Штурманы и хронометры

Выйдет штурман на капитанский мостик, направит свой секстан на солнце, помудрит со всякими винтиками и зеркальцами и даст команду помощнику: «Товьсь!» — что значит в переводе на простой язык: «Готовься!» Потом скомандует: «Ноль!» — и тут же по этой команде засечет по шкале секстана высоту солнца над горизонтом. А его помощник, подчиняясь той же команде, заметит по хронометру, в какую секунду, минуту и час был взят этот замер.

После этого штурман, уже не торопясь, работает со всякими таблицами, приборами и цифрами. По высоте солнца над горизонтом и по времени отсчета он вычисляет, на каком градусе северной или южной широты и на каком градусе восточной или западной долготы находится корабль.

Показания секстана и хронометра снимаются двумя людьми и по одной команде недаром. Ведь если бы штурман возился вначале с секстаном и лишь потом с хронометром, то прошло бы несколько секунд, и это привело бы к ошибке во много миль. А ошибка в милю на море — уже возможность катастрофы.

Выходит, чтобы ориентироваться по небесным светилам, у птиц должны находиться где-то под перьями часы-хронометры. Возможно ли это?

Что ж, посмотрим…

Часы, дедушка Степа и я

Дедушке Степе несколько раз дарили часы, и карманные, и ручные, и всякие другие. Первые дни он то и дело подносил их к уху, чтобы похвастаться: «А вот это мне внучек подарил. Уважил старика». Но проходили дни, и дедушка забывал про часы. И это понятно — за восемь десятков лет своей жизни он научился узнавать время и без часов.

Спросишь, бывало: «А который сейчас час?» Дедушка Степа посмотрит туда, посмотрит сюда и тут же ответит: «Сейчас? А сейчас без пяти минут шесть часов!» Проверишь — и точно: без пяти или без десяти минут шесть.

А потом я прочитал где-то, что у человека, как и у любого другого создания, неслышным тиктаканьем отмечают время таинственные внутренние часы. Что называют их биологическими. Что у человека они особенно хорошо работают, когда он спит. Что достаточно приказать себе с вечера: «Я должен проснуться в семь часов утра!» — и проснешься ровно в семь. Надо только развить в себе способность просыпаться в определенное время.

И я стал развивать свой внутренний будильник.

Я уже работал, и мне нужно было вставать в половине шестого утра, чтобы успеть на шахту.

С вечера я «заводил» свой внутренний будильник на пять часов тридцать минут. Мысленно приказывал себе проснуться именно в это время. И каждое утро я просыпался ровно в пять тридцать.

Мой биологический хронометр стал работать с такой безотказной точностью, что я всегда просыпался в заданное себе с вечера время. Никаких других будильников мне не нужно было. И, вероятно, если бы я тогда не познакомился с этой таинственной способностью организма отсчитывать часы и минуты, во мне не пробудился бы интерес ко всяким тайнам и загадкам, каких так много в окружающем нас живом мире.

Я стал развивать свой дневной хронометр. Когда мне нужно было узнать время, я вначале определял его мысленно и лишь потом по часам. Правда, мой дневной хронометр не достиг совершенства дедушки Степиного, но это только потому, что у меня, помимо биологических часов, были и ручные.

И тут возникает предложение. А почему бы вам, ребята, не исследовать собственное чувство времени?

Соберитесь как-нибудь вместе, уберите из комнаты все часы, за исключением часов ведущего.

Но вот ведущий дает команду: «Старт!»

Ваша задача: определить, полагаясь лишь на собственное чувство времени, когда истечет положенный срок — скажем, десять минут.

Сохраняя каменное выражение на лице, ведущий смотрит на часы, все же остальные стараются не прозевать момент, когда истекут эти положенные десять минут.

Конечно, если ты хочешь удивить всех точностью своего чувства времени, то сделать это совсем не трудно. Я даже подскажу тебе пару способов, правда, нечестных.

Подсчитай заранее, сколько ударов или биений сердца или пульса приходится у тебя на минуту, а потом незаметно приложи руку или к сердцу, или к запястью другой руки, где бьется пульс, и подсчитывай удары.

А еще можно определять время так, как определяют фотографы, когда печатают карточки с негативов — считая мысленно: «Двадцать один, двадцать два, двадцать три…» — и так далее. Каждое число — секунда.

Но эти способы нечестные. К тому же ты сейчас не честолюбивый юнец, которому все равно, что о нем говорят, лишь бы говорили.

Ты сейчас исследователь. Пусть потом ребята смеются: «Сдавай в ремонт свои биологические часы. У меня знакомый часовщик есть!» Для тебя главное — это истина. Ты, я уверен, не станешь прибегать к этим недостойным приемам. Вот почему я со спокойной совестью рассказываю об этих нечестных способах.

Итак, вы сидите, напряженно молчите и смотрите на ведущего в тщетной надежде прочесть на его лице, сколько минут прошло — пять, десять или все двадцать.

Первым вскакивает нетерпеливый Лешка. Он кричит:

— Десять!

— Готово! — раздается вслед за ним голос Павлика.

— Десять! — кричит Андрейка. И не потому, что ему подсказали время биологические часы, а просто так уж устроен человек, что он не хочет отставать от других.

Аленушка сидит, вытаращив неподвижные глазищи, и молчит.

— Десять! — кричит она и ошибается только на минуту.

Итак — три, пять, шесть, одиннадцать минут. Таков результат.

Запишем его. А назавтра повторим эксперимент, а потом опять и опять.

Интересно, стали ли участники этого соревнования лучше определять время или нет?

Кто лучше чувствует ход времени — взрослые или дети? Мужчины или женщины? Проверьте опытами.

Попробуйте развить у себя способность чувствовать и определять астрономическое время. Каждый день, прежде чем взглянуть на часы, мысленно говорите себе, какой сейчас час, и лишь потом смотрите на часы.

И сравнивайте результаты — какими они были, когда вы только начинали тренироваться, и какими стали впоследствии.

Улучшились?

На «мушкетеров» полагаться никак нельзя

Ну, а мои верные «мушкетеры»? Как они чувствуют время — мой благородный пес д’Артаньян, известный, впрочем, в узком семейном кругу под ласковой кличкой «Артошки». И хитрый кот Арамис, которого зовут Арамисом только тогда, когда он нашкодит, а остальное время просто «Миска». И любопытный вороненок Атоска, и жирный сурок Портошка, и черепаха Графиня де Ла Фер (она же Шарлотта Балсон, она же леди Винтер, она же баронесса Шеффильд, она же де Шеврез), такая одинокая, надменная, нелюдимая, что еще никто не осмелился назвать ее без титула — есть ли у них точные биологические часы? И как эти часы работают?

По правде говоря, я пробовал исследовать их биологические часы — пытался выяснить, кто из них скорее научится приходить за лакомством в положенный момент. И нет ли у них часов типа песочных?

Увы, ничего путного я не узнал. Эта дружная братия перехитрила меня. Ни один не стал полагаться на собственные биологические часы.

Увидит вороненок Атос, что д’Артаньян подошел ко мне за лакомством, и вот он уже летит со шкафа и садится на плечо: «А ну, давай мне червяка! Что я, хуже твоего Артошки, что ли?»

А за ним плетется сурок Портошка. Он смотрит на меня неморгающим глазом, и мне ясно, что он хочет сказать: «Ты не смотри, что я жирный! Я тоже есть хочу, а особенно тогда, когда твой Артошка тут лакомится».

Нет! Не удалось мне создать достаточно чистые лабораторные условия. И даже когда я проводил опыт с одним лишь благородным псом д’Артаньяном, то и тогда у меня не было чувства, что дело тут обходится без надувательства. Очень возможно, что пес подходил вовсе не потому, что слыхал сигнал своих биологических часов, а просто он каждый раз замечал: «Хозяин то и дело посматривает то на часы, то на меня. Значит, самая пора!»

И он быстро вскакивал, тыкал холодным клеенчатым носом мне в руку: «А ну, где мой законный сахар? Ты же уже смотришь на часы!»

Очень наблюдательный и дружный народ эти зверята! Не так-то просто ставить с ними чистые опыты.

Старинный будильник — петух

Большой мастер отмечать время петух. Хриплым, простуженным басом прокричит свое «кукареку» самый заслуженный ветеран среди петушиного населения. И тут же в ответ с противоположного конца улицы откликнется какой-нибудь юнец, которого за петуха еще никто не принимает. А потом еще один, еще, еще…

Кричат петухи, каждый норовит сообщить: «Ты слышишь, хозяйка, как я заливаюсь? Так что не очень-то торопись ощипывать меня в суп. Мы еще повоюем!»

А через некоторое время опять хриплое «кукареку» — и снова пошла гулять по деревне разноголосая перекличка.

Пропели первые петухи, потом вторые, третьи.

Недавно в печати промелькнуло сообщение о том, что первые петухи начинают свою перекличку, когда звезда Канопус появляется из-за линии горизонта.

Третьи петухи поют, когда Канопус прячется за линию горизонта.

А вот с какими событиями совпадает пение вторых петухов, пока еще никто толком не знает.

Казалось бы, раз установлено, то установлено. Чего тут экспериментировать и задумываться?

Однако не все так просто.

Допустим, петухи определяют время по звездам. Но ведь они поют и в курятнике, откуда не видно звездного неба. Можно предположить: какой-нибудь член петушиной корпорации остался во дворе, он увидел звезду, подал свой сигнал, ну а остальные подхватили сигнал и заорали «кукареку».

Но тогда этот начинатель в нужный момент просыпается, видит звезду и кукарекает. Но ведь в этом случае ему не обойтись без биологического будильника. Или он все время не спит и то и дело взглядывает на небо?

Но тогда как петух определяет время в туманные и пасмурные дни, когда не видно никаких звезд?

Много интересных наблюдений и исследований можно было бы провести с петухом.

Что, если перевести петуха в другой часовой пояс, где солнце встает на несколько часов позже или раньше, чем в его родном месте? Станет ли он вторить местным петухам или же останется верным показаниям своего прежнего хронометра? А если не слышно там петушиных голосов?

Можно создать в темном погребе искусственные сутки, продолжительностью не в 24 часа, а в 20 или в 28, зажигая там электрическую лампочку в соответствующее время. Будет ли петух кукарекать по астрономическому времени или по искусственному?

Есть и суточные часы

Все живые организмы обладают внутренними часами. И если человек прекрасно обходится без механических часов, то без своих внутренних, биологических, он долго бы не просуществовал. И, возможно, одни люди стареют быстрее, а другие медленнее в значительной степени от того, что биологические часы у них работают по-разному.

Земля вращается вокруг своей оси, подставляя солнцу то один бок, то другой, и от этого на Земле день сменяется сумерками, сумерки ночью, ночь рассветом, а потом наступает снова день.

Этому суточному ритму подчиняется на земле все живое. Одни спят ночью, а днем ищут пропитание, другие спят днем, а ночью охотятся за теми, кто спит. У третьих время активности совпадает с сумерками, у четвертых с предрассветным временем.

Цветок закрывается ночью, чтобы предохранить свои внутренние органы от холода и сырости, а раскрывается днем, и тогда насекомые пробираются в него за нектаром. Они вымазываются в пыльце и переносят ее на другие цветы, опыляя их. Без этого не было бы ни цветов, ни многих насекомых.

И если бы все решительно цветы стали цвести в одну и ту же неделю и в один и тот же месяц, и раскрывать свои венчики в один и тот же час, то никакой армии насекомых не хватило бы, чтобы посетить и опылить всех. Да и чем питаться насекомым, когда кончится этот короткий период всеобщего цветения?

Вот и выработались в природе единые графики — дневные и сезонные, по которым живут и растения, и насекомые, и звери, и птицы.

И если представитель какого-нибудь вида вздумает выйти из графика, то окажется, что снедь его либо еще не проснулась, либо ушла на покой.

Если птице положено вставать в четыре часа утра, то она и будет вставать в четыре часа и в будни, и в воскресенье, и в любой другой день. И, уж конечно, она не будет нежиться в гнезде и хныкать: «Ой, что-то зобик болит!» — чтобы оттянуть хотя бы на пять минут неприятный момент вставания.

Раньше всех просыпаются дрозды. За ними — зорянки, синички, пеночки, зяблики.

Позднее всех встает воробей. Он привык жить около человека и от человека перенял аристократическую привычку позднего вставания. Его время шесть часов утра.

В водоемах живет множество одноклеточных организмов, о которых трудно сказать, растения это или же животные.

Они тоже путешествуют, но путешествуют не по горизонтали, а по вертикали.

Стоит выехать на лодке на просторы моря, осветить воду фонарем, как тут же обнаружится, что вода из зеленоватой стала белесоватой. Это выбрались на поверхность из глубин придонные организмы.

Если поместить в аквариум мельчайших рачков, населяющих морскую воду, то они будут опускаться на дно днем, а подниматься вечером.

Не всегда просто выяснить, что же определяет этот ритм. Поставим аквариум в темную комнату, где ночью горит электрический свет, а днем темно. Пусть рачки живут при искусственном свете.

Перестроены сутки. Через некоторое время перестроились и рачки — живут себе по новому графику. Однако бывает и так, что рачки не перестраиваются. Видно, не чередование света и темноты определяет их биологические часы, а что-то другое.

А еще можно создать цветочные часы.

Посадите у себя дикие цветы именно в том порядке, в каком они раскрываются и закрываются.

На первом месте пусть будет козлобородник луговой — цветок, очень похожий на одуванчик. Он раскроет свои лепестки, когда начнет светать.

За ним, между пятью и шестью часами утра, раскроет венчик черноягодный паслен.

Между шестью и семью часами — роза морщинистая, цикорий, картофель, бородавочник обыкновенный.

В семь-восемь часов утра, когда солнце уже высоко, раскрывают венчики колокольчик крапиволистый и ястребинка волосистая.

В одиннадцать-двенадцать закрывается пазник лапчатый.

В четырнадцать-пятнадцать — картофель.

А вот волдырник просыпается лишь тогда, когда другие цветы идут на покой. В восемнадцать-девятнадцать часов он только раскрывает свои лепестки.

Между восемью и девятью часами вечера просыпается ночная красавица, чтобы заснуть в два часа ночи.

Почти круглые сутки будут работать ваши цветочные часы, и если по ним нельзя будет узнавать время посреди ночи, то ведь беда в этом не такая большая — и люди тоже будут спать.

А если окажется, что они не очень точны, то постарайтесь выяснить, от чего зависят эти отклонения. От температуры? От атмосферного давления? От дождя и тумана?

Наблюдайте и все записывайте. И, возможно, вы научитесь не только угадывать время по вашим часам, но и предсказывать изменение погоды на завтра.

Попробуйте усложнить опыт. Перенесите цветы в темное помещение, куда не проникают солнечные лучи, и создайте там искусственные сутки продолжительностью, скажем, в двадцать два часа. Изменится ли суточный ритм ваших растений?

А как поведет себя подсолнечник, если не будет видеть солнца? Станет ли крутить головой вслед за солнцем и в темноте?

Считается, что многие растения измеряют время с точностью до минут. Проверьте.

Все часы, сделанные рукой человека, работают либо по принципу песочных часов, либо по принципу солнечных.

Песочные часы очень простые часы, и способности у них небольшие. Они могут сказать: «С тех пор, как ты завел нас, прошло десять минут». Но они не скажут: «Сейчас восемь ноль-ноль. Время идти в школу».

Какого типа часы?

Песочные часы — это стеклянный сосудик, перетянутый посредине так, что остается лишь узкое горлышко, через которое медленно пересыпается песок из одной половины в другую.

Опрокинет медсестра песочные часы половиной, наполненной песком, кверху и смотрит, как содержимое пересыпается в нижний отсек. А когда песок пересыплется, она и говорит: «Товарищ больной, ваше время истекло. Процедура закончена. Можете быть свободным!»

Песочные часы рассчитываются на десять минут, на пять, на три минуты, и на пятнадцать, и на двадцать.

Китайцы в прошлом приготавливали из опилок душистого сандалового дерева тесто, свивали из него жгутики, прикрепляли на жгутиках в определенных расстояниях металлические шарики и поджигали жгутик.

Жгутик горел, распространяя по комнате приятный аромат и отмечая время. Как только огонь доходил до первого шарика, шарик падал на звонкий медный лист, возвещая: «Прошел один час!» Потом падал второй шарик, и все уже знали, что прошел еще один час.

По количеству упавших шариков китайцы подсчитывали, сколько времени прошло с того момента, когда зажгли жгутик.

Монахи выработали свой монашеский способ отсчета времени. По количеству прочитанных молитв монах узнавал, сколько времени прошло. Способ вдвойне удобный — и за ходом времени следить позволяет, и богу угоден.

Но все эти часы не способны сказать, который сейчас час.

Другое дело солнечные часы.

Стоит где-нибудь на видном солнечном месте каменная или деревянная тумба, а на ней установлен полукруг с делениями и цифрами. В центре полукруга — столбик. Солнце описывает дугу по небосводу, а по полукругу скользит тень от столбика. В двенадцать часов тень падает на цифру «12», в час — на цифру «1», потом на «2», «3», «4».

Если же надо узнать, сколько времени прошло с начала первого завтрака, то будь добр, человек, вспомни, какую цифру показывала тень в то время, и погляди, какую показывает сейчас. А потом из второго числа вычти первое. И ты найдешь искомое.

Наши часы — будильники, ходики, карманные и даже атомные, которые ошибаются за 300 лет не больше, чем на полсекунды, — устанавливаются так, чтобы указать астрономическое время. Можно пользоваться ими и для отмеривания отдельных отрезков времени — скажем, в десять минут или в десять часов.

Ясно, штурману-навигатору не определить ни места, где он находится, ни проложить курс, если он будет пользоваться песочными и молитвенными часами. Ему нужны часы, которые показывали бы астрономическое время.

Ну, а какого же типа часы у животных, а главное, у наших путешественников? Если их биологические часы работают по принципу песочных часов, отмечая лишь отрезки времени от каких-то нулевых моментов, то они не могут ориентироваться по солнцу или по звездам. Если же окажется, что их биологические часы указывают астрономическое время, то у нас будет еще одно, правда, косвенное доказательство, что чудо-путешественники, возможно, ориентируются по солнцу.

Проще всего провести опыт с пчелами. Все они большие мастера не только находить дорогу, но и определять время суток. Им-то надо поспевать на поле как раз тогда, когда цветы готовы принять их.

Наблюдения показывают: если дачники каждый раз будут пить чай на террасе в одно и то же время, то местные пчелы скоро учтут и запомнят это обстоятельство и будут пунктуально прилетать к столу, чтобы полакомиться вареньем. Но трудно, почти невозможно приучить пчел отмерять какой-то отрезок времени — скажем, полчаса или час — от произвольно взятого момента.

Если пчеле-сборщице предложить два взятка с двух разных направлений в разные моменты — скажем, один в восемь часов в восточном направлении, а другой в четырнадцать в южном или северном, то пчела без труда запомнит это и окажется в нужный момент на месте. Но ей не понять указания: «Запомни порядок: каждый раз прилетай через полчаса, после того как получишь угощение!»

Биологические часы пчел и многих других великих путешественников, скорее всего, работают и по типу песочных — то есть отмеряют время от данного момента, и по типу астрономических — указывают время суток.

А у некоторых есть двое часов!

Дважды в сутки луна проходит над океаном, каждый раз вспучивая океанские воды и вызывая отлив. Скрылась луна — и вода возвращается к берегам в виде приливной волны. Так и дышит мировой океан: отлив — прилив, вдох — выдох.

А еще на приливы и отливы действует Солнце, тоже притягивая и отпуская воду. Когда же Земля, Луна и Солнце оказываются на одной линии, силы притяжения к ним складываются и приливы тогда бывают особенно высокими.

Да, сложному графику подчиняются они, учитывая, что каждый день время их смещается на 50 минут. И не удалось еще людям сконструировать часы, которые предсказывали бы и время приливов и отливов, и их величину.

А вот у некоторых живых существ есть такие часы.

Живут в прибрежных районах Австралии рифовые цапли. Дважды в сутки они летят к океанскому берегу и добираются к нему как раз тогда, когда приливная вода начинает уходить, оставляя на дне всякую живность. И цапли никогда не опаздывают к отливу, потому что какой же смысл прилетать к шапочному разбору, когда не останется ничего съедобного! Но и раньше времени прилетать цаплям тоже нет резону: времени свободного у птиц не так-то много, детей кормить надо!

Деловой народ рифовые цапли. И они прекрасно разбираются в путаном приливно-отливном графике, так что люди смотрят на них и говорят: «Опять цапли летят к океану, сейчас наступит отлив. Пошли и мы! Может, океан принес что-нибудь интересное!»

А вот как цапли определяют наступление отлива, люди до сих пор не знают.

По шуму волн? Но ведь цапли живут за тридцать — пятьдесят километров от океана.

По фазам луны?.. Но ведь они летят и в непогоду, когда луны не видно.

По атмосферному давлению? Колебанию магнитного поля? По показаниям своих лунных биологических часов, которые, возможно, работают вне зависимости от внешних обстоятельств?

Пока существуют лишь предположения и идут споры.

Своеобразна жизнь в приливно-отливной зоне — «литоралью» зовут ее ученые.

Регулярно, дважды в день, меняются условия существования: температура воды, ее состав, соленость, давление. И там, где только что была водная масса, вдруг оказывается суша, а через некоторое время — опять вода. Многим обитателям литорали приходится жить жизнью то водного животного, то наземного.

За много тысячелетий у обитателей литорали выработался собственный режим, приуроченный и к смене дня и ночи, и к смене приливов и отливов.

Пришло время приливной волне уйти — и плоский червь пленария торопится зарыться в песок. А опоздает — и окажется в зобе какой-нибудь прожорливой птицы. Из зоба же живым не выбраться, и это известно каждому.

Как только прилив достигает высшей силы, устрицы раскрывают пошире створки своих раковин, чтобы получить нужную порцию пищи. При отливе же прикрывают их. Проще всего предположить, что устрицы чувствуют увеличение давления воды и это руководит их поведением. Однако, оказавшись в лабораторных условиях, где давление не меняется, устрицы продолжают закрывать свои раковины в соответствии с приливно-отливным циклом.

Многие обитатели литорали подчиняются двум ритмам — солнечному и приливно-отливному, но, пожалуй, нагляднее всего это обнаруживается на поведении манящего краба.

Забавное животное этот манящий краб!

Природа наградила его одной малой клешней, одной большой и двумя биологическими часами, которые работают так, что можно по ним определять смену дня и ночи, приливов и отливов.

Сидит себе в норке манящий краб и держит свою огромную клешню, прижимая ее к тому месту, где у него был бы подбородок, будь он человеком, и тихо поскрипывает этой клешней.

Смотрят на него люди, улыбаются и дают ему разные прозвища.

Русским кажется, что краб гостеприимно приглашает к себе: идите, мол, все сюда ко мне в гости! Я вас не трону. Я добрый.

Но глупа будет рыбешка, вздумавшая принять это приглашение. Этой же огромной клешней совсем уж не гостеприимным движением краб расправится с ней.

Манящим крабом прозвали его русские.

Ну, а англичане и американцы находят в нем сходство с уличным скрипачом: дескать, и держит он клешню, как скрипач скрипку, и поскрипывает музыкально. Правда, ему далеко до Паганини, но нельзя же ждать невозможного искусства от какого-то крабьего исполнителя!

Крабом-скрипачом прозвали его англичане.

Манящий краб питается тем, что остается в литорали после того, как ушла приливная волна, поэтому он оживлен и даже суетлив в часы отлива и неподвижен во время прилива. Выходит, деятельность его подчинена приливно-отливному ритму или лунному ритму.

Окраска же его зависит и от смены дня и ночи, и от приливов и отливов.

С рассветом краб темнеет — это помогает ему скрываться на фоне темного песка, а после заката быстро светлеет — становится серебристым.

Это сказывается солнечный ритм.

Однако максимум потемнения каждый день наступает на 50 минут позже — при наиболее низком отливе и при наиболее высоком приливе. Это сказывается приливно-отливной цикл — равный 12,4 часа.

Манящих крабов помещали в темные камеры, и крабы месяцами продолжали в положенное время менять свою окраску.

За месяц жизни в искусственных лабораторных условиях крабы ошибались в отсчете приливов и отливов, рассветов и закатов лишь на считанные минуты.

И тут возникает вопрос: есть ли у манящего краба какие-нибудь особые органы, которые отсчитывали бы время — одни лунное, а другой солнечное?

Или, может, время замеряется каждой клеткой организма в отдельности?

Оркестр часов

До сорока разных мудреных процессов в организме человека подчиняются суточному циклу — каждая железка в положенное время в положенном количестве выделяет свой секрет, столь нужный для успешной работы других органов. И хотя у каждой из них есть собственный ритм, свои часы-хронометры, все они подчиняются главному ритму.

Плохо бывает человеку, если это сложное расписание нарушается.

Прилетел человек из дальневосточной тайги в Москву. Обрадованная жена, предоставив ему полчаса на то, чтобы переодеться и сбрить свою ужасную бороду, тащит его в Большой театр на балет «Лебединое озеро».

Рад человек: теперь-то уж он насладится этим благом цивилизации!

Взмывает занавес. Раздаются первые такты музыки, человек поглаживает то место, где только что росла борода, усаживается поудобнее и приготавливается слушать. Но что это? Веки его становятся тяжелыми-претяжелыми. Тщетно человек таращит глаза на сцену, потом на люстру, потом на жену — глаза его закрылись и таежный храп присоединяется к нежному голосу скрипки, которая как раз в тот момент рассказывает о том, что творится в любящем сердце Принца.

Позор! Вы же не в тайге, а в театре, дорогой товарищ!

А дорогой товарищ ничего поделать с собой не может.

Так сказалась разница во времени — ведь сейчас в Москве только восемь часов вечера, а в дальневосточной тайге уже два часа ночи.

Но это только начало бед.

Когда наступает настоящая ночь, человеку не спится. Есть ему хочется не за обеденным столом, а во время заседания. Несколько дней подряд человек чувствует себя больным, хандрит, раздражается.

Да, трудно приспосабливается организм к новому ритму дня и ночи.

Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Все сорок процессов вышли из графика. Одной желёзке нужно несколько дней, чтобы перестроить свой хронометр, другой достаточно двух часов. Перестроилась железка на новый лад, исправно посылает в организм свой секрет, а тот орган, для которого этот секрет предназначен, еще не готов принять его, этот орган, видите ли, еще только раскачивается и живет по старому расписанию.

Плохо чувствует себя организм, у которого внутренние хронометры заработали вразнобой. Недаром спортсмены проигрывают на чужих стадионах чаще, чем на родных.

Медики говорят: одной из причин, вызывающих страшную болезнь — рак, является расстройство биологических ритмов.

И многие провалы на экзаменах тоже происходят только из-за того, что внутренние часы стали работать невпопад.

Готовится, готовится какая-нибудь девчушка к экзаменам и до того доготавливается, что день для нее превращается в ночь, а ночь в день, так что, когда она оказывается перед экзаменационным столом, ее биологические ритмы отбивают такой джаз, что нужно удивляться, как она еще сидит на стуле, а не лежит на полу в глубоком обмороке.

И, может, человек потому уходит обновленным с танцев или с музыкального концерта и рота солдат потому забывает про усталость, едва заиграл духовой оркестр, что музыкальные ритмы наводят порядки в хаосе биологических ритмов организма.

Много в этой проблеме неотвеченных вопросов.

И вот один из них.

Есть ли в организме дирижер или хотя бы главная скрипка, метроном, который устанавливает все ритмы и пресекает всякое самоуправство?

Или же этот оркестр ритмов больше походит на цыганский хор, где каждый исполнитель тянет что-то свое, всякий раз новое, неожиданное, не заученное, не запланированное нотами, подчиняясь не общему ритму, а больше полагаясь на собственное вдохновение и настроение? На хор, в котором, хотя и царит неразбериха, способная привести в ужас любого профессора консерватории, все же отдельные ритмы сложены в гармоническое целое, хотя и неожиданное?

Те, кто считает, что оркестр биологических часов больше походит на симфонический оркестр со своим строгим дирижером, который взмахами палочки показывает, когда какой инструмент должен начать свою партию, ссылаются на опыты с тараканами.

Недавно у таракана удалось обнаружить «дирижера» — его центральные биологические часы.

Неприхотливое создание таракан. И даже когда он теряет голову не в переносном, а в самом прямом смысле, это обстоятельство не очень удручает его. Он будет продолжать свою кипучую тараканью деятельность и без головы. Это людям нужны головы, а таракан и без головы обойдется, раз он таракан!

Выяснено: несколько клеточек, находящихся в крохотном мозгу таракана, заведуют его чувством времени.

Эти клеточки можно изъять хирургическим путем, и тогда таракан становится самым безалаберным существом на свете — он даже не знает, нужно ли ему идти спать или лучше отправляться на поиски тряпок, мыла, зубной пасты и прочих тараканьих деликатесов.

Если взять таракана и поместить в камеру, где свет горит ночью, а днем полная темнота, то через некоторое время таракан привыкнет к новому распорядку.

Если теперь у этого таракана изъять клетки-часы и пересадить их нормальному таракану, который бродит и шуршит вместе с остальными собратьями, то этот второй таракан станет спать ночью, а днем бодрствовать.

Ученые, которые считают, что оркестр часов больше походит на вдохновенный цыганский хор, заявляют: таракан настолько примитивен, что у него нет никакого дирижера, ибо нет оркестра. Есть единственный солист — это те самые четыре клеточки, которые заведуют единственным тараканьим ритмом, настроенным на смену дня и ночи. Ну, а раз так, то опыт с тараканом ничего не доказывает. Лучше вдуматься в результаты другого эксперимента.

Если отрезать кусочек ткани от еще не умершего органа какого-нибудь животного и поместить его в питательную среду, то ткань будет жить по ритму, присущему этому органу. И в этом случае ткань исполняет свою ритмическую партию без ошибки, хотя и изолирована от сигналов дирижера.

Как определяет время клетка? Так же, как песочные часы, — по тем изменениям, которые происходят в ней самой? Или же как солнечные часы, которые отмечают сигналы времени, поступающие из внешнего мира?

Единого мнения тут тоже нет.

Когда крабов и их потерянные клешни помещали в камеры, где внешние условия неизменны, то и крабы, и их клешни продолжали менять окраску, подчиняясь прежнему ритму. Выходит, внутренние процессы следили за ходом времени, а не внешние, так как внешних сигналов не поступало.

А может, сигналы поступали, но мы о них не имеем представления?

Крабы не были изолированы от сил притяжения — гравитационных сил. Может, они почувствовали изменение гравитационного поля, связанного с появлением луны, как ощущает это океан, создавая приливную волну?

Календари не отрывные, однако…

Земля несется вокруг Солнца, и на ней проходят чередой четыре времени года: зима, весна, лето, осень. Организмы подчиняются этому ритму точнее, чем мы предполагаем.

Особенно точными должны быть дальние мигранты: чтобы ориентироваться в полете по небесным светилам, надо знать и час и день. И если бы ваш приятель капитан, оказавшись в шлюпке в просторах океана, забыл бы день месяца, то не привел бы он ее в порт назначения.

Следят ли за календарями наши пернатые путешественники? И как определяют они сроки отлетов и прилетов, гнездования и линьки?

Многие птицы — впрочем, как и другие существа — соблюдают календарные сроки довольно пунктуально: сроки прилетов и отлетов, гнездования и линьки.

В Калифорнии днем весны считают 19 марта — в этот день прилетают из Южной Америки ласточки.

Стрижи тоже любят точность — в Ленинград они прилетают обычно 15 мая, в Подмосковье — 17 мая.

Дальние мигранты прибывают поздно и улетают рано. Они соблюдают календарные сроки точнее, чем ближние мигранты, которые и прилетают рано, и улетают поздно, и летят недалеко. Ближним путникам ориентироваться по солнцу и по звездам не надо — они могут найти дорогу и по земным ориентирам. Сроки прилета и отлета ближних путников больше зависят от капризов погоды.

Однако как же дальние путешественники узнают, что пора отправляться на юг?

Или время лететь на север?

Небось вы уже думаете: «Очень просто. Становится все холоднее и холоднее — вот птицы и летят на юг. И прилетают к нам они не раньше, чем на месте возникнут условия для их существования».

Логично! Прекрасно! И это утверждение для всего вида, в общем, правильно.

Это верно, что грач не прилетит, пока на месте его гнездования не появятся проталины — погибнет грач-новатор, вздумавший прилететь раньше других. Поэтому-то и наступают грачи в северном направлении с такой же скоростью, с какой отступает снег — приблизительно пятьдесят пять километров в сутки.

И кукушке нечего делать в местах, где ее любимая, самая лакомая гусеница не достигла положенного размера.

Все это так… Однако это объяснение недостаточно для каждой отдельной особи и для каждого отдельного года.

Вдумайтесь…

А как грачи узнали за сотни километров, что на родине уже появились проталины? Кто сообщил кукушке, что гусеницы достигли нужных размеров?

Вы скажете: «Они почувствовали тепло на расстоянии и прилетели».

Но ведь тепло распространяется по прямой, а поверхность Земли кривая. Не почувствует птица, тепло или холодно в месте, которое находится от нее в сотнях и тысячах километров.

Дальние путешественники прилетают, не сообразуясь с теплом. Им все равно, какая погода на месте прилета; им важнее прилететь в нужный день. А погода — она сегодня плохая, а завтра хорошая. Разве в погоде дело, когда уже лето на носу?

Да, это верно, что птицы улетают на юг, спасаясь от холода и голода. Но это верно только в самом общем, большом масштабе.

Кулики появляются в умеренных широтах в больших количествах, когда местные птицы уже вскармливают птенцов. И песочники и ржанки улетают на зимние квартиры, когда в местах их гнездования еще не наступили самые теплые дни и запасы пищи только прибывают.

Зимует северная птица где-нибудь в тропическом лесу, в Южной Америке, или в Африке, или в Индии. Пищи сколько угодно, погода круглый год почти одинакова. Ночь почти не удлиняется, не укорачивается, день тоже, а птица вылетает точно в положенное время на север, ибо откладывать отлет ей резона нет. А то прилетит она, когда и места хорошего для гнезда не найдется, да и детишек не успеет выкормить.

Нет, не по температурным изменениям узнает птица, находясь в центре Африки, что в далекой северной тундре уже скоро начнет таять снег.

В те не очень далекие времена, когда еще не издавались отпечатанные типографским способом отрывные и прочие календари и не передавались по радио последние известия, люди узнавали календарные сроки по изменениям, которые происходили в окружающей природе.

Конечно, проще всего было высунуть голову из пещеры и посмотреть — не пошел ли снег?

Однако этот способ удовлетворял лишь несмышленую молодежь: ведь он говорил о погоде, а не о времени года.

Старики предпочитали присматриваться к поведению животных.

По прилету и отлету птиц, по зацветанию растений, по началу и концу линьки зверей можно, при некотором опыте, определить, не только какой сейчас месяц, но и какая неделя и даже число.

Очень пунктуально — с точностью до дня! — соблюдают календарные сроки некоторые живые существа, а особенно великие путешественники.

Говорят, птицы узнают время отлетов и прилетов по появлению и исчезновению пищи. Как только пичуга обнаружила, что исчезли любимые гусеницы, так и готовится к отлету.

В самом общем, конечном счете это верно. Но этот ответ тянет за собой новый вопрос: а как гусеница узнала, что ей пора окукливаться?

Отвечают так: по похолоданию. По тому, что света стало меньше и листья начали желтеть.

И это справедливо — ничего не скажешь.

Но ведь не каждый год погода бывает одинакова в один и тот же месяц, в один и тот же день. Однако многие птицы соблюдают график и каждый год вылетают в срок.

Нельзя по неточным часам узнавать точное время, не могут неточные календари указывать точно число. Тут что-то не то!

Говорят и так: все зависит от количества инфракрасного света, которое получает животное. Инфракрасный свет проникает через облака и через туманы. По нему птица и определяет время прилета и отлета, гнездования и линьки.

— Наличие витаминов в рационе птицы — вот решающий фактор!

— Решающий фактор — это количество жировых отложений в птице, поскольку жир — это основной энергетический ресурс, позволяющий птице совершать такие далекие перелеты.

Видимо, правы и те, и другие, и третьи. Все факторы вместе зависят от главного — от количества света, которое получают птица и окружающий ее мир.

Определяет же этот момент птица по продолжительности дня.

Нужно думать, птица и летом и, находясь на чужбине, зимой следит за солнцем. И как только обнаруживает, что день стал короче положенного, она отлетает.

Достаточно точные часы для замерения длины дня при подобном уточнении календарных сроков у нее есть. Это мы уже обнаружили.

Однако хотелось бы проверить это опытным путем.

На Куршской косе такие опыты проводятся давно. Они под силу и вам.

Птиц сажают в камеры, куда не проникает солнечный свет, и зажигают в них электрические лампочки, которые горят дольше, чем светит солнце в этот период. Искусственный день в камере оказывается длиннее нормального. И тогда птицы обманываются.

При желании календарь можно перестроить настолько, что осенью птица полетит не на юг, а на север, решив, что сейчас весна, а не осень.

И тут напрашивается каверзный вопрос: а как же все-таки так получается? Биологические часы определяются продолжительностью солнечного дня, а продолжительность дня измеряется биологическими часами. Если птичьи часы устанавливаются по продолжительности дня, а потом птица по показаниям этих же часов измеряет продолжительность дня, то ведь это все равно, как если бы человек, вздумав замерить длину палки, разрезал бы ее на десяток равных отрезков и потом сказал бы: «Я знаю длину палки. Она равна десяти отрезкам, каждый из которых равен одной десятой длины палки».

Если бы горе-штурман, выйдя на капитанский мостик, взглянул бы на солнце, поставил бы свой хронометр по высоте солнца, а потом стал бы выяснять широту и долготу места по показаниям этого хронометра, то не довел бы он до гавани корабль.

Чтобы определить продолжительность солнечного дня по внутренним часам, необходимо, чтобы у птицы были часы, способные следить за ходом времени независимо от положения солнца на небе, часы, которые показывали бы астрономическое время.

Ученые помещали птиц в закрытые камеры, где постоянно и днем и ночью горел свет, и следили за тем, когда заснут птицы. И птицы засыпали в одно привычное для них время с точностью до минуты.

Видно, есть у птиц часы, поставленные по солнечному времени, но работающие независимо от солнца. Без подобных часов невозможна никакая навигация по небесным светилам.

Однако подобных исследований проводилось пока еще мало.

Известно, вдоль Куршской косы пролетает огромное количество птиц — миллионы в день. Случается здесь и так: птицу поймают, окольцуют, запишут, когда она была поймана, и тут же выпустят. Через год птица снова прилетает сюда, и снова попадает в сети. Наблюдатели находят по номеру на кольце запись в журнале и узнают, что этот стриж или мухоловка побывали здесь, в их руках, год тому назад. И что она была окольцована в тот же самый день.

А через год — та же история. Опять эта же птица попала в ловушку в тот же день.

И тут возникает еще одно деловое предложение.

Многие ученые и многие ребята ведут фенологические наблюдения: следят, записывают в журналы, когда появились первые грачи, первые скворцы и прочий пернатый люд, когда пропел свою первую весеннюю песенку зяблик, и когда начал строить гнездо соловей, и когда что зацвело.

Все это хорошо. Не будь таких наблюдений, многого не знали бы ученые из жизни птиц.

Однако нужны и другие наблюдения.

Известно, некоторые виды птиц склонны растягивать прилет на целый месяц или того больше. Но значит ли это, что одна и та же представительница этого вида прилетает каждый год в разное время?

Наблюдения обычно проводятся над всем видом, а не над отдельными птицами, поэтому-то и получаются такие растянутые сроки. И если бы люди чаще говорили бы не «скворцы прилетели», а «наш скворушка прилетел», да каждый раз записывали точные сроки его прилетов и отлетов, а потом сопоставляли их из года в год, то и птичьи календари были бы лучше изучены.

И не потому подобные наблюдения почти не проводятся, что они так уж неинтересны и ненужны! Наоборот! Они и необходимы и интересны, но чтобы провести их в большом масштабе, не обойтись без армии наблюдателей.

Отсюда возникает предложение: возьмитесь за это дело и помогите орнитологам.

Для начала окольцуйте скворцов, живущих на соседнем дереве, или ласточек, прилепивших свои гнезда под застрехой дома. Легко проводить наблюдения над мухоловками-пеструшками, аистами и над птицами, которые сооружают гнезда в дуплах деревьев.

Конечно, было бы неплохо получить кольца с номерами из Центра кольцевания, но поскольку кольца там дают только тем, кто зарекомендовал себя хорошей работой, придется для начала обойтись «слепыми кольцами» — кольцами, на которых не указаны адреса и номера. Кольцевание — дело нехитрое. Но так же нехитро испортить птице всю жизнь, если надеть неудачно кольцо. Вот почему надо, чтобы этому искусству научил вас человек сведущий.

Итак, вы отметили каким-то образом своих птиц, записали день отлета. Теперь ждите весны, а весной постарайтесь не пропустить день прилета каждой из них. Осенью записывайте день отлета.

Однако учтите: жизнь птицы полна опасности. Много их погибает при перелетах, и от встреч с хищниками и с ребятами, которые выражают интерес к живому миру тем, что убивают его представителей, и от разных бурь, непогоды.

Данные о сроках прилета одной какой-нибудь птицы за много лет были бы вкладом во взрослую науку.

Ждать! Ждать!

Вы скажете: «Ой, как долго ждать!» Да, ждать долго. Но такова профессия биолога: он должен научиться терпению, умению ждать и бодро сносить неудачи.

Ждать часами, притаившись в шалашике, у гнезда какой-нибудь пугливой пичуги, боясь пошевелиться, чтобы отогнать комара, который, воспользовавшись случаем, старается высосать кровь из биолога-наблюдателя.

Ждать месяцами, когда в каком-то неизвестном поколении фруктовых мушек-дрозофил появятся признаки, которые он исследует.

Ждать годами, пока на веточке сибирской сосны, больше известной под названием «кедр», привитой к обычной сосне, не вырастут кедрососновые шишки. Десятилетиями ждать, когда из кедрососновых орешков вырастут кедрососны — чудо-деревья, чудо-гибриды, в которых, возможно, будут, а возможно, не будут сосредоточены самые замечательные свойства сосны и кедра.

И хотя лесовод этот не уверен в успехе и знает, что ему не дожить до того времени, когда кедрососновые рощи переберутся через Урал и зашумят там, где недавно были пустыри, и он вовсе не рассчитывает, что люди, щелкая и похваливая кедрососновые орешки за их удивительный вкус, испытают хотя бы чувство благодарности к нему, создателю этого замечательного гибрида, — он все равно хлопочет, спорит, волнуется, ночей не спит, беспокоясь за судьбу своего детища.

Нет, не выйдет хорошего биолога из человека, который не умеет ждать, и из человека, для которого главное: «А почему, скажите на милость, Лешку премировали, а меня нет? Ведь это я придумал, а Лешка всего-навсего технический исполнитель».

И если у тебя нет терпения и способности изо дня в день выполнять неинтересную и, казалось бы, ненужную работу и ты не собираешься развивать в себе эти качества, то мой тебе совет: не начинай никаких биологических исследований! Ты все равно ничего не достигнешь.

Впрочем, без этих качеств невозможна никакая серьезная работа ни в одной области. И даже билетный контролер на футбольном стадионе долго не продержится на своей работе, если он готов заниматься только тем, что интересно и заманчиво.

Так уж лучше развивай в себе способность выполнять неинтересную работу, сознавая, что результаты, может быть, последуют очень и очень нескоро.

От исследований же не отказывайся.

Но вот, проявив некоторое терпение и умение ждать, вы выяснили, пунктуально ли птицы соблюдают сроки прилетов и отлетов.

Следят ли за луной?

Однако пока еще не найден ответ на вопрос: а по каким таким признакам животные узнают наступление календарных сроков? Может, по фазам луны?

Что ж, и такое предположение существует. Лунные календари играют большую роль в жизни организмов.

Нет сомнения, любовных шепотов луна слышала куда больше, чем солнце, или какой-нибудь фонарь, или даже электрический прожектор.

Да и самой луне посвящено много вдохновенных строк — и о том, какая она волшебница, и как лунный бес завораживает людей, и какие замечательные огоньки она зажигает в глазах любимой, и какие блики наводит на воду.

Солнцу — хоть оно и светит собственным светом, а луна лишь чужим, отраженным, — возносят куда меньше поэтических восторгов, чем луне. Впрочем, это в порядке вещей. Многие предпочитают отраженный свет настоящему.

Лунные восторги присущи не только людям, но и многим другим существам. Многие и ориентируются по луне.

Взять, например, какого-нибудь морского червяка, обитающего в глубинах океан-моря. Ну какой из него поэт, скажите на милость, если у него и головы-то нет, а есть фитюлька какая-то, в ней и места для восторгов не найдется. Однако и это, с позволения сказать, живое существо способно откликаться на лунный призыв. Только, конечно, откликается оно в меру своих сил и способностей.

В этом заложен большой биологический смысл.

Велики морские просторы, огромен океан! Как встретиться паре в океане, если он и она находятся друг от друга за десятки метров или даже километров?

Надеяться на случай? Но так встреча может никогда и не состояться. А не будет встреч — вымрет весь вид.

Остается одно: уславливаться о месте и времени свиданий.

В процессе эволюции червячки нашли место свиданий — это поверхность воды. Ну, а время укажет луна. У луны есть фазы. По луне легче всего устанавливать сроки.

В море одни червячки поднимаются на поверхность точно в полнолуние, другие — в первые дни по новолунии. И именно в это время они светятся — так им легче обнаружить друг друга. И очаровать своим мерцанием.

И тут возникает один сложный вопрос: а как они, находясь на большой глубине, обнаруживают, в какой фазе находится луна? Неужели за много дней вперед выплывают на поверхность и следят за луной? Да и способны ли они видеть луну?

Или посылают разведчиков?

Или у них есть календари с лунным заводом?

Чтобы ответить на эти вопросы, нужны исследования и исследования.

Очень мало изучено устройство биологических календарей.

Может, от тех далеких-далеких времен, когда наши предки еще не выбрались из океанских глубин на сушу, у них и осталось лунное томление и беспокойство. Оно и перешло к нам с незапамятных времен. С тех пор и пошли наши лунные восторги и способность видеть в лунном свете то, что не обнаруживается при дневном, не замечать того, что лезет в глаза днем.

Впрочем, не будем отвергать лунное очарование — способность обманываться тоже порой нужна.

И очень возможно, что великие путешественники уточняют время по фазам луны.

Вот почему, изучая календарные сроки разных жителей, отмечайте и фазы луны. И если вы обнаружите какую-нибудь зависимость от них сроков прибытия, то это будет ваше собственное открытие.

Загадки порождают загадки

Мы установили: «секстан» у птиц есть, точные «хронометры» есть, чувство календаря есть. Выходит, нет оснований отвергать теорию астрономической навигации птиц. Да, нужно думать, птицы, скорее всего, когда не видны зрительные ориентиры, находят направление по небесным светилам.

Сказано осторожно: «нужно думать», «скорее всего». И такая осторожность не случайна. Среди ученых многие признают за птицами способность к астронавигации лишь с большими оговорками, ибо не объясняет она полностью умение птиц находить дорогу.

Основные перелеты птицы совершают весной и осенью, когда порой неделями стоит непогода. И хотя не видно тогда с высоты птичьего полета ни неба, ни земли, многие птицы все же не отсиживаются на берегу, а продолжают лететь. Моряки не раз слыхали перекличку перелетных птиц даже в самые плотные туманы.

А бывает и так. Много дней подряд стоит над птичьим базаром туман, заволакивая землю и воду на сотни километров. Вытянет человек руку — и не видит собственных пальцев. А птицы продолжают кормить птенцов, им, птицам, нельзя устраивать перерывы, а то птенцы погибнут. Выныривает из тумана какая-нибудь чайка, поспешно сует рыбешку в клюв птенца и улетает на промысел за десятки километров в непроглядную муть.

Нет, видимо, не солнце, не звезды, не земные ориентиры указывают ей путь в это время.

А какие?

Природа многообразна и предусмотрительна. Она редко снабжает организм лишь одним средством борьбы за существование. Не могли бы птицы совершать свои путешествия, не могли бы выкармливать птенцов, если бы полагались только на один астрономический компас.

Скорее всего, птицы, так же как и другие путешественники, обладают целым комплексом, целым набором разных компасов, и, может, есть среди них и такие, о которых мы пока еще не имеем никакого представления, вроде того таинственного чутья, которое доводит до цели чукчу Лыноя через непроглядную пургу, когда исключены всякие зрительные ориентиры.

Таинственное, еще не разгаданное чутье подсказывает направление и летучей мыши при ее дальних странствиях.

Ученые хорошо изучили эхолокатор летучей мыши. Они знают, с какой частотой посылает она свои ультразвуковые сигналы — до двухсот в секунду, знают и как умудряется мышь при такой частоте не заглушать ими эхо предыдущих сигналов. И какую проволочку она нащупает своим эхом, и какую нет — проволочку диаметром 0,1 миллиметра «увидит», а на проволочку в 0,07 миллиметра налетит. И сколько комаров она может поймать за пятнадцать минут — 175 комаров!

Много чего знают ученые о способности летучих мышей ориентироваться при микропутешествиях. А вот как они находят дорогу при дальних путешествиях, этого никто сказать не может.

Ученые ловили летучих мышей — кстати, многие из них на зиму и на лето меняют места своих обитаний, — метили их и завозили за многие сотни километров.

Через некоторое время летучие мыши возвращались в родные пещеры.

Как они находили дорогу?

По эхолокатору?

Но ведь эхолокатор работает только на несколько десятков метров, да и летели они издалека, из незнакомых мест, незнакомыми путями.

По солнцу? Но ведь они летят ночью.

По звездам? Но ведь они подслеповаты.

Дьявольская сила исключена. Нет ее!

Остается одно — исследовать. Но увы! Не придуманы еще методы исследования комплексов дальней навигации летучей мыши.

Саламандр уносили за пять километров от родного ручья и там выпускали, предварительно пометив их и закрыв им глаза. И саламандры находили дорогу домой, хотя на их пути лежал горный перевал, закрывающий всякий доступ запахам и звукам.

Небесных светил они не видели, так как от природы подслеповаты.

Возможно, если бы нам удалось разгадать механизмы таинственного навигационного чутья летучих мышей, мы бы поняли и навигационные способности других великих путешественников.

Может, в мире насекомых получим мы ответы?