Итак, они думают, что это они меня вывезли на Дикси. Своего рода компенсация за перенесённые кошмары ну и ещё за не исполненные в детстве обещания. Матушка, видимо, забыла, что мне не семь, а двенадцать.

Это я их вытащил, потому что им это надо не меньше моего. Тут полосатые бело-красные флаги, бьющиеся на ветру в голубом небе, и железная дорога через зелёные холмы, с диванчиками, развёрнутыми к окнам вагонов. Есть замок с голографическими привидениями и городок с сапожниками и кузнецами, где прямо при тебе делают сувениры. От причала в синее море отходит парусник. Хочешь — смотри ему вослед, а хочешь — на нём иди. Или вот ещё воздушный шар. А ещё — лорелианские горки, где и не хочешь, а завизжишь. От ужаса или от восторга, а скорее — от того и другого вместе.

Мама с Расселом тоже выбрали себе развлечение, пока я испытывал на прочность желудок и нервы. Их аттракцион назывался «семейное кафе», и они могли просидеть там вдвоём, в тенёчке-уголочке, дольше, чем ребёнок на карусели. Куда в них столько коктейля влазит, в самом деле?

Механизмы взрослой любви не так просты, как казалось в детстве. Рубен — Мать Безумия, как называть отцом человека, который выглядит как брат? — тоже любит её, но на него, кроме этого, свалился целый мир, и жизнь шокировала его не меньше, чем когда-то смерть. Утверждает, что переключился. И что «измена» — большое громкое слово, которому есть другие время и место. Оно ни при чём, когда люди нашли друг друга, и живут, и могут не таясь взяться за руки. Никто никому не принадлежит насовсем.

И, к слову, никто из нас не задержится на Пантократоре. Прекрасное место, чтобы привести себя в порядок, но навсегда — нет. Там слишком скучно. Разве что мама, ей нравится, когда скучно. И Рассел там устроился здорово и совершенно неожиданно: инструктирует монахов по части боевых искусств и нянчится с детской сборной по хоккею.

Брюс набрал на комме вызов Норма.

— Я прогуляюсь, — сказал он. — Скажи маме, всё будет в порядке. Свяжусь с вами, если что.

И пошёл по извилистой улочке, стиснутой высокими стенами вниз, к Мульттауну. Ничего, подождут. Вчера в это же время мать часа полтора проторчала в одном из тех магазинов, где мужчины чувствуют себя крайне неловко. Всё то время они с Нормом болтались снаружи, старательно беседуя об отвлечённом, а вечером, когда Брюс полез за чем-то в их с матерью общую сумку, там обнаружилось нечто великолепное, льющееся, тончайшее — в кулаке спрячешь, но длинное, сотканное то ли из крупных снежинок, то ли из мелких ромашек, того рода, про какие она прежде говаривала: «дорого и не актуально». Мать застукала его, покраснела, и теперь у Брюса своя отдельная сумка, а сам он постигает умение слепнуть, глохнуть и держать при себе комментарии, даже если они просто рвутся наружу.

На улицах и площадях ходили и стояли персонажи детских видеодрам: по большей части злобные или смешные галактические монстры. Проходя мимо, Брюс смотрел на них снисходительно, как человек, который на самом деле пережил воплощённые режиссёрами замыслы. И ещё бы раз пережил, представься ему такая возможность! Единственное, на что он досадовал, — он не мог позвонить Мари Люссак. Но не сомневался, что со временем изыщет какой-нибудь способ. Настоящий пилот должен быть изворотлив и хитёр!

Улочка, словно ручей, вытекала на мощёную булыжником площадь. Гуляющие обтекали её по краю, а центр огорожен был красно-синим витым шнуром.

— Я — Чёрный Истребитель! Я — Назгул! Я — ужас, летящий на крыльях ночи! — верещал из динамика дурашливый голос.

И в самом деле, в огороженном пространстве ездила кругами Тецима-«девятка» или её точная копия. Брюс прыснул в кулак. Особенного ажиотажа вокруг этой штуки не наблюдалось: в соседнем квартале сшибались тяжеловооружённые рыцари. Так что Брюс купил билетик и забрался в кабину.

— Ну, покажи себя!

— Хех! А штанишки запасные у тебя есть?

На внутренней стороне блистера замелькали мультяшные цели.

— Двое заходят с семи часов! — верещал в наушниках дурашливый голос. — Командир, они вцепились нам в хвост! Я отваливаю… и форса-а-аж!

Может, с малышами это и работает, однако булыжники под шасси никак не способствовали достоверности «сражения» и «полёта». С этакой высокомерной ленцой нажимая гашетку, Брюс только подхихикивал. Там всё не так, ребята.

— Что? — расстроился тот. — Не вставляет?

— Для пятилетних сойдёшь, — Брюс решил проявить великодушие. — Ты хоть на сантиметр взлететь можешь, герой комикса?

— Сейчас, разбежался! Я ж внеатмосферник, слыхал про такие? А что до ухабов, так народу даже нравится. Скорость чувствуется. Адреналин.

— Но я-то, веришь ли, летал на настоящем.

— О-ля-ля! Рассказывай мне про настоящие! Их всего-то девять было, и я знаю… Ой… — голос его вдруг изменился, совсем как у человека, обнаружившего, что несёт лажу в лицо знатоку, — или их научились множить? Ты извини, я тебя тогда мельком видел. Не признал.

— Они теперь сами решают, какими им быть. Таких, как ты, осталось семеро, — сказал Брюс с интонацией «старшего по званию», беззастенчиво спёртой у Руба. — Если считать тебя. А тебя считать, Эгиль?

Екатеринбург — Жуковский

20.03.2005