Я не знаю
Я не знаю,
с кем ты теперь и где
и в какие земли теперь спешишь.
Умываясь – вижу тебя в воде,
улыбаюсь – чувствую, ты грустишь.
Мне сулят Нью-Йорк…
И сулят Париж…
Уезжать не хочется никуда!
Потому что знаю, что ты грустишь,
и на кухне помнит тебя вода,
помнит лес за городом,
помнит сон
(он под вечер в сердце моё стучит).
И из всех дверей,
и из всех имён
проступает образ твой
и молчит.
Я хочу уехать –
сбежать хочу,
потому что с сердцем моим
беда!
Как тебя увижу – всегда молчу.
Не увижу больше я никогда.
«Что делать?.. Меня не обманешь…»
Что делать?.. Меня не обманешь,
уже не оставишь меня,
мой тайный и светлый товарищ,
хранитель вчерашнего дня.
Глядишь в мои губы устало,
пытаешься быть бодрячком!..
Что делать?.. Такое настало,
что хочется в землю ничком.
Что делать?.. Устлали заботы
тугие колдобины лба…
А ты мне опять про работу –
про бренные наши дела.
А ты мне опять про измены…
Кого – мне скажи – и кому?..
Измены – то мест перемены,
то радость больному уму.
Попытка хоть как-то укрыться
от мыслей, что время не спит,
что жизни чудной колесница
по небу всё жёстче летит.
Не спрячешься, не остановишь,
в любимых людей – не уйдёшь…
Ты взгляд мой нечаянно ловишь,
ты рядом, как Понтий, бредёшь.
Прости мне!.. Отчаянно руку
на руку твою положу.
Пройдя по порочному кругу,
я больше с тобой не дружу.
Не верю я в тихое счастье
и сплетен твоих хоровод.
Родной,
я разбилась на части,
и счастье
меня не спасёт.
«Сегодня ночью сделались чужими…»
Сегодня ночью сделались чужими.
На кухне долго серый таял свет.
Как хорошо когда-то мы дружили.
Теперь ни дружбы – ни печали нет.
Совсем одна –
с утра поставлю чайник,
совсем одна –
в холодный мир войду,
где всё до неисправности случайно,
всё явственно,
а будто бы в бреду.
Сегодня ночью сделались чужими.
И горек мне
встревоженный рассвет,
невольно утверждающий: дружили…
ещё вчера… сегодня – больше нет…
«Это – я…»
Это – я,
сегодня гордая,
закрываю дверь.
Беспокойною и подлою
сделалась теперь,
вековечною и смелою
(в окнах, как струна).
Непонятно, что я сделала,
но опять
одна.
Закурить?.. Ещё подумаю!..
Мне ли привыкать?..
Из себя я корчу умную,
ветреную б…
Угодили все затрещины
в нутриё моё.
А ещё – осталась женщиной,
призраком её.
Я от горести отчаянной
больше не напьюсь:
знаю,
что потом нечаянно
в нового влюблюсь.
До рассвета руки скрещены,
но настанет день –
и опять любимой женщиной
(дико, что не лень)
побреду по сонной улице,
преступая боль,
чьей-то дурочки и умницы
отыграю роль.
Белый свет из окон стелется –
плещется вода.
Дай нам бог,
с тобой не встретиться
больше никогда.
Отречение
«Спаси нас Бог!.. Живёт непониманье…»
Спаси нас Бог!.. Живёт непониманье
во мне – как червь, в тебе – как изумленье.
Другим дарю заботу и вниманье,
с другими вместе славлю воскресенье.
Окружена толпой ненужных истин,
тревожных слов, восторженных объятий,
но всё к тебе меня уносят мысли,
душа кричит, орать готова: «Хватит!».
Уже привыкла, что всегда не с ними,
не с теми, с кем мечтаю и люблю
бродить с утра
бульварами шальными
(быть может, позже встретимся в раю).
И там, в раю, ещё, быть может, вспомним
весь этот сонный и ненужный бред:
холодный свет почти озябших комнат
и до безумья розовый рассвет.
И снова в тех очутимся объятьях,
в которых, точно в лодке по волнам,
готовы плыть, назло любым проклятьям,
к любым, невзгодам
и любым ветрам.
«Попробуем пожертвовать собой!..»
Попробуем пожертвовать собой!
Своим удобством, волей, равнодушьем…
(Напоминает чёрное удушье
моё теперь гуляние с тобой.)
Суров – как ветер,
ровен – как стена,
не выдаешь симпатии и взглядом.
И я боюсь сказать,
как сильно надо
мне знать,
что я по-прежнему нужна.
Но горек мир любовных баррикад
без всяких – даже мелких – просветлений:
мы ходим, а ласкаются лишь тени,
неугомонно, вволю, наугад.
И точно спавшей с берега волной,
я ухожу, уже не понимая:
зачем же, даже нежности не зная,
ты всё ещё встречаешься со мной?!