– Устала. Так устала, что не могу больше. Без отпуска, без выходных… не могу – так говорила она, Вика.

Вика сидела бледная. Равнодушная. Казалось, спокойная до безнадежности…

– Но что ж ты?! Нельзя ж так, в конце концов! В выходные-то можно куда-то вырваться?! Или уж, по крайней мере, отдохнуть дома и просто не работать?!

– Да нет, что вы! Ведь в выходные самые клиенты и идут!

Этот разговор происходит между молодой женщиной и ее клиенткой. Во время маникюра. В субботу. Поздно вечером. Так как раньше все было забито у Вики.

Виктория – миловидная, лет тридцати. У нее десятилетний сын. Слишком самостоятельный, слишком умный, слишком… Мальчик мать любит. Мечтает выдать ее замуж.

Это он заявил ей однажды:

– Мам, а ты познакомься в Интернете с хорошим человеком, и мы будем не одни. Мы женимся! И тебе работать не надо будет так. Без передышки совсем. Давай, а?

И действительно. Она все одна. Работает все время. Буквально с утра до ночи. Да еще сама сына растит, сама учит… Не врать учит, учиться лучше, не прогуливать уроки, друзей выбирать учит.

Учит-то она учит… Советы разные дает… А вот на днях заезжает за сыном в спортшколу, а ей тренер и говорит, что уже неделю как его на занятиях нет! Не ходит сын.

А парень ей врет, что занимается в поте лица и что тренер его даже хвалит. А когда мать решила заехать поговорить с тренером об успехах ребенка, спокойно заявил, что как-нибудь пусть и сходит, но он с тренером договориться заранее должен. О визите ее.

Вот паразит!

Но Вике расстраиваться нет времени. Вернее, не имеет права она расстраиваться и руки опускать. Надо сына кормить, одевать, платить за съемную квартирку… работать надо, короче, а не расстраиваться.

Но беседу строгую провела.

– Тебе жить, – говорит, – и тебе решать, КАК жить.

– Мам, не боись. Все хорошо будет. Врать больше не буду. И давай лучше мы поскорей с тобой замуж пойдем.

Молодая женщина нравится мужчинам. Тоненькая, симпатичная. Славная. Аккуратная. Самостоятельная. Но те немногие, кто… как-то… ненадолго задерживаются. Говорят:

– С тобой трудно. Ты все время где-то. Тебя нет. Занята. И вообще. Вся в заботах.

И Вика решает «выйти» в Интернет. Познакомиться.

Долго не решалась, конечно. «Но когда было как– то очень уж тошно…»

…Она давно решила, что ей нужен только военный.

– Они – проще, ответственнее.… скромнее.

И познакомилась.

Моряка звали Сашей. Родом из Мурманска. Служит сейчас в Архангельске. Чуть старше Вики.

На фото – симпатичный.

Вика ему тоже понравилась. Судя по всему.

И захотел он приехать к ней, в Москву.

Не смог. Начальство не отпустило.

– Ну и как же? – спрашивает клиентка. – Так и не познакомились?!

– Нет, как же, познакомились.

– И как познакомились?

Вика молчит. Улыбается загадочно. А потом изрекает. Как бы между делом. Она все говорит между делом.

– В Архангельск полетела.

– Ты??! Сама? В Архангельск?!!

– А что?! Мне лишь бы вырваться было. Мечтала о передышке. Так и сказала ему: «Мечтаю о тишине. О лесе. О бане…»

– По телефону?!

– Зачем?! По скайпу.

Молодой человек говорил ей:

– Приезжай, будет тебе и передышка, и лес, и отдых, и баня будет.

– И поехала?!

– И поехала.

– Не страшно было?

– Не было сил бояться.

Парень оплатил электронный билет туда-обратно.

Договорились о встрече в аэропорту Архангельска.

– В Москве тогда была жара. Тридцать. Там – шесть всего.

– Ты хоть оделась теплей?

– Джинсы. Тонкий свитер. Из такой жары вырвалась…

– Ну ты даешь! Так неслась к нему?!

– Да нет. Не думала просто. Что замерзнуть могу. Не думала.

Вообще-то Вика немногословна. Сейчас впервые так разоткровенничалась. Наверно, ей самой хотелось все вспомнить. И пережить все заново. Опять поприсутствовать в той ситуации. Там. В Архангельске. Потому хоть и скупо, но рассказывала.

И вдруг как прорвало. Даже работу маникюрную остановила.

– Прилетела. Стою в здании аэропорта. Его нет. Замерзла. Жду. Куда идти?! Понятия не имею. Уже все вышли. Стою одна, как дура. Куда прилетела?! Зачем?! И решила связаться с ним.

– Позвонила?

– Нет. По скайпу набрала.

Он: – Ты где же?!

Я:– А ты?

Он на улице. С цветами ждет. Убить хотела. Не убила. Цветы взяла.

– Он хоть накинул что-нибудь на тебя? Согрел?

– Мы сразу в машину прыгнули. Теплую.

Привез меня в маленький дачный поселок. Сразу же. На дачу к сослуживцу. Сослуживец и встретил нас там, на даче своей. Ключи отдал. Внимательно так смотрел. Оценивал, наверно. Тоже военный. Не понравился мне. Так и сказала потом Саше.

А он:

– Вот тебе лес, покой, вот тебе и баня. А тишина тоже будет. А сейчас мне ненадолго на работу подъехать, и привезу что-нибудь нам поесть.

Я осталась одна. Нашла теплый халат. Укуталась. И почти все три дня так и проходила.

– Сколько-сколько? Три дня?! Ты на три дня прилетела в Архангельск?!

– А что? Кто работать будет?! Клиенты ждать не будут.

Вика снова принялась за маникюр. Но рассказ продолжила.

Александр только-только развелся. Жена сама ушла. «Захотела погулять на свободе». Говорил об этом грустно.

– А он кто? Старший лейтенант?

– Не знаю. Они с другом говорили, что старше них только генералы. У них на погонах по одной звездочке. Подводники они.

Вика помолчала. Думала. Вспоминала, наверно.

– Знаете, мы вначале сидели, как два испуганных зверька. Сидели и просто смотрели друг на друга, – продолжала она.

Порозовела даже.

– А потом…

Она замолчала.

Ее собеседница не спрашивала, что потом. Просто спросила:

– Не пожалела, что полетела?

– Не пожалела.

– А что «потом»? – спросила все-таки.

– А потом – что? Полетела обратно.

– Проводил?

– Куда денется? – В голосе гордость появилась. – Проводил, конечно.

Помолчали. Посерьезнела.

И вдруг – улыбка во весь рот.

– Когда там была, гуляли много. В кафе были, когда голодные. Я покорная была. Не спорила, – смеется. – Вид делала.

– Он хоть славный? Понравился тебе?

Молчит. Думает.

Потом:

– Ну да. Когда уезжали в аэропорт, пришел опять его друг. Говорит, если Сашка потеряет меня, дурак будет. Так и сказал.

– А сейчас отношения продолжаются?

– Кто знает?!

– Ну хоть звонит?

– Звонит.

– Часто?

– Не очень.

– Когда последний раз?

– Вчера звонил. Хочет приехать. Прежде чем в море уйдут.

– Скажи, а было страшно, когда летела к нему? Вдруг не встретит?!

– Вы знаете, я ведь никогда не летала раньше. Высоты боюсь. А тут… когда летела к нему… тут такая счастливая была… Лечу-у-у. Сижу себе в небе… Облака… Смотрю на них и вниз смотрю… Землю вижу. А я – высоко-высоко… над всем этим… Красиво так. Спокойно. И лечу. Вырвалась все-таки. И подумала, даже если не встретит, все равно здорово.

И – задумчиво так:

– Этот полет, высота…

И помолчав, чуть позже:

– Этот завтрак в облаках.

 

Чужой

У меня забарахлил компьютер. Даже не компьютер, а Интернет в нем. А точнее, скайп. Отказался вдруг соединять меня с друзьями. И по работе соединять тоже отказался.

Решила вызвать мастера.

Набираю телефон офиса МГТС, объясняю сбивчиво и стесняясь, что не знаю… не пойму что-то… Там требуют с меня какой-то логин и пароль какой– то. Чувствую себя полной дурой.

Но мастер пришел. Молодой человек лет двадцати пяти – двадцати восьми. Худой. Малословный.

Мне сразу же захотелось его покормить.

– Кофе будете?

– Нет.

– А чай? С бутербродом, может?

– Нет.

«Нет» – и точка. Ни «потом», ни «спасибо».

И сразу к моему лэптопчику припал.

Маленький красный лэптопчик мой сразу обозвал архаизмом. Чем обидел меня несказанно. Этот компик – моя гордость и моя надежда. Я на нем уже четыре книги написала. И они уже даже изданы. А вдруг еще что-нибудь получится наваять?! А он…

И он еще вдобавок тоже требует с меня какой-то логин и пароль. Мне тут же хотелось спросить его, с кем это он сейчас разговаривает.

Не спросила.

Возился долго. И без результата пока.

Я беседу «поддерживаю». Стараюсь, вернее.

– А как вас зовут?

– Миша. А по-настоящему…

И странное такое имя называет. Не наше. А чье – не пойму никак.

– А имя это чье?

– Дагестанское.

– Вы по национальности дагестанец?

– Да.

И добавляет:

– Вам не страшно?

– Нет. А почему? А почему мне должно быть страшно? У меня муж узбек. А я – еврейка. И не страшно мне совсем.

– А многие боятся. И я могу их понять. Дагестанцев, чеченцев боятся… и мы сами в этом виноваты. Мы так воспитаны, что с детства для нас главный герой – сила. Для нас пример для подражания те, кто все может себе позволить. Все силой решить: ударить, разбить… Ребята ходили в тир, накачивали мышцы в спортзалах… чтоб ничего не бояться. К жизни готовились.

А сам-то, Миша этот, тощий и совсем не накачанный. И не сильный вовсе. И какой-то очень уж серьезный. И грустный.

– Ну вы как-то… очень уж мрачно все. Вас что, обидел кто? – задаю провокационный вопрос.

– Да нет вроде.

– А вы женаты? – перевожу тему.

– Ну что вы! – Впервые голову вскидывает. Оторвался от компьютера моего.

– А почему так?

– А кому я нужен? Я чужой. Учился у себя, в Дагестане. Я хороший компьютерщик. Я это сам понимаю. Но хотел тут, в России, переучиваться.

– Переучиваться? Хорошему компьютерщику надо переучиваться?!

И вдруг… тихо так… Как про себя, как себе самому:

– На свою мечту переучиваться хотел.

Я понимаю, что разговор уже коснулся чего-то очень личного для этого малознакомого мне человека. Да и я для него «чужой» тоже…

И делаю перерыв в разговоре.

Но буквально через минуту он сам продолжает:

– Я пишу сценарии.

Ого! Я чуть не ахнула от удивления. Еле сдержалась.

– И о чем пишешь? О любви, наверно?

– А есть она, любовь?

Он продолжал удивлять меня. Бедный. Бедный взрослый мальчик!

– Милый, сколько ж тебе лет?

– Двадцать восемь уже.

– Да-а. Уже. И тебя уже успели предать женщины?

– Да нет. Просто кому я нужен? Я их понимаю, женщин этих. Квартира съемная… Зарплата!.. Зачем я им?!

И тут он так улыбнулся, что я не рискнула спросить о зарплате.

– А ты попробуй жениться. На какой-нибудь скромной хорошей девушке из Подмосковья. Все-таки прописка будет. И квартиру не надо снимать. И не один будешь.

– Нет. Так не могу.

И добавил:

– Без любви нехорошо.

Он продолжал удивлять.

И всех-то ты понимаешь! И тех, кто боится таких, как ты, и тех, кто предает, тоже понимаешь… и что нехорошо без любви…

– Ну, все, – говорю. – Стоп, – говорю. – Перерыв делаем. Пьем кофе.

И сама почувствовала усталость. Как будто это не он, а я после целого рабочего дня, уже вечером, занимаюсь чьим-то «архаичным» компьютером, отвечаю на чьи-то вопросы и чувствую себя чужой всему миру…

– Чай, – утверждает он.

Хотела налить суп. Уж больно он похож на человека, который давно домашнего супа не ел.

Отказался, дурачок гордый. Постеснялся.

Ничего. Потом поешь. Я-то уж это точно поняла.

Обошлись чаем с бутербродами.

Он вернулся к работе. Еще сосредоточеннее нагнул голову низко…

А потом вдруг останавливается.

– А меня никуда не принимают. И не примут. Ни в литературный, никуда. Ни в театральный… Понятно. Я дагестанец. Я чужой.

– А пишешь о чем, чужой дагестанец?

И вдруг – впервые за весь этот вечер – он осветился, порозовел…

– Детектив пишу. И фантастику.

– Сразу два сценария пишешь?!

– Сразу два.

– А так бывает?!

– У меня бывает.

– Прости меня: а про любовь? А про любовь как же?

Что-то очень сложное для него появилось как раз в этот момент в моем простеньком компьютере. Весь в него ушел. Уткнулся. Спрятался. От моего вопроса спрятался.

– Ну а как совсем без нее?! – пробурчал.

Никак без нее, милый. Никак.

И так захотелось мне, чтобы все у этого «хорошего компьютерщика», детективщика и «сценариста», этого «чужого дагестанца», которого все почему-то должны бояться и предавать, но который все-таки фантазирует и пишет про любовь… так захотелось, чтобы все у него получилось!

Несмотря ни на что.

Чтоб обязательно ПОЛУЧИЛОСЬ!

А вдруг получится? А?!

Он отказался от супа.

Но завтра он придет снова.

 

Интеллигенция

Мы собираемся отдохнуть. Уехать куда-нибудь. Как говорят, «слинять» из Москвы подальше.

Куда?

Думаем.

А одна знакомая и говорит:

– Поезжайте в Сочи, в санаторий «Актер». Вы ведь так любили там отдыхать! Летом там одни артисты – ваш брат. А сейчас, зимой, одна настоящая интеллигенция отдыхает. Вам будет спокойно – никто к вам с разными вопросами приставать не будет.

Мы не совсем поняли, почему к нам должен приставать с разными вопросами «наш брат». А только услышали из ее разговора, что в нашем любимом «Актере» сейчас нам действительно будет спокойно. С этой «интеллигенцией».

Да и в Москве противно – погода безобразничает: то холодно, то сыро, слякотно… Да и вообще – отдохнуть нам пора.

Короче, поехали.

Приезжаем. Прилетаем, вернее. Тепло! Хорошо так! Ностальгия захлестнула… Не были здесь долго!

И сразу же – на пляж. Хоть и зима. Сухо. Солнце светит. Песок потрогала – теплый. Море встречает и «почему так долго не были?!» – ворчит. Вот и чайная наша любимая. Прямо на нашем «актерском» берегу. Чай предлагает горячий… А вот и скамейка, на которой когда-то я песни свои писала…

Как же хорошо!

Люди приятные. Насчет «одной настоящей интеллигенции» не сказала бы. Обычные не актеры. Артисты зимой сюда не спешат.

Но вдруг пара объявилась. Наверно, уж точно – интеллигентная. «Интеллигентность» дамы можно угадать по удивительному разговору: по медленным, изящным фразам… по высокопарному и подчеркнуто вежливому разговору с мужем и соседями по обеденному столу… по неторопливой походке. И наконец, по кокетливой розовой шляпке на аккуратной маленькой головке. С лентой и бантиком сзади. Это если солнце. А в дождь – все то же самое плюс зонт с рюшечками.

Муж ее тоже интеллигентно хорош. Всегда с аккуратной косыночкой на шее. В пиджачке. Чисто выбритый. Деликатный. Даже с женой иногда на «вы». И в довершение – оба изящно, легко грассируют при разговоре. Как камешки во рту перекатывают на букве «р».

– Что прредпочитаете, доррогая, ррагу или жарркое?

– Доррогой, ррыбку. И перредайте перрец, будьте добрры.

Вскоре отдыхающих пригласили на прогулку в горы. В Красную Поляну. Согласились многие. И мы в том числе.

И по дороге, проходя мимо номера этой интеллигентной пары, вдруг слышим:

– Послушай, доррогой, мои кольца надо обязательно спррятать куда-нибудь! Пока нас нет, доррогой, их пррекрасно могут спиз…ь!

– Доррогая, это непррилично! Как вы можете так рразговарривать?!..вашу мать!

Боже, какая прелесть!

Грассируя и – на «вы»!

Ничего не скажешь – интеллигенция!

 

«Идеальные» ремонты

Ремонт – интересная вещь. Каждый, кто дорвался до новой квартиры или дома, жаждет совершить его по вкусу своему и подобию. Видит свое жилище по-своему. Мечтает о нем. Фантазирует… И вообще, квартира человека может многое рассказать о нем самом. И прежде всего о человеке может рассказать сам ремонт.

Один наш знакомый – интересный и даже необычный товарищ. Вся его жизнь связана со строительством кораблей. Он занимает большой пост. Любит работу свою. Все, что связано с ней. И еще собирает все, что связано с памятью о войне. Все военное любит. Такое у него хобби.

И перед тем как строить свой новый подмосковный дом, он пригласил дорогого дизайнера. Чтоб оформить свой рабочий кабинет, как капитанскую каюту. И с элементами военной подводной лодки даже!

Вот так.

И это еще не все.

На самом нижнем этаже – в подвале своего загородного дома – он построил блиндаж. Рядом с сауной прямо! Попарился – и в блиндаж для командного состава! Или наоборот. Повоевал – и в баню.

Тогда, во время войны, для постройки такого помещения вырывалась глубокая яма в земле. И тут так же. Вырыли. И, так же как в военные годы, мебель старую нашли. Тогда – кто что мог дать. Старый буфет, посуда в нем того времени… Многое с символикой Красной армии.

Но особое место занимал в «блиндаже» шкаф, в котором аккуратно размещались оловянные солдаты и оловянные же военачальники разных рангов. Была здесь, в «блиндаже», и карта военных действий. Настоящая. Секретная. Там же находилась коллекция старого оружия, рации разные. А на стене – плакаты того времени: «Не болтай!» и «Болтун – находка для шпиона!»

Но главной ценностью здесь была панорама взятия Берлина. Этим особенно гордился хозяин дома.

Владимир, так звали его, любил приглашать друзей. Насладиться всем этим. Налюбоваться. Посмотрели, полюбовались – и в сауну.

После можно там же опустить экран – футбол посмотреть. После боевых действий получи удовольствие. Заслужил.

…А у одной нашей знакомой – радость. Наконец– то после долгих трудов смогли с мужем квартиру купить. В Москве. И – как мечтали – в самом центре. Квартира большая. Но нужен настоящий евроремонт.

Также пригласили дизайнера. И тоже известного. Тоже дорогого.

– В каком стиле вы видите свою квартиру? Что бы вам хотелось видеть в своем доме? – интересуется знаменитый дизайнер.

Дама, хозяйка квартиры, так счастлива, что и не может сразу сообразить. В каком виде, в каком стиле?!

Дизайнер хочет ей помочь, задает наводящие вопросы…

– Даже не знаю, – теряется женщина. – Просто и не знаю, – говорит.

– Ну что вы любите? Например, вы любите путешествовать? – спрашивает дизайнер.

– Да! Конечно! Мы с мужем часто отправляемся в разные места, в разные страны, – оживилась хозяйка.

– Ну и что вам приглянулось больше всего из ваших последних путешествий?

Дама задумывается.

И вдруг просветлела, обрадовалась.

– Кладбище в Монтрё!!! – кричит.

Недавно они с мужем были в Швейцарии, в городе, где жил и где был похоронен писатель Набоков.

…Вообще-то ремонт квартиры – отражение образа жизни хозяина. Его привычек. Вкуса. Настроений… И после ремонта может даже характер хозяина меняться. В какую сторону? Это кому как.

Друзья чаще всего ремонт хвалят, восхищаются даже!

А иногда… Можно иногда и друга потерять.

Если, к примеру, тебе покажется, что в новом доме что-нибудь не так, не подходит что-то к общему дизайну… или что-то еще, не дай бог… И ты из самых лучших побуждений что-нибудь посоветуешь… Всё. Обида! И тебя больше не пригласят.

Но, вообще говоря, ремонт, особенно если он не твой, это очень интересно и любопытно. Потому с таким интересом мы смотрим программу «Идеальный ремонт». На Первом канале. Тем более что там рассказывают о совершенно новых строительных материалах и технологиях, новых модах евроремонта… Да и люди известные, у которых делается этот «идеальный» ремонт.

Смотришь и представляешь, а что б ты хотел сделать, если б у тебя?.. Но «если б» не случается. Тогда хоть посмотришь.

Однажды пригласили на эту программу кинорежиссера Светлану Дружинину. Кто не помнит ее «Гардемаринов»?! Более позитивного человека, чем эта красавица, найти трудно. Ее постоянная присказка «Как хорошо жить!» создает прекрасное настроение всем окружающим.

Мы испытали это на себе.

Так вот. Светлана Сергеевна вообще женщина необыкновенная. Бывшая балерина, она и сейчас поражает своей гибкостью и своим шпагатом. В свои очень приличные годы она продолжает работать, снимать новые фильмы, которые сразу же привлекают внимание и любовь зрителей.

И вот у Светланы Сергеевны собираются делать этот «Идеальный ремонт».

Обычно при подготовке к этому действу постоянная ведущая программы Наташа Барбье встречается с героем, чтобы выяснить, что бы он хотел увидеть в своем новом жилище. В смысле декора, мебели и т. д.

Ведущая спросила об этом и Светлану Сергеевну.

Она задумалась. Думала долго.

Наконец, ведущая спрашивает:

– Какой стиль вы предпочли бы в своей квартире?

И вдруг – героиня оживилась:

– Знаю, знаю! Хочу в стиле гибель империи!

После минуты недоумения народ вспомнил, что был на экранах такой фильм. «Гибель империи» назывался. С дорогой, вычурной старинной мебелью, с золотом, вензелями разными и прочее… И Светлане Сергеевне эта мебель очень понравилась.

Нам тоже нравится программа «Идеальный ремонт». И мы смотрим, если время случается.

А муж ворчит, что туда, в эту передачу, приглашают только «медийных» товарищей. И, откровенно говоря, мы немного завидуем приглашенным счастливчикам.

И муж как-то спрашивает:

– Ты хотела б, чтоб нам предложили это?

– Да. Хотела бы!

– А я бы нет, – говорит.

– Почему? – удивилась я.

– Ну, понимаешь, могут подумать, что у нас нет совсем денег.

Вот так может сказать только мой гордый супруг.

– Ничего себе, – говорю, – разве те, кому делают этот ремонт, бедные люди? Это делают не бедным, а ты сам сказал, что медийным, популярным людям! Иначе б их и не приглашали. Иначе никто б и не смотрел программу и не было б у нее нужного рейтинга!

– Ну вот. Значит, мы – не медийные, не уважаемые и не популярные, – сказал мой обидчивый муж.

– Не волнуйся, и нам предложат.

Я – ведьма. Сколько раз было: о чем-то скажу – и тут же… Так было с программой «Кто хочет стать миллионером?» с Дмитрием Дибровым. Мы сидели у телевизора, пытались отвечать на какие-то его вопросы… И я говорю, что там во время съемки, наверно, ничего и не сообразишь. Но мой спорщик муж, как всегда, возразил. Сказал, что, наоборот, там лучше соображается.

Но потом просто успокоил:

– Не боись, не пригласят нас.

– Куда денутся! – говорю.

И «никуда не делись».

Совсем скоро пригласили.

Уже на телевидении, выходя из гримерки перед самой съемкой, сталкиваемся с Дмитрием Дибровым.

– Как дела? – спрашивает.

– Ну как?! Волнуемся, опозориться боимся.

– Да ладно, – говорит. – Вам ли бояться?! – говорит.

– Но вам зритель не простит нашего позора, – говорю.

– Да ладно вам! У меня даже Жириновский дошел до четырехсот тысяч!

Ну, раз «даже Жириновский»!

Вот и мы дошли тоже до четырехсот – но получили только несгораемые сто. И даже еще две неиспользованные подсказки остались.

Но удовольствие было.

А вот буквально на следующий день после нашего с мужем разговора об «Идеальном ремонте» – звонок. Первый канал. Приятный женский голос приглашает принять участие… И – что вы думаете? В программе «Идеальный ремонт».

Я рассмеялась.

Редактор спрашивает:

– Я вас чем-то рассмешила?

– Нет. Что вы?! Просто приятно.

И нас тоже попросили подумать, что бы мы хотели «идеально отремонтировать».

Мы долго размышляли. И поняли, что вообще-то по-хорошему надо ремонтировать все! Но по правилам программы ремонтируют «только один объект».

Вот я мужу и говорю – хочу ремонт гостиной в квартире. На худой конец, ремонт в кухне – полы скрипят там… мебель не новая… и вообще, я давно мечтаю о новой кухне…

Муж же говорит, что хочет свой кабинет обустроить…

Я активно завозражала.

И он активно.

Он на своем настаивает.

Я – на своем.

– Послушай, там же полы тоже скрипят! – Его последний аргумент в пользу кабинета.

– Вот видишь, ты какой! Не можешь мне уступить!

– А почему не ты – мне?! – возмущается муж.

Наконец, он уступил. Мне.

Терраса. На даче. В Валентиновке.

 

Святой

Инна Михайловна – умный и интересный товарищ. И внешне интересная женщина, хоть и в очень приличных годах. Даже в очень. Она – бывший врач. Хирург. Но бывших врачей не бывает, тем более если таким врачом была Инна Михайловна. И до сих пор к ней домой приходят аспиранты. Советуются по поводу диссертаций…

Ее знания и советы славятся.

Аспиранты приходят за советами и за помощью часто.

Но этого Инне Михайловне мало. И она хочет затеять ремонт. Решила отремонтировать наконец-то свою небольшую запроходную «двушку».

Оставалось только найти хороших мастеров. Недорогих и честных.

Стала спрашивать своих многочисленных аспирантов. И один, она уж и не помнила точно кто, посоветовал мастера. Приезжего, правда, но его, говорит, кто-то очень хвалил.

Кто хвалил? За что? Не спросила.

– Посмотрите, может, подойдет, – сказал аспирант.

Мастер пришел. Молодой. Симпатичный.

Посмотрела.

Сговорились.

Только жить мастеру негде. И обычно там, где работает, он там и живет, говорит.

Так и порешили. Она – в спальне своей. Он – в гостиной ночует. Встает мастер рано. Тихо пьет чай. Тихо подготавливает материалы разные ремонтные… Аккуратный. Спокойный.

Работает парень не покладая рук. Скромный. Деликатный даже. И, как выяснилось, интересный человек. Мало того что много читает, много знает… он еще и философией китайской интересуется. И вечерами Инне Михайловне рассказывает много интересного.

Не нарадуется она на мастера своего. И на ремонт тоже. Кормит работника обедами вкусными. Обильными. Для себя так не готовит уже давно – как умер муж. Да и водочкой иногда балует! И, видя, как споро и скоро идет работа его, жалеет, что все скоро закончится. И уйдет ее работник от нее. А ведь уже привыкла.

Она доверяет ему полностью. Даже может уйти из дому к дочери или в булочную. А он – в квартире один остается.

Дочь говорит:

– Мам, ты уж слишком доверяешь чужому человеку. Приезжий! Вынесет все – и ищи с концами!

– Доча, доверяй людям. И они к тебе потянутся, – отшучивается Инна.

А может, и всерьез так считает.

И так ей не хочется, чтоб уходил Андрюшенька от нее, чтоб ремонт вообще заканчивался! А ремонт уж и к концу подходит.

Тогда надумала Инна Михайловна уговорить подругу свою на ремонт тоже. Знает, что жить мастеру у подруги будет негде и что опять он останется у нее. У Инны.

И с чистой душой уговорила подругу.

Да и мастер ее на ремонт с радостью согласился, но предупредил, что сразу же уедет из Москвы домой потом.

– Пора, – сказал. – Пора завязывать.

Ремонт подругин подходил к концу, когда в один прекрасный день рано утром, когда Инна Михайловна и Андрей вместе завтракали перед его работой, раздался неожиданный резкий звонок в квартиру.

Входят трое. В милицейской форме. С оружием.

Бросаются к Андрею. Грубо заламывают руки.

Мастер спокоен. Казалось, он готов к такому повороту событий.

Надевают наручники.

Он не сопротивляется.

Сопротивляется Инна Михайловна.

– Вы что, с ума сошли?! – кричит. – За что?! Как вы можете?! Такого человека?! В наручники!!! Он же святой, святой!!! – бросается на милицию.

Его выводят. На прощание – обернулся. Подмигнул.

На суде выяснилось. «Святой» человек, который славился своим мастерством и «порядочностью», заканчивая ремонт, убивал каждый раз своих работодателей. Прежде подружившись с ними. Забирал то, что казалось ему ценным, и – исчезал.

Через какое-то время он возвращался в Москву под новым именем и фамилией. К новым заказчикам.

Жил у них. Ремонтировал. Убивал.

Так было со всеми.

Несколько лет в Москве было много ремонтов и много жертв.

…На суде его спросили, почему исключением стала Инна Михайловна?

– Хорошая она. Пожалел. Добрая.

Когда его выводили из зала суда, он опять подмигнул ей.

Это действительно было в Москве.

…Говорят, красота спасает мир.

А доброта может спасти жизнь.

 

Стамбульское чудо

В Турции так все вкусно, красиво, и вообще… Это «вообще» и привело к тому, что Наталья нашла себе симпатичного турка. И стала там, в этой прекрасной Турции, в городе Стамбуле, заниматься тем, что самой ей так нравилось. Туризмом. Турецким туризмом. Турецким туризмом стала заниматься Наташа.

Она полюбила Турцию и всем знакомым и незнакомым с восторгом рассказывала об этой стране. Говорила увлеченно и красочно, потому и бизнес ее процветал.

Туристов было много. И были постоянные. Со многими она подружилась.

Среди таких был Стас.

Он был верный. Был верен Наталье, ее турагентству и Турции. А своим многочисленным друзьям и знакомым взахлеб рассказывал обо всем, что ему так нравилось в этой удивительной нарядной стране. Особенно о Наташином Стамбуле.

Он не просто рассказывал. Он всех убеждал рвануть туда как-нибудь с ним и во всем самим убедиться.

– Это надо! Надо вкусить и прочувствовать, – уговаривал.

Восторг у него вызывали три места в Стамбуле. Как только он приезжал туда, он сразу же их навещал.

И говорил, что в этом городе есть такие три чуда, которых не встретишь нигде.

Первое, что он покажет друзьям, – это рыбный ресторанчик под Стамбулом. Хороших ресторанов там много, в Турции. Но только в этом ресторане была особая КАМБАЛА. Приготовленная по-особому. Нежная! Сочная! Вкусная-я-я! Огромная к тому же, что немаловажно. Рассказывая о ней, Стас не мог удержать слюну и сглатывал ее, не стесняясь. Ну и что, что не совсем в Стамбуле, а за городом?!

Следующим чудом были МАРИНОВАННЫЕ ОСЬМИНОЖКИ. Найти их можно было только на старом стамбульском базаре. В небольшой таверночке. Туда обязательно надо ехать, есть, есть, есть… А потом срочно везти в Москву. Всем тем, кого любишь. Так говорил Стас.

И наконец, чудо номер три – знаменитое МОРЕ. У берегов Стамбула оно необыкновенно теплое. И такой чистоты морской нигде не увидишь! – уверял он.

– Всё! Рассказывать об этом просто нет смысла, – подытожил Стас. – Надо ехать.

Друзья Стаса – ребята деловые. Занятые. Но Стаська так рассказывал, что невозможно было не впечатлиться. А значит, и не загореться идеей поехать туда хоть ненадолго. Между делами выбрали один уик-энд и вместе со счастливым Стасом полетели в Стамбул. Всего с утра пятницы до вечера воскресенья.

И вот компания из пяти человек прилетает в турецкую столицу.

Наташа встретила гостей с присущим ей радушием. Улыбчивая худенькая девушка всем сразу понравилась, и казалось, ребята были б не прочь сами пригласить ее в близлежащий ресторан пообедать. Но Наташа тут же посоветовала всем отдохнуть с дороги. Ну а потом уж…

– Что ты, Наташенька, сразу к делу! Вперед – за камбалой! – потребовал Стас.

– Сразу?! – удивилась она. – Но это ж за городом! Не ближний свет!

– Сразу, сразу, – настоял Стас.

Прямо от аэропорта невыспавшаяся компания на двух такси отправилась в загородный ресторан. За этой камбалой.

Отпустив машины, Стас с гордостью повел паломников по гравию дорожки. К небольшому симпатичному ресторанчику в тени оливковой рощицы. Все предполагало удовольствие и наслаждение.

Хозяин заведения встретил их радостно, сделав вид, что узнал клиентов, специально приехавших к нему издалека. Пригласил за столики.

Стас, сглотнув слюну, заказывает камбалу:

– Много и сразу.

– Вай камбала? Зачем камбала? Лучше рыба! Только что плавать, – хлопочет хозяин, услужливо сервируя незатейливыми приборами стол.

– Нет! – Стас захлебнулся в слюне. – Только камбала! Самая большая! Две! Лучше три!

И по-хозяйски откинулся на спинку плетеного стула, забросив ногу на ногу.

– И поскорей.

– Сорри. Камбала нет, еще плавать, – раскинув руки и показав как она «еще плавать», объясняет хозяин.

И добавил:

– Есть рыба! Фантастик! Ммму!!! – Хозяин чмокнул всеми пальцами сразу.

– Никакой рыбы! Уезжаем! – возмутился расстроенный Стасик.

Кто-то из его гостей, голодный еще с Москвы, попытался промямлить что-то про только что плавающую рыбу…

Но Стас:

– Спокойно! Просто едем есть маринованные осьминоги! Это что-то! Потерпите немного. Зато будете помнить всю жизнь.

И увел компанию из ресторанчика, приговаривая:

– Едем на стамбульский базар за осьминожками. Ваши дамы будут вас целовать во все места! Да и сам базар – редкая редкость. Чудо света! Ну, сейчас увидите сами, – гордо заключил Стас.

И усадил друзей в два такси.

Базар этот располагался как раз на противоположной стороне Стамбула. Опять ехать через весь город.

Наконец подъехали.

Но – что это?!

Базар – это чудо света – был закрыт. Такого не бывало никогда! Да и быть не могло!

Но так было.

Жалко, конечно, но таверна-то с осьминожками уж точно есть. И, к счастью, таверна была открыта. Уселись за сдвинутые два стола. Слюну глотает уже вся компания. Стас заказывает по-хозяйски:

– Осьминоги. Маринованные. Много!

– Сорри. Осьминог ноу. Еще плавать, – извиняется хозяин, но… и что-то про только что плавающую в море рыбу «фантастик».

Вызвали два такси.

Скорей-скорей доехали до первой попавшейся невзрачной забегаловки. Ждать чудес было уже невмочь… Набросились на какую-то первую предложенную рыбу… Почему не съели ее в первой же таверне? Ответа не было.

…Поздно вечером уставшие путешественники добрались до гостиницы. Наконец-то – спать.

Конечно, Стас был огорчен. Огорчен очень. Планы его нарушились. Обещанных «потрясающих» угощений и впечатлений не получилось. Зря промотались. После самолета… дважды в разные концы города… и все с его пустыми восторгами и обещаниями.

Обидно. Но успокаивал себя и друзей: все-таки впереди их ждет главное стамбульское чудо. Оно точно не подведет, оно при всем желании никуда не денется. Потому что чудо это – МОРЕ. Своей чистотой и лаской оно смоет все огорчения. И усталость неудачного дня смоет.

– Не унываем, ребята! Это вы уж точно оцените.

Рано утром громким веселым гиком Стаська поднимает всех с постелей. По-быстрому завтрак в гостиничной кафешке – и вперед.

– Хорошо, что хоть море действительно никуда не исчезнет, – смеются парни.

…Уже подъезжая к берегу, Стас почувствовал какое-то беспокойство: машин на стоянке нет. Что такое?! Почему?! Тут всегда было трудно припарковаться, столько желающих всегда! Что же, черт подери, происходит, в конце концов?!

Весь берег был забит тиной, щепками и всякой ерундой. Недавно был шторм. Потому и не было Его камбалы и Его осьминожек в тавернах. Они, наверно, все еще «плавать» далеко от берега.

И вот тут-то Стас расстроился окончательно. Нет, не потому что потратил на эти гребаные такси все свои запланированные на отпуск ресурсы. Просто он так всех уговаривал, так обещал… Хотел друзей порадовать, удивить хотелось.

А тут… Ничего не вышло. Ни камбалы… ни осьминожек маринованных… ни моря сказочного. Нич-ч-его. Только ночной полет, мотание по Стамбулу и окрестностям… в поисках этих непонятных чудес.

Да-а! Подвела его эта Турция!

Даже Наташа чувствовала себя виноватой. Почему-то. Она вообще последнее время выглядела странно. Была не то что какой-то… печальной, а другой была. Странной. Молчала все время… Отвечала на вопросы медленно, как будто была не здесь, а где-то… А где, он так и не понял. Не та была Наташа. И все.

Стас давно знал ее. Она всегда была веселой, общительной, яркой. Честно говоря, она нравилась ему давно, с самого начала их знакомства. Но тогда выглядела она такой счастливой, как может выглядеть только любимая и любящая женщина. Значит, она счастлива со своим красавцем турком. Потому Стас и не переступал границ отношений, обозначенных дружбой.

Но сейчас…

Сейчас происходило что-то. Что-то было не так.

– Что с тобой, Наташенька? Что не так? – спросил он перед самым расставанием, уже в аэропорту.

– Всё не так, Стасик. Всё.

И отвернулась.

Компания пошла на посадку.

Наташа осталась. Там. На стороне своей «замечательной» Турции, полной чудес.

Стас шел последним. Казалось, какая-то нить держит его. Тянет назад. Он даже двигался с трудом. Что вообще происходит?!

Уже у трапа он оглянулся.

Она не ушла. Стояла, опустив голову. Одна. Стояла, как потерянный щенок. Брошенный хозяином и ненужный. Казалось, что идти ей было некуда, незачем…

Может, так и было? Стас, задохнувшись, рванул назад.

– Забери. Забери меня, – тихо попросила.

И – совсем шепотом:

– Не уезжай.

Идиот! Какой же он идиот! Где ж он был раньше?! И какие там три чуда?! Какие осьминожки гребаные? Какая там гребаная камбала! Одно есть настоящее чудо в этой Турции, в этом Стамбуле! Вот оно – маленькое худенькое существо, растерянное и, как оказалось, совершенно одинокое…

Нет. Теперь уж – нет. Не одинокое! Она уже не одна.

Наташка. Наташенька!!! Маленькая! Я здесь! Я с тобой!

Я никуда не уеду! Никуда. Мы вместе!

Вместе мы… Вместе… Вместе.

 

Крыша

Ганс устал. Война шла нескончаемо долго. По времени – полтора года. Но Гансу казалось – вечно. Там, дома, в мирной жизни, он, учитель истории младших классов, был совсем не военным человеком. Но – война не разбирала. А дома ждали те, кто обычно ждет своих с войны: мама, жена, маленькая девочка Урсулка…

И вот после ранения он оказался в этом маленьком, полностью разрушенном городке. В русском городке Н. В единственном чудом уцелевшем трехэтажном зданьице располагалась немецкая комендатура. А Ганс был направлен сюда помощником коменданта.

Из окна своего кабинета на последнем этаже ему был виден еще один кирпичный дом, напротив. Также чудом уцелевший от бомбежек. Его, конечно, нельзя было назвать уцелевшим. Только один корпус его стоял. И то был изуродован: окна выбиты, часть стены одного крыла развалилась…

Но корпус все же стоял. Из пустых глазниц, бывших недавно окнами, выглядывали нехитрые обломки прошлой жизни: абажур, висевший боком, перевернутый кривобокий стол, кусок распоротого дивана… вывалившаяся из черного окна и болтающаяся на ветру, как клетчатый флаг странного государства, портьера… А в огромной пробоине в стене бывшего дома была видна висящая неизвестно на чем каменная междуэтажная лестница.

А где же тут вход?

Входа не было. Вместо него там, где он должен быть, лежала груда кирпичей, рваных досок, грязи…

Но рядом с бывшим входом сидела… кошка. Худая. Грязная. Ганс видел ее там и много дней назад. Она ждала.

Ганс зачем-то открыл окно. Позвал кошку. Позвал так же, как все зовут кошек. Она не отозвалась. Сидела, глядя на несуществующий вход несуществующего дома. И ждала.

Ганс долго смотрел на эту грустную картину. А на что еще можно было смотреть в этом богом забытом краю?! На улицу, изрытую ямами от снарядов, и груды кирпичей вокруг?!

Почти разрушенный дом был на три этажа выше того, в котором находилась комендатура и сам Ганс. И взгляд Ганса блуждал по разбитым этажам, выбитым окнам и добрался наконец до странной плоской крыши, которая, вопреки логике, была почти нетронута войной. Странно выглядела эта крыша – ровная, совсем не такая, как в домах его города, где были башенки, украшенные петухами на флюгерах, резные и разные.

И вдруг что-то привлекло его внимание. Он и не сразу понял, чем именно. Просто на крыше бывшего дома что-то было. Что именно, сразу и не сообразишь. Какой-то предмет. Какое-то «что-то». Близко к краю торчало из странного ящика что-то в виде оглобли… Что это? Господи, этого не могло быть! Да это ручка коляски. А вот и сама коляска! На крыше разбитого дома стояла детская коляска!!!

Откуда?! Какой-то бред.

Несколько часов он наблюдал за коляской на крыше. Ничего не происходило. Только вызов начальника комендатуры заставил Ганса заняться своими прямыми обязанностями. Но то, что он увидел, не выходило из его головы. И при каждой возможности он посматривал в окно, которое выходило на этот изувеченный дом.

И после работы он не мог успокоиться. Может, рассказать? Но кому? Начальнику? Он скажет – ну и что? Стоит коляска на крыше – ну и пусть стоит там. Тебе-то что?!

…На следующий день, придя на службу, Ганс бросился к окну кабинета, и то, что он увидел… показалось ему видением. Около коляски стояла женщина.

В длинной в пол серой юбке, в накинутом на длинную кофту-рубаху то ли мужском пиджаке, то ли гимнастерке. Она была очень высокая, тонкая, эта женщина. Нет, просто очень худая. И, как показалось Гансу, прозрачная. Женщина качала коляску и то ли пела, то ли приговаривала что-то… Это мирное видение было каким-то сюром: на крыше изуродованного, почти полностью разрушенного дома – эта спокойная идиллическая картина. Почти мадонна с ребенком. Тьфу! Что за ассоциации! Но Ганс подумал именно так.

А еще Ганс подумал, может, эта женщина сошла с ума от всего происходящего и каким-то образом вытащила на крышу коляску, а что там она качает и кому или чему поет, неизвестно.

И еще странные мысли посетили Ганса: а почему эта женщина не прячется? Ведь ее могут увидеть?

И ответил сам себе: потому что с земли эту крышу и не увидишь, а вот с его третьего этажа…

В это время женщина неожиданно нагнулась и вытащила из коляски сверток. Он шевелился и, судя по всему, по тому, как была встревожена женщина, кричал. Ребенок!!!

Потом женщина повернулась в другую сторону… и оттуда появилась какая-то серая тень. Ганс увидел солдата. Без сомнения, это был вражеский солдат. Вернее, то, что от него осталось. Обросший, в лохмотьях, в грязной висевшей на тощем теле рубахе, в разодранных галифе. Он шел пригнувшись, сильно волоча ногу… в руках он бережно нес какой-то кулечек, спешил к женщине…

Женщина быстро развернула кулечек и протянула ребенку. Еда.

Ганс кинулся бежать. Стоп, куда?! К кому?! К командиру?! И что он скажет?!

Он снова посмотрел на крышу. Женщина уложила ребенка в коляску. Стала опять то ли приговаривать что-то, то ли напевать.

Надо что-то делать. Понятно, что эти люди, кем бы они ни были, не смогут спуститься вниз. Он видел лестницу, висевшую в воздухе. Наверно, надо бежать вниз, к командиру. Хотя неизвестно, как начальник, люто ненавидящий врага, отреагирует на этих русских. Но оставлять все как есть гибельно для этих людей, запертых на этой крыше. Тем более гибельно для ребенка.

Ганс представил себе, что все могло поменяться на этой войне с точностью до наоборот и могла быть на месте этого малыша его маленькая Урсулка…

Может… все-таки…

И Ганс постучал в кабинет начальника комендатуры.

…Спустя час на третьем этаже у самого окна дедово пристроился снайпер. За его спиной стоял начальник комендатуры.

Раздался выстрел. Упал солдат.

Раздался выстрел. Упала женщина.

На крыше, на которую никто уже не мог подняться, осталась коляска. Одна. В ней мирно спал маленький одинокий человек.

Гансу показалось, что это он стоит на краю этой крыши и что это у него, как у этого ребенка, больше нет будущего.

Ганс медленно… почти спокойно… достал из кобуры свой наградной пистолет…

 

Если бы…

Наконец Новый год. Снова – Новый год! Они решили в этот раз отметить его только вдвоем. А то в Москве всегда компании, гости шумные, тусовки…

А тут, на острове, спокойно. Тихо. Интимно даже.

Вдвоем и решили – только вдвоем, в какой-нибудь ресторанчик, где песни, фокусы, танцы со стаканчиками… Кому что. Тем более что недавно Светлана перенесла тяжелую болезнь. Вернее, и не перенесла вовсе, а заболела. Гепатит. Серьезное заболевание печени. Потому, что лекарств много употребляла, да и нервничала много…

Причины были.

Света и Володя женаты вторым браком. От первых у нее – сын, у него – дочь. Совсем взрослые. Есть у них и общий ребенок. Пятнадцати лет от роду. Сын.

И вроде бы все хорошо.

А на самом деле – не все.

Сын Светланы наркоман. Со стажем. Лечился. В клиниках дорогих лежал. Отчим Володя за лечение платил. Тратил большие деньги. Света из-за сына плакала, переживала…

Вот муж и не мог любимой жене отказать. Тратил и лечил. Лечил и тратил.

Но… Ничего не помогало.

И вот случилось то, что не могло не случиться. Парня посадили. За хранение и распространение героина. Тюрьма.

Света чуть с ума не сошла.

И потребовала от мужа:

– Делай что хочешь, но вытащи его. Вытащишь, если любишь меня. А если нет…

Что только не делал муж. Но с таким преступлением не сладишь. И полтора года парень уже сидит. Вот тогда и заболевает Светлана. И истерики, скандалы… и «если ничего не сделаешь, то ты не муж мне»… И все такое.

Владимир любит жену. Жалеет. Но считает, что наказание пойдет на пользу парню и, глядишь, может, вылечит от пагубного пристрастия.

Но жена уж и разводом грозит.

Деньги-то у Владимира есть: он на Урале возглавляет солидную фирму. И ради жены больной…

И деньги делают свое дело. Парня, отсидевшего часть срока, выпускают по УДО. По условно-досрочному. И вроде не наркоманит больше сын. И все счастливы.

…И вот – этот Новый год.

Уже собрались в ресторанчик, но вдруг почему-то не захотелось никуда идти. Дома остаться решили. Тем более что неожиданно прилетел из Москвы их сын младший.

Накрыли стол. А к двенадцати ближе еще знакомые подошли.

Стол нарядный, вкусный. Все есть, а гости принесли еще шампанское настоящее. «Советское».

Светлане врачи категорически запретили диету нарушать. Тем более спиртное. И не нарушала никогда. Но… Новый год… настроение отличное, да и самочувствие нормальное… И так вкусно пахнут шашлычки, и так давно не пила ничего…

Решила, ничего не случится. И чокнулась со всеми. И выпила с удовольствием бокал замечательного напитка! И буквально – одну палочку шашлычка. Так хорошо!

Но, помня, что надо быть осторожной с ее диагнозом, решила принять свое лекарство. А еще лучше – двойную дозу. На всякий пожарный.

И приняла две капсулы. Благо они тут же, под рукой, в маленькой баночке на полке.

…Под утро Светлану без сознания привезли в клинику. Она впала в кому. Врачи не могли понять отчего. Попросили мужа привезти то лекарство, которое вечером принимала Светлана.

Оказалось, внутри капсул… был… героин!

А дело было так.

Оба их сына собирались к ним из Москвы на Новый год: младший – общий и тот самый сын Светланы. Приехали они в аэропорт Шереметьево. Но на паспортном контроле сына Светланы не пропускают. Какая-то задолженность по каким-то квитанциям.

А вещи парня уже в самолете. Он сдал их вместе с вещами брата.

Так и полетел его чемодан на Кипр со сводным братом.

Распаковали багаж, и увидел Владимир в прилетевшем без сына чемодане баночку с лекарством жены. Решил, лекарство вез заботливый сын для мамы. И поставил муж баночку с капсулами на полочку, где всегда ее лекарства стоят.

А там… внутри… Оказалось, сын-наркоман решил обеспечить себе удовольствие на отдыхе: раскрыл каждую капсулу маминого лекарства, вытряхнул содержимое и заполнил героином.

Мать приняла двойную дозу. На свою больную печень. После шашлыка и шампанского. Двойную дозу страшного наркотика!

Из комы женщину не вывели.

…Вот и получается: если бы не настояла мать на досрочном освобождении, если б не освободили парня раньше времени…

Если бы…

 

Он просто вошел

Темная комната.

Хотя день.

Шторы задвинуты плотно.

В комнате две женщины. Две подруги.

Не виделись давно. Много лет.

Наконец встретились.

Странный разговор.

Тихий.

Вроде бы спокойный.

Вроде бы и не клеится.

Подруга:

– Ты что? Совсем, что ль, с ума сошла?! Так не бывает!

– Бывает. Так было!

– Ну а как же все было на самом деле?

– Так и было. Он просто вошел.

– Просто вошел? И – все?! С этого все началось?

– Просто вошел. И все. С этого все началось.

Женщина сидит, опустив голову. Будто бы не здесь. А там. В том времени и в той комнате, куда он когда– то «просто» вошел. Неожиданно для нее, да, пожалуй, и для себя.

– Ну а потом? А потом – как? – не унималась подруга.

– Потом стало светло на душе. Тепло стало…

– А потом? Что было потом?!

Женщина очнулась.

– А потом он… что? Он просто вышел.

– Как это «вышел»?! – поперхнулась подруга.

– Просто вышел.

– Так – сразу?!

– Не сразу.

Помолчали.

– Ну а как же тогда? Говори, наконец!

Женщина продолжала молчать. Погрузилась то ли в дрему… то ли в воспоминания…

И потом – тихо-тихо:

– Просто он вышел из комнаты.

Подруга – с нетерпением:

– И всё??? Ну как это, только вошел и сразу – вышел?!! Так не бывает!

– Нет. Не сразу.

– А когда? Через сколько? Сколько пробыл с тобой? Час? Больше? А ты уже привыкла за это время и страдаешь?!

Женщина молчит.

– Ну скажи же, милая, как все было?

– Потом он вышел. И больше ничего не осталось. Он просто вышел.

– Через сколько?

– Через восемнадцать лет.

Пауза.

Потом…

Подруга – тихо:

– Милая, и – все??!

– И все.

Этот разговор длился несколько минут.

Он казался таким же долгим, как эти восемнадцать лет.

Нет, пожалуй, эти годы прошли быстрей. Это были годы счастья…

А потом он просто ушел.

Молча. Спокойно. Ничего не объяснив.

Просто… он… вышел… из этой… комнаты. Просто вышел из этой же двери.

Ничего не взяв с собой.

Ничего.

Кроме… ее жизни.

 

Браслет

Сеньке было десять, когда мама второй раз вышла замуж.

Вначале все было неплохо. Отчим даже пробовал наладить контакт с мальчишкой. Иногда ему это удавалось. Но охота подстраиваться и заигрывать с чужим ребенком быстро прошла. И отчиму надоело. Вообще все надоело. И все чаще стали скандалить в этой семье.

А однажды отчим и руку на мать поднял! А когда мальчик бросился на защиту матери, избил его. Да так избил, что пришлось в больнице зашивать шрам на лице ребенка.

Но жизнь есть жизнь. И простила мать отчима.

А мальчик обиду и предательство – нет. Променяла мать сына родного на чужого дядьку!

А улица, наоборот, приняла его.

И сразу же Сенька учебу и забросил. Какая тут учеба?! Зачем?! Все самое интересное происходит здесь. На улице. Разборки, двор на двор, первые затяжки…

А на мать обида долго саднила. Потому парень и дома не появлялся. У бабушки жил. Она уж точно любила внука. Жалела. Переживала. Правда, ругала, что плохо учится. Стеснялась даже в школу ходить.

Время шло как шло. И появилась у Сеньки мечта. А все потому, что увидел однажды на руке у одного крутого парня часы. Большие такие. Блестящие… И – на потрясающем металлическом браслете.

Этот браслет и понравился ему больше всего. Оторвать глаз от него не мог. Массивный, тяжелый, широкий такой, переплетенный причудливо… даром что из металла!

И так захотелось Сеньке такие часы! Нет, не для того чтоб на время смотреть! Просто браслет был больно хорош! Любоваться бы таким. Трогать. Все бы смотрели…

Словом, мечтал Сенька о таком браслете. Пусть и с часами.

Рассказал он об этом только своей бабушке. О мечте своей.

Бабушка задумалась. А потом и заявляет:

– Вот учись хорошо, подарю тебе часы с таким ремешком. – Пообещала.

– Ба, это же не ремешок, а браслет такой!

– Ну, вот такой и куплю. Только учись. Хорошо учись.

– Обещаешь?!

– Обещаю.

– Честно?

– Честно.

И парня как подменили. Стал учиться как зверь. Хорошо стал учиться. Изо всех сил. Учителя удивлялись. Сверстники не могли понять, в чем тут дело. Сенька даже перегнал их в учебе! Учился истово. Будто какая-то сила в него вселилась. А все из-за часов этих с браслетом. Или из-за браслета с часами. Неважно, как посмотреть.

И в конце года приходит к бабушке. Смотри, мол, какие отметки у меня!

– Ба, я выполнил свое обещание. Теперь дело за тобой!

– Молодец, внучек, умница!

– Ба, а часы?

– Какие часы?

– Ты ж обещала, помнишь?!

Не помнила бабушка ни про какие часы. Ни про какое обещание свое не вспомнила.

И понял тогда Сенька, что никому в этой жизни нельзя верить. Ни на кого в этой жизни нельзя опереться. Все надо делать самому! И рассчитывать на себя только надо. Иначе будет как с бабушкиным обещанием. И вообще. А часы такие, с браслетом таким, у него когда-нибудь обязательно будут!

И пошел, обиженный, на улицу. И сразу – в большой ювелирный магазин, что недавно открылся. Там все должно быть. Может, и часы такие.

И правда! В витрине всякие интересные золотые штучки, да и часы всякие там есть. Решил просто зайти посмотреть.

И зашел.

И как в сказку попал. Каких там только часов нет! Все красивые, все необыкновенные! А одни – ну просто действительно необыкновенные: блестящие, с сияющим синим циферблатом… Да еще с таким металлическим браслетом, который ему так нравился! Ну прям ЕГО браслет!

Да! Вот такие, именно такие часы у него должны быть! И будут, раз он так решил. Сенька даже забыл спросить, сколько эти часы стоят. Сколько б они ни стоили, у него сейчас никаких денег все равно нет. Но он знал, что когда-нибудь он обязательно придет за ними… Придет и купит. Вот так вам!

И даже когда продавец назвал ему цену – двенадцать тысяч долларов, воспринял это равнодушно. Какая разница, сколько они стоят? Все равно он их купит. Когда-нибудь.

И он знал, что должен сам заработать на эту покупку. Рассчитывать-то ему не на кого.

Прошло время. Парень школу закончил. Поступил в институт. Подрабатывал на стройках, на разгрузках мебели… Экономил на всем. После института стал работать в фирме по продаже музыкальной аппаратуры… И даже находил время для занятий музыкой. А потом стал подрабатывать и диджеем. В клубе.

А мечта о покупке часов не оставляла. Она была похожа на навязчивую идею. Но это было не совсем так. Просто Сеня поставил перед собой задачу, в которой без всякой посторонней помощи он должен сделать успешную карьеру, сам найти работу, которая будет ему интересна… и вообще – все сам.

Ну а там – и часы с браслетом. Эти прочные, солидные, с таким крепким, надежным, настоящим мужским браслетом, они должны были стать символом его трудолюбия, самостоятельности и успеха. Будут у него такие. Будут. И все у него в этой жизни будет. Все получится.

Трудился он днем и ночью. И каждый месяц со стипендии, а после – и с зарплаты откладывал понемногу. Хоть сколько-нибудь. Иногда это было десять долларов, иногда сто… И складывал в свой собственный «сейф». В коробку из-под бабушкиных туфель. Сейф этот медленно, но пополнялся постоянно.

После каждой получки Сенька сразу бежал свои «вклады» на валюту менять, на которую в том магазине все и продавалось.

Приходилось экономить и копить долго. И только через несколько лет «сейф» смог наполниться нужной суммой.

В том богатом ювелирном магазине очень удивились, увидев целую гору мелких денежных бумажек, вываленных прямо на прилавок.

– Хочу купить вот те часы, с тем браслетом, – гордо объявил обладатель несметного количества мелких денежных купюр.

Принесли те самые часы. А может, и другие. Но с тем самым «его» браслетом.

Сенька был счастлив. Йес! Он сделал это! Теперь у него будет все ОК! Он знал, он был уверен, что раз у него будет ЭТО, то будет удача во всем.

И так оно и было. ЭТО действительно стало его амулетом и приносило удачу. Его повысили на работе. И женился он вскоре. И уже ждал сына.

А вскоре… Много хорошего у него появится вскоре.

Эти часы с браслетом он не снимал. И появилась даже привычка: постоянно дотрагивался до браслета. Будто проверял, на месте ли часы и его браслет. И они всегда были на месте. Тем более что часы эти не боялись ни ударов, ни воды… и в них можно было даже плавать.

А когда Семену что-нибудь не удавалось – всяко бывало! – он дотрагивался до браслета с часами и говорил:

– У меня все получится. С вами я все смогу.

Он помнил, что ради них он смог уйти с улицы, выучиться, стать человеком… Он по-настоящему гордился всем этим. И не потому, что это было такой уж роскошью – он это уже отлично понимал… А просто – ЭТО было его ангелом-хранителем, что ли. Символом всего того, чего он смог добиться в этой жизни. Сам! Один!!!

И предметом его гордости было, конечно, то, что он в свое время понял: всего можно добиться, если есть настоящая цель и настоящая мечта.

Ну и конечно, этот талисман его – эти часы с браслетом!

И все шло нормально. Даже очень хорошо.

Но…

Однажды утром Семен расслабился и перед душем решил снять часы. Хотя в них можно и в море плавать. Снял… а потом забыл их надеть. Торопился. Так и пошел на работу. Вернее, поехал на своей новой иномарке.

В дороге решил взглянуть на время. Ах, черт! Часы забыл. Впервые вышел из дому без часов.

Кольнуло в груди неприятно.

Но не возвращаться же, тем более что его уже ждут люди.

Осадок не проходил.

Нет, все-таки лучше вернуться.

Он круто разворачивается и…

Успел подумать: «Не может быть… браслет…»

На большой скорости… летел грузовик.

 

Такая порода

Они поссорились давно. Женя и Катюша. Крепко поссорились. Еще когда были студентами в театральном институте. А какая любовь была! Думали, на всю жизнь. Все так думали. И они сами, и окружающие.

И вскоре Катерина вышла замуж за парня не из их института. А Евгений – тоже срочно женился. На девушке двумя курсами ниже.

И с тех пор не видели друг друга. И не хотели. Вроде бы.

Просто так уж сложилось.

.. Прошло много лет. Лет двадцать. Евгений Владимирович стал хорошим актером. Снимался в кино. Играл в театре. Не часто, но роли неплохие. А жена – все больше на эстраде. Постоянно в разъездах. Жили хорошо. Дружно. Уже и квартира в Москве. И дача в престижном Подмосковье…

И вот – опять лето. Жаркое. Душное. Долгожданное. И каждый свободный безработный вечер, а их было довольно много, Евгений Владимирович – на дачу. Любил он свой уютный домик. Любил небольшой сад… тишину и покой окружающего их поселок леса.

Да и соседи подобрались славные. Общались постоянно.

У соседей – дочь, Лизавета. Симпатяга, умница и любопытное существо до крайности. Все знает, за всем следит.

Особенный интерес вызывает у нее соседский дом с «этими самыми артистами». Не потому, что артисты, – к этому она уже привыкла. А потому просто, что уж очень ей нравился этот самый Евгений. Подтянутый, моложавый, позитивный… И все время насвистывает что-нибудь красивое. И по свисту его сразу можно определить его настроение. Репертуар-то небольшой. Но всегда красивый. Его уже наизусть знала Лизонька. А грустный, печальный или задумчивый исполнитель – так сразу можно и понять.

И в зависимости от мелодии, которую насвистывал артист, Лизе то хотелось пожалеть Евгения, то порадоваться с ним, то поразмыслить вместе с ним над сложными судьбами мира.

И при всем при этом – еще глаза его: синие-синие, как те самые васильки, что Евгений преподнес Лизе на ее восемнадцать. Короче, еще чуть-чуть – и влюбилась бы она. Если совсем еще не влюбилась!

…Тем вечером он должен был приехать рано. По понедельникам он приезжал вообще днем – театр по понедельникам отдыхал. Но в тот вечер – нет Евгения. И поздно вечером нет.

И назавтра нет…

И на следующий день и вечер тоже.

Занервничала девушка. Да и соседи удивились:

– Куда-то Евгений наш запропастился! И спросить– то не у кого!

И действительно, ни у кого не спросишь. Жена на гастролях где-то. А больше и не у кого.

И поделилась встревоженная Лиза с подругой.

А та успокоила.

– Не волнуйся, – говорит. – Ничего с ним не случилось. Я его видела как раз в понедельник. Сходил с электрички. Днем. И не один. А с какой-то девушкой.

– С какой еще девушкой?! – встрепенулась Лиза.

– Похоже, с кем-то из местных.

– Почему это? – не унималась Лизавета. – И что за девушка?!

– Ну, такая… симпатичная… но простенькая. В платье простом. С косой. Несовременная немного. А так – ничего.

– Ну и где же он?!

Но где он, никто не знал. А он все не появлялся.

Вскоре приехала жена. И – прямо на дачу. Удивлялась – телефон мужа не ответил почему-то, вот она сразу и сюда. И не встретил!

И – пошло-поехало.

Нигде мужа нет. Ни на даче. В театре нет. И вообще там сказали, что он неожиданно взял внеочередной отпуск. Сказал, устал и срочно надо отдохнуть. Даже от новой роли отказался! Такого никогда не было!

В милиции посоветовали подождать. «Не пороть горячку и не поднимать истерику». Говорят, у «мужиков часто такое приключается».

– Порода такая – время от времени пропадать, – сказала женщина-инспектор.

Порода породой, но Евгений Владимирович все никак не появляется.

И уже больницы и морги обзвонили, и все прочее…

Нет человека.

И не звучит теперь больше по вечерам на даче музыкальный посвист. И не бывает там больше жена Евгения.

И так прошел год.

…И вот – опять лето. И опять день рождения Лизочкин. Семья готовится к гостям. И надо ехать на большой городской рынок. Там продукты самые хорошие.

Поехали всей семьей. Мама, папа, Лизавета.

Напокупали всего. Сумки большие еле тащат. И мама вдруг вспомнила:

– Господи, да мы самое главное забыли – мясо! Идите к машине, я за мясом в павильон.

Сидят Лиза с отцом в машине, ждут. А мамы все нет и нет.

Наконец приходит. Возбужденная. Красная! Аж заикается.

– Вы сейчас упадете! Представляете?! Иду к самому дальнему прилавку, там, где мясо… И уже по дороге слышу, что-то знакомое звучит. Свист знакомый. Интересно, думаю. Что это может быть? И кто? Подхожу. Какой-то мужик сидит за прилавком. Мясо продает. Худой. Бородатый. Веселый. И свистит наши песни знакомые.

– Женя, ты, что ли?! Неужели?!!

– Я, – говорит.

И счастливо так улыбается, сволочь.

– Ты понимаешь, что все с ног сбились?! Даже милиция! Жена чуть с ума не сошла! Все друзья, соседи! А ты тут мясом торгуешь?!!

– Торгую. Ну и что с того?

На самом деле дело было так.

Евгений действительно последнее время чувствовал себя усталым. И еще – то лето, жара… эти постоянные электрички на дачу, женины гастроли. Даже в театре все стало надоедать…

И вот ехал он в тот день с такими мыслями на дачу и увидел в вагоне девушку. Простенькую, милую… и почему-то очень знакомую чем-то. Как ему показалось. Он уступил ей место. Она смутилась. Но села.

А рядом с девушкой вдруг место освободилось. И он сел.

Сидит, смотрит на девушку искоса. Пытается в памяти найти объяснение, почему такое лицо знакомое. И понял: так на его первую любовь похожа. На Катерину!

И вдруг спросил:

– Скажите, а вы случайно не Екатерины дочка?

– Да. Маму мою Катей зовут.

У Евгения в горле перехватило.

– Милая, дорогая, голубушка! Где она? Как вы? Как она?! – засыпал вопросами.

И чуть свою станцию не проехал. И проехал бы, если б она не пошла к выходу. На его же станции! И ей туда же?!!

Оказалось, что его первая безумная любовь живет с дочерью на той же станции, что и он. Только с другой стороны от железной дороги.

И пошел он с девушкой. И увидел ту, которую и забыть, как оказалось, не забыл.

И всё тут.

А Екатерина так и не устроила свою жизнь. Хоть и замужем побывала и дочку родила. И вот торгует мясом теперь. А что еще делать, если дочку надо было одной растить! А теперь и выучить надо. И вообще, «все работы хороши».

И смеялась все время. Жизни радовались мать с дочерью. И Евгению радовались.

И послал он подальше всю свою жизнь предыдущую.

И теперь вместе у них всё. И радоваться. И мясо продавать.

И счастливыми быть.

Вот тебе и «порода такая», мужицкая!

Уж какая есть, такая и есть.

 

Морская прогулка

Лето было жаркое. Душное. Долгое было лето. Оно было, конечно, долгожданным. Слишком уж погода безобразничала. И вот наконец-то – лето. Но такое, что уж и не знаешь, что лучше – весна влажная или эта летняя засуха и жара.

Короче – лето.

И уж сил нет, такая духота в городе.

И хорошо, что на работе ей предложили путевку. И не просто путевку, а морское путешествие. По Черному морю.

И вот оно – море!

Прохлада, ветерок! Свобода от всего – от работы, от мужа… и вообще. Ура!

Замужем была уже прилично. Года четыре как. А детей все нет. А муж просит. Детей хочет.

И стал муж к докторам ее гнать.

– Пойди проверься, что не так у тебя, узнай.

– Да ладно тебе! Все так у меня! Просто, значит, время еще не пришло. Как Бог даст, так и будет.

А Бог пока не дает.

Значит, и не надо пока.

А вот и море. Теплоход. Путешествие.

Вначале было все потрясающе. Прохладно, вкусно, интересно все. Ведь никогда на море не была.

А тут – свои морские правила, свои порядки… Красиво!

Но как-то одиноко становится. Одна ведь. И решила пройтись по кораблю. Прогуляться. Посмотреть, что и где. Ведь никогда не была на морском корабле. И интересно узнать, что там на других палубах. На стоянках в разных портах гуляли, разные города смотрели. А сам корабль весь и не видела.

А тут как раз переход морской два дня целых. Не читать же в каюте! И пошла по лестницам вниз. Думает, может, и до того места дойдет, где машины работают. Те самые, которые кораблем движут.

Но где-то уже внизу матрос мимо пробегает. Обогнал…

Она спросить успевает:

– Где тут у вас машинное отделение?

– А вам зачем? – Притормозил. Улыбается.

– А мне интересно.

– И все? – смеется.

А зубы белые. А глаза синие. Как море это Черное.

– Ну как же! Первый раз на корабле, и ничего не знаю.

– Ну, во-первых, не на корабле, а на судне. А во– вторых – давайте покажу, что смогу.

И повел ее. По этому самому судну.

Разговорились. Познакомились.

Парень служит недавно. Тут он на практике. Нравится ему. Рассказывал увлеченно. Интересно рассказывал.

И ей все тоже нравилось. И не только это так называемое судно. Но и он сам. Белозубо-голубоглазый.

А на следующий день он пригласил ее посмотреть, как матросы живут. И чем в свободное время занимаются.

Трюм. Каюты маленькие. Тесные. И сидят плотно несколько человек ребят. В карты играют. Пригласили. Выходной.

Нет. Спасибо. Она карты не любит. Ей все посмотреть интересно.

– А вы тоже так живете? В такой каюте? – спрашивает его.

– Пока так же. Пока еще морское училище не окончил. Скоро закончу – повыше переведут.

А потом и говорит:

– Пошли покажу, как я живу сейчас.

Благо каюта его была рядом.

…Как это получилось? Она и потом не могла себе объяснить. Но… это море, это путешествие… и свобода от всего настоящая… эти белые зубы…

И как же было хорошо с ним!

Потом он, немного смущаясь и радуясь, провожал ее на ее палубу. Потом – до ее каюты. Потом – зашел…

Посидели. Поговорили.

И опять все было хорошо. И в отличие от его темной каюты в трюме матросском здесь было очень солнечно. Они купались в нежности, в золоте солнца, друг в друге…

И все.

…Через два дня путешествие заканчивалось. И приключение – она это так и назвала – тоже.

Она сошла на берег. Чистая от моря, свежая от морских брызг… Радостная от отдыха. От всего.

… Через какое-то время она поняла, что беременна.

Муж ликовал. Наконец-то! Вот стоило ей немного отдохнуть, воздуха и впечатлений набраться – так сразу!

И в положенное время родилась у них девочка. Назвали ее Мариной. Морская, значит.

Муж хотел Лилей назвать.

Но она:

– Нет! Марина! – говорит. – И точка. Марина – и все!

И все было у них хорошо. Еще лучше, чем прежде.

Детей у них больше не случилось. Хотя муж и хотел. Но он был так счастлив этой девочке, что и не переживал. Дочка ласковая. Умная. Красавица синеглазая. Что еще надо?

Муж говорит:

– Сразу видно, в любви родилась.

И добавляет:

– Вырастет, будет как мы с тобой – математиком.

А выросла Марина – и художником заделалась.

И почему-то все – как у Айвазовского. Все море рисует. Только море. Во всех его видах и проявлениях.

– Откуда у нее это?! – недоумевает отец. – Талант этот?

А мать улыбается и радуется тихо. Как будто какой секрет знает. И хранит.

Но главное, думает, что все счастливы.

Как хорошо иногда по морю на корабле прокатиться! Тьфу! На судне!

 

Эта тихая нежность

Она открывает небольшую комнату, от которой при заселении ей дала ключ администратор пансионата. Комната неплохая, чистенькая и не темная. Но недостаток есть. Снаружи, из коридора, она кажется служебной. Она и была раньше служебной. Но в этот раз такой наплыв отдыхающих, что не хватает мест. И директор решила отдать комнату бывшей бухгалтерии под отдыхающих.

И отдала прибывшей Ларисе из Питера.

Снаружи эта дверь еще не потеряла своего служебного вида. Даже след от таблички остался. И время от времени туда стучится кто-нибудь. Кто по делу служебному по привычке, кто случайно.

Женщина устала. Да и настроение ужасное. Не везло ей последнее время. Да и предпоследнее тоже. Мама болела долго. Было трудно. А когда не стало ее, мамы, стало еще трудней. Невыносимо просто стало. Тоска. Да и на работе… вроде все как прежде… только все не так. Впала в депрессию. Да еще вот… и любимый ушел, кажется. Да, пожалуй, уж и не кажется. Уже больше недели любимого нет. А сейчас так бы был нужен.

Все говорят, отдохнуть надо ей. Но куда там! Даже боится она какого-нибудь отдыха. Будет слишком много времени думать.

Но вот – эта путевка в пансионат. Подруга неожиданно предложила. И хоть не хотела Лариса, но подруга буквально заставила ее поехать. Отдохнуть от всего заставила. Жалко было смотреть на сникшую женщину.

…Первые три дня прошли никак. Лариса потом ничего и вспомнить-то не могла про эти первые дни. Сплошная серость и будни.

Но вот…

Идет она в свой номер, то есть в свою комнату, а там… кто-то возится у ее двери. То ли открыть хочет, то ли посмотреть в замочную скважину…

– Что вам нужно здесь?!

– А вам?

– Я здесь живу. Это моя комната.

– Как так? Это бухгалтерия. И здесь работает моя тетя. А когда она уезжает, я здесь бываю… иногда. Отдыхаю… – почему-то стал оправдываться.

И парень, а это оказался молодой парень, смущенно почему-то протягивает ей свой ключ. В качестве доказательства.

– Вот он. Смотрите. Этот ключ.

– Да, но мне дали эту комнату, и сейчас здесь я живу. Уже, кажется, три дня… кажется… живу.

И такая тоска в голосе. И – то ли равнодушие, то ли… безысходность такая…

Молодой человек смутился. Женщина симпатичная. Красивая даже, хоть и прилично старше его. Но неживая какая-то. А глаза у нее серые-серые. Лицо грустное-грустное. И опять эти глаза… И смотрит как бы в никуда. Такого не видел раньше.

– Да-да… конечно, живете… Живите. Просто я к ней приехал. Но неважно. Вы… конечно, живите… здесь…

Она хотела сказать спасибо. Не сказала. Просто полоснула по нему серебром глаз своих. А в ответ ей – синее-синее загорелось. Взгляд его.

Она медленно открывает комнату. Медленно входит. Не запирает изнутри. Зачем? Вообще – всё зачем? Этот пансионат… эта никому не нужная ее жизнь…

И села Лора – так ее мама звала – на серый диван. И сидит долго. Даже не знает, сколько сидит в этой, как сейчас видит, убогой серой комнате.

Сидит. И время обеда пропускает… И ужина…

Вот уж и смеркаться стало. Посерело вокруг еще больше. Окончательно.

День заканчивался.

Дверь скрипнула совсем тихо.

Вошел парень. Тот самый. Что из этой комнаты. Тихо вошел. Тихо подошел. Тихо сел рядом на диван. Единственный стул в комнате был занят ее почти не разобранным чемоданом. Потому, наверно, и сел на диван.

И сидят оба. Молча сидят.

Потом он встает, медленно, осторожно берет ее за руку, помогает подняться. И молча повел из комнаты.

Шла покорно. Руку не отнимала. Было все равно.

Столовая уже почти опустела.

– Надо поесть. Сейчас попрошу у повара что-нибудь. Поздно уже…

И оставил одну.

Она не удивилась. Поела принесенную яичницу. Хлеб. Остывший чай – пару глотков. И пошла, как сомнамбула, обратно. К себе в комнату пошла.

Около двери на корточках сидел он.

Смутно подумала: «Идти некуда ему. А может, ее ждет». И не удивилась.

Ну и пусть сидит.

Прошла мимо. Зашла. Легла спать. И спокойно, впервые за долгое время, спокойно и мирно уснула.

…Проснулась рано. Выспавшаяся. Голодная. Успокоенная. Почему? Да какая разница.

Решила идти завтракать. Открыла дверь.

Перед дверью лежит небольшой синий букетик. Васильки. Синие-синие. Что-то напомнило ей. Что? Не помнит. Ну и не надо.

Звонила несколько раз подруга. Та самая, что ехать заставила отдыхать.

– Как ты? Что ты?

– Нормально. Никак.

Не понравились подруге ни ответ, ни голос. Решила приехать. Приехала только через несколько дней.

И удивилась. Под дверью парень сидит. Молодой совсем. Симпатичный. Делово сидит. Как вахту несет, подумала подруга. Даже счастливый, кажется. А в руках маленький синий букетик. Ждет чего-то. И спокойно так сидит. Как будто живет здесь.

– Простите, здесь, кажется, должна жить Лариса.

– Да. Кажется, здесь должна жить.

– Ну и что? Живет или нет?

– Кажется, живет. Но так не живут.

– Не понимаю. Где она?

– Сейчас будет. Ждите.

Странно как-то все. Сидит парень незнакомый с цветочками синими… с глазами такими же. Сторожит чего-то. Как собака под дверью.

Лариса пришла. Вроде обрадовалась подруге. А «сторожа» вроде б и не заметила. Просто обошла.

Подруга отметила, что и комната не заперта… Странно все это.

– Лорик, я за тобой. Собирайся, – заявила.

Лариса не удивилась. Стала медленно складывать так и не разобранный до конца чемодан.

Подруга спрашивает:

– А что это такое там, за дверью? Что за парень? Ненормальный? Может, сторож твой?

– Юноша. Сидит. Приносит васильки по утрам.

– И так каждый день?

– И так каждый день.

Подруга открыла дверь.

– Иди сюда, – позвала.

Парень встал. Зашел. Сел на «свое» место. На диван.

Лора проследила за ним. И впервые посмотрела на него пристально. Прямо в глаза. Прямиком и пристально. А-а, вот они, эти синие васильки.

Тоже присела на диван. Совсем рядом. И вдруг – такая волна плеснула в душу! Теплая волна. Странно. Совсем чужой. А как пес, верный и тихий. И синеглазый такой.

И что-то произошло. Как проснулась. Как очнулась. Еле остановила руку, потянувшуюся к его руке.

Желание это не проходило. Потянуться, дотянуться до него… дотронуться…

И уж совсем что-то странное почувствовала – какую-то нежность. Спокойную… незнакомую… тихую.

До сих пор было многое. Страсть, любовь, долг… Но все было совсем другим. А тут! НЕЖНОСТЬ! Вот она какая! Не надо ничего говорить, ничего объяснять и доказывать… А просто так – сидеть рядом, пусть в этой комнате или все равно где, и протягивать к нему руку… руки… к НЕМУ К этому тихому почти мальчику.

И прислушиваться к себе. И чувствовать. Откуда– то взялись эти забытые силы – чувствовать. И – желание жить появилось откуда-то.

Господи! Глупость какая! Совсем мальчишка, лет на десять младше, а такое…

– Ну и что?! – сама себе сказала.

– Какая разница?! – сказала себе.

Ей нравится сидеть с ним рядом. Она дышит его запахом. Мужским. Таким молодым и чистым. Таким теплым. И смотреть в глаза его. Сияющие, они горят синим огнем… они восхищаются этой женщиной. А может, жалеют ее?

Жалеют ли, восхищаются ли – какая разница?! И спасибо ему за это. Этому молодому человеку. Этому простому и доброму. Почти мальчику.

Конечно, на время. Ну и пусть только на время. Но – здесь и сейчас. Пусть.

А подруга все говорит, говорит… и что-то все рассказывает. О себе… о ком-то… про какую-ту их общую подругу, которую Лора уж и не помнит. И про какую-то смешную историю. И хохочет все время, заливается…

И еще говорит:

– А мужику, оказывается, для полного счастья только и нужно, чтоб женщина стояла у плиты все время и ждала его. А за это мужик готов каждый день подметать полы этой женщине. Так и сказал. Представляешь? Мужик – и полы подметать! Да каждый день! Вот дурак!

Лора встала.

Теперь уже она берет парня за руку.

– Пойдем. Тебе поесть надо, – говорит.

Он встал. Но никуда не пошел. Повел себя странно. Стал вдруг снимать с себя рубашку, потом майку снял… Стал искать что-то в комнате… по углам… Нашел палку в углу. Стал аккуратно так наматывать майку на эту палку. Образовалось что-то типа метлы.

И молча всем этим стал подметать серый пол.

И впервые за долгое время Лора рассмеялась. Она стояла, закрыв глаза, закрыв лицо руками, и смеялась… смеялась… от всей души, до слез, откуда-то вдруг появившихся. Таких сейчас нужных слез, освобождающих от обид, от тяжести потерь и предательства.

А он все подметал. Серьезно. Ожесточенно. Будто хотел вымести из ее жизни все плохое и ненужное. Всю грязь и все зло.

– Ты езжай, – говорит Лора подруге. – Я не поеду. Я никуда не поеду.

И поняла, что прямо сейчас с удовольствием стала бы к плите…

И что-нибудь вкусное приготовила бы этому парню…

Но никакой плиты здесь, в этой бухгалтерской комнате, конечно же нет. И не могло быть. А ей так захотелось накормить его… самой накормить. Этого странного молодого человека. Этого почти мальчика.

А будет он подметать пол для нее… каждый день или вообще не будет, уже не имело никакого значения.

Главное, чтоб был он…

И была бы… эта тихая нежность.

 

Первая любовь

Учились они в разных классах. Он – на класс старше. В десятом уже. Дружили. Он – настоящий рыцарь. Внимательный и заботливый. Она – маленькая принцесса.

Принцесса принимала его ухаживание как должное.

Ей – пятнадцать. Ему – семнадцать почти. И все считали, что у «детей» – любовь.

Их родителям и он, и она понравились сразу.

– Настоящий мужчина! – восхищался парнем ее отец.

– Прелестная девочка! – говорил о Дашеньке папа Вадика.

Уже родители и друг с другом познакомились. И никто и ничто не мешало их общению. Родители Даши могли спокойно уехать из Москвы. Оставить ребят одних. Его же родители были убеждены, что эта девушка ничему плохому не научит. Да и голодным не оставит их сына, если что.

Прошло время. Ребята – в институтах уже. А дружба их продолжается.

И вот – снова лето. Каникулы.

Родители Вадика приглашают Дашеньку в отпуск с ними поехать. На Украину. И у ребят каникулы. И решили маме ее позвонить. Отпустят ли девушку?

Мама не возражала. А что, пусть отдохнет дочь.

Поехали.

Вся компания много путешествовала. Если родители отправлялись к своим друзьям, ребята были предоставлены сами себе. Им не было скучно. Им было хорошо. Они наслаждались общением. Своей свободой наслаждались.

Но однажды… родители, вернувшиеся в домик, где все остановились, увидели ребят, вместе лежавших на тахте. Легко одетые. Было жарко в тот день. И хохочут они над чем-то… и ни капельки не смутились, увидев родителей. Даже стали им рассказывать историю, которая только что так их развеселила.

Родители Вадима решили, что все идет к тому, что дети вскоре захотят пожениться. Конечно, рановато. Оба еще в институте. Но…

И звонит мать Вадика маме Даши.

– Валентина, ты поговори с дочкой, расскажи ей, как все надо делать, чтоб не попасть раньше времени в неприятную ситуацию. Ну, ты сама понимаешь.

– Не понимаю. Ты о чем? В какую ситуацию?!

– Как – о чем?! Они уж спят вместе!

– Ну, знаешь! Быть этого не может! Наша девочка не такая!!!

– А что здесь такого?! Уже время другое. Другие такие «дети» уже сами с детьми!

Ее мама обиделась. Какое-то время не звонила родителям Вадима. И не отвечала на их звонки. Но стала внимательно приглядываться к поведению ребят, к отношению их друг к другу. Ничего особенного не усмотрела и решила спросить у дочери напрямую:

– Дашунь, вы что, планируете… пожениться?.. Надеюсь, не скоро?

– Мам, ты что?! Мы и не думаем об этом. И вообще, мама.

А что «вообще», не объяснила.

А это «вообще» оказалось – что Даше давно нравится парень с другого факультета. Они еще даже не познакомились «как следует». Пока только перебрасываются взглядами, шутками иногда…

– Но как он хорош, мам, как хорош! – так сказала тогда Даша. И глаза ее так блестели. Так блестели!

И когда вскоре Вадим заявил ей, что «может, уже пора… сама понимаешь что. Пора.», она сделала вид, что не поняла, о чем он.

А после этого разговора Даша пошла в студенческий клуб. Там был вечер того самого факультета, на котором учился тот парень. Который «так хорош». Сергей который.

«А вдруг?» – подумала.

И «вдруг» случилось. Во время концерта студенческой самодеятельности на сцену вышел тот, ради кого она пришла. Он сел к роялю. И стал играть. И не что– нибудь простое, а серьезную классическую музыку. И так выразительно, так красиво это было! Он был в музыке весь. Он был действительно хорош.

Потом она подошла. Сказала добрые искренние слова в его адрес, похвалила.

Домой пошли вместе.

Встретились завтра опять. Потом опять… потом опять и опять.

Вадим увидел их вместе. Увидел ее глаза.

Он хорошо знал ее. Он все понял.

Но стал ждать.

Он был уверен, что дождется.

И – дождался.

Никто не знал, что произошло. Но однажды, когда прошло уже много времени и Даша, как всегда, ждала Сергея, ждала на том месте, где они обычно встречались… Сергей опаздывал. Его не было уже долго. Но она ждала. Она уже нервничала.

И вдруг – появляется… Вадька. Откуда?! Откуда он узнал… Но пришел тогда к ней именно он.

Сергей опоздал.

А тогда, после долгой разлуки, Даша и Вадим встретились радостно, тепло и так уютно было на душе. И она подумала – а ведь он, Вадька ее, никогда не опаздывал. Всегда он ее ждал, а не она его. Всегда.

И пошли они рядом своим знакомым маршрутом. И говорили. Говорили…

Шли долго. Время пролетело молнией. Они его и не замечали. Время это. Он ни в чем не упрекал. Только говорил, как он рад ей, говорил, что скучал. Вспоминали друзей общих… фильмы, книги… И удивлялись, как же долго не говорили они вот так. Как же долго они были друг без друга.

И еще она подумала, что давно ей не было так спокойно. Именно спокойно.

Они расстались поздно вечером.

…Дома Даша объявила матери:

– Мам, я замуж выхожу.

– Как? Так сразу?! За кого, дочь?

– Мам, ты странная. Во-первых, это не сразу. Конечно же за Вадима. За кого ж еще?!

Мать облегченно вздохнула. Действительно, за кого ж еще?

Хотя… стала почему-то грустной мама.

…Свадьбу играли дома у его родителей. Было просто и весело. Все плясали… пели песни. Даша и Вадим были счастливы. Только устали немного.

Потом шли по ночной Москве домой к Даше. Она – в длинном подвенечном платье. Он – в черном полусмокинге. Родители Дашеньки несли цветы. Друзья – подарки… что-то громко хором пели… В окнах зажигался свет. Никто на них не ругался. Увидев белое платье, поздравляли.

…Утром мама приготовила нарядный завтрак.

Потом все разбежались по своим рабочим и институтским местам.

…Вечером того же дня Даша подошла к матери.

– Мам, и это всегда ТАК будет?

– Что, доченька? Ты о чем?

– Ну, ЭТО? Это всегда ТАК будет? Мама, это что, и есть любовь?!

Мать смутилась. Она никогда с дочкой не говорила откровенно «об этом».

– Доченька, все будет хорошо. Вам просто надо поехать в свадебное путешествие, побыть одним, – сказала мама.

И на зимние каникулы они с Вадиком отправились в дом отдыха под Москвой.

Утром Даша проснулась рано. Вадима рядом не было. Подошла к окну… он был там. В одной куртке. С шарфом вокруг шеи. Очень красивый. Был увлечен. На чистой белоснежной поляне, под балконом их с Вадимом комнаты, стояла прекрасная снежная женская фигура… Ростом с нее. С Дашеньку! И так на нее похожая! Только ледяная.

Необыкновенная. Чистая. Нагая.

И Вадим, автор этой красоты, заканчивал работу над статуей. Полировал. Нежно гладил. С любовью.

Как хорошо, подумала вдруг Даша, что тогда Сережка опоздал. Как здорово, что она теперь с Вадиком и что сейчас они в этом свадебном путешествии… И так хорошо ей. Так спокойно…

И как же хорошо, что в то прекрасное снежное утро она еще не знала, что однажды случайно встретит Сергея на улице… что бросит все – всю свою спокойную жизнь – и уйдет к Сережке. Уйдет в никуда, в бедное серое общежитие… А он, Сережка, будет каждый раз опаздывать. А она будет каждый раз ждать его с его опозданий, нервничать, но ждать… И будет любить его до обморока, до прощения грехов, любить так, как может любить только настоящая женщина.

Ей будет так неспокойно. Но так хорошо, когда ОН будет к ней возвращаться. Каждый раз и навсегда.

И будет она счастлива в своей такой неспокойной жизни.

Так счастлива.

 

Сестры

Сестры живут одни. «Сами», как соседи говорят.

Родители ушли рано. Друг за другом. Болели долго… вначале мама, потом он. Отец.

Старшая – Галина. Красивая. Умная. После смерти родителей заменила Юленьке маму. Если вообще можно мать заменить.

Юленька – озорная деваха шестнадцати лет. Симпатичная до невозможности. Красивой не назовешь. И не надо. А обаяния, шустрости искрящейся, ямочек в придачу – предостаточно. Как ветерок теплый. Улыбка всегда и радость жизни.

Конечно же не ей пришлось ухаживать за больными родителями. Не она сестру растила! И не ей, не Юльке, надо в то же время учиться… а потом переходить в школу рабочей молодежи… И работать, и сестренку поднимать – все на Галининых плечах.

И сейчас сестры одни. Живут скромно, но дружно. Никого ж нет ближе. Все секреты девичьи друг дружке расскажут.

И Галина, старшая, души в младшенькой не чает. Младшая – долг ее жизни. Забота. И – любовь ее главная. И все у них общее. И кофточки, и секреты. Сестры!

Правда, последнее время что-то изменилось. Галина стала позже с работы приходить. Иногда раскрасневшаяся, возбужденная, глаза как звезды. А иногда… какая-то тусклая, раздраженная…

Юлька пристает:

– Что с тобой? На работе что-то? Кто обидел?! Только скажи!

– Да нет, все в порядке, – отвечает Галина, – устала просто.

– Галчонок, только не заболей у меня, – по-хозяйски голову сестры щупает младшая.

– Не, не заболею, – улыбается старшая. – Мне нельзя.

Так и живут.

А однажды.

Однажды Галина удивила сестру младшенькую своей сокровенной тайной: она встречается с молодым человеком. И давно. Он – необыкновенный. Добрый. Умный, хоть и младше ее – «совсем ненамного».

И добавила, почему-то смутившись:

– И так хорош! Так хорош. Даже страшно.

Ага! Вот оно в чем дело! Влюблена, значит. И давно, значит. Вот тебе и настроения разные, и вообще. Догадалась Юлька. У нее ведь был «большой» жизненный опыт. Этот «большой опыт» назывался Женькой. Из дома напротив. Целовались даже. Ничего особенного. Не произвел впечатления.

«Вот дура! – думает Юлька. – Разве можно из-за «них» так расстраиваться? Или радоваться так?! Так зависеть от «этих»? А скрытная какая! А?! Скрыва-ала. Молча-ала…» А Юлька еще волновалась за нее! Переживала. Кошмар.

Но старшая продолжала «это дело». А младшая ругала ее. Но про себя ругала. И ничего не говорила вслух. Любила ее. И жалела почему-то. И все ждала, когда это все закончится. Эта любовь чертова.

И вдруг опять – однажды…

Однажды старшая сестра спросила, во сколько Юлька придет сегодня из школы.

– А что? – вопросом на вопрос был любимый ответ младшей.

– Ну… понимаешь, маленькая, ко мне гости должны прийти…

– И ты хочешь, чтоб я тоже была? Но я не могу раньше. У меня шесть уроков, – врала Юлька, что-то заподозрив.

– Ну нет так нет, – отреагировала старшая. И как показалось младшей, с облегчением.

А может, показалось.

И Юлька сразу же про все вроде бы и забыла.

Но заявилась она домой раньше положенного. Шестого урока не было, да и не должно было.

Старшая сестра встретила ее на удивление радушно.

– Как хорошо, что пришла. Хорошо, что ты дома. Вот… познакомься. Это Андрюша, – выдохнула она. – А это, – обратилась она к этому Андрюше, – моя сестра. Младшая и любимая. И единственная. Это и есть вся моя семья, – немного грустно улыбнулась, разведя руки.

Шагнув в квартиру, Юлька забыла про второй шаг. Так и стояла на пороге. Забыла представиться. Кажется, имя свое забыла… Что это? «Андрюша» – так она назвала его. Не-ет! Это неправильно! Нет такого имени на земле, которым можно было бы назвать его! Вообще нет! Он не мог называться простым человеческим именем!

Юлька стояла… открыв рот… распахнув огромные свои глазищи… опершись о стену, чтоб не упасть…

– Эй! Познакомься же! – почуяла что-то странное в поведении сестры Галина.

Но у Юли не было слов. Никаких. Андрей был не просто хорош. Он был… он был… хорошим! Он был добрым. Он был настоящим. Она сразу же поняла это. И он был… ее. Он должен быть ее! Юленькин!

Он этого еще не знал. Еще не мог знать. А она уже знала. Потому что – только такой мог быть с ней рядом. Она такого видела в своих снах. Только он мог быть ее другом, быть отцом, которого она не помнит. Быть ее мужчиной. Ее любимым. На всю их с ним жизнь.

Галя почему-то увидела на лице сестры слезы. Они текли, текли не переставая… чуть задерживаясь в ее детских ямочках на щеках. Она плакала молча. Беспомощно и тихо…

Андрей стоял… с протянутой рукой для знакомства, как просящий подаяния нищий… растерялся немного… ничего не понимал… Что это? Что происходит? Откуда взялась эта маленькая женщина, этот плачущий ангел? Его ангел?!

Юлька развернулась, бросилась по лестнице вниз. Бежать! Бежать от этой неизвестно откуда взявшейся радости! От этой острой боли! От счастливицы сестры. Ее сестры! О господи! Это ведь – сестра ее! Старшая, любимая! Она как мать ей…

Бежать.

Очнулась она далеко от дома. Не сразу поняла где. Вытерла мокрое лицо припрятанной «на всякий случай» в кармашке школьной формы салфеточкой. Потом пошла… Куда-то.

На автопилоте попала домой.

Там никого не было.

Не удивилась. Наверно, ей все показалось. Дай-то бог.

Вот и хорошо.

Почувствовала огромную усталость. Устроилась в мамином старом кресле. В таком родном и надежном.

Как всегда, прошептала: «Мамочка, помоги мне». И уснула.

Проснулась она только на следующий день.

И, не успев еще, как всегда, порадоваться свежему утру, поняла: дома что-то не так. Не так, как всегда.

В их доме было пусто.

Все было на своих местах. Но все было не так.

Не было самого главного.

Не было сестры. Ее сестры. Старшей сестры, заменившей ей мать. Надежного друга. Защитника, всю Юлькину недолгую жизнь стоявшего между ней и суровым окружением.

Не было ее привычного мира.

Исчезли такие знакомые вещи, принадлежавшие старшей. Не было этой курточки, которую время от времени выпрашивала у нее «на ответственные свидания» Юлька…

Не было потертого рабочего портфеля сестры. Не было…

Дом опустел и стал чужим.

Но на Юлькином столике лежало письмо.

«Родная моя, я понимаю тебя. Со мной было то же самое. Потому что ОН – такой. Но мне никто не мешал. И я никому не мешала. Я прожила свое счастье. Прошла его. Я долго не могла тебя знакомить. Боялась. Ведь мы так похожи с тобой. И он намного моложе меня. Я знала, что это случится. Теперь – твое время. Я выдержу. Я сильней тебя: у меня была жестокая школа жизни. Живи, маленькая. Будь счастлива.

Он обещал не бросить тебя. И я ему верю.

Он ждет.

Твоя старшая».

Внизу – номер телефона.

 

Хирург

Вероника работала в больнице. Медсестрой. Работала недавно. Но понравилась больным сразу. Приветливая, внимательная… И жалела каждого, кому делала укол. И рука легкая была. Все радовались, когда именно Вероничка, как все звали ее, дежурила в этот день или ночь.

Правда, она всегда была слишком серьезна, после работы не посидит, не поболтает с коллегами… на шутку не отреагирует… Многие считали ее заносчивой.

А она просто была занята. Она училась в медицинском институте.

Вероника не была богата какой-то особенной красотой. Обычная девушка. Но обращала на себя внимание буквально каждого, кто ее видел, ее необыкновенная грудь. Девушка сама тоненькая, даже худая. Но грудь… Она как будто сотворена была отдельно от хозяйки. Слишком большая. Налитая. Как вылепленная из ценного розового фарфора… Она еле умещалась в любом вырезе платья или кофточки и все равно являлась миру во всем своем великолепии. Выпирала. Конечно, не вся. Но… все-таки…

У Вероники постоянного кавалера не было. Появлялись иногда какие-то «ухажеришки», как называла их мать, но эти сразу же стремились к быстрому ходу событий. К «тому самому». А Вероника все ждала «своего человека». Того, кто бы просто был хорошим и добрым. И не торопил бы события.

Ждала такого. И все.

– Все ждешь прЫнца на белом коне? – ворчала мать. – Так и прождешься. Где он?!

– Ну жду, – отвечала девушка.

– Дочь, ведь двадцать пятый уж, – печалилась мама. – Ну пошла б в клуб какой-то с подругами… посмелей, что ли, была б…

Но с постоянными дежурствами и учебой было не до клубов.

Девушка знала о своем… то ли недостатке… то ли достоинстве. Про свою грудь. Но – что поделаешь?! Так уж природа постаралась… или ошиблась… И каждый раз ей приходилось прикрываться косынкой, шарфиком… И халат свой медицинский сшила так, чтоб застегивать до самого горла.

И застегивала. Девушкой она была скромной.

Однажды в палате появился новый больной. После воспаления легких он поправлялся мучительно и долго. Конечно же уколы, процедуры… Вероничка…

Звали больного Леонид. Он так назвался сразу, как объявился в палате, и все так его и называли. Не Леня, не Ленчик. Леонид. Строго и уважительно. Хотя и было заметно, что Леонид не так уж давно освободился из мест заключения. Эти наколки на плечах – «те самые», их трудно было с чем-то спутать. Но вел себя Леонид спокойно. Со всеми вежливый был. Помогал даже тем, кому было тяжелей болеть.

Говорили – и это было именно так, – что он «до того» был хирургом. Говорили, в известной столичной клинике. Что произошло, как он оказался «там», никто не знал. И никто, конечно, его не спрашивал. Откуда-то стало известно только, что был действительно хирургом и очень хорошим.

Больные и персонал называли его за глаза «наш хирург».

– Как там наш хирург, все молчит? – спрашивал доктор.

– Помалкивает наш хирург, – отвечал персонал.

«Хирург» много читал. Как полегчало ему, стал часто выходить покурить, несмотря на болезнь легких. В разговорах о вреде курения не участвовал. Да и в мужицких байках про женщин – тоже.

Но, как и все мужики, заглядывался на «выдающийся» бюст Вероникин. Но никаких сальных шуточек не отпускал. Да и комплиментами не одаривал, правда.

В день выписки преподнес Веронике большую красивую коробку конфет.

– Береги себя, девонька, – хмуро сказал почему-то.

И все.

…На следующий день Вероника уходила с дежурства позднее, чем обычно. Она переоделась в сестринской, убрала в шкаф свой халат, погасила свет.

И… вдруг! Что это?! Она почувствовала, в комнате кто-то был. Кто-то совсем рядом!!!

Это был он. Леонид.

Но это был совсем другой человек. Не тот, кого все знали, к кому привыкли… и даже уважали. Не тот, кто ждал ее на уколы, кто подарил ей конфеты… просил себя беречь…

В свете уличного фонаря, тускло освещавшего комнату, перед ней стоял совершенно другой. Человеком его назвать было трудно сейчас. Злые, выжидающие глаза голодного волка, настигшего жертву… Он смотрел на нее, поочередно переводя жуткий взгляд с лица на грудь…

– Вам плохо? Что с вами? – почему-то пролепетала она.

Язык ее еле слушался.

– Молчи, – прошипел он.

Как во сне потом вспоминала она.

Прижав ее к стене, его руки медленно ощупывали ее тело. Сжимали его… как обследовали… долго, больно мяли грудь…

Как в бреду вспомнилось – «хирург»… Потом все куда-то исчезло. Провалилось. Потом выплыло как из тумана хриплое: «Срочно… грудь… операцию… тогда не умрешь… срочно.»

…На суде мать просила оправдать насильника. Он же спас ее дочь! После операции, которая была срочно сделана, врач сказал: еще совсем немного – и спасти ее было бы уже невозможно.

 

И снится сон…

И снится ей сон. Что протягивает к нему руку… к мужу своему. Хочет дотронуться. Погладить его, как всегда…

А он руку убирает.

Никогда не убирал… а тут…

Она – опять.

И он опять – убирает.

– Милый, ты что?

Молчит.

Она расстраивается.

Решила проснуться.

Просыпается.

Милого нет.

Кровать рядом с ней пуста. Только простыни смятые остались от милого.

Вскакивает с постели.

Может, он в ванной?

Нет в ванной.

Может, на кухне – пить захотел?

Нет на кухне.

Бросается на балкон.

Неужели курить снова собрался, не дай бог? Ведь врач запретил!

Нет. Не собрался. Не захотел курить. Нет его на балконе.

– Алё! Милый, где ты?

Чего это он исчез так внезапно… и так тихо?

И зачем?

А ему тоже сон приснился.

И снится ему, он руку к жене протягивает. По привычке. Уже много лет так. Погладить во сне хочет.

А руку и не может нащупать ее. Женину.

Нет ее. Руки.

И жены нет.

Где жена-то?

Все время была вот она, рядом. Под рукой.

А тут – на тебе! Отсутствует.

А на душе – совсем не тревожно. Только удивление. Удивление, правда, есть. Да и легкость какая-то. Почему-то.

И не волнуется он. Вот и друг его говорит: «Жена пропасть не может». Вспомнил во сне.

Но все ж зовет:

– Алё! Милая! Ты где? Куда делась?!

Милая молчит. Не откликается.

Пришлось проснуться.

Уф! Вот она. Рядом. Спит крепко.

Но неспокойно как-то спит. Наверно, снится ей что– то плохое, тревожное. Вот даже вздрагивает во сне. Разбудить?

Да нет. Пусть спит.

А у него уже и сна нет. Прошел сон его.

Встал. Захотелось покурить. Вспомнил, что врач не велел.

Не стал.

И какая-то неведомая сила потянула его вниз по лестнице.

На улицу потянула.

А на улице – весна. По крайней мере, пахнет весной.

А у подъезда – Верочка стоит. Соседка. Из десятой квартиры. На пятом.

Ого! Как выросла! Как похорошела! Только что была подростком. Просто мышкой серой была.

А тут! Стоит симпатичная. Полненькая! Всё на месте.

И так потянуло дотронуться… До Верки этой, то есть Верочки уже. Такая уж она весенняя, соблазнительная.

А Верочка улыбается.

И вдруг вынимает из кармашка «Кемел». Сигарету вкусную.

В рот берет. Прикуривает медленно. И затягивается. С удовольствием.

Аж глаза закрыла.

Уф, кайф!

И ему захотелось. Закурить захотелось ему.

И еще сильней – погладить хочется.

И думает: «Лучше что – закурить? Иль дотронуться до нее, погладить?..»

А кожа такая упругая. Такая весенняя. Так и манит к себе. Зовет просто.

А если – и закурить, и погладить?!

Совсем хорошо было б. Отлично просто.

Просто радость нечаянная.

Берет из пачки у нее сигарету «Кемел». Вкусную.

Закуривает… Затягивается.

Уф! Кайф!

И руку протягивает… к Верочке.

Руку она не убирает…

И он гладит ее. Нежную. Гладкую…

И весной так пахнет…

Она улыбается… и тянется к нему вся.

И так хорошо! Так сладко!

И вдруг…

Чувствует… а рука-то эта – не Верочки! Не Веркина рука это!

Господи! Да это – рука жены!

Откуда она здесь? Ведь спит она! Только что сам видел!

А рука жены крепко так его берет, сжимает сильно, к себе тянет…

– Вот ты где?! – говорит.

И тянет его за руку… тянет к себе…

И… что это? Где это он?

И не двор это весенний…

А комната его. Его кровать.

Подушка, он делит с женой ее уже много лет.

И он просыпается.

И протягивает руку к жене…

Тянет…

А там, где жена должна быть, – пусто.

Нет руки. И жены – нет.

Ничего себе!

Вскакивает. Где она? Куда подевалась?!

– Алё! Ты где?

Может, в ванной?

Нет.

Может, пить захотела, в кухню пошла?

Нет в кухне.

Та-а-к!

А может, вышла на улицу… покурить вдруг, зараза, захотела?! Да Василия, молодого и крепкого из тринадцатой квартиры с последнего этажа, встретила?! Да стоят вместе, покуривают?

Он давно замечал, как она улыбается ему при встрече!

Да, небось, стоит сейчас и руку к Ваське тянет, погладить хочет, шалава?!

Ах ты, сука! Надоела тебе супружеская жизнь?! Устала? Курить потянуло?! За ручку молодого здорового мужика подержаться хочешь?!

И как треснет рукой по столу!

Но стол больно мягкий какой-то. И стука не слышит.

А слышит только голос жены:

– Ты что, милый? Приснилось чего? Ты чего кричишь да рукой по кровати сучишь? Просыпайся давай!

И проснулись. Оба. Окончательно проснулись.

Она обрадовалась. Вот он – тут. Рядом. Вот он – можно руку протянуть.

А он? Как вам сказать, что подумал он?..

А он – подумал, что хорошо, конечно, что он недосмотрел свой сон. Что не увидел, чем бы закончилось ее свидание с соседом из тринадцатой квартиры на последнем этаже. А то пришлось бы меры принимать. Хорошо, что не увидел.

А его сон? Жаль все-таки, что он так и не выкурил ту сигарету вкусную с Верочкой из десятой. И вообще. Продолжения не увидел… Не успел.

А мог бы!

А так – все проспал.

Дурак.

 

А вдруг?!

А лена грустит. Не везет Алене. То везло, а то вдруг… не так все.

Мужа нет. Расстались не так давно. Расстались нормально. Ушел… зато квартиру Аленушке оставил. В центре Москвы. «Трешку». С видом…

Вот как хотел избавиться от нее, что такую ценность не пожалел, грустно усмехается Алена.

А что б она делала без нее, без этой квартиры? Как бы жила?!

Да никак бы и не жила. Не на что было бы жить. На ее зарплату? Смех. А так сдает «трешку». За хорошие деньги. Спасибо мужу бывшему.

А себе снимает маленькую студию дешевую. Вдали от центра. На разницу и живет.

Но вот уж несколько месяцев и не сдается ее квартира.

Съехали ее жильцы. В квартиру подешевле. Подальше от центра. Понятное дело – и у них, у богатеньких, кризисы бывают. И сейчас не получается найти клиентов на долгий срок. А на короткие сроки – не хочет Алена: за порядком не уследишь каждый раз.

Вот и грустит. Была б не одна – другое дело было б. А так…

И вдруг звонит Катерина. Риелтор знакомый:

– Ален, есть клиент, иностранец, может на два месяца только снять. Из Новой Зеландии парень.

Алена обрадовалась. Не тому, что клиент образовался. Чему радоваться, что на два месяца только? А обрадовалась, что Катерина парнем его обозвала. Молодой, значит. Да еще иностранец… ну и пусть на два месяца только.

А вдруг.

Джордж оказался очень милым. Интеллигент. Образованный. А симпатичный какой!

Сдала. Тем более что цену Джордж не снижал… к договору не придирался. Его все устраивало. Улыбался, показывая крепкие белые зубы. Свои. Все время говорил спасибо.

Говорил по-русски. Родители откуда-то из России. Говорил с небольшим акцентом. Это шарма придавало. И все больше он нравился Алене. Не зря сдала. Тем более что честно сказал, что только на два месяца.

Через день позвонил.

– Простите, я не могу никак найти, где у вас сковороды помещаются. Хочу картофель жарить.

Алена удивилась и расчувствовалась. Наш бы сказал – «картошку пожарить». И не «сковороды», а «сковородки». Да и вообще, просто в ресторан завалился б. Ведь богатый товарищ, иностранец этот, судя по тому, какую квартиру снял, за такие деньги. А тут – «сковороды».

Она поехала на квартиру.

– Давайте уж, пожарю вам ваш картофель, – говорит.

Пожарила.

Собралась уходить.

А он:

– Может, со мной? А то одному… каждый раз… один да один…

Сели трапезничать.

Разговорились.

Он ученый. Приехал по приглашению Академии наук. Читать двухмесячный курс. Вроде как мастер-класс такой. Она не поняла, о чем именно читать. И не надо. Ей главное – женат ли.

Не женат.

Рассказывал. Зубы сверкают. Улыбается… «Картофель» оба ели за обе щеки.

Он в Москве первый раз. Ничего не знает тут. Из академии обещали машину прислать. По городу повозить.

Пока не прислали.

– Если захотите, позвоните мне, я вам город покажу. У нас есть что посмотреть. Москва ведь, – сказала.

И ушла.

Он позвонил сразу же, еле до дому успела добраться.

– Знаете что. Я оказался дурень. Я хотел прогуляться по городу. И не сказал. Может – завтра?

Аленушка удивилась и обрадовалась. Такой славный этот «дурень» оказался. Скромный. Деликатный. И опять же, так хорош собой…

А вдруг?

Почему бы и нет?

А что «почему бы» – и сама еще не поняла. Решила, потом поймет. Если получится. И пошли назавтра вместе на Москву смотреть. Было просто и хорошо.

Гуляли долго. Устали. Зашли в кафе перекусить.

Потом он взял такси, отвез ее домой. Не ближний свет от центра.

Потом, через несколько дней, почти через неделю, позвонил. А уже и заскучала немного. Честно говоря.

Позвонил. Говорит:

– Простите, Аленушка, понимаете… Я подумал… быть в Москве и не быть в Большом театре? Как-то плохо совсем. Может, поможете? Вы ведь всё можете…

Так и сказал.

Билеты достала с трудом. Для «гостя из Новой Зеландии».

Привезла ему на квартиру.

А он:

– Составьте мне компанию, а то один да один.

Составила.

Балет «Лебединое озеро». Он в восторге. Восхищался, как ребенок. Хлопал даже там, где никто и не пробовал. Был счастлив.

После спектакля проходили мимо киоска. Уже поздно, а открыт киоск. Выбирал долго букетик. Внимательно. Обстоятельно. В руках вертел. Принюхивался.

Выбрал. Подарил.

Ей нравится.

И вообще ей нравится все. И что внимательный. И что «один да один»…

И что на «вы». Уважительно. Мило.

В общем, нравится этот «клиент». Этот гость из Новой Зеландии далекой. Нравится, и все.

…Два месяца прошли быстро.

Позвонил. Говорит, уезжает скоро. Надо встретиться.

Голос его казался печальным. Может, показалось. Но сердце забилось.

Приехала.

– Вот, Аленушка, деньги оставшиеся. За несколько лишних дней.

– Что вы, зачем? – пролепетала.

Он кладет деньги на стол. Рядом с красивой коробкой. Конфеты. Ей.

Говорит:

– Спасибо вам за всё. За внимание. За помощь… И вообще…

И целует… ее руку. И смотрит. В глаза.

– И еще. Вот мой телефон в Веллингтоне. Мало ли что?! Я ведь вернусь через месяц. Дождитесь меня. Ладно? Дождетесь?

Сердце вот-вот выпрыгнет. Не обманули предчувствия. К ней вернется. Специально – к ней!

– Дождусь. Приезжайте. Обязательно дождусь.

Улетел.

Почему же все-таки – руку? И все еще – на «вы»? Понятно. Не торопит события. Настоящий иностранец. Наверно, у них – так. В их Новой Зеландии.

И решила собой всерьез заняться. Подруга давно говорила, надо ей похудеть. А она, Аленушка, так сладкое любит! Не может без него. И как назло, Елисеевский знаменитый рядом. А там – торты такие!!! И не может мимо пройти. И не проходит. Может съесть пол-торта сразу.

Такое удовольствие! Сплошные гормоны радости.

Но сейчас решила – принесет жертву. Ведь так хорош! Стоит принести. Ради такого. Тем более съемная квартира с Елисеевским не рядом.

А вдруг?

Было трудно. Если подруги приносили ей в чего– нибудь из любимого сладенького – отворачивалась. Нет, и все. И – худела… худела… совсем прозрачная стала. Но легкая, красивая…

Трудно ей, но так решила. Он прилетит, а она – еще лучше стала!

А квартира пустовала. Никому ее не хотела сдавать. Хотя появился клиент на целый год. Отказала. Ждала. Он же обещал вернуться.

А вдруг?

И вдруг он звонит:

– Аленушка, дорогая, я буду к декабрю. Хотел бы раньше, но не получится. Я и сам бы хотел, но…

Еще целых два месяца с половиной.

Решила квартиру сдать на два месяца. Жить надо на что-то.

«Какой же он хороший, звонит мне, старается вырваться», – думает.

И ждет.

И вот он звонит опять.

– Аленушка, я прилетаю раньше. Завтра билет беру. Ждете меня? Что вам привезти?

И называет дату.

Она так обрадовалась! Он летит! Летит раньше! Думает о ней!

И вдруг соображает, что квартиру-то сдала! Не знала же, что прилетит раньше. Сдала на полных два месяца.

Та-ак. Что делать?

Пришлось расторгнуть договор. Штраф большой заплатила.

Ну и что?! Он же, он летит! К ней! Заботится… что привезти, спрашивает. Неужели это все с ней происходит?

Прилетает гость новозеландский.

Встретились прямо в ее квартире. Ждала. Стол накрыла красивый.

Встреча была чудесной. Теплой. Нежной даже. Привез сувениры. И коробку какую-то красивую. А там – красивый шелковый платок.

Даже глаза ее увлажнились. Думал о ней. Подарок выбирал…

И подходит к нему, обнять хочет… Раз он такой деликатный и так стесняется, сейчас самое время самой взять все в руки.

Тем более что он подходит, улыбается ласково, говорит:

– Аленушка, милая, вы такая замечательная, добрая, внимательная… Я столько мотаюсь по командировкам, но не встречал таких… Я так вам благодарен за все! Даже маме своей о вас рассказывал…

Вот оно. Сейчас, сейчас он скажет ей самое главное.

А он продолжает:

– Аленушка, дорогая, я хочу вас познакомить со своей девушкой. Мне так важно ваше мнение, дорогая! Вы такая хорошая! Я вам так доверяю! Она прилетает через три дня.

 

Люди и звери

В ветеринарной клинике происходят самые разные встречи. Разные. Неожиданные и трогательные. Разные звери, разные люди… всё как в жизни.

Вот в небольшую приемную небольшой ветеринарной клиники входят два очень пожилых человека. Они привели, вернее, привезли к доктору кошечку. Она болеет. Естественно. Сюда здоровых зверей не ведут и не везут. Кошечка привязана к сумке-коляске. Значит, или тяжело старикам ее нести, или у кошечки сильно болят лапы.

Медленно движется коляска – медленно передвигается привязанный к ней зверь. И лапы болят. Да и старикам тяжело. Все вместе.

Так и пришли.

В приемной старички присели на стулья. Но не рядом. Двух рядом нет. Через два. Кошечка нервничает – привыкла, что старики всегда рядом. Вместе. Друг с другом и с ней. А тут… коляску взял старик. Кошечку не отвязывает. Она так и сидит. Головой вертит… от него к ней… все ли на месте.

А вот – следующий пациент. Собака. Женщина ведет собаку на поводке. Очень большую. Собака напряжена. Идти не хочет. Упирается. Останавливается постоянно. Все время оглядывается. Будто ждет помощи. Откуда-то. А кому сюда хочется?! Помощи нет.

И ждать ее неоткуда.

Собаку зовут Лиза. Настала ее очередь.

– Лиза, идем к доктору, – зовет хозяйка.

Лиза мотает головой:

– Нет.

– Идем, Лиза! – Хозяйка повышает голос.

– Не хочу! – Лиза мотает головой.

Женщина с трудом тянет ее. Лиза упирается, лапы скользят по скользкому кафелю.

– Сама – ни за что!

Так и едет в сторону процедурной. По кафелю.

Кошечка смотрит с укоризной:

– Как не стыдно! Такая большая – и так боится…

– Ножки болят, – оправдывается хозяйка перед ждущей публикой: перед людьми и перед животными.

…Появляется молодой человек. Тащит большую клетку. В ней – ласка. Грустная. Конечно! Кому хочется быть лаской в клетке и идти к ветеринарному доктору?! Никому. И, судя по выражению ее лица, тьфу, ее мордочки, она тут бывалый пациент.

И ей страшно.

Она описалась.

Молодой человек вынимает запасной комплект. Памперсы. Вытаскивает ласку из клетки. Меняет памперс. Обратно сажает в клетку. Ласка покорна. Не думаю, что ей стыдно. А впрочем, кто знает? Кто знает, о чем думает маленький больной зверь, от страха при всех описавшийся в приемной ветеринарного доктора?!

Входит еще мужчина. На руках – довольно крупная собака. Слепая.

Хозяин бережно спускает ее на пол.

Пес осторожно идет вдоль ряда посетителей. Двигается ощупью. Медленно. Подходит по очереди к каждому… Обнюхивает людей. Обнюхивает животных…

Все притихли.

И люди, и звери.

Никто не обижается, не сердится… Даже они.

Обнюхав присутствующих, слепой пес усаживается в сторонке в уголке. Ждет своей участи. И на команду хозяина: «Вставай, идем!» – покорно поднимается и идет за ним в кабинет. Ощупью. По нюху.

В приемной тихо.

Никто не гавкнул. Не мяукнул…

На лицах и мордах одинаковые выражения. Выражение покорности и тоски.

Тут уж не до выяснения отношений. Тут не может быть ни войны, ни разборок.

БОЛЬНЫЕ ЗВЕРИ ВСЕ РАВНЫ.

Но как же одинаково все вырываются и несутся из кабинета врача! А как из ветеринарной больницы?! Сплошные радость и счастье!

Свобода! Ура!!!

И все морды улыбаются до ушей.

И хотя «больные звери все равны», тут уж успевай увернуться и скорей увести подальше своего питомца от бывшего пациента.

Конец перемирию! Прошло его время!

И тут уж никто ни за кого не ручается. И можно опять вспомнить, что ты зверь лютый.

И может опять случиться война.

Как все похоже! Все очень уж похоже… на что-то…

На что?!

…И еще немного о собаках.

Люди собак уважают. И уважали всегда.

Посудите: в Ватикане при Иоанне Павле II католическая церковь признала у собак ДУШУ После этого было разрешено входить с собаками внутрь и молиться. Правда, только в католической церкви.

Вообще о собаках много говорят. Много о них пишут.

Известный собачий поклонник польский писатель Януш Леон Вишневский писал: «Господи, помоги мне стать тем человеком, за которого принимает меня моя собака».

И он же: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак».

Насолили ему люди, бедному!

Наверно, потому он и заявляет еще: «Если бы собаки умели говорить, они ни за что не унизились бы до разговора с людьми».

Да. Обидели писателя люди крепко!

Любимый всеми Сент-Экзюпери писал: «Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил». И это справедливо.

Но «мои» собаки, в моих рассказах, настолько мудрей нас, что считают, что ОНИ в ответе за тех, кто Их приручил. То есть за нас. За своих хозяев. И мы убеждаемся в этом по их преданности и заботе. Собака может отдать жизнь за хозяина.

Наша маленькая Капочка – весом в три кг! – на защиту нашей дочки кидается на огромную немецкую овчарку! Да так свирепо, что та поджимает хвост и ретируется. Был случай, когда Танюшина собака Лаки бросилась грудью на проезжающую машину, в которой была компания подвыпивших ребят, крикнувших на ходу что-то неприличное в адрес Тани.

Так поучимся же у собак.

 

Жил был Крот

Сказка

Жил-был крот. Его так и звали – Крот. Имя у него было такое.

У Крота было много друзей.

И не только.

Недавно ему понравилась соседская девушка кротового племени. И имя у нее было волшебное – Крааля. Как песня было имя!

И сказал об этом Крот только одному другу. И еще поделился тем, что Краля была хоть и очень красивой, но… немного… капризной была Краля. Даже очень… Многое ей не нравилось… многое было не по ее.

Но понравились они друг другу сразу же. У людей это называется любовь с первого взгляда. Вот так оно и у них было. У Крота с Кралей.

И все было хорошо. Только эти ее капризы…

А друг Крота сказал:

– Женишься – пройдет.

И добавил:

– А не пройдет – терпи.

И вскоре наш Крот захотел жениться на Крале.

Но Краля почему-то все время отнекивалась от его предложения. Она ведь была капризной и избалованной – вот почему.

– Дорогой, а где мы будем жить? – спрашивала.

– Дорогой, я хочу, чтоб, поженившись, мы с тобой жили не в норе с родителями, а в своей собственной норе. Ты – молодой, сильный, вот и вырой для меня новый дом. И пусть он будет только наш. И большой, и уютный… и красивый.

И еще говорила она:

– Хочу, чтоб наш дом был больше всех, глубже всех и шире всех. И чтобы мне сразу же захотелось в нем жить!

И добавляла:

– И чтобы мне все-все завидовали! Все-все-все!

И стал трудиться Крот ради любимой в поте своего кротиного лица. С самого утра и до самой ночи стал трудиться.

Нору для любимой он рыл постоянно. Долго… упорно… Все время. Рыл, рыл, рыл. Старался.

А Краля все говорила:

– Милый, это все хорошо, но это еще не то, о чем я мечтаю. Нора еще не такая глубокая, не такая широкая. Рой дальше, дорогой. Рой глубже. Рой еще.

И «дорогой» рыл.

Но сколько б ни трудился влюбленный Крот, все Крале было мало. Все не так глубоко и не так широко.

И устал Крот. Он уже не понимал, что ей, его возлюбленной, вообще нужно? Все ей было мало и все было не так. И когда он уже совсем выбился из сил, он решил, что еще немного напряжется, сделает несколько последних усилий – и все! Как будет, так и будет!

Из последних сил он прорыл еще немного и… вдруг… лопата его… попала в какую-то полость, в какое-то открытое пространство…

Что это такое?! Что бы это вообще могло быть?!

Крот остановился, присмотрелся внимательно… и увидел перед собой что-то очень… очень похожее на нору.

Ничего себе! Здесь?! На такой глубине?!

Действительно, оказалось, что он попал в чью– то кротиную квартиру!

Крот испугался. И еще ему стало стыдно. Ведь в чье-то жилище он попал. Ведь он нарушил стену чужого дома! И еще ему стало грустно… стало жалко потраченных сил, труда и времени на все на это «рой, рой еще». Да теперь еще и в чужое жилище попал…

И совсем пригорюнился наш Крот.

И вдруг он услышал голос. Это был тихий и очень приятный голос:

– Кто вы, неожиданный гость? И как вы сюда попали? Как вы смогли добраться сюда, так далеко?!

Крот не мог видеть, кто это все говорил, – отверстие в стене, которую он нарушил, было не таким уж большим. Но голос был приятным и таким спокойным. Крот последним усилием чуть увеличил дыру в стене. И смог увидеть очень милую юную особу из семейства кротов.

И нору, в которую он случайно попал. Она оказалась большой и просторной, и уютной. И сидела в этом уютном доме милая дама. Как догадался наш крот, ей и принадлежал этот приятный нежный голос.

– Милая незнакомка, – сказал он. – Простите меня, пожалуйста! Я не хотел вас беспокоить и рушить ваше жилье! Я отдохну немного и тут же заделаю стену вашей милой обители, в которую я так неосмотрительно попал. И ручаюсь, что все у вас будет как прежде!

– Нет-нет! Я не хочу как прежде! – воскликнула незнакомка. – Мне так скучно здесь одной! Лучше зайдите ко мне в гости, попейте со мной чаю и расскажите, как там наверху. Тут так глубоко, что я редко выбираюсь наверх, за новостями, – быстро проговорила она.

Удивился Крот. И зашел Крот в гости. И смог рассмотреть уютную чистую квартирку… просторную и ухоженную. И пахло там теплом и еще чем-то вкусным.

– А кто еще тут живет? – спросил Крот.

– Никто. Я одна тут живу. Эту нору давно вырыл мой дед. И подарил мне.

И добавила, улыбаясь:

– И какой же вы молодец, что смогли добраться так далеко! Я просто восхищена вами!

И еще добавила:

– А меня зовут Кира.

– А я – Крот.

– Я вижу, что вы крот! – рассмеялась Кира.

– Да нет, меня так и зовут – Крот!

– Какое красивое имя, – улыбнулась она.

– А у вас красивая нора, – вздохнул крот.

И добавил:

– И вы сами… такая…

И ничего больше не сказал.

И еще подумал, что такая квартира красивая, наверно, подошла бы его Крале. Но… конечно же… в такой красивой квартире должна жить только… только… такая Кира.

Но мысль эту он отогнал. Почти.

И тут он почувствовал, что устал, что у него нет больше ни сил, ни желания возвращаться наверх.

Кира как будто услышала его.

– Вы так устали, что не сможете проделать такой длинный путь снова. Оставайтесь здесь… Отдохните. А потом… как решите.

А что она имела в виду под «потом» и «как решите», он не знал.

И она еще добавила, улыбнувшись:

– И вообще, может, это не случайно, что вы совершили такой трудный и длинный путь! И не случайно попали ко мне?! Теперь у нас с вами может получиться одна прекрасная совместная нора! А?

И еще сказала тихо:

– А я могу сделать ее такой же уютной, как эта.

Крот немного смутился.

– Это замечательное предложение, спасибо вам большое, но…

Что означало это «но», он не понял сам. Но подумал в тот момент, что его наверху ждет его Краля… и…

Но Кира взмахнула своими пушистыми ресницами, и у Крота нашего, хотя он и устал, что-то екнуло в его кротином сердце. Да и чай был такой вкусный! И так мирно и спокойно разговаривали они! Он никогда с Кралей не говорил так.

И еще он подумал, что Краля опять будет недовольна его работой. Опять скажет «копай еще», рой еще, скажет… И так будет опять и опять, еще долго-долго. А может, и бесконечно. А он так устал. И ему хочется отдыха, уюта и похвалы.

А тут… глубоко под землей… может быть, действительно не зря он попал в эту чужую нору?! А вдруг неслучайно он столкнулся с этой милой Кирой?! С такой уютной и доброй. Такой заботливой. И она сразу же похвалила его. И потом опять похвалила. Пожалела…

И вообще.

Да, подумал Крот, не зря он так тяжело трудился! И так долго! Может, он заслужил эту встречу… и, может, это судьба?

И остался Крот здесь. Остался с Кирой. Которая была всем довольна. Улыбалась всегда. Хвалила его и жалела.

А по всем законам, даже у кротов, жалеть – это значит любить.

…А Краля?

А Краля все ждала своего Крота, ждала…

Долго ждала.

И еще ждала…

И еще.

Но так и не дождалась.

И так и не поняла она, куда он от нее делся.

И главное – почему?

Но как же обидно ей было!

Ведь теперь у нее нет жениха.

Ведь теперь у нее не будет собственной норы!

И вообще.

Вот такая она была глупая.

Эта Краля.

 

Белая Ворона

Притча

Жил-был город. Звали его Черным городом.

Потому что дома в нем были черные от копоти, небо было темно-серое от копоти… да и стволы деревьев были черные. Особенно весной.

А дело и было весной.

И еще – в этом городе было много черных ворон. Такое множество, что и без черной копоти этот город казался бы черным.

И мода была тогда здесь на черный цвет.

Когда-то, давным-давно, здесь жили одни птицы. Постепенно птицы переставали летать, теряли свои крылья и… становились людьми. И люди уже забыли, что были когда-то птицами и умели летать.

Из всех птиц только вороны не изменились и оставались черными.

Жили вороны огромной стаей. Сильные, злые, наглые… А все потому, что их было много. И уже совсем скоро черное воронье стало хозяевами этого города.

И вдруг происходит нечто: у одной вороны появился странный птенец. Он вылупился из обычного вороньего яйца, но – белый! Совершенно белый!

Птица-Мама была счастлива. Это был такой красивый, такой необыкновенный птенчик! Нежный, он просто светился своей белизной!

Но стая не приняла птенца. Белая ворона?! Не похожая ни на кого из них?! Она будет не только выделяться из их стаи, но и поступать будет иначе! ДУМАТЬ будет иначе!!!

Стала стая требовать, чтоб птица-Мать перестала кормить белого вороненка и выбросила его из гнезда.

Но не стала мама морить голодом свое дитя, не выбросила его из гнезда… А стала растить своего детеныша в нежности и любви. Она постоянно говорила малышке, что она самая красивая и хорошая и что она обязательно будет счастлива… В общем, все то, что все мамы на свете говорят всегда своим детям.

– Мама, а почему я другая? Не как все? Почему?! – спрашивала маленькая.

И птица-Мать рассказала удивительную историю. Когда она была молода и красива, она полюбила. И ОН был черный-черный, а на груди у него, под самым сердцем, было маленькое белое пятнышко. И она так любила его и особенно это белое пятнышко, что от этой сильной любви и появилось это белое дитя.

– Мама, а почему черные вороны так сердятся на нас? – спросила малышка.

Птица-Мама сказала, что злятся на других только те, кто не понимает их и не хочет понять. А если кто– то другой лучше или красивее их, то тогда черные вороны совсем злятся.

Мать оберегала птенца как могла. Иногда, и только вместе, они облетали свое родное дерево.

…Тем временем Белая Ворона подросла. Держалась она обособленно. Всегда сидела на своем дереве, поближе к своему гнезду. И никогда не участвовала ни в каких вороньих скандалах и разборках. И уж конечно, не обижала маленьких и слабых. Она действительно была другой.

А какой красавицей стала эта белая птица!

И однажды, когда выглянуло редкое солнце в этом Черном городе, ей так захотелось посмотреть на него поближе, что Белая Ворона не выдержала и – взлетела!

Полетела высоко-высоко, над своим деревом… и выше… И все – и люди, и вороны – увидели эту красоту: белая птица парила в солнечных лучах! Ее распахнутые белые крылья пронизывали золотые лучи… И это белое с золотым было сверкающим и волшебным.

И черное воронье не выдержало. Не было уже птицы-Мамы, которая могла бы защитить. И стая стала кидаться на бедную ворону. Пугать ее и махать на нее своими черными крыльями…

Да еще у черных ворон появилась черная зависть. Особенно у женской половины. Ведь их ухажеры все чаще заглядывались на белую красавицу. И завистницы стали бросаться на нее и вырывать красивые перышки из ее белого хвоста. Чтоб не такой уж красивой была эта птица.

И решила стая вообще прогнать Белую Ворону. Окружила стая ее, стала громко каркать: «Убир-райся! Тебе нет места среди нас! Ты чужая! Убир-р-райся!!!»

И бросилась стая на несчастную. И клевать ее стала, и царапать до крови ее тельце…

И так больно и так страшно стало ей, что она закричала!

Громко и страшно кричала Белая Ворона. И в этом крике было все: все обиды, все одиночество… вся черная несправедливость была в этом крике.

И поняла тогда Белая Ворона, что, несмотря на то что здесь ее родное гнездо… ее любимое дерево и город, пусть черный, но свой, – она здесь чужая. И лишняя.

И еще она подумала: «Как же так?! Одна белая птица мешает жить целой черной стае?!»

Если б она умела плакать, она бы плакала. Но птицы не умеют плакать. Они умеют только летать. И она – взлетела! И полетела над своим гнездом, над городом… Полетела далеко-далеко. Куда глаза глядят полетела.

Белая Ворона была изранена. И яркие капли ее крови маленькими красными звездочками ложились на ее распахнутые крылья, а с них стекали на землю. И каждая эта капля на земле превращалась в ярко-красный цветок.

Так и остался этот след. По всей дороге, по которой из родного дома улетала в неизвестность наша белая птица.

…Летела она долго. Летела наугад. И измученная, долетела наконец до какого-то города.

Там все было другим. Люди говорили на непонятном языке, одевались иначе – ярко и разнообразно. Там было много птиц. И желтые, и красные, и даже белые… И жили все птицы дружно. И птичий язык был общим для всех.

И главное – не было в этом городе злой черной стаи.

Все птицы приняли гостью радушно. А вскоре у нее даже появилась настоящая подруга – Старая Мудрая Птица. Она жалела чужеземку и опекала ее.

Но почему-то… в сердце Белой Вороны стала заползать грусть. Все чаще вспоминался ей покинутый дом… родное гнездо… свое дерево… И в душе ее стала расти черная тоска.

И однажды Белая Ворона увидела у себя на груди маленькое черное пятнышко. Это черная горечь обид проступала там, где было ее маленькое сердце.

И сказала тогда ей Старая Мудрая Птица:

– Тогда возвращайся.

– Нет! Никогда! – закричала Белая. – Я не вернусь!

– Ты вернешься, – сказала Мудрая Птица. – Все возвращаются… если они еще в силах лететь.

– Я не вернусь… я не вернусь… – как заклинание повторяла Белая Ворона.

Но… вдруг… она заметила, что… летит… летит… летит в сторону родного дома.

И она не сбилась с пути – она летела вдоль кроваво-красной полосы цветов. Они остались от той крови, которой она истекала, покидая родной дом.

…Город свой Белая Ворона узнала не сразу. Все вокруг было белым. Дома. Облака. Одежды. Белый цвет, оказывается, уже вошел здесь в моду.

Она почувствовала себя дома.

А черная стая? Она не сменила своего цвета. Но присмирела.

Дерево свое Белая Ворона нашла быстро. Но из ее родного гнезда выглядывали черненькие головки воронят. Пришлось ей строить новое жилье.

Да и новую жизнь тоже.

…А время шло. Шло медленно и долго.

И пришла белая зима.

И пошел снег… густой, мягкий… как белая перина.

И укрыл снег весь город.

А наша Белая Ворона все сидела на дереве своего другого жилья… И все смотрела на белый снег, смотрела… вспоминала свою жизнь… свою маму… и дорогу, по которой ей пришлось бежать от черной несправедливости, от черного зла…

И почувствовала усталость.

А снег этот… он ее убаюкивал… и она уснула. Уснула крепко. Навсегда.

А когда поднялся сильный ветер, ее маленькое тельце упало на заснеженную землю.

А снег все шел, шел… и – совсем накрыл ее своим белым покрывалом.

И вдруг на белом снегу, который укрыл нашу Белую Ворону, появилось… маленькое… черное пятнышко! Над самым ее сердцем!

А снег падал и падал…

Но сколько бы снега ни намело, пятнышко не исчезало. Оно все появлялось и появлялось над сердцем ее. И никогда не исчезало оно.

И не исчезло.

Оно осталось навсегда. Как память о матери, передавшей ей свою любовь. И как память о ее судьбе. Обо всем происходящем.

Как память об этой истории.

И все люди и птицы это видели.

И рассказывали об этой истории своим детям. Пусть они тоже знают, что в их городе это действительно происходило.

И что это все еще может повториться.

МОЖЕТ ПОВТОРИТЬСЯ – ПОКА ЕЩЕ ЕСТЬ В ГОРОДЕ ЧЕРНОЕ ВОРОНЬЕ.