Они будут жить долго и счастливо. И – никаких мыслей на тему «умрем в один день». С какой стати вообще умирать, если им будет так весело и интересно жить? К тому же не дурак сказал: человек жив до тех пор, пока о нем помнят. А о них будут помнить очень многие – и о глазном хирурге, настоящей колдунье Анастасии Павловне Мерцаловой, и о подполковнике Илье Алексеевиче Мерцалове. Правда, он потом станет генералом. А дети? Дети их никогда не забудут. Василий и Наташа будут рассказывать о них своим детям – об Асе и Тугарине. А Соня станет Софьей Ильиничной Мерцаловой и сразу привыкнет называть их мамой и папой. Через два года Ася родит девочку и назовет ее Фаиной. А еще через два года у нее родится мальчик, которому имя придумает Тугарин. Правда, не сразу. Сначала Ася забракует с десяток имен, которые он выберет. Потом одобрит имя Антон. Тугарин, кажется, этого имени выбирать не будет. Но какая разница? Асенька хорошая одобрит, так что же, спорить с ней он будет? Страх, что ли, он совсем потеряет? Они вообще почти никогда ни о чем не будут спорить, и поссорятся всего пару раз за всю жизнь. То есть попытаются поссориться, но у них ничего не получится. Во-первых, потому, что повод для ссоры будет несерьезный: например, где праздновать свадьбу Сони – это что, повод? Во-вторых, потому, что при первых признаках Асиного недовольства Тугарин будет испуганно таращить глаза и озабоченно спрашивать: «Асенька хорошая, ты, случайно, не собираешься расстроиться?»

Ася не будет расстраиваться. Потому что из-за всяких пустяков расстраиваться – это жизнь на глупости тратить, а серьезных причин для расстройства не будет. Потому что Тугарин будет работать теоретиком и бюрократом, и бояться за него уже не надо будет. На всякий случай она после каждой Тугариновой командировки будет придирчиво рассматривать его с ног до головы, проверяя, нет ли новых шрамов. Новых шрамов не окажется, и она будет успокаиваться: Тугарин тогда, в самом начале, не обманул – у него действительно прекрасная и безопасная работа, он бюрократ, а в бюрократов не стреляют все, кому не лень… На самом деле в бюрократа Тугарина еще раза два-три будут стрелять. Но не попадут. У бюрократа Тугарина на всю жизнь сохранится сказочная реакция, высочайшая техника и сила, как у танка. Всему этому Ася будет радоваться – как, впрочем, всему, что есть в Тугарине. Тугарин тоже будет этому радоваться – потому что реакция, техника и сила позволят ему избежать новых шрамов. Шрамы сами по себе – это бы ладно… Но если Асенька найдет новый шрам – последствия непредсказуемы. Но о новых шрамах ни Ася, ни Тугарин особо часто думать не будут. Они будут думать друг о друге, о детях, о родне, о друзьях, о доме, о работе, об отпуске, об огороде, о днях рождения, о выходных, о новой мебели, о первом молочном зубе, который выпадет у Антона, чем тот станет страшно гордиться целую неделю. Они будут думать о жизни, хорошо думать, с удовольствием и с благодарностью, потому что жизнь у них будет действительно счастливая.

И тетя Фаина будет жить еще долго и счастливо. В Америке. Она наконец согласится поехать к дочке, которая уж сколько лет ее звала к себе. Тетя Фаина все не соглашалась, потому что не хотела оставлять свой замечательный дом, который для нее когда-то построил муж. Она была счастлива в этом доме, так зачем ей та Америка? Но потом все-таки согласится, потому что в той Америке у нее четверо внуков, а она один раз в жизни видела только двоих старших, и то это было почти двадцать лет назад. А теперь и дом в надежных руках – в каменных руках Тугарина и в маленьких, но крепких, как железо, руках Аськи, слабой женщины, надо ж было такое ляпнуть, со смеху умрешь… Тетю Фаину будут помнить многие, очень многие. Тысяч сто, наверное. Или двести. Или еще больше. Она уже и сейчас – легенда. Такие легенды люди охотно рассказывают друг другу, детям рассказывают, внукам, а те – своим детям и внукам… И это правильно. Тетя Фаина будет жить долго.

А старый друг семьи Сергей Константинович Гонсалес будет жить, как привык, поэтому по большому счету можно считать, что тоже счастливо. Он будет часто приезжать в гости к Мерцаловым, и часто звать их к себе в гости, и вообще станет очень своим человеком, практически – родным. Пару раз женится – и разведется. Потому что жены не захотят детей. По этому поводу Сергей Константинович особо не затоскует, он будет считать, что у Мерцаловых детей столько, что забот и на его долю хватит. Он будет охотно заботиться обо всех, но Митьку опекать особенно старательно. А может быть, и нет. Митька вырастет очень самостоятельным человеком, так что опекать его особенно старательно не будет никакой необходимости. Митька будет точно знать, что надо делать, чтобы быть счастливым; Наверное, все дети из семьи Мерцаловых будут знать это совершенно точно.

Лет через двадцать произойдет такой случай. На каком-то празднике – скорее всего, на юбилее общего знакомого, или сослуживца, или родственника – кто-то из гостей, а может быть, и сам юбиляр, понаблюдав, как генерал Мерцалов вьется вокруг своей жены, заглядывает ей в глаза, делает выражение лица типа «не вели казнить, вели миловать» и виновато разводит руками, с изумлением заметит:

– А генерал-то наш свою Асю Палну боится! Или она правда колдунья?…

– Правда колдунья, – ответит старый друг семьи Сергей Константинович Гонсалес. – Если бы ты ее в деле видел – тоже боялся бы.

– Это в каком деле? – не поймет юбиляр.

– А вот пусть он сам расскажет. Илья! – окликнет Гонсалес генерала Мерцалова. – Пойди сюда… Сделай подарочек имениннику, расскажи, как Ася Пална нас с тобой спасла.

И генерал Мерцалов с удовольствием расскажет:

– Мы тогда в ее отделении работали. На Гонсалеса охотились, она его спрятала. А я лопухнулся. Две пули словил. И третью словил бы, окончательную… В общем, спиной повернулся. Как новобранец. А Ася Пална киллера-то и обезвредила.

– Не понял, – признается юбиляр. – Наверное, шампанского перебрал… Это как так может быть: ты лопухнулся, а она обезвредила?!

– Да я сам тогда ничего не понял, – весело скажет генерал Мерцалов. – Оглядываюсь – а киллер уже на полу валяется. Со сломанной рукой. Автомат его в одной стороне, пистолет – в другой, а Ася Пална на Гонсалеса ругается за то, что наклонился. После операции на глазу нельзя наклоняться.

– Да ну тебя, – не поверит юбиляр. – Так не бывает.

– Да правда ругалась, – вступит в беседу Гонсалес. – Она из-за этого глаза все время ругалась. И наклоняться нельзя, и резких движений нельзя, и физических нагрузок нельзя… Операцию сам Плотников делал, вот она и следила, чтобы я его работу не испортил. Из-за всякого пустяка ужасно расстраивалась. Женщина-то слабая, ее что угодно расстроить может. А последствия знаешь какие?

– Какие? – заинтересуется юбиляр.

– Непредсказуемые! – Гонсалес понизит голос и серьезно спросит: – Ты на помеле когда-нибудь летал?

– Нет, – признается юбиляр. И подумает, что шампанского он перебрал гораздо больше, чем ему казалось.

– Счастье твое, – значительно скажет Гонсалес. – А я вот летал. Ася Пална меня на свое помело посадила – и полетела!… Уф-ф-ф… Даже сейчас вспоминать страшно.

– Сергей, ты опять вводишь людей в заблуждение, – строго заметит подошедшая в этот момент Ася Пална. – Не слушайте его, Иван Иванович. Ничего там страшного не было, я по пути его даже не тряхнула ни разу!

– Понял, – скажет юбиляр и пойдет распространять среди гостей новую легенду о колдунье Асе Палне.

И потом еще многое в их жизни будет. Но это – потом, еще не скоро.

А сегодня они решают первый общий вопрос их будущей общей жизни: когда все-таки свадьбу-то делать? Надо же сначала всех родственников оповестить. А тетя Фаина насчитала уже триста двадцать шесть человек – это только самых близких. И только со стороны невесты. Завтра будет родственников со стороны жениха считать. Наверняка их окажется не меньше. Ну и правильно, в конце концов, мы же все друг другу в какой-то степени родня. Хотя бы со стороны Адама и Евы.