Склад. По бокам и в глубине сцены — пустые стеллажи. Бетонный пол. На нем несколько ящиков, перевернутых кверху дном. Две лампы с жестяными абажурами, свисающие с потолка, освещают сцену холодным светом. На одном из ящиков сидит Ладури, рядом на другом ящике лежит его телевизионное снаряжение. Мария Шварц стоит напротив Номера Седьмого.

Шварц. Почему он непременно должен разговаривать со мной в маске? Идиотизм.

Номер Седьмой. Нет, это — принцип.

Шварц. Вы не доверяете мне?

Номер Седьмой. Дело не в доверии, а в принципе.

Шварц. Послушай, что за тарабарщина?

Номер Седьмой. Говорю, как умею.

Шварц. Ну хорошо... Не сердись, я не хотела тебя обидеть... Но ваш шеф должен, черт побери, снять свою маску. Я не могу разговаривать с человеком, не видя его лица.

Номер Седьмой. Я ему об этом говорил.

Шварц. Значит, не убедительно.

Номер Седьмой. На всех пресс-конференциях он выступает в маске.

Шварц. Сама видела — на снимках и в фильмах. Идиотские маски. Утенок Дональд, пес Плуто, Микки Маус — прямо целый Диснейленд.

Номер Седьмой. Он человек с юмором.

Шварц. Или инфантилен.

Номер Седьмой. Что ты имеешь против утенка Дональда или пса Плуто?

Шварц. Я их обожаю... Только вот интервью я хочу взять у вашего руководителя, а не у них. Я должна видеть лицо человека.

Ладури смотрит на часы. То же самое делает госпожа Шварц.

Шварц. Без минуты шесть.

Номер Седьмой. Мы все очень пунктуальны... Если не случается что-нибудь непредвиденное.

Шварц. Скоро комендантский час.

Номер Седьмой. До восьми успеете в гостиницу, не беспокойтесь.

Шварц. Пусть ваш вождь наденет маску, когда Билл будет его снимать, но я должна видеть его лицо.

Номер Седьмой. От меня это не зависит.

Шварц. Я знаю. (Достает сигарету, угощает Номера Седьмого. Закуривают.) Я так говорю, потому что злюсь. Может, он боится меня, и поэтому не хочет показать мне свое лицо?

Номер Седьмой. Чего ему бояться?

Шварц. Лицо говорит о многом.

Номер Седьмой. Ему нечего скрывать.

Шварц. Посмотрим... А может, он уродлив?.. Но если даже его рожа безобразней, чем у дьявола, я предпочитаю смотреть на нее, а не на морду пса Плуто.

Из-за стеллажей выходит Номер Первый. Он без маски.

Номер Первый. Добрый вечер.

Ладури. Привет.

Мария Шварц молча смотрит на команданте.

Номер Седьмой. Номер Первый — госпожа Шварц, господин Ладури.

Шварц. Я идиотка. Скандалю тут уже десять минут, требую, чтоб вы говорили со мной без маски.

Номер Первый. Теперь можете успокоиться.

Шварц (Номеру Седьмому). Ты знал, что он будет без маски?

Номер Седьмой. Нет.

Шварц (Номеру Первому). Почему вы ее не надели?

Номер Первый. Вы ведь просили об этом. Наверно, это важно для вашей работы.

Шварц. До сих пор вы никогда...

Номер Первый. Правильно... Но во-первых, я отношусь к вам с уважением и хочу создать вам для интервью самые благоприятные условия. А во-вторых, через несколько дней начнется восстание, и ни для кого уже не будет секретом...

Шварц. Уже началось в некоторых провинциях.

Номер Первый. Это увертюра... А если мы победим, мое лицо будут знать все.

Шварц. А если проиграете?

Номер Первый. Я надеюсь, вы умеете хранить тайны.

Ладури. А я смогу снимать вас без маски?

Номер Первый (с улыбкой). Мне говорили, что по-испански вы знаете всего несколько слов.

Ладури. Я тоже люблю сюрпризы... Так как же?..

Номер Первый. Я буду в маске.

Шварц. Утенка Дональда или пса Плуто?

Номер Первый. Сегодня в другой. В мексиканской карнавальной.

Ладури. Где же она у вас?

Номер Первый (показывает на стеллажи, из-за которых он появился). Там.

Ладури. Я знаю эти маски... Начну снимать, когда вы будете выходить из тени. Получится очень эффектно.

Номер Первый. Как вам угодно.

Ладури. Почему вы сегодня выбрали именно эту маску?

Номер Первый. Предостережение... Нет, скорее — приговор.

Ладури. Кому?

Номер Первый. Режиму.

Шварц. Можем начинать? И как я должна вас называть?

Номер Первый. Да. Можем начинать... И давай перейдем на «ты», так будет проще.

Мария Шварц садится на ящик, жестом приглашает сесть на другой. Номер Первый берет один из ящиков, садится напротив Марии.

Номер Седьмой. Команданте, я пойду проверю охрану.

Номер Первый. Хорошо.

Шварц (Номеру Седьмому). Останься.

Номер Седьмой. Но...

Шварц. Не хочешь посмотреть, как я работаю?

Номер Первый. Можешь остаться. Кое-что для тебя будет полезно.

Номер Седьмой. Я должен идти.

Шварц. Жаль.

Номер Первый (Марии). Начнем?

Номер Седьмой исчезает за стеллажами. Мария Шварц включает репортерский магнитофон, гасит ногой сигарету.

Шварц. Номер Первый, ваше Движение называет президента Роблеса детоубийцей. Не так ли?

Номер Первый. Совершенно верно. Это один из многочисленных эпитетов диктатора.

Шварц. Но наиболее впечатляющий.

Номер Первый. Потому что убийство детей — одна из омерзительнейших форм геноцида.

Шварц. Детей нужно оберегать как самую большую ценность.

Номер Первый. Несомненно.

Шварц. В таком случае почему вы используете детей в боевых отрядах?

Номер Первый. Потому что хотим их уберечь.

Шварц. Это какой-то чудовищный парадокс.

Номер Первый. Он порожден самой жизнью.

Шварц. Посылать в бой — значит уберечь?

Номер Первый. Мы ведь говорим о подростках...

Шварц. У нас есть снимки девятилетнего мальчика с противотанковым ружьем и записи бесед с ним.

Номер Первый. Исключения из правил, конечно, бывают, но в основном у нас подростки.

Шварц. Дети.

Номер Первый. Да, это дети. Почти все — сироты. И сиротами их сделали Национальная Гвардия, полиция или боевики правительства. Да, мы могли бы бросить этих детей на произвол судьбы, и тогда мы назывались бы гуманистами. Мы не заставляли бы детей воевать. Но эти дети умерли бы с голоду.

Шварц. Вы можете организовать для них лагеря.

Номер Первый. Лагерям мы не можем организовать достаточно надежную охрану... Наша сила в мобильности, а лагеря — это стационары. Они стали бы слишком легкой добычей для Национальной Гвардии, и мы знаем, что Гвардия не щадит детей наших борцов. После резни, которую Гвардия устроит в таком лагере, достаточно подбросить несколько автоматов, пригласить фоторепортеров — и опять же получится, что наше движение использует в боевых операциях детей. Эта дилемма обсуждалась на заседании руководства в прошлом году... После длительной дискуссии было решено: маленьких детей мы разместим на территории, которую сможем надежно контролировать, и там они будут окружены заботой, максимальной в наших условиях. А подростки, которые рвутся в бой, будут приняты в отряды... Не забывай, в этих мальчишках огромные запасы агрессии. Если оставить их без присмотра и контроля, эта агрессия может принять весьма опасные формы... У нас появятся банды несовершеннолетних, а это сотни потерянных для будущего людей... В отрядах ненависть мальчишек к убийцам их родителей мы направляем в нужное русло, и она приближает нашу победу. К тому же с ними ведется воспитательная работа... Подростки к участию в боевых операциях допускаются лишь в крайних случаях, а в основном они просто помогают нам кое в чем, и они не голодают...

Шварц. Но гибнут сотнями, потому что воевать не обучены.

Номер Первый. Мы обучаем их... В этом возрасте не верят в собственную смерть. Хоть они и видят ее рядом. Кроме того, каждый старается показать себя перед другими, отличиться... Маленькие macho.

Шварц. Ненавижу это слово.

Номер Первый. Можешь ненавидеть, но мужское начало в них играет. И гонит этих щенков туда, где опасней.

Шварц. Что будет с теми, которые выживут?

Номер Первый. После победы?

Шварц (зло). Да, едрена мать, после победы!

Номер Первый. Ты тоже хочешь быть macho. Ругаешься, как мужик.

Шварц. Что будет с теми, кто выживет?

Номер Первый. Я не могу тебе сейчас ответить точно. Ясно одно: нужно будет заняться ими особо... Не знаю, откроем ли мы для них специальные школы или разместим их среди обычных детей, не знаю, этим займутся специалисты, педагоги и социологи... Может быть, следует создать для них интернаты... Самые старшие, вероятно, останутся в армии.

Шварц. У тебя есть дети?

Номер Первый. Нет.

Шварц. И не было?

Номер Первый. Нет.

Шварц. Ты был женат?

Номер Первый. Да.

Шварц. Последний вопрос не слишком личный? Я хочу задать тебе еще несколько в этом плане, прежде чем мы перейдем к более общим проблемам.

Номер Первый. Спрашивай.

Шварц. Что сейчас с твоей женой?

Номер Первый. Насколько мне известно, ты не пишешь для дамских журналов.

Шварц. Не хочешь отвечать?

Номер Первый. Она оставила меня... Уехала за границу.

Шварц. Почему?

Номер Первый. Почему оставила или почему уехала?

Шварц. И то и другое.

Номер Первый. Я не оправдал ее надежд. Она вообразила, что я обеспечу ей спокойное существование... А я не сумел.

Шварц. А почему уехала?

Номер Первый. Наша страна мало пригодна для людей, которые дорожат своей безопасностью.

Шварц. Святые слова... Тебе о ней что-нибудь известно?

Номер Первый. К сожалению, ничего.

Шварц. Она живет в Париже.

Номер Первый. Откуда у тебя такие сведения?

Шварц. Я разговаривала с ней.

Короткая пауза.

Номер Первый. Значит, ты знаешь мое имя.

Шварц. Это что-то меняет?

Номер Первый (улыбается). Нет.

Шварц. Номер Первый, я основательно готовлюсь к интервью. Я не только читаю все, что необходимо по теме, но и расспрашиваю людей, которые знают того, с кем мне предстоит беседовать, и которые могут рассказать мне что-нибудь существенное. Если ты не возражаешь, я вкратце напомню теперь читателям историю вашего Движения. Все началось с волнений в провинции... Тупой, архаичный, кровавый режим Роблеса создал прекрасную питательную среду для всяческих брожений... Собственно говоря, партизанское движение в вашей стране было чем-то эндемическим, то есть свойственным данной местности. Но сейчас мы говорим о последних восьми годах. Во главе Движения стал Гутьерес. Он сделался популярной личностью, о нем писала зарубежная пресса. А потом вдруг замолчала. Партизаны исчезли, но зато появилось городское подполье. Его возглавил загадочный Номер Первый. Подполье провело несколько эффектных операций, но потом полиция и Национальная Гвардия перехватили инициативу. С террористами, как их называла пропаганда Роблеса, казалось, было покончено. Но это было не так. Террористы снова объявились в провинции, чтобы через некоторое время дать о себе знать и в городах... Руководство Движения представляет все общественные слои, в нем насчитывается около двадцати человек... Движение Освобождения в настоящее время охватывает всю страну... Хотя в руководстве преобладают левые элементы, зарубежные наблюдатели считают, что политическая платформа Движения пока неясна. Кое-кто не исключает, что после свержения Роблеса произойдет поляризация внутри Движения и победившая группа не удержится от репрессий по отношению к недавним союзникам. Пока что Движение Освобождения пользуется поддержкой многих государств. Тех, которые к режиму Роблеса относятся враждебно, и тех, которые считают, что режим скомпрометировал себя... Вернемся, однако, к фигуре Гутьереса. Он неожиданно выплыл в Париже, где ныне возглавляет группу беженцев из вашей страны, которые называют себя Партией Свободы... Пресса не интересуется ими, хотя они и стараются привлечь к себе ее внимание... Я беседовала с Гутьересом в течение многих часов... Он дал мне адрес твоей жены... Бывший партизанский вожак Гутьерес, парень не из робких, говорит о тебе со страхом, хотя, по-моему, и не отдает себе в этом отчета. Но я чую страх, как запах духов. Что ты на это скажешь?

Номер Первый. История нашего Движения изложена тобой довольно верно... Только я не понял твоих намеков на то, что господин Г. будто боится меня.

Шварц. Он называет тебя Зараженным.

Номер Первый. Это свидетельствует лишь о его богатой фантазии, но не о страхе.

Шварц. Ты не спрашиваешь, почему он тебя так называет?

Номер Первый. Я знаю почему.

Шварц. Так, может, ты мне скажешь?

Номер Первый. Пожалуйста... Он считает, что в борьбе с Роблесом я перенял его методы. Что я от него заразился.

Шварц. И это правда?

Номер Первый. В определенном смысле да.

Шварц. Что значит «в определенном смысле»?

Номер Первый. Мы убиваем.

Шварц. Однако ты сделал оговорку.

Номер Первый. Потому что мы применяем и другие методы. Прежде всего это пропагандистская работа, и она дает прекрасные результаты, в наших отрядах — много бывших гвардейцев... Еще мы отличаемся от них тем, что мы не жестокие... За измывательство над пленным у нас одно наказание: расстрел.

Шварц. А ваша контрразведка и народные тюрьмы?

Номер Первый. Случается, что люди из контрразведки применяют насилие.

Шварц. То есть пытки.

Номер Первый. Я сказал: насилие — но они обязаны получить на это согласие районного руководства. Идет война, без насилия не обойтись. Но никаких народных тюрем у нас нет. Это выдумка приспешников Роблеса, имеющая, правда, под собой некоторую почву: еще в первый период городского подполья мы захватили в плен несколько их палачей и объявили, что они находятся в народных тюрьмах и скоро предстанут перед народным судом. В конце концов так оно и произошло, в чем все могли убедиться: их тела мы подбрасывали преимущественно к полицейским участкам или в другие эффектные места. Но это уже история... В настоящий момент у нас нет никаких народных тюрем по тем же причинам, по которым мы не стали создавать лагеря для сирот... Это стационарные объекты, а наша сила, как я уже говорил, в мобильности... Если к нам в руки попадают отъявленные мерзавцы, мы пускаем их в расход. А насильно мобилизованных в Гвардию крестьян, часто неграмотных, мы убеждаем в правоте нашего дела. Тюрьмы нам не нужны.

Шварц. Гутьерес утверждал, что у него были основания опасаться тебя ничуть не меньше, чем Национальной Гвардии.

Номер Первый. Адвокаты любят преувеличивать.

Шварц. Значит, это неправда?

Номер Первый. Ты это как себе представляешь — я пришел к господину Г., когда он был руководителем подполья, и сказал: «Уходи, теперь я займу твое место» — так, да? Он попросту потерял контроль над ситуацией, когда Движение стало шириться. Вместо того чтобы подобрать себе компетентных людей, способных вести всю штабную работу, он окружил себя посредственностями, которые во всем поддакивали ему... В итоге — поражение за поражением... Он был смещен на заседании командиров отрядов... Это было политическое поражение... Часть тех командиров — члены нынешнего руководства... Другие либо погибли, либо устранились от борьбы, когда мы решили снова перенести ее в города.

Шварц. Где она тоже обернулась большими потерями.

Номер Первый. Мы проявили гибкость. И тотчас отступили в деревни. И добились неплохих результатов, тебе это известно.

Шварц. Значит, ты не приказывал убить Гутьереса?

Номер Первый (с улыбкой). Приказывал.

Шварц. Признаешься?

Номер Первый. Если солидная сумма, предоставленная ему для выезда в Европу, — убийство, то признаюсь. Ему нельзя было оставаться здесь... Из-за любви господина Г. к саморекламе его мог узнать любой легавый или гвардеец, его фотографии висели в казармах... А на нас он обиделся... Вот мы и дали ему денег, чтобы он уехал... Зачем нам было его убивать? Среди нас нет Роблеса... Мы ведь руководствуемся нравственными принципами, на худой конец — крайней необходимостью. Убийство господина Г. не было бы продиктовано ни нравственными принципами, ни крайней необходимостью.

Шварц. Твоя жена подтвердила показания Гутьереса.

Номер Первый. Показания? Разве ты судья?

Шварц. В некотором роде — да.

Номер Первый. А скажи-ка мне — она с ним живет?

Шварц. Не знаю... Не думаю... Хотя возможно.

Номер Первый. Сотри две последние реплики, мою и твою. Это слишком личное.

Мария Шварц нажимает клавишу магнитофона, потом другую, слушает последние слова на пленке.

Шварц. Готово, можем продолжать.

Номер Первый. Спасибо. Не знаю, зачем она соврала. Ее давно уже не было здесь, в стране, когда решался вопрос господина Г. Дату ее выезда нетрудно проверить.

Шварц. Я об этом не подумала.

Номер Первый. Небольшая промашка.

Шварц (после паузы). Так почему же Гутьерес боится тебя?

Номер Первый. Это ты сказала, что он боится меня.

Шварц. Он действительно боится.

Номер Первый. Возможно...

Шварц. Почему?

Номер Первый. Не знаю... Могу лишь догадываться.

Шварц. Может, поделишься своей догадкой?

Номер Первый. Не хочется играть в психологию...

Шварц. Поиграй.

Номер Первый. Возможно, он подсознательно приписал мне свой образ мыслей. Возможно, он сам постарался бы убрать своих бывших соратников, чтобы они ничем не могли угрожать ему в будущем... Отсюда и его страх.

Шварц. Безосновательный?

Номер Первый. Абсолютно.

Шварц. Ты не видишь в нем никакой угрозы для себя?

Номер Первый. Никакой.

Шварц. Даже если он вернется на родину после свержения Роблеса?

Номер Первый. Это его родина. Так же, как и моя... Он имеет право сюда вернуться. Мы примем его с почетом. Он был одним из первых, кто всерьез замыслил свержение диктатуры.

Шварц. Он не вернется.

Номер Первый. Значит, он человек не того масштаба.

Шварц. Или просто предусмотрительный.

Номер Первый. Будущее покажет.

Шварц. Он говорил мне, что получил от вас деньги на выезд... Что вы не ликвидировали его, потому что боялись, точнее — ты боялся раскола в Движении Освобождения... У Гутьереса оставалось еще много сторонников. Ты дал ему деньги, чтобы избавиться от него... И как только он организовал в эмиграции Партию Свободы, ты попытался убить его... На него совершено два покушения. Он остался жив только благодаря счастливым случайностям.

Номер Первый. Наверно, такими сказочками он хочет придать себе весу... Тешит свое ущемленное достоинство. Но кто виноват, что он оказался на обочине? Не забывай, он сам хотел уехать... Ему предлагали остаться и бороться.

Шварц. Сможет ли Партия Свободы в будущем стать политической альтернативой вашему Движению?

Номер Первый. Ты шутишь? Это маленькая группка оторванных от страны политиков, заседающих в парижских кафе, здесь им не на кого опереться.

Шварц. Я не согласна. Их могут поддержать средние классы.

Номер Первый. Отсутствующие всегда неправы.

Шварц. А если после свержения Роблеса они вернутся в страну и организуют легальную партию?

Номер Первый. Возвратиться они могут и должны. Нам нужны люди... Но ни о какой Партии Свободы не может быть и речи. Если они хотят заниматься политикой, то могут стать членами Движения Освобождения.

Шварц. Означает ли это, что вы хотите стать однопартийной страной?

Номер Первый. Социальный диапазон нашего движения охватывает разные социальные слои, в нем каждый найдет свое место.

Шварц. Старая песня.

Номер Первый. Согласен — но у нас это станет реальностью.

Шварц. Значит, оппозиция исключается?

Номер Первый. Вовсе нет. Но в рамках Движения Освобождения... будут сталкиваться различные направления.

Шварц. Это та же диктатура.

Номер Первый. Мы должны вытащить страну из разрухи, мы не можем тратить силы на партийную борьбу. Мы должны сплотить народ вокруг единой программы.

Шварц. Что ж это будет за программа?

Номер Первый. Та, которую выберет большинство участников нашего Движения.

Шварц. А остальной народ?

Номер Первый. Он должен одобрить... Мы боремся с Роблесом и, если победим, получим право решать.

Шварц. Право силы.

Номер Первый. Право пролитой крови, страданий и борьбы.

Шварц. Если перевести на язык менее напыщенный, вы боитесь демократии.

Номер Первый. Если демократия — это бесчисленное множество партий и группок, если это импотенция парламента, организационная беспомощность, расцвет коррупции, то такая демократия нам не нужна.

Шварц. Очень красиво... Ты считаешь, Движению Освобождения после победы не угрожает коррупция?

Номер Первый. Конечно, угрожает. Возникнут монополии административных структур... Чтобы предотвратить это, мы должны создать особый механизм... Внутри движения.

Шварц. Какой?

Номер Первый. Хотя бы ротация кадров.

Шварц. Поговорим об этом через пять лет.

Номер Первый. Ротация и перманентная переподготовка кадров.

Шварц. Ты в это веришь?

Номер Первый. Я не утверждаю, что нам это удастся... Но мы будем пытаться.

Шварц. То, что ты не уверен, утешительно. Возможно, это свидетельствует о действительном стремлении к самосовершенствованию.

Номер Первый. Или об искусстве давать интервью.

Шварц. Сукин сын... (После паузы.) Это я, конечно, вырежу.

Номер Первый. Можешь оставить.

Шварц. Что будет с людьми Роблеса?

Номер Первый. Верхушка, те, что отвечают за все, а также палачи предстанут перед военным судом... Если не успеют сбежать.

Шварц. Нетрудно предугадать, какой будет приговор.

Номер Первый. По заслугам.

Шварц. Не много ли крови?

Номер Первый. Мы не будем увлекаться процессами... Однако они необходимы... Как предостережение о том, что нельзя безнаказанно попирать человеческое достоинство. Мы в долгу и перед погибшими, и перед живыми. Остальные бывшие приспешники режима будут перевоспитаны.

Шварц. В лагерях?

Номер Первый. Только самые отъявленные.

Шварц. Обеспечите себе бесплатную рабочую силу.

Номер Первый. Сроки не будут длительными... Мы опираемся на опыт других стран.

Шварц. Вы настоящие интернационалисты.

Номер Первый. Разумеется...

Шварц. Номер Первый, если ты, вождь герильи, окажешься некомпетентным в мирное время?

Номер Первый. Уступлю или буду смещен и заменен кем-то более подходящим.

Шварц. А дальше что?

Номер Первый. Пойду туда, куда меня направит Движение.

Шварц. А если тебя никуда не направят?

Номер Первый. Тогда буду писать книги для детей. Мне всегда хотелось этим заняться, но, к сожалению, по разным причинам мои замыслы остались неосуществленными.

Шварц. Ты не мог бы рассказать о них?

Номер Первый. Нет.

Шварц. Жаль... А ведь ты мог бы поделиться с нами одним замыслом. Это сказка о гномике, который получает письмо, но гномику везет, и письмо взрывается, когда его распечатывает секретарша.

Номер Первый. Какой ужас.

Шварц. Все кончится хорошо. Гномик останется в живых, а секретарша потеряет только левую руку, правда, она еще и ослепнет.

Номер Первый. Ты осторожна, как ягуар, и тем не менее даешь мне понять, что этим гномиком был Гутьерес?

Шварц. Я видела эту слепую женщину.

Номер Первый. Похоже на работу спецслужбы Роблеса.

Шварц. У них столько дел в стране...

Номер Первый. Они мстительны... Роблес не может забыть, что проблемы у него начались с Гутьереса... Я тебе вот что скажу, и не будем больше возвращаться к этой теме: во-первых, если бы я приказал, господин Г. давно был бы мертв. И во-вторых, мои поступки всегда рациональны, а убийство господина Г. начисто лишено смысла. У Движения Освобождения, а следовательно и у меня, нет никаких причин совершать покушение на этого человека.

Шварц. Звучит логично.

Номер Первый. Я надеюсь.

Шварц. Да, забыла тебе сказать... Эта секретарша — твоя бывшая жена.

Пауза.

Номер Первый. У нее были огромные сияющие глаза.

Шварц. Может, сделаем перерыв?

Номер Первый. Нет, у нас мало времени. Вы должны успеть в гостиницу до комендантского часа, кроме того, у связного, который заберет ваши пленки, уже назначена встреча на вокзале.

Ладури. У вас хорошо налажена связь. Из редакции сегодня звонили — они уже получили фильм, который я снимал в горах.

Номер Первый. Стараемся.

Шварц. Что ты думаешь о словах Бертрана Рассела: «Без общественной нравственности государство гибнет, без личной нравственности каждого оно не достойно выживания»?

Номер Первый. Комментарии излишни.

Шварц. И все?

Номер Первый. Это и есть комментарий.

Шварц. Не понимаю.

Номер Первый. Я встретился с тобой для конкретного разговора, абстрактные рассуждения в данный момент меня не интересуют.

Шварц. Хорошо... В таком случае — где вы достаете оружие?

Номер Первый. В основном добываем у врага.

Шварц. А еще?

Номер Первый. У друзей.

Шварц. Конкретнее, Номер Первый.

Номер Первый. Мы поблагодарим их официально, когда победим. Тогда узнаешь.

Шварц. Какую вы тогда будете проводить внешнюю политику?

Номер Первый. Сугубо нейтральную... У нас и без того хватит забот с восстановлением страны, чтобы еще умножать их, связываясь с каким-нибудь блоком... Так единогласно решило руководство Движения.

Шварц. Многие политические комментаторы сомневаются в этом.

Номер Первый. Не станем их переубеждать.

Шварц. Есть ли у вас связи с террористами в Европе?

Номер Первый. Нет... Однако во избежание недоразумений я должен заявить, что несколько бывших участников нашего движения по собственной инициативе вошли в контакт с террористическими группировками, действующими в Европе, и не только в Европе... Мы не имеем с ними ничего общего, считаем их дезертирами, которые вредят нашему делу... Хочу особо подчеркнуть, что если они попытаются вернуться на родину после свержения Роблеса, то понесут заслуженное наказание.

Шварц. Ты говоришь это, потому что в Италии и на Ближнем Востоке кое-кого из них схватили?

Номер Первый. Я хочу, чтобы общественное мнение, а также правительства знали, что эти авантюристы представляют только самих себя... Решение о признании их дезертирами было принято на заседании руководства три года назад, мы тут же сообщили о нем зарубежной прессе. Это вполне характеризует наше к ним отношение.

Шварц. Официальное... Потому что некий Альваро, схваченный в Италии, заявил, что был делегирован вашим руководством для установления контактов с местными террористами.

Номер Первый. Я читал об этом... Допускаю два варианта: либо Альваро стал тяготиться одиночеством и потому сослался на наше Движение, либо показания состряпаны полицией.

Шварц. Методами принуждения?

Номер Первый. Не думаю. Могли ему что-нибудь пообещать.

Шварц. Но все же, надеюсь, ты не будешь отрицать, что существует нечто вроде интернационала террористов?

Номер Первый. Мне об этом ничего неизвестно... Я допускаю, что организации оказывают друг другу взаимную помощь, может быть, даже пользуются поддержкой некоторых правительств, но не думаю, чтобы такое сотрудничество вылилось в определенные организационные формы. Скорее всего это просто личные контакты — следствие взаимного притяжения на почве их отторжения обществом. Ну, и, очевидно, большая заслуга в распространении версии о террористическом интернационале принадлежит умникам, рассматривающим историю как ряд заговоров, таких умников везде хватает... Наше движение — это движение освобождения от тирании клики Роблеса, и не больше... Мы не собираемся вмешиваться в дела других государств.

Шварц. Твоими бы устами да мед пить.

Номер Первый смеется, Ладури улыбается, Мария остается невозмутима.

Номер Первый. В правду поверить труднее всего.

Шварц. Французской полицией арестован человек, пытавшийся застрелить Гутьереса.

Номер Первый. И что же из этого следует?

Шварц. Это немец, Карл Бэр, который в прошлом году несколько месяцев жил в твоей стране.

Номер Первый. Видимо, полиция Роблеса установила с ним контакт.

Шварц. Это ветеран терроризма, у него и у полиции Роблеса цели совершенно разные.

Номер Первый. Я ничего о нем не знаю.

Шварц. Зачем ему понадобилось убивать Гутьереса?

Номер Первый. Это выяснит французская полиция.

Шварц. А ты об этом ничего не знаешь?

Номер Первый. На этот раз ты с упорством, достойным быка, утверждаешь, что это я направил убийцу в Париж, чтобы ликвидировать господина Г.? Не стану оправдываться, ведь я уже объяснял тебе, почему для меня никакого резона не было убивать господина Г. Ты относишься ко мне с предубеждением.

Шварц. Я делаю выводы из фактов.

Номер Первый. Следуя дамской логике.

Шварц. То есть?

Номер Первый. Ты руководствуешься эмоциями... Наверно, тебя потряс вид ослепшей молодой женщины и умилило красноречие господина Г. Однако как журналистка, основательно исследующая биографии своих собеседников, ты должна была по крайней мере задуматься, не знал ли этого Бэра господин Г. раньше и не являлся ли случайно Бэр эмиссаром господина Г. в нашей стране... А может быть, господин Г. установил контакты с европейскими террористами и покушение на него — это всего лишь сведение с ним каких-то счетов.

Шварц. Выяснить все это было бы не так просто... Собственно говоря, невозможно.

Номер Первый, Я сказал, что ты могла по крайней мере, задуматься. За-ду-мать-ся... Тогда ты не пришла бы брать у меня интервью, имея в голове уже готовую концепцию.

Шварц. У меня не было к тебе предубеждения, клянусь бабьим нутром!

Номер Первый. Ну, если клянешься таким сокровищем, тогда верю тебе... Но впечатление было именно такое.

Ладури. Мария, долго еще? Я тоже хочу поговорить с ним.

Шварц. Две минуты.

Ладури. Потом я прерву тебя.

Шварц. Заткнись...

Ладури. Только не ругайся, ангел мой.

Номер Первый. Вот это уже звучит лучше... Ну так к делу. Что ты еще хочешь знать?

Шварц. В руководстве Движения есть женщины?

Номер Первый. Да, две.

Шварц. Кто они по профессии?

Номер Первый. Одна — врач, другая — рядовой борец... Раньше она была женой столяра.

Шварц. Почему в руководстве такой небольшой процент женщин, ведь в отрядах их много?

Номер Первый. Да, четверть из них женщины.

Шварц. Ты не ответил на вопрос.

Номер Первый. Мне стыдно...

Шварц. Наконец-то.

Номер Первый. Женщина по-прежнему занимает у нас подчиненное положение...

Шварц (прерывает). Но для участия в боевых операциях она так же пригодна, как и мужчина.

Номер Первый. Когда-нибудь все изменится... Чтобы ввести в руководство этих двух, пришлось преодолеть серьезное сопротивление... Ты права, представительство женщин в руководстве непропорционально количеству женщин, принимающих участие в борьбе.

Шварц. Больше у меня вопросов нет... Может, ты хочешь что-нибудь добавить?.. Или у тебя есть какое-нибудь пожелание, чтобы я что-то передала?

Номер Первый. Пожелание? Да... Но не для передачи твоим читателям.

Мария Шварц выключает магнитофон, встает.

Шварц. Говори.

Номер Первый (тоже встает). Я хотел бы поцеловать тебя.

Шварц (с лучезарной улыбкой). Пожалуйста... А я слышала, что ты любишь только мальчиков. (Подставляет лицо для поцелуя.)

Номер Первый (подходит, обнимает Марию). Не слишком доверяй сплетням.

Поцелуй. Ладури проверяет по экспонометру освещенность.

Номер Первый (отходит). Спасибо.

Шварц (с улыбкой). Тебе тоже.

Ладури. Света достаточно, не нужно включать лампы. Выйдешь оттуда в маске, как условились.

Номер Первый исчезает за стеллажами. Ладури поднимает камеру. Из-за стеллажа выходит Номер Первый в мексиканской карнавальной маске, изображающей череп.

Треск камеры.