Зимний дождь лил чуть ли не месяц. Струйки непрерывно текли с неба и днём и ночью и так всем надоели, что даже гуси и утки, забыв, что, как-никак, вода их стихия, отсиживались под крылечками и в сараюшках.

Но вот в субботу в тучах образовалась прореха, и солнце, улучив момент, сейчас же послало морю такое изобилие огоньков, и огоньки эти открыли на морской глади такой весёлый перепляс и перемигивание, что тучам ничего не оставалось делать, как отступить. Цепляясь за каждую скалу, за каждое дерево, переползли они через горы, и наступила на земле солнечная благодать, так что Миша сразу же забыл про то, что ещё сегодня утром он завидовал казачебродским ребятам, у которых в распоряжении есть и лыжи, и коньки, и снег, и лёд, и мороз.

Всё воскресенье небо было безоблачно. Днём Миша играл в футбол с ребятами, а вечером вышел с Другом на море. Он сел на берегу, и сейчас же тёмные мысли овладели его сердцем. Уже приехал Пал Палыч, уже вот-вот начнётся заседание археологического общества, а его, летописца этого самого общества, гениального дрессировщика, чья собака нашла первую стоянку джихов, его-то так и не удосужились пригласить на это заседание! Где справедливость? Где уважению? По ничего! Уже целых десять дней, как он послал статью в «Юность». Три-четыре дня уйдёт на пересылку, три-четыре дня — на то, чтобы они там, в редакции, прочли заметку, ещё три-четыре дня — на доставку журнала в совхоз. Словом, скоро придёт четвёртый номер. Вот-то удивятся все!

Миша вперил глаза вдаль, туда, где море встречается с небом, и постарался получше рассмотреть и море, и небо своим умственным взором. И, уж конечно, он увидел много такого, что недоступно простому взору, а только писательскому.

По небу скользила луна. Она ухмылялась во все своё круглое лицо, но стоило прищуриться и всмотреться в неё как следует, и становилось видно, как она морщит нос, стараясь уловить все до единого земные запахи.

Впрочем, всё это ерунда и фантазия. Всем, даже первоклассникам, известно, что Луна — это всего-навсего один из спутников Земли и что никакого носа у неё нет и быть не может. Ну, а если у неё нет носа, то как, скажите на милость, она может внюхиваться во что бы то ни было? А особенно, если учесть, что отстоит она от Земли на сотни тысяч километров или даже ещё больше.

Рядом с Мишей сидел Друг. Он тоже смотрел вдаль и изучал разные запахи. Впрочем, о чём он думал, сказать не так легко. Во всяком случае, не о Луне и её носе и не о предстоящем заседании археологического общества.

Но вот Друг привстал и насторожился. Послышалось хрустение гальки. Это были Адгур и Нелли. Увидев Нелли, Миша поспешно отвернулся к морю и принял ещё более задумчивый и печальный вид.

— А мы тебя ищем-ищем! А ты тут загораешь! — сказал Адгур, садясь по левую руку Миши. — Что же ты не идёшь на заседание?

— Да так… — ответил Миша, стараясь не смотреть на Нелли.

— Эх ты, обижуля! — сказала Нелли, щеголяя этим самым новым, самым модным среди девчонок совхоза словом. Она села рядом с Мишей по правую сторону и продолжала обыкновенным и простым голосом, словно между ней и Мишей не было ни дружбы, ни переписки, ни измены, ни молчания, ни тынка. — Ты понимаешь, там пришёл Джо с журналом. И только ты с Дружком можешь помочь!

— С журналом? Каким журналом? С «Юностью»?

— Нет. С «Советской археологией».

— Ну и что, если с «Советской археологией»?

— Он хочет разоблачать Пал Палыча. А Пал Палыча нельзя разоблачать. Ты знаешь, какой он впечатлительный?

— Сама ты впечатлительная! А взрослые не бывают впечатлительными! — ответил Миша грубо. Последнее время он пришёл к выводу, что, чем грубее ты говоришь с девочкой, тем больше тебе будет уважения от неё.

— Всё-таки Пал Палыч впечатлительный. Знаешь, как легко его обидеть? Помнишь, как он скис, когда папа говорил с ним на заседании?

Миша хотел было сказать, что от Неллиного папы любой скиснет, но воздержался, чтобы не обижать Нелли. Он только спросил сурово:

— А при чём тут мы с Другом?

— А при том, что только Дружком можно заткнуть рот Джо, — ответил Адгур. — Смотри, что я нашел сегодня в парте.

Адгур протянул Мише листик жёлтой бумаги. На нём было написано:

«Если на заседание вашего общества придёт длинноногий субъект с журналом «Советская археология» и если вы любите человека с бородой и не хотите, чтобы он расстраивался понапрасну, любыми средствами не давайте этому субъекту говорить. Человек с бородой расскажет всё сам в своё время.

Охотник за джихами ».

Миша внимательно осмотрел письмо и далее перевернул его кверху ногами, но оно ничего ему не сказало, кроме того, что в нём написано.

— Не понимаю, как можно заткнуть человеку рот собакой? — сказал Миша. — Что мой Друг пробка, что ли? И почём вы знаете, что это Джо?

— А у кого длинные ноги? У Джо. А насчёт журнала за поясом — это мы ещё посмотрим.

Адгур и Нелли рассказали Мише, что он и Дружок должны сделать, чтобы помешать Джо выступить со своими разоблачениями. Предприятие это обещало быть интересным, и Миша начисто забыл, что ему трудно разговаривать с Нелли. Втроём, перебивая друг друга, они начали обсуждать план дальнейших действий.

На этот раз заседание должно было состояться в эвкалиптовой рощице на берегу моря, потому что не хотелось просить помещение у Леонида Петровича.

Ребята были в сборе. Кто сидел на камнях, кто — на поваленном дереве, кто стоял вокруг пенька, на котором был фонарь «Летучая мышь». Позади всех находился прохиндей Джо. Вместо узеньких брючек на нём был матросский клёш такой удивительной ширины, что в каждую штанину можно было бы втиснуть по два человека его комплекции, если бы эти штаны не были такими узкими в коленях, что в них с трудом пролезала его худая нога.

Джо стоял, скрестив ноги в клешах. Достаточно было беглого взгляда на него, чтобы сразу же сказать: «Да, у него самые длинные ноги!»

За поясом у него был журнал «Советская археология».

За пеньком, как за столом, сидели Пал Палыч, Арсен, Машенька, Зоя Николаевна.

Как только Миша, Адгур и Нелли подойти, Пал Палыч сказал:

— Ну, а теперь, когда основные наши исследователи на месте, начнём. Кто нам расскажет о пещерной фигуре?

Все молчали, потому что за зиму отвыкли и от Пал Палыча, и от его археологии.

— Зоя Николаевна, вы не хотите?

Но Зоя Николаевна отрицательно покачала головой и отступила назад. Она за это время небось тоже отвыкла от выступлений.

— Почему обязательно я? Пусть Арсений Сергеевич или Машенька.

Но ни Арсен, ни Машенька не слыхали её слов. Арсен говорил что-то Машеньке, а та зажимала уши, мотала головой, отнекивалась, порывалась уйти.

— Арсений Сергеевич! На вас вся надежда, — сказал Пал Палыч.

— Вот тут Мария Георгиевна хочет сказать… — И Арсен поднял руку Машеньки. — Она была главным организатором поездки. Она хочет рассказать.

— Мария Георгиевна! Просим! — закричал Адгур и шумно захлопал в ладоши.

— Я не член вашего коллектива, — сказала Машенька, поднимаясь.

И, как только она поднялась, сразу успокоилась. Не торопясь, очень обстоятельно она рассказала про поездку в Казачий Брод и полошила на пенёк фотографии пещерного ребуса, эстампаж и кулёчки с раскопочным материалом.

Первым находки осмотрел Пал Палыч. При виде фотографий он пробурчал по одному «угу» на каждую, при виде эстампажа — целых три, когда же принялся за подъёмный материал, то «угу» было так много, что их уже никто не считал. Словом, стало ясно, что казачебродские находки представляют собой большую научную ценность, потому что Пал Палыч зря своё «угу» произносить не станет.

Потом к пеньку подошли ребята. Они по очереди полюбовались находками, сделали умные лица и, ничего не сказав, отошли. Лишь Нелли, увидев эстампаж ребуса, ни с того ни с сего разразилась хохотом и спряталась за спины ребят.

Пал Палыч проводил её глазами и спросил:

— Может, Нелли удалось разгадать рисунок? Сам я его не очень-то понимаю. Насколько могу судить, круг — это изображение солнца. Древние абхазы частенько изображали солнце на своих священных камнях. Но, признаюсь, подобной смелой, оригинальной трактовки мне ещё не приходилось встречать. Впрочем, археологу постоянно приходится сталкиваться с вещами, которых никто ещё не видел.

Ребята переговаривались между собой, шептали друг другу на ухо смешные и несмешные предположения, но никто слова не брал.

Тогда Адгур подтолкнул Мишу локтем, Миша подтолкнул локтем Адгура, и Адгур поднял руку:

— Мы с Мишей разгадали пещерный ребус.

— Нет, это бабушка Минако разгадала, а не мы! — В последнее время Миша стал особенно щепетильным в подобных вопросах.

— Правильно! Ну, а если бы мы не попросили её, ничего не было бы. Так что тут есть и наша заслуга! — ответил Адгур.

И Адгур рассказал о том, как они вначале решили, что это джиховский пароход и шлюпки, и как бабушка Минако дала свой ответ — это, дескать, морс, ящик с солью, солонка и солнце.

Услыхав такое объяснение, Нелли взвизгнула, как если бы какой-нибудь джих посадил ей за шиворот холодную лягушку, и, закрыв лицо руками, бросилась прочь, туда, где темнели эвкалипты и одинокая ветла и топорщились кусты ажины.

Пал Палыч снова проводил её глазами. А потом спросил ребят:

— Почему же ящик с солью и солонки? И при чём тут соль?

— А очень просто! — ответил Адгур. — Бабушка Минако попросила нас разгадать абхазскую загадку: «Рождённое водой, воспитанное солнцем, увидев свою мать, умирает». А потом дала ответ: «соль». И сказала, что «соль» и есть ответ на наш ребус.

— А почему же соль? Это очень интересно, но при чём же тут соль?

— Соль «рождается» в морской воде — это раз. Солнце испаряет воду, значит, «воспитывает» соль — это два. Соль растворяется в воде, значит, «увидев свою мать, умирает». Всё это и нарисовано на ребусе.

— Ай да бабушка Минако! — воскликнул Пал Палыч, вскакивая на ноги. — Вот так доказательство! А ну, мог ли народ, живущий на берегу пресноводной реки, сказать: «вода рождает соль»?

— Нет, не мог! — раздалось пять или шесть голосов.

— Мог ли народ, добывающий соль из горных пород, сказать: солнце «воспитывает» соль?

— Нет, не мог! — ответили хором все ребята, как один.

— Ну, а как по-вашему… Абхазы, создавшие эту пословицу, покупали ли они соль на стороне или же выпаривали её из морской воды?

— Конечно, выпаривали! Какой разговор!

— А что это доказывает?

— Это доказывает, что абхазы произошли от джихов, да? — спросила Зоя Николаевна.

— Да, это одно из веских доказательств. Ну, а что вы думаете об этом прямоугольнике?

— Бабушка Минако говорит, что это ящик для соли?

— Ан нет! Тут бабушка Минако ошиблась. И ошиблась она потому, что ничего не знала о наших угловых сосудах. На магическом рисунке изображён сосуд для выпаривания соли из морской воды! Здорово?

— Здорово… А эти загогулины?

— Загогулины? А это подставки для сосуда. Помните наши рогульки из глины? Так вот эти загогулины и изображают подставки. Ребус доказывает, что предки абхазов обожествляли сосуды для выпаривания соли. А значит, это был их основной промысел!

— Вот так открытие мы сделали! Ай да мы! — воскликнул Адгур.

— Мы не можем говорить «ай да мы»! — заметил Миша. — Это бабушка Минако «ай да мы». А мы вовсе не «ай да мы»!

— Всё равно мы сделали интересное открытие, мы…

Но Пал Палыч не окончил. Звонкий, полный отчаяния голос Нелли прервал его:

— Это вовсе не джиховский сосуд. Это волейбольная сетка!

Все посмотрели направо, все посмотрели налево. Все оглянулись назад. Но Нелли не было. Был голос девочки, но не было самой девочки! Чудеса!

— А загогулины — это не рогульки, а Адгур с Аликом!

Тут же раздался такой смех, что Друг вскочил на ноги и на всякий случай ощетинился.

— Кто там выступает с такими странными разоблачениями? А ну, выходи на свет! — воскликнул Пал Палыч.

Из-за старой, выбеленной солнцем и солёными морскими брызгами ольхи, затесавшейся в компанию молодых эвкалиптов, вышла Нелли. Голова её была опущена, как если бы она ожидала нахлобучки и эта нахлобучка была вполне заслуженной. Но голос её был твёрд и решителен:

— Это я выбила топориком питекантропский рисунок. Но вы не сердитесь на меня. Я же не знала, что так всё выйдет. — Она подняла голову, осмотрела всех по очереди и улыбнулась улыбкой человека, который наконец нашёл в себе силы сознаться в постыдной шалости и теперь ему очень легко.

Все смеялись. Не смеялся Пал Палыч.

— Что ж, придётся, видно, отвергнуть пока теорию о культовом значении угловатого сосуда.

— Пал Палыч! А вы не расстраивайтесь! — воскликнул Миша. — Мы вам и не такое доказательство найдём. Какое скажете, такое и найдём! Мы вам что хочешь докажем.

— Опасные слова я слышу! — ответил Пал Палыч устало. — Как вы думаете, какой урок мы можем извлечь из этого происшествия?

— Нельзя рисовать на стенах пещер? — спросил Адгур.

— Нельзя пускать ребят одних в пещеры — вот к какому выводу пришёл я, — заявил Арсен.

— Не ребят, а девчонок! Вечно они что-нибудь натворят! — возразил Миша.

— Вовсе не девчонки натваривают, а мальчишки! — сказала с вызовом Нелли.

— А кто нарисовал ребус? Я или ты? А ты девчонка. Так что я пришел к такому выводу — никому не верь, одному себе верь. Уж если самые лучшие друзья так поступают… — Почему-то Миша чувствовал себя кровно обиженным, что Нелли морочила этим проклятым ребусом голову и Адгуру, и Алику, и всем остальным.

— А вот мне кажется опасным совсем другое, — сказал Пал Палыч. — Конечно, надо было бы поругать нашу Нелли за её рисунок. Но мы не будем очень строги к ней и примем во внимание, что в то время она была ещё совсем неопытным спелеологом и не знала нашего основного правила: пещера — это памятник прошлого, а памятник прошлого существует не для нас и не для нашего поколения только, а и для тех, кто будет жить сотни и тысячи лет после нас.

— Я только ребят хотела разыграть — Адгура и Алика. Они собирались разыграть прохиндеев, ну, а я — их. И они сами виноваты — зачем оставили меня одну в пещере?

А Пал Палыч продолжал:

— Гораздо хуже то, что мы все — и в первую очередь я — поддались обману и, не проверив подлинности рисунка, начали сочинять всякие теории. И тут у вас есть одно смягчающее вину обстоятельство, которого нет у меня. Вы не знали любопытной особенности археологического дела. Давно замечено, что люди по-разному относятся к представителям различиях профессий. Если вы доктор, то они обязательно будут приставать к вам со своими ревматизмами, сердечными перебоями и болями в желудке даже тогда, когда вы начнёте разговор, скажем, о Чайковском. Если вы журналист, то вам начнут рассказывать про замечательных людей. Ну, а с археологами бывает так. Стоит человеку увидеть его за работой, как у этого человека появляется непреодолимое желание подшутить над ним. Мальчишки, зрители, даже рабочие, принимающие участие в раскопках, — словом, все-все — подкидывают в раскоп пуговицы от старых брюк, черепки от цветочных горшков и консервные банки. Цель одна — ввести его в заблуждение. Когда впервые нашли кости неандертальского человека, то рабочие соседних каменоломен надоели учёным просьбами включить в их коллекции каменные орудия, якобы найденные в пещерах. И эти орудия были так хорошо изготовлены, что от них не отказался бы самый привередливый неандерталец, а ведь неандертальцы были большими знатоками камня. И учёные ошибались бы, но, к счастью, патину — этот налёт веков — ничем не подделаешь. А одному миллионеру раз всучили якобы старинную монету с надписью «200 г. до н. э.», что значит: «200 год до нашей эры». Чудаки! Они даже не подозревали, что за двести лет до начала нашей эры люди не могли предвидеть, что «наша эра» начнётся ровно через двести лет. Они и не подозревали, что в те времена существовала своя система летосчисления.

Нелли не собиралась обмануть науку. Она всего-навсего хотела подшутить над приятелями. Но мы с вами археологи, я мы должны быть готовы к тому, что и над нами хотят подшутить. А я, к стыду своему, об этом забыл. Забыл я и ещё одно золотое правило археологического поиска — никогда не полагайся на один рассказы, описания, рисунки, эстампажи и даже фотографии, а постарайся лично осмотреть изображение. По степени запылённости, по цвету борозд, но следам, оставленным инструментом, по крошке, по сотне других признаков нетрудно было бы определить, подлинный ли это рисунок или же недавняя подделка. Сбило меня с толку и то, что Неллин волейбольный мяч как две капли воды похож на изображение солнца, которое частенько можно видеть на священных камнях абхазов.

Вот тут Миша говорил: «Мы вам что хочешь докажем». Конечно, очень плохо, что мы поверили в подлинность рисунка, не проверив его десятки раз. Но ещё хуже, что мы истолковали рисунок так, как нам выгодно. Одно и то же изображение мы с вами приняли и за рогульки, и за солонки…

— И за огурцы, и за сосиски, и за шлюпки с вёслами, — продолжал Миша. — Выходит…

— Выходит, больше всего человек не должен верить самому себе. Самообман подстерегает человека на каждом шагу. Происходит это так: сделает учёный ряд наблюдений. На основе своих наблюдений он придумает какую-нибудь теорию, объясняющую эти явления. Разумеется, свою теорию он очень любит, потому что он сам создал её, а человеку свойственно любить своё детище. Неограниченная же любовь — источник самообмана. Много явлений попадается учёному при исследовании. Некоторые явления трудно объясняются его теорией. Другие же хорошо укладываются в неё. Казалось бы, надо проанализировать все явления и пересмотреть теорию, но учёный, помимо воли обманывая себя и других, отвергает всё то, что не укладывается в теорию, и раздувает всё то, что подтверждает её. А если попадается явление, которое можно истолковать и так и этак, он обязательно истолкует его таким образом, чтобы не пострадали его собственные предположения. Так уж у нас глаза устроены, что мы видим то, что нам хочется видеть. Любить своё детище надо, но надо также видеть его недостатки. И чем больше ты любишь своё детище, тем больше недостатков ты должен замечать в нём. Мы бы высмеяли объяснение бабушки Минако, если бы оно противоречило нашей истории джихов. Вот почему слова: «мы что хочешь докажем» — очень опасные слова. Надо из фактов выводить мысль, а не наоборот.

— Пал Палыч! — перебила его Нелли. — А вы напрасно ругаете бабушку Минако. И меня тоже не надо ругать. Очень хорошо, что я нарисовала ребус. Я нарисовала ребус. Адгур обнаружил его, Алик сфотографировал, а бабушка Минако задала нам загадку. А загадка выдала археологический секрет. Вот мы и сделали мировое открытие.

— Мировое открытие? О каком таком мировом открытии идёт речь? — послышался насмешливый голос Джо. — Какое может быть мировое открытие, если я тут разговаривал с человеком знающим…

Сейчас же мимо унылого носа Джо пролетел сморщенный солёный огурец, пущенный ловкой рукой Адгура, и Друг рявкнул во всю силу своего незаурядного баса: «Гав! Гав! Гав!» — это Миша скомандовал ему на ухо по-английски: «Ватк!»

Но ни огурец, ни лай Друга не вывели из душевного равновесия Джо, он продолжал как ни в чём не бывало:

— Тут некоторые делают выпады против меня. Но я хочу сказать товарищу, который хочет с помощью солёного огурца и собаки заглушить голос правды, — знает ли он, что все эти разговоры о том, что джихи-солевары были предками абхазов, — всего-навсего затуманивание юных мозгов, детский лепет, крохоборчество и подыскивание фактов для доказательства теории, а не наоборот, о чём так красноречиво говорил ваш уважаемый научный руководитель? Давно известно, что абхазские земли были заселены племенем мосхов. А мосхи — это же грузинское племя. И джихи к нему не имели никакого отношения.

Пал Палыч не отвечал. Он достал лупу и теперь рассматривал малютку черепок из казачебродского раскопа. Он бурчал своё «угу», и было непонятно — то ли он так погрузился в науку, что потерял способность что-либо слышать, видеть и понимать, помимо этого черенка, то ли притворяется, что не слышит нахального выступления Джо.

А Джо сложил руки на груди, вскинул голову с гордым видом, как если бы был на сцепе и играл какого-нибудь повстанца, которого собираются расстрелять на рассвете.

Видя такое дело, на защиту джихов выступили ребята:

— Смотри, ребята, какой Жорка умный стал. С чего бы это?

— Жорка! Давай поступай к нам! Чем плохо?

— Кто это тебе про мосхов сказал? Или ты сам выдумал?

— А ну, скажи, Джо, с чего это ты археологией заинтересовался? — спросил Адгур ехидно. — Или ты ночью стоянки мосхов ищешь по канавам? Так я тебе не завидую.

Услыхав вопрос Адгура, Джо сник. Руки его изогнулись и змеином движении, поискали, куда бы спрятаться, и залезли в карманы, он глотнул два раза воздух, словно слова, которые он хотел произнести, оказались чересчур огромными и не пролезали через его узкую глотку. Потом сказал, опять набираясь нахальства:

— Ночью — не ночью, а ещё нужно доказать, что джихи — предки абхазов.

— А тебе наших доказательств мало? — воскликнул Миша. — Джихи и абхазы добывали соль одним и тем же способом.

— И продукты они хранили по-одинаковому. В ахипчи.

— А пословица бабушки Минако тебе ничего не говорит? Или ты слушал, слушал, да так ничего и не понял?

— Где ему понять! Он-то и на раскопках не был.

— А ну, объясните вот это, если вы такие грамотные! — Джо вытащил из кармана какую-то небольшую штучку и зажал её в кулак. — Насколько могу судить, в самом большом гроте Воронцовской пещеры проводились раскопки. Так?

— Так… И зал этот зовётся Пантеоном. Вы там что-нибудь нашли? — спросил Пал Палыч.

— Стоянка, которую вы там раскопали, принадлежит древнему человеку. Верно?

— Возможно, там есть и джиховский культурный слой. Но есть и более глубокие слои. Раскопки ещё не завершены. А что?

— Допускаете, что это стоянка человека девятнадцатого века?

— Сие исключено. Стоянка очень древняя.

— Тогда прошу ваше уважаемое общество объяснить, как попала сия археологическая штуковина в столь древнюю стоянку? — И длинная рука Джо вытянулась во всю свою длину. На ладони его лежал плоский кусочек глины величиной со стаканное донышко. — Вуаля! Но стесняйтесь, вундеркинды! Налетайте!

Ребята налетать не стали. Они стояли и молчали. Наконец Адгур взял археологическую штуковину. Вдвоём с Мишей они осмотрели её. С одной стороны были видны выпуклые цифры «1827» и буква «г» с точкой.

Штуковину передали Пал Палычу. Осмотрев её, он сказал:

— Джо! Дайте честное слово, что это не подделка. Только, прошу, без прохиндейства.

— Честное слово! Я залез в ваш раскоп, зацепился рюкзаком за стенку, а эта цифра и отвалилась. Я не виноват. — Джо ответил совсем не прохиндейским тоном, и было что-то в его голосе такое, что заставило всех поверить ему, — ведь и Джо тоже может иной раз сказать правду.

Одна лишь Машенька воскликнула сердито:

— Смотри, Жорка! Сколько раз тебе говорить — оставь эти штучки! Ты там что искал? Клад, да?

— Клад? В Воронцовской пещере? Да там одни летучие мыши!

— Знаете, что меня больше всего поражает? — сказал Пал Палыч, не отводя глаз от цифры. — Именно в тысяча восемьсот двадцать седьмом году в Воронцовской пещере работали археологи. И на оттиске тот же год. Странное совпадение, вы не находите?

— Может, они нарочно оставили после себя знак? — предположила Зоя Николаевна.

— Факт! — воскликнул Миша. — Мы же оставляем после себя пуговицы. А они оставляли год. Год даже интереснее. Сделали себе огромную печать и давай ставить год направо и налево. Небось тогда закон такой был — ставить печати в раскопках.

— Я уже думал об этом, — сказал Пал Палыч. — Но, во-первых, никогда такого закона не было. Учёным часто приходилось наталкиваться на места, где уже побывали археологи, а вот такие оттиски не попадались. Да и зачем было бы делать оттиски на стенках раскопа? Ведь раскоп будет засыпан землёй, и оттиск сольётся со стенкой и исчезнет. Нет, это объяснение совершенно несостоятельно.

— А я что говорил? — воскликнул Джо. — Кофейная гуща, головоморочение, а не наука.

— Ну, а если мы всё-таки дадим объяснение таинственной цифре? Тогда вы не будете считать науку археологию гаданием на кофейной гуще?

Джо как-то странно мотнул головой, так что можно было подумать, что он и согласен и не согласен. А Пал Палыч продолжал:

— В начале прошлого века сапожники часто набивали на обувь твёрдые каблуки, которые в то время привозили из-за границы. На каблуках обычно был написан год изготовления, чтобы показать, как долго каблук не снашивается. Вот я и думаю, скорее всего на каблуках одного из археологов были набиты такие вот пластины. Ну как? Устраивает вас такое объяснение?

Джо помолчал, опять непонятно мотнул головой и сказал:

— А вот в книгах пишут, что абхазы произошли от мосхов. А у нас получается — от джихов. Учёные небось не лаптем думали.

— Да, теория, которую выдвигаете вы, существует. Но она базируется не на научных данных, а на умозрительных догадках. И посему она ложна и вредна… Но давайте-ка пригласим на наше заседание античных и средневековых авторов. Пусть они расскажут всё, что знают о джихах.

— Просим! Просим! — крикнул Миша и подтолкнул Адгура локтем в бок: поддержи, мол.

И Адгур поддержал. Он захлопал в ладоши, вызывая античных и средневековых авторов, как если бы они прятались тут же, за деревьями.

— Всё равно головоморочение! — сказал Джо и презрительно сплюнул.

Он, Джо, не понимал, что раз у Пал Палыча черенки умеют рассказывать, то почему бы античным и средневековым авторам не выступить на заседании археологического общества. Куда ему понять такие вещи!

— Некогда неподалёку от того места, где теперь стоит Сухуми, находился древний город — Себастополис, или Севастополь, — начал Пал Палыч.

— Ну и чудаки! В Крыму — Севастополь, на Кавказе — Себастополис. Не хватало им слов, что ли?

— Да. Но вы не учли одно обстоятельство. Крымский Севастополь назван Севастополем по ошибке. Завоевав Крым, Екатерина Вторая дала указ вернуть всем старым крымским городам их античные названия. Учёные того времени плохо знали историю и присвоили название «Севастополь» древнему Херсонесу, а Херсоном назвали городок, стоявший у развалин древней Ольвии; Ольвиополем же они окрестили совсем уж посторонний город на Южном Буге — теперь это город Первомайск… Так вот, в Себастополисе, по свидетельству Плиния Второго, собиралось на торг до трёх сотен племён и пародов, так что римлянам приходилось вести свои дела с помощью ста тридцати переводчиков. Среди этих племён были и мосхи, но жили мосхи значительно дальше, на юго-восток от Себастополиса, и они были предками грузинского племени мегрелов, а не абхазов.

До начала нашей эры древние авторы говорят об ахеях, иниохах и о многих других племенах, якобы живших здесь, но о джихах ни слова. Впервые джихи упоминаются Страбоном. Во втором веке пашей эры римский писатель Арриан не только упоминает о джихах, но и указывает, что они жили между реками Шахи и Ахеунтом, или современной рекой Сочи. Когда понтийский царь Митридат Евпатор возвращался из Себастополиса к себе в Пантикапей — теперь там находится Керчь, — то он, дойдя до страны джихов, из-за суровости обитателей и трудности пути продолжил путешествие морем.

Очень интересно сообщение одного римского автора пятого века — в науке его зовут «безымянным автором», потому что имя его не дошло до нас. Так вот этот безымянный автор говорит: «Раньше от старой Ахеи (это теперешний Туапсе) до реки Ахеунт жили разные народы: ахои, иниохи, кораксы, колики, меланхлены, а ныне живут зихи». Возникает вопрос: а куда делись иниохи, кораксы, ахеи и меланхлены? Или, может, откуда-то появились дикие джихи и выгнали их из насиженных мест? Скорее всего, дело обстояло так: вначале «джихом», или «зихом», называли человека, выпаривающего соль из морской воды, к какому бы племени он ни принадлежал, потому что солеварением занимались все эти родственные племена. Постепенно племена объединяются в одни общий сильный парод, различия между ними сглаживаются, племенные названия исчезают. Соседи же называют этот парод по его основному ремеслу — «солеварами», то есть «джихами», или «зихами», а иногда «зинхами».

К одиннадцатому веку джихи уже объединены в одно самостоятельное княжество, которое грузины называют Джикетией. В двенадцатом веке Джикетия присоединяется к Грузии. — Своё объяснение Пал Палыч неожиданно прервал вопросом: — Вероятно, наш уважаемый оппонент считает, что джикеты ушли в Турцию в девятнадцатом веке и никакого отношения к абхазам не имеют. Дескать, остались одни мосхи?

— Ничего я не считаю. И не «уважаемый оппонент» я вовсе, — пробурчал Джо. — А хочу понять и разобраться.

— Чтобы разобраться, придётся нам привлечь донесения русских офицеров. Когда Черноморское побережье Кавказа присоединилось к Российской империи, но русские военачальники занялись изучением местных условий. Из их донесений мы узнаем, что джикеты первыми признали русских и лишь часть их, соблазнённая посулами турецких агентов, переселилась в Турцию, где их ожидали не златые горы, а голод и болезни. Другая же часть перебралась на Северный Кавказ, поближе к родственным им черкесам, где приобрела название «абазины». Основная же масса джикетов окончательно слилась с южными абхазами. Но и сейчас у абазинов и абхазов одинаковые фамилии, они прекрасно понимают друг друга, ездят друг к другу в гости на правах родственников. Вы собираетесь что-то опровергнуть, Джо?

— Сколько угодно! Выходит, всё это было известно науке?

— Далеко не всё!

— Вот я и говорю… Ребята тут копают, воображают невесть что… А читал ли кто этот вот номер «Советской археологии»? — Быстрыми шагами Джо подошёл к «летучей мыши», раскрыл журнал на загнутой странице и продолжал: — А если никто не читал, то пусть прочитает. Небось найдёт тут нечто поучительное! (И сейчас же Дружок залаял: «Гав! Гав! Гав!») Вот посмотрите: статья. И в ней есть всё: и рисунок вашего угловатого сосуда, и фотография текстильной керамики, и рогульки. А статья, между прочим, подписана П. П. Соколовым. Вами, Пал Палыч, или не вами? («Гав! Гав! Гав!») Уберите вы собаку!

— Миша! Утихомирь своего пса! — сказал Пал Палыч строго. — Это не метод. Надо уважать чужие мнения!

— Вот я и уважаю мнение Дружка. Я же не виноват, что он не согласен с Джо. Правда, Друг?

«Гав! Гав! Гав!» — ответил Друг утвердительно.

— А в результате что получается? — продолжал Джо. — Учёные небось не лаптем думали, а ребята с ними спорят. А это приводит к зазнайству. Взять, к примеру, Мишу Капелюшникова. Он…

— Меня к примеру брать нельзя — я перевоспитался. А Джо пусть лучше уйдёт, пока не намылили шею.

— Миша! — предостерёг его Пал Палыч. — Так с оппонентами не разговаривают. Дай лучше я отвечу.

И Пал Палыч объяснил, почему он ничего не говорил ребятам о своих прежних открытиях.

Да, действительно, статья в «Советской археологии» написана им. Мысль о том, что соль играла большую роль в жизни предков абхазов, приходила ему в голову и раньше, но археологических данных, подтверждающих её, у него не было. Страбон говорил о народах, живущих здесь, что они «сходятся в Диоскурию, сходятся же главным образом для покупки соли». Некий итальянский автор писал ещё в 1654 году в книге «Описание Колхиды», что соль в Мегрелии и Абхазии служит для оценки недорогих товаров, а это значит, что она играла роль денег.

Однажды Пал Палыч, раскапывая береговой вал в районе реки Джикумур, что недалеко от Сухуми, натолкнулся на следы кострища и на осколки сосудов необычайной угловатой формы. Там же были глиняные подставки для поддержки сосудов над огнем. Возникла мысль — эти сосуды предназначались для выпаривания соли из морской воды. Мысль эта подтверждалась и тем, что сосуды были найдены на берегу реки Джикумур, что значит «Соляной ручей» по-абхазски. Но кто и когда выпаривал соль в этих сосудах — этого сказать с уверенностью было нельзя. Возможно, джихи.

— Конечно, джихи! — закричал Адгур. — Какой разговор! И Джикумур — это же «Ручей джихов!»

— Так-то так. Но, увы, одного совпадения названий недостаточно. Вот если бы на Джикумурской стоянке была какая-нибудь сопроводительная керамика, которая позволила бы датировать находку. Но её не было.

— Пал Палыч! А ведь «Джикирба» и «джих» тоже совпадают! — воскликнул снова Адгур. — И я вовсе не разбойник, а солевар! Вот это да! Вот это всем доказательствам доказательство! Вы потому тогда в автобусе и расспрашивали про меня, да?

Пал Палыч не стал отрицать. Да, он знал. Знал, что слона «джих», «джикирба» и «Джикумур» содержат один и тот же корень. Конечно, он мог бы с самого начала изложить ребятам свои соображения по этому поводу. Но стоило ли? Ведь тогда их роль свелась бы к роли копальщиков, и только. Нет! Пусть лучше ребята сами ведут исследование.

Когда Пал Палычу предложили работать в карстово-спелеологическом стационаре в Адлере, он с радостью согласился. Как геолог, он знал, что местные болота — недавнего происхождения. Опыт же археолога подсказывал, что в прошлом здесь кипела жизнь. Археологи здесь не копали, потому что ещё несколько лет назад земли были покрыты болотами, лесами, перевитыми колючими лианами. Но сейчас болота осушены, и можно копать. Это ли не рай для археолога?.. Какой парод здесь жил? Может быть, джихи? И не занимались ли они солеварением?

Но стационар призван изучать только карст. В плане его работ нет места для чистой «наземной» археологии. Вот если бы джихи были пещерными жителями, тогда стационар нашёл бы и средства и люден для раскопок. Что же делать?

Оставалось одно — работать в свободное время, а в качестве помощников привлечь ребят. Это и для них хорошо и для науки.

Как это произошло, все прекрасно знают. В один прекрасный день на стационар заявились Алик-Архимед и Миша Капелюшников.

— Нет, мы не все знаем! — запротестовал Адгур. — Кто написал непонятные письма? Мы получили, я уж не знаю, сколько писем. А от кого? Мы все «Охотники за джихами». Кто же тот «Охотник за джихами», что писал письма?

— И во всех наших делах он лучше нашего разбирается. Он знал, что Пал Палыч будет у школьного огородного участка в субботу на закате солнца. И что я буду нос задирать, он тоже знал. И что…

— Пал Палыч, вы не рассердитесь? — перебила Мишу Нелли.

— А почему я должен сердиться?

— Это вы сами написали письмо. Вы! Вы! Вы! Я с самого начала знала. Знала, да не говорила!

— Я?! Откуда такая мысль?

— Тогда это Арсений Сергеевич написал. Вот и всё! — воскликнула Нелли. — Я и про него тоже думала.

— Арсений Сергеевич не знал, что Джо собирается разоблачать, — заступилась за Арсена Машенька. — И про письма он ничего не знал, он и сам получал письма от «Охотника за джихами». Да разве он…

Но Машенька не кончила, потому что Арсен дёрнул её за рукав и сделал сердитое лицо. Он тоже не любил, когда за него заступаются женщины.

— Эй! «Охотник за джихами»! Отзовись! — закричал Миша, приложив руки ко рту трубочкой.

Все притихли, прислушались. Но таинственный «Охотник» не откликнулся.

— Я не представляю, кто автор этих писем, но я хочу напомнить нашему таинственному коллеге, если, конечно, он здесь, что сегодня день разоблачений! — сказал Пал Палыч.

— Это Вера Ивановна написала, — сказал Алик-Архимед. — Все учителя пишут таинственные письма, чтоб нас заинтересовать. Вот, например, в книге…

— Миша, ты не рассказывал маме про наши дела? — спросил Арсен.

— Всё равно это не мама! — сказал Миша. — Мама привыкла правду в глаза говорить. И у неё нет конвертов с фиолетовой подкладочной. И жёлтой бумаги тоже нет. Я весь письменный стол облазил.

— Прошу слова! — послышался голос Зои Николаевны.

Все головы повернулись к ней. Она стояла, подняв руку, как какая-нибудь ученица, которая хочет заработать себе лишнюю пятёрочку.

— Просим! — закричали ребята.

Всё ещё держа руку поднятой, Зоя Николаевна вошла в свет фонаря.

— Письма писала я, — сказала она виноватым голосом.

Услыхав такое признание, все заволновались и зашумели.

— Да, письма написала я! — снова сказала Зоя Николаевна, на этот раз твёрдым и уверенным голосом. — Я, конечно, могла бы с самого начала спросить Адгура: «Будишь заниматься в археологическом кружке?» Но я-то знала, что он ответил бы… Ну, что бы ты ответил, Адгур?

— «На что мне сдалась ваша археология! Я лучше пойду бычков ловить!» — сказал Адгур с гордостью.

— Ну и другие ребята тоже сказали бы так. Вот я и решила — пусть-ка ребята сами, своими глазами увидят раскопки, пусть сами заведут знакомство с археологом.

— А как вы узнали, что Пал Палыч будет копать у школьного огорода? — спросил Адгур таким топом, что молено было подумать — он директор, а Зоя Николаевна ученица, которая разбила мячом окно в его кабинете.

— Весной я попала на стационар. Нал Палыч упомянул, что собирается покопать у школьного огорода, потому что там есть ясно выраженный береговой вал, в котором могут быть черепки джиховских сосудов. Ну, я и подослала ребят.

— А вы, Пал Палыч, знали про письма? — тем же директорским топом спросил Адгур.

— Не имел представления… Конечно, я вас видел. Конечно, я догадался, что меня приняли за шпиона — увы, такова печальная участь всех археологов и геологов, и не только в книгах… Но давайте-ка, ребята, скажем большущее спасибо Зое Николаевне за эти письма. Если бы не они, мы бы с вами не встретились. А если бы не встретились, то не нашли бы угловых сосудов, а вместе с ними пузатеньких графинчиков с вмятиной на ручке для мякоти большого пальца. А ведь эти графинчики — прекрасная сопроводительная керамика. Они часто попадались учёным в стоянках, которые, без всякого сомнения, были джиховскими. Графинчики и культурный слой доказали нам, что солеварня — джиховская. И ещё: ведь точно такие угловые сосуды учёные находили на юге Абхазии, на реке Джикумур. Вот и выходит, что…

— Вот и выходит, что джикумурская стоянка тоже джиховская, да? — спросила Зоя Николаевна.

— Вот именно! Таким образом мы доказали, что и в здешних местах и на юге Абхазии жило одно большое и могущественное племя, которое занималось выпариванием соли из морской воды. Это ли не настоящее открытие?

— В нашей солеварне найдено большое количество сосудов, — продолжала Зоя Николаевна. — Это ведь тоже о многом свидетельствует. Верно?

— Да. Обилие сосудов и здесь и на Джикумуре доказывает, что джихи добывали соль не только для нужд одной семьи, но и для межплеменного обмена. Солеварни здесь, солеварни на юге… Видно, добыча соли была основным промыслом джихов, и северных и южных. И это, пожалуй, наше самое значительное, самое «взрослое» открытие. И я уж предвижу — наступит день, когда в журнале «Советская археология» появится огромная-преогромная, серьёзная-пресерьёзная статья. И в этой статье будет рассказано не о какой-то там одинокой и несчастной солеварне на реке Джикумур. Нет! Она поведает миру и о солеварне, найденной неподалёку от Адлера, и о множестве памятников джиховской материальной культуры, извлечённых из земли в дельте рек Псоу и Мзымты и близлежащих пещерах. И под этой статьёй будет надпись: «Археологическое общество пионеров цитрусового совхоза»… А что? Думаете, так не бывает? Ещё как бывает… Впрочем, а не добавить ли нам слово «геологический» к названию нашего славного общества?

— Геологический? Так мы же геологических открытий не делали!

— Да что вы!.. А в каком слое были найдены джиховские сосуды во второй стоянке? В той, что у школьного огорода?

— В слое гальки и каменной крошки.

— О чём это говорит?

— Там проходил береговой вал, да? Так ведь вы тогда объясняли.

— Совершенно верно. И этот вал лежит в шестистах метрах от моря. Береговой вал, а так далеко от воды? Почему? Вы не задавали себе этот вопрос? Море отступило или же береговой вал?

— Что вы! Конечно, море! Береговые валы не двигаются.

— А почему море отступило? Испарение было слишком сильное и море обмелело? Или, может, вытекло куда-нибудь? Или по какой другой причине?

— А кто его знает почему. Мы только черепки понимаем, — ответил Миша.

— Может, это Мзымта или Псоу нанесли землю? — опросила Зоя Николаевна, которая теперь не боялась задавать вопросы.

— Случай возможный, — ответил Пал Палыч. — Но ведь тогда поверх черепков, гальки и каменной кротки лежал бы толстый слой наносных земель. Однако наши черепки были почти на поверхности. Нет! Море отступило потому, что в здешних краях поднялась суша. И когда это произошло?

— Когда джихи варили здесь соль, да?

— Скорее всего, да!.. А теперь давайте-ка рассмотрим содержимое вот этого кулёчка. На нём надпись, сделанная по всем правилам: «Казачебродская пещера. Раскоп у наскального изображения. Слой — нижний»… Особое внимание обратите на черепок-малютку.

Ребята снова подошли к пеньку и снова осмотрели подъёмный материал — на этот раз он был куда интереснее, чем в пещере. Осторожно, как какую-нибудь драгоценность, потрогали маленький черепок и вернулись на свои места. А когда вернулись, заявили, что грунт здесь точно такой же, как в береговом валу или на морском пляже, — галька и каменная крошка. Именно в таком грунте лежали джиховские угловые сосуды у школьного огорода. Что же касается малютки черепка, — то ведь это же ручка от джиховского пузатенького графинчика. Видна даже вмятина для мякоти большого пальца!

— Скажите, а как попали галька и крошка в пещеру? — спросил Пал Палыч.

— Может, джихи натаскали их туда? — спросил Адгур. — С них станет. Они такие.

— Может, из ритуальных соображений, — добавил Миша.

— Нет! Это Мзымта выбросила их в пещеру, — ответил Пал Палыч, укладывая подъёмный материал обратно ж кулёчек.

— Что же, по-вашему, Мзымта текла из моря в горы? Так не бывает.

— Мзымте незачем было тянуть крошку и гальку из моря в горы. Галька и каменная кротка возникают отнюдь не в море, они выносятся в море горными реками. Сейчас Мзымта течёт на добрый десяток метров ниже Казачебродской пещеры. Но было время, когда она протекала на уровне пещеры. Она несла с гор гальку и крошку и в период дождей сбрасывала в пещеру избыток воды, и вместе с водой — гальку и крошку. Так и образовался этот слой. И тут напрашиваются очень интересные выводы.

Море отступило в районе совхоза. Почему? Да потому, что здесь поднялась суша. И свидетели этому черепки угловых сосудов и пузатеньких графинчиков, что мы нашли вместе с ними.

Мзымта опустилась в районе Казачьего Брода. Почему? Да потому, что поднялась суша в тех местах. И свидетель этому — джиховский малютка черепок, осколочек от пузатенького графина. И это было в джиховские времена, то есть за несколько сотен лет до начала нашей эры. Так Археология помогла своей родном сестре Геологии сделать важное, далеко не «игрушечное» открытие: что за несколько сотен лет до начала пашей эры на Черноморском побережье Кавказа происходили значительные колебания суши… Ну как? Имеем мы право прибавить к нашему титулу слово «геологическое»?

Миша хотел было крикнуть: «И «спелеологическое» тоже надо добавить, и «пещерное»! Сколько раз мы в пещеры лазили!» — но не успел, потому что Пал Палыч продолжал:

— Геология — родная сестра Археологии. Они очень дружные сёстры и жить друг без друга не могут. Но у Археологии есть ещё одна сестра — История. Мы не раз обращались к ней с разными вопросами. И она отвечала, когда могла. А теперь давайте и мы сообщим ей кое-что интересное.

Некий Дионисий, живший во втором веке до пашей эры, сообщает, что на Черноморском побережье Кавказа обитало племя иниохов, или перевозчиков. Так вот, у этих иниохов были удивительные лодки, которых не знало никакое другое южное племя, — с крышей. Греки называли эти лодки «камарами», от слова «камара», что значит «сводчатый» или «свод», а самих владельцев лодок — «камаритами». Ещё и сейчас некоторые учёные рассуждают так: если джигеты были разбойниками, то предки их, джихи и иниохи, тоже были разбойниками. Джихи разбойничали на суше, а иниохи — на море. И иниохские камары предназначались для морского разбоя. Ну, а наши с вами открытия позволяют выдвинуть, другое объяснение. Что, если в этих лодках перевозили соль? Обычная пиратская добыча — пленники, — с точки зрения пиратов, не нуждалась в защите от солнца и дождя. Но драгоценную, добытую с таким трудом соль надо было держать сухой. Вот по этой-то причине иниохские лодки были с навесом.

И ещё один вклад. Историки и археологи давно уже «потеряли» древнегреческий город-колонию Диоскурию и римский город Себастополис. Древние авторы частенько упоминали о них, а потом след их исчез. Исторические данные говорят, что они находились где-то поблизости от того места, где находится теперешний Сухуми. Но ни раскопки в самом Сухуми, ни раскопки поблизости от него не дали положительных результатов. Поблизости от Сухуми не было больших городов. Куда же делись эти два античных города?

И вот недавно в Сухумской бухте были обнаружены под водой башни, колонны и развалины городских стен и построек. Археологи надели акваланги и спустились на дно морское. Они осмотрели развалины, а потом забрались ещё глубже и там, на окраине этого подводного города, увидели очертания ещё более древних развалин.

Можно предположить, что это развалины Себастополиса и Диоскурии. Но, чтобы предположения превратись в уверенность, надо было ответить на ряд вопросов, и в частности — почему города оказались под водой? И когда это произошло? Совпадает ли время погружения с историческими данными?

Наши с вами археолого-геологические открытия не имеют прямого отношения к истории этих двух городов, но они говорят — за несколько сотен лет до начала пашей эры на Черноморском побережье Кавказа произошли грандиозные колебания суши. Видимо, тогда и затонула Диоскурия. И это совпадает с данными истории.

— Пал Палыч! Давайте назовём наше общество историческим! Раз такое дело! — закричал Миша. — Ведь мы!..

— Пал Палыч! — перебил его Адгур. — А летом мы будем с аквалангом работать? Знаете, как интересно! Вот было бы здорово!

Вместо ответа Пал Палыч вытащил из планшетки письмо, развернул его, но читать не стал, а сказал, глядя на Джо:

— Вот мне пишет сухумский приятель-археолог. Он прослышал про наше славное общество и спрашивает, нет ли у нас какого-нибудь достаточно взрослого паренька, который любил бы море и приключения, интересовался бы археологией и обладал бы способностью мыслить независимо. Они там, в Сухуми, хотят подготовить аквалангистов-наблюдателей. Увы, возраст и здоровье часто не позволяют нашему брату, археологу, спускаться с аквалангом под воду. А в Сухумской бухте предстоят огромные подводные работы. Надо будет смыть струями сжатого воздуха многометровый слой ила, который покрывает развалины, извлечь огромное количество находок. Вот я и думал… А почему бы вам, Джо, не…

— Мне?! Вы хотите, чтобы я…

— А почему бы и нет? Приключений вы получите сколько душе угодно. Недавно, например, какой-то весельчак дельфин вздумал поиграть с аквалангистом и так исцарапал его плавниками… Море вы любите — об этом говорит ваш широченный клёш. Вы заинтересовались археологией и даже проштудировали номер научного журнала. Кстати, учёные получаются из людей, которые ничего не принимают на веру… Словом, довольно вам быть в одиночку.

Нужно думать, что Джо тут же, не сходя с места, согласился бы с предложением Пал Палыча и этим самым определил свой дальнейший жизненный путь. Он уже сделал было шаг по направлению к Пал Палычу и протянул ему руку, но тут в разговор вмешалась Линючка, и всё приняло другой оборот.

— Пал Палыч! — закричала она. — Джо исправится. Он обязательно исправится. Он хороший. Только пусть ночью археологией не занимается. Правда, Джо, ты больше не будешь копать ночью?

Джо опустил руку и остановился в нерешительности. Удачно сказанное слово ещё, может быть, исправило бы положение, но заговорил Арсен, а за ним Адгур — и всё пошло прахом.

— Пал Палыч! Скажите Жорке, что в Диоскурии есть золото. Тогда он и без акваланга на дно полезет, — сказал Арсен.

А Адгур добавил:

— Жорку брать нельзя. Он все ваши находки утащит, закопает и сверху илом притрусит.

— Илом? Почему илом?

— Пусть Жорка сам расскажет, — сказал Адгур. — Пусть объяснит, зачем голову с горшком утащил. Залез ночью в канаву и утащил. А ну, Жорка, объясни. Не скрывай.

Джо как-то странно, с ноздри на ноздрю, шмыгнул носом, вытер рукавом лицо и вдруг бросился бежать к морю, туда, где луна проложила серебряную дорожку от самого горизонта до берега.

— Куда ты, Жорка! Вернись! — закричала ему вдогонку Машенька. — Мы не сердимся.

— Не падай духом, Жорка! Ты ещё перевоспитаешься.

— А зачем тебе горшок понадобился? Кашу в походах варить, да?

— А куда ты череп дел? Музей в квартире откроешь, что ли?

— Так ты нас пригласи на открытие.

— А это вы нас с Адгуркой спросите, куда Джо череп и горшок дел, — сказала Линючка. — он их закопал под деревом и сеном притрусил. Ну, а мы с Адгуркой и Нелькой откопали их и спрятали у Адгурки на чердаке.

Добежав до воды, Джо остановился, наклонился, схватил какой-то голыш покрупнее и с силой бросил его в море, целясь в лунную дорожку. А за ним — другой, третий.

Ребята смотрели на него и молчали. И, может, они побежали бы за ним и вернули его на собрание, чтобы задать пару-другую вопросов, но тут из-за эвкалиптов показался взрослый дядя в шляпе. Под шляпой блеснули два лунных огонька. Ясно, это Леонид Петрович со своими чудодейственными очками. В руках у Леонида Петровича был журнал «Юность», и на обложке журнала была видна цифра «4». Именно в этом номере, по всем расчётам, должна была появиться статья Миши. И подумать только, из-за его статьи на заседание пожаловал сам директор. Вот что значит быть талантом! Сейчас Леонид Петрович прочтёт статью вслух, и все начнут спрашивать: «А кто это такой, М. Друг-Дружковский?.. Не иначе, московский писатель, раз так здорово пишет. И откуда только он узнал про нас?..» Миша даже пожалел, что из ребят одна лишь Нелли Мил-Миловская знает, что таинственный и талантливый М. Друг-Дружковский — это всего-навсего Миша Капелюха, а Нелли такая — она никому не скажет. Одна надежда — Линючка заглядывала в письма, когда носила их Нелли. А она-то не проболтать не сможет.

Леонид Петрович подошёл к Пал Палычу, левой рукой приподнял шляпу и тут же опустил сё на голову, а правой пожал руку Пал Палычу. Затем, поколебавшись немного, поклонился Зое Николаевне и Машеньке, блеснул очками и сказал:

— Прошу прощения, но я невольно подслушал кое-какие выступления. И я не могу не выразить своего удовлетворения вашими археологическими успехами. Подумать только! Мы помогли науке решить кардинальную проблему — определить, кем были джихи и кем прохиндеи, иниохи и другие племена. Но, с другой стороны, я, как директор, не могу не выразить своего неодобрения. Во-первых, по какой причине вы проводите сегодняшнее занятие не в стенах школы, а, так сказать, на свежем воздухе? Безусловно, наука здесь гармонически сочетается с прекрасной субтропической природой, но разве я не говорил вам неоднократно: «в вашем распоряжении любой класс, любая комната»? Говорил я или не говорил?

Ребята смущённо улыбались и не отвечали ни «да», ни «нет», ибо сказать «да» — значит соврать, а сказать «нет» не так-то просто. А Леонид Петрович продолжал:

— И ещё я хочу заметить следующее — только прошу не понять меня превратно. Краеведы соседней с нами Хейванской школы развернули свою деятельность совсем не давно, а вот уже, смотрите, — и Леонид Петрович раскрыл журнал на загнутой странице. (Сейчас же Миша нырнул за спину Адгура и от великого писательского смущения постарался сделаться как можно меньше.) — О них уже помещена статья. А о нас ни слова. Или мы недостойны внимания московского корреспондента? Или краеведческая работа во вверенной мне школе не стоит на должной высоте? Отнюдь нет. Так в чём же дело? Дело в том, что Арсений Сергеевич не проявил должной оперативности, и корреспондент прошёл мимо наших достижений.

— Я просто не понимаю! — воскликнула Зоя Николаевна. — Неужели вы предлагаете зазывать московских корреспондентов? У них же у самих есть глаза.

— Святая вы простота, Зоя Николаевна. Зайдите ко мне в кабинет завтра, и я вам всё объясню. А пока я хочу сказать одно — в последнее время Арсений Сергеевич зачастил в Хейванскую школу и даже участвовал в походах с ними. Разве Арсений Сергеевич не мог поставить в известность автора статьи, этого Арсена Сергеева… Гм… «Арсений Сергеевич»… «Арсен Сергеев»… Что это? Случайное совпадение? Насмешка?

Как только Миша услыхал, что статья написана каким-то Арсеном Сергеевым, тёплая и сладкая волна отхлынула от его сердца, оставив там пустоту.

— Эту статью написал я, — очень твёрдо и решительно сказал Арсен. Он вскочил на ноги, зачем-то поправил пояс.

И, как только были сказаны эти слова, к сердцу Миши подкатила новая волна — холодная и горькая. Если в этот момент у Миши и было какое-либо желание, оно заключалось в одном — сгинуть с глаз человеческих!

И тут Машенька вскочила на ноги и стала рядом с Арсеном:

— Хотите, чтобы про вашу школу написали, да? Чтобы вас похвалили, да? А за что? Все находки свалены в кучу — за это? Или за то, что кружок распался? Так мы с Арсеном и про это напишем, не испугаемся!

— Как тебе не стыдно, папка! — сказала Нелли. — Ты же взрослый, а рассуждаешь как маленький. Как же писать о кружке, что он работает, если он не работает? Или ты не знаешь, что кружок не работает? — И Нелли подошла к отцу, прижалась к нему боком и заглянула под очки.

И тогда Леонид Петрович смутился. Он снял очки и стал протирать их носовым платком, как бы желая стереть с них дьявольские лунные огоньки.

А Нелли продолжала укоризненно:

— И ты думаешь, что хорошо сделал, что поломал сосуды? Очень даже плохо. Так директора не поступают.

Получалась нелепая вещь. Вот стоит папа девочки — большой, тяжёлый, и он не просто папа, а директор школы. А рядом с ним девочка — маленькая, лёгкая, и она вовсе не директор, и даже не староста, и не председатель общества, а просто девочка, и говорит она с ним, как если бы он был её маленьким братиком. Он же стоит, растерянно моргает глазами, и вид у него виноватый. Ай да Нелли, молодец! Надо же — как воспитала отца!

— Леонид Петрович! — закричал Миша неожиданно для всех и больше всего дли самого себя. — Давайте ездить с нами! Знаете, как интересно! Будем в Воронцовской пещере финикийцев искать по пещерным моллюскам. И в Диоскурию заберёмся с аквалангом. С нами весело. Мы хорошие!

Леонид Петрович непонятно покрутил головой, так что трудно было сказать, согласился он с предложением Миши или же обиделся.

— А нам многого и не нужно, — сказала Зоя Николаевна. — Дайте нам комнату под музей. И, когда мы попросим Школьную Челиту, не отказывайте. Хорошо?

— Школьную Челиту… Ах, да — грузовик, — сказал Леонид Петрович, всё ещё не придя в себя от потрясения. — Что ж, пусть Арсений Сергеевич зайдёт ко мне. Арсений Сергеевич, буду рад вас видеть.

Все взглянули туда, где только что стоял Арсений Сергеевич. Но его уже не было. Ныло пустое место рядом с Машенькой, а Арсена не было. Сгинул московский корреспондент!

— Вот он! — закричала Линючка, указывая рукой туда, где рядом с длинной и нескладной фигурой Жорки маячила другая фигура — пониже, поплотнее и поскладнее.

И эта фигура тоже бросала камни в море, стараясь угодить в лунную дорожку. Видно, это занятие помогало утихомирить и писательское волнение.

Так закончилось историческое заседание археологического общества, ознаменовавшее конец первого этапа в жизни школы совхоза.

Ну, а о втором этапе — когда-нибудь в другой раз.