже и не знаешь, чего ждать. Отступать, однако, было поздно. Медленно опустив руки ладонями вниз на камень, Низу закрыл глаза.
* * *
Пан не поняла, откуда выскочила Эйслин - ведьма просто оказалась перед ней. Когда-то белое платье было вымазано грязью, повисло тряпкой, первозданной костяной белизной сияла только маска. И еще - горели глаза в прорезях. Молча, нарочито медленно Эйслин запустила в шутовку огнем. Пан успела увернуться без труда, перескочила поваленное дерево и спряталась среди его вывороченных корней.
- Это было очень остроумно, маленькая канзара, - тихо сказала Эйслин. В голосе чересчур явственно слышалась разрушительная ярость, и от того неспешная плавная речь наводила ужас. - Только тебе опыта не хватает, чтобы вообразить по настоящему ужасные вещи, поверь мне. Если бы у меня был сейчас твой дар, ты бы скулила и каталась по земле, девочка. А теперь подойди, без глупостей только, и отдай мне свои глаза.
Пан осторожно выглянула из своего убежища. Эйслин спокойно стояла, ожидая, и только поигрывала небольшим серпом, вроде тех, что предназначены для сбора винограда. Она и впрямь решила выковырять глаза, что ли? Шутовка поспешно скользнула на границу, поставила недавно освоенный щит, благо собственной злости хватало, и только после этого ответила:
- Нет, благодарю.
- Ну, сиди, - безразличным тоном сказала Эйслин и даже пожала плечами, начала вращать серп в пальцах, все убыстряя темп. - Знаешь, я бы на твоем месте уже начала волноваться: твой рыжий дружок, маленький предатель, ведь отправился к камню? Может он сделает всю подготовительную работу за меня?
Пан прекрасно понимала, что Эйслин говорит, только чтобы выкурить свою жертву, раз уж не может достать ее на границе. Тем не менее она переспросила:
- Подготовительную работу?
- Ты ведь совсем не слушала учителей, маленькая паршивка? - Эйслин усмехнулась. - Иначе бы начала уже нервничать. Вещи, созданные сидами, опасны. Они всегда таят в себе угрозу. Сиды хотели создать камень, запирающий в ином мире всю тамошнюю нечисть, а вместо этого сделали жертвенник, взойдя на который можно творить все, что заблагорассудится, и с тем миром и с этим. Это - как сейчас говорят безумные техники? - рычаг управления. Но с него ведь надо снять все ограничители, верно? Вот это-то оборотень сейчас и делает. Мне останется только спихнуть с камня его труп, и все.
- Очень страшно, - прокомментировала Пан, лихорадочно вспоминая все, что когда-либо слышала о творениях сидов.
Ну Низу, ну герой хренов!
Поднявшись с земли шутовка обогнула дерево и постаралась прошмыгнуть мимо ведьмы. Эйслин не глядя, то ли наугад, то ли целясь и по каким-то своим признакам угадывая местонахождение жертвы, вновь зашвырнула сгустком магии, на этот раз ледяной. Струя ветра, звенящего от кристалликов льда, едва не задела Пан. По коже прошелся неприятный холодок, следстие то ли магического удара, то ли накатившего страха. Эйслин ничуть не расстроилась из-за своей неудачи: она играла с Пан, как кошка с мышью. Притом, как кошка, которая знает, что у добычи уже сломаны две лапы, она все равно никуда не убежит. Шутовке эта уверенность очень не нравилась, непонятно было, где же ее источник. Может, ведьме и впрямь некуда торопиться?
Канзара на ведьму почти не действовала, нервы у нее были крепкие. Похвастаться какими-либо успехами в магии Пан все еще не могла. Оставалось только одно - воспользоваться навыками в акробатике, благо это мастер Парран вдолбил в голову своей бестолковой ученицы намертво. Пан была одной из лучших в гильдии, когда надо было куда-то залезть, запрыгнуть или протиснуться. В конце-концов, канзара дает понять, что пространство - понятие еще более относительное, чем время.
Прежде всего Пан встала на самую границу, чтобы находиться одновременно на двух половинках мира и быть видимой для ведьмы. Набрав в грудь побольше воздуха она побежала, прыгая, уворачиваясь от веток и возможных заклинаний Эйслин и отчаянно голося:
- О господин всех господ! Слезай со своей белой лебеди и натяни живей хлопушки и шутихи! Усатой обезьянке попала на хвост искра от красного петуха! Хватай скорей чистый прудок, а не то красный петух охватит твою всем горам гору!
Это, конечно, было глупо, но подобная нелепица, знакомая еще со дней обучения в школе гильдии, очень помогала думать. Так, на бегу, Пан и пыталась найти выход из сложившейся ситуации, а уж она была - хуже некуда. Столичная девица, королевская дура, придурочное доверенное лица находящегося при смерти монарха заячьи петляет по лесу в стремительно наступающих сумерках, а за ней несется сумасшедшая ведьма с серпом для выкалывания глаз. "Надо обязательно рассказать учителю, пускай порадуется", - решила Пан, и тут же справедливости ради добавила, - "если доживу". И это была единственная доступная ей мысль.
- Думай, Панце, думай! - приказала она себе и тут же затянула песню про убийство малиновки, главным достоинством которой было количество немудреных куплетов.
Хорошо бы, ведьма бежала-бежала, споткнулась и напоролась на какой-нибудь сук, причем - насмерть напоролась. Хорошо-то хорошо, но надежд на это мало. Эйслин передвигалась по лесу с уверенностью и грацией дикой кошки.
* * *
Лежать на границе, на острой, как заточенная бритва, грани было странно и немного больно. Низу ощущал, как медленно, по капле из него вытекает жизнь. "Скверно", - подумал он. - "А камешек-то с сюрпризом..." Но - сюрприз там, или нет, - нужно было заняться наконец делом.
Оборотень оторвал ладони от камня и теперь касался Стопы только самыми кончиками окровавленных пальцев. Левая рука заметно дрожала от напряжения, но лис предпочел не обращать на это внимания, как он не замечал боли, зародившейся глубоко в костях. Чары ведьмы, проникшие в тело, усилились многократно, Низу стиснул зубы и широко распахнул глаза. Вокруг был туман, густой, каким он не бывает в мире обыкновенном. "Странная стена..." - отрешенно подумал лис, запускаяв туман руки. Их обожгло резкой болью, сразу же свело судорогой пальцы. Оборотень вскользь представил себе собственные ладони - изрезанные, обожженые и окровавленные. Нет, ничего хуже с ними случиться уже не может.
Цепкие пальцы левой руки быстрее справились с судорогой и болью и схватили туман в горсть. Стена была вязкой, как ореховая патока. Низу показалось, что на губах он чувствует сладость пополам с горечью. Нет. Только привкус крови из-за прокушеной губы.
Он так и не сообразил, что ему делать. Если бы оборотень владел приемами канзары, то сделал бы стену вязкого тумана чем-то иным, податливым, а потом уничтожил. Если бы на его месте сейчас лежала Пан, она бы наверняка справилась. Если не умерла раньше. Нет, человеку такое не выдержать. Даже оборотню не выдержать. Может, если бы он был сидом...
Низу огромным усилием заставил себя поднять руки выше. Теперь он видел багровые от крови кисти, изломанные пальцы и клочья тумана, стискивающие запястья. Нет, не клочья, нити.
"Что может быть проще?" - с мрачной ухмылкой сказал он себе.
Он представил, что туман, это клубок, переплетение мягкий шерстяных нитей. Нужно только найти кончик и размотать клубок. Останется только кучка шерсти, спутанная и бесполезная. Из мотка пряжи можно сделать полотно, а можно просто выкинуть его за ненадобностью. Да, что может быть проще...
Низу протянул левую руку, ища проклятый воображаемый кончик воображаемой нити. Железистый привкус крови стал сильнее. Боль усилилась. Все труднее было концентрировать внимание на цели. Прикрыв глаза лис предствил себе карты. В далекой и относительно безмятежной юности он баловался раскладыванием пасьянса, причем - на деньги. Сложив легендарный Глаз Ловра, он заработал себе на недельное проживание в самой дорогой гостинице Скенго. Теперь лис начал мысленно раскладывать его, что позволило забыть на какое-то время о боли.
* * *
Пан прислонилась спиной к липкому от смолы еловому стволу и отдышалась. Эйслин не отставала, и ведьме бег по лесу давался куда проще. Шутовка уже три раза подвернула ногу, ободрала локти и колени. Во что превратилась во время погони юбка, и говорить нечего. Похоже, судьба такая была у всех платьев Пан - превращаться лохмотья, годные только на половые тряпки и ветошь для конопаченья стен. Утешало только одно: судя по тому, как настроение ведьмы поднималось и переходило в безумную эйфорию, бежали они обе в правильном направлении. О прочих ведьминых поводах для радости Пан предпочла не думать.
Она привела дыхание в порядок, выбрала из волос иглы и острые листья какого-то незнакомого растения - растительность впрочем была знакома шутовке в основном по ботаническому саду - вытащила из ладони длинную занозу и продолжила свой бег. Лес стал значительно реже и чище, больше не приходилось перелезать через поваленные стволы или, хуже того, через целое нагромождение поваленных стволов, похожее на баррикаду. Стали попадаться обломки каменных колонн и даже скульптур, украшенных причудливыми узорами. В орнаменте сплетались в какой-то патологической, отдающей откровенной эротикой, страсти лозы. Пробегая мимо, Пан сообразила, что это, видимо, буквы сидов. По крайней мере в учебнике, однажды все же открытом в далекие школьные годы, была очень похожая картинка. Здесь, на опушке леса, сильно пахло каким-то древним колдовством. Тут шутовка вспомнила, что Стопу создавали сиды. Здесь, наверное. было их поселение, разрушенное с уходом времени Ловров.
- Красивые места! - крикнула у нее за спиной Эйслин. - Здесь была небольшая тара, Оддейг, кажется. Здесь жили счастливые сиды, но их всех уничтожили, а деревню сожгли. Их время ушло. Сейчас ушло время слабых магов, их слабого короля и всего слабого королевства. Тебе самой не противно быть игрушкой живого трупа, а?
Пан могла бы не реагировать и на эту провокацию, тем не менее, она ответила с со всем достоинством, возможным, когда бежишь довольно давно, и уже началось колотье в боку:
- Злотан - замечательный человек!
- Брось, девочка, - в голосе Эйслин, и без того ленивом. послышались откровенное сожаление и тоска. - Ты не знаешь, что он за человек, верно? Король - политик, даже если он прикован к постели. Даже если он слабый политик и никудышный король.
- А вы не пытались обращаться со своими возражениями к королю лично? - поинтересовалась шутовка, устроив себе очередную передышку за нагромождением резных камней, оставшихся от какого-то дома.
- Я участвовала в опаснейшей битве против одного из последних могущественных некромантов вместе с твоим отцом и этим ничтожеством - Рисклом, - холодно сказала Эйслин. Она тоже остановилась, и это очень не понравилось Пан. - Я прикрывала спины двух наглых колдунов-карьеристов, я готова была разделить с ними все: жизнь, смерть, постель и победу. И что же? Они бросили меня, когда в меня попало одно из заклинаний некроманта. Меня! Я была их верной подругой, а они бросили меня и уехали в столицу пожинать лавры! Много лет я скиталась по стране, отталкиваемая всеми, пока...
В этот момент Пан надоело слушать, и она побежала дальше, надеясь, что ведьма замешкается. Как оказалось, Эйслин прекрасно может продолжать свой монолог и на бегу. Прислушиваться шутовка не стала, тем более что ведьма попросту жаловалась на жизнь, короля, архимагистра Мартиона и лично Герна с Рисклом. Список ее претензий к миру был непомерно длинен. Пан уже выбралась из леса под звездное небо, а ведьма и не подумала замолкнуть.
В поле было светло - над головой висела крупная полная луна молочно-белого цвета с легкой желтизной, какая бывает у дорогого сына. Пан замерла на секунду, и это промедление чуть было не обошлось ей слишком дорого - Эйслин почти сумела схватить шутовку за рукав. Пан вновь бросилась бежать, что теперь оказалось значительно сложнее. Поле давало обманчивую надежду, что здесь-то уж не обо что будет споткнуться, но под ноги все время попадались кочки, камни, кротовые норы и даже неглубокие но все равно опасные ямы. Однако, Пан упала и споткнулась только когда ее ослепила вспышка.
- Умный мальчик, - довольным голосом прокомментировала Эйслин.
* * *
Нужная нить наконец-то далась в руки, но к этому моменту лис уже совсем обессилел. Крови он потерял больше, чем за все предыдущие дни, камень стал скользким и липким. Жертва действительно вышла кровавой. Напрягая последние силы, оборотень потянул воображаемую нить на себя и начал наматывать ее на руку, на локоть, как когда-то давно делал его дед, если нужно было смотать спутанную веревку. Нить-стена жгла кожу, но как не странно, кровь успокаивала боль. Вскоре стало легче дышать, да и туман немного рассеялся. Вид с камня открывался удивительный, и Низу залюбовался им, несмотря на боль и усталость. Ночь на изнаночной стороне была золотистой, искрящейся, необыкновенной. Краски там были ярче, пронзительнее, и видны были нити, связывающие все детали мира - ну, раз уж он теперь был полотном. Ночь мира обыденного была серой из-за яркого света луны, необыкновенной в своей обыденности. Наверное, никому из оборотней или канзар еще не удавалось увидеть обе половины мира сразу, понять, насколько они похожи и при этом не имеют между собой ничего общего. Резкий приступ боли, перетерпеть которую было почти невозможно, заставил оборотня зажмуриться и стиснуть зубы. Рот заполнился кровью, и непонятно было, идет она горлом, или же сочится из прокушенных губ.
Стена рухнула с негромким шуршанием, как осыпается пряжа в магазине рукоделия, если случайно задеть полку. Клубки чужого колдовства раскатились в разные стороны и медленно истаяли. Низу еще успел заметить в них что-то неуловимо знакомое, но очень и очень странное. Что-то очень древнее. "Забавно", - лениво подумал он. - "Кричать о том, что все мы пережитки прошлого и при этом пользоваться древним колдовством". Руки обессилено упали на камень, ставший вдруг мягким, упругим, похожим на желе, погрузились в него. Низу распахнул глаза. Прямо над ним было огромное и сверкающее созвездие Птицы. Одной половиной оно было на привычной стороне мира - желтые искры звезды, другой - на изнаночной стороне, сложенное из слабо мерцающих камней, которых почти не видно было за общим сиянием. Лис улыбнулся, облизал соленые губы и медленно закрыл глаза.
* * *
Эйслин замерла, словно наткнулась на стену. Руки взметнулись вверх и опали безвольными плетьми. На маске все еще полыхало отражение зарева, но оно уже медленно тускнело и таяло.
- Этого не может быть, - раздельно произнесла ведьма. - Она же сказала...
Пан села, оттирая с лица грязь, и огляделась. Стены не было. Она знала это точно - даже не нужно было выходить на грань, чтобы понять - вокруг была пустота. Вернее - чистота.
- У него получилось, - улыбулась шутовка. Почему-то показалось, что ведьма больше не представляет угрозу.
Эйслин пребывала в растеренности, это отражалось даже на маске. Длинные пальцы медленно, машинально поглаживали белую твердую щеку. Потом она опустилась на корточки и оказалась совсем рядом с Пан. Шутовка отпрянула. Сейчас, несмотря на ночную темноту и все еще пляшушие перед глазами после вспышки круги, были хорошо видны глаза ведьмы - голубые. Наверное она когда-то была блондинкой.
- Я сумела освоить магию огня, воды, воздуха и земли. Я лучше многих магистров владею черной магией, и уж конечно - лучше тебя. Но главное - я освоила некромантию. Это было очень сложно, я, конечно же, ни разу не практиковалась. Нет, мне вовсе не хотелось умирать раньше срока. Но теперь терять нечего, и я попробую. Знаешь, девочка, это будет забавно, учитывая... Ладно, сейчас не время для исторических лекций. Не думаю, что тебе будет больно, я ведь не стану рассекать твою плоть. Знаешь, я могла бы навести на тебя любую болезнь, которая бы медленно и неизбено поддтачивала твое тело. Но я хочу еще перед своей смертью увидеть твою смерть, так что просто сделаю твое сердце очень старым.
- Вы сумасшедшая? - спросила Пан, все еще не зная, воспринимать ли слова Эйслин всерьез.
- Да, - просто сказала ведьма, поднимая руки.
Слов заклинания Пан не расслышала, она даже не уверена была, что слова вообще существовали. Просто ее грудь вдруг стянули стальные обручи, она отрешенно подумала, что теперь знает, что чувствовал Железный Гейнрих из сказки. Сердце заколотило как сумасшедшее об ребра, мечтая выбраться из плена грудной клетки. Резко обожгло болью грудь и бедро. В тот же момент Эйслин завопила и рухнула лицом вниз, упав прямо на колени Пан. Шутовка подождала еще несколько секунд. Ее смерть, почему-то, не наступила. Тогда шутовка медленно перевернула тело Эйслин на спину.
Руки немного дрожали, когда она прикоснулась к маске. Личина безликой вдруг пошла мелкими трещинами и осыпалась почти в пыль. Лица у Эйслин не было. Словно кто-то сгладил все ее черты, как влажную глину. Просто - ровная бледная плоть. Пан согнулась пополам и ее вытошнило прямо на белое платье ведьмы.
- Гадость какая! - прохрипела шутовка, с трудом поднимаясь.
На прощание она нагнулась и сняла с шеи ведьмы медальон Низу. Все это время ее не покидало чувство брезгливости. Надев медальон, Пан прихрамывая пошла в сторону медленно меркнущего зарева. Стопу она заметила еще издалека - камень таких внушительных размеров вообще сложно не заметить. Приблизившись, увидела и Низу. Оборотень лежал на залитом кровью валуне, бледный, как костяной, единственным ярким пятном были его рыжие волосы, вымазанные кровью и налипшие на камень. Правая рука оборотня, иссеченная шрамами, безвольно лежала на груди, левая - сведенная судорогой - свешивалась вниз. С пальцев капала на траву кровь.
Пан приблизилась очень медленно, часто моргая и надеясь, что увиденное существует только в ее воображении. Воображение иногда и не такие злые шутки шутит. Рука сама собой коснулась шеи оборотня, там, где должен был биться пульс. Кожа лиса была прохладной и влажной. Пульса не было. Пан упала на колени, ткнувшись лбом о камень и не заботясь уже о будущих синяках, пальцами обхватив холодеющее неживое запястье.