Горячий аккорд (сборник)

Ирбe Саша

VII. Войне 15-го года

 

 

Войне 15-го года

Об этом много, но молчать нельзя. Всех чаще мы в себе не замечаем черты,     в душе которые сличаем с понятием «бездушности».         Скользя по белым спинам     стройных мостовых, по мирным кораблям,     по старым паркам, мы так спешим     скорей не слышать их, попавших в ад     или в земную варку военных действий. Выдохся пилот, в себе храня мультяшную картину: вот мост, вот – по нему народ идёт, вот – мост сгорел почти наполовину. Устал районный доктор, нездоров. Так много ран лечил он этим летом. Устал таксист: не замечая кровь, везёт убийц, не думая об этом. И мы теперь молчим про ту войну, где брат на брата на окрайне света – Укра́ине.     Мы все за тишину, за ощущенье радости и света. Вздыхаем тихо: «Это ж не у нас! Давно уже чужая – Украина!» Так и фашист смотрел,     не пряча глаз, им, в лагерь смерти уходящим, в спины. Охранник так в Майданек загонял, не думая, что это преступленье. «Обычный человек, – он рассуждал, – не вправе изменить ничьё решенье!» Спешил домой,     вино с друзьями пил, ласкал жену,     детишкам изумлялся а изумляясь,     даже улыбался, а скольких он убил –     уже забыл. Вот так и мы:     едим, смеёмся, пьём, в кино, в театры ходим,     в гости к маме И верим мы,     что не решаем сами, как  мы живём     и  для чего живём. Всего верней не слышать и не знать, о том не думать, не мечтать об этом, всё сложное оставить под запретом, а жизнь такой, как дали, принимать.

 

В посёлке под именем Счастье

В посёлке под именем Счастье, в украинской тихой дыре не люди – а чёрные власти, устроили бой во дворе. Устроили крики и споры, и в мир, где война не жила, вошли пулемёты, моторы, дыхание пушек с утра. «Со Счастьем беды не случится!», но всё же случилась беда, И плохо сегодня мне спится, и холодно, как никогда. Всё видится: в зареве сонном, за избами,     в дикой глуши, как бьются они обречённо за хлюпкие жизни гроши, как плачут – из дома уходят (я горе их слышу и тут!), как места себе не находят от этих печальных минут. Мне стыдно сидеть здесь без дела, на звёздное небо смотреть. Я с ними сегодня б хотела увидеть и горе, и смерть. В посёлке под именем Счастье нет больше счастливых минут. Неважно, какие там власти, какие – к рассвету придут, какие там танки, гранаты, но страшно: не создан запрет на то, чтоб стреляли солдаты за целые тысячи лет. И радость становится тенью, и зависть поёт соловьём. И нет нам на небе прощенья: как жили мы – так и живём.

 

Тишины…

Александр Александрович, снова пребуду я с Вами! Выпит чай, и стихи точно умерли, в горле ни зги. Отравилась я, что ли, сегодня своими стихами? Точно тучи бредут надо мною и бродят круги. Александр Александрович, сложно теперь не заметить, если что-то случится, спешу не к любимым, а к Вам. Там, за синей горой, этой ночью свирепствует ветер и задумчивый ливень гремит и гремит по гробам. Не о том я сегодня… Всё призрачно стало и больно! Там уходят солдаты, там женщин с детишками бьют. Там в кощунственный бред каждый миг превращают невольно все возможности светлых и самых счастливых минут. Александр Александрович, кончен век страшный, двадцатый… Мир не сделался проще. В нём прежний живёт человек. На полях – колеи, в деревнях – те же серые хаты, и безмолвие тел обрамляет созвучие рек. Жизнь – война. В ней, увы, кто воюет, тот чаще и правит!.. Александр Александрович, помните боль той войны?.. Александр Александрович тихо над бездной вздыхает, за Андреем Андреичем просит её: «Тишины!»