Более всего ее тяготило опасение поставить судьбу Марка в зависимость от жуликоватых подонков с бегающими глазками, за деньги способных на любую подлость. В том числе и на клятвопреступление в королевском суде. Однако чем дольше она находилась наедине с этой мыслью, тем отчетливее понимала: отец предложил ей хотя и самый авантюрный, но тем не менее самый результативный в случае успеха план. Его добрым расположением имело смысл пользоваться. И даже сам факт лжи, если держать при этом в уме интересы Марка, уже не казался ей столь вопиющим злодеянием. Размышляя, она пришла к выводу, что ради него могла бы и солгать. Может быть, даже и сумела бы. Ирония состояла в том, что первым, кого ей предстояло убедить, был сам Марк.

И вот она сидела у Локруста на колченогом низком табурете, напротив моргающего хозяина, и щурилась на дальнюю, залитую утренним светом часть комнаты, где Марк, казалось бы, бесцельно переставлял на длинном столе горшочки и склянки. Какое-то ароматное варево пузырилось над жаровней, со своего места она видела, как вздрагивают его ноздри, как он морщит лоб, разбирая непонятные значки, какими Локруст метил свои баночки. Глаз от него не оторвать.

— Ты ему это доверяешь? — спросила она вполголоса, заметив, как ловко Марк стряхнул в варево с ногтя большого пальца порцию растертой в порошок сушеной травы. — Мне казалось, твоему искусству нужно учиться долго. Не ты ли твердил, что одна лишняя капля — и лекарство становится ядом?

— Этому учатся всю жизнь, — тихо ответил маленький чернокнижник, — но если нет дара, то и жизнь можно потратить впустую. У юноши очевидный талант к моему ремеслу. У него восхитительное чувство меры, прекрасная память и феноменальная способность различать запахи. Боюсь, — извиняющимся тоном добавил он, — что с его обонянием пребывание в казармах вашего батюшки превращалось в сущую пытку. Однако, — он робко улыбнулся, стесняясь выбитых зубов, — я отнюдь не обольщаюсь надеждой оставить его себе. Он слишком хорош, чтобы мыть за мной склянки.

Агнес будто кнутом ударили. Она стиснула зубы и велела себе вспомнить, где у нее кончается грудь и начинается живот. Не вышло. Не имело никакого смысла думать дальше «восстановления» Марка в правах. Она никогда не сможет «оставить его себе». Отпустит, как вольную птицу. От Локруста, как и от отца, не стоило и пытаться что-нибудь скрыть. Но ей всегда казалось, что он тактичен. Однако если герцога можно было заставить считаться с собой, только завоевав его уважение, то чернокнижника она полностью держала в руках. Не напомнить ли ему об этом?

— У вас проблемы, мадемуазель? — участливым шепотом спросил Локруст. — Злые языки?

Агнес усилием воли отвела глаза от своей «проблемы».

— Языки, — усмехнулась она, — самая маленькая из моих проблем. Сестрички знают, что отец знает и не возражает. Это их обескураживает, а потому брожение умов в девичьей спальне происходит, но мне от того убытку нет. Того гляди, они еще возьмутся мне завидовать.

— Я, кажется, закончил, — сказал Марк, подходя к ним и протягивая плошку. — Здравствуйте, мадемуазель Агнес. Взгляните, мэтр.

Варево распространяло густой мятный запах. Локруст подцепил на чистую деревянную палочку вязкую мазь, аккуратно попробовал на язык и кивнул.

— Я не сделал бы лучше. Благодарю вас. Нельзя готовить лекарство со злобой в сердце, иначе оно обращается в яд. В состав входит кора тиса, — пояснил он для Агнес.

— Разве не мята?

— Мята сама по себе обладает слишком слабым лечебным действием. Однако лекарство должно хорошо пахнуть. Только тогда его будут принимать с удовольствием. Весьма важное условие… учитывая наличие в рецептуре коры тиса.

Было совершенно очевидно, что если Марк где и оживал, так только здесь.

— Я бы хотела пригласить вас… в одно место, — сказала Агнес. — Локруст, ты мне поможешь. Там мне удобнее будет говорить о том, о чем я собираюсь вести с вами речь.

— Как вам будет угодно, мадемуазель, — откликнулся Марк. — Я готов.

На всем пути по коридорам замка им почти никто не встретился, и немудрено: солнце уже давно встало, и челядь исполняла свои обязанности. Агнес решительно шагала впереди, Марк отставал от нее на шаг, согласно разнице в социальном положении, а Локруст скользил по стеночке неслышнее солнечного зайчика, и она затруднилась бы сказать совершенно точно, в какой момент где именно он находился. Не так, чтоб он уж очень был ей нужен. Она взяла его с собой только ради алиби.

Чернокнижник остановился совсем, когда увидел перед собою тяжелые резные двери под низкой притолокой, ведущие в замковую часовню, и Агнес буквально сотрясло от пробравшей его крупной дрожи. Оглянувшись, она увидела, что он закусил губу. Выражение лица у него было самое жалкое.

— Вот так всегда, — застенчиво пожаловался он. — У меня с подобными местами связаны слишком болезненные воспоминания. Это сильнее меня. Хотя кюре, без сомнения, сказал бы, что это бесы во мне водятся.

— Да, — со странной сдавленной интонацией, какой Агнес доселе у него не слыхала, поддержал чернокнижника Марк.

Она удивилась. В глубине души она считала часовню довольно красивой и особенно рассчитывала, что особенности здешней атмосферы помогут ей в разговоре о Боге. Тяжелый низкий свод был здесь расписан картинами ада и рая, вдоль боковых стен стояли две параллельные скамьи, перед алтарем оставалось свободное пространство для плакальщиков и гроба, а на кафедре, прикованная железной цепью, покоилась Библия с картинками. Здесь топили лишь по воскресеньям перед службой да по большим церковным праздникам, а поскольку ни кюре, ни служка не отличались рвением, то и застать их на месте в свободное от богослужения время было затруднительно. Так оно и лучше, решила Агнес. С этими волками Марку лучше встретиться подготовившись. Тем более если он и впрямь альбигоец.

Все свое раннее детство Агнес провела здесь, листая книгу и разглядывая аляповатые рисунки. Она затаенно улыбнулась, вспомнив, как замирало ее сердечко от осознания нешуточного риска. Ее бы выпороли, кабы застали здесь: Библия была объявлена неприкосновенной. Еще ей, не вслух будь сказано, понравились похороны, оставшиеся в памяти множеством ароматных свечей, ангельскими голосами юных певчих и сказочно красивыми, шитыми златом и жемчугом покровами.

Сказать по правде — а себе она старалась говорить правду, — Агнес тащила Марка в часовню не ради спасения его души. Ей мучительно и тайно хотелось разделить с ним самые интимные и волнующие воспоминания детства, стоять вместе с ним в темноте, в маленьком пятачке теплого робкого света, словно завернувшись вдвоем в один теплый плащ, касаться локтями… и все равно, что делать. А хоть бы и картинки в Библии разглядывать.

Решив не обращать внимания на странную чувствительность спутников, Агнес взялась за кольцо и, потянув на себя, сдвинула с места тяжелую дверь. Движением головы велела им входить. Марк с видимым усилием, словно преодолевая сильный встречный ветер, подчинился, а Локруст замешкался у входа с факелом, и пока он там возился, затхлая тьма обтекала их обоих совершенно так, как она это перед тем представляла. Для Агнес она была совсем уютной и домашней, но Марк… С ним что-то происходило, и стоило чернокнижнику наконец всунуться в дверную щель со светом, как Агнес обеспокоенно вгляделась в лицо своей хрупкой «игрушки». Лоб его покрылся капельками пота, дыхание внезапно стало слышимым. На ее памяти Марк никогда не дышал так хрипло.

— Что с вами?

— Не знаю. — Он огляделся, как затравленный зверь. — Здесь душно…

— Только лишь это?

Свет факела выхватывал намалеванные на потолке хари, покрытые пятнами вековой копоти и белыми кристалликами соли. Впечатление на этот раз было совсем иным. Вместо волнующего чувства опасности и ожидания раскрытия заветной тайны она явственно ощущала присутствие недоброго волшебства. Как и всегда в тех случаях, когда происходящее выходило за пределы ее разумения, взгляд ее метнулся к Локрусту. И вид его приоткрытого рта потряс ее, как ничто в жизни. Она стремительно обернулась к Марку.

Даже в теплом факельном свете видно было, как посерело его лицо. Одна рука его судорожно скребла по тунике у горла, словно он пытался и не мог отыскать ворот, чтобы разорвать тугой шнурок и дать себе глоток воздуха, другою он слепо шарил по стене, ища опору. Пальцы его тряслись, ноги подгибались, четкая линия рта беспомощно ослабла, и он был уже не в состоянии удержать голову прямо. На протяжении тех немногих секунд, пока она и Локруст находились в полной растерянности, ему стало плохо настолько, что он буквально пополз по стене вниз.

— Агнес… — еле слышно позвал он, опуская обязательное «мадемуазель», и она рванулась на звук собственного имени, как мотылек на свет. — Это место… мне здесь… нехорошо.

Не думая ни о чем, она забросила себе на плечо его безвольную руку. Локруст, опомнившись, попытался сделать то же с другой стороны, но ему не хватало для этого ни роста, ни крепости костей. Их совокупных сил было явно недостаточно, чтобы удержать на ногах, а тем паче вывести за дверь взрослого мужчину. Пришлось позволить ему сползти на пол. Упавшая на грудь голова и сомкнувшиеся веки ничуть не ободрили Агнес. Чуткие пальцы Локруста уже искали пульс на шее Марка, и маленькое белесое личико, поднятое им к госпоже, имело отнюдь не утешительное выражение.

— Мадемуазель, — сказал он, — никто не должен его здесь видеть, если он хоть что-нибудь для вас значит. Я слишком хорошо знаю, какие выводы сделают люди, и слишком дорого заплатил за это знание. Нам нужно как можно скорее вытащить его отсюда.

Она уже приняла решение.

— Сделай для него что-нибудь, — приказала она, выскальзывая за дверь. — Поддержи в нем жизнь, покуда я не вернусь. Я мигом.

Ей повезло. Власер оказался там, где ему и следовало находиться: муштровал молодежь на военном дворе, пошел за нею без единого слова и только присвистнул, склонясь над Марком.

— Эк его развезло!

Пока ее не было, Локруст «сделал» для Марка только одно: затолкал его длинные ноги за кафедру, чтобы вошедший, принеси его нелегкая в этот час, ничего не увидел с порога.

— Ну-ка, посторонитесь, — распорядился «центурион». — Оп! Да, весу в нем поменьше, чем в том таране.

Без видимого усилия он вскинул на могучее плечо казавшееся бездыханным тело. Агнес сделала Локрусту знак следовать за ней, погасила факел и плотно притворила за собою дверь. Как и не было их здесь.

На протяжении всего их пути в Локрустову каморку она соблюдала чрезвычайные меры предосторожности, при малейшей тревоге заставляя Власера отступать в нишу или за угол, а при нужде отвлекая встречных разговором, а то и просто отсылая со своей дороги с неотложным поручением. Она потом вволю посмеется, сейчас же ей было по-настоящему страшно.

Пробравшись сквозь тесноту каморки Локруста, Власер без особенных церемоний свалил Марка на кушетку.

— Чисто красная девица, — неодобрительно буркнул он и, не успела Агнес предупредить меры солдатского милосердия, отвесил юноше размашистую пощечину, едва не снесшую тому голову с плеч. Результатом не было ничего, кроме мучительного, еле слышного стона. Власер явно не собирался останавливаться на достигнутом, но Агнес поспешила отозвать его в сторону, и над Марком со своими возбуждающими снадобьями и ароматными солями захлопотал деликатный Локруст.

— Власер, — сказала Агнес, — сегодня я как никогда нуждаюсь в вашем молчании. Его можно купить?

— Позвольте преподнести его вам в дар, — ответил ей ее неуклюжий рыцарь.

На мгновение меж ними возник контакт. Власер принадлежал ей. Почти против воли она почувствовала признательность. Она отпустила его и вернулась к Марку. Белое перышко на его губах чуть заметно трепетало. Жив. Дальше следовало только довериться искусству чернокнижника. Нещадно подавив сильнейшее желание обхватить эту голову руками, прижать к груди и разрыдаться в голос, Агнес пробралась в дальний уголок, чинно села на Локрустов сундук с книгами и в напряженной тишине стала ждать. Наконец серая бледность понемногу сошла с лица Марка, и Локруст подтвердил, что на этот раз обошлось. Только теперь напряжение отпустило ее, и она в изнеможении откинулась спиной на каменную стену. О, она, разумеется, давно подозревала, что Марк обосновался в ее сердце, однако не могла и предположить, что он заживо сросся с ним. Терять его было нестерпимо больно.

Было совершенно очевидно, что попытка публичного возвращения Марка в лоно ортодоксальной церкви не состоится. Она его попросту прикончит. И это заставляло о многом задуматься.