Дашкова Екатерина Романовна

(род. в 1743 г. – ум. в 1810 г.)

Образованнейшая женщина XVIII в. Внесла огромный вклад в организацию научного процесса в России. Единственная женщина в мире, возглавлявшая две Академии наук.

Автор многочисленных литературных переводов, статей и «Записок» (1805 г.).

Современники Е. Р. Дашковой считали, что только по случайной, прихотливой ошибке природы она родилась женщиной. Английский посланник Маккартни писал: «Она женщина необычной силы ума, обладающая мужской отвагой и силой духа, способной преодолевать трудности, кажущиеся непреодолимыми, характер слишком опасный в этой стране». Как и большинство ее родственников, Екатерина Романовна старалась жить с пользой для Отчизны. Только среди степенных, сдержанных Воронцовых она выделялась неистовством поступков, может быть, потому, что рано осознала себя человеком действия, а мир науки и политики был закрыт для нее. На женщину ее ума, темперамента и организационного дара не только в России, но и в Европе взирали с удивлением, граничащим с непониманием.

Екатерина родилась 17 марта 1743 г. и была дочерью графа Романа Илларионовича Воронцова и Марфы Ивановны Сурмилиной (Долгорукой по первому мужу). В два года она лишилась матери, а в четыре фактически осталась без семьи. Отец с большей охотой предавался светским развлечениям, чем заботился о воспитании пятерых детей. С ним жил только старший, Александр, Семена растил дед, Мария и Елизавета еще детьми были взяты во дворец и стали юными фрейлинами. Екатерину воспитывал брат отца, Михаил Илларионович Воронцов, вице-канцлер, а впоследствии канцлер. Его единственная дочь (будущая графиня Строганова) и племянница жили в одних комнатах, занимались с одними и теми же учителями, даже одевались одинаково. Великолепный дом, блеск и роскошь, внимание родственников и особая забота, проявленная к крестнице императрицей Елизаветой и наследником престола Петром, не превратили ее в «беззаботного мотылька». Жажда знаний и какая-то непостижимая гордость, «смешанная с нежностью и чувственностью», выковали в характере Екатерины странный сплав – «желание быть любимой всеми окружающими людьми» и доказать им свою неординарность. К 13 годам она владела четырьмя языками, хорошо рисовала и разбиралась в музыке. Среди ее книг не было места приторно-сентиментальным романам, ее живой ум манили Бэйль, Гельвеций, Вольтер, Дидро, Буало, Руссо, Монтескье, интересовала политика и общественный строй различных государств.

Возможно, все сложилось бы по-другому, но, дав девушке недюжинный ум, природа обделила ее женской привлекательностью. Д. Дидро описывал после встречи Екатерину так: «Отнюдь не красавица. Небольшого роста, с открытым и высоким лбом; с полными раздувшимися щеками, с глазами среднего размера, несколько заходившими под лоб, плоским носом, широким ртом, толстыми губами, круглой и прямой шеей – она далеко не очаровательна; в ее движениях много жизни, но не грации». Влюбившись без памяти в красавца-поручика, князя Михаила Ивановича Дашкова, Екатерина сумела «взять его в плен». На одном из балов, когда он приличия ради рассыпался в комплиментах, она сообщила проходящему мимо дяде-канцлеру, что молодой человек просит ее руки. В мае 1759 г. состоялась их свадьба. Молодой жене часто приходилось закрывать глаза на светские похождения мужа, но свое супружество она считала счастливым.

Чета Дашковых поселилась в Москве. Екатерина понравилась родне супруга, но оказалось, что она практически не может с ними общаться, потому что… не знает русского языка. С присущей ей энергией она вскоре освоила родной язык, что очень пригодилось ей впоследствии. Жизнь Дашковой вдали от двора протекала тихо и скромно – любимый муж, книги, музыка и каждодневные бытовые проблемы по уходу за детьми, Анастасией и Михаилом, заменили ей общество.

В июле 1761 г., оставив у свекрови подрастающих детей, Дашковы вернулись в Петербург. Екатерина Романовна возобновила дружбу с великой княгиней Екатериной. Только в ней она видела будущего просвещенного монарха и поэтому активно включилась в подготовку дворцового переворота. Из своих «Записок» Дашкова предстает чуть ли не главой заговорщиков. Но многочисленные исторические источники свидетельствуют, что ее роль была скорее эффектна, чем значима. По малолетству (ей было всего 19) заговорщики старались не посвящать ее в свои замыслы. Но гордая, тщеславная, осознающая свое умственное превосходство княгиня действовала самостоятельно, склоняя на сторону Екатерины цвет высшего общества. Она пошла даже на конфронтацию с семьей Воронцовых, стоявших на стороне Петра III.

28 июля 1762 г. – в день переворота – Дашкова не отходила от своей «доброй подруги». Это были лучшие часы в ее жизни. Каково же было ее разочарование, когда, ожидая почестей и славы, она не была особо отмечена при распределении наград. Мечты княгини стать сподвижницей и наперсницей императрицы, получить чин полковника гвардии и место в заседании высшего государственного совета не сбылись. Екатерина II не допускала и мысли, что рядом с ней может стоять столь энергичная, умная и дерзкая особа. Она собиралась царствовать единолично и не долго терпела во дворце подругу, забывающую о субординации, позволяющую себе «нескромную свободу языка, доходящую до угроз». По словам Дидро, только рождение в мае 1763 г. сына Павла и продолжительная болезнь вдали от двора спасли Дашкову от ареста.

Места рядом с императрицей княгине не было. А тут еще рухнула надежда на счастливый семейный очаг. Во время военного похода на Польшу умер муж. Опальная 20-летняя вдова взялась за восстановление запущенного хозяйства. Ее экономность граничила со скаредностью. Гордая княгиня не гнушалась милостиво просить помощи у императрицы и Потемкина, с которым была в прекрасных отношениях. Не продав ни пяди родовых земель, она вскоре расплатилась с мужниными долгами и в конце 1769 г. под именем госпожи Михайловой отправилась в путешествие по Европе вместе с дочерью Анастасией и сыном Павлом (сын Михаил умер осенью 1762 г.). Инкогнито княгине сохранить не удалось. В Берлине на встрече с Дашковой «под любым именем» настоял император Фридрих II, с особым почетом ее приняли в Оксфорде, а в Париже она общалась с Дидро. Знаменитый философ отметил, что «в образе мыслей ее проявляется твердость, высота, смелость и гордость. Княгиня любит искусства, знает людей и потребности своего отечества. Она искренне ненавидит деспотизм и все проявления тирании. Метко и справедливо раскрывает выгоды и пороки новых учреждений».

Свои дни Дашкова заполняла до предела – университеты, библиотеки, музеи, храмы, мастерские знаменитых художников и кабинеты ученых и мыслителей. Ее взгляды, ум, энергичность вызывали в Европе удивление и почтение.

Но, вернувшись в Россию, Дашкова убедилась, что императрица не сменила гнев на милость и применить свои знания и силы ей негде. Екатерина Романовна занялась переводами серьезных трудов Гельвеция и Дидро, писала на общественные и философские темы под псевдонимами «Россиянка» и «Благородная Россиянка». Всю свою энергию она направила на детей. Княгиня разработала целую систему воспитания и обучения. Интенсивность обучения, на которое она обрекла своего сына, должна была создать человека энциклопедических знаний. В 13 лет Павел был принят в лучший в Европе того времени Эдинбургский университет (Шотландия) и через три года получил степень магистра искусств. Мать гордилась своим сыном. 1776–1782 гг. она провела за границей, чтобы наблюдать за его развитием, а для завершения образования Павла предприняла длительную поездку по Европе. Но юноша, похоже, «отравился» знаниями. Создать «нового человека» Дашковой не удалось, а нравственный облик сына и дочери впоследствии не раз заставлял мать терпеть насмешки со стороны и в конце концов привел к разрыву с детьми.

Зато второе заграничное путешествие принесло княгине европейское признание ее самой. О Дашковой с почтением отзывались лучшие представители науки и культуры. Ее ценили как знатока искусства. Музыкальные произведения, написанные Екатериной Романовной, имели большой успех в Англии. Княгиня интересовалось минералогией (свою знаменитую коллекцию минералов, оцененную в 50 тыс. руб., она подарила Московскому университету), астрономией, картографией, экономикой, политикой и конечно литературой. Екатерина II, слывшая в Европе покровительницей наук и искусств, неожиданно для Дашковой предложила ей возглавить Петербургскую академию наук (1783 г.). Ее президент К.Г. Разумовский в деятельность учреждения не вмешивался, и княгиня фактически выполняла его обязанности.

Никаких открытий в науке Екатерина Романовна не сделала, но ее организационные способности, трезвая оценка деятельности превратили Академию наук из «собрания знаменитых ученых» в «сложную фабрику научной продукции». Общение с крупнейшими европейскими специалистами позволило ей беспристрастно выделить и способствовать работе ученых мирового уровня, таких, как Леонард Эйлер.

Приведя в порядок финансы и рабочий процесс, Дашкова занялась организацией научно-просветительской деятельности: открыла при академии общедоступные курсы, возобновила работу типографии и издательства. Вокруг нее сгруппировались признанные мастера российской словесности: Г. Р. Державин, Д. И. Фонвизин, М. М. Херасков, Я. Б. Княжнин, В. В. Капнист и др. Литературно-общественные журналы «Собеседник любителей российского слова» и «Новые ежемесячные сочинения» пользовались огромной популярностью. Под ее наблюдением было продолжено издание письменных памятников по истории России, вышло 43 части сборника «Российский 0еатр», началось издание полного собрания сочинений М. В. Ломоносова.

Как патриот своей отчизны, Дашкова пыталась превратить академию, страдающую от засилья немецких специалистов, в учреждение русской науки. Она ввела три новых курса – математика, география, естественная история, – которые читались русскими профессорами на родном языке и бесплатно для слушателей.

Энергия княгини поддерживала творческие и научные искания. «Мне кажется, – писала Е. Вильмонт, одна из дочерей английской подруги Дашковой, – что она была бы всего более на месте у кормила правления или главнокомандующим армией, или главным администратором империи. Она положительно рождена для дел в крупных размерах…» Екатерина Романовна нуждалась в широком поле деятельности, только тогда она чувствовала себя востребованной. На одной из встреч с императрицей княгиня предложила учредить Российскую академию наук и с сентября 1783 г. стала ее президентом. «Главный предмет Российской академии состоять должен в обогащении и очищении языка российского и в распространении словесных наук в государстве», – записано в подготовленном ею уставе. Этому же служила и организованная Дашковой работа видных ученых и литераторов по созданию первого русского толкового словаря («Словарь академии Российской» в 6-ти томах, 1789–1795 гг.), который включал 43257 слов. Екатерина Романовна сама написала несколько определений и отобрала более 700 слов на буквы «ц», «ш», «ттт».

Для главы двух российских академий не существовало мелких дел. Она портила нервы архитектору при строительстве нового здания академии, с пристрастием отбирала юношей для обучения, отчисляя именитых оболтусов. И при всей скудности выделяемых средств при Дашковой в Академии наук царила «эпоха процветания». Но нетактичность, неуживчивость княгини, несдержанные речи приводили к конфронтации с окружением и способствовали ухудшению отношений с императрицей. Это больно ударяло по чрезмерному самолюбию Дашковой, ей стали изменять кипучие силы.

В 51 год Екатерина Романовна выглядела дряхлой мужеподобной старухой. Особенно ей в тягость было одиночество. Дети не оправдали надежд. Сын Павел не сделал стремительной карьеры, хотя благодаря хлопотам матери получил чин подполковника. Княгиня не могла ему простить попрания величия аристократических родов Воронцовых-Дашковых: без ее согласия он женился по любви на дочери купца Алферова и был счастлив с этой простой женщиной. Поведение дочери Анастасии тоже не радовало княгиню. Незавидной внешностью она пошла в мать, к тому же была горбата и глупа. Когда ей исполнилось лишь 15 лет, Дашкова поспешно выдала ее замуж за безвольного алкоголика Щербина. Зять вел распутную жизнь за границей, а дочь, даже живя рядом с матерью, постоянно попадала в скандальные истории, а затем сбежала к своему непутевому супругу.

Разбитая неурядицами Дашкова вынуждена была просить отпуск, который после восшествия на престол Павла превратился в отставку, а затем в изгнание в глухую новгородскую деревеньку. Этот вынужденный покой для деятельной и чувствительной женщины стал настоящей катастрофой. Екатерина Романовна была на грани самоубийства. Император Александр вернул ей полную свободу, но она не сумела найти себя при «молодом дворе».

Дашкова жила попеременно то в Москве, то в своем троицком имении. В обществе к ней относились с уважением, но побаивались ее насмешливого и острого ума. Княгиню мучили болезни, она ощущала постоянную необходимость дружеского участия. Поэтому Дашкова с глубокой симпатией относилась к сестрам К. и М. Вильмонт. Она даже хотела удочерить Мэри. По настоятельной просьбе этой девушки, разделившей ее одиночество, Екатерина Романовна написала «Записки» (1805 г.) – замечательный памятник истории русской культуры, в котором отразилась не только многогранная деятельность неординарной женщины, но и ее полная драматизма жизнь.

Судьба была жестока к старой княгине. В январе 1807 г. скончался ее сын. Они жили в Москве рядом, но не общались. Скандал из-за наследства, который устроила на похоронах Анастасия, до основания рассорил Дашкову с дочерью, но примирил с невесткой. В июне покинула свою «русскую мать» и Мэри. Печаль и одиночество стали уделом последних лет жизни этой необычайно одаренной, но лишь частично реализовавшей себя женщины. Е. Р. Дашкова скончалась 4 января 1810 г. и была скромно похоронена в Троицком.

 

Блаватская Елена Петровна

(род. в 1831 г. – ум. в 1891 г.)

Российская духовная просветительница, теософ, писательница и путешественница. Величайшая из русских пророчиц XIX в. Под влиянием индийской философии основала в Нью-Йорке Теософское общество (1875 г.).

Имя этой женщины вошло в историю мирового мистицизма. Подобно Эмануэлю Сведенборгу, Блаватская общалась с духами, провидела прошлое и будущее. Индийские махатмы поведали ей тайну человечества, его земной и космической судьбы. Неординарная личность, она вызывала множество споров вокруг своей персоны еще при жизни и не меньше – после смерти. Кем же была Елена Петровна: великим мистификатором или, как говорят на Востоке, «посвященной»?

История происхождения Блаватской читается как увлекательный роман. По отцу она вела свой род от наследных Мекленбургских (Германия) принцев фон Роттенштерн-Ган, согласно семейному преданию восходивших корнями к женской ветви династии Каролингов. Среди предков Елены по материнской линии были и французы-гугеноты, и князья из рода Долгоруких – прямых потомков великого Рюрика. Ее бабушка, Елена Павловна, урожденная княжна Долгорукая, была женщиной исключительной для того времени образованности: знала пять языков, прекрасно рисовала и получила известность как ученый-естествоиспытатель. Мать, Елена Андреевна, писала рассказы и романы, издававшиеся под псевдонимом «Зенеида Р-ва», и пользовалась широкой популярностью в 40-х гг. XIX в. Ее талант высоко ценил И. Тургенев, а В. Белинский посвятил несколько лестных строк, назвав «русской Жорж Санд». Отец, Петр Алексеевич, был сыном знаменитого генерала Алексея Густавовича фон Ган (Хан), участника легендарного суворовского перехода через Альпы, но сам карьеры не сделал и дослужился только до полковника.

Лёля, как называли девочку в семье, родилась 12 августа 1831 г. в Екатеринославе (современный Днепропетровск). При ее крещении произошел случай, который впоследствии нередко трактовался как некий провидческий знак. Во время церемонии тетя Елены, Надя Фадеева, которая была всего на три года старше племянницы, нечаянно подожгла зажженной свечой край рясы священника. В свете будущих событий этот эпизод приобрел явно мистический оттенок. В раннем детстве Лёли семья кочевала вслед за отцом, командующим батареей конной артиллерии, по всей стране. Получив начальное «воспитание» в солдатской среде, девочка обрела характер крайне независимый. Надежда Андреевна Фадеева так писала о племяннице: «С раннего детства Елена отличалась от обыкновенных детей. Очень живая, невероятно одаренная, полная юмора и отваги, она удивляла всех своим своеволием и решительностью поведения. Было бы большой ошибкой обходиться с ней как с другими обыкновенными детьми. Ее беспокойный и очень нервный темперамент, ее неразумное тяготение к умершим и в то же время страх перед ними, ее страстная любовь и любопытство в отношении всего неизвестного, скрытого, необыкновенного, фантастического и, более всего, ее стремление к независимости и свободе, которое никто и ничто не могло обуздать, – все это, соединенное с необычайно богатым воображением и исключительной чувствительностью, показывало, что ее воспитателям надо применять к ней особые методы воспитания…» К тому же склонность к лунохождению в сочетании с множественными необычайными происшествиями и проявлениями неординарных способностей прочно закрепили за девочкой репутацию «одержимой дьяволом».

В 1842 г. Леля, ее младшая сестренка Вера и недавно родившийся брат Леонид остались без матери. Осиротевших детей взяла к себе бабушка, Елена Павловна, и большую часть детства Елена Петровна провела сначала в Саратове, где дедушка, Андрей Михайлович Фадеев, занимал пост губернатора, а позднее – в Тифлисе. Летние месяцы семья проводила на берегу Волги, в огромной усадьбе, окруженной дикими лесами. Для девочки природа была одушевленной: все вещи имели свой особый голос и все кажущееся мертвым жило для нее и раскрывало ей по-своему свою жизнь. Она часто разговаривала с птицами, животными и невидимыми «друзьями» – товарищами ее игр, а когда наступала зима и приходилось возвращаться в город, необыкновенный кабинет ее ученой бабушки, в котором стояли чучела разных зверей, становился любимым местом проведения долгих вечеров. Маленькая Лена, сидя на спине черного моржа или белого тюленя и поглаживая его шерсть, рассказывала детям много страшных и увлекательных историй о его похождениях. Сегодня, когда знание скрытой психической природы человека значительно расширилось, становится понятным, что в детстве Елена Петровна обладала ясновидением; невидимый для обыкновенных людей астральный мир был для нее открыт, и она жила наяву двойной жизнью: общей для всех физической и видимой только для нее одной.

В 1848 г., буквально за несколько дней до своего семнадцатилетия, Елена фон Ган скоропостижно вышла замуж за очень пожилого, чтобы не сказать престарелого, Никифора Васильевича Блаватского, бывшего тогда вице-губернатором Эривани (современный Ереван). «Я обручилась, чтобы отомстить моей гувернантке, не думая о том, что не смогу расторгнуть обручение, ну а карма последовала за моей ошибкой», – так объясняла свой поступок сама Елена Петровна. Спустя три месяца юная супруга столь же поспешно покинула мужа и на долгих десять лет – период, который был необходим для легализации развода, – уехала из России. Родственники не знали, где она, и даже считали умершей, однако Елена тайно общалась с отцом, принимавшим участие в обсуждении программы ее заграничных странствий. Он снабжал свою беглянку-дочь деньгами, но никому не говорил, где она находится. Маршрут путешествий был обширным: из Константинополя она направилась в Египет, затем в Афины. Объездила Малую Азию и Северную Африку, изучала языки, общалась с бедуинами и африканскими колдунами, дважды пыталась проникнуть в Тибет, куда настойчиво звали ее детские видения и уверенность в своем исключительном предназначении, но оба раза неудачно. В 1858–1863 гг. Блаватская жила в Одессе и Тифлисе, у своих родных, а в 1864 г. снова пустилась странствовать, достигла, наконец, Тибета и до 1872 г. разъезжала по Индии и Центральной Азии, изредка появляясь то в Италии, то в Египте, то в Греции, то в Одессе, откуда в 1873 г. уехала в Америку. Насколько верны все эти сведения, неизвестно; несомненно только то, что Елена Петровна побывала во многих и теперь малодоступных европейцу местах. Очевидно, что в пути судьба сводила ее с немалым количеством интересных людей, и рассказать здесь обо всех не представляется возможным, однако об одной встрече все же необходимо упомянуть.

В конце лета 1851 г. в Лондоне Елена наяву увидела того, чье присутствие ощущала постоянно и кого с ранних лет привыкла считать своим Покровителем – посвященного с Востока, из раджпутов, Махатму, т. е. Учителя, Морью (Мориа). Он настоятельно советовал Елене добраться до Гималаев, побывать в загадочном Тибете. Под его руководством Елена Петровна училась контролировать свои феноменальные способности (умение читать мысли, вызывать звуковые эффекты, заставлять двигаться мебель) и постигала мудрость Наставников – восточных адептов оккультных знаний – в одном из тибетских монастырей. Любопытно, что попала она в Тибет лишь в возрасте 33 лет. Последующие 7 лет Блаватская провела у махатм и была посвящена в их тайны. Об этих годах она никогда и нигде не рассказывала, выполняя одну из заповедей неофита – молчание. Итак, начиная с 1872 г. и до последних дней жизнь Елены Петровны носит на себе ясную печать духовной миссии. Период ученичества закончился. Пришло время служения.

В начале 1872 г. она основала в Каире Спиритуалистическое Общество, которое, однако, скоро распалось. Надо сказать, что, отдав в свое время дань увлечению этим занятием, Елена Петровна затем много лет подряд горячо боролась с ним, доказывая вредность подобных опытов для здоровья людей, в первую очередь – медиумов. В 1875 г. вместе со своим другом и единомышленником полковником Генри Стилом Олькоттом, человеком высоких нравственных достоинств, который приобрел известность в годы Гражданской войны благодаря своей безупречной службе, она создала в Нью-Йорке Теософское Общество, задачей которого стало преодоление конфликтов современной цивилизации: между материальностью и духовностью человека, между религией и наукой. В понятие теософии как древней религии разума Блаватская вкладывала особый смысл: распространение веры в единство духовных сил человечества вне зависимости от сословий и рас. Она говорила: «Идеалы и вера почти везде утрачены… Люди нашего века требуют… научных доказательств бессмертия духа: древняя эзотерическая наука – Оумная религия (от санскритского слова «Оум» – высшая сила) – дает им их». В 1879 г. международная штаб-квартира Общества была перенесена в Бомбей, а позднее, в 1882 г. – в Адьяр, где находится и по сей день.

Еще одной вехой на пути «служения» Елены Петровны стала литературная деятельность. Религиоведческие и теософские труды, путевые очерки, фантастические повести и рассказы, разнообразная публицистика, письма, переводы ранее недоступных европейской науке манускриптов Востока и комментарии к ним – незавершенное собрание ее сочинений включает в себя 14 солидных томов. Индийские заметки Блаватской, опубликованные в России под псевдонимом Радда-Бай, «Из пещер и дебрей Индостана» (1880 г.), «Загадочные племена на Голубых Горах» (1884 г.) до сих пор остаются лучшими русскими книгами об Индии. Необыкновенные путешествия с приключениями оживают под ее пером с истинным блеском, а глубокие знания этимологии могли бы сделать честь любому филологу. Творчество Елены Петровны оказало влияние на таких крупнейших писателей нашего века, как Д. Лондон и И. Ефремов. Но основными трудами, снискавшими ей мировую славу, стали сочинения философско-религиоведческого характера, первым из которых была «Разоблаченная Изида» (1877 г.) – солиднейший двухтомник, где представлен глубокий анализ и сопоставление различных религиозных учений с данными современной науки и приемами магии в разных частях света.

Главным же наследием Блаватской наряду с теософскими работами «Ключ к Теософии» (1889 г.), «Голос Безмолвия» (1885 г.) и другими, как бы подытожившим творческий путь, является двухтомник «Тайная Доктрина» (1888 г.) – монументальный труд, возникший на озарении высших феноменальных способностей. В нем представлена некоторая архаическая мировоззренческая теория, лежащая в основе всех последующих религиозных систем. Уже один подзаголовок этой книги говорит за себя: «Синтез науки, религии и философии». И что поразительно – огромные тома «Тайной Доктрины» были написаны в течение двух лет. За это время трудно даже просто переписать такое количество страниц. Сама Елена Петровна неоднократно утверждала, что не она автор своих книг, что она только орудие, только пишущая под диктант Учителей. Нужно сказать, что в наше время «Тайная Доктрина» представляет особый интерес. То, о чем писала Блаватская в позапрошлом веке, что подрывало многие научные устои, в настоящее время стало достоянием науки. Многие ее предсказания за прошедшие сто лет подтвердились исследованиями астрономов, археологов и других специалистов.

Конечно, вокруг имени Блаватской кипели нешуточные страсти. Посвятив весь остаток жизни пропаганде теософии, она «провинилась» перед христианским миром, а поскольку была яростным критиком материализма – то и перед атеистами. В 1884 г. ее «верные» слуги, супруги Куломб, опубликовали письма, якобы написанные Еленой Петровной, в которых она подробно излагала, каким образом производить «феномены». На этой почве разыгрался крупный скандал, вызвавший подробное расследование, результат которого был прискорбен для Блаватской: она была признана Лондонским обществом психических исследований простой обманщицей, морочившей простаков ложными чудесами. Этот несправедливый приговор о недостоверности ее феноменальных способностей и якобы придуманных ею самою махатм стал подоплекой и всех дальнейших «изобличений», и прямых нападок на Блаватскую. Кстати, недавно Общество психических исследований вернулось к этой истории и признало свое первоначальное заключение недействительным. Между прочим, в Индии к ее имени до сих пор относятся с величайшим почтением. Не кто иной, как великий Махатма Ганди писал: «Я был бы более чем удовлетворен, если бы смог коснуться края одежды мадам Блаватской».

Елена Петровна тяжело переживала распространявшиеся о ней слухи. В конце концов все эти злобные выпады самым губительным образом отразились на ее здоровье. В течение всей своей жизни она неоднократно находилась на грани смерти, а может, и за ней, но каждый раз чудесным образом выздоравливала, приводя в недоумение врачей, предсказывавших скорую агонию. Так, в 1867 г. она оказалась в Италии среди повстанцев Гарибальди. Здесь ее, подобно князю Дмитрию Донскому, извлекли из-под груды мертвых тел – с двумя переломами левой руки, с засевшими в плече и ноге мушкетными пулями, с кинжальной раной в сердце. Одного из этих ранений хватило бы в то время, чтобы умереть, но Блаватская осталась жива, открыв счет своим исцелениям. Весной 1878 г. с ней случилось странное происшествие: она неожиданно упала в обморок и находилась в нем несколько дней. Ее сочли умершей и собирались хоронить, когда из Индии была получена телеграмма от Учителя: «Не бойтесь, она не умерла и не больна, но заработалась. Тело ее требовало отдыха. Будет здорова». В начале пятых суток Блаватская пришла в себя и действительно оказалась совершенно здорова. Последнее, третье выздоровление было особенно необыкновенным. Два доктора нашли ее положение безнадежным и только удивлялись, как она еще до сих пор жива с такими тяжелыми недугами. Ночью у нее началась агония, но когда появились первые солнечные лучи, утомленные сиделки увидели, что на кровати сидит спокойная, бодрая Елена Петровна. На вопрос, что же с ней случилось ночью, она ответила: «Учитель был здесь. Он предложил мне на выбор – или умереть и освободиться, если я того хочу, или жить еще и кончить «Тайную доктрину». Он сказал мне, как тяжелы будут мои страдания и какое трудное время предстоит мне. Но когда я думала о тех людях, которым мне разрешено передать мои знания… я решилась пожертвовать собой».

На фоне этих историй особо странной выглядит смерть Блаватской. 8 мая 1891 г., почти без всякой предупреждающей болезни Елена Петровна скончалась в Лондоне, в своем рабочем кресле, как истинный воин Духа, коим она и была. Впрочем, если смотреть глазами теософа, ничего необычного в этом нет. Просто миссия ее на Земле была окончена, и в этот раз она дала согласие на уход. Ее тело было предано сожжению, и пепел был разделен на три части: одна сохраняется в Адьяре под Мадрасом, другая – в Нью-Йорке, третья оставлена в Лондоне. День ее успокоения чествуется в трех частях света под названием «Дня Белого Лотоса». По мнению одного из современников, «в ней была крепость и достоинство древнего друида и лучше всего ее определяет девиз друидов: “За истину – против всего мира”».

 

Потанина Александра Викторовна

(род. в 1843 г. – ум. в 1893 г.)

Замечательная русская путешественница, этнограф и фольклорист, посвятившая себя исследованиям Китая, Монголии, Восточного Тибета. Художник. Автор 20 научных работ и литературно-художественных произведений. Член Русского Географического общества. Удостоена золотой медали Русского Географического общества за этнографический очерк «Буряты».

Александру Викторовну чаще всего относят к «музам дальних странствий», забывая при этом о ее огромном научном вкладе исследователя. Возможно, потому, что как жена знаменитого путешественника Г. Н. Потанина она никогда официально не числилась ни в одной экспедиции, хотя «сумела оставить по себе неизгладимую память в истории землеведения Азии» (Д. Н. Анучин). Женщина исследовательница и путешественница – для России XIX в. это само по себе подвиг. И своим приходом в науку Александра Викторовна обязана только своей воле, желанию и недюжинному уму.

Ни отец, Виктор Николаевич Лаврский, небогатый нижегородский священник, ни мать, вечно хлопочущая по хозяйству, не уделяли должного внимания образованию родившейся у них 25 января 1843 г. дочери. Шурочка была усидчивым и способным ребенком, но систематических знаний не получила и жила «отраженным светом» своих братьев Константина и Валериана. Чтению и письму ее обучила мать, литературой она занималась под руководством знакомой родителей, Е. П. Юрьевой, тетки популярного в те годы беллетриста Боборыкина, и уже в восемь лет пыталась заняться сочинительством. Брат Валериан привил ей тягу к естественным наукам и серьезному чтению, научил собирать гербарии, ввел в мир интересных физических опытов. И только он поощрял увлечение рисованием.

После смерти отца в 1861 г. Александра открыла школу для девочек, а через пять лет получила место воспитательницы в женском епархиальном училище. Работа не приносила ей морального удовлетворения, но всерьез заняться литературой, наукой или живописью не представлялось возможности. В 1872 г. она поехала проведать брата Константина, отбывающего ссылку в г. Никольске Вологодской губернии. Он познакомил Александру со своим другом, Григорием Николаевичем Потаниным. К своим 37 годам тот немало повидал и пережил: окончил кадетский корпус, шесть лет отдал ненавистной военной службе, три года проучился в Петербургском университете, а после его закрытия за связь с сибирским землячеством попал в разряд неблагонадежных. На родину, в Сибирь он вернулся вместе с астрономической экспедицией К. В. Струве. Его интерес и доброе отношение к коренному населению как «столоначальника по инородческим делам» жандармское начальство восприняло как революционную деятельность. К моменту знакомства с Александрой Потанин полной мерой хлебнул тюрьму, каторгу и ссылку. В Григории Николаевиче ее привлекала сила духа, неудержимый интерес к людям, приверженность науке и вера, что она должна служить обществу. Взгляды Потанина полностью соответствовали ее собственным стремлениям, не получавшим выхода.

Спустя год, насыщенный интенсивной перепиской, Александра Викторовна вновь приехала в Никольск, чтобы навек соединить свою жизнь с близким по духу человеком, которого полюбила. Она стала для Потанина тем «рычагом», который изменил его судьбу. «…Какие потоки света хлынули на него, какими цветами радуги заиграло его воображение, какое идеальное настроение сказалось в его духе, какой полет получила мысль, сколько явилось новых планов, какой энергией дышала эта сильная натура», – писал его друг Н. М. Ядринцев. Это влияние было двусторонним и открыло перед женщиной дорогу в науку.

В 1874 г. Потанины переехали в Петербург, чтобы осуществить давнюю мечту Григория Николаевича: через Русское географическое общество начать исследования Монголии. Александра Викторовна приняла деятельное участие в подготовке экспедиции, возглавляемой мужем. А все свободное время она уделяла пополнению своих знаний: читала необходимую научную литературу, посещала лекции корифеев русской науки, изучала в лабораториях методы коллекционирования растений, препарирования животных, шлифовку образцов горных пород. «Скромная застенчивая женщина, сухощавая блондинка с коротко подстриженными волосами и тонким певучим голосом» в короткий срок подружилась со многими деятелями науки и искусства, привлекая людей тонкой наблюдательностью, сдержанностью суждений и умом.

Александра Викторовна стала бескорыстной энтузиасткой в деле своего мужа и вместе с ним отправилась в свое первое полуторалетнее путешествие по Монголии и Китаю (1876 – 1877 гг.). На всем протяжении пути она проявила неслыханную выносливость, доходившую порой «до почти полного забвения личных потребностей» (К. А. Тимирязев). Высокогорные перевалы Алтая, жаркая безводная пустыня Гоби, рискованный переход по территории китайского Туркестана, речные переправы, отсутствие полноценной пищи, переезды на верблюдах и лошадях – ничто не смущало ее дух, не выводило из равновесия. Работала Потанина наравне с мужчинами. Она собирала и составляла гербарии, вела метеорологические наблюдения и заполняла путевые дневники. Ее, как и мужа, в первую очередь интересовали люди, их обычаи и верования, воспитание детей и быт. Недоверчивые племена монголов-кочевников относились чаще всего без привычной враждебности к европейским путешественникам, среди которых была женщина. Александра Викторовна заполняла свои путевые альбомы бесчисленными и разнообразными зарисовками местности, людей, их одежды, жилищ, утвари. Впервые ею были отображены очертания древних керуксуров (могильных насыпей) в долине реки Буянту.

Свои впечатления о путешествии, о жизни народа и в частности женщин Потанина передала в интереснейших географо-этнографических очерках: «О китайской женщине», «Монголия и монголы», «Из странствия по Урянхайской земле», «Театральные и религиозные представления в Китае».

После второго путешествия по Северо-Западной Монголии (1879 г.) Потанины подготовили четырехтомное издание «Очерки Северо-Западной Монголии», два из которых составили этнографические материалы, собранные Александрой Викторовной: богатейший народный эпос, описание обычаев и верований различных племен. На подготовку этих книг ушло почти три года. Издание произвело огромное впечатление на русскую общественность. Когда друзья интересовались ее вкладом в «семейное дело», Потанина скромно отмалчивалась. «Всегда готовая признать чужие заслуги, она тщательно умалчивала о своих», – писал Григорий Николаевич, признавая неоценимую помощь жены. За свой огромный труд она не получала никакой оплаты. Семья жила скромно и часто испытывала нужду, сберегая все средства для экспедиций. Александра Викторовна никогда не жаловалась. Их небольшой дом в Петербурге и в Иркутске всегда был полон друзей и молодежи, интересующейся естественными науками. Супруги умели «воздействовать на личности» добрым отношением и непритворным вниманием.

Для научной деятельности Потаниных были очень важны третья и четвертая экспедиция (1884–1886 гг.). Географическое общество предложило им исследовать Восточные окраины Тибета и китайские провинции Ганьсу и Сычуань. Для этого экспедиция вначале совершила почти кругосветное морское путешествие на военном фрегате «Минин», длившееся семь месяцев: выйдя из Кронштадта, обогнув всю Европу, через Суэцкий канал и Индийский океан путешественники прибыли в Чифу (Китай). Часто путь Потаниных совпадал с маршрутами, пройденными Н. М. Пржевальским. Только, в отличие от его военизированного отряда, эту экспедицию племена тангутов и шираегуров встречали доброжелательно, несколько охотничьих ружей не представляли для них опасности. Знаменитый географ В. А. Обручев писал: «Не уклонюсь от истины, если скажу, что Пржевальский относился к туземцам внутренней Азии подозрительно, Певцов – снисходительно, а Потанин – с любовью». И как обычно, неоценимую помощь при контакте с местным населением оказывала Александра Викторовна. Только ей монголы и тибетцы открыли доступ в свои семьи. Она лечила женщин и детей, учила их вязать по-европейски. Быстрее всех в группе Потанина овладевала языками и общалась с людьми, собирая при этом бесценный этнографический материал. Весть о доброй русской женщине зачастую опережала прибытие экспедиции. Александра Викторовна стала первым путешественником, изучающим жизнь женщин Азии.

Благодаря художническому дару Потанина создала огромный иллюстративный материал: терпеливо срисовывала бесценные ритуальные узоры, украшения, предметы быта, замечательные пейзажи, запечатлела оригинальные тибетские храмы, монахов и лам. В своих очерках «Тибет» и «Гумбум, монастырь зонкавистов» она подробно описала культ Будды, а также быт и нравы тибетцев. Редкостные экземпляры флоры обогатили ее гербарии. За время этого путешествия Александра Викторовна преодолела 5700 верст и пережила две суровых зимовки. Отсутствие минимальных удобств, а зачастую пригодной для питья воды, перепады температуры сильно подорвали ее здоровье, которое никогда не было крепким. Достаточно сказать, что бывали дни, когда путешественникам приходилось раскапывать мышиные склады, чтобы «похитить» у них съедобные коренья или злаки. Терпение и мужество этой хрупкой женщины превосходило все мыслимые нормы. Григорий Николаевич, хотя и был любящим мужем, зачастую не замечал, как жене было трудно сносить все испытания. Она никогда не жаловалась и даже добровольно взвалила на свои плечи все хозяйственные заботы экспедиции: закупала продукты и инвентарь, договаривалась с проводниками, вела учет всех собранных образцов и следила за их сохранностью. Все она делала ради любви к науке и, естественно, к своему мужу, благодаря которому ее жизнь наполнилась смыслом.

Александра Викторовна тщательно скрывала от мужа свои болезни. Ревматизм обострился настолько, что каждое движение причиняло ей боль, сильно сдало сердце. Но Потанин уже мечтал о следующей экспедиции в таинственную столицу Тибета, и преданная жена не могла его подвести. «Узнает – останется, а мешать ему – это ли мое предназначение…» – часто повторяла она.

Последняя экспедиция Потаниных началась осенью 1892 г. Григорий Николаевич решил быстро миновать ранее изученный отрезок пути и для этого нанял конные монгольские «кареты» – ящики на колесах и без рессор. Постоянный грохот и тряска вскоре отразились на состоянии сердца Александры Викторовны. Врач в Пекине категорически запретил ей отправляться в дорогу, но сорвать экспедицию она не могла себе позволить. Часть пути (очерк «1100 верст на носилках») Потанину несли на носилках, а она упорно продолжала рисовать и писать. Когда экспедиция вступила на Тибетское нагорье в районе Торсандо, Александру Викторовну разбил паралич, но немыслимым усилием воли она поднялась и уговорила спутников двигаться в глубь Тибета. По дороге в Шанхай ее постиг второй удар, и 19 сентября 1893 г. Потанина скончалась.

Григорий Николаевич исполнил последнюю волю жены и, прервав экспедицию, похоронил ее в русской земле. В пограничной Кяхте на погребении присутствовало все население, были закрыты школы и магазины. Люди понимали, какую замечательную женщину они провожали в последний путь. Потанин пережил супругу на 23 года, работал редактором, писал воспоминания, занимался общественной деятельностью и только один раз решился участвовать в небольшой экспедиции. «Без Саши я потерял интерес к жизни и к науке», – часто повторял он, проклиная себя до конца жизни, что «не доглядел».

Имена Потаниных носят улицы Иркутска и других сибирских городов, центральная городская библиотека Иркутска, заложенная на средства Александры Викторовны. В их честь сияют кристально чистые ледники Монгольского Алтая – «Потанин» и «Александрин».

 

Ковалевская Софья Васильевна

(род. в 1850 г. – ум. в 1891 г.)

Выдающийся русский математик и литератор, первая женщина член-корреспондент Петербургской академии наук (1889 г.), профессор Стокгольмского университета (1884 г.), автор трудов по математическому анализу, механике и астрономии.

В семье полковника артиллерии Василия Васильевича Корвин-Круковского после рождения первенца – дочери Анюты – семь лет мечтали о сыне. Поэтому, когда в ночь на 15 января 1850 г. во II квартале Сретенской части Москвы, в доме Стрельцова (сохранился до наших дней) на свет появилась девочка, родители были разочарованы. Малышку окрестили Софьей и сдали на попечение няни Прасковьи. В 1858 г. Василий Васильевич вытттел в отставку и поселился в своем родовом имении в селе Полибино Великолукского уезда (юг Псковской области). Тогда же Корвин-Круковские после многолетнего сбора доказательств благородного происхождения получили, наконец, свидетельство о дворянстве. А вскоре родился долгожданный наследник – сын Федор.

В семейных преданиях Круковских почти ничего не сохранилось о раннем детстве Сони. Мать семейства, Елизавета Федоровна, женщина образованная, была даже знакома с идеями французского философа Жан Жака Руссо, однако проводить какие-либо принципы в воспитании детей не пыталась – они росли «как трава в поле». Такое положение вещей в конце концов обеспокоило отца. Няня была отстранена от детской, а в дом пригласили поляка-учителя и гувернантку – англичанку Маргариту Францевну Смит, круто изменившую весь уклад неспешной деревенской жизни. Отныне дети вставали «на заре» и бежали к умывальнику, где горничная быстро окатывала их ледяной водой и крепко растирала мохнатым полотенцем. Со временем нововведение англичанки понравилось Соне: «На мгновение захватывало дух от холода, а затем кровь горячо бежала по жилам, и тело становилось необыкновенно легким и упругим», – вспоминала она. Если на улице не было ветра и термометр показывал меньше десяти градусов мороза, девочка должна была идти на обязательную полуторачасовую прогулку, которую англичанка совершала ежедневно, невзирая ни на что. Многое из насаждаемого неумолимой мисс Смит пошло излишне самолюбивой Софье на пользу, но многое только усилило ее душевное одиночество, возникшее из-за постоянного ощущения, что в семье ее не любят.

Другой учитель, поляк Иосиф Игнатьевич Малевич приучил Соню к систематическим занятиям и серьезному отношению к своим обязанностям. Как специалист по историко-филологическим наукам, он обучал девочку прежде всего истории, географии, русскому языку. Придерживаясь мнения, что математика, как наука положительная, развивает быстрое соображение, верность взгляда, приучает излагать понятия и суждения кратко, ясно и логично, Малевич стремился дать своей ученице прочные знания и в этой области. Однако поначалу она не проявила ни особого интереса, ни способностей к математике. Еще в пять лет Софья начала сочинять стихи, а в двенадцать уверяла, что станет поэтессой. Но случилось иначе. Довольно скоро девочка открыла для себя изящество и стройность формул, всей душой полюбила изысканную логику рассуждений, оценила гармонию, единившую эту науку с милой ее сердцу поэзией. Математика оказалась такой красивой… «Нельзя быть математиком, не будучи в то же время и поэтом в душе», – много позже утверждала она.

Немалую роль в развитии тяги к занятиям сыграло желание заслужить похвалу отца, интересовавшегося математикой, завоевать его любовь своими успехами. Даже будучи взрослой, Софья Васильевна по-прежнему нуждалась в поощрении, в человеке, который разделял бы ее интересы.

Однажды сосед по имению, известный профессор Морского корпуса Николай Никанорович Тыртов, привез Корвин-Круковским в подарок свой «Элементарный курс физики». Девочка с большим энтузиазмом взялась за чтение, но «споткнулась» о неизвестные ей в ту пору тригонометрические понятия – синусы, косинусы, тангенсы. Малевич, стоявший за системность и последовательность обучения, отказался от объяснений, и тогда с упорством, свойственным ей с детства, Соня принялась за изучение применения этих функций, разгадала их смысл и самостоятельно вывела простейшие формулы. «Сама того не сознавая, – рассказывал позже ее брат Федор, – она как бы вторично создала целую отрасль науки – тригонометрию. Живи она несколько лет раньше и сделай то же самое, этого было бы достаточно для того, чтобы потомство поставило ее наряду с величайшими умами человечества. Но в наше время труд ее, хотя и не имевший непосредственного научного значения, тем не менее обнаруживал в ней дарование, совершенно выходящее из ряда обыкновенных, в особенности, если принять во внимание, что он исходил от 14-летней девочки!»

Этот случай окончательно убедил Василия Васильевича в уникальных способностях дочери, и, следуя настойчивому совету Тырнова дать ей возможность заниматься высшей математикой, он обратился к широко известному в кругах петербургской интеллигенции замечательному педагогу Александру Николаевичу Страннолюбскому. В одном из посланий к сестре Соня пишет: «Страннолюбский просидел у нас весь вечер. Он вовсе не озлился, когда я сказала ему, что собираюсь, кроме математики, заниматься еще физиологией, анатомией, физикой и химией; напротив, он сам согласился, что одна математика слишком мертва, и советовал не посвящать себя исключительно науке и заняться даже практической деятельностью».

К 18 годам Софья превратилась в очаровательную девушку, робкую и застенчивую при незнакомых людях, но стоило ей заговорить, как она сразу оказывалась в центре внимания. Ее круглое лицо с прелестной ямочкой на подбородке матово светилось, живые глаза вопрошающе смотрели на мир, движения были порывисты, речь быстрая, слова перегоняли друг друга. Ее стремление к науке было велико, хотя Соня и не решила еще, будет ли это увлекшая ее математика или нужная народу медицина (в ее характере всегда было стремление приносить общественную пользу). В любом случае стояла необходимость продолжать учебу, но высшее образование для женщин возможно было получить только за границей. И то – далеко не везде и только замужним. Замуж так замуж – трудности Сонечку никогда не страшили. В то время среди «передовых» барышень был широко распространен фиктивный брак как средство избавиться от родительской опеки, и 15 сентября 1868 г. в деревенской церкви близ Полибино состоялась свадьба.

Владимир Онуфриевич Ковалевский, занимавшийся в то время издательской деятельностью, был родом из мелкопоместных дворян. Он получил хорошее образование, отличался прогрессивными взглядами, а вот предпринимательской хватки у него не было: он заимел большие долги; нераспроданные книги его издательства лежали мертвым грузом. Молодая жена вызывала у Владимира Онуфриевича искреннее восхищение: «Я думаю, что эта встреча сделает из меня порядочного человека, что я брошу издательство и стану заниматься, хотя не могу скрывать от себя, что эта натура в тысячу раз лучше, умнее и талантливее меня. О прилежании я уже и не говорю, как говорят, сидит в деревне по 12 часов, не разгибая спины, и, насколько я видел здесь, способна работать так, как я и понятия не имею», – писал он брату. Испытывая обоюдную симпатию, супруги тем не менее долгое время держались обособленно. Она – ввиду врожденной скромности и приобретенной неуверенности в возможности быть любимой. Он – не желая мешать ее устремлениям и навязываться в фактические мужья. Почти 10 лет они «деликатничали», заставляя страдать друг друга, однако нельзя не признать, что такие отношения в немалой степени взаимно стимулировали научную и общественную деятельность Ковалевских.

Вскоре после свадьбы молодожены стали посещать в Петербурге лекции по естествознанию профессора И. М. Сеченова. Но физиология Софью не заинтересовала, зато Владимир Онуфриевич очень увлекся палеонтологией и в дальнейшем добился в этой области значительных успехов, стал автором известных научных трудов. Весной 1869 г. Ковалевские уехали за границу, Софья Васильевна для изучения математики, а ее муж – геологии.

Не найдя хороших математиков в Вене, Софья переехала в Гейдельберг, где не без трудностей, но была-таки допущена к посещению лекций в местном университете. В течение трех семестров 1869/1870 учебного года она слушала курс теории эллиптических функций у Кенигсбергера, физику и математику у Кирхгофа, Дюбуа Реймона и Гельмгольца, работала в лаборатории химика Бунзена – самых известных ученых Германии. Занималась Ковалевская с тем напряжением, с каким всегда шла к намеченной цели – забывая обо всем на свете, и вскоре приобрела такую славу в небольшом городке, что матери показывали на нее детям на улице. Мечтая учиться в Берлинском университете, Софья в октябре 1870 г. отправилась в немецкую столицу к крупнейшему в то время математику Карлу Вейерштрассу, которого называли «великим аналитиком с берегов Шпрее». Старый холостяк и убежденный противник высшего женского образования, Вейерштрасс был настолько покорен умом и обаянием девушки, что не только предпринял попытку (к сожалению, неудачную) походатайствовать перед академическим советом о допущении госпожи Ковалевской к его лекциям, но и с удовольствием взялся заниматься с ней частным образом. За четыре года, проведенные в Берлине, Софья Васильевна опубликовала три статьи (о решении дифференциальных уравнений в частных производных, об абелевых и эллиптических интегралах и о форме кольца Сатурна). В июле 1874 г. Совет Геттингенского университета присудил Ковалевской степень доктора философии по математике и магистра изящных искусств «с наивысшей похвалой». На защите Вейерштрасс сказал: «Что касается математического образования Ковалевской, то я имел очень немного учеников, которые могли бы сравниться с ней по прилежанию, способностям, усердию и увлечению наукой».

В Россию Ковалевская возвращалась окрыленная успехом, полная надежд. Она мечтала предложить родине и талант свой, и труд. Поначалу казалось, что чаяниям ее суждено сбыться. Было организовано чествование Софьи и ее подруги – химика Юлии Всеволодовны Лермонтовой; жизнь обещала быть насыщенной – новые знакомства, литературные кружки, посещение театров – и виделась в радужном свете до тех пор, пока Софья Васильевна не занялась поисками работы. В России по существующим законам она, как представительница слабого пола, имела право преподавать только в женских гимназиях: ни в Петербургском университете, ни на открывшихся накануне Высших женских Бестужевских курсах места для ученого, работами которого восхищались лучшие умы Европы, не оказалось. Однажды, когда петербургский чиновник в очередной раз отказал Ковалевской, заявив, что преподаванием всегда занимались мужчины и не надо никаких нововведений, она смело парировала: «Когда Пифагор открыл свою знаменитую теорему, он принес в жертву богам 100 быков. С тех пор все скоты боятся нового». Не сумел найти достойного приложения своих знаний и Владимир Онуфриевич.

Надо сказать, что брак Ковалевских со временем перешел-таки из разряда фиктивных в фактический. В октябре 1878 г. у супругов родилась дочь Софья. Фуфа (так называли малышку в семье) в детстве большую часть времени провела у Юлии Лермонтовой, ставшей для нее не только воспитательницей, но и второй матерью. Забегая вперед, скажем, что когда Софья Васильевна внезапно скончалась, участие в судьбе осиротевшей девочки приняли многие друзья и знакомые, но самым близким для нее человеком осталась «мама Юля». Материнская привязанность уже стареющей Юлии Всеволодовны проявилась в ее завещании: свое имение она передавала в полную собственность малолетней Соне (Софье Владимировне) Ковалевской.

Отчаявшись найти место преподавателя, Софья Васильевна обратилась к литературно-публицистической деятельности, благо, что склонность к этому ремеслу она имела давнюю и немалую. В 1876–1877 гг. она сотрудничала в газете «Новое время», выступая как научный обозреватель и театральный критик, что давало выход ее писательскому таланту и приносило некоторый доход. Занимаясь журналистикой, Софья Васильевна подружилась с И. С. Тургеневым, возобновила теплые отношения с Ф. М. Достоевским (он в свое время сватался к ее сестре Анне), очень заинтересовалась творчеством Л. Н. Толстого. Однако вскоре с газетой пришлось расстаться, и перед молодой женщиной опять возник вопрос: к чему приложить свои силы и знания?..

Тем временем финансовое положение Ковалевских оставляло желать лучшего. Отцовское наследство в 50 тыс. рублей частью пошло на уплату старых долгов Владимира Онуфриевича, а на оставшиеся деньги супруги построили на Васильевском острове в Санкт-Петербурге дома и бани, которые сдавали внаем. Но не имея ни малейшего предпринимательского таланта, Ковалевский скоро окончательно запутался в финансовых делах и в апреле 1883 г. решился на крайний шаг – добровольно ушел из жизни. Трагическое известие застало Софью Васильевну в Париже, где она, как вновь избранный член Парижского математического общества, собиралась сделать сообщение о некоторых своих исследованиях. Тяжело переживая смерть мужа, она обвиняла себя в происшедшем, и лишь в начале июля, кое-как оправившись от потрясения, нашла силы приехать в Берлин, под гостеприимный кров старого профессора Вейерштрасса. В ноябре Софья Васильевна получила приглашение шведского математика г. Миттаг-Леф-лера занять должность приват-доцента в Стокгольмском университете. Встречали ее восторженно. «Принцесса науки, госпожа Ковалевская почтила наш город своим посещением», – писали газеты.

30 января 1884 г. взоры собравшихся в большой университетской аудитории были прикованы к миниатюрной женщине в черном бархатном платье без украшений, поднявшейся на кафедру. Бледная, с широко открытыми глазами, она казалась спокойной и уверенной, но сама с ужасом думала, что сегодня решается ее судьба. «Господа, среди всех наук, открывающих человеку путь к познанию законов природы, самая могущественная, самая великая наука – математика», – так начала свою первую лекцию Софья Ковалевская. С точностью, ясностью и поэтической теплотой излагала она трудный вопрос, и, когда затихла последняя фраза, профессора устремились к ней, жали руку, шумно благодарили и поздравляли с блестящим началом. Курс, прочитанный Софьей Васильевной на немецком языке, носил частный характер, но составил ей отличную репутацию, и уже в июне она была «назначена профессором сроком на пять лет». Последующие курсы (а всего их было 12) Ковалевская читала по-шведски, настолько полно овладев не только разговорной, но и литературной речью, что публиковала на этом языке свои математические работы и даже беллетристические произведения.

Помимо более чем успешной преподавательской деятельности Ковалевская была одним из редакторов крупного математического журнала. Будучи весной 1886 г. в Петербурге, пыталась добиться финансовой поддержки для своего издательства, но уехала ни с чем. А в Россию Софью Васильевну привело печальное событие – серьезная болезнь сестры Анны. Вернувшись в Стокгольм с тяжелым сердцем, Ковалевская нашла выход накопившимся чувствам и мыслям в литературном творчестве. Совместно со шведской писательницей А.-Ш. Эдгрен-Лефлер она стала автором двух пьес, составляющих во многом автобиографическую драму «Борьба за счастье», в которой показала развитие одних и тех же событий с противоположных точек зрения: «как оно было» и «как могло быть». В основе сюжета лежит убеждение, что все поступки людей заранее предопределены, но всегда существуют такие моменты, когда дальнейшее течение жизни зависит от избранного пути. К необыкновенной драме Софья Васильевна дала и предисловие не менее оригинальное, объясняя человеческие поступки примерами из области механики.

Выплеснув на бумагу мысли о любви, о своем понимании счастья, она смогла вернуться к занятиям математикой. В ту пору Ковалевская увлеклась решением одной из труднейших задач о вращении твердого тела вокруг неподвижной точки, которая сводится к интегрированию некоторой системы уравнений, всегда имеющей три определенных алгебраических интеграла. Лишь в тех случаях, когда удается найти четвертый интеграл, задачу можно считать полностью выполненной. Софья Васильевна блестяще справилась с проблемой. До сей поры четыре алгебраических интеграла существуют лишь в трех классических случаях: Эйлера, Лагранжа и Ковалевской. В 1888 г. ею была представлена работа на конкурс Парижской академии наук, которая была признана «замечательным трудом» и удостоена премии Бордена. За пятьдесят лет, которые прошли с момента учреждения этой награды «за усовершенствование в каком-нибудь важном пункте теории движения твердого тела», ее присуждали всего десять раз, а последние три года подряд достойных и вовсе не находилось. Тем почетнее был успех Софьи Васильевны. К тому же ввиду серьезности исследования премия была увеличена с обычных трех до пяти тысяч франков. Воодушевленная признанием заслуг, Ковалевская поселилась близ Парижа, в Севре, и углубилась в дополнительные исследования. В 1889 г. за сочинение, связанное с предыдущей работой, она получила премию короля Оскара II в тысячу пятьсот крон от Шведской академии наук.

Все бы хорошо, но неуемная тоска по родине, нереализованное стремление приносить пользу отечеству отравляли радость научного триумфа. Чувства эти послужили стимулом к написанию семейной хроники «Воспоминания детства» (1890 г.). В апреле 1890 г. Софья Васильевна последний раз посетила Россию. Полгода назад она была избрана член-корреспондентом Петербургской академии наук (правда, как представитель шведской науки) и теперь лелеяла надежду стать действительным членом уважаемого заведения, заняв место умершего математика Буняковского, что дало бы ей, наконец, возможность приобрести материальную независимость и заниматься наукой в своей стране. Увы, когда она пожелала соответственно своему статусу посещать заседания, ей ответили, что присутствие женщин «не в обычаях Академии». Разочарованная, Ковалевская вернулась в Стокгольм.

В конце недолгого жизненного пути судьба послала Софье Васильевне то ли подарок, то ли новое испытание. В 1888 г. она встретила человека, словно предопределенного для нее изначально. Историк, юрист, социолог и общественный деятель Максим Максимович Ковалевский (однофамилец – странное совпадение) был выходцем из богатого помещичьего рода, рос в дворянской семье в г. Харькове. Учился в Харьковском университете, а затем в Европе. На его работы о поступательном развитии общества опирались в своих трудах К. Маркс и Ф. Энгельс. Знавшие его люди говорили: «У Ковалевского благородное сердце». Талантливый ученый и просто обаятельный человек – он, несомненно, был незаурядной личностью, и нет ничего удивительного в том, что при первой же встрече Софья Васильевна была очарована его остроумием и интеллектом. Свидетели развития их романа единодушно утверждали, что новые отношения совершенно преобразили Ковалевскую: она похорошела, сменила строгие черные платья на яркие, нарядные. Влечение было обоюдным, и дело шло к свадьбе, однако непомерно завышенные требования Софьи Васильевны к себе, а стало быть, и к другим в очередной раз сыграли с ней плохую шутку. Высказанная однажды мысль: «Я чувствую, что предназначена служить истине – науке», ставшая девизом всей жизни, не позволила отказаться от своего предназначения и остаться просто любящей женщиной. Понимая, что отношения зашли в тупик, она тем не менее не находила в себе силы отказаться ни от научных изысканий, ни от надежд на женское счастье. Исполненная тяжелых предчувствий накануне нового 1891 г.,

Софья Васильевна, будучи в Генуе, попросила Максима Ковалевского сопровождать ее на кладбище Санто-Сампо. Бродя меж величественных памятников знаменитого «города мертвых», она произнесла пророческую фразу: «Один из нас не переживет этот год!»

Возвращаясь в Швецию, Ковалевская жестоко простудилась. Мучимая частым сухим кашлем и лихорадкой, она много говорила о смерти. Неожиданно стала сторонницей индуистского способа погребения – кремации; ее преследовал страх быть похороненной заживо. Сказывалось сильнейшее нервное напряжение последних лет. Однако, вопреки всему, она вынашивала планы новой научной работы, начала писать философскую повесть «Когда не будет больше смерти», продолжала ходить и читать лекции, пока окончательно не слегла. Врачи диагностировали сильное воспаление легких, друзья усердно за ней ухаживали, но никто не предполагал близкого конца. Агония началась внезапно. 10 февраля 1891 г. великая женщина-математик Софья Васильевна Ковалевская умерла от паралича сердца. Ее последними словами были: «Слишком много счастья…»

 

Склодовская-Кюри Мария

(род. в 1867 г. – ум. в 1934 г.)

Физик и химик, одна из создателей учения о радиоактивности. Совместно с мужем Пьером Кюри открыла радий и полоний. Дважды лауреат Нобелевской премии – за исследование радиоактивности (1903 г.) совместно с П. Кюри и А. Беккерелем; за исследование свойств металлического радия (1911 г.).

В мире, пожалуй, не было и нет ни одной женщины, которая была бы столь популярна в области науки, как Мария Кюри. Еще при жизни за свои уникальные открытия эта выдающаяся женщина, настоящая подвижница науки была удостоена всевозможных почестей и прославилась на весь мир. Два раза она была награждена Нобелевской премией. Никогда ни один мужчина или женщина не были отмечены этой почетной наградой дважды. Чем объяснить столь грандиозный успех: гениальностью Марии, ее упорным, титаническим трудом, а может, редким, почти невероятным везением, которое сопутствовало ей? Теперь уже трудно представить, что малейшая случайность, поворот судьбы – и не знала бы наука великого имени Марии Кюри.

Мария Склодовская родилась в Варшаве 7 ноября 1867 г. Отец ее, Иосиф Склодовский, был скромным учителем физики и математики. В семье, где росло пятеро детей, Мария была младшей. Жизнь Склодовских была нелегкой: мать медленно угасала от туберкулеза, а отец выбивался из сил, чтобы лечить жену и воспитывать детей. Не имея достойного заработка, Склодовские отдали часть своего дома пансионерам – детям из пригорода, которые учились в Варшаве, и потому в доме всегда было шумно, беспокойно. Уже в одиннадцать лет Марии довелось испытать огромное горе – смерть матери и старшей сестры. Пережить тяжелые потери детям помог их прекрасный отец, который любил и понимал их, всегда был для них первым советчиком и надежной поддержкой. Он сделал все, чтобы каждый из детей в полной мере мог радоваться жизни. Любовь к отцу и ощущение душевной близости Мария сохранила на всю жизнь. Один за другим дети заканчивали гимназии, причем все с золотыми медалями. Не стала исключением и Мария, которая с самого детства росла любознательной и в гимназии была первой ученицей.

В те годы в Варшавском университете учиться могли только мужчины, а оплачивать обучение своих дочерей за границей Иосифу Склодовскому было не под силу. Не имея возможности продолжить образование, Мария стала зарабатывать уроками, но репетиторство едва позволяло сводить концы с концами. Понимая бесперспективность своего труда, девушка стала искать хоть какой-нибудь выход. Она тщательно подсчитала все имевшиеся в семье средства и пришла к выводу, что ее старшая сестра Броня, мечтавшая о медицинском образовании, может отправляться в Париж учиться, а она, Мария, будет работать и регулярно высылать ей деньги. Когда же Броня получит специальность, она в свою очередь поможет ей. Поколебавшись, Броня согласилась и уехала во Францию, а Мария отправилась в деревню, где получила место гувернантки в семье богатых помещиков. Три долгих мучительных года жила она в далекой от дома провинции, среди чужих людей. Там она мечтала о знаменитой Сорбонне, где преподавали химию, физику, биологию, социологию и математику. Каждую свободную минуту Мария проводила за книгами и учебниками, которые в то время были единственной радостью в ее однообразном существовании. Она не только много читала, но и решала алгебраические и тригонометрические задачи, выполняла задания по физике и химии. Тогда же девушка поняла, что ни одна из наук не привлекает ее так, как физика и математика.

Одиночество Марии порой становилось невыносимым, и казалось, время для нее остановилось. Но терпение девушки было бесконечным, хотя в те годы в ее жизни было гораздо больше разочарований, чем радостей. Даже одно-единственное значительное событие, происшедшее с нею за время жизни в деревне, закончилось болью и печалью. Мария полюбила сына хозяев, тот отвечал ей взаимностью. Но родители, недовольные выбором сына, воспротивились их отношениям. Пережив личную драму, гордая Мария еще больше замкнулась в себе.

В марте 1889 г. Мария, наконец, вернулась в Варшаву, где снова начала работать гувернанткой. Только в 24 года она уехала в Париж, куда ее пригласила старшая сестра, выходившая замуж. Прошло уже восемь лет после того, как Мария окончила гимназию, шесть из них она проработала гувернанткой. Девушка часто задумывалась над тем, что ждет ее в будущем, но вряд ли, отправляясь во Францию, она сознавала, что свой жизненный выбор уже сделала. Это был выбор «между светом и тьмой, между убожеством серых будней и великой жизнью». В Париже осуществилась давняя и страстная мечта Склодовской – она стала студенткой факультета природоведения престижного французского университета.

Мария поселилась в маленькой квартирке, поближе к университету, лабораториям и библиотекам. Ее комната почти не отапливалась, в ней не было ни освещения, ни воды. Средств не хватало даже на самое необходимое: бывало, что от недоедания Мария теряла сознание. Несмотря на это, девушка с головой окунулась в учебу: шаг за шагом она проходит курс математики, химии, физики, осваивает технику исследований. Ей казалось, что свою жажду знаний она не сможет утолить никогда. Склодовская не понимала тех, кто считал науку «сухой областью». «Я отношусь к тем, – писала она годы спустя, – кто убежден в великой красоте науки. Ученый в своей лаборатории – не только специалист. Это также и ребенок, стоящий перед явлениями природы, которые поражают его как волшебная сказка. Мы должны суметь рассказать другим об этих чувствах. Мы не должны мириться с мнением, что весь научный прогресс сводится к механизмам, машинам, зубчатым передачам, хотя и они сами по себе тоже прекрасны».

По окончании университета как одна из лучших студенток Склодовская получила сразу два диплома – по физике и математике. Весной 1894 г. произошло событие, которое, пожалуй, можно назвать самым значительным в ее жизни. Она встретила и полюбила Пьера Кюри. Известный французский физик был умным и благородным человеком, так же, как и Мария, глубоко преданным науке. Пьер нуждался в подруге, которая «могла бы жить той же мечтой, что и он – мечтой научной». 27-летней Марии, уже давно не питавшей иллюзий насчет своей личной жизни, эта неожиданно пришедшая любовь казалась чудом. При знакомстве Пьер показался ей очень молодым, хотя тогда ему уже было 35 лет: «Меня поразило выражение его ясного взгляда и легкий оттенок непринужденности в осанке его высокой фигуры. Его речь, несколько медленная и обдуманная, его простота, улыбка, одновременно серьезная и юная, внушали доверие». 25 июля 1895 г. Мария Склодовская и Пьер Кюри стали мужем и женой.

Жизнь молодоженов была полностью отдана научной работе, они вместе проводили исследования в лаборатории, готовились к лекциям или к экзаменам. Мария начала писать докторскую диссертацию, заинтересовавшись открытием урановых излучений А. Беккереля – материалом совершенно новым и неизученным. Принимая решение взяться за разработку этой темы, она не представляла, что попала на самый пик научных интересов XX века. В сырой и холодной мастерской, служившей складом и машинным залом, Кюри начала свои исследования. Изучая образцы, содержащие уран и торий, она заметила отклонения от предполагаемых результатов: радиоактивность некоторых соединений была просто аномальной. Тогда Кюри выдвинула смелую гипотезу: данные минералы содержат небольшое количество нового, доселе неизвестного вещества, гораздо более радиоактивного, чем уран и торий. Чтобы найти его, Пьер оставил все свои исследования и присоединился к жене. В июне 1898 г. супруги сообщили о существовании нового радиоэлемента, предложив назвать его «полонием» (от названия родины Марии), а в декабре того же года заявили об открытии радия.

Несмотря на относительно быстрый успех, основная работа была еще впереди. Чтобы доказать всему миру правильность своих предположений, необходимо было выделить эти неизвестные химические элементы, определить их атомный вес. Ученые знали, какими методами можно было добиться результатов, но исследования требовали больших материальных затрат. Отсутствие денег очень мешало работе. Четыре года Пьер и Мария Кюри на свои средства, без всякой помощи проводили исследования в заброшенном дощатом сарае. Это был изнурительный труд: Марии приходилось обрабатывать сразу до двадцати килограммов исходного вещества, часами размешивать кипящую массу в чугунном котле, переносить тяжелые емкости. Килограмм за килограммом она обработала восемь тонн урановой руды. Работа напоминала поиски иголки в стоге сена. Но как бы тяжело ни приходилось ученым в те дни, о них Мария Склодовская вспоминает как об одних из самых счастливых дней своей жизни: «Несмотря на тяжелые условия работы, мы чувствовали себя очень счастливыми. Наши дни проходили в лаборатории, и случалось, что мы и завтракали там, совсем скромно, по-студенчески. В нашем убогом сарае царило глубокое спокойствие… Мы жили, поглощенные одной заботой, как зачарованные». В 1902 г. Марии удалось выделить один дециграмм чистого радия – белого блестящего порошка, который она хранила всю жизнь и завещала Институту радия в Париже. Химикам и физикам, большинство из которых довольно скептически относилось к гипотезе исследовательницы, пришлось склониться перед нечеловеческим упорством этой женщины.

Вскоре радий, с помощью которого ученые надеялись победить рак, стали добывать промышленным способом. В 1904 г. был построен первый завод по получению радия для врачей, занимавшихся лечением злокачественных опухолей. Несмотря на постоянные финансовые трудности, супруги Кюри отказались от получения патента на производство радия, подарив миру свое уникальное открытие бескорыстно. Очень быстро о французских физиках-новаторах узнали почти во всех уголках земного шара. В 1903 г. Мария и Пьер по приглашению Королевского общества побывали в Лондоне, где им была присуждена одна из высочайших наград – медаль Дэви. Почти одновременно с этим событием супруги Кюри совместно с Анри Беккерелем были удостоены Нобелевской премии за открытие в области радиоактивности. Впервые такую премию по физике получила женщина. Это была вершина их научной славы! Почетная и престижная награда Шведской Академии наук положила конец их денежным затруднениям.

Наконец у Марии и Пьера Кюри появилась надежда, что предстоящие годы работы будут не такими тяжелыми, как предыдущие. Жизнь, казалось, налаживалась и открывала перед учеными новые перспективы. Супругов радовала не только любимая работа, но и лад и спокойствие в семье. К этому времени они уже воспитывали двух дочерей – старшую Ирен и младшую Еву, которых нежно любили. Но этот счастливый период жизни продлился совсем недолго. 19 апреля 1906 г. Пьер погиб страшной и нелепой смертью, попав под колеса конного экипажа. Мария потеряла единомышленника, мужа, отца своих маленьких детей. «Его любовь была превосходным даром, верная и самоотверженная, полная ласки и заботы. Как хорошо было быть окруженной этой любовью и как горько было потерять ее!» – писала она в своих воспоминаниях. С момента трагедии прошло много лет, прежде чем Мария Кюри стала приходить в себя от пережитого горя. «По существу, она так никогда и не утешилась и не смирилась», – вспоминала ее старшая дочь Ирен Жолио-Кюри.

Мария Кюри заменила мужа в должности профессора Парижского университета, став первой женщиной-профессором во французской высшей школе. Для тех лет, когда даже не помышляли о том, чтобы женщина могла занять должность преподавателя в высшем учебном заведении, эта инициатива была очень смелой. В Сорбонне она читала первый и в то время единственный в мире курс радиоактивности. Одновременно с преподаванием М. Кюри справлялась с заведованием лабораторией и с воспитанием дочерей, одна из которых была еще младенцем. Присматривать за девочками ей помогал отец Пьера, который долгие годы жил вместе с ними. Однако в 1911 г. он умер, что явилось для нее еще одним тяжелейшим ударом. В 1910 г. кандидатура Марии Кюри была выдвинута в Академию наук, но потерпела неудачу: антифеминисты подняли яростную кампанию против ее выдвижения. Впоследствии она стала членом многих иностранных Академий наук, но так и не была избрана в Академию наук Франции.

В такой мрачный период жизни особенно ценной для Марии Кюри стала вторая Нобелевская премия по химии, присужденная Академией наук в Стокгольме. Спустя несколько лет такую же награду получила и ее дочь Ирен.

Несмотря на то что работа оставляла Марии мало времени для развлечений, ее интересы не ограничивались наукой. Она любила поэзию, много стихотворений знала наизусть. По воспоминаниям дочери, Кюри с удовольствием проводила время в загородных прогулках или работала в саду. «Она любила природу и умела наслаждаться ею, но только не созерцательно. В саду она занималась цветами, в горах любила ходить, останавливаясь, конечно, иногда, чтобы отдохнуть и полюбоваться пейзажем. Но ей не доставило бы никакого удовольствия провести день в кресле перед великолепной панорамой…»

Мария Кюри не любила светских приемов и старалась как можно реже бывать на них. Ирен вспоминала: «…тот факт, что мать не искала светских связей, иногда считают свидетельством ее скромности… Я полагаю, что это скорее как раз обратное: она очень верно оценивала свое значение и ей нисколько не льстили встречи с титулованными особами или с министрами. Мне кажется, она была очень довольна, когда ей довелось познакомиться с Редьярдом Киплингом, а то, что ее представили королеве Румынии, не произвело на нее никакого впечатления».

Во время Первой мировой войны Мария Кюри создала первую передвижную рентгеновскую установку, оснастив необходимым оборудованием обыкновенный автомобиль. С августа 1914 г. эта передвижная станция ездила из одного полевого госпиталя в другой. После войны Кюри продолжала заниматься научной работой, много сил отдавала развитию крупного исследовательского центра – парижского Института радиологии.

Осенью 1933 года здоровье Кюри резко ухудшилось, а через несколько месяцев ее не стало. Она умерла 4 мая 1934 г. от тяжелого заболевания крови, вызванного длительным периодом работы с радиоактивными веществами, став первым человеком на земле, погибшим от воздействия смертоносных лучей радия.

Вся жизнь Марии Склодовской-Кюри – это гимн науке, которую она любила и без которой не мыслила своего существования. Она искренне верила, что только наука и ее созидательная сила способны спасти человечество, которое «извлечет из новых открытий больше блага, чем зла».

 

Хоппер Грейс Мюррей

(урожденная Мюррей Грейс Брюстер) (род. в 1906 г. – ум. в 1992 г.)

Знаменитый американский математик, пионер компьютерных технологий, создательница языка программирования КОБОЛ и первого коммерческого электронного компьютера UNIVAC-1, обладательница первой награды «Человек года» в номинации «Информатика» (1969 г.). Контр-адмирал ВМС США. Награждена медалью «За отличную службу» (1986 г.) и Национальной премией за развитие технологий (1991 г.).

Ее имя носят ракетный фрегат ВМС США, Центр обработки данных и премия для молодых профессионалов в области программирования. Автор первых книг по программированию.

«Люди испытывают аллергию к изменениям. Они любят говорить: «Мы всегда так поступали». Я пытаюсь перебороть это. Вот почему часы у меня на стене идут против часовой стрелки». Эти слова принадлежат Грейс Хоппер – женщине, перед достижениями которой в области высоких технологий склонила головы вся сильная половина человечества. Мужчины, отринув спесь и гордыню, с почтением признали ее «матерью компьютера», «бабушкой КОБОЛа», «королевой программного обеспечения». Но в повседневной жизни Хоппер с восхищением называли просто – «Потрясающая Грейс».

Ее жизнь, ставшая дорогой на компьютерный Олимп, началась 9 декабря 1906 г. в Нью-Йорке в семье страхового агента Уолтера Флетча Мюррея и его жены Мэри Кэмпбелл Хорн. В детских играх Грейс на правых старшей верховодила сестрой и братом в детских играх. Еще до школы она научилась бегло читать, сносно играть на фортепиано, но в основном ее интерес сосредоточился на технике. И если дедушкин автомобиль разобрать девчушке было не по силам, то от семи будильников семейства Мюррей остались аккуратненькие кучки замечательно блестящих деталек. Это было первое «железо», которое она попыталась «дрессировать». Заставить будильники вновь заработать тогда ей не удалось, но спустя годы она даже научит часы идти в обратную сторону.

Прекрасная частная школа для девочек превратилась для Мюррей в «десять лет бессмысленной ссылки»: всего час в неделю отводился любимой математике, остальное же время тратилось «впустую»: на изучение этики, манер, ведения домашнего хозяйства, музицирование. Хорошо хоть на уроках физкультуры можно было отвести душу. Маленькая росточком, но юркая и упорная Грейс с удовольствием играла в баскетбол, бейсбол, хоккей на траве и водное поло. Увлечение Грейс точными науками поощрялось матерью. Именно от нее девочка унаследовала любовь к математике. Отец же и слышать не хотел о математическом колледже. Он рассчитывал поскорее выдать не в меру шуструю дочку замуж.

Судьбу Грейс решило семейное горе: отцу, страдающему тромбофлебитом, ампутировали обе ноги. Уолтер Мюррей понял, что не в силах содержать семью и дать приданое двум дочерям, и поэтому решил все средства вложить в полноценное образование не только сына, но и девочек, чтобы они могли сами себя прокормить. Грейс тут же подала заявление в Вассар Колледж, знаменитый высочайшим качеством преподавания точных наук, и провалилась на ненавистной латыни. Через год упорных занятий она добилась своего (1924 г.), и если бы не строгие правила, ее готовы были зачислить сразу на второй курс. В 1928 г. Мюррей получила диплом бакалавра математики и физики, а уровень ее знаний был отмечен почетным дипломом старейшего академического общества «Фи Бета Каппа». Следующей ступенью для Грейс стало успешное окончание в 1930 г. Йельского университета. В этом же году магистр математики вышла замуж. Острые на язык сокурсники посмеивались, что для бесшабашной крошки Грейс решающим фактором при выборе мужа, преподавателя английской словесности Винсента Фостера Хоппера, стала его фамилия, чудно сочетавшаяся с ее именем. Теперь она именовалась Грейс Хоппер – «грациозная (или изящная) блоха». И ростом и прытью она полностью ей соответствовала.

Тихая семейная жизнь и престижная для женщины работа преподавателя математики в Вассар Колледже не поглотили целиком титаническую энергию Грейс. В 1934 г. Хоппер становится первой женщиной в мире, защитившей в Йеле докторскую диссертацию по математике. Уже в 34 года она занимает почетные места среди умудренных опытом коллег мужчин на международных конференциях и семинарах, выступает с научными докладами в американских университетах, ведет плодотворную научную работу и получает звание профессора и собственную кафедру. Математика оттеснила личную жизнь Грейс на задний план – в 1940 г. супруги расстались, а пять лет спустя развелись. Всегда склонная к нестандартным решениям, Хоппер оставила имущество бывшему мужу и рванула вербоваться в армию. Даже трудно представить ее в солдатском строю, а не то что на фронте. Армейское командование мужественно сопротивлялось, но через три года капитулировало. Подслеповатый профессор математики непризывного возраста (в то время даже рядовые преподаватели освобождались от службы), страдающая гастритом и слабыми легкими, была призвана на флот.

Грейс все просчитала с математической точностью: попав после прохождения ускоренного курса военной подготовки в списки новобранцев, она была моментально затребована профессором Говардом Эйкеном в свою команду. В разгар Второй мировой войны (1943 г.) Хоппер откомандировали в Бюро артиллерийских вычислительных проектов при Гарвардском университете, находящееся в подчинении Интендантского управления ВМФ США. «Где, черт возьми, вы пропадали?» – возопил Эйкен и тут же усадил младшего лейтенанта Хоппер за расчеты баллистических таблиц для артиллерийских стрельб. Грейс стала третьим программистом, обслуживающим чуть ли не первую в мире автоматическую электронную вычислительную машину.

Наконец-то она добралась до «железа», равного ее аппетитам: 800 км проводов, около 100 кубометров блестящих «деталек». Марк-1 имел фантастическую по тем временам скорость вычисления и память – три арифметических действия в секунду и 72 байта оперативки. Работа на такой машине требовала от программиста сумасшедшей усидчивости и скрупулезного внимания. Грейс всегда жаловалась на свою «лень» и нудной работы терпеть не могла. Поэтому пока часть ее мозга была занята составлением и введением программ, другая решала вопрос, как избежать постоянно повторяющихся действий при программировании расчетов. Уже в августе 1944 г. для Марка-1 ею была написана первая подпрограмма (этот термин появился позже). Продолжая работать на втором и третьем варианте «железного Марка», Грейс собрала целую коллекцию – «библиотечку подпрограмм». Это позволило резко сократить время и ошибки при введении основных и уже проверенных частей программ. Оставалось только «доукомплектовать» ее новыми данными.

После окончания войны Хоппер продолжала служить на правах резервиста. Оторвать ее от любимого Марка было невозможно. Именно отлаживая эту машину после попадания в нее залетевшего мотылька, Грейс впервые использовала привычные теперь компьютерные термины «bug» (жучок, сбой) и «debuging» (отладка).

В 1949 г. Хоппер перешла старшим математиком в фирму Eckert-Mauchly, где приняла участие в разработке программных средств для коммерческого компьютера UNIVAC-1 и его последующих версий, а также возглавила работы по автоматизации программирования. В очередной раз «природная лень» Грейс взяла верх над рутиной. Нынешним программистам ПК нужно в ноги поклониться «безумной» (как говорили многие) идее Хоппер научить машину «понимать человеческий язык», а не только десятеричный или восьмеричный коды. В 1951 г. она создала первый компилятор А-0 (термин тоже ее). Это была транслирующая программа – концепция интерфейса – посредника между человеком и вычислительным устройством.

Так началось движение вычислительной техники в сторону рядового пользователя. А спустя три года появилась система АТ-3, которая включила в себя язык программирования и компилятор MATH-MATIC – первый язык для обработки коммерческих данных. Все «находки» Грейс легли в основу первого «дружелюбного» языка программирования КОБОЛ (1959 г., COBOL–Common Business Oriented Language). Основной задачей Хоппер было создание стандартного языка, который бы могли легко понимать деловые люди, а не только программисты, и обеспечить переносимость программ с машины на машину. По данным 1996 г., 70 % промышленного программного обеспечения в мире создано на базе этого языка и он является основным для обработки данных в таких учреждениях, как банки и страховые компании.

До 60 лет Грейс находилась на военной службе и одновременно работала в ведущих фирмах «Ремингтон Рэнд» и «Спери Рэнд Корпорейшен». Только год военно-морской флот США продержался без капитана третьего ранга Хоппер, а затем вернул деятельную старушку в строй, подписав с ней «пожизненный контракт». В ее обязанности как главного аналитика ВМФ США входило курирование военных компьютерных программ, стандартизация компьютерного языка и преподавание вычислительной математики. Студенты обожали «Потрясающую Грейс». Пока часы в ее служебном кабинете тикали против часовой стрелки, она стремительно перемещалась между военными училищами и университетами, попыхивая неизменной сигаретой без фильтра «Лаки Страйк» и покоряя молодежь юношеским задором и неповторимой образностью мышления.

Более 40 университетов и колледжей присвоили Хоппер различные звания. В 1962 г. она была избрана членом научного совета Института электротехники и электроники. А когда в 1969 г. впервые выбирали «человека года» в компьютерном мире США, Грейс Хоппер почти единогласно была удостоена этого титула. Да и как могло быть иначе? Ведь это она задолго до появления Интернета встроила в COBOL пять операторов, позволяющих работать с электронной почтой, а в начале 70-х гг. установила на своем рабочем столе коробку для хранения документов с «вызывающей» надписью «персональный компьютер» и каждый день меняла картинки на импровизированном экране. Для того времени это было из области научной фантастики.

Заслуги «образцового служаки» и на флоте были столь очевидны, что в 1980 г. Хоппер получила звание капитана Управления вычислительной техники в Вашингтоне, в 1983 г. дослужилась до капитана первого ранга, а спустя два года стала единственной женщиной в мире, удостоившейся звания контр-адмирала. С 1982 г. и вплоть до отставки в 1986 г. Грейс была старейшим действующим офицером американской армии. Но в своей адмиральской форме она вовсе не походила на увядающую старушку. На торжественной церемонии «выхода на пенсию» адмирал Леман, вручая ей медаль «За отличную службу», трагически произнес: «Грейс, где я еще найду человека твоего калибра?»

Хоппер и в последние годы жизни сумела доказать, что «ничто никогда не поздно». Она продолжала колесить по миру с популярными лекциями и научными докладами и плодотворно работала консультантом корпорации Digital Equipment. В 1991 г. президент Джордж Буш-старший вручил ей Национальную премию за развитие технологий. За свою долгую жизнь Грейс проявила себя в различных сферах деятельности: математике, программировании, преподавании (работу с молодежью она считала главным своим делом), социальных исследованиях, корпоративной политике, бизнесе, проектировании систем и разработке стандартов. Ее вклад в развитие научного прогресса трудно переоценить и можно сопоставить разве что с величайшими открытиями Ньютона в области физики.

Хоппер стала синонимом «вечного двигателя» в науке. В одном из журналов даже появилась карикатура, на которой старушка Грейс упорно отказалась пройти в ворота рая, пока апостол Петр не обзаведется персональным компьютером. Наверное, хранитель ключей сделал столь ценное приобретение: 1 января 1992 г. Грейс Хоппер умерла во сне. Гениального контр-адмирала похоронили на Арлингтонском кладбище со всеми воинскими почестями. А весной 1996 г. на рейде пришвартовался сверкающий сталью (сколько «железа»!) новенький ракетный фрегат ВМФ США «USS Hopper». Такой памятник, несомненно, понравился бы «Потрясающей Грейс». Только она поспешила бы сказать фразу, которую любила часто повторять студентам: «В порту корабль находится в безопасности, но не для этого он создан. Выходите в море и творите новое».

 

Адамсон Джой

Настоящее имя – Фредерика Виктория Адамсон (род. в 1910 г. – ум. в 1980 г.)

Всемирно известная защитница диких животных, исследовательница Африки, этнограф, оригинальная художница и иллюстратор. Автор книг о воспитанных ею животных и сценарист фильма «Рожденная свободной». Создательница Фонда Эльсы в защиту диких животных.

Джой Адамсон прожила необыкновенную, удивительную жизнь, доказав собственным примером возможность единения человека и природы. В основе всей ее деятельности лежало великое чувство – доверие, желание не властвовать и покорять, а понимать окружающий мир. После долгих метаний юности сердце и душа Адамсон распахнулись навстречу братьям нашим меньшим, и даже дикие звери ответили доверием на доверие.

В своей книге «Моя беспокойная жизнь» («Мятущаяся душа») Адамсон признавалась, что ее «появление на свет 20 января 1910 года было большим разочарованием для родителей, поскольку они ждали мальчика». Ей дали имя Фредерика Виктория, но отец, Виктор Гесснер, старший советник строительного комитета, обращался с дочерью, как с мальчишкой, и называл Фрицем. Девочка росла храброй и не боялась ничего, «кроме какого-то вымышленного Бубутца». Детство было обеспеченным, веселым и беззаботным и протекало в австрийском имении матери «Фредерика» в Зайфенмюле (территория впоследствии отошла к Чехословакии), где семья владела несколькими бумажными фабриками.

Воспитание Фредерики и ее сестер Трауте и Дорле было предоставлено нянькам и гувернанткам, а после развода родителей девочек разделили. Фредерика с 12 лет жила с бабушкой Омой в Вене. Она училась в закрытой экспериментальной школе, где преподавание велось новыми методами, а в 15 лет серьезно занялась музыкой. Усердная девочка была настолько прилежна, что перетрудила обе руки. Концертная деятельность оказалась невозможной, а заниматься преподаванием она не хотела. Фредерика десять лет металась в поисках себя: получила диплом на курсах кройки и шитья, брала уроки пения, изучала машинопись и стенографию, рисовала с натуры, реставрировала картины, серьезно занималась скульптурой и фотографией, училась в школе верховой езды… Затем она решила посвятить себя психоанализу и медицине и поступила на подготовительные курсы. Стройная, красивая, с голубыми глазами и белокурыми волосами, она даже пыталась стать актрисой… А в 1935 г. познакомилась с Виктором фон Кларвиллом (Цибель) и, покоренная его любовью к природе и «желанием избавиться от сложностей городской жизни», вышла за него замуж.

Как оказалось это был не осознанный поступок. Уже по дороге в Африку (1937 г.) Фредерика познакомилась со швейцарским ботаником Питером Балли и поняла, что если и искать дом для жизни в Кении, то только не для эксцентричного мужа. Первый брак был расторгнут. В Найроби (1938 г.) она присоединилась к экспедиции Питера, и их медовый месяц прошел в изучении горной цепи Чиулу. Женщина, выросшая в городе, в холе и неге, приняла походные неудобства как должное. Она не старалась приспособиться, а словно вливалась в этот еще непонятный, но такой притягательный мир дикой природы.

«Питер решил, что Фредерика Виктория слишком трудно произносить, и дал мне новое имя – Джой. С тех пор я и ношу это имя». Никаких знаний и опыта, нужных в экспедиции, у нее не было, и Джой решила зарисовывать акварельными красками растения, собираемые Питером. Занятие это оказалось не только занимательным, но и полезным, и вскоре ее рисунки украсили иллюстрированную книгу «Садоводство в Восточной Африке». Они были характерны своей научной достоверностью, вместе с тем Джой сумела внести в них «оттенок старины», с удивительной точностью соединив четкость линий с некоторой стилизацией. По мнению специалистов, эти иллюстрации «равно хороши как в научном атласе, так и на репродукциях». После выставки рисунков в Найроби и Лондоне Джой получила золотую медаль Гренфел.

Молодая исследовательница участвовала в восхождении на Килиманджаро (высота 5895 м), принимала участие в раскопках в системе рифтовых долин Рифт-Валли и кратера Нгоронгоро в Кении и путешествовала по Конго (1942, 1944 гг., Заир). В 1942 г. она познакомилась с легендарным Джорджем Адамсоном из Департамента охоты. Их объединила не только любовь, но и удивительная схожесть взглядов на окружающую природу. Жизнь с Джорджем превратилась для Джой в сплошное познавательное путешествие. Вместе они осуществляли охотничий надзор, арестовывали браконьеров, устанавливали контроль за ареалами диких животных, отстреливали львов-людоедов и взбесившихся слонов, улаживали межплеменные конфликты. Их дом в Исиоло почти всегда пустовал.

Джой рисовала, собирала насекомых, небольших пресмыкающихся и грызунов для музея в Найроби, снабжала отдел энтомологии различными, ранее неизвестными видами ночных бабочек, а ведь она не была ни профессиональным ученым, ни зоологом. Но природная одаренность позволила ей внести неоценимый вклад в изучение природы Африки. Чего только стоят великолепные рисунки «сказочных» коралловых рыб побережья Порт-Судана, приобретенные муниципалитетом Момбасы для морского музея! Национальным достоянием Кении стала серия портретов африканцев. Первоначальной задачей Джой было как можно точнее зафиксировать детали нарядов, уборов и ритуальную символику коренного населения, которые с приходом цивилизации стремительно исчезали. Но эти портреты оказались серьезным трудом по этнографии Восточной Африки. Они легли в основу книги Адамсон «Народы Кении».

Жизнь в постоянном окружении природы стала для Джой настолько естественной, что, проводя отпуск в Европе (1953–1954 гг.), переезжая из Испании во Францию, Монако, Италию, Австрию, ФРГ, Англию, Шотландию, она ощущала себя туристом. Даже в Сахаре она была «более дома», чем в родной Вене. Об отважной исследовательнице Африки было хороню известно в научных кругах благодаря многочисленным публикациям. Адамсон привлекли к чтению лекций, и у большинства слушателей ее рассказы вызывали огромный интерес.

Эта удивительная женщина отличалась необыкновенной храбростью. И лишь однажды, перед исследованием острова Южный на озере Рудольф, мужество изменило ей, и она даже написала завещание. Все экспедиции в этот район заканчивались трагически, но природа сжалилась над отважной путешественницей и ее мужем. Это позволило им стереть с карты Кении еще одно белое пятно.

Всемирное признание и славу Адамсон принесли ее беспримерные эксперименты по возвращению к свободной жизни выращенных ею львицы Эльсы и гепарда Пиппы. Начиная свою работу, Джой не планировала научного эксперимента. Она просто взяла на воспитание осиротевших зверей, как делала это не раз. Так поступали многие. Но вот суметь вернуть их в естественные условия обитания не удавалось до нее никому. Опыт Адамсон лег в основу методов спасения редких и исчезающих животных (особенно гепардов).

Львица Эльса, выросшая в неволе, осталась независимой, но сохранила преданность и любовь к своей воспитательнице. А когда у нее появилось потомство, она привела детенышей к их «приемной бабушке». Историю жизни Эльсы и потомства Адамсон рассказала в книгах «Рожденная свободной», «Живущая свободной», «Навсегда свободны». За короткое время эти книги завоевали мир и были переведены на 25 языков, как и рассказы из жизни гепардов: «Пятнистый сфинкс», «Пиппа бросает вызов».

Английский издатель Коллинз организовал для Адамсон кругосветное путешествие, во время которого она демонстрировала «домашний фильм» о жизни Эльсы. А вот в знаменитом фильме «Рожденная свободной» главные роли «играли» дрессированные львы, но благодаря неоценимой помощи Джой и Джорджа заметить это могут только специалисты.

Книги об Эльсе и Пиппе познакомили людей с бедственным положением диких животных и стали призывом к их защите. Адамсон все средства от издания вложила в Фонд Эльсы, филиалы которого открылись во многих странах. На своем примере Джой сумела доказать, что мечта о Золотом веке, где лев лежал бы рядом с ягненком, не призрачна. Любовь и доверие побеждают тот глубокий, инстинктивный страх, который испытывают друг к другу человек и дикий зверь.

Деятельность Адамсон не исчерпывалась пропагандой охраны природы. День за днем скрупулезно фиксируя все нюансы поведения своих воспитанников, она заставила специалистов изменить взгляд на целый ряд, казалось бы, непреложных истин. Ее сведения о развитии детенышей львов и гепардов, о сроках наступления половой зрелости и сроках беременности, размерах и причинах естественной смертности молодняка, о способах добычи пищи и размерах охотничьих участков стали весомым вкладом в изучение диких животных. Особенно это касается гепардов, относящихся к наименее изученным хищникам. В течение многих лет Адамсон продолжала наблюдения за жизнью потомства Пиппы в заповеднике Меру. Она убедилась, что Тату и Уайти сохранили доверие к воспитательнице их матери даже спустя пять лет и «не только были готовы доверять своих котят, но подпускали меня, даже когда расправлялись с добычей».

Дом Адамсонов «Эльсамер», расположенный между двумя национальными парками Кении – Лейк-Накуру и Абердэре – стал приютом для многих ослабленных животных и осиротевших детенышей. Особой любовью Джой пользовались семейства молочных филинов и обезьян гверец, чья длинная черно-белая шерсть превращала их в «неких сказочных существ».

Несмотря на пошатнувшееся здоровье и несколько серьезных травм, Адамсон «бороздила» по миру, организуя деятельность Фонда, читая лекции, посещая заповедники. В бывшем СССР Джой просто пришла в восторг от природоохранительной и научно-исследовательской деятельности в Аскании-Нова (Украина), а в Японии – от ферм по разведению японских журавлей, «великолепие которых стало для величественных птиц смертным приговором». Последние годы жизни Джой занималась воспитанием детеныша леопардов.

4 января 1980 г. Джой Адамсон трагически погибла. Причиной смерти стали не клыки и когти диких животных, а предательский удар ножом с целью похищения ее автомобиля. Согласно завещанию тело было кремировано, а затем с самолета пепел развеяли над территорией национального парка Меру. Там, где «жестокие» хищники ответили ей доверием на доверие.